Текст книги "Срединное море. История Средиземноморья"

Автор книги: Джон Джулиус Норвич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 53 страниц)

Достижения Карла, как и его внешний облик, были выдающимися. Однако его успехи оказались кратковременными. То была необычная фигура – неграмотный, аморальный, более чем наполовину варвар; единство его вновь созданной империи держалось только благодаря его личности. После его смерти в 814 г. страна находилась в постоянном упадке и фактически развалилась на части после угасания его рода в 888 г. Северная Италия вновь стала полем сражения безликих князьков, споривших из-за ничего не значившей короны и ввергавших страну в еще более глубокий хаос. На юге также назревала новая опасность. Сначала Корсика, а затем, в 826 г., Крит пали и перешли в руки мусульман, причем последнее завоевание радикально изменило всю стратегическую ситуацию в этой области: ведь почти 130 лет, до тех пор пока византийский император Никифор II Фока не отвоевал его, Криту суждено было быть пиратским гнездом и центром средиземноморской работорговли. Затем, в 827 г., силы арабов Северной Африки вторглись на Сицилию по приглашению византийского правителя Евфимия: он поднял мятеж против Константинополя, чтобы избежать наказания за любовную историю с местной монашкой. Четыре года спустя арабы взяли Палермо. С тех пор Апеннинский полуостров находился в постоянной опасности. Пал Бриндизи, затем Таранто и Бари, тридцать лет служивший опорной базой для сил эмирата, а в 846 г. пришел черед Рима. Сарацинский [114]114
  Словом «сарацины» средневековые писатели обозначали всех арабов.


[Закрыть]флот поднялся по Тибру, пришельцы опустошили Борго и разграбили собор Святого Петра; дошло до того, что они сорвали серебряные пластины с дверей базилики. И вновь спасение города стало делом рук папы. В 849 г., собрав воедино флоты трех своих соседей, морских государств – Неаполя, Гаэты и Амальфи, и приняв высшее командование, Лев IV уничтожил флот противника близ Остии. Сотни пленников были посланы на работы по возведению гигантских укреплений вокруг Ватикана и вплоть до самого замка Сан-Анджело – Леонинской стены, значительная часть которой уцелела до наших дней. К счастью, с наступлением последней четверти века натиск мусульман ослабел. В 871 г. Бари пал под натиском западного императора Людовика II, а после его смерти город перешел под власть Византии, сделавшись столицей византийских владений Италии на ближайшие два столетия.

В этот период над южным побережьем Франции также нависала постоянная угроза. Около 890 г. банда андалузских корсаров высадилась в Сан-Тропе и окопалась на близлежащем холме, в наши дни известном под названием Ла Гард-Френе. Отсюда они отправились на запад, к Марселю, на север – к Вене, и даже к Санкт-Галленскому аббатству в Швейцарии. Их изгнали не ранее 972 г. Количество останков мусульманских судов, относящихся к X в. и обнаруженных на берегах Прованса, свидетельствует о существовании оживленной торговли с другими мусульманскими территориями.

Лев IV и преемник его преемника Николай I оказались последними выдающимися личностями, которым суждено было занимать папский престол в течение полутора столетий – если мы исключим англичанку папессу Иоанну, которой, по-видимому, удавалось скрывать свой пол в течение трех лет понтификата, до тех пор пока в результате некоего досадного просчета она не произвела на свет дитя на ступенях Латерана. Увы, Иоанна – фигура легендарная, но ее история симптоматична для упадка и хаоса, царивших в тот период. Многие из живших на самом деле пап вряд ли кажутся нам менее фантастическими фигурами: упомянем для примера Иоанна VIII, забитого до смерти своими завистливыми родственниками; Формоза, мертвое тело которого эксгумировали, доставили на суд собрания епископов, раздели, искалечили и бросили в Тибр (а затем оно чудесным образом вновь стало таким же, как было, и вернулось в свою прежнюю могилу); Иоанна X, задушенного в замке Сан-Анджело дочерью своей любовницы, в результате чего та смогла заменить папу собственным незаконнорожденным сыном от Сергия III; Иоанна XII, во время правления которого, согласно Гиббону, «как мы с некоторым удивлением узнаем <…>, Латеранский дворец был превращен в школу проституток, и его [папы] насилие над девицами и вдовами привело к тому, что паломницы перестали посещать гробницу Святого Петра, дабы во время сего благочестивого действа не быть изнасилованными его преемником». [115]115
  Налицо явная путаница: преемником Иоанна X стал Лев VI, умерший всего через семь месяцев. Его место занял Стефан VII (928–931), и лишь после него папой стал сын Сергия и Марозии, организовавшей убийство Иоанна X, Иоанн XI. – Примеч. пер.


[Закрыть]

Однако при том, что фигура Иоанна XII символизирует, так сказать, зенит папской порнократии, на его долю выпало освобождение Италии. В 962 г., не имея сил для защиты от итальянского «короля» Беренгария II [116]116
  После смерти последнего из династии Каролингов, Карла Толстого, в 888 г. Западная империя распалась на части и Беренгария Фриульского избрали королем Италии, однако он ни в каком смысле не являлся национальным правителем.


[Закрыть], он обратился за помощью к Оттону, герцогу Саксонскому, который незадолго до этого женился на вдове предшественника Беренгария и к тому моменту стал наиболее могущественным в Северной Италии правителем. Оттон поспешил в Рим, где Иоанн без промедления возложил на него императорскую корону. (Этот поступок привел к гибели папы. Он был известным дебоширом и развратником, однако когда два года спустя он вдобавок отказался подчиниться императору, которого сам же и возвел в этот сан, Оттон созвал священнослужителей и низложил его, взяв с епископов обещание, что отныне они будут утверждать у императора кандидатуру любого избранного ими папы.) Беренгарий вскоре сдался, первенство осталось за Оттоном, и Западная империя возродилась; ее существование продолжалось почти непрерывно вплоть до эпохи Наполеона.

Титул Оттона – «Великий» – не был незаслуженным. У него было лишь одно стремление – вернуть своей империи мощь и процветание, подобные тем, что имели место во времена Карла Великого, и он в значительной степени приблизился к этому. За одиннадцать лет правления императора, большую часть которых он провел в Италии, на севере страны установился столь прочный мир, что старожилы не могли бы упомнить ничего подобного. Более сложную проблему представлял собой Рим. В условиях напряженности, вызванной постоянными интригами папы, вспышка могла произойти в любой момент, и в 966 г. император столкнулся с серьезными волнениями, которые ему удалось усмирить лишь после того, как он повесил префекта города за волосы на конной статуе Марка Аврелия напротив Латерана. Однако с настоящими трудностями Оттон столкнулся именно на юге. Он знал, что ему не удастся установить контроль над полуостровом до тех пор, пока Апулия и Калабрия остаются в руках византийцев, однако вырвать эти провинции из рук греков оказалось ему не по силам. Когда попытка применить военную силу провалилась, он попытался использовать дипломатию, женив своего сына и наследника на прелестной византийской царевне Феофано; за ней дали щедрое приданое, однако оно не включало в себя Южную Италию. Оттон умер разочарованный. Его бывшие союзники, графства лангобардов, оставались более сильными, чем были когда-либо, в то время как Апулия и Калабрия по-прежнему пребывали под властью греков.

Оттону, как и его герою Карлу Великому, не повезло с преемниками. Его сын Оттон II старался изо всех сил, однако, чудом спасшись в столкновении с сарацинской экспедицией, нанесшей поражение его армии в Калабрии, он скончался в 983 г. в возрасте двадцати восьми лет от лихорадки (вдобавок выпив слишком много сока алоэ). Это единственный правитель Римской империи, похороненный в соборе Святого Петра. Его сын от Феофано, Оттон III, представлял собой странную противоположность своим предкам: амбиции, свойственные представителям его рода, соединялись в нем с романтическим мистицизмом, очевидно, унаследованным от матери, и с вечной мечтой о великой византийской теократии, которая объединит германцев, итальянцев, греков и славян; главой ее должен был быть Бог, а его наместниками – папа и император. Этому необычному юноше с трудом удалось бежать из Рима после коронации, когда в городе в очередной раз поднялось восстание. Но два года спустя он вернулся с большими силами, восстановил порядок, восстановил сан папы молодому германцу, визионеру Григорию V, и построил для себя великолепный дворец на Авентине. Здесь он провел оставшиеся годы жизни, в которой причудливо сочетались роскошь и аскетизм. Ему воздавались почести в соответствии с византийским церемониалом; он ел на золоте в одиночестве. Время от времени менял свой пурпурный далматик на плащ пилигрима и босиком отправлялся к какой-нибудь отдаленной святыне. В 999 г. он возвысил своего старого учителя Герберта из Орильяка, который стал папой под именем Сильвестра II. Сильвестр был не только выдающимся теологом, но и лучшим знатоком естественных наук и одним из талантливейших математиков своего времени. Считается, что именно ему принадлежит заслуга популяризации арабских цифр и астролябии на христианском Западе. Римляне должны были быть благодарны императору за то, что он возвел в сан папы фигуру такого масштаба, однако Оттон слишком долго истощал их терпение и в 1001 г. был изгнан из города. На следующий год он умер и, как этого и следовало ожидать, не оставил потомства. Ему было двадцать два года.

В конце I тысячелетия в Италии просматривается несколько социально-политических моделей: одни уже оформились, другие медленно приобретают очертания. Первой и наиболее важной являются взаимоотношения Италии, папства и Западной империи. Италия вновь стала составной частью империи, объединенная с Германией под властью одного правителя. Однако она находилась в подчиненном положении: ее мнение не учитывалось при избрании императора. Таким образом, правителем всегда становился германский князь и никогда – князь итальянский. С другой стороны, хотя правитель и носил титул римского короля, он мог получить сан императора лишь после коронации в Риме, которую осуществлял папа. Претензия же императора на право назначать папу встречала у итальянцев не слишком сочувственный отклик, и менее всего – у курии и римской аристократии. Даже путешествие в Рим через Ломбардию, Тоскану и Папскую область могло оказаться непростым для непопулярного кандидата.

Тем временем свободные города Северной Италии неуклонно набирали силу и самостоятельность. В хаосе, царившем в IX – начале X в., они почувствовали вкус к независимости, а мир, которым они наслаждались при Оттонах, благоприятствовал их торговому развитию. Некоторые из них уже разбогатели – особенно Милан, стоявший на первом перекрестке торговых путей южнее проходов через Альпы, и росшие как на дрожжах морские республики Генуя, Пиза и Венеция. То был характерный для Италии феномен. По всей Западной Европе оживление торговли и зарождение организованной промышленности сопровождалось медленным движением населения из деревень в города, что наблюдается и сегодня; в Италии же, где не существовало – даже в виде зародыша – понятия статуса нации, которое могло бы перебороть идею муниципальной солидарности, процесс шел быстрее и являлся более осознанным, чем где бы то ни было. Император находился чересчур далеко от большей части городов на севере Италии; его представители на местах были слишком слабы или безответственны; ни тот ни другие серьезно не тормозили их независимое развитие. В результате города продолжали извлекать выгоду из усиливающихся раздоров между императором и папой. Некоторые использовали поддержку папы, чтобы минимизировать свою зависимость от императора, другие, в обмен на дарованные императором привилегии, ручались, что проявят стойкость и не поддадутся на уговоры папы. Так в XI–XII вв. родились города-государства Италии с их самоуправлением, осуществлявшимся согласно коммунальной системе [communal system], за основу которой часто сознательно брали римскую модель. Они были достаточно сильны как для того, чтобы защитить свою независимость против любых пришельцев – в том числе и друг от друга, – так и для того, чтобы бороться с усиливающимся влиянием и притяжением местных землевладельцев-аристократов. Одновременно, таким образом, зародился тот мрачный конфликт, который позднее стал ассоциироваться с именами гвельфов (папистов) и гибеллинов (сторонников императора) и который впоследствии раздирал Северную и Центральную Италию в течение нескольких веков.

В Риме и Папской области по-прежнему господствовала смесь бурных волнений и разврата. Тем временем могущественные фамилии, соперничавшие между собой – Крешенти, графы Тускуланские и прочие, – безостановочно кружили подле трона Святого Петра. И все же даже здесь, в самой курии, начал зарождаться новый дух. Пробудилось сознание того, что если церкви суждено выжить, то она должна отринуть позор прошлого столетия и как-то восстановить свое интеллектуальное и моральное господство. То был дух, царивший в Клюни – великом французском аббатстве, ставшем матерью реформы. Рим пребывал в зависимости от Клюни в течение пятидесяти лет; по их истечении аббатство почти лишилось своего влияния, но его пример и учения наконец начали оказывать свое воздействие.

Таким образом, что касается Северной и Центральной Италии, преобладающая тенденция, которой суждено было формировать события в XI столетии – усиление борьбы между империей с ее самонадеянными лидерами и возрождающимся папством в условиях, когда ломбардские и тосканские города, чьи силы все более крепли, вели игру друг против друга, – уже просматривалась в начале века. С другой стороны, ситуация, сложившаяся на юге в 1000 г., не раскрывает причин стремительного развития событий, которые должны были произойти. Из четырех сил, противостоявших друг другу в X в., две ныне перестали действовать. Западная империя после неудачи Оттона II более не проявляла интереса к происходящему; сарацины же, хотя и продолжали свои пиратские рейды (базой им служила Сицилия), казалось, оставили создания постоянных поселений на материке. Это привело к ужесточению отношений между двумя оставшимися противниками – лангобардскими княжествами и Византией, которые, будучи предоставлены сами себе, продолжали бы вести свою время от времени разгорающуюся борьбу до бесконечности. Однако случилось так, что к ним присоединился поток переселенцев с севера. Лангобарды и византийцы уступали им в храбрости, энергии и сообразительности; новоприбывшие одержали над ними верх и менее чем за пятьдесят лет нанесли им поражение.

История появления норманнов в Северной Италии начинается примерно в 1015 г., когда группа, состоявшая примерно из сорока молодых норманнских паломников, посетила святилище архангела Михаила на Монте-Гаргано – любопытном скалистом наросте, выступающем на голени «итальянского сапога» и вдающемся в Адриатику. В этих малонаселенных непокоренных областях их появление восприняли одновременно как вызов и как благоприятный случай, и некоторые лангобардские лидеры с легкостью убедили их остаться в Италии в качестве наемников, дабы изгнать с полуострова византийцев. Те отправили весть в Нормандию, и поток ищущих приключений, легких на подъем молодых переселенцев быстро набрал силу. Иммиграция приобрела устойчивый характер. Неразборчивые пришельцы сражались за того, кто больше заплатит, и вскоре начали вымогать земли в уплату за свою службу. В 1030 г. герцог Сергий Неаполитанский в благодарность за оказанную ему поддержку пожаловал предводителю норманнов Рейнульфу графство Аверса. С этого момента норманны начали быстро продвигаться вперед, и в 1053 г., когда папа Лев IX поднял против них значительно превосходящую по численности армию и лично возглавил ее, они нанесли ему поражение при Чивитате, а его самого захватили в плен.

К этому моменту ведущее положение среди норманнских предводителей заняла семья Танкреда де Отвилля, скромного рыцаря с полуострова Котантен. Из двенадцати его сыновей восемь поселились в Италии, причем пятерым суждено было сделаться лидерами первого ранга. После Чивитате политика папства изменилась, и в 1059 г. папа Николай II признал Роберта Отвилля по прозвищу Гвискар – Хитрый – герцогом Апулийским, Калабрийским и Сицилийским. Из этих территорий значительная часть Апулии и почти вся Калабрия оставались под властью греков, а Сицилией по большей части владели сарацины. Однако Роберт, усилившийся благодаря недавней легитимации своей власти, не мог долго ждать. Два года спустя он и его младший брат Рожер пересекли Мессинский пролив и в течение последовавшего десятилетия оказались способны осуществлять постоянный натиск на сарацин как на Сицилии, так и на материке. Бари пал в 1071 г., и с ним – последний оплот византийской власти в Италии. В начале следующего года настала очередь Палермо, и мусульмане навсегда лишились владычества над Сицилией. В 1075 г. пал Салерно – последнее лангобардское княжество. К концу столетия норманны сокрушили противостояние чужеземцев. Они правили всей Италией южнее реки Гарильяно; на Сицилии же они были близки к тому, чтобы создать самый блистательный и утонченный двор эпохи Средневековья.

Правители Западной империи XI в. менее интересовались Италией, нежели ранее Оттоны. Ни Генрих II Святой, ни Конрад II не оставили заметного следа в жизни полуострова; этого не сделал бы, по всей вероятности, и преемник Конрада Генрих III, если бы ситуация в Риме не ухудшилась настолько, что тиару вырывали друг у друга аж три папы. Генрих поспешил в Рим, решительно низложил всех троих и предложил сначала одного, затем другого кандидата, но те протянули недолго – интервал между ними составлял менее года; например, второй кандидат, Далмаций II, скончался всего через 23 дня при обстоятельствах, весьма напоминавших отравление. Лишь в декабре 1048 г. Великий конклав, собравшийся в Вормсе, вынужденно проголосовал за второго кузена императора, епископа Бруно из Тула.

При Бруно, принявшем имя Льва IX, церковь, можно сказать, вернула себе чувство собственного достоинства. Страшные чары, столько лет губительно влиявшие на Рим, были разрушены, и хотя папа умер всего шесть лет спустя – попал в плен к норманнам при Чивитате и так никогда и не оправился от унижения, – он успел заложить основы реформы папства, которая вдохнула в этот институт новую жизнь. Выполняя эту задачу, он, однако, пользовался горячей поддержкой императора – преимуществом, которым более никогда не суждено было пользоваться его собственным преемникам, ибо с его смертью в 1054 г. и кончиной Генриха, последовавшей два года спустя, краткий период мирного сотрудничества императора и папы пришел к своему финалу. По иронии судьбы Генрих, стремясь превратить папство в союзника империи, преуспел лишь в том, что создал ей соперника. Церковь, восстановив свою добродетель, теперь также начала стремиться к власти, а эта задача неизбежно должна была привести ее к конфликту с интересами империи, особенно если за ее решение брались прелаты, отличавшиеся непреклонной решительностью, как, например, архидиакон Гильдебранд.

Почти тридцать лет (до того как его избрали в папы под именем Григория VII) Гильдебранд играл ведущую роль в делах церкви. Вся его карьера прошла под знаком одной-единственной задачи: установить во всем христианском мире, начиная с императора, неукоснительное повиновение церкви. Таким образом, рано или поздно, но конфликт был неизбежен, и вот он – неожиданно – вспыхнул в Милане. В 1073 г. во время диспута по поводу того, кто займет вакантную должность архиепископа, сын Генриха Генрих IV усугубил ситуацию, формально введя в должность одного кандидата, хотя был осведомлен, что предшественник папы Григория – Александр II – уже утвердил другого, избранного конклавом. Это был акт открытого неповиновения, который церковь не могла проигнорировать, и в 1075 г. Григорий под страхом отлучения категорически запретил мирянам проводить какие бы то ни было назначения на церковные должности. После этого разъяренный Генрих немедленно пожаловал еще двоим германским епископам итальянские епархии и вдобавок на всякий случай назначил нового архиепископа Миланского, хотя прежний назначенный им кандидат был еще жив. Папа призвал его в Рим, чтобы тот ответил за свои действия, но император отказался, а затем созвал общий собор всех германских епископов и 24 января 1076 г. объявил о смещении Григория с папского престола.

Император, однако, чрезвычайно переоценил свое могущество. Последовавшее в ответ низложение папой его самого, сопровождавшееся отлучением Генриха от церкви и освобождением всех его подданных от вассальной клятвы, вызвало волну бунтов, прокатившуюся по всей Германии. В результате император был буквально поставлен на колени. Перейдя Альпы среди зимы вместе с женой и маленьким сыном, он явился к Григорию в январе 1077 г. в замок Каносса и там по прошествии трех дней крайнего унижения получил столь необходимое ему отпущение грехов.

История Каноссы, часто оживляемая иллюстрацией, на которой император, босой, в грубой одежде, дрожит, стоя на снегу перед закрытыми вратами замка, на века стала любимым сюжетом авторов детских книжек на исторические темы, использовавших его в качестве назидания о тщете суетного честолюбия. На самом деле триумф Григория ничего не стоил, и Генрих это знал. Он не собирался следовать своему обещанию покорности и в 1081 г. вторично пересек Альпы и вступил в Италию – на этот раз во главе армии. Поначалу Рим стойко держался, но по прошествии двух лет Генриху удалось прорваться через защищавшие его укрепления. Вялые попытки начать переговоры вскоре прекратились, и на Пасху 1084 г. Генрих возвел сам себя в сан императора руками своего же ставленника, антипапы Климента III.

Даже теперь Григорий, засевший в замке Святого Ангела, отказался сдаться. У него оставалась еще одна карта, которую он мог разыграть. Норманны, к которым он всегда обращался в случае затруднений, на этот раз не торопились откликнуться, так как Робер Гвискар был целиком и полностью поглощен ведением кампании на Балканах против Восточной империи. Однако в мае 1084 г. Робер неожиданно появился у стен Рима с армией численностью 36 000 человек. Перевес в силах не оставлял Генриху никакой надежды на успех; он отступил – и как раз вовремя. Норманны ворвались через Фламинские ворота, и в течение трех дней в городе шли грабежи и резня. К тому времени как мир был наконец восстановлен, целый район между Колизеем и Латераном оказался выжжен дотла. От приверженцев папы Рим понес более убытков, нежели ему когда-либо доводилось претерпеть от готов и вандалов. Робер, не смея оставить несчастного Григория на милость жителей, сопроводил его в Салерно, где тот и скончался на следующий год. До нас дошли последние слова папы, проникнутые иронией и жалостью к самому себе: «Я возлюбил праведность и ненавидел порок, и потому умираю в изгнании».

Несмотря на горечь такого конца, достижения Григория оказались значительнее, чем он думал сам. Он окончательно установил главенство папы в церковной иерархии – практика инвеституры, осуществляемой мирянами, и так уже изжившая себя, полностью прекратилась в следующем столетии, – и хотя не одержал аналогичной победы над империей, по крайней мере заявил свои претензии столь внушительно, что отныне их невозможно было игнорировать. Церковь, если можно так выразиться, показала зубы; в дальнейшем сопротивление ей императоров будет связано с большим риском.

События XI в., и особенно ослабление имперской власти над Италией в тот период, когда разворачивалась борьба из-за инвеститур, обеспечили прекрасные условия для развития городов-государств Ломбардии и Тосканы. Однако в то время как судьбы севера страны складывались под влиянием республиканских тенденций и стремления к расслоению, на юге действовали противоположные силы. Здесь также существовали торговые города, такие как Неаполь, Салерно и Амальфи, история независимости которых насчитывала много лет. За их пределами, однако, энергия норманнов объединила территории впервые за пять столетий; здесь установился режим господства аристократии, куда более суровый, чем то, что когда бы то ни было имело место на севере. Робер Гвискар умер в 1085 г. во время похода на Константинополь. [117]117
  Заманчиво было бы порассуждать, какими бы путями пошла история, если бы он остался жив и экспедиция закончилась успешно.


[Закрыть]Хотя он оставил свои владения на материке сыну, фактический контроль над Сицилией перешел к его брату – великому графу Рожеру, на котором во многом лежала ответственность за ее завоевание. То было удачное решение, поскольку оно позволило Рожеру укрепить власть норманнов на острове, в некоторых областях которого сарацины по-прежнему оказывали активное сопротивление. За шестнадцать лет, которые прожил после кончины своего брата, Рожер заложил прочные основы блестяще организованного государства – основы, на которых это самое государство суждено было с триумфом создать его сыну.

В лице Рожера II Европа имела одного из величайших и самых ярких правителей Средневековья. Он родился от матери-итальянки и был воспитан на Сицилии, где благодаря принципам абсолютной религиозной веротерпимости, исповедуемой его отцом, греки и сарацины имели равные права с норманнами и латинянами. Имея внешность южанина и восточный темперамент, он также унаследовал честолюбие и энергию своих норманнских предков и прибавил к ним собственный талант правителя и государственного мужа. В 1127 г. он получил норманнские владения на континенте от своего слабого бесталанного кузена, став, таким образом, по праву одним из ведущих европейских властителей. Для того чтобы состязаться с другими князьями, ему не хватало лишь одного: короны.

Рожеру выпал шанс в феврале 1130 г. в виде слишком хорошо знакомого спора о том, кто станет преемником папы. Папа Гонорий II умирал; по всей очевидности, наследовать престол должен был кардинал Пьетро Пирлеони, бывший папский легат при короле Генрихе I Английском, священнослужитель выдающихся способностей и с безупречным прошлым, связанным с аббатством в Клюни. Он происходил из богатого и влиятельного рода, однако с еврейскими корнями, что не устраивало часть курии, придерживавшуюся крайних реформистских позиций. В то время как большинство провозгласило Пирлеони папой Анаклетом II, эта группа избрала собственного кандидата, принявшего имя Иннокентия II. В течение нескольких дней позиция Иннокентия стала столь угрожающей, что его вынудили покинуть Рим, и это обеспечило ему спасение. Когда Иннокентий оказался по ту сторону Альп, его дело поддержал Святой Бернард Клервосский, одна из наиболее влиятельных фигур эпохи: его влияние на политику имело вредоносный и даже катастрофический характер, он быстро обрел приверженцев во всей христианской Европе. На стороне Анаклета остался Рим – и Рожер. Условия Рожера были просты: поддержка норманнов в обмен на корону. Папа немедленно согласился, и в итоге на Рождество 1130 г. в Палермском соборе в окружении невиданной доселе роскоши Рожер стал королем Сицилии и Италии.

Однако трудности его не закончились. В 1138 г. Анаклет скончался, и на следующий год Иннокентий, наконец-то почувствовавший себя в безопасности, лично повел армию против нового королевства. Папы не раз совершали ошибку, пытаясь встретиться с норманнами на поле боя: Иннокентий попал в плен близ реки Гарильяно, точно так же как Лев IX при Чивитате, и получил свободу, лишь формально признав право Рожера на корону. Но королевство представляло собой слишком серьезную угрозу для южной границы Папской области и о настоящем перемирии речь не шла. Отношения с обеими империями складывались не лучше. Обе видели в нем угрозу собственному суверенитету, и в 1146 г. даже изощреннейшая дипломатия Рожера оказалась неспособна предотвратить союз всех трех держав против него. Он спасся только благодаря Второму крестовому походу – унизительному фиаско, которое стало для правителей Европы платой за то, что они позволили Святому Бернарду вмешаться в их дела.

И все же, несмотря на все проблемы во внешней и внутренней политике – ибо могущественные вассалы в Апулии создали государство, почти постоянно бунтовавшее против Рожера, пока он находился у власти, – власть его продолжала расти, как и великолепие его двора. Флот, созданный им, под командованием блистательного адмирала [118]118
  Слово «адмирал» происходит от арабского «эмир аль-бальб» – «повелитель моря». Мы унаследовали его непосредственно у норманнской Сицилии, где впервые был использован этот титул.


[Закрыть]Георгия Антиохийского вскоре стал, несмотря на противостояние итальянских морских республик, главенствующим на Средиземном море. Он завоевал Мальту и побережье Северной Африки от Триполи до Туниса [119]119
  Сицилия, однако, недолго удерживала за собой завоеванные африканские территории – в 1160 г. лишилась их всех.


[Закрыть]; предпринимались рейды даже на Константинополь, а также на Коринф и Фивы – последний центр византийской шелкопрядильной промышленности, откуда привозились пленные ремесленники для работы в королевских мастерских в Палермо. Здесь, в его дворцах и беседках среди апельсиновых рощ, Рожер провел последние десять лет своей жизни, работая в архиве, где хранились документы на разных языках – и латынь, и греческий, и арабский были официальными языками королевства, – ведя научные и философские дискуссии с мировыми светилами того времени (ибо Сицилия в то время была основным каналом, по которому как греческая, так и арабская ученость проникала в Европу) или отдыхая, как всякий восточный владыка, в своем отлично укомплектованном гареме.

Главным памятником архитектуры периода его правления стала Палатинская капелла, построенная им в 1130—1140-е гг. на первом ярусе королевского дворца в Палермо. В плане она повторяет традиционную романскую модель: центральный неф фланкирован двумя боковыми; ступени ведут в апсиду, где расположен алтарь. Пол и нижняя часть стен также являются романскими, несмотря на изумляющее богатство и роскошь (они выполнены из сливочно-белого мрамора и золотой фольги с использованием полихромной opus alexandrinum [120]120
  Вид штучной мозаики. – Примеч. пер.


[Закрыть]). В то же время каждый квадратный дюйм верхней части стен покрыт византийскими мозаиками; почти все они созданы примерно в одно время и отличаются превосходным качеством. [121]121
  К сожалению, в ней сделаны одна-две новейших замены, включая ужасающее изображение Богоматери в центральной апсиде, которое следовало бы немедленно удалить.


[Закрыть]Очевидно, их выполнили греческие мозаичисты, специально привезенные из Константинополя. Капелла могла бы считаться редкостной, полностью уникальной жемчужиной уже благодаря этим мозаикам, однако ими ее убранство не исчерпывается. Над ними вздымается расписная «сталактитовая» крыша в чисто арабском стиле – крыша, которая сделала бы честь постройкам Кордовы или Дамаска. Наиболее удивительным политическим достижением Рожера стало соединение трех великих цивилизаций Средиземноморья – латинской, греческой и арабской, – представители которых совместно трудились в мире и гармонии. Рожер добился этого в те времена, когда в других местах они повсюду стремились перегрызть друг другу глотки: в столетие Крестовых походов и менее ста лет спустя после Великого Раскола между православной и католической церквями. Здесь, в этой маленькой постройке, мы обнаруживаем то же достижение, весьма выразительно явленное визуально. Оно также воплощено в другом величественном сооружении короля в Чефалю. Арабское влияние в нем менее очевидно, однако типично византийская мозаика, изображающая Христа Пантократора – Вседержителя – вверху восточной апсиды, является великолепнейшим изображением Спасителя во всем христианском искусстве.