Текст книги "Падший клинок"
Автор книги: Джон Гримвуд
Жанр:
Классическое фэнтези
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 24 страниц)
38
Черепица выскользнула из-под ног и упала с края крыши. Тико, оттолкнувшись от свеса, последовал за ней, поймал на лету и бесшумно приземлился в садике какого-то маленького палаццо Сан-Поло.
Следом за ним скользнул лоскут черной кожи.
Тико пренебрег им. По его мнению, так следовало поступать с любой магией.
Прыжок на стену, перекат, и Тико оказался в укромном переулке, в конце которого виднелись кованые ворота. За ними начинался соттопортего, подземный ход. Поскольку Тико не мог перепрыгнуть железные ворота, он как можно тише снял их с петель, а потом повесил обратно.
Даже если бы владельцы сада особо озаботились поисками следов, они бы никогда не узнали, что в нем побывал Тико.
Два есть, еще три.
Он вскарабкался на верхушку первой же церкви за соттопортего. Лоскут черной кожи уже ждал, глядя на него янтарными глазами.
– Ты собираешься следовать за мной всю ночь?
Лоскут приоткрыл пасть, обнаружив крошечные зубки-иголки.
Тико, не обращая на него внимания, вдохнул ветер в поисках нужного запаха. Ему хотелось найти тот запах, на который он охотился в ночь, когда герцогиня Алекса устроила ему ловушку. Но на его месте была пустота, и Тико сдержался. Самый трудный урок за весь год тяжелого обучения. Весна сменилась летом, а сейчас уже начали опадать листья.
Это важная проверка, как, впрочем, и все остальные. Просто Атило придавал ей большое значение. Конечно, он ничего не говорил Тико, но юноша уже стал экспертом в понимании намеков, недомолвок и тайных течений особняка иль Маурос. Так что сейчас он глубоко вдыхал запахи, отделяя басовые ноты сточных вод и сыромятен.
Пятерых заключенных выпустили из ямы. Один заслуживает смерти. Остальные не совершили ничего особенного. Убей кого нужно, и остальные будут свободны. Убей не того, и остальные умрут. Это условие должно было стать стимулом для Тико. Воззвать к его состраданию. Но Тико, стоящий на ветру на колокольне церкви Сан-Поло, не испытывал сострадания к тем, кто спит внизу, пока меж ними крадется ночь.
Он хотел пройти испытание просто потому, что хотел пройти его.
Очень быстро, еще в первые дни, он достиг уровня Атило. Даже Амелия, более умелая, чем Якопо, не могла двигаться так тихо, как Тико. А спустя еще несколько месяцев он стал сравнивать себя только с самим собой.
Он сам был своим соперником. Он хотел превзойти себя. Тико замкнулся, отгородился от мира. И, как он подозревал, такое положение дел как нельзя лучше устраивало всех.
Тико знал: Атило ожидает, что он попытается сбежать. Отсутствие попытки беспокоило старика сильнее, чем ее возможность. Еще одна причина, по которой Тико держался своего общества, скрывался в погребе и просиживал в нем полнолуния, борясь с голодом. Убийство Розалин, смерть Африор, другие фрагменты воспоминаний о Бьорнвине – он окружил все ледяной стеной. Тико думал о своих утратах. Рассматривал их, не чувствуя боли. Его жизнь казалась безвкусной, как свиная кровь. Но Тико с железным самообладанием шлифовал все новые умения и ждал, когда Атило признает успех.
Он был преемником старика.
Раб, который должен стать Клинком герцога. Есть шанс, что прежде он станет свободным, но нужно ли это? Многие генералы сельджуков рождались и умирали рабами, собственностью султана. Какая ему разница? Он мог бы, как однажды предложила Десдайо, бежать из города. А зачем?
Он желает только одного, но та жизнь ему недоступна.
Венеция не хуже прочих мест. Может, даже лучше. Она лежит на пересечении своих богатых торговых путей. И Тико ждет работа, для которой он, его природа, отлично подходит.
И тут он уловил запах.
Запах страха, эхо шагов по мостовой в трех кварталах отсюда. Он поймал запах и последовал за ним. Если бы охотились на него, он укрылся бы за вонью каналов. А им приказали держаться суши. Еще одна причина поступить наоборот.
Тощая шлюха лет пятнадцати, если не меньше. В лохмотьях, отчаявшаяся и испуганная. Даже у нищих хватает мозгов не проталкиваться сквозь толпу у моста Риальто. Какой-то горожанин обернулся, приняв ее за неуклюжего карманника. Но девчонка только в страхе бормотала молитвы.
Мост Риальто еще не закрыли на ночь.
На этом берегу прислужники мыли пол крытого рыбного рынка, а перед городской тюрьмой сменялись стражники. На другом работники, несмотря на поздний час, разгружали германские баржи с рудой, стоящие вдоль набережной Ферро. Руду грузили на телеги, которые направлялись к плавильням.
Тико дал девчонке взойти на мост, следя за ней с крыши рынка, но только чтобы поймать ее на другой стороне. Он промчался по деревянной крыше моста, перепрыгнул разрыв, где мост разводили, пропуская суда, и спрыгнул вниз, едва она вошла в пустой проход. Ее крик замер, когда он почти прижался к ней лбом.
Воровство, немного проституции, убийство, о котором никто не знал. По меркам этого города – мелкие грехи. Большинство людей сочли бы ее невиновной. Тико видел ее лицо, но не череп под ним.
– Дойди до конца, – сказал Тико. – Оставайся в безопасном месте.
Шлюха уставилась на него.
– Я не та? – спросила она.
Она знала правила, но не знала причин.
– Иди. Пока я не передумал.
Этого было достаточно. Она исчезла в темноте.
Наемный головорез, мальчик, отвергнутый хозяином-мужеложцем, маленькая шлюшка. Она занималась практически тем же, что и добрая половина патрицианок, встреченных Тико за последний год, но заплатила совсем другую цену.
В Корте Секонда Миллиони Тико остановился посмотреть на дом, где родился Марко Поло. Большой, но не грандиозный. В самый раз для какого-нибудь горожанина. Сейчас в доме никто не жил, хотя им по-прежнему владели Миллиони. Марко III приводил сюда любовниц. Герцогиня Алекса соглашалась, у герцога должны быть любовницы, но отказывалась пускать их во дворец.
Когда Тико лез вверх, со старых стен сыпался раствор. Вдали, за сухими доками, галереями и фабриками Арзанале, возвышалась приземистая колокольня собора Сан-Пьетро ди Кастелло. Именно до нее должны добраться заключенные.
Осталось еще двое.
Он побежал по крышам, едва захватив сестьеру[18]18
Сестьера (sestiere, ит., от sesto (шесть)) – часть, район города в Италии. Название применялось только в тех городах, которые делились на шесть районов.
[Закрыть] Сан-Марко, прежде чем оставить ее ради сестьеры Кастелло. Он огибал кампо, а каналы чаще перепрыгивал, чем переходил по мостам. Мосты обычно охранялись местной милицией или ворами, в зависимости от того, кто считал тот или иной приход своей собственностью. Только однажды он замешкался.
На крыше Санта Мария деи Мираколи под полумесяцем в небе меняла свой облик какая-то когтистая и лохматая фигура. Пока Тико приближался, существо изгибалось, тихо поскуливая. Его конечности выпрямлялись, суставы смещались, а плоть изменялась, пока на месте существа не оказался голый мужчина. Он повернулся, наблюдая за Тико и выкручивая свободный конец водостока у себя под ногами. Мужчина явно не собирался объяснять, что он здесь делает.
Тико колебался. Его потрясла встреча с существом из того, тихого города, которое чувствует себя как дома в живом и шумном месте. Тико уже обжился здесь. Хотя в этом был смысл. Когда Тико только появился, мертвые казались реальными, а потом исчезли. Следом исчез и тихий город. По крайней мере, так он предполагал.
– Думаешь, сможешь взять меня? – мужчина говорил со странным акцентом.
Тико кивнул.
– Тогда вперед.
Атило отдал строгий приказ. Тико должен убить свою цель прежде, чем первый заключенный достигнет Сан-Пьетро ди Кастелло.
– Мне некогда.
Мужчина прищурился. Он перестал насмешливо кривить губы и чуть заметно напрягся. Злость – пустая трата эмоций, если только ее не удается преобразовать во что-то полезное. Может, он решил драться? Нет времени выяснять.
– Позже, – пообещал Тико.
Оборотень следил за ним, дыша, как пес. И тут Тико исчез, одним прыжком преодолев фондаменто Сан-Лоренцо и канал и приземлившись на плитах Корте Мальтезе. Осыпающийся палаццо ложился под его пальцы, будто к стенам приделали удобные ручки.
Встреча с кригсхундом обострила чувства.
Поэтому, когда через пару минут Тико остановился, чтобы проверить, не преследует ли его кригсхунд, он обнаружил оставшиеся цели. А потом и голого мужчину, наблюдающего за ним с колокольни в трех-четырех минутах отсюда.
Заключенных было двое – один еще совсем молод.
Похоже, оба они питались лучше, да и выглядели более здоровыми, чем остальные. Скорее всего, их семьи достаточно состоятельны, чтобы подкупить стражников или прислать в тюрьму еду. Возможно, их денег хватило даже на камеры с окнами. Поскольку первые трое – не те, значит, цель Тико – один из этой пары. Интересно, как справлялись с выбором ученики, не имеющие способностей Тико. Смотрели, кто потеряет голову? Кто будет грозить им или, напротив, молить о пощаде?
Атило научил его замечать ложь по лицам людей, слышать предательские нотки в их словах, чувствовать пульс виновного. Такие уроки не требовали уговоров. Случалось, Тико был просто не в силах следить за чем-то другим.
Заключенные совершили ошибку, пойдя через Арзанале.
Большие верфи работали днем и ночью. Их охраняла милиция из Арсеналотти, которая считала вором любого чужака, обнаруженного на верфях. Заключенные обходили стены Арзанале с юга. Значит, им остается узкая, в три дома шириной, полоса между стенами верфи и краем лагуны.
Тико дал им пройти первые три дорожки.
Когда заключенные пересекали открытую набережную Каса ди Дио, они прятались так неумело, что дозорные на судах углядели бы их за милю. Конечно, если бы дозорные могли видеть в темноте.
Последние двое объединились.
У одного из них был кинжал, новенький и без ножен. Наверное, ограбили какого-нибудь пьяного. Оружие, как и вода, запрещено. Но судя по самодовольным лицам, им правила не писаны.
– Стоять, – сказал Тико, спрыгнув с подоконника. Лоскут черной кожи остался позади. Мужчины обменялись взглядами и разом бросились к юноше. Мелькнуло лезвие кинжала, но Тико уклонился с такой скоростью, что его очертания, казалось, расплылись. Он перехватил руку с оружием и выкрутил, ломая кости.
Тико подхватил кинжал, прежде чем тот упал на мостовую. Мужчина заорал, но клинок у горла сразу заставил его умолкнуть. Второй, бросив своего приятеля, бежал к Сан-Пьетро ди Кастелло, надеясь укрыться в церкви. Он не знал, что Атило, Якопо и Амелия ждут у дверей. Тико метнул кинжал. Точный бросок перерубил ахиллесово сухожилие.
– Я дам тебе денег, – обещал мужчина. – Больше, чем ты можешь себе представить. Скажи сколько, я все тебе дам.
В голосе слышался настоящий страх. Но его предали глаза, и Тико пригнулся. Над головой просвистел камень.
Тико сломал бегуну ногу и выкрутил клинок. Пусть зовет Стражу, неважно. А потом вернулся к метателю камней и сразу понял, почему этот человек должен умереть.
– Господи Боже, – выдохнул Якопо. – Что с тобой случилось?
С губ Тико капала кровь. Он дрожал, все тело зудело от энергии, будто сражалось само с собой. Тико получил свою награду за успех и взял ее не задумываясь.
– На меня напали.
– И тот, кто напал?.. – ровным голосом спросил Атило.
– Мертв, – Тико пожал плечами. – И его приятель. Мне пришлось вырвать ему горло. А второму я сломал шею.
Амелия рассмеялась, но сразу попросила прощения.
Атило отмахнулся от извинений и приказал Тико вытереть лицо. Пока юноша ополаскивал рот и лицо водой из лагуны, его дыхание выровнялось, дрожь утихла. Теперь он знал, что должен сказать, когда вернется. Хотя первым будет говорить Атило.
– Ты не справился.
В глазах Якопо мелькнула радость.
– Нет, – ответил Тико. – Я справился.
– Ты убил двоих вместо одного. И не убил того, кого следовало. Даже если бы ты полагался на удачу, у тебя был один шанс из пяти. Ты взял два и все равно не справился.
– Вы думаете, мне следовало убить девушку?
Лицо Атило не выражало ничего.
– Ведь так? Из-за того, что она видела?
– Кто рассказал тебе? – в ледяном голосе ясно звучала угроза. Рука Атило дернулась к кинжалу, но он сумел овладеть собой.
– Она ничего не поняла.
– Ты это знаешь?
– Да, – ответил Тико. – Я это знаю.
– Тогда почему ты убил других?
– Они заказали убийство, которое она видела. Вы говорили, Клинок – правосудие в действии. Разве убийство невинных – правосудие?
«Неужели он издевается надо мной?» – подумал старик.
39
Госпожа Джульетта приподнялась на подушке и задала вопрос, который тревожил ее последние несколько месяцев. С того самого момента, как принц Леопольд перевез ее в небольшое поместье на материке.
– Вы убьете меня, когда родится ребенок?
Леопольд отер ей лоб тряпкой, смоченной в винном уксусе, и поморщился от запаха.
– С какой стати?
– Это не ответ.
Принц взял ее за руку и дождался, пока девушка не посмотрела ему в глаза.
– Нет. И я не могу поверить, что вы решили, будто я…
– Вы ненавидите Венецию. Помните?
Он выглядел виноватым.
И тут Джульетта неожиданно принялась ругаться:
– Вот дерьмо. Дерьмо, дерьмо, дерьмо…
– Я пошлю за повитухой.
Лицо Джульетты исказилось от боли. Она держалась руками за живот и чертыхалась, пока длились схватки. Потом девушка перевела дыхание, мышцы чуть расслабились. Леопольд прибыл час назад. Но эти мучения продолжались уже пять часов.
– Сначала ответьте на мой вопрос.
Она следила, как Леопольд осматривает ее маленькую комнату на верхнем этаже полуразвалившейся фермы неподалеку от Равенны, и гадала, что же он видит – потную пленницу с раздутым животом и опухшей грудью, кричащую от боли? Молодую женщину, которая страшится будущего? Ребенка, который, еще не родившись, доставляет столько хлопот?
Ей не следовало посылать за Леопольдом.
Она выгнала повитуху, послала за Лео и этим только укрепила слухи. Стражники внизу уже шептались, будто принц – отец ее ребенка. Теперь они уверены.
– Любовь моя, – произнес Леопольд.
Она почувствовала, как по щекам потекли слезы. Джульетта слишком измучилась и не могла справиться с ними. Поэтому она просто отвернулась.
– Что случилось? – он осторожно повернул ее голову обратно.
– Ты назвал меня… Ты никогда не называл меня…
Леопольд погладил ее по щеке и смахнул слезинку с ресниц. Он улыбался.
– Я не смел.
– Ты ничего не боишься.
– Я боюсь потерять тебя.
– С чего ты решил?..
– Ты любишь того мальчишку, о котором рассказывала.
– Леопольд!
– Это правда, – сказал он. Когда повитуха вернулась вместе с лекарем и горничной, Джульетта все еще плакала.
В последующие часы боль была настолько острой, что Джульетта кричала не переставая. Она никогда не думала, даже не представляла, что такая боль возможна вне камеры пыток. Каждые новые схватки сильнее предыдущих. Но ребенок, похоже, не собирался выходить на свет. Джульетта упросила открыть ставни, хоть немного проветрить комнату. Но вскоре лекарь распорядился закрыть их. Наверное, духота – необходимая часть лечения. Потом до нее дошло: ставни приглушают ее крики.
Она тужилась, сколько хватало сил. Потом силы кончились.
К полудню поощрения повитухи и банальности лекаря звучали реже, а потом и вовсе сошли на нет. Когда лекарь подошел к двери и велел горничной позвать хозяина, Джульетта поняла: он думает, что она его уже не слышит. Временами, когда внутри нее кружился красный вихрь боли, она и вправду ничего не слышала. Но не сейчас. И она погрузилась в воспоминания.
Слова Леопольда ранили Джульетту.
Он опечален – она полюбила кого-то прежде и сильнее, чем его. Она хотела сказать… Если она выживет, то объяснит: это неправда. «Неправда», – сказала она себе, хотя и знала, все совсем не так. Неистовый юноша из базилики одним прикосновением поймал ее на крючок. Даже сейчас перед ее глазами стояло его лицо.
Серебристо-седые волосы. Пронизывающие глаза в янтарную крапинку. Госпожа Джульетта вздрогнула, ее тело остывало.
– Она отходит, – сказала повитуха.
– Почему никто до сих пор не нашел принца?
– Он снаружи.
– Господи, женщина, попроси его войти.
– Я ездил верхом, – сказал Леопольд, закрывая за собой дверь. – Я не мог оставаться…
Его голос. Шепот, который Джульетта слышала издалека. Шелест ветра в траве. Боль осталась позади. Джульетта плыла в красном тепле, где-то вне своего тела.
– У вас есть выбор, – сказал лекарь.
– Какой?
– Я могу попытаться спасти госпожу, но тогда она наверняка потеряет ребенка. Я могу спасти ребенка, но тогда вы потеряете ее. Если это мальчик и если на то будет воля Господа, он выживет, – похоже, лекарь уже сделал свой выбор.
– Спаси обоих, – ответил принц Леопольд.
– Ваше высочество. Это невозможно.
– Тебе не хватит мастерства?
– Нет, господин. Никто не сможет…
– Тогда найди того, кто сможет, – отрезал Леопольд. – И немедленно. Я не потерплю ничьей смерти.
В голосе принца слышался еле сдерживаемый гнев. Даже Джульетта, завернутая в красное тепло и уже задумавшаяся, не лучше ли будет просто уснуть, вздрогнула от его ярости.
– Ваше высочество, – сдавленным от страха голосом взмолился лекарь; ему приказали совершить невозможное. – Прошу вас…
– Есть один человек в соседнем городе, – прервала его повитуха. – Он вырезал ребенка у рабыни и щенка – у охотничьей собаки. Все выжили.
– Он язычник, – яростно возразил лекарь.
– Да, – сказала женщина. – Язычник, который не любит терять рабов.
– Этот человек – иудей? – спросил принц Леопольд.
– Мой господин, он зовет себя Сарацином, – испуганно ответила повитуха.
– Пошлите за ним.
– Ваше высочество, подумайте…
– Ты знаешь, кто она? – Леопольд обращался к лекарю.
– Нет, мой господин. Говорят, она…
– Моя женщина?
Лекарь кивнул.
– С Божьего соизволения она станет моей женой. Если она умрет, я тебя повешу.
Послали за Сарацином.
Он выгнал всех из комнаты, открыл ставни и заявил: все, кому не нравятся крики роженицы, могут уйти куда-нибудь подальше. В природе женщины кричат, когда рожают. Даже христиане должны это понимать.
Принесли воду.
Холодную – для питья. Теплую – для умывания. И кипяток, чтобы вымыть инструменты. Врач, наточив ножи, встал на колени рядом с госпожой Джульеттой. Он прошептал извинения и снял с нее пропотевшую простыню. Потом вымыл ей бедра и начал нащупывать ребенка.
– Как я и думал, – заявил он. – Младенец повернулся.
Джульетта качалась на краю красного забытья; в комнате только она и врач. Должно быть, он говорит сам с собой.
– Его не удастся повернуть обратно. Теперь вам лучше уснуть. Либо вы проснетесь, либо нет. Почти все – в руках Божьих. Но малая часть – в моих.
Он открыл деревянную коробку, достал черную пасту, завернутую в промасленный шелк, и откупорил бутылочку со спиртом – единственный алкоголь, которого он позволял себе коснуться. Врач смешал пасту со спиртом и принялся по капле поить Джульетту. Едва она затихла, врач отложил смесь и сделал разрез.
Спустя десять минут новорожденный младенец издал свой первый крик.
Госпожа Джульетта осознала, что она жива, а ее ребенок сосет молоко, только через полтора дня. Его личико почти прижималось к кольцу, висевшему на цепочке между ее грудей.
К этому времени принц Леопольд назвал ребенка Львом и объявил его своим сыном.
ЧАСТЬ 2
40
Пасха, 1408.
– И если ангел может пасть, то и демон может восстать…
Книги, по которым Десдайо учила Тико читать, не могли подсказать ей эти слова. Но она произнесла их, когда он рассказал о нападении скелингов, пылающем Бьорнвине и Сухорукой, приказавшей мальчику развести огонь. В тот вечер над Венецией висела почти полная луна, и она разжигала голод Тико.
Он рассказывал о лосиных рогах над главным входом. О том, как обнаженные, раскрашенные красным скелинги бросались на острые колья, чтобы другие могли перебраться через них. Красные тела, красное оружие и красный мир. Скелинги раскрашивали охрой все, чем владели, даже свои каноэ.
Десдайо, сидя на скамье в пиано нобиле, говорила об уходящей зиме, падающем снеге и теплом пламени огня. Так начался их разговор.
Со снега и огня.
Якопо был с Атило, Амелия – в постели. В этот раз месячные у девушки проходили настолько тяжело, что Десдайо пришлось добавить ей в вино семена мака. Кухарка мрачно пекла пироги, и никто не рисковал ее отвлекать.
Тико сидел в зале – его вызвала Десдайо.
Одинокая, замерзшая и испуганная. Атило все больше времени проводил с герцогиней, и счастье девушки утекало день за днем. Конечно, Десдайо ничего не говорила. Но Тико чувствовал ее уныние. Она задумывалась, не правы ли те, кто ее избегает. Она совершила ошибку.
Печаль Десдайо нашла выход в разговоре о цветах, воспоминаниях о ячменных полях на материке. Контрапункт к вымученной живости. Тень, скрытая в улыбках.
– Тебе не холодно? – внезапно спросила она.
Тико отрицательно покачал головой.
Ее слова пробудили в нем воспоминания из детства – о Бьорнвине, утопающем в снегу.
– Бьорнвин? – переспросила Десдайо, пробуя название на вкус.
Потом подвинулась на скамье и похлопала по подушке рядом с собой. Она нахмурилась, когда Тико помедлил, прежде чем присоединиться к ней. От нее пахло маслом, ее любимыми духами из лепестков апельсина, и порохом, которым она пользовалась от зубной боли. Но за ними Тико почувствовал другой запах.
Юноша стиснул зубы, в горле пересохло. Десдайо поправила шаль, и в низком вырезе платья показалась грудь. Тико не мог отвести от нее взгляд.
– Расскажи мне про Африор, – потребовала Десдайо.
Он начал говорить, быстро, отчаянно, лишь бы избавиться от плотного клубка где-то за глазными яблоками, сгорбился, скрывая нарастающую боль в паху. Тико рассказывал о скелингах, Бьорнвине, господине Эрике и Сухорукой. О том дне, когда он позвал Африор купаться. Он рассказывал Десдайо все, что помнил. Юноша так долго отказывался от стыда и сожаления, так пытался сбежать… Но сейчас он встретился с чувствами лицом к лицу.
Златовласая Африор, с милой улыбкой и изящной фигурой, была самой красивой девушкой Бьорнвина. А еще – рабыней и младшей дочерью Сухорукой. Она застенчиво смотрела на мальчика из-под длинных ресниц.
Ее голубые глаза – ключи к небу, а улыбка – к его сердцу.
– Вот видишь, – сказал он. – Я все-таки пришел.
– Я думала… – Она остановилась, не желая закончить фразу.
Ее считали недалекой, потому что она дружила с Тико.
Если господин Эрик застанет их вдвоем, то изобьет обоих. Тико сейчас должен охранять коз от волков, а Африор – перемалывать рожь. Но это пустяки в сравнении с гневом их матери. Может, Сухорукая и стара, но шутить не будет.
– Иди сюда, – сказал Тико, втыкая копье в землю.
– Мы… – она отступила на шаг.
– Нет, – ответил он, – нет.
Ни один брат не смел хотеть свою сестру так, как хотел ее он.
Тико хотел Африор, эта жажда была для него важнее охоты. Важнее недостатка материнской любви. Ярости господина Эрика. И мало того, Тико и Африор выглядели совершенно по-разному. Ее небесно-голубые глаза против его темных, в янтарную крапинку. У нее золотые волосы. А у него серебристо-серые, будто он родился стариком. У него резкие скулы и ни грамма жира. А у нее – одни изгибы и округлости.
Секунду Африор сопротивлялась, но потом приоткрыла рот, и их языки соприкоснулись. Она, дрожа, отступила назад.
– Это неправильно.
– Все хорошо.
– Мы не можем. Ты сам знаешь, – она не колебалась. Господин Эрик ожидал увидеть ее нетронутой. Он узнает, если она лишится девственности.
Африор было тринадцать. Может, четырнадцать.
Мать говорила – тринадцать, но Африор родилась, когда господин Эрик и его воины сражались с раскрашенными охрой скелингами. Сухорукая солгала, шептались люди, лишь бы подарить дочери несколько месяцев счастья. Это просто чудо, что господин Эрик до сих пор не взял ее, с его-то темпераментом.
– Он узнает, – сказала Африор.
Тико старался скрыть радость. Сейчас девочка почти призналась: она тоже хочет его.
– Пойдем купаться.
Она нахмурилась, явно подозревая какую-то уловку. Но все же последовала за ним сквозь заросли ольхи и рябины. Тропу протоптали олени, когда они еще водились здесь. Сейчас стада исчезли, оставшиеся ушли далеко. Тико отыскал склон, скрытый дикими розами, и, попросив Африор отвернуться, скинул свои лохмотья. День был жарким. Яркое солнце обжигало кожу, воздух наполняли ароматы цветов и зелени, свежести и близкой воды.
– Ты тоже, – скомандовал он, не оставляя ей времени на споры.
У Тико перехватило дыхание, когда тело обожгла ледяная вода. Он обернулся. Африор, уже раздевшись, присела на мелководье. Господин Эрик, его воины и большинство рабов ушли в набег на деревню скелингов. Они так и говорили – «набег». На деле это означало, что они убивают женщин, пока дикари воюют друг с другом.
Нет женщин – нет детей. Раз нет детей – в следующие годы будет меньше воинов. Убивать еще не рожденных эффективней, чем живых.
– Иди ко мне, – сказал Тико.
– Думаешь, я тебе доверяю?
Она шутила, но ее слова оказались достаточно близки к правде. Мальчик отвел глаза и пропустил те секунды, когда она шла к нему.
– Ты вправду веришь, что мы не родственники?
Она коснулась грудью его руки. Казалось, кожи коснулись две маленькие рыбки.
– Я уверен, – кивнул он, изгнав любые сомнения из голоса. – Мы даже не похожи.
Тико принялся целовать ее. Она вздрогнула, почувствовав, как он твердеет. Насторожилась, отступила на шаг. Он воспользовался моментом и обхватил ладонью ее грудь; от холодной воды сосок уже набух.
Он опускал руку все ниже, пока…
– Нет, – Африор поймала его кисть.
Они боролись, пока девушка не выкрутила ему большой палец.
Тико терпел боль, сколько мог, потом прекратил сопротивляться и опустил голову, признавая ее победу. Африор пристально смотрела на него.
– Я думала, ты будешь терпеть, пока я не сломаю тебе палец.
– Я тоже, – ответил он.
Ее лицо смягчилось. Она взяла его за руку и поцеловала. А потом засунула его пальцы себе между ног. Тико знал: ему никогда не понять женщин.
Внутри она оказалась еще таинственней, чем он ожидал. Африор стонала, все громче и громче. Когда она замерла, оборвав стон, Тико решил, что был слишком груб. Но девочка смотрела на берег за его спиной.
– Стой, – сказала Африор.
Тико повернулся и обмочился. И только потом его мозг справился с увиденным. На берегу стояли пять воинов-скелингов, раскрашенных охрой. Все пятеро голые, с плеч свисли кремневые ножи. Некоторые уже вскинули платановые луки. Впереди стоял шестой, раб-полускелинг, который сбежал из Бьорнвина год назад.
– Вот это да, – произнес он.
Вождь скелингов прорычал какой-то вопрос; бывший раб перестал ухмыляться и униженно пробормотал ответ. Он явно не стал объяснять, что двое в воде – брат и сестра. Вождь снова зарычал.
– Вы идти сюда.
Африор колебалась, все-таки она – девочка, и обнажена. Один из мужчин, глядя на нее, что-то сказал, второй рассмеялся. Вождь рявкнул на них, и оба мгновенно умолкли. По его приказу воины схватили Африор, едва она вылезла из воды.
Тико инстинктивно бросился вперед… и упал, получив удар в голову. Вождь выбивал воздух из его легких и остатки мочи из мочевого пузыря. Избиение прекратилось, только когда Тико обделался. Вождь не собирался калечить мальчишку. Побои всего лишь предупреждали: не будь глупцом.
Другой скелинг поставил его на ноги и развернул лицом к Африор, которая вырывалась из рук воинов. Один из воинов сжал пальцы на ее локте, и Африор, перестав бороться, заплакала.
– Я буду переводить, – произнес полускелинг. – Видел, что мы делаем с вашими женщинами? Да, нет?
Тико не видел. Но до него доходили слухи.
– Мы берем это, – сказал переводчик.
Вождь обхватил грудь Африор и слегка приподнял ее.
– И режем так.
Вождь описал рукой круг, показывая, как именно они вырезают грудь. Он не обращал внимания на Африор, как будто она была животным.
– И мы берем это.
Вождь опустил руку, и девушка вскрикнула. Вряд ли от боли; скорее она испугалась, ощутив там его хватку.
– А потом мы режем ее отсюда досюда, – вождь провел рукой снизу вверх, до грудной клетки девушки. – И вынимаем, что есть внутри.
Африор обделалась, и он оскорбленно отступил назад.
– Ты понял?
Тико тупо кивнул.
– Есть другой выбор, – сказал вождь. Полускелинг переводил каждое слово. – Хочешь узнать какой?
– Да, – ответил Тико. – Хочу.
Вождь посмотрел Тико в глаза, потом схватил Африор между ног и ударил кремневым ножом. Она дернулась. Вождь поднял руку и вытряс на землю клок светлых волос.
– И больше ничего.
Тико неуверенно посмотрел на переводчика, потом – на вождя. Наверно, бывший раб напутал с переводом.
– Вреда не будет, если сделаешь, что мы просим.
А потом скелинг сказал, чего они хотят. Раз двое рабов не должны быть вместе, никому не покажется странным, если вернется только один. Ночью Тико отопрет ворота Бьорнвина. Если нет, то на рассвете он найдет у ворот ее останки. А если все пройдет гладко, то они оба смогут беспрепятственно пройти через земли скелингов и уйти, куда хотят.
– Нас убьет следующее племя.
– Тебе лучше задуматься, – ответил вождь, – не убьем ли вас мы.
Тико мог позволить Африор умереть. С ее смертью исчезнет опасность, что кто-нибудь прознает о случившемся. Он может вернуться, вновь стать волкодавом господина Эрика и по-прежнему не обращать внимания на злобную суку, которую он называл матерью.
Тико был рабом. Господин Эрик говорил: «Сделай», и он делал.
Он бегал быстрее других, прыгал выше, охотился ловко и тихо. Но его не ценили, а ненавидели. Почти каждый день он вставал с рассветом, выполнял приказы до поздней ночи, а потом засыпал. Спасти Африор – значит предать всех остальных. Разве это правильно?
Он может рассказать обо всем господину Эрику. Его изобьют до полусмерти, но ведь не в первый раз. Но тогда Африор умрет, а Тико хочет ее.
Он убил стражника у ворот. Ударил его дубинкой по голове. А когда стражник умер, Тико поднял засов и открыл ворота Бьорнвина.
В воротах вождь скелингов толкнул вперед голую связанную девушку, оттянул ей голову назад и, плюнув в лицо, перерезал горло.
Африор, истекая кровью, упала на землю.
Героическая атака Тико заслуживала увековечивания в песне, но ее некому было сложить. Он в ярости подхватил меч мертвого стражника, бросился к вождю, воткнул ему лезвие в живот и повернул.
Откуда-то возник господин Эрик, широкоплечий, с поседевшей бородой. В руках – окровавленный боевой топор. Тремя ударами Эрик зарубил троих скелингов. Потом повернулся и хлопнул Тико по плечу.
– Буди всех!
Тико побежал будить.
Но не успел он добраться до большого дома, как сильная рука матери стиснула его плечо. Первым делом она сообщила, что вовсе не мать ему. Он не викинг, не скелинг, а падший. Она выплевывала слова сквозь зубы, на лице застыла маска ненависти.
– Где моя дочь?
– Мертва. Ее убили скелинги.
Сухорукая ударила его по лицу.
– Ты убил ее. Думал, я не узнаю?
В глазах – мрак, в голосе – зимняя стужа. Тико не сомневался: она хочет его смерти. Готова сама его убить. Но она потащила мальчика в свое жилище и велела разбросать солому из матраса по широкому кругу.
