Текст книги "Ты плоть, ты кровь моя"

Автор книги: Джон Харви

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 23 страниц)

52

Самолет авиакомпании «Эр Малайзия» вылетел из аэропорта Хитроу, от третьего терминала, в десять тридцать вечера; в пять тридцать пополудни на следующий день он приземлился в Куала-Лумпуре, а два часа спустя снова поднялся в воздух, прибыв в итоге в Окленд в одиннадцать пятнадцать на следующее утро.

Масса времени между на удивление вкусными обедами и ужинами и какими-то жуткими фильмами, которую можно потратить на то, чтобы дочитать «Дэвида Копперфилда». Став известным и успешным писателем, этот герой Диккенса после слишком длительных раздумий и неправильных оценок ситуации наконец женился на хорошей женщине и достиг желанного триумфа. И счастья. Но Элдеру не могла не прийти в голову мысль, что этот человек, который совершенно не умел разбираться в людях, чей выбор всякий раз оказывался чудовищно ошибочным, вряд ли вообще заслуживает счастья.

И тут он задумался о собственной судьбе.

Отложив книгу в сторону, он тут же с удивлением обнаружил, что его снова влечет к тридцать второй главе. «Утрата, еще более тяжкая». Письмо, которое написала юная Эмили, когда бежала вместе со своим любовником, своим соблазнителем.

«Когда вы, любящий меня гораздо больше, чем я того заслуживала, даже в то время, когда мое сердце было невинно, получите это письмо, я буду очень далеко».

Письмо, которое вполне могла бы написать Сьюзен Блэклок, но так и не написала.

В Окленде Элдер получил свой багаж, прошел таможню, предъявил паспорт офицеру иммиграционной службы.

– Бизнес или отпуск?

Элдер и сам толком не знал – скорее и то и другое определение было неверным.

Карори, сказала ему Хелен Блэклок, когда он спросил, знает ли она, где живет отец Сьюзен. И где это находится. Оказалось, что Карори – пригород Веллингтона, в западной части города. Вероятность того, что Ални все еще живет по старому адресу, была невелика, но выслеживание и отыскивание людей было одним из тех дел, которые Элдер умел делать.

Шоссе от аэропорта скоро перешло в узкие улицы, которые извивались и резко поворачивали, пронизывая центр города. Он высадился из такси возле недлинной серии магазинов, за которыми следовали гараж, банки, библиотека. Элдер сверился с картой города, которую приобрел, чтоб иметь представление, где что находится.

Деревянные внешние стены домов были по большей части выкрашены белой краской, сами дома крыты терракотовой черепицей, там и сям виднелись зеленые пятна лужаек, закрытые от ветра кустами и невысокими деревьями. Люди, с которыми он беседовал, были дружелюбны, не слишком подозрительны и рады поговорить. Дэвид Ални отсюда переехал, но недалеко, просто сменил один адрес в том же Карори на другой, но потом вовсе уехал из города.

Мужчина, сидевший возле полуразвалившегося гаража и сбивавший остатки застывшего раствора с многочисленных кирпичей, кучей наваленных рядом, был весь покрыт белесой пылью – рубашка, руки, лицо, волосы.

– Паэкакарики, вот куда они перебрались. Меньше часа езды по шоссе номер один. Или можно поездом добраться. У нас был их адрес, но потом потерялся. Но вам нетрудно будет их отыскать. Там, думаю, не больше сотни домов наберется, и по большей части это летние дома. Не многие живут там круглый год.

Элдер поблагодарил его.

– Если найдете этого идиота, – сказал на прощание мужчина, – спросите у него, зачем он пристроил гараж не с той стороны дома – он же тут весь свет перекрывает.

Его разбудил дождь, застучавший по оконному стеклу. Часы на прикроватной тумбочке показывали 4.27 утра. Он взбил подушку, натянул одеяло и закрыл глаза. Когда он снова их открыл, было уже 9.23, и дождь прекратился. Быстро принял душ, выпил кофе с тостом и отправился на вокзал. К тому времени, когда поезд добрался до Паэкакарики, облака по большей части уже рассеялись и на синем небе засияло солнце.

Поезд тронулся дальше, шлагбаумы, закрывавшие переезд, взметнулись вверх, и машины – два запыленных грузовика и блестящий черный внедорожник – рванули по широкой дороге, что вела от железнодорожных путей к берегу моря.

Элдер спросил у женщины, убиравшей со столиков в маленьком кафе, не знает ли она, где живут Ални.

Балансируя подносом с тарелками и чашками, она покачала головой.

– Вы лучше спросите у Майкла, вон там, в книжной лавке. Он всех тут знает.

Майкл О'Лири оказался бородатым мужчиной с длинными седыми волосами, в черной майке с белой надписью на груди: «Куда податься?»

Элдер представился и протянул руку.

– Ални, – задумчиво произнес О'Лири в ответ на вопрос Элдера. – Да, кажется, знаю.

– Я друг семьи, – пояснил Элдер. – Мы просто потеряли связь; знаете, как это бывает…

– А теперь с визитом к ним?

– Точно.

О'Лири не спешил с ответом, да и спешить-то было некуда.

– Они живут на берегу, на Пэрейд-роуд. В дальнем конце Оушен-драйв. Маленький домик в глубине квартала. Женщина там живет, она иногда заходит, любит читать.

– Это, должно быть, Сьюзен.

– Точно, – кивнул книготорговец. – Сьюзен Ални.

Возле выхода Элдер заметил в стопке книжек в бумажных переплетах несколько книг Кэтрин Мэнсфилд, обтрепанных и зачитанных. Д.Х. Лоуренс – знаете, наверное? – он тут жил со своей женой Фридой в одном из коттеджей. Кэтрин Мэнсфилд тоже немного здесь жила. Слова его домохозяйки, когда он снимал дом в Корнуолле. Книжка, которую он выбрал – более или менее случайно, – имела на обложке иллюстрацию: женщина, сидящая у зеркала, все в приглушенных синих и серых тонах. «„Блаженство“ и другие рассказы». Шесть новозеландских долларов.

Когда он выходил из лавки, Майкл О'Лири довольно напевал себе под нос что-то медленное и старое, кажется, из репертуара «Роллинг стоунз».

Сунув книгу в карман, Элдер пошел по дороге вверх, по не слишком крутому подъему, обходя небольшой морской залив. По одну сторону от дороги стояли совершенно разноликие летние домики, торчавшие повсюду, куда падал взгляд, по другую тянулась прогулочная дорожка, уходящая вдаль и исчезающая в пространстве над сужающейся полоской песка.

Черно-белые птицы с красными лапками и красными клювами кружили над линией прибоя. Небольшая группа детишек, вопя, удирала от медленно набегающих волн.

Домик был маленький, одноэтажный, с фасада поднятый на сваях, так что к двери вела деревянная лестница, проходившая через садик, неухоженный, по большей части заросший, с почти одичавшими желтыми и белыми цветами.

Справа – широкое трехстворчатое окно, выходящее на берег; рядом тенистая и широкая крытая веранда, уходящая вглубь, под крышу дома. Белесые потрескавшиеся доски явно требовали покраски, сине-зеленые желоба для стока дождевой воды провисли и нуждались в чистке.

Тут через дверь на веранду вышла женщина и принялась вытряхивать скатерть. Рубашка в клетку свободно болтается поверх выцветшей майки, синие джинсы. Ее когда-то светлые волосы потемнели, фигура отяжелела, но Элдер был уверен, что именно она стояла на утесе над Солтуик-Бей, обдуваемая ветром, в тот вторник четырнадцать лет назад.

Она постояла несколько секунд, глядя куда-то поверх его головы, потом повернулась и пропала из виду.

Кровь пульсировала в висках, когда Элдер толчком открыл калитку и пошел к лестнице.

– Да? – Она открыла дверь почти тут же, как только он постучал.

Если сравнивать с теми фотографиями, что он видел, рот у нее теперь немного провалился, ушел куда-то вглубь; на лице появились морщины, блеск в глазах пропал. Она казалась гораздо старше своих тридцати лет.

– Сьюзен?

– Да.

– Сьюзен Блэклок?

На секунду ему показалось, что она сейчас убежит, бросится в дом и запрет дверь; наверное, ей не раз представлялся этот кошмар, преследовал ее, все время повторяясь.

«Закрой глаза, и он исчезнет; открой, и его тут уже не будет…»

Но он по-прежнему был здесь.

– Кто вы? – спросила она низким голосом.

– Фрэнк Элдер. Я был одним из полицейских, расследовавших дело о вашем исчезновении.

– Боже мой!

Широко открыв рот, она выдохнула, словно выпустила из себя весь воздух, и качнулась вперед; Элдер протянул руки, чтобы ее подхватить, но она выпрямилась, уцепившись рукой за дверную раму.

– Как это вы… Нет, я хочу сказать… Зачем? Зачем? Ведь столько лет прошло…

– Я хотел убедиться, что вы живы.

– И для этого приехали в такую даль?

– Да.

Глаза ее наполнились слезами, и она отвернулась. Позади нее на кухонном столе Элдер заметил термос, ломти только что намазанного маслом хлеба – с некоторых была срезана корочка, – сыр и тонкие ломтики ветчины.

Сьюзен вытащила из кармана джинсов платок, вытерла лицо, высморкалась, извинилась.

Элдер покачал головой.

– Значит, вы знаете, что тогда произошло? – спросила она.

– Думаю, да.

Она кивнула, шмыгнула носом и отступила на полшага назад.

– Мы обычно в это время отправляемся на прогулку. Берем с собой сандвичи, термос с чаем – на ленч. – Даже после стольких лет, чем больше она говорила, тем сильнее в ее речи сквозил акцент, характерный для уроженцев восточных районов Средней Англии. – Если вы немного подождете, можем погулять вместе. Мы скоро.

Несколько минут спустя, надев овчинную куртку и закинув на спину рюкзак, Сьюзен выкатила из двери инвалидное кресло.

Дэйв Ални больше не выглядел красавчиком, любимцем женщин с роскошной кудрявой шевелюрой; не было уже ни замшевых туфель, ни роскошного костюма в эдвардианском стиле. Голова упала набок, лицо бледное и исхудавшее, волосы седые и поредевшие, глаза отстраненные, водянисто-голубые. Тело, несмотря на тщательно застегнутые одежки и одеяло, которым были укутаны ноги, казалось старым и усохшим. Шестьдесят пять, подумал Элдер, максимум семьдесят, а на вид ведь лет на десять старше.

– Папа, – сказала Сьюзен, – это тот человек, о котором я тебе говорила. Из Англии.

Глаза чуть блеснули; рука, лежавшая поверх одеяла, чуть поднялась, пальцы сжались, потом она снова замерла.

– Он пойдет с нами на прогулку. Чтобы мы могли поговорить.

Из уголка его рта потекла тоненькая струйка слюны; она умело стерла ее.

– Так хорошо, папа?

Она развернула инвалидное кресло на веранде и потащила его задом наперед к лестнице. Элдер предложил свою помощь, но она покачала головой:

– Все в порядке. Я уже привыкла.

На небе теперь стало больше облаков, набегавших с запада, но пока ничем не угрожавших. Несмотря на яркое солнце, ветер был довольно холодный, так что Элдер глубоко засунул руки в карманы. Не было нужды задавать вопросы, он и так был уверен, что она сама все расскажет, когда придет время.

По пляжу носился небольшой пес наподобие терьера, гоняясь за мячиком.

– Когда я узнала, – наконец заговорила Сьюзен, – ну, понимаете, узнала, кто мой настоящий отец… – Она помолчала, потом начала заново: – Дети, они всегда так думают: это вовсе не мои настоящие родители, не может такого быть, как в сказках или в этом фильме, в «Супермене», а потом… потом, когда такое происходит… в общем, когда я нашла ту фотографию, фото отца… Я решила, что все неправильно, это не со мной происходит. А мама не хотела даже говорить об этом, ничего мне так и не рассказала, где он, куда уехал, так что, кажется, я его себе придумала, собственный вариант того, каким он был. Что он совсем не такой, как Тревор, никогда не стал бы надоедать мне своими поучениями, всегда придумывал бы что-нибудь интересное, с ним было бы очень здорово вдвоем, только он и я, а потом однажды он взял и появился… Дэйв. Мой настоящий отец. Передал мне записку через одну мою одноклассницу. Мне было пятнадцать. Всего пятнадцать. Он написал, что хочет со мной встретиться. И мы встретились. Он ждал меня. Он был такой… такой…

Она замолчала и отвернулась, опустила голову, давая слезам свободно стекать с лица, а Элдер стоял рядом, совершенно растерянный, не зная, что делать и что сказать.

В конце концов она вытерла лицо и поплотнее подоткнула одеяло на ногах отца, а потом двинулась дальше против ветра.

– Вы встретились со свои отцом, – напомнил Элдер.

– Да. Мы пошли в кафе, он сказал, что у него мало времени – мама убила бы меня, если б узнала, – он говорил со мной, рассказывал, где теперь живет, это все казалось просто замечательным, что он рассказывал, на другом конце света. Там была эта кабинка, за углом, моментальное фото, он сказал, что хочет иметь мою фотографию, чтоб взять с собой. А потом сказал, что вернется за мной. Обещал, что приедет. Сказал, это будет наш секрет. И приехал. Тем летом, когда мы были в Уитби. Вот, говорит. У меня два билета, для тебя и для меня. Паспорт и все прочее. Все готово. Я не знала, что делать. И подумала: я же не могу просто так взять и уехать. А он говорит, нет, прямо сейчас. Ты должна со мной уехать теперь же. Или никогда. Ничего не говори маме. Вообще никому ничего не говори.

Она на секунду задержала взгляд на Элдере, потом опять отвернулась.

– Я знаю, надо было написать, оставить записку, позвонить, что угодно… Бедная мама, что ей, должно быть, пришлось пережить! Но когда я прочитала про все это в газетах, узнала про всю эту шумиху – это даже в местных газетах было, – я просто не смогла ничего сделать. Не знаю, что со мной было – то ли стыдно стало, то ли неудобно, – но чем больше проходило времени, тем более невозможным это казалось – написать или позвонить. А папа сказал, что именно так она обращалась с ним все эти годы – как будто он уже умер. Ничего, сказал он, она переживет, как-нибудь справится. – Она легко коснулась его руки: – Она справилась, не так ли?

– Ну, не совсем…

Элдер как раз думал о Хелен, о ее распавшемся браке, о ее паломничествах, когда она возлагала цветы на место, которое вовсе и не было могилой.

– Мы всегда доходим до парка, – сказала Сьюзен, указывая куда-то вперед. – Там есть место, где можно укрыться от ветра и поесть. У нас обычно остается один лишний сандвич.

– Спасибо.

– Лучше вам отдать, чем чайкам. – И она с притворной яростью замахала кулаком птицам, кружащимся над головой: – Ишь, негодные! Побирушки несчастные! – Она улыбнулась, и при этом лицо ее совершенно преобразилось. – Это из книжки, я ее читала в детстве. Они там всегда крали завтрак у смотрителя маяка. И он их так и обзывал, побирушками.

Все еще улыбаясь, она отвинтила крышку термоса. Элдер держал чашку, пока она наливала в нее чай.

Сначала она дала попить отцу, поддерживая ему голову и ловко вытирая бумажным полотенцем жидкость, вытекавшую изо рта.

Они сели возле инвалидного кресла, занявшись своими сандвичами и глядя на море.

– Когда я сюда приехала, все складывалось просто отлично. Окончила школу, очень неплохо окончила. И с папой было просто здорово, он был мне настоящий друг, как школьный приятель. Другие девчонки вечно завидовали: вот бы мне такого папу, как у тебя! Потом, после колледжа, я получила эту работу, в детском театре. Всем понемногу занималась. То, чего мне всегда хотелось. Мы иногда ездили на гастроли, в небольшие турне. Это было, когда мы поехали в Крайстчерч – тогда у папы случился первый удар. Он был в больнице, когда я вернулась. Ничего серьезного, сказал доктор. Ему просто надо поосторожнее себя вести, понимаете; он действительно поправился, руки-ноги снова стали нормально действовать. И разговаривать мы могли как раньше, и с головой у него было все в порядке, он…

Она поставила чашку и на секунду прикрыла глаза.

– После этого он уже не мог работать, но это не имело значения, мы вполне справлялись. А потом, еще три года спустя, у него случился еще один инсульт, обширный. И ему уже нужен был кто-то, кто ухаживал бы за ним все время, и мне было удобнее просто бросить работу. Он не в состоянии… он совсем не может ничего для себя сделать… Все еще не может.

Подавшись к отцу, она сжала его руку.

– Нам, конечно, было бы лучше оставаться в Карори, где мы тогда жили, но он всегда мечтал перебраться сюда, здесь ему больше нравилось. Этот домик он купил для меня, как только я сюда приехала. Тогда здесь было не так много домов. Дикое было место. «Когда я умру, – говорил он мне, – вот здесь я хотел бы, чтобы развеяли мой пепел, здесь, на берегу».

Встав, она бросила остатки сандвича одной из чаек и стала смотреть, как остальные кружатся и кричат вокруг счастливицы.

– Надо бы двигаться назад, не хочу, чтобы папа простудился.

Возле дома они обменялись рукопожатиями.

– Вы не обижаетесь, что я вас внутрь не приглашаю?

Элдер покачал головой.

– Вы увидитесь с мамой, когда вернетесь?

– Думаю, да.

– Передайте ей, что мне очень жаль, что все так получилось.

– Хорошо.

– И еще скажите, что ей тогда надо было рассказать мне всю правду.

Элдер подумал, что это вряд ли стоит передавать.

– Если что-то изменится, – спросил он, – как вам кажется, вы могли бы вернуться в Англию?

– Нет. Не думаю.

– О'кей. – Элдер повернулся и, сунув руки в карманы, пошел обратно по той же дороге, по которой сюда пришел. Если повезет, ему не придется слишком долго ждать поезда. Он пытался представить себе нынешнюю жизнь Сьюзен Блэклок, которая, кажется, так еще и не поняла толком, зачем сюда приехала и почему осталась. Представил, как она терпеливо расстегивает одежду на отце и снимает ее, освобождая руки и ноги, начинает обтирать его дряблую кожу…

Как оказалось, ближайший поезд отменили, а следующий опаздывал. Усевшись снова возле привокзального кафе, он открыл книгу рассказов, решив, что потом даст ее почитать Кэтрин, когда вернется. Но рассказы, как он вскоре понял, были слишком грустные и тоскливые, слишком много было в них неосуществленных планов и неудавшихся жизней. Лучше будет купить для нее в аэропорту что-нибудь другое. Он встал, чтобы идти на поезд, оставив книгу рядом с пустой чашкой.

53

На седьмой день Рождества, по-прежнему пребывая в заключении, Шейн Доналд вырезал из своей руки кусок кожи с мясом, воспользовавшись для этого ржавым бритвенным лезвием. После визита в больницу и двух сеансов с тюремным психиатром его перевели в другое крыло тюрьмы, где действовал более строгий режим и за заключенными следили гораздо тщательнее. За нервными заключенными, склонными к суициду, такими, как он.

Во дворе для прогулок, где они имели возможность ходить кругами под присмотром надзирателей, прежде чем их разводили по камерам и запирали на ночь, один из заключенных, проходя мимо Доналда, сунул ему в руку клочок бумаги.

Записка была написана быстрым мелким почерком.

«Веселого Рождества, мой милый! Будь уверен, я передам Алану, когда увижу его в следующий раз, привет от тебя, хотя так и не понял, какого хрена он в тебе нашел».

Записка едва не выскользнула из пальцев Доналда. Он еще раз прочел ее, потом еще.

Ему без особого труда удалось высмотреть Адама Кича в медленном мельтешении других заключенных – тот одиноко стоял у дальней стены двора, издевательски улыбаясь.

Доналда всего передернуло. Скомкав записку, он сунул ее в рот, разжевал и выплюнул.

– У тебя все в порядке, сынок? – осведомился один из надзирателей.

Доналд кивнул и двинулся дальше.

Когда он снова оглянулся, Кич опять улыбнулся и послал ему воздушный поцелуй.

Зима сменилась весной. На этот раз Кэтрин приехала на поезде, больше спорить на этот счет не стала, и Элдер, встретив ее на вокзале в Пензансе, повез к себе через весь полуостров, выбирая самые узкие дороги. На следующий день она почувствовала себя вполне в силах отправиться на прогулку по прибрежной тропинке до самого Сент-Айвса, а потом обратно через поля. Если и дальше все пойдет по плану, вскоре она сможет потихоньку начинать тренироваться, когда вернется в Ноттингем.

Вечером Элдер предложил поужинать в пабе, где они ели в прошлый раз, но Кэтрин заявила, что хочет сама все приготовить. С этой целью она накупила в Сент-Айвсе разных продуктов. Элдер, обрадовавшись, откупорил бутылку вина, пока кухня наполнялась могучими ароматами жареного лука и чеснока, томящихся на сковородке под звуки музыки, несущиеся из радио в соседней комнате. Он накрыл на стол, они уселись и принялись за спагетти со шпинатом и сыром, за свежий хлеб и салат из латука с полевой горчицей и маленькими помидорами.

Кэтрин внимательно следила, как отец накручивает спагетти на вилку и кладет в рот.

– Ну?

– Что – ну?

– Ты прекрасно знаешь, о чем я.

– Отлично. – Он засмеялся. – Правда очень вкусно.

– Правда?

– Абсолютная.

Они договорились не вспоминать о том, что произошло, и, по правде сказать, Элдер испытал от этого большое облегчение. Я все это могу обсудить со своим психотерапевтом, ей ведь именно за это и платят. После Рождества эти сеансы сократились до одного раза в неделю.

Кэтрин собрала посуду.

– Как думаешь, сегодня достаточно тепло, чтобы посидеть снаружи? – спросила она.

– Более или менее.

Небо отсвечивало фиолетовым, последние лучи солнца еще пробивались на самый дальний край моря. Они сели, подняв воротники, с бокалами вина в руках.

– Можно тебя кое о чем спросить? – произнесла Кэтрин.

– Давай спрашивай. – Он решил, что она спросит про мать, но ошибся.

– Та женщина, с которой ты встречался, Хелен, – ты с ней больше не видишься?

– Нет, не вижусь.

– Почему?

Во рту остался отличный вкус вина, оно чуть отдавало черной смородиной. Он съездил в Уитби почти сразу по возвращении из Новой Зеландии. Обещания надо выполнять, а это выполнить оказалось нетрудно. Дочь Хелен, он нашел ее. Разве он не поклялся когда-то это сделать?

Сидя у Хелен в ее маленькой, заставленной вещами гостиной, он смотрел, как менялось ее лицо, по мере того как он рассказывал, что и как нашел, как натягивается кожа у нее на скулах. Наблюдал за его меняющимся выражением, пока она разворачивала листок бумаги, на котором он записал адрес Сьюзен. Чего он ожидал? Слез радости? Облегчения? Вместо этого она уставилась в пол, и что бы она там ни чувствовала, все это она прочно удерживала в себе.

Когда спустя некоторое время он попытался ее обнять, она отстранилась.

Предательство и бегство ее дочери воздвигало между ними стену, кирпичик за кирпичиком.

– Не знаю, – ответил он Кэтрин. – В жизни всякое случается…

Кэтрин кивнула.

– А жаль. Когда она приходила в больницу, она мне показалась очень хорошей, доброй.

А Хелен, Элдер это знал совершенно точно, по-прежнему время от времени ходит на тот утес возле Солтуик-Бей и приносит цветы на то место, где Сьюзен видели в последний раз. Как будто он ее не нашел, как будто она действительно умерла. Он не знал, написала ли она Сьюзен и напишет ли хоть когда-нибудь.

– Этот суд, – начала Кэтрин.

– Есть реальный шанс, что до него дело не дойдет.

– Что ты хочешь сказать?

– Он может признать себя виновным.

– А зачем ему это?

– Приговор будет более мягким. А вот если он не сделает этого, а вердикт будет обвинительным, судья впаяет ему по полной.

– И ты думаешь, что он так и поступит?

– Полагаю, что именно это ему посоветует его адвокат.

Кэтрин подергала себя за прядь волос.

– Если он не признает себя виновным, если мне придется давать показания, обещай, что тебя там не будет. В суде.

– Кэт…

– Обещай!

– Хорошо.

В ту ночь Элдера разбудили крики дочери, и когда он, распахнув дверь, влетел в ее комнату, она сидела на постели, завернувшись в одеяло, а все лицо ее было покрыто капельками пота. Глаза плотно зажмурены, как будто в череп ей вонзилось что-то острое.

– Кэт! Кэти…

Когда она наконец открыла глаза, они были совершенно невидящие, слепые от воспоминаний о перенесенной боли.

– Кэтрин…

Элдер осторожно взял ее за обе руки, повторяя ее имя, пока она не увидела, кто стоит перед ней, и не дала себя уложить на подушку. Он принес мокрое полотенце и вытер ей лицо, после чего сел рядом и посидел с ней некоторое время, не произнося ни слова, и только потом, когда решил, что она окончательно пришла в себя и ему уже можно уйти, спустился вниз и приготовил чай, пока она переодевалась в чистую майку и спортивные брюки.

– Давно у тебя это? – спросил Элдер. – Эти кошмары.

– С тех самых пор, когда ты меня нашел.

«С того самого дня, – подумал Элдер, – когда прекратились мои собственные кошмары. Исчезли, чтобы больше не появляться».

– И часто они случаются?

Она посмотрела на него с бледной улыбкой:

– Довольно часто.

Он налил ей еще чаю, добавил молока, положил сахар и помешал.

– В этих домиках на берегу, там были кошки? – спросила Кэтрин.

– Были. Несколько. Видимо, одичавшие.

– Я все никак не могла понять, настоящие они или просто приснились.

– Нет, вполне настоящие.

– А помнишь, когда я была маленькая, то хотела иметь котенка?

– Помню.

– Наверное, я вас с мамой до безумия доводила…

– У твоей мамы была аллергия.

– А я думала, что только на тебя.

– Очень остроумно.

Кэтрин рассмеялась, потом покачала головой:

– Она очень несчастна теперь, знаешь?

– Ничего, она с этим справится. Не удивлюсь, если она еще кого-нибудь себе найдет.

– Это ты так думаешь.

– А почему бы и нет?

– Или Мартин к ней вернется, приползет с извинениями…

– Может быть.

– Тебе это безразлично, да?

– Мне не хочется, чтобы она была несчастна.

– Ладно, – сказала Кэтрин. – Думаю, пора обратно в постель.

– О'кей. Я только сполосну чашки.

Поднявшись наверх, Кэтрин остановилась и обернулась:

– Эти кошмары, они ведь исчезнут, правда? Я имею в виду, со временем.

– Да. – Он посмотрел на нее снизу вверх. – Да, они, несомненно, уйдут.

– Твои ведь ушли в конце концов.

– Точно, мои ушли.

Она улыбнулась:

– Спокойной ночи, папа.

– Спокойной ночи, дорогая. Спи спокойно.

– И ты тоже.

Он подождал, пока захлопнулась ее дверь, потом пошел на кухню. В шкафу стояла почти полная бутылка виски «Джеймисон», и он налил себе в стакан хорошую порцию. Часы показывали без чего-то четыре. Снаружи было еще темно, так что ему пришлось постоять некоторое время, пока он не начал различать край каменной стены и силуэты коров в поле. Если он простоит так достаточно долго, то дождется, когда начнет светать.