Текст книги "Срединное море. История Средиземноморья"

Автор книги: Джон Джулиус Норвич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 53 страниц)

Между тем ветер перемен уже пронесся по Северной Италии, и изменения все больше давали о себе знать в южных областях и Риме. В 1134 г. в городе произошло восстание граждан, в результате чего вновь был учрежден сенат. Папство оборонялось – в 1145 г. папа Люций II умер от ран, полученных во время штурма Капитолия, – но общественное движение неуклонно завоевывало новые позиции, особенно по прибытии некоего Арнольда Брешианского, пылкого юного монаха, в котором крайний аскетизм подпитывался новым типом религиозного мышления – схоластической философией. Впервые оно начало формироваться в прошедшем столетии во Франции в умах теологов, таких как старый наставник Арнольда Пьер Абеляр; теперь же оно укоренилось в Италии. По сути своей будучи отклонением от традиционного мистицизма в область логического, рационалистского подхода к духовным вопросам, оно явилось одним из двух влияний, имевших решающее значение в жизни Арнольда. Другим столь же важным фактором стал возродившийся интерес к римскому праву, изучавшемуся теперь в Болонском университете. Два этих влияния вызвали к жизни его теорию, которую он неустанно проповедовал на улицах и пьяццах – площадях Рима: по его мнению, церковь должна полностью подчиняться во всех имеющих отношение к повседневности вопросах светской власти государства, отринув всякую мирскую власть и возвратившись к чистой и абсолютной бедности своих основателей. То был опасный момент; с точки зрения Святого Бернара, проповедовавшего диаметрально противоположные взгляды с таким же пафосом и уже осудившего Арнольда вкупе с Абеляром на соборе 1140 г. в Сансе, он заслуживал анафемы. Но даже Бернар не мог ослабить влияния Арнольда на Рим. Это стало общей заслугой двух других выдающихся фигур своего века – императора Фридриха Барбароссы и Николаса Брейкспира, который, приняв имя папы Адриана IV, оказался единственным англичанином, которому когда-либо доводилось занимать престол Святого Петра.

Адриан с самого начала дал понять, что не намерен выполнять чьи бы то ни было приказы. Когда же он обнаружил, что римская община при поддержке Арнольда закрыла ему доступ в Латеран, то отреагировал немедленно. В начале 1155 г. весь Рим попал под действие интердикта (отлучения от церкви, которое должно было продолжаться до тех пор, пока Арнольда не изгонят из города). Ни один папа до тех пор не решался на подобный шаг, однако он оказался чрезвычайно эффективен. Приближалась Святая седмица; Пасха без богослужения казалась немыслимой, и гнев населения обратился против общины. Арнольд внезапно исчез, и Адриан наконец вновь очутился на свободе. На Пасху он, как и планировалось, отслужил торжественную мессу в Латеране.

Фридрих Гогенштауфен, римский король и, таким образом, избранный с 1152 г. император, устроил в Павии празднество. Он недавно получил железную корону Ломбардии – в ходе церемонии еще более символичной, нежели обычно, так как несколько ломбардских городов, возглавляемых Миланом, ныне пребывали в открытой оппозиции к империи, – и направлялся на юг, чтобы короноваться императором в Риме. Возле Сиены ему встретились папские легаты, которые обратились к нему с насущной просьбой: требовалась его помощь в поимке Арнольда Брешианского, укрывшегося в соседнем замке. Для армии Фридриха это не составило никакого труда. Арнольд вскоре сдался и был возвращен в Рим. Приговоренный префектом города, он был вначале повешен, а затем сожжен; пепел же брошен в Тибр.

Все же перспектива немедленного прибытия Фридриха в Рим начала вызывать у курии озабоченность. Не без труда – поскольку ни одна из сторон не доверяла другой – близ Сутри была устроена встреча между папой и королем. Встреча едва не закончилась провалом, когда через два дня Барбаросса отказался участвовать в символическом акте, ему предстояло держать поводья и стремя, пока Адриан слезал с лошади. Однако в конце концов соглашения удалось достичь и эти двое поехали в Рим вместе. Вскоре им путь преградили несколько малоразговорчивых посланцев городской общины: если Фридрих желает войти в город, ему следует заплатить дань и гарантировать всем горожанам соблюдение их гражданских свобод. Король наотрез отказался, и угрюмые посланцы удалились. Предчувствуя недовольство, Адриан быстро отправил большие силы, дабы занять Леонину. На следующее утро он и Фридрих тайно проскользнули в Рим, и несколько часов спустя новый император был коронован. Новость достигла общины, когда как раз шло обсуждение, как лучше всего воспрепятствовать коронации. Возмущенные тем, что их обманули, толпа и городское ополчение вместе атаковали Ватикан. Битва продолжалась целый день; обе стороны несли жестокие потери, но к вечеру имперские силы одержали верх и оставшиеся в живых нападающие отступили за реку.

Фридрих получил то, чего добивался, и возвратился в Германию. В то же время для Адриана победа обернулась поражением. Без войск императора, защищавших его, он не мог оставаться в Риме; кроме того, он потерпел полнейшую неудачу, пытаясь заставить Фридриха противостоять королю Вильгельму I Злому Сицилийскому, сыну и наследнику Рожера II, которого он, папа, по-прежнему отказывался признавать. Все свои надежды на уничтожение Сицилийского королевства Адриан теперь возлагал на баронов Апулии, которые вновь восстали, и которых на этот раз поддержала византийская армия. Однако удача отвернулась от него. Вильгельм не заслуживал своего прозвища, которое он получил скорее из-за смуглого цвета кожи и мрачного вида, геркулесовой силы. Правда, он был ленивее своего отца и еще более, чем тот, падок на удовольствия, однако обладал присущей Отвиллям способностью мобилизоваться и мобилизовать свое окружение в условиях кризиса. Теперь он устремился к Сицилии во главе своих ударных сарацинских частей, разгромил греков и апулийских повстанцев при Бриндизи, а затем осадил Адриана в Беневенто. В третий раз его святейшество папа попал в руки норманнов. В июне 1156 г., вынужденный капитулировать, Адриан благословил Вильгельма на царство в его сицилийских владениях.

Претерпев это унижение, папа, однако, вскоре получил основания радоваться своему поступку, так как Барбаросса оказался настолько опасен для папства, что Вильгельм не шел ни в какое сравнение с ним. Летом 1158 г. он возвратился в Италию во главе крупных сил, и его поведение на съезде в Ронкалье не оставило итальянским городам ни малейшего сомнения относительно его собственного понимания императорской власти, когда четверо прославленных ученых из Болоньи, университета, которому он всегда особенно благоволил, полностью разрушили все свои излюбленные идеалы независимости городов, показав, что они полностью лишены законных оснований. Отныне, заявил император, все города будут полностью контролироваться императором с помощью правителей-иностранцев (подест а ). На всю Ломбардию эти слова произвели ошеломляющий эффект, однако Фридрих был готов к попыткам мятежа. В 1159 г. в Креме он привязал к осадным машинам пятьдесят заложников, включая детей, чтобы удержать оборонявшихся от контратаки в 1162 г., и наконец поставил на колени миланцев и подверг город такому разорению, что в течение пяти лет тот, покинутый, лежал в руинах. Но в результате противостояние городов только усилилось. Прежние распри ныне оказались забыты; города объединились в мощную Ломбардскую лигу для защиты своих свобод.

Папа Адриан скончался в 1159 г. Несомненно, как считал Фридрих, многое зависело от того, кто будет выбран его преемником, и был весьма обеспокоен тем, что наиболее вероятным, оставившим других далеко позади кандидатом являлся кардинал Роланд Бандинелли: подобно Адриану он оказывал жесткое сопротивление претензиям императора. Степень ответственности Фридриха за последовавшие события трудно определить: можно только утверждать, что инвеститура, имевшая место через два дня после избрания Роланда в соборе Святого Петра 7 сентября, представляла собой гротескное зрелище, самое недостойное в истории папства. Когда внесли пурпурную папскую мантию, новый папа, по обычаю сделав вид, что отказывается от нее, склонил голову, дабы ее принять. В этот момент кардинал Октавиан из аббатства Санта-Чечилия внезапно подскочил к нему, схватил мантию и попытался облечься в нее сам. Завязалась потасовка, в ходе которой одеяние у него отобрали. Но его капеллан, вероятно, предвидя, что все произойдет именно так, тут же вынес новую мантию, и на этот раз Октавиан сумел ее надеть (к несчастью, задом наперед), прежде чем кто-либо смог остановить его.

Трудно представить себе, какой начался беспорядок. Вырываясь от разъяренных приверженцев Роланда, пытавшихся силой сорвать с него мантию, Октавиан – прилагая отчаянные усилия, чтобы перевернуть мантию и надеть ее как нужно, в результате только намотал бахрому вокруг шеи – кинулся к папскому трону, сел на него и провозгласил себя папой Виктором IV. Затем он стал метаться по базилике, пока не наскочил на группу младших священнослужителей, которым приказал приветствовать его, что они и сделали с покорностью, увидев, как двери распахнулись и в церковь вломилась толпа вооруженных головорезов. По крайней мере на миг сопротивление было сломлено. Роланд и его сторонники, не теряя времени, выскользнули наружу и укрылись в укрепленной башне Святого Петра. Тем временем Октавиан под защитой головорезов взошел на престол с соблюдением несколько большего количества формальностей, нежели в первый раз, и с триумфом был препровожден в Латеран, приложив, как сообщают, немало усилий, чтобы перед выходом привести в порядок свое платье.

Эти действия, как бы недостойно они ни выглядели, теперь представляются обдуманными заблаговременно и тщательно спланированными, причем с таким масштабом, который не оставляет сомнения, что в них активно участвовали имперские власти. Октавиан с давних пор был известен своей приверженностью империи, и два посла Фридриха в Риме немедленно признали легитимным его «избрание». Одновременно император энергично взялся за проведение кампании против Роланда, но она не имела успеха: вскоре общественное мнение в Риме прочно склонилось на сторону законного папы, который 20 сентября наконец был формально возведен в папское достоинство под именем Александра III в маленьком городке Нинфа. Фактически церковь пребывала в состоянии раскола, но Октавиан постепенно лишился сторонников. Он скончался в 1164 г. в Лукке, где существовал на доходы от разбоя (правда, не всегда удачного), причем местные иерархи даже не позволили похоронить его в пределах городских стен.

Венеция, Сицилия и папа Александр (с того момента как у него появилась такая возможность) оказывали активную поддержку Ломбардской лиге, и вскоре Фридрих впервые ощутил всю мощь противостояния со стороны Италии. Вскоре удача также начала изменять ему. Марш на Рим в 1167 г. не привел ни к чему: в императорской армии разразилась эпидемия чумы. Фридриху, практически беззащитному, пришлось отступать через враждебную ему Ломбардию, и он с трудом сумел отвести жалкие остатки своей армии обратно, за Альпы. В 1174 г. он возвратился, но момент был упущен; 29 мая 1176 г. силы лиги разгромили его немецких рыцарей при Леньяно. Амбициям Фридриха в Ломбардии был положен конец. На следующий год на соборе в Венеции он публично поцеловал туфлю папы Александра у входа в собор Святого Марка [122]122
  Точное место, где это произошло, обозначено ромбовидной плиткой из черного мрамора близ центрального входа в базилику.


[Закрыть], а в 1183 г. в Констанце на основе Венецианского перемирия был заключен договор. Хотя сюзеренитет императора формально сохранялся, города Ломбардии (и отчасти Тосканы) отныне получали свободу самостоятельно вершить свои дела. Вряд ли Фридрих предвидел на Ронкальском съезде, что ему придется принять такое решение, однако утешение не заставило себя ждать. Империя, которая столь долго и столь безуспешно боролась за контроль над Ломбардией, теперь смогла почти без борьбы овладеть Сицилией.

Рожеру II, скончавшемуся в 1154 г., не повезло с потомками. Сын его Вильгельм Злой, несмотря на триумф над папой, более не совершил почти ничего примечательного. Он правил всего двенадцать лет, а затем ему, в свою очередь, наследовал его сын, Вильгельм II. Генетически новый король напоминал своих более отдаленных предков: в отличие от своего отца, которого описывали как великана, «чья широкая черная борода придавала ему дикий и устрашающий вид, повергавший многих в ужас», Вильгельм-младший имел светлые волосы и отличался исключительной красотой. Было что-то неизбежное в том, что его прозвали Вильгельм Добрый, хотя на самом деле как правитель он оказался гораздо хуже своего отца: слабый, лишенный способностей, вечно стремившийся добиться успеха, но почти никогда не достигавший его. Единственным качеством, унаследованным им от Рожера, стала страсть к зодчеству, и построенный им огромный собор на холмах над Палермо, все обширное пространство стен которого изнутри покрыто великолепными мозаиками, стоит незабываемым памятником последнему законному норманнскому королю Сицилии.

С кончиной же Вильгельма Доброго (он умер 18 ноября 1189 г. тридцати шести лет от роду) династия Отвиллей прервалась. Его жена Иоанна, дочь Генриха II Английского, не родила ему детей, и из всех возможных кандидатур трон перешел к его тетке Констанции, дочери Рожера (родившейся уже после его смерти; она была младше короля, своего племянника). И четырех лет не прошло, как ее отдали в жены Генриху, сыну и наследнику Фридриха Барбароссы. Как могла такая идея хоть на миг прийти в голову Вильгельму и его советникам, так и останется загадкой. Ведь в случае, если бы король умер бездетным, Сицилия перешла бы во владения императора, и ее независимое существование окончилось бы. Правда, Иоанна имела еще много лет в запасе, чтобы забеременеть, – в 1186 г. ей было только 20, а ее мужу – 32 года. Но жизнь в XII в. была куда менее стабильной, нежели в паши дни: дети часто умирали, поэтому идти на такой риск, прежде чем престолонаследование будет надежно обеспечено, по всем стандартам являлось почти преступной халатностью.

Необходимо заметить, что многие норманнские бароны выступили категорически против Констанции и готовы были сражаться, если потребуется, за сохранение независимости королевства. В начале 1190 г., по благословлению папы Климента III, архиепископ Палермский возложил корону Сицилии на незаконного внука Рожера II – Танкреда, графа Лечче. [123]123
  На самом деле он был незаконнорожденным ребенком старшего сына Рожера II – графа Рожера Апулийского, скончавшегося еще до смерти своего отца.


[Закрыть]Танкред был мал ростом и отвратительно уродлив; из-за своей нелегитимности он не мог занять трон. Но он был способным и энергичным, и если бы прожил нормальную жизнь и сумел найти еще одного сильного союзника, помимо папы, то мог бы спасти свою страну от уничтожения. К несчастью, половина норманнских баронов была настроена враждебно по отношению к нему; с самого начала они подняли против него восстание, распространившегося повсеместно. К тому же он умер, едва достигнув зрелого возраста. Его сын и преемник, бывший еще ребенком, оказался бессилен, когда Генрих – ныне император Генрих IV – прибыл в 1194 г., чтобы получить корону; вскоре сын Танкреда умер при загадочных обстоятельствах. Коронация Генриха состоялась в Палермо на Рождество 1194 г. и положила безвременный конец существованию самого замечательного королевства эпохи Средневековья.

Шестьдесят четыре года – недолгая жизнь для королевства, и Сицилия могла бы выжить, если бы Вильгельм II (лучше забыть его прозвище) оказался более разумным правителем или имел детей. Вместо этого он подарил ее своему самому давнему и упорному врагу, который под предлогом якобы готовящегося заговора перебил практически всю знать, обитавшую на Сицилии и на юге Италии; она продержалась против него всего четыре дня после коронации. Он создал царство террора, просуществовавшее до конца его дней. Норманнское королевство на Сицилии не потерпело поражения – правители отказались от него.

Однако дух его прожил еще одно поколение. Королева Констанция не присутствовала на коронации своего мужа в Палермо. Забеременев впервые в возрасте сорока лет, она была полна решимости добиться двух вещей: во-первых, благополучно родить; во-вторых, проследить за тем, чтобы это было именно ее дитя, а не чье-то еще. Она не откладывала свое путешествие на Сицилию, но ехала медленно и тогда, когда считала нужным. Констанция добралась только до маленького городка Джези, примерно в двадцати милях от Анконы, когда почувствовала родовые схватки. Там на следующий день после коронации, в палатке, воздвигнутой на главной площади, куда было разрешено входить любой матроне, желавшей стать свидетельницей родов, она произвела на свет своего единственного сына, которого день-два спустя показала на той же площади собравшимся жителям, с гордостью приложив его к груди. Об этом сыне, Фридрихе – впоследствии ему суждено было получить прозвище Stupor Mundi, «Диво мира», – мы узнаем гораздо больше в продолжении нашей истории.

Глава VII
ОТВЕТНЫЙ УДАР ХРИСТИАНСКОГО МИРА

После того как мусульмане завоевали в VIII в. Испанию, а в IX в. – большую часть Сицилии, они прекратили постоянный захват новых территорий. Однако для христианских стран, расположенных вокруг Средиземного моря, они представляли более, чем когда бы то ни было, серьезную угрозу. Их «неофициальные» колонии на юге Италии и в Южной Франции наводили ужас на соседей-христиан; в Средиземном море не было места, где можно было бы чувствовать себя в безопасности от их пиратских флотилий, и мало было городов и поселений на побережье, которые не жили бы в постоянном страхе внезапного нападения. Постоянную бдительность, пожалуй, могли не проявлять одни лишь венецианцы, чей город находился в безопасности в своей мелководной лагуне. Сам Рим, как мы уже знаем, был разграблен в 846 г., а в следующем столетии его участь разделили Генуя и Пиза.

При этом мусульманская угроза была связана не только с пиратством: росла также опасность со стороны Египта. Турецкий наемник Ахмед ибн Тулун, ставший правителем в 868 г., распространил свою власть на большую часть Леванта вплоть до Киликии, находящейся в юго-восточном углу малоазиатского побережья. Наконец в последние годы столетия аббасидский халиф отправил флот в карательную экспедицию в Египте, и правление Тулунидов закончилось в 905 г. [124]124
  От них в Каире осталась мечеть ибн Тулуна (IX в.) – быть может, прелестнейшая во всем городе.


[Закрыть]Беспорядки продолжались три десятилетия, после чего на сцене появилась гораздо более выдающаяся и дольше существовавшая династия Фатимидов, шиитов исмаилитской секты, возводивших свою родословную к дочери пророка Фатиме. Впервые они объявились в Тунисе, а в 969 г. завоевали Египет и построили новую столицу, которую назвали аль-Каира, «Победоносная», в наши дни известную под названием Каир. К этому времени халифат Аббасидов пришел в упадок и не мог препятствовать завоеванию Фатимидами не только Палестины и Сирии, но и самого сердца арабских территорий, Хиджаза.

Формально начиная с IX в. и далее высшую ответственность за защиту Западной империи от нападений неверных нес ее правитель. Однако император был бессилен. До Аахена, столицы империи, от Средиземного моря было несколько недель пути; даже когда армия предпринимала какие-то действия южнее, то поневоле была вынуждена действовать только на суше, так как несколько судов, составлявших весь имперский флот, как правило, находились в Балтийском море. Характерный пример связан с несчастным Оттоном II. В декабре 980 г. он решил раз и навсегда освободить Южную Италию от сарацинской напасти. Поначалу кампания разворачивалась вполне удачно, но летом 982 г., во время его продвижения в Калабрию, силы арабов застигли его врасплох близ Стилона. Его армия была изрублена на куски, а сам он спасся, только доплыв до проходившего мимо корабля и скрыв, кто он такой. Затем, когда судно приблизилось к Россано, он вновь прыгнул за борт и направился к берегу. Его поражение было нагляднейшей иллюстрацией бессилия империи в условиях натиска мусульман.

И все же именно тогда – хотя по-прежнему почти незаметно – маятник качнулся в обратную сторону. С конца X в. и далее наблюдается медленное усиление противодействия христиан. К 975 г. мусульманские поселенцы на юге Франции были изгнаны. Генуя и Пиза вели строительство собственных флотов – уже к 1016 г. это позволило им объединиться, чтобы изгнать сарацин с острова Сардиния, который с 721 г. пострадал по крайней мере от девяти больших набегов, часто сопровождавшихся резней местного населения. Прошло немного лет, и методы арабов стали применяться против них самих: итальянские корабли, в свою очередь, начали угрожать прибрежным городам. К концу пятидесятилетнего правления византийского императора Василия II Болгаробойцы (он умер в 1025 г.) его империя вновь обрела контроль практически надо всем Балканским полуостровом, всей Малой Азией, Апулией, Критом и Кипром. Важнейшим переломным моментом стал 1087 г., когда Генуя и Пиза предприняли еще одну совместную экспедицию, на сей раз против Махдии – арабской столицы, на месте которой находится современный Тунис. Они взяли город, сожгли в гавани корабли и навязали правителю условия мира. Четыре года спустя Великий граф Рожер I завершил завоевание Сицилии; в 1092 и 1093 гг. дальнейшие экспедиции из Италии и Южной Франции совместно с мощными силами норманнов отвоевали значительную часть Южной Испании. Мусульманский мир трещал по швам. В политическом отношении Средиземное море вновь отходило под власть христианского мира.

Однако новости были не только хорошими. В 1055 г. первая волна турецких интервентов, сельджуков, захватила Багдад; в 1071 г. они вторглись в Малую Азию. Византийский император Роман IV Диоген лично повел армию в битву против них, но 26 августа был наголову разбит и захвачен в плен в битве при Манцикерте. Предводитель сельджуков Альп Арслан, у которого были такие длинные усы, что, как говорят, на охоте ему приходилось завязывать их за спиной, великодушно обошелся с императором и, дав ему эскорт, отправил его обратно в Константинополь. Однако случившееся не прошло даром – в последующие годы турки распространились по Центральной Анатолии; под властью византийцев остались лишь некоторые участки побережья. Через четырнадцать лет после сражения, в 1085 г., они захватили Антиохию. То была третья из пяти патриархий православной церкви, после Александрии и Иерусалима, павшая под ударами мусульман; оставались лишь Рим и Константинополь…

История первой волны экспансии турок в Анатолию имела одно важное и совершенно неожиданное последствие. Завоевание сельджуками Армении, лежавшей далеко к северо-востоку, с центром на горе Арарат, привело к переселению на юг огромного числа армян, к настоящему исходу, и в 1080 г. некий Рубен, родич последнего царя, правившего в городе Ани, основал маленькое княжество в центре Тавра в Киликии. Постепенно – все-таки от сердца Армении его отделяло более тысячи миль – оно усиливалось, обретало большее значение и, наконец, в 1199 г. превратилось в царство Малая Армения. [125]125
  Автор путает Малую Армению и Киликийское царство. – Примеч. пер.


[Закрыть]Армяне всегда гордились тем, что были первой нацией в мире, которая приняла христианство, что имело место в 301 г.; здесь же внезапно возникло христианское государство, окруженное мусульманскими странами и враждебное Византии, но в скором времени оказавшее неоценимую помощь крестоносцам – прежде всего участникам Первого крестового похода – по пути через Киликию в Святую землю. [126]126
  Ему суждено было просуществовать целых 177 лет – вплоть до 1375 г., когда, объединившись, турки и египетские мамелюки изгнали последнего армянского царя Льва VI, окончившего свои дни в изгнании в Париже.


[Закрыть]

В качестве первоочередного следствия Манцикерта следовало бы прежде всего ожидать, что западное христианство обратит внимание на мусульманский Восток. Прибрежные города Италии влекла очевидная коммерческая выгода; норманнов, как всегда, подталкивало свойственное им в глубине души стремление к завоеваниям и приключениям. Однако так или иначе, на той или иной территории, воинам-христианам суждено было помешать продвижению мусульман. Итак, когда папа Урбан II 27 ноября 1095 г. обратился к Клермонскому собору и заключил свою речь вдохновенным призывом к Крестовому походу, то, так сказать, адресовал свою проповедь к уже наполовину обращенным и дал религиозное оправдание делу, которое вполне могло быть предпринято и без него. То, что Святая земля, и прежде всего сам Иерусалим, была по-прежнему занята неверными, представляло собой, объявил он, оскорбление для всего христианского мира; паломники-христиане в настоящее время подвергаются всевозможным унижениям и обидам. Долг каждого доброго христианина – поднять оружие против тех, кто осквернил землю, по которой некогда ступал Христос, и вернуть ее под власть поборников истинной веры.

В последовавшие месяцы слова Урбана благодаря самому папе стали известны всей Франции, а целая армия проповедников разнесла их по всем уголкам Западной Европы. Реакция была потрясающей – даже из таких отдаленных краев, как Шотландия, люди поспешили принять на себя знак креста. Ни император Генрих IV, ни французский король Филипп I [127]127
  На данный момент нашего повествования мы вправе считать Францию политически целостным образованием. Распад империи Карла Великого привел к формированию ряда меньших государств, одно из которых, расположенное между Парижем и Орлеаном, впоследствии стало известно под названием Иль-де-Франс. Здесь возникла королевская династия Капетингов, основатель которой, Гуго Капет, взошел на трон в 987 г. Таково было ядро Франции, которую мы знаем сегодня, хотя потребовалось еще триста лет, прежде чем она хотя бы приблизительно сравнялась с современной Францией в территориальном отношении.


[Закрыть]– недавно отлученный от церкви за прелюбодеяние – не находились в особенно хороших отношениях с Римом, чтобы принять участие в Крестовом походе. Возможно, это было и к лучшему: Урбан решил, что такое великое предприятие должно находиться под контролем церкви, и провозгласил предводителем и своим официальным легатом одного из сравнительно небольшого числа тех мужей церкви, кто уже совершал паломничество в Иерусалим, – епископа Адемара из Ле-Пюи. Епископа этого, однако, должны были сопровождать несколько могущественных магнатов: Раймунд Сен-Жиль, граф Тулузский – старейший, богатейший и наиболее выдающийся из их числа; брат французского короля граф Гуго де Вермандуа, который прибыл в глубоком потрясении от ужасного кораблекрушения в Адриатическом море; граф Роберт II Фландрский; граф Роберт Нормандский (сын Вильгельма Завоевателя) и его кузен граф Стефан де Блуа, а также Готфрид Бульонский, герцог Нижней Лотарингии. С Готфридом прибыл его брат Балдуин Булонский, который, будучи младшим сыном в семье, не получившим наследства, привез с собой жену и детей и был полон решимости добыть себе королевство на Востоке. Из Южной Италии явился Боэмунд, герцог Тарентский, сын Робера Гвискара, лелеявший похожие мечты. Будучи истинным норманном, он мало интересовался святыми местами, но Крестовый поход считал величайшим приключением своей жизни.

Одним из наиболее популярных предводителей, однако, был человек вовсе не знатного происхождения – пожилой странствующий монах по имени Петр и по прозванию Пустынник, возникшему из-за накидки, которую, насколько известно, он никогда не снимал. От него исходил отвратительный запах; о нем говорили, что его почти нельзя отличить от осла, на котором он всегда ездил, но личный магнетизм его был неотразим. По словам историка Гиберта Ножанского, «все, что ни говорил и ни делал он, казалось, несло на себе отпечаток святости». Он проповедовал Крестовый поход по всей Франции и во многих областях Германии, и к тому времени, когда его собственная экспедиция началась, за ним следовало более 40 000 человек. Многие из них, несомненно, являлись искренними, богобоязненными людьми, жаждущими сражаться за святое дело, однако хватало и больных, и калек – в том числе женщин и детей, – ожидавших чудесных исцелений. Громадное же большинство, по-видимому, составлял разношерстный сброд, привлеченный лишь возможностью грабежа и обещанием для всех, кто примет участие в путешествии, места в раю.

Крестоносцы пустились в путь в разное время и выбрали разные маршруты, чтобы достичь первого «сборного пункта» – Константинополя; это было неизбежно, учитывая количество участников предприятия и множество мест, откуда они отправились в дорогу. Урбан, кажется, искренне полагал, что их ожидает теплый прием со стороны Алексея I Комнина; разве сам он не обращался к Западу за военной помощью против турок? Папе так и не удалось понять: одно дело – отряд-другой опытных воинов-наемников, пришедших, чтобы пополнить ряды обороняющихся, и совершенно иное – целые армии. Во многих из них дисциплина полностью отсутствовала; солдаты ожидали, что им дадут хлеб и кров, но были совершенно не готовы слушаться чьих бы то ни было приказаний и руководствовались только собственной волей. За краткое время, имевшееся в его распоряжении, Алексей сделал все, что мог: организовал значительные поставки продовольствия во все города, через которые предстояло пройти крестоносцам; каждую армию в момент пересечения имперской границы должен был встретить и эскортировать до столицы военный отряд. По прибытии рядовым предоставлялось жилье за пределами городских стен; посетители допускались в столицу лишь в составе небольших, поддающихся контролю групп (примерно полдюжины человек за раз), чтобы осмотреть достопримечательности и помолиться в главных храмах города.

Прибытие армий крестоносцев в Константинополь произошло в промежутке между октябрем 1096-го и маем 1097 г. Однако прежде чем они смогли бы пуститься в дальнейший путь, предстояло провести серьезную работу в дипломатической сфере. Прежде всего Алексей настоял, чтобы каждый предводитель принес ему клятву верности, сопровождавшуюся уведомлением – почти наверняка письменным – относительно территориальных претензий империи в отношении Малой Азии и Сирии. Таковые были даны, хотя и с разной степенью уклончивости, всеми, кроме одного, – Раймунда Тулузского. Раймунд прибыл в Константинополь в середине апреля и по-прежнему плел интриги, дабы его признали главнокомандующим. Если, заявил он, император собирается сам возглавить Крестовый поход, он будет его верным последователем; если же нет, он не признает над собой никакого сюзерена, кроме Бога. Его товарищи принцы, боясь, что такое поведение может поставить под вопрос успех всей экспедиции, умоляли его смягчиться, и в конце концов он согласился на компромисс, поклявшись – такая форма клятвы была принята в его родном Лангедоке – почитать жизнь и честь императора и проследить, дабы он не потерпел никакого ущерба. Алексей, понимая, что на большее рассчитывать не приходится, поступил весьма разумно и принял клятву. Свое неудовольствие он выразил лишь тем, что не стал вручать Раймунду подарки – пищу, лошадей и великолепные шелковые одеяния, – которыми осыпал всех остальных командующих.

Легко представить себе, с каким облегчением император смотрел на последние отряды крестоносцев, всходившие на борт судов, готовых доставить их в Азию. Даже он не мог с точностью оценить, сколько же мужчин, женщин и детей пересекло его страну за прошедшие девять месяцев: общее их число, начиная со сброда, сопровождавшего Петра Пустынника (эту толпу турки перебили в октябре прошлого года, так что она не продвинулась дальше Никеи), и кончая крупнейшими феодалами, достигало почти 100 000 человек. Благодаря тщательным приготовлениям и предосторожностям армия крестоносцев причинила его стране меньший ущерб, чем он опасался, и все ее командующие принесли ему клятву верности, хотя он и не питал иллюзий на их счет. Иноземные армии, пусть и формально дружественные, никогда не были желанными гостями, а эти грязные неотесанные варвары оказались хуже многих прочих. Они разоряли страну, насиловали женщин, грабили города и селения, и при этом, казалось, все же считали, что имеют на это право, ожидая, что в них будут видеть скорее героев и освободителей, а не бандитов, каковыми они в действительности были. Их отъезд вызвал немалую радость; еще большее утешение состояло в сознании того, что когда (и если) они вернутся, их количество значительно уменьшится.