Текст книги "Срединное море. История Средиземноморья"

Автор книги: Джон Джулиус Норвич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 53 страниц)

Конрад, однако, вряд ли мог оспорить претензии своего отца в обозримом будущем, а перед императором стояли и более насущные дипломатические проблемы, требовавшие неотложного решения. Империя Саладина в то время находилась под властью трех братьев, происходивших из этого племени, из дома Айюба: аль-Камиля, султана Египетского; аль-Ашрафа, известного как султан Вавилонский и пребывавшего в Багдаде, и аль-Муадзама, который, подозревая (и небезосновательно), что его братья хотят объединиться против него, недавно заключил союз с хорезмскими турками и осадил аль-Ашрафа в его столице. В Каире аль-Камиль, боясь, что следующим окажется он, тайно обратился к Фридриху: если император изгонит аль-Муадзама из Дамаска, то сам он сможет вернуть ему утерянные земли Иерусалимского королевства. Фридрих дал положительный ответ: очевидно, в его интересах было как можно энергичнее способствовать разладу на мусульманском Востоке – для этого у него имелись отличные возможности, так как в молодости его окружало немало мусульман, он знал характер арабов и говорил на их языке. Однако как раз в тот момент, когда он отправлялся в Крестовый поход, пришло известие о смерти аль-Муадзама; вследствие этого можно было с вероятностью предположить, что энтузиазм аль-Камиля по поводу союза с императором скорее всего ослабеет.

Прошло чуть больше трех недель, и 21 июля императорский флот бросил якорь в кипрской гавани близ крепости Лимасол. Ричард Львиное Сердце, захвативший крепость в 1191 г., впоследствии пытался продать ее ордену тамплиеров, но, поняв, что они не могут за нее заплатить, передал ее Ги Лузиньяну, лишившемуся владений королю Иерусалимскому. Ги основал феодальную монархию, которая – что в общем-то вызывает удивление – просуществовала до конца Средних веков. С практической точки зрения вряд ли можно сомневаться, что эта монархия представляла собой феод Священной Римской империи: брат и наследник Ги, Альмерик, принес феодальную присягу отцу Фридриха Генриху VI. Однако имелись затруднения, и среди них – тот факт, что правивший здесь регент, Иоанн Ибелинский, одновременно являлся властителем Бейрута и был одним из самых богатых магнатов Отремера. Несколько лиц из числа кипрской знати также имели значительные владения в Палестине и Сирии – стало быть, важно было не вступать с ними в конфликт.

Фридрих, однако, обошелся с ними хуже некуда. Поначалу он был сама доброта и внимание и даже пригласил Иоанна Ибелинского вместе с молодым королем и местными сеньорами и баронами на большой пир в замке Лимасол. Пир начался довольно спокойно, но затем отряд солдат с обнаженными мечами вошел в зал и занял позицию вдоль стен. В воцарившейся тишине император поднялся с места и громовым голосом объявил Иоанну Ибелинскому, что требует от него двух вещей. Иоанн ответил, что с радостью пойдет ему навстречу, если сочтет его требования законными. Затем Фридрих потребовал, во-первых, город Бейрут (Иоанн, по его словам, не мог владеть им, так как не имел титула), и во-вторых – все доходы, которые Кипр получил с момента восшествия на престол молодого короля. Эти требования были весьма безрассудны, а надменность, с которой он их произнес, очевидная попытка запугать собравшихся, тогда как они были – или должны были быть – защищены общими для всех законами гостеприимства, лишь усугубили дурное впечатление от происходящего. Иоанн не остался в долгу. «Я держу Бейрут, – сказал он, – от короля Иерусалимского. Он не связан с Кипром, и хотя с готовностью признаю власть императора над островом, я не могу допустить того же самого в отношении Сирии и Палестины. Что касается доходов, их регулярно и должным образом вручали матери короля, королеве Алисе, в силу ее регентства».

Фридрих был разгневан, однако настаивать не стал. Что до дел на континенте, то ситуация с юридической точки зрения действительно была далеко не ясной. Иерусалимское королевство серьезно сократилось – можно сказать, было обезглавлено – в результате завоевания Саладином Святого города. Вдобавок его ослабил ряд катастроф меньшего масштаба; некоторые бароны, в том числе род Ибелинов, теперь были гораздо богаче и могущественнее, нежели их король, и действовали соответственно. Фридрих не мог позволить себе слишком глубоко ввязываться в подобные дела. Кроме того, он спешил. Его очень беспокоило то, что папа, так сказать, положил глаз на Сицилийское королевство и что если ему придется продлить свое пребывание на Востоке, то вторжение не заставит себя долго ждать. Единственное, на что он надеялся, – это на скорость: следовало нанести удар и возвратиться домой как можно скорее. Поэтому у него не было иного выбора, кроме как продолжить путешествие – захватив при этом с собой молодого короля Кипрского.

Он высадился в Тире ближе к концу 1228 г. Там его встретили и приветствовали внушительные отряды тамплиеров и госпитальеров. С ними и без того значительная армия увеличилась еще более. Однако Фридрих не собирался сражаться, коль скоро мог достичь своих целей мирным, дипломатическим путем. Он отправил посольство к султану аль-Камилю, который постепенно захватывал земли своего покойного брата и глубоко сожалел о прежде сделанном собственном предложении. Послы подчеркивали, что император явился исключительно потому, что султан пригласил его. Но весь мир теперь знал, что он находится здесь; как же теперь ему уехать с пустыми руками? В результате урон, нанесенный его престижу, может иметь фатальные последствия, и аль-Камиль никогда более не найдет себе другого союзника из числа христиан. Что касается Иерусалима, то теперь этот город практически потерял свое прежнее значение. Он лишился защиты и обезлюдел и даже с религиозной точки зрения теперь куда менее важен для мусульман, нежели для христиан. Неужели его сдача – слишком большая цена за мирные отношения между мусульманами и христианами и, кстати, за немедленный отъезд императора?

Угроз (по крайней мере открыто выраженных) не звучало. Однако императорская армия была тут как тут, и ее мощь не оставляла сомнений. Султан оказался в таком положении, что выбирать ему не приходилось. Император буквально стоял на пороге, желая забрать то, что было ему обещано, и, похоже, не собирался уезжать, пока этого не получит. Кроме того, ситуация в Сирии, где попытки Аль-Камиля захватить Дамаск не имели результата, не переставала тревожить его. В конце концов, возможно, альянс не так уж и плох… В итоге султан сдался, согласившись на десятилетнее перемирие – на известных условиях. Во-первых, в Иерусалиме нельзя строить укрепления. Христиане могут посещать Храмовую гору и стоящий на ней храм Гроба Господня и мечеть Аль-Акса напротив нее, но все это, а также Хеврон, должно остаться в руках мусульман. Христиане могут получить обратно свои главные святилища в Вифлееме и Назарете при условии, что лишь узкий коридор, проходящий по территории, которая по-прежнему останется мусульманской, соединит их с христианскими городами на побережье.

В субботу, 17 марта 1229 г., Фридрих – по-прежнему отлученный от церкви – въехал в Иерусалим и вступил в формальное владение городом. На следующий день, открыто игнорируя папский запрет, он посетил мессу в храме Гроба Господня, причем демонстративно надел императорскую корону. Он полностью достиг всего, ради чего отправился в путь, не пролив при этом ни капли ни христианской, ни мусульманской крови. Можно было ожидать, что христианские общины возрадуются, однако вместо этого всех охватило возмущение. Фридрих, будучи отлучен, посмел войти в самую почитаемую святыню христианского мира, которой он завладел в результате сговора с египетским султаном. Патриарх Иерусалимский, намеренно игнорировавший императора с момента его прибытия, теперь изъявил свое неудовольствие, наложив интердикт на весь город. Церковные службы были запрещены; паломники, посещавшие святые места, более не могли рассчитывать на отпущение грехов. Местные бароны были в ярости из-за того, что с ними не посоветовались, но еще более – из-за того, что, как они выяснили, вновь обретенные земли в Галилее по большей части оказались дарованы рыцарям Тевтонского ордена [151]151
  Из трех великих рыцарских орденов – тамплиеров, госпитальеров и тевтонцев – последний являлся самым молодым: основание его относится только ко времени Третьего крестового похода. Он также начинался с больницы, созданной в Святой земле, однако примерно с 1230 г. и далее в основном занимался завоеванием Пруссии и территорий Балтии.


[Закрыть]из императорской свиты, а не представителям родов, которые традиционно владели ими прежде. И во всяком случае, спрашивали они себя, как, с точки зрения императора, они будут удерживать все эти территории – его сомнительное приобретение, когда имперская армия возвратится на Запад?

Последней каплей для всех – священнослужителей и мирян – стал очевидный интерес и восхищение императора, которые тот питал как к исламу, так и к мусульманской цивилизации в целом. К примеру, он настоял на посещении храма Гроба Господня (архитектуру которого он тщательно изучил [152]152
  Было высказано правдоподобное предположение, что его восьмиугольная форма могла послужить моделью для сооруженного Фридрихом в Апулии великолепного «охотничьего домика» – замка Дель-Монте.


[Закрыть]), а также мечети Аль-Акса, где, как сообщают, он выразил сильное разочарование по поводу того, что не услышал призыва к молитве. (Султан приказал муэдзинам молчать в знак уважения к гостю.) Как всегда, он задавал вопросы каждому встречному образованному мусульманину о его вере, роде занятий, образе жизни – словом, обо всем, что приходило ему в голову. Христиан Отремера такое отношение ввергло в глубокий шок; в вину императору поставили даже то, что он бегло говорил по-арабски. С каждым днем пребывания в Иерусалиме его популярность падала, а когда он двинулся в Акру – едва избегнув засады, устроенной ему по дороге тамплиерами, – обнаружил, что город находится на грани мятежа.

К этому времени и у самого Фридриха на душе было неспокойно: его шокировала явная неблагодарность братьев во Христе, и он был готов отплатить им той же монетой. Он приказал своим войскам окружить Акру и никого не впускать и не выпускать. Священнослужителей, которые произносили против него проповеди, наказали палками. Настроение его не улучшилось в результате известия о том, что в его итальянские владения вторглась армия папы под командованием старого Иоанна Бриеннского; появилась еще одна причина покинуть эту неблагодарную страну как можно скорее. Фридрих отдал приказ своему флоту готовиться к отплытию 1 мая. Вскоре после наступления рассвета, когда он проходил через квартал мясников к ожидавшим его кораблям, его закидали отбросами. Лишь после некоторых усилий Иоанну Ибелинскому, спустившемуся к пристани, чтобы проститься с ним, удалось восстановить порядок.

Сделав лишь краткую остановку на Кипре, император достиг Бриндизи 10 июня. Прибыв в свое королевство, он обнаружил, что все пребывают в состоянии беспомощности и замешательства. Его давний враг Григорий IX воспользовался преимуществом, которое давало отсутствие императора, дабы учинить то, что фактически являлось Крестовым походом против него, – писал к князьям и церквам Западной Европы, требуя людей и денег для решительной атаки, дабы сокрушить позиции Фридриха как в Германии, так и в Италии. В Германии попытки папы посадить на трон нового императора в лице Оттона Брауншвейгского успеха не имели. С другой стороны, в Италии он организовал вооруженное вторжение с целью изгнать Фридриха с юга раз и навсегда, чтобы всей территорией можно было управлять непосредственно из Рима. В то время в Абруцци и вокруг Капуи шли яростные бои, а в нескольких городах Апулии, где жители поверили распространявшимся агентами папы слухам о смерти Фридриха, началось открытое восстание. Дабы вдохновить других последовать его примеру, Григорий только что опубликовал эдикт, освобождавший всех подданных императора от принесенной ему клятвы верности.

Трудно было вообразить себе более сложную ситуацию, но с момента прибытия Фридриха положение стало меняться. Император был здесь, со своим народом, не погиб, но вернулся с триумфом, возвратив без кровопролития святые места христианам. Его достижения могли не вдохновлять христианские общины Отремера, но для жителей Южной Италии и Сицилии все представлялось в совершенно ином свете. Более того, возвратившись в свое королевство, Фридрих изменился до неузнаваемости: исчезли гнев, хвастливость, ненадежность, недопонимание. Он вновь очутился в стране, которую знал и искренне любил; он вновь контролировал ситуацию. Все лето он без устали вел кампанию, и к концу октября армия папы потерпела поражение.

Однако Григорий IX не сдался. К окончательному примирению оба шли долго, трудно, мучительно. В течение нескольких следующих месяцев Фридрих делал уступки одну за другой, сознавая при этом, что упрямый старый папа по-прежнему не отказался от своего самого грозного оружия. Над Фридрихом до сих пор тяготело проклятие церкви, что представляло собой серьезную трудность, постоянное бесчестье, создававшее потенциальную опасность в дипломатических вопросах. Кроме того, будучи как-никак христианином, Фридрих не хотел умереть отлученным. Григорий долгое время вел себя уклончиво; только в июле 1230 г. он весьма неохотно согласился заключить мирный договор (подписанный в Чепрано в конце августа) и отменил свой приговор. Прошло еще два месяца, и двое, папа и император, обедали вместе во дворце его святейшества в Ананьи. Происходившее не напоминало веселое застолье, по крайней мере поначалу, однако Фридрих, когда хотел, бывал исключительно обаятелен, а папа в глубине души, похоже, испытывал благодарность за то, что император Священной Римской империи взял на себя труд нанести ему неформальный, без излишней торжественности, визит. Так закончилась еще одна поистине геркулесова схватка между императором и папой из числа столь часто повторявшихся в истории средневековой Европы.

В 1231 г. Фридрих смог обнародовать то, что впоследствии стало известно под названием Мельфийской конституции, – ни более ни менее как совершенно новую кодификацию законов в масштабе, непревзойденном со дней Юстиниана, жившего семью столетиями ранее. Император полностью взял под свой контроль уголовное судопроизводство, ввел институт окружных судей, действовавших его именем, урезал свободы баронов, церковников и городов и заложил основы твердой власти правительства (чему можно найти параллель лишь в Англии), в котором равным образом были представлены знать, духовенство и горожане.

Нужно заметить, что из всех его владений Реньо (так все называли Сицилийское королевство) доставляло меньше всего беспокойства. Он здесь родился, знал каждый его дюйм, понимал здешний народ. В двух других обширных областях, находившихся под его властью – Северной Италии и Германии, – дела обстояли совершенно иначе: там имперская власть (не имевшая твердой базы наподобие той, которая быстро формировалась в Англии и Франции с их прочной наследственной монархией) чрезвычайно ослабела за предыдущие сто лет. В особенности в Северной Италии крупные города и поселения Ломбардии представляли собой вечно тревожащую занозу для императоров, наследовавших престол; тяжелее всего из них пострадал дед самого Фридриха, Барбаросса, потерпевший полное поражение при Леньяно более чем полвека назад. Наиболее эффективный прием, который они постоянно использовали в политике, чтобы сохранить независимость, заключался в том, чтобы ссорить между собой папу и императора; вследствие этого новости о примирении 1230 г. сильно встревожили их. Ломбардская лига была поспешно восстановлена, и ее члены сомкнули ряды перед надвигающейся опасностью.

Поступая так, они были правы. Если бы Фридрих хотел разделить свою империю, решив править Германией и вверив Сицилию своему сыну Генриху – или же наоборот, – Северная Италия оказалась бы предоставлена самой себе, однако он сделал иначе. Приняв, как всегда, твердое решение править обеими территориями самолично, он понимал, что безопасное сообщение по суше между ними необходимо. Имелась и другая причина: он придавал Италии куда большее значение, нежели германским землям. В конце концов, он был императором Священной Римской империи, а не Священной Германии. Столица ее когда-то находилась в Риме – и он надеялся, что в один прекрасный день перенесет ее в этот город.

Для начала Фридрих призвал своего сына Генриха и всех наиболее значительных германских правителей, а также представителей крупных городов севера Италии, на совет, который должен был состояться в Равенне в день Всех Святых, 1 ноября 1231 г. Он сделал все, чтобы успокоить ломбардцев. Он решил не брать с собой вооруженный эскорт, ограничившись лишь небольшой свитой; слушания должны были вестись «во славу Господа, церкви и империи, а также во имя процветания Ломбардии». Несомненно, он взвешивал каждое свое слово, однако представители Ломбардии безошибочно восприняли его речь как сигнал тревоги. Они не хотели его; еще менее им было желательно появление орды жестоких германских баронов. В мгновение ока пути через Альпы оказались перекрыты. Мера оказалась в итоге не совсем успешной – немалое количество делегатов сумело обойти заслоны и проехать кружным путем по восточной дороге через Фриули, – однако это отсрочило съезд на добрых два месяца.

Несмотря на это, делегаты отметили Рождество с размахом – празднества и зрелища следовали одно за другим; в их число вошли и специальные осмотры знаменитого императорского зверинца, который возили за ним во время всех его путешествий. Тут имелась не только непревзойденная «коллекция» соколов, но также и львы, пантеры, верблюды, различные обезьяны и даже слон (нетрудно вообразить, какое впечатление он производил на местных крестьян). Фридрих всегда умел устраивать шоу; он, однако, был обеспокоен тем, что среди делегатов не было наиболее важного – его сына Генриха, римского короля. Генрих не сообщил, почему отсутствует (излишне говорить, что он даже не извинился), и вскоре стало ясно, что он и не думал откликаться на призыв отца.

Возможно, причиной тому послужило просто-напросто замешательство. Здесь не место обсуждать проблемы управления в Германской империи. Достаточно сказать, что отец покинул Генриха (формально – монарха), когда тому исполнилось восемь лет; впоследствии, достигнув восемнадцати, он испытывал не слишком сильные чувства к отцу, о котором сохранил лишь смутные детские воспоминания. По отношению к германским князьям он проводил политику противостояния – диаметрально противоположную действиям Фридриха, – в результате чего восстановил их против себя. К моменту обострения ситуации в 1231 г. они уже вынудили его пойти на целый ряд уступок: он даровал им права и привилегии, из-за чего имперская власть в Германии существенно ослабла.

Разгневанный Фридрих на следующее лето созвал еще один совет в Аквилее, ясно дав понять, что если сын не откликнется на его призыв, то у него будут неприятности. На этот раз Генрих не посмел выказать неповиновение и был вынужден дать клятву, что отныне будет защищать права и позиции императора и отдалит от себя тех советников, которые внушали ему столь опасные политические шаги. Но если Фридрих полагал, что, приведя к покорности сына и добившись расположения князей, сможет подчинить Ломбардию, то ошибался. Большую часть остававшихся ему девятнадцати лет жизни император вел войны на Апеннинском полуострове, стремясь, подобно своему деду, установить там свою власть. Однако между ними была существенная разница. Фридрих Барбаросса был немцем до мозга костей; его империя была германской. Для Фридриха II Италия всегда оставалась на первом месте, что гарантировало ему (несмотря на случайное – временное – примирение) враждебное отношение со стороны папы, бывшее для него тяжким бременем, покуда он находился меж двух территорий, номинально относившихся к империи, – Ломбардией и Сицилийским королевством.

За эти годы переменилось немало действующих лиц. Генрих, король Римский, еще несколько раз отказавшийся повиноваться отцу, был низложен в 1235 г.; через два года трон наследовал его единокровный брат Конрад. (В том же году сам Фридрих вновь женился; его третьей женой стала Изабелла, сестра короля Генриха III Английского.) Папа Григорий, вновь отлучивший Фридриха от церкви в 1239 г., скончался в 1241 г. Если бы его преемник – безнадежно дряхлый Целестин IV – прожил подольше, тревоги Фридриха наконец бы прекратились, но через семнадцать дней Целестин вслед за Григорием сошел в могилу. Следующие полтора года император (он занимался подготовкой огромного флота для войны с Генуей и Венецией) делал все, что мог, дабы повлиять на результат очередных выборов, но тщетно: генуэзский кардинал Синибальдо деи Фиески, ставший в июне 1243 г. папой Иннокентием IV, выступил против него, пожалуй, еще более решительно, нежели Григорий. Всего через два года после своего восшествия на трон Святого Петра на заседании Генеральных Штатов в Лионе он объявил уже отлученного Фридриха низложенным, лишив его всех титулов и званий.

Но от императора нельзя было так легко отделаться. Фамилия Гогенштауфенов обладала в Германии огромным престижем, тогда как в Сицилийском королевстве бесконечные перемещения Фридриха по стране обеспечили ему весьма надежные позиции, вплоть до того что он казался вездесущим, словно став частью самой жизни. Надменно проигнорировав заявление папы, он продолжал борьбу. В декабре 1250 г. Фридрих внезапно тяжело заболел дизентерией в Кастель-Флорентино в Апулии, а затем, 13 декабря, в четверг, умер, не дожив всего тринадцати дней до своего пятидесятишестилетия. Поползли неизбежные слухи об отравлении, однако в их пользу не было достоверных свидетельств. Тело перевезли в Палермо, где, согласно просьбе усопшего, его похоронили в соборе, заключив в великолепный порфировый саркофаг (изготовленный для его деда Рожера II в Чефалу, но до сих пор остававшийся незанятым).

Своим наследником в Германии и Регно Фридрих назначил Конрада, сына Иоланды Иерусалимской. Пока Конрад находился в Германии, управление Италией и Сицилией он вверил Манфреду, самому любимому из своих одиннадцати незаконных детей. Манфред показал себя достойным потомком своего отца: вернул двору блистательный вид, который тот имел при Фридрихе, основал в Апулии порт Манфредония и выдал свою дочь Елену за Михаила II, деспота Эпира (благодаря этому союзу он получил остров Корфу и значительный участок албанского побережья, включая имевший историческое значение город и порт Дураццо). Другая его дочь, Констанция, стала женой Педро, наследника трона Арагона (это уже вторая Констанция Арагонская, упоминаемая в данной главе).

Даже после смерти своего единокровного брата Конрада, последовавшей в 1254 г., Манфред – к несказанному облегчению папы – не искал власти над Северной и Центральной Италией. Но несмотря на это, укрепление его позиций на юге не могло не вызвать к жизни старые тревоги Рима. Еще одним поводом для беспокойства явилось то, что в августе 1258 г. он одержал верх над сицилийскими баронами, не желавшими признавать его королем. С того самого момента как Фридрих, пусть и теоретически (если можно так выразиться), был отлучен от церкви в 1245 г., папа Иннокентий пребывал в поисках «воителя Господня», который бы раз и навсегда освободил Южную Италию от дома Гогенштауфенов и привел армию церкви к победе на полуострове. В какой-то момент показалось, что это сможет сделать Ричард, граф Корнуэльский, брат короля Генриха III и самый богатый человек в Англии (его избрали римским королем в 1257 г.), однако Иннокентий не сумел убедить его принять вызов. Папа скончался в 1261 г., так и не найдя подходящей кандидатуры; ему наследовал Урбан VI, первый француз, которому суждено было занять трон Святого Петра. Вскоре выбор Урбана пал на его соотечественника, Карла Анжуйского.

Брату короля Людовика IX Карлу в то время было тридцать пять лет. В 1246 г. он благодаря своей жене получил графство Прованс, которое несказанно обогатило его; помимо прочего, он владел процветающим портом – Марселем. Этому холодному, жестокому и чрезвычайно честолюбивому искателю собственных выгод папа предложил возможность, которую нельзя было упускать. Войско, которое Карл должен был повести против Манфреда и которое начал собирать в Северной Италии осенью 1265 г., должно было официально именоваться армией крестоносцев. Последнее означало, что, как и всегда, это будет разношерстная толпа, куда войдут, среди прочих, искатели приключений (желающие приобрести поместья в Южной Италии), пилигримы (ищущие отпущения грехов) и головорезы (жаждущие наживы). Вместе с ними, однако, в поход собиралось внушительное число рыцарей со всей Западной Европы – из Франции, Германии, Испании, Италии и Прованса (на всякий случай к ним присоединили даже несколько англичан), они, как твердо верил Карл, легко одолеют любое войско, которое сможет выставить против него Манфред.

6 января 1266 г. папа Урбан возложил на голову Карла Анжуйского корону Сицилии; не прошло и месяца, как 3 февраля армия Карла пересекла границу и вторглась в Сицилийское королевство. На этот раз кампания не затянулась надолго. Две армии встретились 26 февраля неподалеку от основанного еще древними римлянами города Беневенто, и очень скоро все было кончено. Манфред со своей обычной храбростью удерживал позиции и продолжал сражаться, но его войска перед лицом намного превосходящего их численностью противника вскоре бежали с поля боя. Битва имела решающее значение; Крестовый поход закончился. То же – или почти то же – произошло и с домом Гогенштауфенов. Два года спустя сын короля Конрада Конрад IV – более известный как Конрадин – и принц Генрих Кастильский предприняли последнюю отчаянную попытку спасти положение – повели в Сицилийское королевство армию, состоявшую из немцев, итальянцев и испанцев. Карл поспешил встретить их близ приграничной деревни Тальякоццо. На этот раз битва, состоявшаяся 23 августа 1268 г., оказалась куда более жаркой – обе стороны пострадали в результате страшной резни, – но в конце концов Ангевины [153]153
  Вариант фамилии Анжу. – Примем, пер.


[Закрыть]вновь одержали победу. Конрадин бежал с поля боя, но вскоре его схватили. Затем в Неаполе состоялся суд – настоящий спектакль, после которого, 29 октября, юного принца (ему было всего шестнадцать лет) притащили на рыночную площадь и тут же, на месте, обезглавили.

И Манфред, и Конрадин были героями, хотя каждый по-своему. Вряд ли их можно винить в том, что они находились в тени отца и соответственно деда. Такое достижение, как свободное владение шестью языками, в XIII в. встречалось еще реже, чем в наши дни; вдобавок Фридрих писал утонченные лирические стихи (сонет изобрели именно при его дворе), оказывал щедрое покровительство искусствам, был опытным командующим, выдающимся государственным деятелем и величайшим натуралистом своего времени. Страсть к знаниям позволила ему глубоко изучить философию и астрономию, геометрию и алгебру, медицину и науки о природе. Не последним из заслуживающих упоминания его качеств был талант шоумена. Одна лишь сила характера и поразительные личные качества позволяли ему неизменно производить впечатление, однако он не ограничивался только этим и обдуманно формировал свой имидж: вспомним его необыкновенный зверинец, личную гвардию, состоявшую из сарацин, и даже гарем. Личная гвардия и гарем являлись своего рода знаками, исполненными ясного смысла: император отличался от прочих людей. Он был титаном, полубогом, к которому оказывались неприложимы общепринятые правила поведения.

Одним словом, у него был свой стиль – а что до стиля, то это специфически итальянская черта. (Так было всегда, и наши дни не исключение.) Возможно, Фридрих стал одним из первых (таких людей во всей мировой истории на удивление мало), кто имел прочные позиции в обоих мирах – немецком и итальянском – и одинаково уверенно чувствовал себя по обе стороны Альп. Но сердце его оставалось в Италии, где он провел большую часть жизни, и в этой книге мы уделяем ему внимание именно как итальянцу. В культурном отношении он дал своей стране очень много. Если бы провансальские трубадуры, бежавшие от ужасов Альбигойского крестового похода, не встретили теплого приема при палермском дворе и не воспламенили местных поэтов, привив им идеалы куртуазной любви, развитие итальянской литературы могло пойти в диаметрально противоположном направлении и «Божественная комедия» никогда не была бы написана. В области архитектуры Фридрих также показал себя новатором. Огромных укрепленных ворот в приграничном городе Капуя, выстроенных для защиты моста через реку Вультурно и спланированных самим императором, более не существует, однако значительная часть украшавшей их скульптуры хранится в местном музее. При взгляде на нее очевидно, что император свободно пользовался изобразительными средствами Древнего Рима, предвосхищая Ренессанс, когда до наступления этой эпохи оставалось еще более ста лет. Еще больше бросаются в глаза классические фронтоны и пилястры его великолепного охотничьего замка Дель-Монте – огромного восьмиугольного здания с башенками, выстроенного из известняка на вершине отдаленного холма в Апулии. Однако, быть может, удивляться не следует. В конце концов, Фридрих был римским императором и исходил из того, что мы не должны забывать об этом.

С другой стороны, в политическом отношении он был неудачником. Он мечтал слить Италию и Сицилию в единое королевство в рамках империи со столицей в Риме; первостепенная цель папства, поддержанная городами и местечками Ломбардии, состояла в том, чтобы эта мечта никогда не стала явью. Императору не повезло в том отношении, что ему пришлось состязаться с двумя такими способными и целеустремленными людьми, как Григорий и Иннокентий, но в конце концов борьба не могла иметь иного исхода. Империя – даже ее германская часть – утратила силу и единство; на верность германских князей – и даже на их глубокую заинтересованность – более невозможно было рассчитывать. Что до Северной и Центральной Италии, то города Ломбардии раз и навсегда перестали подчиняться пустым угрозам имперской власти. Если бы только Фридрих признал этот факт, угроза в адрес папства оказалась бы устранена, и его возлюбленное Сицилийское королевство продолжало бы существовать. Увы, он отверг эту истину и в результате не только потерял Италию, но и подписал своей династии смертный приговор.