Текст книги "Ты плоть, ты кровь моя"

Автор книги: Джон Харви

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 23 страниц)

40

На почтовой открытке была изображена бетонированная прогулочная дорожка, уходящая вдаль, в пространство, – нечто вроде вполне утилитарной защиты от морских волн; несколько ларьков, торгующих пластиковыми ведерками, лопатками, черно-белыми футбольными мячами в желтых сетках, майками с логотипом «Боб-строитель» и предлагающих отдыхающим чай в кружках и мороженое. На выбеленном песке пляжа – семейства, укрывшиеся от ветра за деревянными щитами. А за ними – море, раскинувшееся подобно гигантской серой шкуре до самого горизонта.

«Добро пожаловать в Мейблторп!» – гласила надпись, сделанная веселыми красными буквами.

Маккернан держал открытку указательным и большим пальцами так, чтобы Элдеру было все видно. Когда же тот протянул руку, чтобы взять ее, Маккернан быстренько отодвинулся.

– Ты же сам сказал, что это важно, – заметил Элдер.

– Точно.

– Тогда кончай в игрушки играть.

– Да ладно, – сказал Маккернан. – Раз уж вы приехали, куда торопиться? Отдохните, расслабьтесь. У нас полно времени.

– У тебя, – поправил его Элдер.

– А у вас? Инспектор уголовки Фрэнк Элдер, в отставке. Так, что ли? Попал? В точку? Плюс скидка как для почетного пенсионера в любом массажном салоне по пятницам после обеда?

– Кончай свои идиотские игры, Маккернан! – Элдер взглянул на часы. – Если я сейчас встану и уйду, ты меня больше не увидишь. Что бы ни случилось.

Маккернан смотрел ему прямо в глаза, не отводя взгляда, наверное, секунд тридцать, потом повернул открытку и метнул ее по матовой поверхности стола к Элдеру.

«Алан, я прекрасно провожу время. Жаль, что тебя здесь нет».

Написано синей шариковой ручкой, почерк неровный, как будто писали в спешке, с небольшим наклоном влево. Последняя точка поставлена с силой, так что на обратной стороне образовалась выпуклость. Подписи не было.

– Ну и что? – спросил Элдер.

– Гляньте на марку.

На штампе стояла дата – суббота, тот день, когда было найдено тело Эммы.

– Совпадение, – сказал Элдер.

– Вы так думаете?

– А ты как считаешь?

– Это вы у нас детектив. По крайней мере были им. Вот сами и думайте.

– Хочешь сказать, это от Шейна?

– Разве я такое говорил?

– Слушай, Маккернан…

– Нет, я этого не говорил. – В глубине его глаз играла улыбка. – Это не Шейн. Ну, не совсем Шейн.

– Загадками развлекаешься?

– А вам не нравится немного поиграть?

– Мне не нравится, когда со мной валяют дурака такие, как ты.

– Бедняжка.

Элдер взял себя в руки. Заставил себя дышать спокойно. Досчитал до десяти.

Взял открытку и еще раз прочитал.

– Ты считаешь, что это связано со смертью Эммы Харрисон, так?

– Да.

– Это требует конкретных доказательств.

Маккернан улыбнулся:

– Он убил ее, вот и все.

– Откуда ты знаешь?

Улыбка превратилась в широкую ухмылку.

– Он мне это обещал.

– Кто?

Маккернан откинулся на спинку стула.

– Помните, что вы говорили в тот раз? Когда были здесь? Что вы ни за что не станете торговаться. Ну вот, а теперь придется.

– А ты мне ответил, что я уже выброшен на свалку, в отставку. И ничего не могу сделать, даже если бы захотел.

– Я не прошу ничего невозможного, – сказал Маккернан. – Ни помилования, ни досрочного освобождения. Но если у меня осталось – сколько там? – шесть лет отсидки, я бы хотел, чтобы они прошли в более приличных условиях. Не хочу больше сидеть здесь. Хочу, чтоб меня перевели в другую категорию заключенных. В категорию С.[34]34
  Осужденные категории С имеют более мягкие условия содержания и некоторые послабления.


[Закрыть] – Он рассмеялся. – Хочу подготовиться к выходу на свободу, к жизни в нормальном мире.

Он внезапно резко наклонился вперед, вплотную приблизив лицо к Элдеру, – стало видно, как у него натянута кожа вокруг глаз.

– Эта девушка, он же не сразу ее убил, так ведь? Держал ее где-то некоторое время, день или два. Что и должен был сделать. Можете не рассказывать, как это было, потому что я и сам знаю. Вы-то можете только представлять себе это, а я знаю. И еще кое-что знаю. Он на этом не остановится. Одной не ограничится. Он снова сделает то же самое. Если только…

– То, о чем ты просишь, – сказал Элдер, – я тут ничем помочь не могу.

– Тогда найдите того, кто может.

– Как нам удостовериться, что он не блефует? – спросил Бернард Янг. Они сидели в кабинете суперинтенданта. Время было предобеденное. Янг рывком выдвинул один из ящиков своего письменного стола и с грохотом задвинул его обратно. – Черт возьми, мне совсем не нравится, что нас берет на пушку какой-то мерзавец! Ненавижу такие ситуации!

В кабинете воцарилась тишина. Надолго. Слышно было только, как дышат четверо мужчин, тяжело дышат, как журчит вода в аквариуме у стены. Да еще постоянный рокот транспорта, идущего по улице в ту и в другую сторону. И приглушенные звонки телефонов.

– Я ему верю, – сказал Элдер. – Насколько это возможно.

Бернард Янг повернулся в своем вращающемся кресле в одну, потом в другую сторону. Менее чем час назад он имел чрезвычайно неприятный разговор с заместителем главного констебля графства. Речь шла о том, что пора уже получить хоть какие-нибудь результаты, о чести полиции. Какой-то недоумок из министерства внутренних дел уже совершенно затравил главного констебля. Там, в Лондоне, команда честолюбцев из столичной полиции уже вострила когти и точила зубы, готовая встрять в расследование и взять его под свой контроль. И еще вокруг все время маячили лица родителей Эммы Харрисон, все время обращенные на него и безжизненные, как у их дочери.

– Ну хорошо, Фрэнк, – наконец отреагировал он. – Объясните, как вы это себе представляете.

Элдер прокашлялся.

– Нам следует принять на веру утверждение Маккернана, что он знает, кто прислал ему эту открытку. И хорошо его знает. Это может означать, что они переписывались по Интернету – я предполагаю, что он имеет доступ к Сети, под присмотром, конечно, – или же между ними имел место обмен письмами. Полагаю, что цензура переписки в случае Маккернана практически отсутствует. Но думаю также, что это ни то ни другое. Мне представляется, что это некто, кого он хорошо знает, некто, с кем он не раз беседовал с глазу на глаз, что означает такого же заключенного.

– В каковом случае, – вмешался Кларк, – мы и сами можем его вычислить.

– Придется просмотреть все списки заключенных в возрасте до тридцати лет, освободившихся из тюрьмы Гартри в последние – сколько? – пять лет.

– Почему до тридцати? – спросил Кларк.

– А это часть того, что сказал Маккернан, – ответил Элдер. – Это не Шейн, так он сказал. Ну, не совсем Шейн.

– А если он врет, просто защищает Доналда?

– Не думаю.

– Почему?

– Во-первых, сомневаюсь, что между ними сохранились хоть какие-нибудь теплые отношения. Во-вторых… – Он припомнил выражение на лице Маккернана, когда тот ему это сообщил. Он убил ее, вот и все. Он мне это обещал. С удовольствием сообщил, прямо-таки с наслаждением. – Во-вторых, – продолжил он, – я уверен, что это кто-то другой, новый человек, который по каким-то причинам хочет выполнить приказание Маккернана. Хочет получить его одобрение. Кто бы это ни был, он стремится быть похожим на Шейна Доналда. Вроде верного прислужника Маккернана. Помощника. Ученика. Открытка – это способ подтвердить, что он хорошо усвоил полученные уроки, придерживается все той же веры и держит свое слово.

– Но почему именно сейчас? – спросила Морин. – Почему он начал действовать сейчас?

– Если Фрэнк прав, это просто, – сказал Кларк. – Кто бы это ни был, это потому, что он лишь недавно освободился.

– Согласен, – сказал Элдер. – Но это не все. Это еще и потому, что и Доналд тоже освободился. И он знает, что Доналд в бегах. Он хочет сбить нас со следа, чтобы мы думали, что это Доналд убил.

– Но в то же время хочет, чтобы Маккернан узнал правду.

– Да.

Бернард Янг наклонился вперед, поставив локти на стол.

– Джерри, а если мы сами возьмемся за проверку и пошлем Маккернана к дьяволу, сколько времени пройдет, пока получим результат?

– Ну, первое: нужно получить из Гартри списки всех недавно освобожденных, кто мог иметь контакты с Маккернаном. Сравнить их с теми списками, над которыми мы уже работаем, – уголовников, сидевших за насилие или сексуальные преступления. Начать надо с Ноттингемшира и Линкольншира, может, захватить и южный Йоркшир. Потом можно будет взять и пошире, если понадобится. Как только вся эта информация поступит в компьютер, мы будем иметь результат; может быть, даже завтра, к концу дня. Но потенциальный подозреваемый вполне может оказаться не один. Скорее их будет с дюжину.

– И всех надо будет отследить и проверить, – добавила Морин.

Кларк кивнул.

– Значит, у нас впереди еще два или три дня работы, может, даже больше.

– Вероятно, да.

– Хорошо, – подвел итог Янг. – Все по коням, время не ждет. Джерри, начинай проверку, пошли запрос, подчеркни, что это очень срочно. Если первым получишь эти данные, тем лучше. А я тем временем переговорю с замом главного констебля, а потом с начальником Гартри. И с министерством, если потребуется. Морин, вам с Фрэнком через час быть готовыми к отъезду.

Маккернан смотрел на Морин с усталой усмешкой.

– Скинули все на ее хрупкие плечи, а, Фрэнк?

– Сядь, Маккернан! – велела Морин.

Он не спеша сел. Ни один из них не приехал бы сюда, если бы он все это не затеял, Маккернан прекрасно понимал это.

– Нам необходимо знать, кто прислал тебе эту открытку, – сказал Элдер.

– Когда мы договоримся…

– Никаких обещаний, вот такой расклад.

– Тогда вообще никакого расклада не будет.

Лениво скрипнув спинкой стула, Маккернан встал. Он почти дошел до выхода, дежурный надзиратель уже начал отпирать дверь, когда Морин окликнула его.

Не обращая внимания на его наглую ухмылку, она дождалась, пока он снова усядется на место.

– Вот что мы можем сделать, – сказала она. – Подадим начальнику тюрьмы рапорт, где укажем, что ты особенно помог нам в расследовании, которое мы ведем. Отметим также, что это ты сам предложил нам сотрудничество, добровольно поделился информацией, без какой-либо инициативы с нашей стороны. И дадим свои рекомендации, что ввиду такого серьезного и ответственного поведения тебе следует изменить условия содержания и перевести в категорию С.

– Вот так? – спросил Маккернан.

– Именно так.

Маккернан покачался на стуле, гладя правый кулак пальцами левой руки.

– У тебя есть пять минут, чтобы принять решение, – напомнила Морин. – Первая уже истекла.

Маккернан перестал раскачиваться.

– Все, что вам нужно, это имя?

– Для начала, – сказал Элдер.

– Две минуты истекли, – сказала Морин, не глядя на часы.

– О'кей.

Она достала из кармана блокнот и протянула ему; сняла колпачок с шариковой ручки, положила на стол рядом с его ладонью и велела:

– Пиши.

Маккернан, не отводя от нее взгляда, облизнул нижнюю губу, потом взял ручку.

– А где гарантии, что вы, как выйдете отсюда, не отработаете назад? И забудете все, что обещали?

– Нет у тебя никаких гарантий.

Маккернан медленно растянул губы в улыбке, затем аккуратно вывел печатными буквами в центре первой чистой страницы блокнота два слова и толкнул блокнот назад. Выпустил из пальцев ручку, она покатилась к краю стола и упала на пол, где и осталась лежать, никем не поднятая.

Адам Кич.

– Расскажи о нем, – попросил Элдер.

– Сами почитайте его дело, протоколы судебного процесса, что хотите. Вы ведь можете все это получить.

– Нет, помимо этого. Что-нибудь кроме официальных данных.

Маккернан опять улыбнулся.

– Он все время за мной таскался, умолял поговорить с ним, рассказать ему о том, что мы сделали. Нашел способ даже заплатить мне. Благодарил все время. – Он засмеялся своим скрежещущим смехом. – Когда я выйду, говорит, я покажу тебе, на что я способен.

Морин уложила блокнот в сумку.

– Еще один вопрос, Маккернан, – сказал Элдер. – О Сьюзен Блэклок.

– О ком?

– О Сьюзен Блэклок. Она пропала без вести в то же лето, когда было найдено тело Люси Пэдмор.

– Вы уже раньше спрашивали меня о ней. – Маккернан помотал головой. – Я ничего о ней не знаю, я уже говорил.

– Это было на побережье северного Йоркшира, Маккернан. В Уитби. Вы с Доналдом были там.

– Мы с Шейном были в сотнях разных мест.

– Что с ней сталось, Маккернан?

– Я уже сказал. Не знаю. Хотя одно я вам могу сказать: если вы все еще ее не нашли, кто бы ее ни закопал, он закопал ее глубоко.

– Ну ладно, – сказала Морин, обращаясь к надзирателю. – Мы закончили. Можете его увести.

Адам Кич родился в Киркби, в Эшфилде, в 1978 году, средним из трех братьев. Когда ему было полтора года, его мать была осуждена за махинации с выплатой пособий; его отец уже имел за собой длинный список мелких правонарушений и был хорошо известен местной полиции и инспекторам по условно-досрочному освобождению. Когда младший брат Адама, Дин, поступил однажды в районную больницу в Мансфилде с многочисленными серьезными ушибами и ссадинами рук и ног, местные социальные службы подняли шум. Инспектор социальной защиты два раза посетила дом мальчика и уверилась, что никакая опасность детям не угрожает. Более никаких мер предпринято не было. В возрасте пятнадцати лет Адама исключили из школы за то, что он проткнул ладонь однокласснику заостренным концом шариковой ручки; в семнадцать его вместе со старшим братом, Марком, дважды допрашивали в связи с кражей компьютера и игровой приставки к нему из соседнего дома, но никаких обвинений им тогда не предъявили. В конечном итоге вскоре после своего девятнадцатилетия он был приговорен к трем годам за кражу со взломом при отягчающих обстоятельствах; после того как он напал на сокамерника с обрезком трубы и чуть не выбил тому глаз, срок ему удвоили и перевели в тюрьму Гартри, где он и встретился с Маккернаном.

Адам Кич был выпущен на свободу в конце мая, примерно за две недели до того, как пропала Эмма Харрисон.

* * *

На пресс-конференции в тот же вечер Бернард Янг всячески подчеркивал, что, хотя расследование все еще продвигается в нескольких направлениях, они по-прежнему не могут установить местопребывание Шейна Доналда, который, как стало известно, уехал вместе с некоей Эйнджел Элизабет Райан. Общественности был объявлен номер телефона, по которому можно сообщить любую информацию о ком-либо из этих двоих, и все такие звонки будут, конечно же, рассматриваться как конфиденциальные.

Были выявлены две семьи, когда-то бывшие приемными для Эйнджел, их члены были опрошены, третью пока еще не нашли. Проверялись данные о том, что их якобы видели в столь отдаленных друг от друга местах, как Ротрем, Халл и Хест-Бэнк недалеко от Моркам-Бей.

Чем дольше полиции удастся держать в секрете от средств массовой информации данные о том, что она разыскивает Адама Кича, тем выше, по мнению детективов, были их шансы задержать его до того, как он найдет себе еще одну жертву.

41

Это была уже вторая ночь, которую Шейн и Эйнджел провели, ночуя прямо на земле, на этот раз у задних дверей в торговую галерею недалеко от центра городка Кру, подстелив под себя старые газеты для защиты от холода, укрывшись своими пальто и тесно прижавшись друг к другу, чтобы сохранить остатки тепла, – погода еще благоприятствовала им, не опускаясь до единичных значений термометра. На завтрак выпили молока и поели хлеба из того, что разносчик рано утром оставил возле одного из кафе выше по улице. Эйнджел коротко обстригла волосы, почти так же коротко, как у Шейна.

Большую часть вчерашнего дня она просидела, скрестив ноги, возле вокзала Кру с открытой картонной коробкой с надписью «Я голодная и бездомная. Пожалуйста, помогите!». Все, что она собрала, было два фунта и пятьдесят пять центов одними монетами, а также использованный железнодорожный билет – кто-то так пошутил. Один раз, когда она выпрашивала сигарету, мужчина в хорошо сидящем костюме с улыбкой протянул ей почти целую пачку; какая-то женщина отдала ей половину сандвича с сыром и салатом, а юноша не старше шестнадцати-семнадцати лет принес из вокзального буфета большой стакан кофе и вручил его ей с торжественным поклоном. Служащие вокзала все время бросали на нее сердитые взгляды, но все же не прогнали.

К концу дня Шейн куда-то ушел один и возвратился через пару часов с почти пятьюдесятью фунтами разными мелкими купюрами.

– Ты где это взял, Шейн? Столько денег?

– Какая разница?

– Скажи!

– Тебе не нужно это знать.

Когда она наконец набралась смелости, чтобы спросить его об Эмме Харрисон, он ответил то же самое. Но когда они улеглись на ночлег возле дверей торговой галереи, когда прижались друг к другу, когда она уже ощущала его теплое дыхание у себя на щеке и шее, он сказал:

– Эта девушка, я никогда в жизни к ней не прикасался. Даже и не знаю, кто она такая. Все, что там пишут в газетах, это ложь. – Его рука скользнула ей под мышку и тронула грудь. – Ты мне веришь?

– Да, – ответила Эйнджел. – Конечно, верю. – Она отчаянно хотела, чтобы это было правдой.

Через несколько минут она почувствовала, как его тело, прижавшееся к ней, расслабилось, и поняла, что он заснул.

За день до этого Эйнджел побывала возле дома, где когда-то жила ее приемная мать – Ева Брэнском, единственная, кого она действительно полюбила и даже называла мамой, – но обнаружила, что та куда-то переехала. Женщина, открывшая ей дверь, сначала разговаривала сердито и раздраженно, словно Эйнджел намеревалась разыграть спектакль, чтоб выманить у нее денег на какую-нибудь благотворительную акцию, но потом успокоилась, когда Эйнджел рассказала ей – не правду, конечно, вернее, не всю правду, но достаточно, чтобы вызвать сочувствие. Она даже пригласила девушку зайти, угостила чаем с бисквитами, добавив в чай немного бурбона, и записала ей на клочке бумаги новый адрес Евы, правда, не будучи до конца уверенной в номере дома, но насчет улицы вроде бы помнила точно. Надеюсь, ты ее отыщешь. Желаю удачи.

Сегодня они как раз собирались попробовать отыскать этот адрес. Эйнджел тщательно вымылась в общественном туалете, насколько это там было возможно, надела свежий топик, мятый, но чистый, причесалась; Шейну надо было побриться, а еще на одном ботинке у него начала отваливаться подметка.

Они ехали на автобусе, потом шли пешком. Улица, которую они разыскивали, оказалась тупиком в новом районе – некоторые дома все еще окружали горы мусора и кучи кирпича, как будто строители внезапно лишились финансирования.

В первом доме, куда они толкнулись, о миссис Брэнском никто не слышал, но в соседнем сказали, что она, кажется, живет в доме номер двенадцать. На этом доме возле входной двери висели корзины с цветами – розовые и пурпурные фуксии, алые герани свешивали вниз свои побеги. Сама дверь по большей части представляла собой сплошное матовое стекло; звонок при нажатии на кнопку играл незатейливую мелодию из четырех нот.

Открывшая дверь женщина выглядела лет на шестьдесят, невысокая и толстенькая, на ногах шлепанцы, поверх простой юбки и блузки повязан цветастый фартук. Она, моргая, посмотрела на Эйнджел и хотела было что-то сказать, потом слова явно застряли у нее в глотке.

– Эйнджел! – сумела она все же вымолвить.

– Мама…

Когда Шейн, удивленный, заглянул в дверь, они стояли обнявшись. Потом Эйнджел представила его – все еще со слезами на глазах, – миссис Брэнском пожала Шейну руку, сообщила, что рада с ним познакомиться, и пригласила их войти.

– Зовите меня просто Ева, – предложила она.

Гостиная располагалась в глубине дома, маленькая, квадратная, с дверью, выходящей в садик. Двухместный диван, кресло, из одного гарнитура; фарфоровые собачки на отделанной плиткой полке над газовым камином с нарисованным пламенем в топке.

– Посидите здесь, а я чайник поставлю. А потом поговорим, нам с Эйнджел есть о чем поговорить.

Выпили по нескольку чашек чаю, съели по сандвичу с ветчиной и куску марципана – магазинный, конечно, но почти такой же вкусный, как домашней выпечки («Я вам точно говорю, просто прекрасный марципан!»), – а потом миссис Брэнском с интересом слушала рассказы Эйнджел – с купюрами, естественно, – об их работе то там, то сям, о поездках с бродячими парками аттракционов. А то, что Шейн почти все время молчал, что ж, он всегда такой с малознакомыми людьми, стесняется, молодые люди, они такие…

– А теперь вы просто путешествуете, так? Устроили себе каникулы? Чтоб немножко побыть друг с другом?

– Да, мама, – ответила Эйнджел. – Точно.

– И куда теперь направляетесь?

– Мы еще не решили. Думали, может, задержаться здесь на несколько дней. Хочу показать Шейну здешние места, где я росла. Ну, город и все такое.

– Тебе было хорошо здесь.

– Ага.

Шейн испугался, что она опять заплачет.

– Ты, значит, теперь не берешь детей на воспитание? – спросила Эйнджел.

– Нет, милая, больше не беру. Стара стала. Теперь я тут совсем одна. – И затем, понимая, к чему ведет Эйнджел, предложила: – У меня наверху комната свободна. Если хотите тут задержаться. Она маленькая, конечно. Кровать односпальная. Но, мне кажется, вы не прочь и так поспать, тесно прижавшись друг к другу.

– Спасибо, мам. Это здорово! Правда, Шейн?

– Ага, здорово.

– Значит, договорились. – Ева помассировала себе ляжки, словно тесто раскатывала. Через несколько минут, когда последние кусочки марципана были доедены, она сказала: – Это, наверное, утомительно – путешествовать? Если кто-то из вас хочет принять ванну, горячей воды полно.

Всякий раз, когда они поворачивались в постели, кровать скрипела. Матрас был тоненький, почти как вафельное полотенце.

– Знаешь, я на ней раньше спала, – сказала Эйнджел.

– Лучше уж на траханой улице спать.

– Шейн, ну как ты можешь!

– Так и могу.

– К тому же она ведь нам услугу оказала, ведь так?

– Ну, так.

Они разговаривали шепотом, чтоб никто не подслушал. За несколько минут до десяти Ева Брэнском выключила телевизор и объявила, что идет спать.

– Не могу смотреть эти нынешние программы новостей. Все время что-нибудь ужасное: землетрясения, убийства… Можете оставаться наверху сколько захотите. Есть молоко, если хотите выпить на ночь. – Она широко улыбнулась, мягкой улыбкой. – Чувствуйте себя как дома.

Шейн и Эйнджел вовсе не горели желанием смотреть программу новостей. Они посидели в гостиной, может быть, минут пятнадцать, прислушиваясь к звукам из ванной наверху, а потом и сами пошли спать.

– Ты сколько у нее прожила? – спросил Шейн.

– Три года, чуть больше, – ответила Эйнджел. – С девяти до двенадцати лет. Тринадцатый как раз пошел. Она мне на двенадцатилетие велосипед подарила, как сейчас помню. Подержанный, правда, но мне было все равно. Пришлось бросить его здесь, когда я уехала.

– А зачем? Уехала зачем? Тебе ж тут было так хорошо, почему ж ты не осталась?

Эйнджел потеребила неровные пряди своих волос.

– У нее тут еще один парень жил, Йен его звали. Старше меня, ну, года на два. И он начал… ну, понимаешь, приставать ко мне. Я хотела сказать маме, но мне было как-то неудобно. Трудно. Да она и не стала бы слушать. Во всем остальном с ней было просто отлично, во всем остальном, кроме этого… В конце концов я как-то порезала его стеклом. И меня отсюда забрали. Мама не хотела меня отдавать, просила, чтоб мне дали еще один шанс, но они и слушать не стали. И тогда меня отправили в сиротский приют. В детский дом. Там я себе вены порезала.

Она придвинулась еще ближе к Шейну, и он поцеловал ее, сначала просто сочувственно, а потом и не только. И опять Шейн запустил ей руку между ног, и опять она сказала: «Не надо».

– В чем дело? У тебя месячные, что ли?

– Нет, просто… Тут не надо.

– Почему это вдруг?

– Тут, в этой постели, не надо.

– А что тут такого?

– Мама услышит.

– Она тебе вовсе не мама.

– Ну, ты же понимаешь, о чем я!

– Она что, думает, ты все еще девственница, так, что ли?

– Не говори глупости!

– Это ты говоришь глупости!

– Ох, Шейн…

– Ну?

– Давай не будем ссориться, а?

Шейн медленно выдохнул.

– Ладно. О'кей. Извини. Просто я…

– Я понимаю.

Немного погодя он повернулся и лег на спину, и она помогла ему утешиться собственной ладошкой.

Утром Ева Брэнском осведомилась, как они спали, провела их в аккуратную кухоньку, где уже был накрыт завтрак на двоих, накормила корнфлексом и вареными яйцами, по два каждому, и огромным количеством тостов, причем один кусочек – для Эйнджел – порезала тонкой соломкой.

– Солдатики, помнишь?

– Конечно.

– Ну, ешь. Тостов ешьте сколько хотите. Чай заварен.

– А ты сама, мам?

– Я уже поела.

Через несколько минут Шейну захотелось в туалет. И он обнаружил Еву на лестничной площадке наверху, возле телефона, с трубкой в руке. На маленьком круглом столике рядом лежал утренний выпуск «Мейл», развернутый так, что была видна его собственная фотография на второй полосе.

– Сука!

В ее глазах заплескался ужас.

– Сука проклятая!

Он ударил ее ладонью по лицу, она вскрикнула и отпрянула назад, он выхватил у нее телефонную трубку и ударил ее этой трубкой по голове, над ухом.

Ева вскрикнула и опустилась на пол.

– Шейн! Какого черта ты там делаешь?!

Эйнджел схватила его за руку, но он оттолкнул ее.

– Она заложить нас хотела! Понятно? Сукина дочь!

Ева что-то забормотала, и когда он наклонился над ней, закрыла лицо своими полными руками.

– Шейн, не надо! Ох, мама, мама…

Эйнджел присела на корточки между упавшей женщиной и Шейном, но он схватил ее за запястье и оттащил в сторону.

– Шейн, не надо! Прошу тебя, больше не надо!

Он отвел назад ногу и пнул Еву в бок.

– Шейн!

– Ладно, пошли отсюда. Сваливать надо.

– Ее нельзя так оставить…

– Сука! Чтоб ей сдохнуть!

Не прошло и пяти минут, как они выбежали из дома и помчались по улице. Шейну пришлось чуть ли не тащить Эйнджел за собой, она шаталась, но все равно бежала, с рюкзаком на плечах и с сумками в обеих руках, смахивая на бегу слезы.