Текст книги "Срединное море. История Средиземноморья"

Автор книги: Джон Джулиус Норвич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 53 страниц)

Но как ни быстро распространилась morbo Gallico – «французская болезнь», как ее называли, – смерть пришла к Карлу VIII еще быстрее. Находясь в Амбуазе накануне Вербного воскресенья 1498 г., он направился к замковому рву, чтобы посмотреть игру в мяч с ракеткой, и по пути ударился головой о низкую арку. Он пошел дальше и посмотрел игру, но по дороге обратно в комнаты, как раз в тот момент, когда проходил место, где это случилось, рухнул без чувств. Хотя это был самый грязный и обветшалый уголок замка – «место, где всякий, кто хотел, справлял нужду» (фыркает Коммин), – его слуги по некоторым причинам решили, что господина лучше не трогать. На этом грубом ложе он пролежал девять часов; здесь же, вскоре после полуночи, он и скончался. Ему было двадцать восемь лет.

Так как единственный сын Карла умер во младенчестве, трон теперь перешел к его троюродному дяде, герцогу Орлеанскому, с этого момента известному как Людовик XII. Для итальянских правителей, немало пообщавшихся с Людовиком в недавние годы, его восшествие на престол могло означать лишь одно – новое вторжение на полуостров, на этот раз с целью не только восстановить власть Ангевинов над Неаполем, но и установить владычество герцога Орлеанского над Миланом. В свете последнего они не удивились, узнав, что новый монарх демонстративно принял при коронации титул герцога Миланского. Битва при Форново доказала превосходство французского оружия, а армия, подготовкой которой занялся Людовик, вероятно, должна была быть существенно больше, лучше экипирована и более разумно организована, нежели войско его предшественника. Папа Александр, возможно, возражал, но Людовику удалось купить его, предложив сыну папы, Чезаре – который, устав быть кардиналом, решил отказаться от церковной жизни ради полной приключений жизни воина, – богатое герцогство Валентинуа и руку Шарлотты д’Альбре, сестры короля Наваррского.

Второе вторжение началось в августе 1499 г. 2 сентября герцог Лодовико Сфорца, захватив с собой все сокровища, бежал в Тироль, и 6 октября король Людовик торжественно вступил в Милан. Дела все еще шли не совсем так, как ему хотелось (ровно четыре месяца спустя, когда король отбыл во Францию, Сфорца вновь вернулся в город), но в конечном счете французская армия оказалась достаточно сильной и в апреле герцог попал в плен (он так никогда больше и не вышел на волю). Людовик, однако, по-прежнему не был удовлетворен: его манил Неаполь. Племянник его Карл завоевал город, но утратил его; сам он должен быть осторожнее. В ноябре 1500 г. он заключил с Фердинандом Арагонским секретный Гранадский договор, согласно которому два владыки должны были завоевать Неаполь совместно. В обмен на участие в коалиции – или по крайней мере невмешательство – Фердинанд получал добрую половину королевства, в том числе провинции Апулию и Калабрию. К Людовику отходили сам Неаполь, Гаэта и Абруцци. Папа в должном порядке дал свою санкцию, и в мае 1501 г. французская армия, пополненная четырехтысячным отрядом швейцарских наемников, двинулась в поход.

Первое известие о коалиции, достигшее короля Федерико (брата и наследника Феррантино, скончавшегося вскоре по возвращении в свой город), пришло из Рима в виде папской буллы, в которой он объявлялся низложенным, а его королевство – разделенным в соответствии с условиями соглашения, заключенного в Гранаде. Он удалился на остров Искья, где по прошествии некоторого времени принял предложение Людовика обрести убежище во Франции. Через два дня после его отъезда французские войска заняли неаполитанские замки, в то время как прочие контингенты направились на север в Абруцци. Одновременно знаменитый испанский капитан Гонсало де Кордова занял часть королевства, предназначенную его господину.

Но увы, Гранадский договор разрешал далеко не все вопросы. В нем ничего не говорилось ни о провинции Капитаната, лежащей между Абруцци и Апулией, ни о провинции Базиликата, расположенной на месте «подъема» итальянского сапожка – между Апулией и Калабрией. Казалось, можно было, не делая названные территории «яблоком раздора», уладить проблемы мирным путем, но нет: к июлю Франция и Испания уже воевали между собой. Война, то вспыхивая, то затихая, продолжалась два года. В конечном итоге победили испанцы, разбившие в 1503 г. французскую армию при Чериньоле. 16 мая Гонсало вступил в Неаполь. В последний день декабря он вновь атаковал французов близ реки Гарильяно. На этот раз битва имела решающее значение – она ознаменовала конец французского присутствия в Неаполе. Гаэта, последний в королевстве французский гарнизон, сдалась испанским войскам 1 января 1504 г. Отныне и впредь королевский дом Арагона правил в материковой части страны, а также на Сицилии и в Испании, и никто не смел бросить ему вызов.

В этом месте истории наш взгляд ненадолго задержится на Кипре. Примерно два с половиной столетия назад Ричард Львиное Сердце даровал остров безнадежному неудачнику Ги Лузиньяну, и хотя время от времени Кипр подпадал под иностранное влияние (упоминания заслуживают случаи с Генуей в XIV в. и с Каиром в 1426 г.; Каиру Кипр по-прежнему платил дань), дом Лузиньянов продолжал править островом. Однако в 1460 г. Иаков Лузиньян, незаконный сын бывшего короля Иоанна II, отнял трон у своей сестры королевы Шарлотты и ее мужа Людовика Савойского, вынудив их укрываться в замке Кирения в течение трех лет, пока им не удалось бежать в Рим. Когда Иаков стал королем, ему понадобились союзники; вернувшись в Венецию, он формально просил руки Екатерины, прекрасной юной дочери Марко Корнаро (или Корнера, как произносят венецианцы), семья которого с давних времен была связана с островом. Марко и сам прожил там много лет и стал близким другом Иакова, для которого он выполнил несколько деликатных дипломатических поручений, тогда как дядя Екатерины Андреа вскоре стал аудитором королевства. Со стороны матери ее род был еще более знатным: она могла похвастать тем, что ее прадедом был не кто иной, как Иоанн Комнин, император Трапезундский.

Перспектива появления на Кипре королевы-венецианки оказалась слишком соблазнительной, чтобы сенат Серениссимы смог устоять против нее; дабы Иаков не переменил своего решения, сенат устроил немедленную свадьбу по доверенности. 10 июля 1468 г., со всей грандиозной помпой и великолепием, на которые была способна республика, сорок знатных матрон препроводили четырнадцатилетнюю Екатерину из Палаццо Корнер на Сан-Поло во Дворец дожей. Там дож Христофоро Моро вручил послу Кипра кольцо, которое тот от имени своего господина надел на палец невесте. Затем ей даровали титул Дочери святого Марка – беспрецедентная честь, по поводу которой епископ Туринский ядовито заметил, что он никогда не знал, что святой Марк был женат и что, даже если это так, его жена должна была быть старовата для того, чтобы иметь четырнадцатилетнее дитя. Четыре года спустя, 10 ноября 1472 г., Екатерина отплыла в свое новое королевство в сопровождении четырех галер.

На следующий год, однако, король Иаков внезапно скончался в возрасте тридцати трех лет, оставив жену, бывшую на последних месяцах беременности. Неизбежные подозрения насчет отравления были, по всей вероятности, лишены оснований, но Венеция, боясь переворота с целью сбросить с престола Екатерину и вновь возвести на него Шарлотту, не желала рисковать. Капитан-генерал Пьетро Мочениго тут же отправился с флотом на Кипр, формально для того, чтобы защитить молодую королеву, а на деле – чтобы присмотреть за соблюдением интересов Венеции; ему был отдан приказ удалить всех, чья лояльность могла оказаться под вопросом, с постов, дававших власть и влияние. Тот факт, что Кипр – независимое суверенное государство, не заботил республику ни в малейшей степени; Мочениго получил инструкции по мере возможности действовать через королеву, однако был специально уполномочен при необходимости применять силу.

К несчастью, принятые им меры привели лишь к росту возмущения, которое и без того испытывала знать на Кипре по поводу продолжавшегося вмешательства Венеции в ее дела. Вскоре сложился заговор под предводительством архиепископа Никосийского, и за три часа до рассвета 13 ноября 1473 г. несколько человек – в их числе и сам архиепископ – пробрались во дворец в Фамагусте и зарезали управляющего и врача королевы у нее на глазах. Затем они отыскали ее дядю и двоюродного брата Марко Бембо. Обоих постигла одна и та же участь; их тела, с которых была сорвана одежда, сбросили в пересохший ров у нее под окном, где они и оставались до тех пор, пока их наполовину не обглодали городские собаки. В конце концов Екатерина была вынуждена дать согласие на помолвку внебрачной дочери своего покойного мужа с Альфонсо, незаконным сыном неаполитанского короля, и признать Альфонсо наследником кипрского трона – несмотря на то что Иаков оставил королевство именно ей и что к этому времени она сама родила сына.

Вскоре Мочениго схватил большую часть виновников случившегося. Один-два, включая архиепископа, бежали; что до прочих, то главари были повешены, оставшиеся – брошены в тюрьму. Были сделаны новые распоряжения относительно престолонаследия, отменявшие прежние, и венецианский сенат выслал двоих заслуживавших доверия представителей знатных фамилий, которые, приняв титул советников, фактически взяли в свои руки управление островом, действуя от имени Екатерины. Несчастная королева оставалась на троне, будучи лишенной какой бы то ни было власти. Ее сын, младенец Иаков III, умер в 1474 г., не дожив и до года; с этого момента ей приходилось бороться с интригами и своей золовки Шарлотты, и молодого Альфонсо Неаполитанского, тогда как главные представители знати острова, видя в ней скорее марионетку Венеции, нежели свою королеву, готовили против нее один заговор за другим. Ее выживание, как она хорошо понимала, зависело лишь от защиты, которую обеспечивали ей венецианцы, но даже это становилось невыносимым; все значительные придворные должности находились в руках венецианцев. В какой-то момент она и ее отец вынуждены были подать жалобу, что ее защитники стали больше похожи на тюремщиков: ей запретили покидать дворец, у нее отняли всех слуг и даже заставляли есть в одиночестве за маленьким деревянным столиком. Теперь ей было ясно, что вне зависимости от того, именуют ее Дочерью святого Марка или нет, она стала лишь помехой как для своих подданных, так и для республики, и они не замедлят избавиться от нее, когда настанет подходящий момент.

Венецианское правительство выжидало время. С 1426 г. Кипр находился в вассальной зависимости от египетского султана, которому он обязан был выплачивать ежегодную дань в 8000 дукатов; его прямая аннексия вполне могла вызвать дипломатические осложнения, преодолеть которые Венеции было бы непросто. Но затем в 1487 г. султан уведомил Екатерину, что османский султан Баязид планирует провести крупную экспедицию против него и, весьма вероятно, попытается по дороге захватить и Кипр. Такой оборот событий, в результате которого возникала перспектива союза Венеции и Египта против общего врага, вдохновил сенат на решительный шаг; еще сильнее подтолкнуло к нему раскрытие летом 1488 г. нового заговора, имевшего целью выдать Екатерину замуж за Альфонсо Неаполитанского. Этого, очевидно, нельзя было допустить. В октябре 1488 г. решение было принято: Кипр следовало формально включить в состав венецианских владений, а королеву возвратить – по возможности с помпой, при необходимости – силой в тот край, где она родилась.

Предвидя, что Екатерина, возможно, будет возражать – ибо брак с Альфонсо вполне мог показаться ей желанной альтернативой ее нынешнему положению, – венецианский Совет Десяти дал тайные инструкции ее брату Джорджо, дабы тот убедил ее, что добровольное отречение от престола будет благом для всех заинтересованных лиц. В этом случае Кипр, до сих пор уязвимый, будет надежно защищен от жадных турок, тогда как она сама, принеся такой дар своей родине, будет вознаграждена славой и почестями. За это она вернется на родину, получит богатое поместье, как и подобает королеве, которой она останется навсегда. Ее родственники также приобретут огромную власть и будут пользоваться значительным авторитетом; если же она откажется, их уничтожат.

Екатерина отчаянно протестовала, но в конце концов покорилась. В начале 1489 г. в Фамагусте она отдала официальное распоряжение поднять знамя святого Марка во всех уголках острова, а с наступлением июня отплыла в Венецию. Дож в сопровождении свиты знатных дам взошел на борт своей «государственной барки», чтобы приветствовать ее. К несчастью, внезапно начался шторм; барке пришлось бороться с ним несколько часов, и когда Екатерина смогла пересесть на судно, его пассажиры выглядели не лучшим образом. Но несмотря на это, барка торжественно поднялась по Большому каналу; трубили трубы, звонили церковные колокола, и жители Венеции – их мало интересовала Екатерина, но они обожали парады – издавали приветственные возгласы, чего от них и ожидали.

Затем королеве пришлось принять участие в торжественной церемонии отречения в соборе Святого Марка, где она формально уступила свое королевство Венеции. В октябре она получила во владение Азоло – маленький город на холме, – где и оставалась в течение следующих двадцати лет. Ее окружал пусть скучный, но утонченный двор; она жила, наслаждаясь музыкой, танцами и вежливыми беседами с образованными людьми; и надо сказать, что, претерпев столько бедствий, она полностью заслуживала такую жизнь. Лишь в 1509 г., с возникновением угрозы со стороны приближавшейся армии императора Максимилиана, она должна была вернуться в родной город. Там она и умерла в июле 1510 г. в возрасте пятидесяти шести лет.

В феврале 1508 г. император Максимилиан вступил на территорию Венеции во главе большой армии. Формально он направлялся в Рим на коронацию. За год до этого он отправил республике предварительное уведомление, прося охранную грамоту, а также провиант для своих войск на время путешествия. Но венецианские агенты, находившиеся как при его дворе, так и вне его, недвусмысленно сообщали своим хозяевам, что главная его цель заключалась в изгнании французов из Генуи и Милана, а самих венецианцев – из Вероны и Виченцы: он хотел вновь заявить давнишние претензии империи на все четыре города. По этой причине дож вежливо ответил, что его императорское величество будут приветствовать со всеми подобающими ему почестями и уважением, если он явится «без шума и криков, напоминающих о войне, не бряцая оружием». С другой стороны, если его непременно должны сопровождать военные силы, договорные обязательства республики, а также ее политика нейтралитета, к сожалению, делают невозможным удовлетворение его требований. Придя в ярость от такого ответа, Максимилиан, невзирая ни на что, двинулся на Виченцу – и встретил куда более упорное сопротивление, чем ожидал. С помощью французов венецианцы не только обратили его вспять, но и заняли три самых важных имперских центра к северу от Адриатики – Горицию, Триест и Фьюме (ныне порт Риека в Хорватии). К началу апреля шестимесячный контракт его армии истек (денег на его продление у Максимилиана не было) и императору пришлось согласиться на трехлетнее перемирие, оставив за Венецией полученные ею территории. Для него это был полезный урок. С другой стороны, для папы Юлия II, который ненавидел Венецию и делал все, что мог, для ее уничтожения, она была образцом нетерпимого высокомерия. Когда через несколько недель республика отказалась выдать нескольких беженцев из Болоньи и назначила на вакантную кафедру в Виченце своего епископа, а не креатуру папы, он решил действовать. Эмиссары целым потоком хлынули из Рима к императору, во Францию и Испанию, Милан, Венгрию и Нидерланды. Все спешили с одним и тем же сообщением: папа призывал христианский мир Запада объединиться против республики для проведения совместной экспедиции и последующего расчленения ее владений. Максимилиан получит все территории по ту сторону реки Минчо, которые когда-либо входили в состав империи или находились во власти Габсбургов, включая такие города, как Верона, Виченца, Падуя и Тревизо, а также области Истрия и Фриули. К Франции отойдут Бергамо и Брешия, Крема и Кремона, а также все земли, города и замки к востоку от реки Адда и к югу вплоть до ее слияния с По. На юге Трани, Бриндизи и Отранто будут возвращены арагонскому королевскому дому; Венгрия получит назад Далмацию; к Кипру отойдет Савойя. Короче говоря, для каждого найдется его доля, за исключением Венеции, которая будет, так сказать, раздета догола.

Себе папа надеялся вернуть Червию, Римини и Фаэнцу, но долгосрочные цели, преследуемые им, не были связаны с какими бы то ни было вопросами территориальных границ. В его мечтах Италия виделась ему разделенной на три части. На севере лежал французский Милан, на юге – испанский Неаполь. Между ними было место еще для одного – и только одного – могущественного и процветающего государства, и властвовать в нем (Юлий был уверен в этом) должен был папа. Венеция может продолжить свое существование, но лишь как город; как империя она должна быть уничтожена.

Европейских владык эта теория не интересовала. Их, однако, весьма заботило, что Венеция обладала полным законным правом на территории, которые они планировали захватить, – правом, закрепленным договорами, добровольно заключенными и Францией, и Испанией, и, совсем недавно, самим Максимилианом. Чем больше они старались представить свои действия как удар, нанесенный во имя добродетели, дабы свершить суд над жадным агрессором, тем больше понимали, что их собственное поведение более предосудительно, чем поведение венецианцев, какую ситуацию ни возьми. Но искушение было слишком велико, а ставки – слишком высоки, и они приняли предложение. Итак, 10 декабря 1508 г. в нидерландском городе Камбре был подписан, казалось, смертный приговор Венецианской республике. Ей противостоял союз европейских держав; более грозного противника не имело ни одно итальянское государство за всю историю. 27 апреля 1509 г. папа торжественно произнес формулу отлучения от церкви и наложил интердикт на все венецианские владения.

Худшее было еще впереди. 9 мая близ деревни Аньяделло венецианская армия потерпела сокрушительное поражение от короля Людовика XII. Практически все владения Венеции на континенте фактически были потеряны; то, что осталось от них, было совершенно не защищено. Почти все цели, по поводу которых члены лиги договорились в Камбре, оказались достигнуты в результате одного удара. Если бы Венецию не окружало предательское мелководье, у нее бы оставалось мало шансов выстоять. Столетием ранее она могла обойтись без terra firma, но времена изменились. Ее торговля с Левантом так и не оправилась от удара, вызванного падением Константинополя в 1453 г. Господству ее в Восточном Средиземноморье также пришел конец; ее колониальная империя ныне сократилась до нескольких незначительных и маловажных точек опоры в османском мире. Если же турки закрыли бы для нее свои гавани, она не смогла бы рассчитывать на более отдаленные восточные рынки, чтобы спасти положение: этому помешали бы португальцы. Короче говоря, она не могла более жить за счет одного лишь моря. В те времена, о которых идет речь, венецианцы склонны были обращать взоры скорее на запад, нежели на восток – на плодородные земли Ломбардии и Венето, а также на сеть дорог и водных путей, связывавших их с богатыми торговыми городами Европы. Именно на континенте они теперь пускали в оборот свои богатства, именно на континент возлагали свои надежды. Они отступили назад, в Местре, лишь тогда, когда специально уполномоченные представители Максимилиана начали принимать изъявления покорности императору одного за другим городов: Вероны, Виченцы и Падуи, Роверето, Ривы и Читаделлы. Венеция потеряла всю Ломбардию и Венето.

По крайней мере так могло показаться в тот момент, но уже к июлю положение улучшилось. Многие сдавшиеся лиге большие и малые города были вполне довольны жизнью под управлением Венеции, и жители их начали испытывать возмущение, оказавшись под более тяжелой рукой; новая власть вызывала куда меньшие симпатии. Менее чем через два месяца после битвы при Аньяделло появились первые сообщения о стихийных выступлениях сторонников Венеции. Падуя, ставшая имперским городом, всего сорок два дня спустя вернулась, так сказать, обратно под крыло льва святого Марка; некоторые небольшие города в этом регионе последовали ее примеру. Тем временем condottierre [200]200
  Кондотьер (ит.) – наемный полководец.


[Закрыть]по имени Лючо Мальвеццо, находившийся в то время на венецианской службе, занял Леньяго, стратегически важный город на реке Адидже, откуда он мог угрожать Вероне и Виченце. Возможно, ситуация была не столь уж отчаянной, несмотря на все случившееся.

До этого момента император Максимилиан, формально добавив авторитета лиге своим участием в ней, пальцем о палец не ударил, чтобы помочь ей. Он до сих пор не послал армию и даже официально не объявлял войны до 29 мая, когда прошло уже три недели после битвы при Аньяделло. Новость об отвоевании Падуи, однако, заставила его действовать. В августе разношерстная неповоротливая армия двинулась в сторону города; по пути к ней присоединялись все новые силы: несколько тысяч французов, отряд испанцев и менее крупные соединения из Мантуи, Феррары, а также папские силы. Тем временем Максимилиан решил временно устроить главную квартиру в Азоло, во дворце кипрской королевы, которая вместе со своим многочисленным окружением поступила весьма разумно, бежав в Венецию при первом известии о его приближении.

Пока имперская армия собралась и приготовилась действовать, прошел целый месяц, и у падуанцев была масса времени, чтобы укрепить оборонительные сооружения города и значительно пополнить запасы продовольствия, воды и вооружения. Когда 15 сентября осада наконец началась всерьез, жители города вполне могли защитить себя. Две недели тяжелая артиллерия обстреливала стены с северной стороны, превратив их в руины, и тем не менее каким-то образом все атаки оказались отбиты. В конец концов император оставил свои попытки. Отдав поспешные распоряжения оставить часть его войска в Италии под командованием герцога Аихальтского, дабы разместить гарнизоны в других городах с менее строптивым населением и обеспечить присутствие военной силы, на случай если возникнет необходимость, он повел свою неповоротливую армию через Альпы, туда, откуда она пришла.

Венецианцы торжествовали. Само по себе восстановление власти над Падуей уже являлось победой, но удержать с успехом город против армии в 40 000 человек – это был настоящий триумф. А вскоре последовали и новые. В ноябре Анхальт сдал Виченцу без какого-либо серьезного сопротивления, а в последующие недели все больше и больше городов добровольно поддерживали Венецию. Услышав об отвоевании Падуи, папа Юлий впал в неистовую ярость, а когда после предпринятой Максимилианом неудачной осады узнал, что Верона тоже, вероятно, изменила и что герцог Мантуанский взят венецианцами в плен, то, как рассказывают, швырнул наземь свою тиару и хулил святого Петра. Но он остался неумолим, и венецианцы начали понимать, что, несмотря на недавние успехи, ситуация не претерпела существенных изменений. Лига по-прежнему была сильна; армия императора сохранила мощь. Французы в Милане также точили мечи. Венеция же по-прежнему пребывала в одиночестве; ее армия потерпела поражение, казна опустела, поступление доходов от континентальных владений по большей части прекратилось, и при этом у нее не было ни одного союзника. Когда венецианцы обратились за помощью к Англии, новый король Генрих VIII выразил сочувствие, но не предложил никакой реальной помощи. Наконец в отчаянии, переступив через свою гордость, они воззвали даже к султану, но не получили никакого ответа.

К концу года венецианцы полностью истощили свои силы и вынуждены были принять условия, на которых папа Юлий предлагал им мир. Как и следовало ожидать, они оказались тяжелыми. Республика не могла более сама назначать епископов и других духовных лиц. Это должно было вознаградить папу за все его затраты в попытке отвоевания принадлежавших ему ранее территорий и за сокращение его доходов. В будущем Адриатика становилась открытой для всех; все таможенные сборы, налагавшиеся Венецией на иностранные суда, отменялись. Наконец, в случае войны с турками, республика должна была снарядить за свой счет не менее пятнадцати галер. 24 февраля 1510 г. в ходе долгой и унизительной церемонии перед центральными воротами собора Святого Петра пятерым посланцам Венеции пришлось простоять на коленях больше часа, пока соглашение не было полностью прочитано; затем двенадцать присутствовавших здесь же кардиналов дали им двенадцать символических ударов розгами. (Сама порка была милостиво отменена.) Лишь когда венецианцы поцеловали ноги папе и получили отпущение, огромные врата открылись; все общество торжественно проследовало внутрь и вознесло молитвы близ главного алтаря, прежде чем отправиться слушать мессу в Сикстинскую капеллу, – все, кроме папы, который, как в своем отчете объяснял один из венецианцев, «никогда не посещает эти данные службы».

Новости о примирении папы с Венецией не слишком обрадовали его союзников, других членов лиги. В особенности старались французы, которые сделали все, что могли, чтобы отговорить его от этого шага, и, что подозрительно, посол Франции, а также империи и Испании (все они находились в Риме в тот момент), отсутствовали на церемонии отпущения. Если бы папа знал, какие последствия будет иметь эта церемония, его неодобрение уступило бы место тревоге и ужасу. Папа свел счеты с Венецией, но теперь пришла очередь Франции.

Если рассуждать объективно, резкая перемена в действиях папы была достойна презрения и осуждения. Подвигнув французов выступить против Венеции с оружием в руках, Юлий теперь отказался дать им награды, которые сам же и обещал, жестоко обрушившись на них и излив всю свою злобу, прежде обращенную против венецианцев. Напротив, если еще недавно он был главным виновником обнищания и унижения Венеции, то теперь он неожиданно оказался ее спасителем. Он не только выступил могущественным ее защитником, которого она столь отчаянно искала, но и взял главную инициативу на себя. Теперь республика могла уйти со сцены. Отныне война должна была вестись в первую очередь между папой и королем Людовиком, а также его главным союзником в Италии герцогом Феррарским. Солеварни герцога в Комаччо и папские солеварни в Червии служили яблоком раздора между ними; более того, будучи мужем Лукреции Борджиа, герцог был зятем папы Александра VI – этого, в глазах Юлия, было более чем достаточно, чтобы подписать ему приговор.

Как всегда, папа боролся со своими новыми противниками всеми доступными ему средствами – военными, дипломатическими и духовными. Первое его военное предприятие против французов – попытка в 1510 г. изгнать их из Генуи – окончилось неудачей, но в дипломатической сфере он нанес им более меткий удар: несколько недель спустя признал Фердинанда Арагонского королем Неаполитанским, оставив без внимания давние претензии короля Людовика как представителя дома Анжу. Вскоре после этого в булле, написанной таким языком, что у святого Мартина волосы встали бы дыбом, он проклял и отлучил от церкви герцога Феррарского. К этому времени возраст папы приближался к семидесяти. В октябре, находясь в Болонье, где он тяжело заболел жестокой лихорадкой, он едва не попал в плен к французам, которые через несколько месяцев взяли город. [201]201
  Болонцы отпраздновали свое освобождение, сбросив с пьедестала великолепную бронзовую статую папы работы Микеланджело и продав ее в качестве металлолома герцогу Феррарскому; в свою очередь, тот расплавил ее и отлил гигантскую пушку, которую с оскорбительным умыслом окрестил «Юлий».


[Закрыть]Еще один приступ болезни последовал летом 1511 г., во время которого положение казалось безнадежным. Но энергия, с которой он проводил свою политику кары и мщения, не слабела, и осенью он поправился настолько, что объявил о создании новой Священной лиги, на сей раз против Франции.

Король Людовик, однако, разыграл теперь новую сильную карту – своего племянника Гастона де Фуа, герцога де Немура, который в возрасте двадцати двух лет успел зарекомендовать себя одним из самых выдающихся полководцев своего времени. В феврале 1512 г. Немур начал головокружительную кампанию против папских и испанских войск; она завершилась в Пасхальное воскресенье близ Равенны, где произошла самая кровавая битва с момента вторжения Карла VIII, имевшего место почти двадцать лет назад. Когда она утихла, почти десять тысяч испанцев и итальянцев остались лежать на поле боя. Однако это была пиррова победа. Одна только французская пехота потеряла более 4000 человек; большая часть командиров – включая самого Немура – также погибли. Останься в живых, он, возможно, сплотил бы вокруг себя остатки своей армии и двинулся на Рим и Неаполь, заставил папу пойти на уступки и вернул королю Людовику неаполитанский трон; история Италии выглядела бы во многом иначе.

К этому времени расстановка сил среди трех главных участников войн Камбрезийской лиги менялась уже дважды. Вначале Франция и папство объединились против Венеции, затем Венеция и папство – против французов. Оставалось лишь Венеции и Франции создать коалицию против папства – что они и сделали, закрепив свой союз в марте 1513 г. Блуаским договором. Венеция, укрепив свою позицию на континенте, была решительно настроена не дать папе и императору поставить ей подножку, и так как французы более не представляли для нее никакой опасности, они, очевидно, являлись ее союзниками. Но на деле ситуация изменилась еще до подписания договора: 21 февраля 1513 г. семидесятилетний Юлий II скончался в Риме. Совершив один из самых постыдных актов официального вандализма в истории христианства, он полностью уничтожил собор Святого Петра. Новое здание работы архитектора Браманте едва начало строиться; осталась лишь одна крохотная часовня, в которой созванные кардиналы могли бы избрать нового папу. Их размышления показались чересчур долгими для тех, кто охранял конклав: пытаясь ускорить события, они постепенно уменьшали количество провизии (вначале во время каждой трапезы стали подавать только одну миску еды, а затем перевели собравшихся на полностью вегетарианскую диету). Но даже при этом прошла целая неделя, прежде чем был объявлен их выбор: он пал на кардинала Джованни деи Медичи, который принял имя Лев X.

«Господь даровал нам сан папы; будем же наслаждаться им». Произнес или нет на самом деле новый папа эти приписываемые ему в высшей степени циничные слова, неизвестно. Но если бы он и сказал это, то мало кого удивил бы из жителей тогдашней Италии. Льву было тридцать семь лет. Он был невероятно богат и могуществен – его семья вновь утвердилась во Флоренции в 1512 г., после семи лет изгнания, – и выказал куда большую любовь к великолепию, нежели когда-либо проявлял его отец Лоренцо Великолепный.