Текст книги "Падший клинок"

Автор книги: Джон Гримвуд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 24 страниц)

30

Тико ждали. Группы стражников Доганы сменялись каждые пару часов. Стражники были счастливы, когда сдавали посты следующей группе. Кто знает, что сказал им капитан? Наверно, предупредил о демоне.

Ветер нес запах, на который он охотился.

Такой слабый, такой неуловимый. Тико ощущал его как совершенный аккорд, как колокольчик, звенящий в тишине. Он не в силах пренебречь им. Не в силах остаться в стороне. Ничто в жизни не наполняло Тико таким чувством. Пустота и голод точили его, подводили к самой грани отчаяния.

Полная луна едва проглядывала сквозь пелену туч. Тико с признательностью думал о них. Солнечный свет обжигал, но луна тоже причиняла боль, хотя и другую. Тико стоял в убогой комнате на втором этаже и разглядывал кампо через сломанные ставни. Он старался овладеть собой, отыскать запах, за которым следовал.

Рыжие волосы, голубые глаза и вызывающий взгляд. Тико чувствовал ее аромат, но прекрасно понимал – запах в его памяти не в силах соперничать с запахами мира.

Из-под гнилых половиц на него уставились чьи-то глаза. Тико поймал взгляд.

Кот моргнул первым. Тико не единственный хищник в развалинах, зато самый крупный. Кот песочного цвета, худющий, кожа да кости. Египетский пустынный, сбежавший с корабля.

Местные коты игнорировали их обоих. А мелкие животные старались держаться подальше. Мышиная суета внизу всегда предупреждала Тико о приближении людей.

Немногие настолько глупы, чтобы случайно забрести в эти руины. Еще меньше приходило сюда по собственной воле. Тико, заслышав осторожные шаги, знал: у человека нет выбора.

Юноша обострил свои чувства и, отпустив запах, который привел его сюда, сосредоточился на приближающихся людях, инстинктивно, неосознанно. Прогнившие двери и сломанные ставни, выходящие на кампо, стали совсем близкими, он мог разглядеть снующих по ним жучков. А прерывистое дыхание девушки, ступившей на площадь, казалось громким, как волны на галечном берегу.

Обнаженная. Между бедер клок черных волос.

Дрожащая от страха Розалин. Тико мгновенно почувствовал ее ужас, как влажный воздух перед грозой.

«Прямо здесь, наверху», – подумал Тико, выйдя из теней.

Розалин увидела его, и какой-то предмет выскользнул из ее пальцев на землю. Она всхлипнула и упала на колени, в отчаянии шаря по земле руками.

«В темноте она слепа».

Ну конечно. Как он мог забыть, что люди не видят в темноте? Когда-то и он был таким. Сейчас он с трудом отличал обычное от странного.

«Позволь мне помочь».

Тико в три прыжка достиг груды щебня, скользнул на землю и остановился в десятке шагов от девушки. Она уже рыдала, плечи вздрагивали, лицо сморщилось.

– Я не причиню тебе боли.

«Причинишь». Слова звучали в его разуме. Тико пытался понять, откуда они берутся, но тут девушка наконец-то нащупала кинжал. Она поднялась, лицом к нему, и в эту минуту луна вышла из-за туч.

– Не надо, – сказал он.

Но она не послушалась.

Розалин подняла клинок и приставила кончик к плечу. Тико не успел остановить девушку. Она рубанула себя кинжалом по диагонали, от ключицы до бедра, глубоко разрезав грудь. По гладкой коже потекла кровь.

Приступ голода.

Такой сильный, что Тико еле удержался на ногах.

Он прищурил глаза, спасаясь от яркой луны, и одним прыжком оказался на коленях перед Розалин. Все мысли об управлении голодом мгновенно исчезли. Тико впился клыками в ее рану, девушка содрогнулась от боли. Он обхватил ее за бедра, удерживая на месте. Она стонала, а он кормился. По лицу текла кровь, пока двор не скрылся в красном тумане, а небо не стало бледно-розовым.

Тико поднял голову. Ее губы не кривились от сдерживаемой боли, а были плотно сжаты.

Он с трудом встал. Ноготь, возникший из ничего, разомкнул ей губы, не поранив.

– Сзади, – прошептала Розалин.

Каждая нить сетки обжигала кожу. Серебряные грузики, привязанные к углам, поймали его в мучительное объятие. Вопли Тико всполошили всех крыс, голуби взлетали с окрестных крыш и метались в воздухе. Он боролся с сетью, обжигаясь при каждом рывке, пытался найти, где заканчивается ядовитое серебро, чтобы избавиться от боли. Наверное, он сделал ошибку. Ему следовало броситься бежать. Но кровь во рту прокисла, розовое небо закружилось. Он падал, горя в огне и продолжая кричать.

Через минуту его крики превратились в хныканье, а вскоре и оно затихло. Ни один Николетти не пришел взглянуть, что происходит. Кампо разрушен и небезопасен, к тому же там никто не живет. Некоторые наблюдали из окон, как стражники вынесли накрытое кресло. У остальных было больше здравого смысла, и они ничего не видели.

– Вымойте его как следует, – сказала герцогиня Алекса.

А'риал нахмурилась.

Рыжая ведьмочка сломала печать на бутылке и плеснула фиолетовой жидкости на мокнущие ожоги. Она не успела еще заткнуть бутылку пробкой, как ожоги начали заживать. Тем временем герцогиня Алекса размотала нитку из конского волоса и продела ее в иглу. Нужно обеспечить молчание нищенки.

– Встань! – рявкнула Алекса.

Нищенка, покрытая кровью и мочой, прижималась к полу, покачиваясь взад и вперед, пока герцогиня не ухватила ее за волосы и не дернула вверх.

– Порез неглубокий, – заметила она. – По крайней мере, ты все сделала правильно. Но он заживет быстрее, если сейчас ты встанешь и мы сделаем все как положено. Как тебя зовут?

– Розалин, госпожа.

– Еврейка? – герцогиня вздохнула. – Вряд ли тебе это известно. Хотя ты можешь знать свой возраст и имя отца. Ну, и матери, конечно.

– Ее звали Мария.

– Ну разумеется, – промолвила Алекса. – Матерь Божья. Непорочная. Удивительно, сколько шлюх в городе носят это имя.

– Она не была шлюхой.

А'риал с ухмылкой обернулась.

Ее хозяйка подняла вуаль и ласково посмотрела на ведьмочку. Та немедленно вернулась к ранам Тико.

– А ты? – поинтересовалась герцогиня. – Ты шлюха?

Розалин возмущенно затрясла головой.

– Ну так, маленькая не-шлюха, кто же ты?

– Я Розалин, – ответила девочка, сдерживая слезы, когда герцогиня воткнула ей в плечо иголку, протянула нить и завязала узелок; все это делалось с привычной легкостью. Боль от зашивания была сильнее, чем от самого пореза.

Розалин смотрела, как рыжая девчонка уложила обнаженного Тико и, протерев ему лицо, принялась обмывать тело.

– Он умер? – спросила девушка, ее нижняя губа задрожала.

А'риал ухмыльнулась.

– Он пьян, – ответила герцогиня. – От крови и опиума, лунного сияния, чуточки сурьмы и капельки белены, – она явно веселилась. – И, конечно, от мандрагоры. Чтобы спутать его мысли. Хотя они и так в беспорядке. Печально…

– Госпожа?

– Ты не та.

– Не та для чего? – спросила Розалин, склонив голову и бессознательно копируя позу Алексы.

Герцогиня затянула последний узел. Она отступила, изучая свою работу, и удовлетворенно кивнула. Все получилось. Алекса вытащила из кармана крошечную баночку, сняла крышку и вытащила тугую пробку.

Розалин замерла, глядя на баночку.

– Хочешь посмотреть?

– Госпожа, пожалуйста.

Герцогиня набрала немножко мази, закрыла крышку и, вручив баночку Розалин, начала втирать мазь вдоль шва.

– Камфара, – сказала она Розалин. – Так пахнет камфара.

Но Розалин просто крутила баночку в руке. Страх, боль и швы – она забыла обо всем. Девушка прослеживала изгибы золотого дракона, обвивающего горлышко. На каждой лапе дракона было по семь когтей.

– Такой красивый…

– Эта вещь времен прадеда моего прадеда. Она принадлежала императрице династии Мин. Ее нашли в развалинах садов Чань-ан.

Только сейчас Розалин поняла, что даже не знает, кто эта женщина. Она явно очень богата. Ее носят в кресле, и у нее есть свои стражники. Открыто говорит о своей ведьме, хотя ведьм казнят. И она чужестранка – носит вуаль и говорит с незнакомым Розалин акцентом.

– Госпожа. Кто вы? Могу я спросить?

– Я – сорняки средь мостовой, – улыбнулась женщина под вуалью. – Кирпичи в этом… – она кивнула на разрушенный склад. – Женщины в постелях, и дети, рожденные в жалких домишках за твоей спиной. Я стук молота в кузницах Каннареджо. Пот мастеров, варящих кожу для дешевых доспехов.

– Госпожа?

– Обращайся ко мне «госпожа моя», – почти ласково произнесла женщина.

Она провела пальцем вдоль шва на груди Розалин и вздохнула. Потом откинула вуаль, открывая лунному свету свое лицо.

– Я Алекса ди Миллиони, и всем этим должен быть мой сын, а не я. Будь верна, и я окажу тебе покровительство. Предашь меня – и пожалеешь, что не умерла сегодня ночью.

Розалин взглянула в холодные глаза женщины и поверила.

В те дни, когда венецианцы носили лохмотья, а Венеция была сборищем рыбачьих хижин на сваях посреди грязной лагуны, когда жители больше думали о том, как остаться в живых, нежели о строительстве дворцов, захватчики стояли на пороге, а вокруг рассыпались последние осколки Западной Римской империи, основу торговли составляли соль и рыба. В то время соль соскабливали с камней. Сейчас ее производили в промышленных масштабах: неглубокие пруды, заполняемые приливом, во множестве плодились за Каннареджо. Очень кстати, поскольку для обновления соляного овала в комнате Джульетты требовалась месячная добыча из одного такого пруда.

Если бы Джульетта, изнывая от тоски в своей тюрьме, не нарушила круг – просто из любопытства, – она никогда бы не увидела разыгранный во дворе ночной спектакль. Вспыхнувший гнев сжег страх и отчаяние: серебряноволосый юноша почти нашел ее, и только ради того, чтобы его остановила ее тетя, поклявшаяся защищать Джульетту после смерти матери.

Спуск с чердака занял у госпожи Джульетты сорок минут. Но прежде ей пришлось разбить толстое оконное стекло. Сейчас дом был полуразрушен, но, по всей видимости, некогда здесь жили богачи, которые могли позволить себе застеклить окна.

К счастью, участники представления уже исчезли.

Джульетта во тьме спускалась по лестнице на первый этаж, пробуя ногой ступеньки, скользкие и гнилые. Она считала, сложнее всего выбраться из чердачного этажа на крышу, проползти по черепице и спрыгнуть в слуховое окно этажом ниже. Но все это оказалось не таким уж сложным.

Второй пролет лестницы оказался сломан. Джульетта спрыгнула, но пол прогнил, и одной ногой она пробила доски, как бумагу. Тоже не слишком сложно. Равно как и не стучать зубами и сдерживать дыхание. (Ведро по-прежнему опустошали, а тарелку наполняли, значит, кто-то присматривал за девушкой). Сложнее всего решить, как поступить теперь, когда она сбежала.

Дядя предал ее, тетя, скорее всего, тоже. И даже если нет, что Джульетта могла рассказать ей? Ничего. Она до сих пор не могла воплотить мысли в слова, стоило только подумать о зале дела Тортура. Джульетта знала точно. Она уже пыталась…

«Я не могу пойти к лекарю», – в ужасе подумала девушка. Лекарь осмотрит ее, найдет девственность нетронутой и либо возвестит о чуде, либо проклянет ее, как околдованную. Знахарка? Синьора Скарлет была одной из них. А вдруг они сплетничают друг с другом? Они не годятся, не годятся священники и наверняка доктор Кроу. Если кто-нибудь узнает о тайнах принца Алонцо, дядя убьет Джульетту.

А женщина, к которой она всегда обращалась…

Женщина, на чьи колени она склоняла голову, которой поверяла свои детские беды. Джульетта едва узнала тетю Алексу, когда та зашивала рану девочки. Под откинутой вуалью было лицо незнакомки. Такое прекрасное в лунном свете. Такое невероятно холодное.

Джульетте потребовалось двадцать минут, чтобы пролезть сквозь неровную дыру в полу, повиснуть на руках и спрыгнуть на кучу мусора. Девятнадцать из них она собиралась с духом. Но в конце концов, горько подумала девушка, она прыгнула от отчаяния.

На камнях кампо, где обнаженная девочка разрезала грудь, застыла лужица крови. Рядом виднелись следы коленей – там стоял юноша со странными волосами, уткнувшись ей в живот. Джульетте следует подумать о многом, но ревность ей определенно ни к чему.

31

Тысячи событий происходили в городе следующим утром. Рыбачьи лодки швартовались на северной окраине Венеции и развешивали сети. Сегодняшний улов предназначался городу, поскольку тот, кто ест мясо в пятницу, мостит себе дорогу прямо в геенну огненную.

Три покойника, чьи тела попали в сети, при жизни ничего не значили, поэтому никого из рыбаков больше не трогали.

Мастера-корабелы ворочались на своих матрасах и подстраивались под бочок к супругам, чтобы урвать еще минутку тепла, пока не зазвонили колокола Арзанале. Ученики и подмастерья скатывались со своих женщин и уходили, практически пообещав жениться и, вполне возможно, уже заделав им ребенка.

Переходы и мостики, сухие доки и верфи Арзанале были источником могущества Венеции. Старики все еще называли все это Дарсиной, от арабского Дар-аль-Сина, а кое-кто и сейчас произносил название на арабский манер. По всему городу чужестранцы, в том числе и арабы, заканчивали молитвы и принимались устанавливать лотки, разгружать лодки или развозить товары по переулкам, запутанностью не уступавшим лабиринту Минотавра. Белые мужчины, черные, желтые. Десяток очертаний лиц и два десятка разных языков. Их законы не предписывали поститься по пятницам, однако большинство соблюдало этот обычай. Так было выгоднее, хотя вслух ссылались на вежливость.

Золотари грузили свою вонючую добычу на баржи, отплывающие на материк. Мясники резали свиней, укрываясь от мороси под парусиновыми навесами. Церковь могла запрещать свинину по пятницам, но ничего не имела против разделки туш и заготовки мяса на следующий день. Была ли парусина или нет, но земля под ногами у мясников все равно очень скоро превращалась в жидкую кашу из крови, кишок и помета, покидающих свиней вместе с жизнью.

Шлюхи ругались, брызгая водой меж зудящих бедер. Бордели закрывались или ждали свежую смену. Неудачники вываливались из игорных домов, заложив свои уже перезаложенные поместья. Шулеры вытряхивали карты из рукавов или кидали утяжеленные кости на удачу, просто из удовольствия.

Чистили очаги. Готовили растопку.

В предрассветные часы Венеция преображалась, как игрок, который надевает маску, чтобы ускользнуть от кредиторов, и стремится в очередное злачное место.

Холодное и бледное солнце вставало над краем лагуны, где некогда стояли первые хижины. Жалкая насмешка над прежним, летним солнцем, сиявшим, как расплавленный металл. А вдоль набережной Скьявони, стараясь не думать о теплом лете, шла девушка в полумаске.

Порванная маска была подобрана среди мусора пару минут назад. Грязные туфли и испачканный бархатный упленд заставляли заподозрить, что девушка зарабатывает себе на жизнь, лежа на спине. Госпожа Джульетта ди Миллиони привыкла любоваться Венецией с каналов. Ее Венеция, разукрашенная и позолоченная, мелькала за алыми шторками гондолы. А в те редкие случаи, когда Джульетта пешком покидала особняк Дукале, она всегда направлялась на площадь Сан-Марко.

Эта Венеция, вонючая, странная и бедно одетая, была ей совершенно незнакома. Не помогал и слишком низкий вырез на платье. Пока Джульетта шла от Риальто до начала набережной, не меньше десятка мужчин приняли ее за шлюху. Она уворачивалась от повозок, а моряки-мавры кричали ей, предлагая свою цену. Моряки сторожили скованных за лодыжки женщин. «Преступницы», – подумала Джульетта, но потом заметила их скулы и темные волосы. Похоже, их захватили где-то в диких землях за Далмацией и сейчас везли на невольничьи рынки Леванта.

Рядом с берегом, между Понта делла Палья, почти у особняка Дукале, и мостом перед Арзанале, стояли полтора десятка кораблей. Французские, германские, византийские, андалузские, английские… Джульетта узнавала орлов, львов, лилии и леопардов. Не увлекись она прикладной геральдикой, она бы, возможно, не столкнулась с французским офицером, занятым десятком больших бочек с пресной водой.

Офицер развернулся, положив руку на меч.

Джульетта отскочила назад, и словенцы дружно рассмеялись. Лицо офицера потемнело, он решил, что девушка дразнит его. Во всяком случае, торговцы занимались именно этим. Словенцы были самой большой, не считая венецианцев, группой в городе. Когда Серениссима заявила свои права на побережье Далмации, она дала торговые права местным жителям. Новый каменный причал, который тянулся вдоль южной окраины города, стал пристанищем для множества словенских купцов. Они строили церкви, скуолы и больницы, основывали богадельни и поддерживали десятиной монастыри. Кроме того, они построили самую большую в городе водяную цистерну. Как заявляли их конкуренты, цистерна дала словенцам нечестное преимущество. Впрочем, венецианцы считали, что у всякого, кто перехватил у них хорошую прибыль, есть нечестное преимущество.

– Смотри, куда идешь…

Госпожа Джульетта оглянулась. Ухмылка молодого француза ширилась. Девушка попыталась обойти его, но француз вытянул руку, загораживая ей дорогу. Джульетта замахнулась, но мужчина перехватил ее руку и отвесил девушке хороший шлепок по заднице.

– Хорошая подливочка для гусятинки, – заметил он.

– Да как ты посмел?

– Посмел противиться пощечине? – ухмылялся мужчина. – Или не позволить тебе уйти без извинений? – в этот момент он осознал, что все еще держит девушку за руку.

Офицер отступил назад и покосился на группу словенцев. Только сейчас до Джульетты дошло: он просто желает восстановить ущемленное достоинство.

Первая мысль, пришедшая ей в голову: «О, эти мужчины». И лишь потом она подумала, что стоит извиниться. Так она и сделала, едва ли не первый раз в жизни. «Неужели я и вправду извиняюсь?» Джульетта припомнила, как она шла, не глядя перед собой, и налетела на мужчину.

– Да, – добавила она. – Мне очень жаль.

Оторопевший офицер не нашелся что ответить и повернулся к словенскому торговцу:

– Так мы договорились?

Он вытащил пять гроссо и пару дукатов из поясного кармашка, дважды пересчитал деньги и вложил монеты в подставленную руку торговца.

– Доставьте их туда, – он указал на потрепанный люггер.

Откуда ему знать, все ли бочонки полны? Неужели он и правда собирается уйти, даже не проверив, сколько бочонков торговцы погрузят в лодку? Откуда Джульетта, ни разу в жизни ничего не купив, знала, что ему следует делать, когда он сам этого не знал? Она – венецианка, а он – нет, вот и все. Торговцы водой тоже не были венецианцами, но сотня лет под рукой Венеции накладывает отпечаток. О словенцах даже ходила шутка. Как заработать на словенце? Заплати за него столько, сколько он стоит. Продай за столько, во сколько он себя оценивает. На разницу купи дом.

– Эй, ты, – сказала Джульетта.

Словенец странно посмотрел на нее.

– Отправь верное число бочонков. И убедись, что все они полны. – Судя по хмурому лицу, торговец не собирался делать ни то ни другое.

Джульетта двинулась дальше, подняв голову, расправив плечи и изо всех сил стараясь не поддаться отчаянию. Девушка, лавируя между повозками со свиньями, прошла под лебедкой, поднимающей свинью на судно, и ее едва не окатило. Кто-то засмеялся. Джульетта отвернулась, скрывая слезы, и смех стал громче.

По ту сторону набережной Скьявони и ворот Арзанале лежал остров Сан-Пьетро ди Кастелло, где стоял главный кафедральный собор Венеции. Именно туда сейчас направлялась Джульетта. Когда она собрала все мужество и попыталась зайти в маленький дворец около Сан-Марко, назвавшись другом патриарха, ее обозвали пронырливой шлюшкой и прокляли за дерзость. Джульетта настаивала на том, что ей необходимо встретиться с патриархом, и услышала в ответ насмешливое предложение попытать счастья в Сан-Пьетро.

На это ей потребовалось около двух часов. Она еще ни разу столько не ходила пешком, тем более в одиночку, по незнакомому городу, занявшему место родного. В Сан-Пьетро она узнала, что ее духовник мертв, а тело его лежит посреди великолепия собора и будет погребено под нефом. Кислолицая монахиня, слишком похожая на ту, другую, только закатила глаза при виде внезапно разрыдавшейся Джульетты и отослала ее прочь, угрожая выпороть. Но все это оказалось далеко не самой важной частью дня.

Самое важное событие последовало немного позже.

Она пошла от Сан-Пьетро ди Кастелло обычной дорогой. У илистого берега перед Арзанале приткнулись два судна. Одно конопатили просмоленным канатом, у другого в борту виднелась дыра, в которую могла пройти лошадь. Поодаль ругались двое мужчин.

Джульетта обошла ворота верфи, надеясь уклониться от новых насмешек. Она счастливо избежала лебедок со свиньями, но все равно забрызгалась дерьмом, утопая по щиколотку в мягком рыжеватом иле.

– Госпожа моя…

Она изумленно обернулась.

Ее поклонником оказался крепкий мужчина, бородатый и скуластый. На нем красовался алый дублет, черные облегающие рейтузы и мягкая шляпа, а его гульфик был исключительно выдающимся и богато разукрашенным. Мужчина перехватил взгляды моряков и лениво осклабился в улыбке.

– Голубю не место в вороньей стае, – заметил он.

– Вы меня знаете?

– Я узнаю породу.

Джульетта, почувствовав насмешку, опустила глаза.

– Поверьте, – промолвил он, – это не оскорбление.

Странно, но он нагнулся ближе и вдохнул ее запах, как будто от нее пахло свежим сеном или изысканными духами. Потом взял за руку и отогнул пальцы, чтобы увидеть кольцо, повернутое камнем внутрь. Камень был бесценным. Его вставили в очень давние времена, оправа сильно истерлась.

Мужчина улыбнулся и пожал плечами. Улыбка оказалась приятной, пожатие плечами изящным.

– У меня есть… определенная способность предсказывать места. Ваша красота привлекла мой взор. Еще один взгляд, и я знал…

– Знали что? – потребовала ответа Джульетта.

Он указал на суматошную пристань. На загоны со свиньями и на сумрачных рабов, на шлюх, выглядывающих из дверей, на словенцев, мамлюков, греков.

– Ваше место не здесь. Оно во дворце.

Вполне возможно, расплакаться – не самая разумная реакция. Но Джульетте стало легче. Мужчина обнял ее и прижимал к своей груди, пока слезы не улеглись.

– Принц Леопольд цум Бас Фридланд, – представился он. – Посланник германского императора в Серениссиме.

– Сигизмундов…

– Да, – ответил мужчина. – Бастард императора.

Он наклонился и осторожно поцеловал Джульетту в бровь. Она вздрогнула. Но что-то внутри нее не просто дрогнуло, а, казалось, растаяло.

– Я госпожа Джульетта Сан-Феличе ди Миллиони.

– Я знаю, – ответил он. – На ловца и зверь бежит.

Они направлялись на север. Джульетта даже не подозревала о существовании этих переулков, но Леопольд ориентировался в них, будто прожил тут всю жизнь. В одном из таких переулков Джульетту вытошнило. Она успела отвернуться к какой-то стене и, пока ее рвало, молотила кулачками по кирпичам.

– Вы больны? – спросил принц Леопольд.

Девушка с несчастным видом покачала головой. Из глаз вновь потекли слезы, и она отвернулась.

– Тогда в чем же дело?

Возможно, ее молчание уже было для него ответом. Он шагнул вперед и мягко коснулся ее живота. Джульетта замерла. Потом под его рукой что-то толкнулось, и Леопольд побледнел.