Текст книги "Срединное море. История Средиземноморья"

Автор книги: Джон Джулиус Норвич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 53 страниц)

Вопреки ожиданиям большинства Первый крестовый поход обернулся ошеломляющим (пусть и незаслуженным) успехом. 1 июля 1097 г. армия сельджуков была разгромлена близ Дорилея (нынешнего Эскишехира) в Анатолии; 2 июня 1098 г. крестоносцы заняли Антиохию и, наконец, 15 июля, в пятницу, воины Христовы, учинив дикую резню, пробились в Иерусалим, где в ознаменование своей победы перебили всех мусульман, находившихся здесь, и заживо сожгли всех евреев в главной синагоге. Однако среди них к тому моменту не было двух предводителей: Балдуин Булонский сделался графом Эдессы (совр. Уфры), а Боэмунд Тарентский (после яростной ссоры с Раймундом Тулузским) утвердился в качестве князя Антиохийского.

В самом Иерусалиме были проведены выборы, дабы определить будущего правителя города. Очевидным кандидатом был Раймунд, но он отказался. Он был слишком непопулярен среди товарищей и знал это; и никогда бы не смог рассчитывать на их подчинение и поддержку. В конце концов выбор пал на Готфрида Бульонского, на что в меньшей степени повлияли его военные или дипломатические способности и в большей – присущее ему неподдельное благочестие и безупречное поведение в частной жизни. Он согласился, отклонив лишь титул короля – неуместный в городе, где Христос носил терновый венец. Вместо этого он принял титул Advocatus Sancti Sepulchri – Защитника Гроба Господня; к нему всегда обращались dux (вождь) или princeps (предводитель, князь) и никогда – rex (король). Но Готфрид прожил всего лишь год после взятия города, а его последователи были не столь щепетильны и короновались в качестве правителей латинского Иерусалимского королевства.

Этому королевству суждено было просуществовать восемьдесят восемь лет, и в течение этого срока размеры его весьма значительно варьировали: в те времена, когда оно занимало наибольшую площадь, достигало на юге залива Акаба, а на севере – Собачьей реки в нескольких милях от Бейрута. Императора Алексея, праведного христианина, новость об основании этого королевства могла лишь обрадовать: город находился в руках неверных почти четыреста лет и в любом случае лежал слишком далеко от Константинополя, чтобы иметь важное стратегическое значение. С другой стороны, ситуация в Антиохии вызвала у него серьезное беспокойство. Этот древний город и патриархия также имели весьма пеструю историю: в VI в. его разграбили персы, во владении которых он находился в начале VII в. почти двадцать лет, пока наконец не пал под ударами арабов в 637 г.; в 969 г. Византийская империя вновь отвоевала его, и он входил в ее состав до 1078 г. Подавляющее большинство его населения говорило по-гречески и исповедовало православную веру; в глазах Алексея и всех его благонамеренных подданных то был во всех отношениях византийский город. Теперь же им завладел норманнский авантюрист, который вопреки принесенной им клятве верности, очевидно, не собирался отдавать его и больше не делал тайны из своего враждебного отношения к Византии. Он даже зашел так далеко, что изгнал патриарха-грека и заменил его католиком-римлянином. Успокаивало лишь одно: Боэмунд вызывал самую активную неприязнь у своих соседей на севере – турков-данишмендов. [128]128
  Турецкая династия, основатель которой, эмир Данишменд, появился в Малой Азии примерно пятьюдесятью годами ранее и правил Каппадокией и районами вокруг Себастии (современный Сивас) и Мелитены. В течение следующего столетия данишмендам суждено было сыграть важную роль в истории этого региона, но после захвата Мелитены сельджуками в 1178 г. они ушли в небытие так же внезапно, как и появились.


[Закрыть]Не трудно представить себе, с каким удовлетворением Алексей услышал летом 1100 г., что князь Антиохийский попал к ним в плен. Ему суждено было оставаться узником три долгих года, пока наконец его не выкупил Балдуин, унаследовавший от своего брата Готфрида иерусалимский трон.

В первые годы после триумфа крестоносцев стало ясно, как никогда, что Боэмунд был не одинок в своем негативном отношении к Византии. После взятия Иерусалима те, кто предпринял путешествие ради паломничества – многих из них неприятно поразило зрелище жестокостей, совершенных на глазах у них во имя Христа, – потянулись по домам. Франки, оставшиеся в Отремере (так стали называться земли крестоносцев на Ближнем Востоке), теперь старались захватить все, что только могли. Из всех предводителей Первого крестового похода только Раймунд Тулузский, по иронии судьбы единственный, кто отказался принести клятву верности, будучи в Константинополе, поступил честно и возвратил императору часть завоеванных земель из тех, что прежде принадлежали Византии. Остальные оказались немногим лучше вытесненных ими сарацин. Хуже всех повел себя Боэмунд. В 1104 г., через год после освобождения из плена у данишмендов, он отплыл в Апулию, где ему нужно было приглядеть за своими давно покинутыми владениями. Затем в сентябре 1105 г. он отправился в Рим, где начал активно убеждать папу Пасхалия II в том, что главный враг государств, созданных крестоносцами в землях Отремера, не арабы и не турки, но сам Алексей Комнин. Пасхалий принял его аргументы с таким энтузиазмом, что, когда Боэмунду пришла пора возвращаться во Францию, вместе с ним был отправлен папский легат, которому были даны инструкции проповедовать священную войну против Византии. Алексей и его подданные увидели, что подтвердились их худшие опасения. Теперь обнаружилось, что Крестовый поход был не чем иным, как чудовищным упражнением в лицемерии, а религиозные мотивы использовались, дабы завуалировать – абсолютно неубедительно – бесстыдные империалистические стремления.

Созданное в результате Крестового похода графство Эдесса в Южной Анатолии, неподалеку от границы Сирии, лежало примерно в 150 милях от Средиземного моря. По этой причине падение его на Рождество 1144 г. под ударом сил Имада эд-Дина Зенги, атабега Мосула (оно сопровождалось ужасной бойней после двадцати пяти дней осады), не имеет большого значения для нашей истории. Важно лишь его прямое следствие – Второй крестовый поход. Жуткая новость потрясла весь христианский мир. Для народов Запада, увидевших в успехе Первого крестового похода знак благоволения Божия, случившееся поставило под вопрос все те соображения, которых они придерживались и которые создавали ощущение комфорта и уверенности. Как вышло, что менее чем через полстолетия, если можно так выразиться, крест вновь отступил перед полумесяцем? Путешественники, отправлявшиеся на восток, год за годом возвращались с сообщениями о всеобщем разложении среди франков Отремера. Быть может, это означало, что в глазах Всемогущего они более недостойны служить хранителями Святой земли?

Франки лучше понимали, что происходит. Проблема попросту заключалась в том, что подавляющее большинство тех, кто когда-то участвовал в Крестовом походе, воротились домой. Единственная постоянно находившаяся здесь армия – если это слово можно употребить в данном случае – состояла из двух воинствующих орденов: рыцарей Святого Иоанна и тамплиеров, которым не следовало и надеяться в одиночку устоять против массированного натиска. Единственная надежда возлагалась на новый Крестовый поход, но папа Евгений III был не похож на Урбана; более того, ему недавно пришлось бежать от беспорядков, обычных для средневекового Рима, и укрыться в Витербо. Вследствие этого бремя руководства предприятием легло на плечи короля Франции Людовика VII. Хотя ему было только двадцать четыре года, его уже окружала аура мрачного благочестия, из-за которой он выглядел значительно старше; его молодую жену Элеонору Аквитанскую, красивую и веселую, это раздражало до безумия. Он был одним из паломников «по натуре» и участие в Крестовом походе воспринимал как свой долг христианина; тому были и семейные причины, так как Элеонора была племянницей Раймунда, князя Антиохийского. [129]129
  Сын Боэмунда, антиохийский князь Боэмунд II, был убит в 1130 г.; престол перешел к его двухлетней дочери Констанции. В возрасте восьми лет ее выдали замуж за Раймунда Потье, младшего сына герцога Гильома IX Аквитанского.


[Закрыть]На Рождество 1145 г. король объявил о своем намерении принять на себя знак креста, а затем, дабы сердца его подданных, как и его собственное, воспламенились жаждой участия в походе, он послал за Бернардом, аббатом Клервосским.

Святой Бернард (к тому времени ему исполнилось 55 лет), несомненно, представлял собой наиболее мощную духовную силу Европы. То был изможденный человек высокого роста; черты его лица то и дело искажала постоянная боль, проистекавшая от чрезмерного аскетизма, которого он придерживался всю жизнь. Он был весь точно охвачен пламенем, религиозным рвением, не оставлявшим места терпимости или умеренности. Последние тридцать лет он провел в постоянном движении: проповедовал, доказывал, спорил, писал бесчисленные письма и неизбежно нырял в глубь каждого религиозного или же политического конфликта. Предполагаемое начинание – Крестовый поход – пришлось ему как нельзя более по душе. В Вербное воскресенье, 31 марта 1146 г., в местечке Везель в Бургундии, он произнес речь, имевшую наибольшее влияние из всех, что он произнес за свою жизнь. Подле него стоял король Людовик; на груди у него был знак креста, посланный ему папой римским по случаю принятого им решения. По мере того как Бернард говорил, все, кто его слышал – многие тысячи, – начали кричать, требуя креста и для себя. Связки крестов, вырезанных из грубой материи, были уже приготовлены для раздачи; когда же запас иссяк, аббат сорвал с себя одеяние и начал разрывать его на полосы, чтобы сделать еще. Другие последовали его примеру; стемнело, а он со своими помощниками все трудился, связывая кресты.

Это было потрясающее достижение, и добиться подобного не смог бы никто другой в Европе. И все же, как вскоре показали события, лучше бы этого не произошло.

Вдали, в Константинополе, Мануил I Комнин в полной мере осознавал масштабы того кошмара, которым полстолетия назад стал для его деда Алексея Первый крестовый поход, и у него не было никакого желания, чтобы он повторился. С самого начал он дал понять, что предоставит пищу и боеприпасы для войск, однако за плату. Более того, все предводители, следуя через его владения, должны будут вновь принести ему клятву верности. Германская армия численностью 20 000 человек, которая должна была прибыть первой, оказалась и наиболее безответственной. Многие из ее командующих также подали своим людям дурной пример. Конрад, король Римский [130]130
  Он был действующим правителем Священной Римской империи, но не мог именоваться императором, так как не короновался в Риме.


[Закрыть], который поначалу отказался иметь что-либо общее с крестоносцами, но раскаялся после публичной жестокой критики со стороны Бернарда, держался со своим обычным достоинством, но его племянник и заместитель, молодой герцог Фридрих Швабский, более известный в истории под закрепившимся за ним впоследствии прозвищем Барбаросса, в отместку за нападение местных разбойников сжег целый монастырь в Адрианополе (совр. Эдирне), перебив множество ни в чем не повинных монахов. Конрад с негодованием отверг предложение Мануила пересечь Геллеспонт и таким образом попасть в Азию, вовсе не приближаясь к Константинополю. Когда в конце концов в середине декабря 1147 г. крестоносцы разбили лагерь за пределами стен столицы, отношения между германцами и греками ухудшились до предела.

Французская армия, прибывшая несколькими неделями позже, была меньше и в целом отличалась более подобающим поведением. Французы были более дисциплинированны, а присутствие многих высокопоставленных дам, сопровождающих своих мужей, в том числе и самой королевы Элеоноры, несомненно, оказывало дополнительное смягчающее влияние. Но даже и в этом случае не все шло гладко. Выходки германцев, что неудивительно, вызвали откровенно враждебное отношение греческих крестьян; теперь же за те немногие запасы пищи, которые они еще могли продать, им предлагали до смешного низкие цены. Взаимное недоверие усиливалось и привело к мошенничеству с обеих сторон. Так, задолго до прибытия в Константинополь французы начали испытывать возмущение как против германцев, так и против византийцев.

Мануил ублажал высоких гостей, устраивая для них пиры и увеселения одно за другим, однако в то же самое время ожидал худшего. Он недавно возвратился из Анатолии, где сам вел военную кампанию, и знал, что эти войска, движущиеся, что называется, «нога за ногу», лишенные как боевого духа, так и дисциплины, не имеют шансов выстоять против кавалерии сельджуков. Он снабдил их провизией, дал им проводников; предупредил насчет трудностей с водой; наконец посоветовал идти не прямой дорогой через районы, расположенные вдали от моря, но по побережью, большая часть которого по-прежнему находилась под контролем Византии. Большего он не мог сделать: если после всех этих предостережений они настаивают на том, чтобы их перебили, им придется винить лишь самих себя. Со своей стороны он, конечно, пожалеет о них, хотя, возможно, не будет безутешен.

Прошло, по-видимому, всего несколько дней после того, как император простился с германской армией, и вот он получает известие о том, что турки внезапно напали на нее и фактически уничтожили. Сам Конрад и Фридрих Швабский бежали и вернулись, дабы присоединиться к французам, которые по-прежнему находились в Никее, но девять десятых их людей теперь лежали или убитыми, или умирающими посреди останков их лагеря. Начало оказалось дурным, но и дальше не было лучше. Не успел Конрад добраться до Эфеса, как тяжело заболел. Мануил немедленно отправился на корабле из Константинополя и благополучно привез его во дворец. Он гордился своими медицинскими познаниями и самолично выхаживал Конрада. Наконец, когда Конрад достаточно поправился для того, чтобы продолжать путешествие, император предоставил в его распоряжение отряд, чтобы сопроводить его в Палестину.

Тем временем французы прилагали отчаянные усилия, чтобы пройти через Анатолию, где в столкновениях с турками они несли тяжелые потери. Хотя вина полностью лежала на короле Людовике, проигнорировавшем совет императора держаться ближе к побережью, он настаивал на том, что все стычки происходят по причине небрежности или предательства (или же того и другого вместе) со стороны византийцев; его недовольство греками приняло почти патологический характер. В конце концов он и его домочадцы взошли на корабль в Атталайе (современная Анталья) и, забрав с собой столько кавалерии, сколько могло взять на борт судно, покинул и остаток армии и паломников, дабы те продолжали борьбу как смогут. Весной 1148 г. жалкие остатки некогда великого воинства дотащились до Антиохии.

И это было только начало. Могущественный Зенги умер, но власть перешла от него к еще более великому зятю Нур ад-Дину; его крепость в Алеппо теперь сделалась средоточием оппозиции мусульман франкам. Таким образом, Алеппо стал первоочередной целью для крестоносцев и на Людовика оказывал мощное давление Раймунд Антиохийский, требовавший немедленно напасть на город. Он отказался, выдвинув в качестве причины нелепое объяснение: сначала он должен помолиться Гробу Господню. Тем временем королева Элеонора (ее любовь к мужу отнюдь не усилилась вследствие опасностей и неудобств во время путешествия, а о ее отношениях с Раймундом уже пошел слух, что они в чем-то вышли за пределы тех контактов, которых обычно следует придерживаться дяде и племяннице) объявила о своем намерении остаться в Антиохии и начать бракоразводный процесс. Они с мужем состояли в дальнем родстве, но эту проблему, когда заключался их брак, с легкостью обошли. Однако если ее поднять вновь, это могло причинить затруднения – и Элеонора знала это.

Несмотря на всю свою мрачность, Людовик в кризисные моменты не терял присутствия духа. Он не обратил внимания на протесты жены и потащил ее в Иерусалим; испортил отношения с Раймундом настолько, что князь Антиохийский вообще отказался в дальнейшем играть какую-либо роль в Крестовых походах; в мае Людовик прибыл в Святой город с погруженной в молчание королевой «на буксире». Там он находился до 24 июня, когда все предводители крестоносцев собрались в Акре, дабы обсудить план кампании. Остается тайной, почему в этот момент они решили напасть на Дамаск. Будучи единственным крупным арабским государством, продолжавшим враждовать с Нур ад-Дином, оно могло – и должно было – стать союзником, чья помощь была бы неоценима. Напав же на него, они – против его воли – вовлекли Дамаск в мусульманское сообщество, руководимое эмиром, и сами подписали себе смертный приговор. Прибыв, они обнаружили, что Дамаск хорошо укреплен, а его защитники полны решимости обороняться. На второй день, приняв еще одно роковое решение – одно из столь характерных Для движения крестоносцев, – они перенесли лагерь в район юго-западного участка стен, где не было ни тени, ни воды. Людовик и Конрад вскоре поняли, что продолжение осады почти неизбежно повлечет за собой гибель всей их армии. 28 июля, всего через пять дней после начала кампании, они решили отступить.

Ни одно место в Сирийской пустыне не ввергает в такое уныние, как темно-серое, однообразное пространство – песок и базальт, – лежащее между Дамаском и Тивериадой. Христиане должны были испытывать всю тяжесть отчаяния, отступая через эти места в самой середине лета: безжалостное солнце и жгучий ветер пустыни били им прямо в лицо; их неотступно подгоняли конные лучники-арабы; за караваном оставался источающий зловоние след – людские трупы и павшие лошади. Они понимали – это конец. Потери были гигантскими, но еще хуже, чем потери, был стыд. Некогда славная армия, поставившая перед собой целью охранить совершенный идеал христианского Запада, сдалась и отказалась от всего предприятия после четырех дней боев, не отвоевав ни пяди земли у мусульман. То было высшее унижение – и ни им, ни их врагам не суждено было позабыть его.

«Неудача Второго крестового похода, – писал сэр Стивен Рансимен, – ознаменовала поворотный пункт в истории Отремера». Королевство Иерусалимское просуществовало еще тридцать девять лет, однако после 1148 г. любой беспристрастный наблюдатель счел бы неизбежным окончательное падение города под ударами сарацин. У мусульман уже был один исключительно одаренный лидер – Нур ад-Дин, который захватил Дамаск в апреле 1154 г., что сделало его повелителем мусульманской Сирии. Вскоре было суждено появиться и другому – Салах ад-Дину, более известному как Саладин, который стал величайшим мусульманским героем Средневековья. Он родился в 1137 г. в знатной курдской семье; в тридцать один год его одновременно назначили командующим сирийскими войсками в Египте и визирем халифа династии Фатимидов. К 1171 г. его мощь существенно усилилась – настолько, что он уничтожил обреченный на гибель шиитский халифат и восстановил суннитский ислам. С этих пор он сделался единовластным правителем Египта. Всего через три года после смерти Нур ад-Дина он быстро двинул свою маленькую, но отличавшуюся жесткой дисциплиной армию в Сирию и поставил себе задачу объединить под своим знаменем все мусульманские земли Египта, Сирии, северной Месопотамии и Палестины.

У правителей Иерусалимского королевства было мало шансов выстоять перед двумя такими гигантами. Балдуин III и его преемник Амальрик I, возможно, смогли бы спасти ситуацию, останься они в живых, однако они умерли, когда одному было двадцать два года, а другому – двадцать восемь лет. Следующий король, Балдуин IV, прокаженный, стал жертвой болезни в 1185 г., когда ему было только двадцать четыре года, и оставил трон племяннику, Балдуину V. Тот наследовал ему, будучи ребенком восьми лет от роду, и умер, не дожив до девяти. В сложившихся обстоятельствах его смерть можно было счесть благословением, пусть и несколько странным. Однако возможность найти настоящего лидера отвергли, и трон перешел к отчиму Балдуина V, Ги Лузиньяну – слабому, постоянно недовольному человеку с репутацией недееспособного, в полной мере заслуживавшего того презрения, с которым к нему относились большинство соотечественников. Таким образом, Иерусалим находился на грани гражданской войны, когда в мае 1187 г. Саладин объявил долгожданный джихад, пересек Иордан и вторгся на территорию франков. Поражение христиан, предводительствуемых жалким Ги, было предрешено. 3 июля он повел армию, самую большую из всех, что когда-либо собирало его королевство, через Галилейские горы по направлению к Тивериаде, где Саладин начал осаду замка. После перехода, продолжавшегося целый день, причем в самое жаркое время года, эта армия была вынуждена разбить лагерь на безводном плато, а уже назавтра ее, изнуренную жарой и наполовину обезумевшую от жажды, силы мусульман окружили и изрубили на куски близ маленького холма с двумя вершинами, известного как Рога Хыттина.

Сарацинам оставалось лишь очистить от противника одну за другой изолированные христианские крепости. Тивериада пала на следующий день после битвы; Акра, Наблус, Сидон и Бейрут, в свою очередь, быстро капитулировали. Зайдя с юга, Саладин штурмом взял Аскалон; Газа сдалась без боя. Теперь он был готов к походу на Иерусалим. Защитники Святого города героически держались двенадцать дней, но 2 октября, когда мусульманские воины произвели подкоп под стены, они поняли, что конец близок. Их предводитель, Балиан Ибелинский – короля Ги захватили в плен после Хыттина, – лично отправился к Саладину, чтобы обсудить условия сдачи.

Саладин, не жаждавший крови и не отличавшийся мстительностью, согласился на следующее: каждому христианину в Иерусалиме позволялось освободиться за соответствующий выкуп. В тот день он ввел свою армию в город. В первый раз за восемьдесят восемь лет в годовщину того дня, когда пророк был во сне перенесен из Иерусалима в рай, его зеленые знамена затрепетали на ветру над площадью у храма – над тем местом, откуда он вознесся. Священный отпечаток его ноги вновь был явлен верующим для поклонения. Никто никого не убивал, не проливал кровь, не грабил. Из 20 000 бедняков, не имевших средств для внесения выкупа, 7000 было освобождено после выплаты рядом христианских государств крупной суммы за всех сразу; брат и главный помощник Саладина аль-Адил попросил в награду за свою службу отдать ему оставшихся 1000 человек и немедленно отпустил их на свободу. Еще 700 было выдано патриарху, 500 – Балиану, затем Саладин тут же собственноручно освободил всех стариков, а также мужчин, чьи жены были выкуплены, и, наконец, вдов и детей. В конечном итоге в рабство попали лишь немногие христиане. Сдержанность Саладина была тем примечательнее, что он не забыл о резне, последовавшей за прибытием первых крестоносцев в 1099 г. Христиане также помнили о ней, и, несомненно, контраст поразил их.

Когда новость о падении Иерусалима достигла Запада, папа Урбан III умер от потрясения. Его преемник Григорий VIII, не теряя времени, призвал христианский мир взяться за оружие, чтобы отвоевать святыню. Быстро были составлены планы. Предводителем в этом Третьем крестовом походе предстояло стать императору Фридриху Барбароссе, унаследовавшему престол от своего дяди Конрада в 1152 г. Также принять знак креста должны были еще трое западных правителей: Ричард Львиное Сердце – король Английский, Филипп Август – король Французский, и Вильгельм Добрый Сицилийский. Византийский император Исаак II Ангел оказался избавлен от множества пугающих проблем (в свое время его предшественники – Алексей и Мануил – разрешили их с великим трудом), так как Барбаросса, отправившийся в путь по суше, согласился вторгнуться в Азию, переправившись через Геллеспонт, а не через Босфор, тогда как все три короля предпочли ехать морем. Неожиданная кончина Вильгельма потребовала небольших изменений в ходе приготовлений. Однако основной план, согласно которому все три флота на последнем этане путешествия должны были соединиться в Мессине, остался неизменным и в сентябре 1190 г. Ричард и Филипп Август прибыли на Сицилию с разницей в десять дней.

Ричард был одет в черное и пребывал в далеко не миролюбивом настроении: он имел зуб на Танкреда, короля Сицилийского. Хотя Вильгельм Добрый умер, не оставив завещания, известно было, что в какой-то момент он пообещал своему тестю, Генриху II Английскому, оставить крестоносцам значительное наследство, включавшее в себя двенадцатифутовый золотой стол, шелковый шатер, достаточно просторный для того, чтобы вместить 200 человек, большое количество золотой посуды и несколько полностью снаряженных судов. Теперь, когда и Вильгельм, и Генрих скончались, Танкред отказывался сдержать это обещание. Другая трудность была связана с сестрой Ричарда, королевой Иоанной: Ричард прослышал, что Танкред держит ее под арестом и незаконно присваивает некоторые доходы, которые были выделены ей по условиям брачного договора. Возможно также, что он рассматривал Сицилию как новый драгоценный камень в своей короне. В конце концов, Танкред был незаконнорожденным, в то время как Констанция вышла замуж за наследника императора, что означало смертный приговор для королевства. [131]131
  Констанция, дочь Вильгельма II, вышла замуж за Генриха VI, римского короля, и поручила ему защиту своих прав, что создавало угрозу существованию Сицилийского королевства.


[Закрыть]Возможно, и он, шурин последнего короля, должен быть включен в число претендентов.

У Танкреда и так хватало забот, чтобы еще рисковать навлечь на себя враждебность и в отношениях с Ричардом. Очевидно, что он должен спровадить своего нежеланного гостя с острова как можно скорее, и если для этого придется пойти на уступки, то пусть будет так. Через пять дней после прибытия Ричарда Иоанна собственной персоной явилась к нему – теперь она была совершенно свободна и получила щедрое вознаграждение за все прочие перенесенные ею тяготы. Однако Львиное Сердце не удалось купить так легко. 30 сентября он, охваченный яростью, пересек Мессинский пролив и занял безобидный городок Баньяра на побережье Калабрии. Здесь в аббатстве, основанном графом Рожером сто лет назад, он поселил свою сестру под защитой сильного гарнизона. Вернувшись в Мессину, он обрушился на наиболее почитаемое религиозное сооружение уже этого города – василианский [132]132
  Название монашеского ордена. – Примеч. пер.


[Закрыть]монастырь Спасителя (через бухту на него открывается великолепный вид). Монахов изгнали, и армия Ричарда переместилась в новые бараки.

Греков, составлявших в населении Мессины большинство, уже возмутило поведение английских солдат, особенно вольности, которые они себе позволяли в отношении местных женщин. Захват монастыря стал последней каплей. 3 октября вспыхнули нешуточные беспорядки, и на следующий день армия Ричарда ворвалась в город, разрушая и грабя все на своем пути. Через несколько часов весь город охватило пламя. Филипп Август, приложивший значительные старания в качестве посредника в отношениях между Ричардом и Танкредом, пришел в ужас, увидев, что знамя Ричарда развевается над стенами. Он немедленно отправил срочное сообщение Танкреду, известив о тяжести положения и предложив поддержку собственной армии, если Ричард будет настаивать на своих требованиях. В подобном предостережении Танкред не нуждался. Однако он должен был подумать и об отдаленном будущем. Он знал, что Генрих Гогенштауфен являет собой большую опасность, нежели будет когда-либо представлять собой Ричард. Рано или поздно Генрих вторгнется в его владения; когда это произойдет, Танкреду понадобятся союзники, а для этого англичане, какие бы грехи за ними ни водились, гораздо предпочтительнее французов. Ричард ненавидел Гогенштауфенов; с другой стороны, французский король был в прекрасных отношениях с Фридрихом Барбароссой. Если немцы вторгнутся сейчас, пока крестоносцы все еще находятся на Сицилии, до симпатий французов Танкреду не будет дела. Он поблагодарил Филиппа и послал ему несколько щедрых подарков, а между тем отправил доверенное лицо для переговоров с Ричардом в Мессине.

Он предложил такие условия, что Ричард не смог устоять: 20 000 унций золота для его сестры и кое-что для него самого. В ответ Ричард обещал Танкреду полномасштабную военную помощь на тот период, пока его армия остается в королевстве, и возвратил законным владельцам всю добычу, захваченную во время недавних неурядиц. 11 ноября в Мессине состоялось подписание итогового договора. Он был скреплен обменом дарами; утверждают, что Ричард подарил Танкреду знаменитый Эскалибур, меч короля Артура, недавно извлеченный из земли в Гластонбери. Неудивительно, что отношения между Ричардом и Филиппом Августом сделались еще более прохладными, чем прежде, но французский король – в отличие от английского – умел держать себя в руках. Каким-то образом им удалось провести зиму, не нанося друг другу вреда, и 30 марта Филипп и его армия отплыли в Палестину.

Через несколько дней прибыл корабль, на котором находилась мать Ричарда, семидесятилетняя Элеонора Аквитанская. [133]133
  Брак Элеоноры с Людовиком VII в должном порядке был расторгнут в 1152 г. Всего два месяца спустя она вышла замуж за Генриха Плантагенета, графа Анжуйского и герцога Нормандского – будущего Генриха II. Отношения между ними были бурными: Элеонору освободили из тюрьмы лишь после смерти мужа, тем не менее она родила ему пятерых сыновей и трех дочерей. Ричард был ее третьим сыном.


[Закрыть]Она везла сыну невесту – принцессу Беренгарию Наваррскую. Вероятно, согласно первоначальному плану, они должны были пожениться на Сицилии, но во время Великого поста свадьбы воспрещались, а Ричард (у него вообще не лежала душа к подобным делам) не спешил жениться. Поэтому было решено, что Беренгария отплывет с ним в Святую землю. Элеонора, сохранившая неприятные воспоминания о своем последнем посещении этих мест, не изъявила желания возвращаться туда, и сопровождать юную невесту предстояло королеве Иоанне. В их распоряжение предоставили специальный корабль. 10 апреля 1191 г. Ричард – огромный флот которого, как сообщают, состоял самое меньшее из двухсот судов – отплыл в Палестину.

На третий день по отбытии из Мессины английские корабли попали в один из тех ужасных весенних штормов, коими известно Средиземное море. Большей части удалось удержаться вместе – король зажег светильник на верхушке мачты своего судна, указывавший путь остальным, – но несколько кораблей совершенно сбились с курса и разбились. Были опасения, что пропало судно, на котором плыли Беренгария и Иоанна, но в конце концов его нашли вместе с двумя другими у входа в порт Лимасол на Кипре.

За исключением краткого периода, когда Кипр оккупировали арабы, он всегда входил в состав Византийской империи. Всего пятью годами ранее некий Исаак Дука Комнин прибыл с документами, удостоверявшими его назначение на пост губернатора острова. Впоследствии оказалось, что это подделка, однако Исаак уже успел взять под контроль все главные твердыни. Затем он объявил себя независимым правителем, принял титул императора и, для того чтобы укрепить свои позиции в борьбе против законного императора в Константинополе, заключил договор с Саладином. При таких обстоятельствах не могло быть и речи о том, что он окажет помощь или хотя бы даст пристанище флоту крестоносцев; тех, кто уцелел после кораблекрушения, лишили всего, что они имели, и бросили в темницу. Узнав о прибытии двух знатных дам, Исаак пригласил их сойти на берег. Однако Иоанна, знавшая о судьбе его пленников, не доверяла ему ни на йоту. Ее подозрения подтвердились, когда он отказался дать путешественникам пополнить запасы пресной воды и начал собирать войска на берегу.

Ричарду быстро отправили весточку, и он тут же двинул суда к Лимасолу, отдав приказ о немедленном нападении. Исаак сделал все, чтобы укрепиться на побережье, однако его люди не могли соперничать с английскими стрелками и вскоре пустились наутек. В ту же ночь лагерь Исаака был окружен. Ему самому удалось бежать, но при этом он бросил все: оружие, лошадей, сокровища и, что немаловажно, свое имперское знамя, которое Ричард впоследствии передал в аббатство Гробницы Святого Эдмунда. Исаак предоставил королю идеальный casus belli [134]134
  Повод для объявления войны (лат.).


[Закрыть], а Ричард был не из тех, кто упускает такую возможность. Теперь он решил, что весь Кипр должен принадлежать ему. Предстояло лишь пройти через одну формальность: в воскресенье, 11 мая, в замковой церкви Святого Георгия епископ Эвре их с Беренгарией обвенчал и тут же короновал новобрачную. [135]135
  Замок, в котором теперь находится Музей Средневековья, был заново отстроен тамплиерами в XIII столетии. Однако есть некоторые основания полагать, что алтарь в восточном приделе, сохранившийся доныне, может быть тем самым, у которого совершалась двойная церемония.


[Закрыть]Затем Ричард начал готовиться к войне.