Текст книги "Срединное море. История Средиземноморья"

Автор книги: Джон Джулиус Норвич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 47 (всего у книги 53 страниц)

Через шесть недель она завершилась. Для пруссаков оказалось достаточно одной битвы. Она произошла при Садове, примерно в 65 милях к северо-востоку от Праги, и в ней приняло участие самое большое количество войск – около 330 000 человек, – когда-либо собиравшееся на европейских полях сражений. (Она также стала первой битвой, в которой в значительных масштабах использовались железные дороги и телеграфная связь.) Пруссия одержала полную победу. Она исчерпала военные ресурсы австрийского императора Франца Иосифа и открыла пруссакам дорогу на Вену. Именно этого и хотел Бисмарк и достиг желаемого полностью; он с удовольствием согласился на просьбу Австрии о перемирии.

Италии, к несчастью, повезло куда меньше. Основная часть ее армии под командованием короля, Ла Мармора и генерала Энрико Чальдини, герцога Гаэта, несколько раз потерпела поражение при Кустоце (то было несчастливое место для савойского королевского дома), а на море противник уничтожил при Лиссе (ныне хорватский остров Вис) большую часть ее флота. Единственная хорошая новость пришла от Гарибальди, который с радостью откликнулся на требование повести тридцатипятитысячное войско в Тироль. Не одержав крупных побед, он, несомненно, доставил австрийцам множество неприятностей. Итальянское правительство, теперь находившееся во Флоренции, хотя и слегка задетое тем, что не участвовало в обсуждении условий перемирия, тем не менее приветствовало его – не в последнюю очередь потому, что предусматривало переход Венето к Италии. Так как Австрия до сих пор не признала новое Итальянское королевство, последовала та же процедура, что и пять лет назад: провинцию уступили Наполеону III, а тот немедленно передал ее Виктору Эммануилу.

Передача территорий подкреплялась плебисцитом, результат которого был предсказуем заранее. Некоторое разочарование вызвал тот факт, что переданная территория не включала в себя Южный Тироль – итальянцы называли его «Трентино» – и Венецию Джулию, куда входили Триесте, Пола и Фиуме (современная Риека); до их получения Италии пришлось ждать до конца Первой мировой войны. Но Венеция наконец стала итальянским городом, и страна могла похвастаться новым портом огромного значения в северной Адриатике.

Оставался только Рим.

К концу 1866 г. остатки французской армии покинули Рим. Пестрое войско наемников, которое сумел собрать папа Пий, казалось, не представляет ни для кого серьезной угрозы; к началу 1867 г. старые заговорщики вновь развернули бурную деятельность. Мадзини, играя на страхах Бисмарка относительно франко-итальянского союза, требовал денег и снаряжения, дабы сбросить правительство во Флоренции; Гарибальди уже не в первый раз готовил марш на Рим и действительно зашел так далеко, что выпустил прокламацию, призывавшую всех свободолюбивых римлян поднять восстание. Так как Сентябрьская конвенция должна была оставаться в силе еще четыре года, у правительства не было другого выхода, кроме как его арестовать и отослать назад в Капреру, но вскоре он бежал – к этому времени ему шел шестидесятый год, – вновь собрал своих волонтеров и начал обещанный марш.

Однако он не принял в расчет французов. Наполеон III, осознав, что слишком рано увел свои войска, направил в Италию свежую армию, вооруженную новыми смертоносными винтовками системы Шассепо. Она высадилась в Чивитавеккье в последние дни октября. Волонтеры, уступавшие им в численности и качестве оружия и подготовки, были обречены. Через день-два, при Ментане, они встретили свою судьбу. Самому Гарибальди удалось ускользнуть обратно через границу в Италию, где он попал в руки властей. Его вновь отправили в Капреру, где он был посажен под домашний арест и содержался на сей раз под усиленной охраной. Его людям повезло меньше – не менее 1600 попали в плен.

И вновь благодаря своей быстрой реакции император Наполеон спас временную власть папства. Никто не мог ожидать, что менее чем через три года он станет орудием ее падения. Первоначальный импульс опять-таки вновь исходил от Бисмарка, который ловко втянул Францию в войну, угрожая посадить принца из прусского царствующего дома Гогенцоллернов на испанский трон. Эту войну Франция (а не Пруссия) объявила 15 июля 1870 г. Борьба оказалась нешуточной; Наполеону потребовались все его солдаты до единого для предстоявших сражений. К концу августа в Риме не осталось ни одного французского военного.

Папа Пий полностью осознавал, какая опасность ему угрожает. Защитить его теперь могла лишь собственная маленькая наемная армия. Всего через три дня после объявления войны, во время Первого Ватиканского собора [366]366
  Папа созвал его в 1868 г., дабы обсудить широкий круг вопросов, как теологических, так и административных.


[Закрыть](в тот момент бушевала такая сильная гроза, что ни один римлянин не помнил ничего подобного), он попытался укрепить свою позицию, провозгласив Доктрину о непогрешимости папы. Этот шаг, очевидно, принес его делу больше вреда, нежели пользы [367]367
  Мадзини обратился к 700 присутствовавшим епископам: «Наука движется вперед, невзирая на ваши доктрины, не обращая внимания на ваши порицания и советы, с каждым новым открытием разрывая новую страницу книги, которую вы считаете не допускающей ошибок».


[Закрыть], но обсуждать его не имело смысла: поражение Наполеона при Седане 1 сентября ознаменовало конец существования Второй империи и крах последних надежд папы. Единственное, над чем ломали голову члены итальянского правительства, был вопрос времени: следует ли направить в Рим армию и занять его немедленно (Сентябрьская конвенция вскоре истекала, а с учетом того, что один из ее участников сошел со сцены, и вовсе прекращала действие) или нужно подождать народного восстания и беспорядков?

Тем временем Виктор Эммануил в последний раз обратился к папе, вложив в свое послание, как он сам выразился, «сыновнюю привязанность, веру католика, верность короля и душу итальянца». Безопасность Италии и самого Святого престола, продолжал он, зависит от присутствия итальянских войск в Риме. Неужели его святейшество не примет этот непреложный факт и не даст благосклонного согласия на сотрудничество? Увы, его святейшество не сделал этого, заявив, что подчинится только насилию и даже в этом случае окажет, по крайней мере формальное, сопротивление. Он сдержал слово: когда итальянские войска утром 20 сентября 1870 г. вошли в Рим через Порта Пиа, они столкнулись с ожидавшим их папским полком. Бой вскоре закончился, но не прежде, чем 19 убитых папистов и 49 итальянцев остались лежать на улице.

Через несколько часов итальянские войска наводнили Рим, за исключением Ватикана и замка Сант-Анджело, над которыми теперь развевались белые флаги – знак капитуляции. Больше никто не оказал им сопротивления. Папа Пий удалился за стены Ватикана, где оставался последние восемь лет своей жизни. На плебисците, проведенном вскоре после этого, был зарегистрирован 133 681 голос в пользу включения Рима в состав Итальянского королевства и 1507 против. Теперь Рим стал частью Италии не только в результате завоевания, но и согласно воле его жителей, и лишь город Ватикан оставался независимым суверенным государством.

Не ранее 2 июля 1871 г. Виктор Эммануил официально вступил в свою новую столицу. Улицы уже украшали в честь ожидавшегося события, когда он прислал телеграмму мэру, князю Франческо Паллавичини, запрещая как бы то ни было праздновать его. Как благочестивый католик, он не только огорчился, но и ужаснулся, когда его отлучили от церкви. Фердинанд Грегоровиус, прусский историк, исследователь средневекового Рима, отметил в своем дневнике, что процессия двигалась «без помпы, оживления, не была пышной или величественной; и так оно и должно было быть, ибо сей день ознаменовал конец тысячелетнего правления пап в Риме». Днем короля настойчиво приглашали за реку, в Трастевере, где население, по большей части рабочие, подготовили некую церемонию. Он категорически отказался, прибавив на пьемонтском диалекте несколько слов, из которых почти никто из окружающих ничего не понял: «Папа всего в двух шагах отсюда, он расстроится. Я и так уже причинил старику достаточно неприятностей».

Глава XXIX
КОРОЛЕВЫ И КАРЛИСТЫ

30 сентября 1868 г. королева Испании Изабелла II села в поезд вместе со своими детьми в Сан-Себастьяне и отправилась в изгнание. Отъезд ознаменовал не только конец ее правления, но и, возможно, самого бурного периода за всю историю страны.

Все началось с отца Изабеллы, Фердинанда VII, который вместе с ее дедом Карлом IV отрекся в 1808 г. от своих прав на трон. Падение Наполеона, очевидно, означало, что отречения утратили силу, и Фердинанд, взошедший на трон в 1814 г., с редкостной глупостью правил Испанией пятнадцать лет. В 1829 г. он в третий раз овдовел. Все дети, появившиеся на свет от тех браков, умерли во младенчестве, и Фердинанд отчаянно желал иметь сына. Он страдал от искалечившей его подагры и от регулярных апоплексических ударов, и шансы его были весьма невелики, но он не оставлял надежды. Проблема заключалась в том, чтобы найти подходящую жену. Случилось так, что его младший брат, Франсиско де Паула, женился на дочери Франческо I, короля Неаполитанского; полностью ее звали Мария Луиза Карлота, но в Испании она была известна просто под именем Карлоты. Именно она показала королю миниатюрный портрет своей двадцатитрехлетней сестры Марии Кристины, и Фердинанд прекратил дальнейшие поиски. 12 декабря 1829 г. он обвенчался с молодой принцессой в церкви Богоматери Аточской в Мадриде.

Мария Кристина была невероятно привлекательна; ее тяга к флирту граничила с бесстыдством, она готова была развлекаться день и ночь напролет. С ее появлением в удушающей атмосфере испанского двора словно почувствовалась струя свежего воздуха. Ей немедленно покорились все сердца, или почти все, так как брак короля стал серьезным ударом для очевидного наследника – младшего брата короля, дона Карлоса, и еще более – для его жены, Марии Франсиски Браганса. Они представляли собой неудачную пару. Дон Карлос был почти карликом, хотя природа щедро наградила его огромным носом и подбородком Бурбонов; он отличался фанатичными абсолютистскими взглядами, был болезненно благочестив и при этом слаб точно вода. В дневнике англичанина Генри Гревилла он описан как «идиот… нетерпимый и развращенный… а также трус, полностью лишенный энергии или способностей». В противоположность ему Мария Франсиска была величава, умна, обладала внушительным видом и невероятными амбициями. До сего момента она была совершенно уверена, что престол достанется ее мужу; теперь он мог его не получить. А худшее было еще впереди. Когда через три месяца после свадьбы было объявлено, что молодая королева беременна, король обнародовал старинную Прагматическую санкцию, тогда как еще более древнее салическое право, запрещавшее женщинам наследовать трон, отменялось. Другими словами, долгожданный ребенок, будь то мальчик или девочка, должен был унаследовать испанский трон.

10 октября 1830 г. родилась девочка, крещенная как Мария Изабелла Луиза. Карлистов – как теперь мы будем именовать сторонников дона Карлоса – это мало утешило, но с течением времени, учитывая, что здоровье короля ухудшалось, перспектива правления королевы начала вызывать у них немалую озабоченность. Затем, в июле 1832 г., по дороге в летний дворец в Ла Гранья Фердинанд получил серьезную травму при аварии экипажа; прошло два месяца, а он все еще лежал при смерти. Королева, почти не отходившая эти два месяца от его постели, посоветовалась с одним из главных министров и ужаснулась, услышав, что в случае смерти короля вся страна немедленно сплотится вокруг дона Карлоса. Можно быть уверенным, что Мария Франсиска сообщила королю о своих страшных предчувствиях и убедила его, находившегося почти без сознания, в том, что нужно отменить действие Прагматической санкции, дабы предотвратить массовое кровопролитие. Дрожащей рукой король подписал поспешно составленное распоряжение. Вскоре сообщили о его смерти. Казалось, дон Карлос стал королем.

Но случилось иное. Могильщики, явившиеся приготовить тело к погребению в соответствии с обычаем, внезапно заметили в нем признаки жизни, и Фердинанд начал медленно выздоравливать. Даже несмотря на это, документ, который он только что подписал и на котором едва высохли чернила, вероятно, остался бы в силе, если бы не его невестка Карлота. В тот миг, когда потрясающая новость достигла в Кадисе ее ушей, она села в карету и помчалась в Ла Гранья; торопясь изо всех сил, она проехала по невозможным дорогам более 400 миль. Состояние здоровья короля почти не беспокоило ее, но она не выносила дона Карлоса и его жену и не хотела, чтобы те лишили ее племянницу короны, на которую та имела полное право. По прибытии она отправилась прямо к королеве, отругала ее за беспомощность и потребовала, чтобы ей показали декрет, аннулировавший действие Прагматической санкции. Когда его предъявили, она выхватила его из рук чиновника и разорвала на куски.

Фердинанд прожил еще год; за это время он успел возглавить тщательно продуманную церемонию в старинной церкви Лос Иеронимос в Мадриде, устроенную для того, чтобы еще более укрепить права его маленькой дочери на престол. Один за другим все испанские гранды – за одним весьма существенным исключением – проходили мимо короля, королевы и двухлетней инфанты, целуя им руки. Затем, 29 сентября 1833 г., Фердинанд перенес апоплексический удар. На сей раз воскресения не последовало. Инфанту провозгласили Изабеллой II, мать ее стала регентшей. Ее признали Британия, Франция и Португалия. С другой стороны, дон Карлос, объявивший себя королем Карлом V, пользовался поддержкой России, Австрии, папы и – что самое удивительное – брата Марии Кристины, Фердинанда II Неаполитанского. Что до самой Испании, то в ней произошел раскол. Мадрид и южная часть страны целиком и полностью приняли сторону Изабеллы, однако во многих больших и малых городах на севере немедленно вспыхнуло восстание в поддержку дона Карлоса. Войны карлистов – последние в истории Европы, в которых два соперника-претендента боролись за корону, – начались. Им суждено было продолжаться, то разгораясь, то угасая, более четверти столетия.

Возможно, они продлились бы и дольше: можно попытаться доказать, что националисты, участвовавшие в испанских гражданских войнах, в душе были карлистами. Ведь сложилось так, что карлизм стал обозначать нечто гораздо большее, нежели приверженность дону Карлосу и неколебимую убежденность в том, что он законный правитель Испании. Карлизм также символизировал все реакционные испанские традиции: ярую преданность католицизму с беспрекословным повиновением церкви и даже ностальгией по инквизиции («величайшему оплоту, низведенному ангелами с небес на землю»); политический абсолютизм под властью авторитарного и всевластного короля (и никогда, ни при каких обстоятельствах – королевы) и, наконец, ту непреклонную суровость, которая столь долгое время была чертой испанского характера. Против всего этого поднялась мощная волна либерализма, прокатившаяся по Европе в XIX в., которую теперь самым невероятным образом представляла маленькая Изабелла и ее верные подданные. Бог свидетель, члены испанской королевской семьи никогда не отличались левыми взглядами, но в сравнении с карлистами выглядели пламенными революционерами. В любом случае они отчаянно нуждались в поддержке либералов, так что и сами, пусть с неохотой, стали либералами и доказали это принятием примечательно либеральной конституции в 1812 г. [368]368
  Конституция 1812 г. – известная под названием «Конституция Кадиса» – существенно ограничивала власть монархии, учреждала однопалатный парламент (без специального представительства для знати или Церковников) и вводила современную систему управления, основанную на провинциях и муниципалитетах.


[Закрыть]

Теперь Испания была расколота гражданской войной, а из всех видов войн гражданская – самая жестокая. По всему северу страны шли яростные бои, в отношении мужчин, женщин и детей обе стороны творили жестокости. Наконец в августе 1839 г. карлисты тайно заключили с противниками соглашение о капитуляции. Удрученный дон Карлос пересек границу с Францией, где он, его вторая жена [369]369
  После смерти Марии Франсиски в 1834 г. он женился на своей португальской невестке, принцессе Бейры.


[Закрыть]и три сына создали забавный маленький двор в Бурже. Он прожил еще пятнадцать лет, но так и не вернулся в Испанию.

Ближе к концу августа 1840 г. регентша Мария Кристина отправилась в Барселону, якобы для лечения на водах в Кальдасе. На самом деле она собиралась встретиться с ведущим военачальником страны, Бальдомеро Эспартеро, и спросить у него совета. Конституция 1812 г. даровала значительные свободы муниципалитетам страны, и многие из них во время недавней войны воспользовались своими новыми привилегиями для получения того, что, с ее точки зрения, являлось незаконной выгодой. Теперь наиболее консервативные члены правительства стремились вновь урезать означенные свободы до масштабов, указанных в Муниципальном законопроекте, и Мария Кристина всей душой была согласна с ними; с другой стороны, либералы были исполнены решимости этого не допустить. Очевидно, назревали серьезные беспорядки. Зная, что жители Каталонии никогда не питали горячей любви к королевской семье, Мария Кристина была удивлена и обрадована теплым приемом, оказанным ей, однако чувства жителей при этом не шли ни в какое сравнение с восторгом, охватившим всех, когда через день-два прибыл Эспартеро. Когда же тот сообщил ей о значительном недовольстве законопроектом, она так рассердилась, что подписала его на месте – только для того, чтобы досадить генералу.

В ту ночь Барселона буквально взорвалась – так силен был протест. Разъяренная толпа окружила дворец, приветствуя генерала, криками выражая поддержку конституции и угрожая смертью регентше и ее министрам. В час ночи испугавшаяся Мария Кристина стала умолять Эспартеро уговорить толпу разойтись, но тот отказывался сделать это, пока она не отзовет свою подпись под проектом. Королева исполнила его требование, но через несколько дней попыталась изменить свое решение; в результате вновь воцарился хаос. Она бежала в Валенсию, но пламя уже разгорелось: 1 сентября Мадрид восстал и объявил правительство низложенным; другие города быстро последовали его примеру. Именно тогда Мария Кристина, если так можно выразиться, бросила свою бомбу: объявила об отречении от регентства. Эспартеро умолял ее изменить решение, но она была непреклонна. Говорят, что последние слова, сказанные ею генералу, были следующие: «Я сделала вас герцогом [Морелья], но не смогла сделать из вас благородного человека». Затем она простилась с двумя маленькими инфантами, которым к тому времени исполнилось 10 и 8 лет соответственно (младшая, Мария Луиза Фердинанда, родилась в 1832 г.), и 17 октября, взяв с собой вторую, тайную семью [370]370
  Вскоре после – а возможно, и до – смерти Фердинанда она завела любовника, гвардейского капрала по имени Фернандо Муньос. Они тайно поженились 27 декабря 1833 г., после чего она стала именовать его камердинером спальни. Хотя у них родилось четверо детей, о браке не было публично объявлено до 1845 г., когда Муньосу пожаловали титул герцога Риансаресского.


[Закрыть], огромное количество денег и буквально все драгоценности, серебро и белье из дворца [371]371
  По словам Франсуа Гизо, премьер-министра Франции, хорошо знавшего Марию Кристину, «она не оставила там и шести ложек».


[Закрыть], взошла на борт корабля, отплывавшего во Францию.

Добычи, которую Мария Кристина взяла с собой, вероятно, хватило бы на то, чтобы она со своей семьей безбедно прожила остаток жизни, но на самом деле ее отречение оказалось весьма недолгим. Ей и ее семейству оказали как нельзя более радушный прием в Париже (король Луи Филипп проехал до самого Фонтенбло, чтобы встретить их); им предоставили великолепные апартаменты в Пале-Рояле. В декабре они посетили Рим; там Мария Кристина подписала акт, где выражала раскаяние по поводу своего одобрения ряда антиклерикальных законов, получила полное отпущение грехов от папы Григория XVI и вернулась в Париж. Но 8 ноября 1843 г., в возрасте 13 лет королева Изабелла II на основании закона была объявлена совершеннолетней. Никакие политические препятствия не стояли на пути ее матери, пожелай она вернуться в Испанию, – проблемы в основном носили финансовый характер. Либералы требовали, чтобы Мария Кристина сначала заплатила компенсацию за все, что увезла с собой. Это привело к бесконечным тяжбам, особенно после того как она выдвинула встречный иск на колоссальную сумму в связи с невыплатой ей пенсии, но к тому моменту как проблемы были улажены, она стала гораздо богаче. Наконец она была готова вернуться домой.

Во время путешествия по Испании при каждой остановке Марию Кристину тепло приветствовали. Также стало ясно, что через 15 лет – и несмотря на значительную прибавку в весе – она нисколько не утратила энергии и очарования молодости. Когда она вернулась в Мадрид, двор воспрянул; к нему почти в одночасье вернулся прежний блеск. Балы, пиры и великолепные приемы следовали один за другим, и Мария Кристина полностью затмевала свою угрюмую дочь, которая, понимая, что мать превосходит ее, становилась еще более угрюмой. Однако у девочек в этом возрасте подобные настроения не редкость, и вскоре Изабелла также изменилась.

3 апреля 1846 г. граф Брессон, французский посол при испанском дворе, отправил своему министру иностранных дел Франсуа Гизо краткое послание: «La Reine, – писал он в изысканных выражениях, – est nubile depuis deux heures». [372]372
  «Королева созрела буквально два часа назад» (фр.).


[Закрыть]Немногие послы когда-либо быстрее схватывали суть дела, но нет нужды говорить, что Мария Кристина не ждала этого счастливого момента. Уже несколько месяцев большую часть дня она посвящала вопросу замужества дочери. Разумеется, никому не пришло в голову спросить мнения самой Изабеллы. За границей, в Бурже, дон Карлос отчаянно интриговал в пользу своего сына, графа Монтемолина, и даже решился на отчаянный шаг – отрекся в его пользу. В результате этого брака карлистский вопрос, очевидно, решился бы раз и навсегда, однако низвел бы Изабеллу до статуса королевы-консорта; подобную перспективу ее мать даже не рассматривала. В Париже Луи Филипп поддержал кандидатуру своего сына, герцога Монпансье, тогда как в Лондоне – где с ужасом думали о династическом франко-испанском браке – королева Виктория и лорд Пальмерстон выдвигали принца Леопольда Кобургского, кузена принца-консорта. [373]373
  Имеется в виду муж королевы Виктории принц Альберт Саксен-Кобургский. – Примеч. пер.


[Закрыть]Это, в свою очередь, никак не устраивало Луи Филиппа, который вежливо заметил, что кобургские принцы уже правят в Брюсселе, Лондоне и Лиссабоне и четырех будет слишком много. Король Неаполитанский предложил своего брата, графа Трапани, но так как он учился в Риме у иезуитов, чей орден к тому времени в Испании запретили, его претензии даже не рассматривались всерьез.

В результате Марии Кристине пришлось присмотреться к тому, что поближе, и поискать среди своих же родственников; в конце концов было решено, что несчастную Изабеллу выдадут за ее старшего кузена – Франсиско де Асис [374]374
  По-испански Ассизи – Асис.


[Закрыть], сына ее к тому времени скончавшейся тетки Карлоты. Перспектива не радовала ее: предполагаемый муж был низок ростом, непривлекателен и говорил тонким голосом, причем в такой манере, которую в наши дни описали бы как сомнительно мужскую. Все и считали его гомосексуалистом, а также, вероятно, импотентом. Все это было плохо само по себе, но еще более невыносимым выглядело оттого, что младшая (и куда более миловидная) сестра королевы, Луиза, должна была в тот же день выйти замуж за умного, обаятельного и по-мужски привлекательного герцога Монпансье.

Двойная церемония состоялась 10 октября 1846 г., в день шестнадцатилетия Изабеллы. Когда Франциско де Асис – выглядевшего, как сообщают, «подобно девочке, переодетой генералом» – и Изабеллу провозгласили мужем и женой, оба разрыдались. Годы спустя близкий друг спросил Изабеллу о ее первой брачной ночи. «Что я могу сказать, – ответила она, – о мужчине, на котором кружев было больше, чем на мне?» На самом деле есть веские основания полагать, что еще до свадьбы она вступила в связь с первым из своих бесчисленных любовников. Это был генерал Франсиско Серрано, «самый красивый мужчина в Испании». Но когда в конце лета 1847 г. ее величество стала обнаруживать признаки беременности и возникла необходимость возобновления формальных отношений с мужем, Серрано был отправлен в Гранаду в ранге генерал-капитана. Даже в душе Изабелла не печалилась о его отъезде, поскольку к этому моменту завела интрижку с молодым певцом из оперы.

Уже к моменту свадьбы появление любви в ее жизни изменило ее. Угрюмость исчезла. Она никогда не была красива, но теперь было видно, что она в значительной степени унаследовала пылкость своей матери. Несмотря на свою сексуальную ненасытность, она отличалась искренней религиозностью, добротой, тактом – и чрезмерным великодушием. Из-за этого в первые годы правления подданные, по-видимому, любили ее. Но по мере того как непрерывная вереница солдат, моряков, певцов, танцоров и сочинителей прокладывала путь в ее спальню (там побывал даже зубной врач), об этом постепенно поползли слухи, и поведение королевы стало темой для разговоров не только в Испании, но и во всей Западной Европе.

Мать также не способствовала улучшению репутации семейства. После второго замужества личная жизнь Марии Кристины стала безупречной, но теперь ее имя сделалось синонимом слова «коррупция». Хотя промышленный переворот в Испании по-прежнему оставался всего лишь бледным отражением того, что произошло в Англии, тем не менее наступила эпоха коммерческих прав и привилегий (особенно это касалось дорог, в том числе железных). Мария Кристина всегда с удовольствием использовала свое значительное влияние в обмен на долю прибыли или взятку и стала знаменита своей инсайдерской торговлей на бирже. Коррупция, как всегда, заразительная, охватила правительство и администрацию; наконец к началу лета 1854 г. Испания созрела для восстания. Серьезные беспорядки начались 17 июля, когда толпа пошла на дворец Марии Кристины; люди хватали все, что могли унести, и умышленно уничтожали остальное. Если бы старая королева вместе с дочерью вовремя не сбежала, то не пережила бы эту ночь.

В отчаянии Изабелла воспользовалась последней остававшейся у нее возможностью – послала за генералом Эспартеро. Нельзя сказать, чтобы они питали друг к другу симпатию (это началось еще с момента отречения ее матери), но она понимала, что если хочет удержаться на престоле, то единственная ее надежда на восстановление порядка – генерал. Условие, поставленное им на сей раз – королеве надлежит изменить свою личную жизнь, – повергло ее в ярость, но ей пришлось его принять. 28 июля генерал прибыл в Мадрид. Последовала чистка правительства и двора, и у Изабеллы появилась реальная возможность сохранить за собой трон. С другой стороны, Мария Кристина оставалась помехой для этого. 28 августа, ранним утром, сопровождаемая Муньосом и детьми, она покинула Мадрид вторично – и на этот раз навсегда.

Изабелла испугалась не на шутку, но каким-то образом удержалась на плаву. Обещание, с неохотой данное ей Эспартеро, вскоре забылось; прошло немного времени, и она вступила в связь с Карлосом Марфори, мужчиной средних лет, с брюшком, сыном итальянского кондитера, которого она поставила во главе королевского двора. К началу 1860 г. надпись, так сказать, вновь появилась на стене. [375]375
  Имеется в виду библейское предание о надписи «Мене, текел, упарсин» на стене пиршественного зала царя Валтасара, предупреждавшей его о близости рокового исхода. – Примеч. пер.


[Закрыть]Окончательное ниспровержение королевы совершилось в результате усилий одного из ее бывших сторонников – генерала по имени Хуан Прим. Поначалу Прим собирался посадить на престол вместо Изабеллы ее сестру Луизу и мужа Луизы, герцога Монпансье; последний заплатил ему несколько тысяч фунтов в качестве финансовой помощи восстанию. К несчастью для него, генерал совершил роковую ошибку, сообщив о своих планах Наполеону III, от которого он также надеялся получить денежную помощь. Наполеон – к этому времени вытеснивший с трона Луи Филиппа – не желал позволить сыну и невестке своего предшественника занять испанский престол, и надеждам герцога пришел конец.

Тем временем назрела новая опасность со стороны другого участника событий – адмирала по имени Хуан Баутиста Топете, командовавшего эскадрой в Кадисе. Вместе с ним был давний любовник королевы генерал Серрано; вскоре они объединились с Примом. Новая революция разразилась 18 сентября 1864 г. и быстро охватила всю страну. Изабелла находилась в Сан-Себастьяне, всего в нескольких милях от французской границы. В первую минуту она решила вернуться в Мадрид, но, прежде чем она успела тронуться в путь, пришло известие, что Серрано двинулся на столицу, где против нее вспыхнуло восстание. Она не отреклась от престола, подобно матери, а просто тихонько отправилась на железнодорожный вокзал вместе с мужем, любовником и детьми и 29 сентября уехала ближайшим поездом во Францию. Ей было 38 лет; она правила 35 лет и прожила еще 36. Если не считать ее нимфомании, она не была дурной женщиной, но оказалась никудышной королевой, и без нее страна вздохнула свободнее.

По крайней мере на это появилась надежда. Но многое зависело от преемника королевы. Четыре ее дочери и сын, несомненно, родились от разных отцов, но она оставалась в браке с Франсиско де Асис, так что не было никаких сомнений в том, что все это законные дети. Сын ее Альфонс, родившийся в 1858 г., считается плодом ее кратковременного романа с американцем, ассистентом зубного врача Маккеоном, но с самого рождения он считался наследником трона и получил традиционный титул принца Астурийского. Однако поспешный отъезд Изабеллы неизбежно давал новую надежду карлистам.

С момента окончания первой карлистской войны в 1839 г. они оставались в тени. Граф Монтемолин, в чью пользу отрекся дон Карлос в 1846 г., оказался столь же малоинтересной личностью, как и его отец. [376]376
  В юности он был помолвлен с мисс Аделиной де Хореи, которая впоследствии стала второй женой графа Кардигана, командовавшего бригадой легкой кавалерии под Балаклавой.


[Закрыть]За свою жизнь он торжественно призывал испанский народ восстать против узурпаторов за своего законного короля, но никто не обращал на это внимания, да и сам он всякий раз оказывался не там, где в нем нуждались. Его брат дон Хуан, ставший – совершенно невольно – претендентом на престол после смерти Монтемолина в 1861 г., предпочитал тихо жить в Брайтоне и был, пожалуй, еще более беспомощным. Счастье отвернулось от карлистов. Так продолжалось до тех пор, пока на сцене не появился старший сын дона Хуана – дон Карлос. Высокий, обладавший красивой внешностью, превосходный наездник и коневод, имевший страсть к военной службе, он верил в правоту дела карлистов и был полон решимости бороться за него, покуда не взойдет на трон, на который имел полное право. Он также был исключительно богат, так как его жена, принцесса Маргарита Пармская, принесла ему огромное приданое. Неудивительно, что на большом съезде карлистов, прошедшем в Лондоне в 1868 г., двадцатилетний дон Карлос был официально признан. Эхо вторило приветствиям в его адрес; через несколько недель дон Хуан подписал формальный акт отречения в пользу сына.

Дон Карлос почти наверняка был бы прекрасным королем; с нынешних позиций представляется, что он даже мог получить преимущество перед юным Альфонсом Астурийским, который последовал за матерью в изгнание, и которому исполнилось всего десять лет. Через два года королеву Изабеллу наконец убедили отречься в пользу Альфонса, но перед обоими претендентами возникла проблема: хунта, созданная после ее отъезда из Испании, официально вынесла решение о том, что Бурбоны утратили все права на трон. Тем не менее Испания по-прежнему оставалась монархией. Ей не хватало лишь короля.

Но как было найти его? Напрасно корону предлагали королю Португалии, принцу Леопольду Гогенцоллерн-Зигмарингену [377]377
  Вначале он принял корону, но потом отказался от нее. Если бы он отверг ее сразу, то франко-прусская война, разразившаяся исключительно потому, что Наполеон III не собирался терпеть династический союз между Пруссией и Испанией, могла бы вообще не начаться. См. главу XXVIII.


[Закрыть]и герцогу Генуэзскому. Наконец второго сына Виктора Эммануила, Амадея, герцога Акоста, удалось убедить, и 31 декабря 1870 г. он торжественно въехал в свою новую столицу. Однако тот факт, что в этот же самый день произошло убийство «делателя королей» генерала Прима, показал со всей очевидностью, что хотя Амадей был счастлив принять испанскую корону, сама Испания испытывала куда меньший энтузиазм. Недовольство продолжало расти, и в апреле 1872 г. дон Карлос призвал ко всеобщему восстанию. 2 мая он прибыл в Испанию из Франции с горсткой людей, но вместо того чтобы найти – как он надеялся – всю страну «под ружьем», он встретил лишь пару тысяч необученных и плохо экипированных партизан. Они продвинулись не дальше горной деревушки Ороквиета, всего на несколько миль отстоявшей от границы, когда их атаковали и разбили правительственные войска. В плен попали 700 человек. Сам дон Карлос, невредимый, бежал назад во Францию.