Текст книги "Ты плоть, ты кровь моя"

Автор книги: Джон Харви

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 23 страниц)

– Вы часто теперь видитесь? – спросил Элдер. – С Линси?

– Раньше было часто. Но с год назад она встретила одного парня, он с комическими монологами выступает, и уехала с ним в Канаду. В Торонто. – Она улыбнулась. – Не самый край света, но все-таки…

– Скучаете по ней?

– О да!

– А к ним туда не ездили? В гости?

Шиобан с сомнением посмотрела на него:

– Знаете, как это бывает? Вы считаете, что знаете человека очень хорошо, он для вас самый близкий, самый лучший друг, а потом он вдруг западет на какого-нибудь типа, который вроде как воплощает в себе все, что вы вдвоем раньше просто ненавидели. И вы задаетесь вопросом: как такое могло случиться? А потом, через некоторое время, начинаете думать, что, видимо, никогда и не знали этого человека как следует.

Она замолчала, и Элдер подумал, что она вот-вот заплачет. Воспоминание ее явно расстроило.

– Хотите еще кофе? Там еще осталось немного.

Пока ее не было, Элдер еще раз просмотрел фотоальбом. На одном фото, среднего плана, Сьюзен Блэклок смотрела прямо в объектив, серьезная, но в то же время улыбающаяся. Выглядела она просто прелестной, подумал Элдер, но именно на тот момент. Просто прелестной.

– Кто это снимал? – спросил он, когда Шиобан вернулась.

– Не помню. Может, и я… да кто угодно мог… Но видимо, это был мистер Латам.

– Почему вы так думаете?

– Ну, знаете, по тому, как она стоит. Словно он профессиональный фотограф, а не просто любитель, который щелкает очередной кадр.

– Он, значит, ей нравился, Латам?

– Конечно. Он нам всем нравился. Мы его обожали!

– Были в него влюблены?

Шиобан громко расхохоталась:

– Нет, конечно!

– Почему нет?

– Да просто не влюблялись, и все.

– Потому что он учитель?

– Да нет же, Господи! Линси и я тогда запали на Селви, он математику преподавал. Таскались за ним повсюду, совали ему записки в журнал, домой ему иногда звонили. Сидели допоздна рядышком и говорили о нем, обсуждали, что было бы, если бы… ну, сами понимаете. А горькая правда заключалась в том, что он все это время трахался с этой дылдой из младшего шестого. Все вылезло наружу, когда она забеременела и чуть не откинула копыта от передоза; пришлось ее откачивать, и у нее был выкидыш. Она теперь работает продавщицей в магазине фирмы «Маркс энд Спенсер», в Шеффилде. Я с ней иногда сталкиваюсь там, когда приезжаю домой.

– А что же этот Селви?

– Перешел в другую школу. Был замдиректора где-то в Дербишире, как я слышала. Теперь уж, наверное, стал школьным инспектором.

Элдер захлопнул альбом и прислонил его к спинке кушетки.

– Ну, если Пол Латам держался в рамках приличий, то почему же…

– …никто из нас в него не влюбился? Ну, прежде всего мы были совершенно уверены, что он голубой. Сами знаете, драма, театр, переодевания всякие… Размахивание руками, жесты разные… Напыщенность…

– А он не был?

– Не думаю. Он вообще был какой-то никакой. В сексуальном смысле, я имею в виду.

– Он не женат.

– И тогда не был. Если только не прятал жену на чердаке. Он жил в коттедже, недалеко от города, в направлении Матлока. У него там почти ничего и не было – даже есть было практически не на чем.

– Вы, значит, бывали там?

– Он каждый год устраивал у себя вечеринку, летом.

– И все?

– Мы с Линси были у него еще несколько раз, с парочкой других, после репетиций заскакивали. Знаете, чтоб просто остыть.

– А Сьюзен?

– Наверное, и она тоже забегала к нему с нами, один или два раза, да-да.

– А без вас? Не знаете, сама она к нему не заходила, одна?

Шиобан отрицательно покачала головой, на лице ее было написано веселое удивление.

– Вы думаете, у них был роман? У Сьюзен с Полом?

– А такое было возможно?

– Нет.

– Почему вы так уверены?

– Даже если бы она об этом не проговорилась – а она бы обязательно нам сказала, девчонки такое никогда друг от друга не скрывают, – вам не кажется, что хоть одна из нас непременно что-нибудь бы да заметила – мы ведь все время были вместе! После школы, на уик-эндах, в этом проклятом школьном автобусе тоже вместе тряслись.

– Да, конечно…

– В любом случае, как я уже говорила, это был не тот типаж. Представить их вместе – нет, это совершенно невозможно.

Тут Элдер припомнил ее слова о своей лучшей подружке, которая запала на этого канадского комика, но решил больше об этом не говорить.

– А как насчет этих парней из вашей группы? – продолжил он расспросы. – Могло ли так случиться, что она влюбилась в кого-то из них?

Шиобан потянулась за альбомом.

– Вот эта парочка в джинсовых куртках и джинсах – они были голубые. Не очень это рекламировали, но не очень и скрывали. – Она засмеялась, что-то вспомнив. – Держались так до вечеринки по случаю окончания учебного года – и вот там намазались как последние шлюхи и выглядели как близнецовые копии Бой Джорджа.[25]25
  Бой Джордж (настоящее имя Джордж О'Дауд; р. 1961) – английский поп-музыкант, известный своими экстравагантными костюмами, вызывающим гримом, а также женоподобной внешностью и манерами.


[Закрыть] Знаете, я готова что угодно поставить, что они поженились! И теперь у них дети, дом заложен и все такое прочее. – Она сделала изящный жест рукой и произнесла, подражая голосу Кеннета Уильямса:[26]26
  Кеннет Уильямс (1926–1988) – английский комический актер.


[Закрыть] – Это просто один аспект, милый! Всего лишь аспект! – И рассмеялась. – Мы тогда как раз это проходили в студии.

Смех ее сменился небольшим приступом кашля, за что она тут же извинилась. Справившись с ним, она показала на другую фотографию:

– А это Роб, Роб Шрайвер, любимчик всей группы, но он уже встречался с Линдой Фэйрберн, еще с третьего класса.[27]27
  Имеется в виду третий класс средней школы – в Англии дети сначала посещают начальную школу (с 5 до 11 лет; шесть классов), затем среднюю – с 11 до 16–18 лет (в зависимости от наклонностей и специализации в выпускном, шестом, классе учатся два, иногда даже три года – это называется «младший шестой» и «старший шестой»). Соответственно Робу и Линде в третьем классе было по 14–15 лет.


[Закрыть] И что вы думаете, они поженились, и теперь у них уже трое детей, они по-прежнему вместе, счастливы как кролики, живут в Макклсфилде, в собственном доме – псевдогеоргианский стиль, ну прямо сущий райский уголок! Я от них каждое Рождество открытку получаю да еще фото детишек. Знаете, эти ужасные фотки в таких хилых картонных рамочках – дети в школьной форме оскалились, будто им велели сказать «сыр»… Прямо тошнит от такого. Вот только у них и в самом деле все очень мило.

– А как насчет вот этого? – спросил Элдер, ткнув пальцем в высокого парня с длинными волосами и в очках без оправы, стоявшего слева от Сьюзен.

– Стивен. Стивен Мейкпис Брайан. Интеллектуал наш. Брехта читал каждый день, еще до завтрака. Почитал Моцарта и Джими Хендрикса как богов. Как богов! И Шекспира, конечно. Да, если подумать, они со Сьюзен были в очень хороших отношениях. Они тогда еще не вышли из детского возраста, думаю, в этом-то и было дело. Она действительно однажды ходила с ним на какой-то концерт. Но несмотря на это, не думаю, что между ними что-то было, ну, близкие отношения. Стивен, видимо, слишком любил самого себя.

– А вы с тех пор о нем что-нибудь слышали, о Стивене?

– Нет, но, кажется, Роб и Линда переписывались с ним. Могу вам дать их телефон, если хотите. Или попробуйте зайти на этот сайт в Интернете – «Друзья встречаются вновь», так он, кажется, называется. Может, он там тоже числится.

– Ладно, спасибо. Может, я так и сделаю. А теперь мне пора. Я и так вас здорово задержал.

Шиобан шутливо поклонилась:

– Милорд, это высокая честь для меня.

– Опять Шекспир?

– Скорее реклама хрустящего картофеля. Сейчас найду телефон Роба и Линды, а потом провожу вас до выхода.

Небо уже немного затянуло облаками, что намекало на возможность дождя. Все меняется…

– Вы не помните тот случай, когда вы очень поздно вернулись из Ньюкасла, из театра? Когда ваш автобус сломался. Вернее, колесо спустило.

Шиобан подумала и отрицательно качнула головой:

– Нет, не помню. Да такие вещи все время случались.

– Но тогда вы особенно сильно задержались. И приехали в три или в четыре утра.

– Извините, не помню. Единственное, что я запомнила о поездках в Ньюкасл, так это когда мы ездили на постановку «Короля Лира» труппой Национального театра, – у них тогда занавес заело. И спектакль пришлось отменить.

– Вы не помните точно, когда именно это было?

– Нет, извините.

Элдер отступил на шаг:

– Еще раз спасибо за кофе. И беседу.

– Я и сама была рада повспоминать.

– Что ж, всего хорошего.

Элдер помахал ей рукой и пошел по улице. На углу он посмотрел на часы, вспомнил расписание поездов домой и ускорил шаг. Домой – странное для него теперь слово. Съемная комната, в которой нет почти ничего своего – разве что одежда и несколько книг. Стоит ли ему вообще возвращаться в Корнуолл, когда со всем этим будет покончено, и если нет, то куда ему тогда отправиться? Куда уехать?

Пока что – на вокзал Сент-Панкрас.

А уж потом и дальше – шаг за шагом.

24

Если бы не машина, Джеральд Керсли в полицию вообще бы не пошел. Дебетовые и кредитные карточки он мог легко заблокировать, про наличные просто забыть. Но почти новый «рено-вель-сатис», без единой царапинки на сверкающем кузове… Страховку ведь не получишь, если не заявить об угоне официально.

В местном участке дежурный полицейский тщательно записал все подробности случившегося.

– А когда вы остановились возле парка, сэр, чтоб пройти в туалет, было примерно четверть…

– Да.

– Менее чем через полчаса после того, как вы уехали из дому?

– Я вчера ел карри, вот живот и прихватило. Сами знаете, как оно бывает…

– Да, сэр. Конечно, – отвечал полицейский.

Туалет в парке был известен как место ночевок всяких бродяг, на что полиция была бы рада не обращать вообще никакого внимания, если только какой-нибудь добропорядочный гражданин не обращался с жалобой к начальнику городской полиции.

– И на какое время вы оставили машину? Минут на десять?

– Меньше. Гораздо меньше. Минут на пять максимум.

– Стало быть, тот, кто угнал вашу машину, действовал очень быстро, он знал, что делал…

– Да так оно обычно и бывает, не правда ли?

– А не могло так случиться, что вы забыли ключи в машине?

– Господи, конечно, нет! Я же не дурак!

– Конечно, сэр. – Полицейский приложил все силы, чтобы не хмыкнуть.

Машину нашли через день, в обнимку с фонарным столбом, к югу от Стокпорта. Шейн Доналд умудрился заблудиться, повернул назад, но вместо юго-запада, как собирался, в конце концов двинул на юго-восток от Манчестера. Здорово разогнавшись на пустом участке шоссе, он вынужден был резко повернуть, чтобы избежать столкновения с почтовым автобусом, и потерял управление. Не считая нескольких синяков и ссадин и рассеченной кожи на лбу, он легко отделался и, схватив свою сумку, сделал оттуда ноги, немного прихрамывая.

Примерно час спустя Доналду в кои-то веки крупно повезло: он наткнулся на маленький передвижной парк аттракционов, который как раз размещался на небольшом пустыре, – детский автодром «Доджемс», почти антикварные «гигантские шаги», несколько каруселей и разных павильонов, огромная надувная горка, на которую маленькие дети обычно взбираются по натянутым крест-накрест веревкам, а потом скатываются, кувыркаясь, вниз, вопя при этом от восторга. Пять спусков за два фунта, взрослые не допускаются, обувь снимать обязательно.

Доналд побродил вокруг, пока не разговорился с человеком, который вроде бы был здесь боссом, немного похвастался своим прежним опытом работы в этой области, и его приняли – собирать деньги у подножия этой надувной горки на пару с каким-то угрюмым хорватом.

Волосы у него теперь были острижены очень коротко, так что издали он смотрелся почти лысым и его можно было принять за молодого человека от девятнадцати до тридцати лет; от остальных его отличал лишь кусок лейкопластыря, закрывавший порез на лбу. Сходство с фотографиями, напечатанными к этому времени во всех газетах, было незначительным.

Ближе к концу первого дня работы в этом парке, уже вечером, в сущности, когда зажглись все фонари, а от ларька, где торговали хот-догами, тянулся сладковатый запах подгоревшего лука, он вдруг обратил внимание на девушку, стоявшую в центре шестигранного павильона для игры в дартс. Наберешь пятьдесят очков или больше – получишь приз, повторные броски не допускаются, попадание в центр мишени – двадцать очков, собственными дротиками не пользоваться. Она стояла там, щурясь от света, ее кожа отливала красным в неоновом освещении, вокруг сплошные мягкие игрушки и шляпы стетсон, а в руке набор дротиков с зеленым оперением.

– Хочешь попробовать? – спросила она.

Доналд пожал плечами и покачал головой. Он уже с четверть часа болтался вокруг этого павильона, может, даже больше. Отходил в сторону и снова возвращался, стоял рядом, держа в руках пакет пончиков в сахаре.

– Иди сюда, попробуй, чего ты? Я с тебя денег не возьму.

Она говорила с каким-то странным акцентом, не очень сильным, вроде бы северным. Он опустил пакет с пончиками на землю и взял у нее дротики. Дротики, конечно, были легонькие, да он давно уже знал, что они именно такие, потому что у них сердцевина высверлена. Такими в цель попасть попросту невозможно. Он набрал семнадцать очков, и она предложила ему в качестве приза игрушечного медвежонка – бледно-оранжевого, с пуговицами вместо глаз и пастью, вышитой черной ниткой. Вместо того чтобы отказаться, он поблагодарил ее и сунул игрушку за пазуху.

– Вот, – сказал он, протягивая ей пакет, уже потемневший от пропитавшего его масла. – Угощайся.

У нее была серебряная сережка в левой ноздре, теперь он хорошо ее разглядел. Волосы острижены коротко. Когда она вонзила зубы в пончик, сахарная пудра прилипла к ее верхней губе.

– Меня зовут Эйнджел, – сказала она. – А тебя?

– Шейн.

Вокруг шатались небольшие банды юнцов, кричали, толкались, пили что-то из банок. Когда один из них, не сумев попасть хотя бы двумя дротиками из трех даже в край мишени, начал вякать на Эйнджел, обозвав ее шлюхой, обманщицей и еще как-то, Доналд вдруг вырос прямо перед ним и велел проваливать; к его удивлению, юнец именно так и сделал, правда, пообещав набить ему морду, – но скорее всего просто чтобы не уронить себя в глазах приятелей.

– Спасибо, – сказала Эйнджел. – Только не стоило беспокоиться. Тут все время такое случается. Даже хуже.

– Да не за что, – пробормотал Доналд.

Около двух ночи, когда парк закрылся, он сдал выручку хозяину надувной горки и снова пришел к ней, чтобы помочь убрать все на ночь, закрыть ставнями павильон.

– Спасибо, – снова поблагодарила его она.

– Не за что.

– Куришь? – спросила она.

– Ага. Почему бы и нет?

Эйнджел набила косячок, чиркнула спичкой, раскурила и протянула его Доналду. Они отошли на край пустыря и сели.

– Ты где ночуешь? Здесь или еще где?

Доналд пожал плечами:

– Да я хотел раздобыть у кого-нибудь одеяло и лечь прямо тут, на земле. Сейчас не холодно.

Она взяла у него косячок, затянулась, глубоко вдохнув дым. Недавно школу кончила, решил Доналд. Лет шестнадцать, может, семнадцать.

– А ты? – спросил он.

Эйнджел ткнула пальцем в небольшое скопление фургонов:

– Мы там вместе с Деллой живем. Она вроде как взяла меня к себе. Уже несколько месяцев. Нормальная баба.

Доналд кивнул, потом спросил:

– Эйнджел,[28]28
  Эйнджел (англ. Angel) – ангел.


[Закрыть] наверное, не настоящее твое имя?

– Самое настоящее. Эйнджел Элизабет Райан.

– А я думал, это хохма.

– Это мой папочка так схохмил.

Они сидели и курили, прислушиваясь к частым взрывам смеха, доносившимся откуда-то со стороны парка, к шуму машин на шоссе позади них, проносившихся мимо с громко орущими радиоприемниками.

– Шейн…

– Да?

– Ты тут останешься или что?

– Босс сказал, что я могу работать на этой горке и дальше, если хочу.

– И ты будешь?

– Ага, некоторое время. Несколько дней. А что?

– Это у тебя что? – спросила она, указывая на пластырь у него на лбу, но не прикасаясь к нему.

Шейн улыбнулся:

– Машину разбил.

Она склонилась к нему и поцеловала. Губы у нее были сухие и потрескавшиеся, язычок быстрый и мокрый. Потом она отодвинулась. Он чувствовал, что руки у нее все в гусиной коже. Они докурили косячок до самого конца, потом Эйнджел поднялась на ноги и отряхнула джинсы.

– Ладно, мне, наверное, пора.

– Ага.

Когда она ушла, он отвернулся в сторону, расстегнул «молнию» на джинсах и стал мочиться: длинная струя все лилась и лилась дугой, никак не переставая. К тому времени, когда он завершил свое дело, Эйнджел уже шла назад к нему с одеялом на руке.

– Вот, возьми, это Делла дала.

Когда он попытался снова ее поцеловать, она отвернула лицо.

– До завтра.

– Ага. Увидимся.

Он продолжал думать о ее поцелуе, о том, как она старательно и четко это проделала, пока не уснул.

Доналд проработал в этом парке аттракционов еще два дня, помогал на автодроме, подсоблял Эйнджел открывать и закрывать ее павильон. Владелец парка, его звали Отто, был вечным бродягой и наследником нескольких поколений бродяг; парк аттракционов раньше принадлежал его отцу и дяде. Большая часть людей, что у него работали, были из его же семьи – дети, племянники, двоюродные братья. Делла, которая вроде как взяла Эйнджел под опеку, оказалась его сестрой.

Один из кузенов Отто дал Доналду спальный мешок и сказал, что он может ночевать в кузове грузовика, в котором перевозили «гигантские шаги». На второй день Делла пригласила его к себе в фургон на ужин – рагу из мяса с картошкой и бутылка дешевого красного вина. И по стаканчику чистого спирта, от которого Доналд поперхнулся. Позже к ним присоединился Отто, хорошенько выпил, потом отломил кусок хлеба и до блеска вычистил уже почти пустую кастрюлю.

– Хороший ты малый! – сообщил он Доналду, крепко ухватив его за плечо. – Отличный малый!

«Мне ведь уже тридцать, – думал Доналд, – и никакой я не малый». Но вслух ничего не сказал.

На следующий день Делла подошла к горке, когда он собирал деньги с посетителей. Ее длинные юбки тащились за ней по пыли и грязи. До вечера было еще далеко, и в парке стояла тишина, лишь несколько детей да мамаши с колясками или грудничками в пристегнутых к груди «кенгурятниках».

– Тебе известно, что у Эйнджел была совершенно похабная жизнь? – спросила она у Доналда.

Тот кивнул, хотя, по правде, ничего не знал про нее, только догадывался.

– Мать наркоманка, полная безнадега; папаши там никогда и не было. Болталась по приютам, по приемным семьям. И всегда сбегала, а полиция ее назад тащила. Когда я ее подобрала, это было полгода назад, от нее остались лишь кожа да кости. Хотела покончить с собой. Вены себе бритвой порезала. А теперь ничего. Немного отошла.

Она придвинулась ближе и схватила Доналда за руку:

– Если ты ее обидишь, если она опять возьмется за старое, я тебя порежу. – Отпустив его руку, она сунула ему ладонь между ног. – Понятно?

– Ага.

– Точно все понял? – Она сжала его там еще сильнее.

– Да.

– Вот и хорошо.

Когда она отпустила его и отступила в сторону, у Доналда слезились глаза и здорово саднило в паху.

– Ты уже сидел. – Это был не вопрос, утверждение. – В тюряге. Может, хороший срок тянул.

– Да, я…

Она рубанула ладонью воздух:

– Нет, не надо. Просто теперь ты знаешь, что я про это знаю. А остальное – твое дело. – Она снова придвинулась, дыша ему прямо в лицо. – Будь с Эйнджел поласковее, а не то я тебя…

В ту же ночь Эйнджел пришла к нему в кузов грузовика, когда он уже уснул.

Сначала ему показалось, что это ему просто снится, что кто-то навалился на него. Потом он услышал звук расстегиваемой «молнии». Когда она скользнула к нему в спальный мешок, он почувствовал, какие ледяные у нее ноги и какие острые коленки. На ней была белая футболка и узенькие хлопчатобумажные трусики. Он попытался что-то сказать, но она поцеловала его в щеку, потом в закрытые глаза, в угол рта. Он почувствовал, как у него встает, и прижался к ней своей налившейся плотью, и она резко вдохнула, тоже ощутив это.

– Не торопись, – сказала она, когда он задвигался и сунул ей руку между ног. – Нет, подожди, подожди…

– Я думал…

– Подожди. – Ее маленькие пальчики крепко ухватили его запястье, а потом, когда он замер, она потянула его руку под себя, задрав свою уже влажную футболку.

– Вот так. А теперь потихоньку… медленно, медленно!

Чуть сдвинувшись, она скользнула глубже в спальник, вдоль его тела, и он почувствовал, как она понемногу раскрывается, горячая и влажная.

– Не спеши, Шейн, потихоньку… Потихоньку, черт бы тебя побрал! Вот так. Так. Так…

Кончая, она впилась зубами ему в плечо, прокусив кожу.

– Господи!

– Что?

– Да больно же!

– Извини.

Она легонько поцеловала его в образовавшийся полукруглый укус. Их ноги, там, в глубине спальника, были все мокрые от пота. Эйнджел отодвинулась от него и, стащив через голову футболку, совершенно голой улеглась на спину на пол кузова.

– Ты такая красивая… – сказал Шейн, понимая, что должен что-то сказать.

Ее маленькие груди были почти незаметны, когда она лежала вот так, на спине; его поразило, как густо растут волосы у нее на лобке.

– У тебя ничего такого нет, а? – вдруг спросила она.

– Чего? Чего такого?

– Ну, презерватива.

Доналд помотал головой. И подумал, что она, наверное, боится СПИДа или какой-нибудь венерической заразы.

– Тогда вот что мы сделаем…

Подавшись вниз, к его члену, сейчас расслабленному, она нагнулась и взяла его в рот.

– Эй, этого вовсе и не требовалось…

Но через несколько секунд он уже кончил, и она все проглотила, почти все, а потом вытянулась рядом, прижимаясь к нему и положив голову ему на грудь. Доналд повернулся к ней и закрыл глаза, чувствуя, как бьется ее сердце рядом с его собственным.

Он проснулся и только тогда понял, что заснул. Рука онемела – он давил на нее всем своим весом, прижав к металлическому выступу на полу грузовика. Медленно повернувшись, он вздрогнул от холода и, отыскав на ощупь замок «молнии», потянул его вверх. Внутри одного из фургонов горел свет, да и небо на востоке уже начинало светлеть. Он подумал, долго ли Эйнджел оставалась здесь с ним, прежде чем уйти к себе. И пытался припомнить все подробности того, что произошло, пока снова не уснул, совершенно того не желая.

Когда он увидел ее утром, часа через два, она шла через пустырь от фургона Деллы к своему павильону. Она махнула ему рукой и улыбнулась на ходу быстрой улыбкой.