Текст книги "Срединное море. История Средиземноморья"

Автор книги: Джон Джулиус Норвич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 50 (всего у книги 53 страниц)

Дело Хелен Стоун создало организации именно ту международную известность, в которой она нуждалась. Взоры великих держав обратились к Македонии, и османское правительство со вздохом вновь стало слушать нотации западных послов о важности дальнейших реформ в балканских странах; эти поучения звучали еще более весомо в условиях, когда количество взрывов бомб в Фессалониках и других местах резко увеличилось. [391]391
  Европа также испытала глубокое потрясение вследствие массовых убийств среди армянских подданных султана. Они начались в 1894 г.; согласно подсчетам, к концу года число жертв насчитывало минимум 30 000 человек.


[Закрыть]Однако все державы, кроме одной, по существу, оставались сторонниками сохранения правления турок. Лишь Британия хотела, чтобы османские войска полностью покинули эту область.

Державы, однако, не до конца осознавали, что султан столкнулся с более неотложными проблемами. Самую важную из них создало еще одно тайное общество, на этот раз образовавшееся прямо под боком, – младотурки. Сформировалось оно, по-видимому, также в последнее десятилетие XIX в. – говорят, правда, что на самом деле первую ячейку студенты-медики создали еще в 1889 г., – и хотя никоим образом нельзя утверждать, что ее члены поголовно были военными, практически все принадлежали к офицерской молодежи. На этом раннем этапе они не стремились уничтожить Османскую империю – они хотели только реформ, и в особенности вестернизации. Тем не менее эта организация таила в себе возможную угрозу и с течением времени доставляла все больше беспокойства тайной полиции Абдул-Хамида. Отчасти это беспокойство было вызвано тем фактом, что младотурки нашли исключительно удачные возможности для пополнения своих рядов на Балканском полуострове, особенно в Македонии, привнеся еще один фактор в область, которая быстро становилась похожа на кипящий котел. Там многие основали собственные организации. Одна из них, появившаяся в 1906 г., называлась Ватан, или Движение за отечество. Ее создал двадцатипятилетний капитан штаба; родившийся в Фессалониках, он за политическую деятельность был выслан в отдаленный Дамаск. Его звали Мустафа Кемаль; через тридцать лет он стал известен всему миру под именем Ататюрка – Отца Турок.

Существовавшие внутри страны организации наподобие Ватан по необходимости являлись тайными; напротив, за пределами империи младотурки стремились к тому, чтобы их движение приобрело как можно более широкую известность. Они созвали свой первый конгресс в Париже уже в 1902 г.; второй прошел там же в декабре 1907 г. Именно после этого руководители организации дали ей имя – Комитет по объединению и прогрессу (КОП [392]392
  В отечественной историографии эта организация получила название «Османское общество единения и прогресса», или «Единение и прогресс». – Примеч. пер.


[Закрыть]), создали постоянно действующий секретариат и включили в свои ряды множество маленьких организаций (в том числе и Ватан), прежде чем те подверглись действию центробежных сил и начали соперничать друг с другом.

События достигли апогея в 1908 г., когда 3 июля некий майор Ахмед Ниязи, находившийся в глубоком тылу в Македонии, между Монастиром и озером Охрид, поднял своих людей на открытое вооруженное выступление. Многие младшие офицеры, дислоцированные в других пунктах в Македонии, присоединились к нему, КОП с энтузиазмом поддержал его, и к концу лета большая часть северной территории нынешней Греции восстала с оружием в руках. Войска, поспешно отправленные через Анатолию, почти тотчас же заражались господствующим настроением, и Абдул-Хамид понял, что должен действовать быстро, если желает удержаться на троне. 24 июля он объявил, что конституция 1876 г., действие которой было приостановлено, немедленно вступает в силу. За этим известием последовала общая амнистия для всех политических заключенных и ссыльных. Наконец 1 августа еще одним постановлением султан упразднил тайную полицию, отменил произвольные аресты, провозгласил право на заграничные путешествия, религиозное и расовое равенство и пообещал реорганизовать все существующие в стране органы управления.

Благодаря быстроте и масштабам реакции на происходящее султану удалось нанести КОП серьезный удар, но остальные его подданные ликовали. Они ожидали, что Абдул-Хамид будет продолжать неукоснительно держаться тех абсолютистских принципов, которые лелеял прошедшие двадцать два года, и что если он и пойдет на уступки, то их из него придется просто «выжимать». Теперь внезапно случилось так, причем без единого выстрела (если не говорить о Македонии), что он буквально поднес им на блюдечке с голубой каемочкой куда больше, чем они смели надеяться. В ту пятницу он проследовал по улицам Константинополя через ликующие топы на молитву в соборе Святой Софии – после турецкого завоевания 1453 г. его превратили в мечеть. За четверть века он впервые набрался храбрости, чтобы пересечь бухту Золотой Рог.

Столь интенсивное развитие событий неизбежно оказало эффект далеко за пределами Османской империи. В Вене более всего беспокойства вызывала территория Боснии и Герцеговины. Хотя формально она принадлежала Турции, австрийцы уже много лет распоряжались в ней как в одной из своих провинций. Что, если окажется, что оттуда необходимо направить депутатов в новый двухпалатный парламент, открытие которого вскоре намечалось в Хираганском дворце? Правительство императора Франца Иосифа времени не теряло: 6 октября 1908 г., всего через неделю после имевших эффект разорвавшейся бомбы действий султана, оно издало постановление об аннексии Боснии и Герцеговины. За 24 часа до этого принц Фердинанд Саксен-Кобургский – ставший в 1887 г. князем Болгарским – избавился от османского сюзеренитета и объявил себя царем Болгарским (он вынужден был сменить этот титул на менее значимый и провозгласить себя королем; эту цену ему пришлось заплатить за то, что великие державы признали его несколько месяцев спустя). Тем временем Крит предпринял еще одну попытку осуществить свой долгожданный эвносис, хотя появление британской военной эскадры в критских водах послужило отрезвляющим напоминанием о том, что Британия не потерпит передачи власти, пока сама не будет готова к этому.

В Константинополе вскоре стало ясно, что события мирной революции зашли слишком далеко и развиваются слишком быстро. Исламские фундаменталисты, шокированные внезапным появлением на улицах женщин с неприкрытым лицами, начали кампанию за восстановление традиционных ценностей. С этой целью они создали так называемое Общество исламского единства, причем одним из членов-основателей стал четвертый сын султана. Ходило множество слухов о том, что оно получает финансовую поддержку из Йылдыза, однако они ни разу не подтвердились. В апреле 1909 г. еще одна демонстрация студентов-теологов – к ней, что удивительно, присоединилась часть войск из местных гарнизонов – пошла еще дальше, требуя отставки правительства и его замены сторонниками исламского фундаментализма, которые установят режим в строгом соответствии с законами шариата и усилят авторитет султана за счет придания ему религиозной роли Калифа. Абдул-Хамид одобрил эти требования (общественность сочла, что он сделал это, пожалуй, слишком охотно).

Тем самым он подписал себе приговор. В новом парламенте немедленно начались волнения. Был издан манифест, формально осуждающий действия султана. Он вновь уступил – но слишком поздно. Конституционное правление, наслаждаться которым теперь надеялись турки, нельзя было вверить властителю, который немедленно склонял голову при легком дуновении ветерка. 27 апреля 1909 г. Абдул-Хамид был низложен. О том, чтобы отправить его, подобно двум его предшественникам, в Хираганский дворец, теперь заполненный парламентариями, не могло быть и речи: вместо этого было решено отправить его в изгнание. Услышав эту новость, султан упал замертво в объятия своего главного евнуха. В ту же ночь с двумя принцами, тремя женами, четырьмя наложницами, пятью евнухами и четырнадцатью слугами его посадили в поезд, который примерно через 24 часа доставил его в город, где по иронии судьбы начались все его бедствия, – Фессалоники.

С исчезновением Абдул-Хамида со сцены Турция переменилась. Его единокровный брат и преемник Мехмед V, которому было шестьдесят четыре года, провел полжизни в отчасти вынужденном уединении, утешаясь огромным количеством алкоголя и полками наложниц. Он был неглуп и весьма начитан в персидской литературе, но полностью неспособен как правитель; правда, эта помеха практически не имела значения, поскольку его никогда не просили об этом. Теперь власть – по крайней мере теоретически – находилась в руках парламента. Сразу же последовало множество реформ во всех областях. В некоторых сферах ограничения сохранялись (это касалось, в частности, свободы печати и собраний); тем не менее если бы новому правительству было дано несколько лет мира и стабильности, оно могло бы многого достичь.

Увы, все вышло иначе. Дряхлая империя была слишком разобщена – и, откровенно говоря, слишком велика. В ней существовало чересчур много национальных меньшинств, чувствовавших себя, так сказать, гражданами второго сорта. Македония оставалась кровоточащей раной; в 1910 г. восстала Албания; последовали серьезные беспорядки в Армении; мусульмане из Сирии и Ливана основали движение младоарабов по образцу младотурок, тогда как их собратья на Аравийском полуострове и в Хиджазе инициировали волнения, вскоре вызвавшие беспокойство у константинопольского правительства – настолько серьезное, что ему пришлось направить большую часть своих гарнизонов, расквартированных на территориях, которые теперь составляют Ливию, в мятежные районы. В результате контроль Турции над отдаленными районами североафриканского побережья значительно ослаб, и итальянцы увидели в этом свой шанс.

В течение тридцати прошедших лет – с того момента как Франция оккупировала Тунис в 1881 г. – итальянцы бросали на Ливию жадные взгляды. Уход турецкой оккупационной армии, за исключением контингента численностью около 3000 человек, убедил их, что пришло время действовать; если они промедлят, можно не сомневаться, что французы вторгнутся с запада, расширив свою сферу влияния от Марокко до границ Египта. К лету 1911 г. стало ясно, что итальянские войска готовятся к нападению, а единственное, что могло сделать турецкое правительство, это убедиться, что местные племена хорошо обеспечены оружием и снаряжением.

Когда момент настал – это произошло 27 сентября 1911 г., – последовала процедура, старая как мир: итальянцы предъявили ультиматум со множеством преувеличенных обвинений в сочетании с заведомо неприемлемыми требованиями; затем, когда они были отвергнуты, последовало немедленное объявление войны. 28 сентября итальянские войска осуществили одновременную высадку в Триполи, Бенгази, Дерне и Тобруке. Высадка сопровождалась первыми в истории авиационными рейдами: пилоты первых бипланов низко пролетали над своими целями и вручную сбрасывали на них маленькие бомбы. Против такого перевеса в силах турки мало что могли сделать. На внутренних территориях, однако, сложилась обратная ситуация. Интервенты, совершенно не представлявшие, как вести войну в условиях пустыни, не могли соперничать с представителями местных племен, и их попытка проникнуть далеко в глубь материка полностью провалилась. Но и частичного успеха оказалось довольно: 5 ноября итальянское правительство объявило о формальной аннексии Триполитании и Киренаики. Через пять месяцев, в апреле 1912 г., оно пошло значительно дальше: итальянская морская эскадра обстреляла форты, защищавшие вход в Дарданеллы. Когда ей не удалось захватить вход, она повернула обратно и заняла Родос и прочие острова Додеканесского архипелага, которые в течение предыдущих четырехсот лет были частью Османской империи.

Было очевидно, что империя зашаталась. Если Италия, ставшая единым национальным государством менее сорока лет назад, могла нанести ей такой ущерб, это, несомненно, означало, что путь открыт и для всех прочих врагов, и они могут действовать в своих интересах. К концу лета Сербия, Греция, Болгария и Черногория сумели отрешиться от существовавших между ними разногласий и образовать Балканский союз с целью изгнать турок с Европейского континента раз и навсегда. Военные действия начались в октябре, и неделю спустя в условиях численного превосходства над турецкими войсками в соотношении два к одному османское правительство в панике заключило мир с Италией, по условиям которого оно признавало власть последней над Триполитанией и Киренаикой в обмен на возвращение Додеканесских островов (итальянцы согласились на этот пункт, но так и не выполнили его). К концу ноября болгары заняли Фракию, сербы – Косово, Монастир, Скопье и Охрид, и, что важнее всего, в руках греков оказались Фессалоники – важнейший порт Средиземноморья. [393]393
  Бедный Абдул-Хамид вместе с семьей поспешно взошел на борт немецкого парохода «Лорелея» и вернулся в Стамбул, где провел оставшиеся шесть лет жизни в Бейлербейском дворце на Босфоре.


[Закрыть]

В декабре наступила пауза: Болгария, Сербия и Черногория договорились о перемирии – со стороны Греции последовал подчеркнутый отказ, – и за пять дней до Рождества в Лондоне открылась мирная конференция. Однако незавершенных дел оставалось слишком много, и в начале февраля 1913 г. война разразилась вновь. В середине апреля последовало новое перемирие, и 30 мая в Лондоне состоялось подписание мирного договора. Турция лишалась Крита (Греция официально аннексировала его 13 декабря), Македонии, Фракии, Албании и большей части принадлежавших ей островов в Эгейском море. От «Турции в Европе» остался лишь Константинополь и прилегающая к нему территория – чуть больше половины той области, которую город занимает в наши дни. Современная граница, проходящая сразу за Эдирне, появилась в результате событий, известных под названием Второй балканской войны, продолжавшейся всего одну-две недели. Виновниками ее стали болгары: недовольные приобретениями греков и сербов в Македонии, ранним утром 29 июня (того же 1913 г.) они внезапно напали на своих бывших союзников, к которым вскоре присоединилась Румыния. Турки решили организовать вторжение, и некий майор Энвер – впоследствии Энвер-паша – сломя голову промчался со своей кавалерией через Фракию к Эдирне и взял город без единого выстрела. То было отважное и успешное предприятие, но оно не могло скрыть того факта, что менее чем в течение года Османская империя потеряла четыре пятых владений в Европе и более двух третьих частей своего европейского населения.

Ответственность за эти потери, согласно общему мнению, несла армия. Очевидно, она нуждалась в широких преобразованиях и реконструкции. Людям не платили месяцами; все были измучены, многие голодали, и боевой дух упал настолько, что войска находились на грани мятежа. Флот также безнадежно устарел и был в ужасном состоянии. Говорят, что первые немецкие офицеры, прибывшие, чтобы вновь привести армию в порядок, ужаснулись, узнав, что в турецком языке нет слова, обозначающего техническое обслуживание.

Само собой разумеется, немцы знали свое дело. В течение нескольких лет кайзер Вильгельм II стремился, так сказать, осуществить мирное наступление на Востоке. Подобно главам ряда других держав он слышал об открытии огромных месторождений нефти в Месопотамии и жаждал получить согласие султана на постройку продолжения железной дороги Берлин – Константинополь на восток до Багдада. Впервые он нанес официальный визит в Константинополь, прибыв туда на своей яхте «Гогенцоллерн» на следующий год после восшествия на престол в 1889 г.; во время второго посещения в 1898 г. он и Абдул-Хамид пересекли Босфор и торжественно открыли великолепный новый Азиатский вокзал в Гайдарпаше. Затем он приплыл в Палестину, где 29 октября 1898 г. торжественно въехал в Иерусалим, став первым германским императором, совершившим это после Фридриха II (тот побывал в Иерусалиме в 1229 г.). Он ехал на угольно-черном скакуне, облаченный в парадную форму, в каске, увенчанной золотым орлом. Возможно, он производил слегка забавное впечатление – «мерзкое», как написала императрица Мария Федоровна своему сыну, царю Николаю II, – однако оно, несомненно, не дало легко забыть Вильгельма. Теперь же, 30 июня 1913 г. – в самый день неожиданного нападения болгар, – кайзер назначил генерала Отто Лимана фон Сандерса главой германской военной миссии в Константинополе.

Однако мы так и не узнаем, чего суждено было достичь этой миссии. Спустя год, почти день в день, эрцгерцог Франц Фердинанд пал жертвой пули убийцы в Сараево – и всю Европу охватила война.

Глава XXXII
ВЕЛИКАЯ ВОЙНА

Как известно, Первая мировая война велась главным образом в окопах северной Франции и Бельгии. [394]394
  Это утверждение остается на совести автора. Отнюдь не менее известно, что Первая мировая война велась также в окопах Галиции, Польши и Восточной Пруссии на русском фронте, причем с таким же ожесточением и упорством, что и на западном фронте. – Примеч. пер.


[Закрыть]Она ни в коей мере не была войной средиземноморской. И тем не менее трижды вырывалась на просторы Средиземноморья, чтобы нанести удар по врагу на Востоке – Османской империи. В первом случае это была злосчастная операция по захвату Дарданелл и Галлиполийского полуострова; во втором – высадка войск Антанты близ Салоник; в третьем – события в Палестине.

27 декабря 1914 г. Уинстон Черчилль, в то время первый лорд Адмиралтейства, направил на имя премьер-министра Герберта Генри Асквита обстоятельную записку. В ней он утверждал, что война зашла в тупик. Обе враждующих стороны так хорошо окопались, что продвижение вперед даже на несколько сот ярдов может стоить нескольких тысяч убитых. Необходимо перенести боевые действия на новый театр войны. «Неужели у нас нет других вариантов, кроме как отправить наших солдат грызть колючую проволоку во Фландрии?» – спрашивал Черчилль. По его мнению, вариантов было два. Вторжение и оккупация Шлезвиг-Гольштейна с целью вынудить Данию присоединиться к Антанте и «открыть» Балтийское море для союзного флота; тогда русские смогут высадить свои войска в 90 милях от Берлина. Несомненно, этот сценарий представлялся ему более предпочтительным.

Впрочем, он предложил еще один проект, более амбициозный и впечатляющий: вторжение на Галлиполийский полуостров, контроль над которым позволил бы Королевскому ВМФ прорваться через Дарданеллы в Мраморное море. Встав на якорь у входа в бухту Золотой Рог, эскадра могла бы создать угрозу бомбардировки Константинополя – угрозу довольно серьезную ввиду узких улиц и полуразвалившихся деревянных домов старого города. Разрушение Галатского моста отрезало бы Перу от Стамбула; два единственных в Турции военных завода были расположены на побережье, что делало их удобной мишенью для британской корабельной артиллерии. Все это должно было заставить правительство султана просить о перемирии, после чего можно было бы, как полагал Черчилль, без особого труда убедить все еще сохранявших нейтралитет Грецию, Румынию, Сербию [395]395
  Грубая ошибка автора: Сербия стала первой жертвой и первым участником Первой мировой войны. 28 июня 1914 г. группа боснийско-сербских радикалов, связанных с представителями сербского офицерства из организации «Объединение и смерть», совершили убийство эрцгерцога Франца Фердинанда, наследника престола Австро-Венгрии. Австрийские власти возложили ответственность за это убийство на Сербию и предъявили ей ультиматум. Отказ сербского правительства выполнить одно из условий ультиматума стал поводом к началу Первой мировой войны. Боевые действия между Австро-Венгрией и Сербией начались в ночь с 28 на 29 июля 1914 г., т. е. за три дня до официального начала Первой мировой войны, которое пришлось на 1 августа 1914 г. – Примеч. пер.


[Закрыть]и Болгарию сделать свой выбор в пользу Антанты. Это был типичный «черчиллевский» план, который в случае успеха значительно приблизил бы конец войны. [396]396
  Главной целью Дарданелльской операции было установить непосредственную оперативную связь Антанты со своим восточным союзником Российской империей, которая после вступления Турции в октябре 1914 г. на стороне Центральных держав (Германии и Австро-Венгрии) оказалась прерванной и поддерживалась только как канал военного снабжения через отдаленные морские порты Архангельск и Владивосток. – Примеч. пер.


[Закрыть]Однако он не увенчался успехом – и вот уже почти столетие военные историки пытаются понять, почему план, который вначале был столь многообещающим, обернулся самым тяжелым поражением Британии за всю войну.

Представляется, что главной проблемой явилось отсутствие согласованного общего плана действий. Изначально Черчилль планировал комбинированную операцию на суше и на море, однако к середине января 1915 г. уже отстаивал идею нанесения удара исключительно силами ВМФ, несмотря на яростные возражения первого морского лорда, своего друга (который, правда, время от времени становился для него объектом особой ненависти), адмирала сэра Джона Фишера. Только месяц спустя, менее чем за неделю до того, как эскадра начала обстрел Дарданелл, было принято решение об отправке на помощь флоту сухопутных войск. Это было обусловлено главным образом тем фактом, что Черчилль, который вложил в этот план всю свою энергию и энтузиазм, являлся всего лишь министром кабинета, ответственным исключительно за действия флота. Он не мог распоряжаться сухопутными войсками; тот, кто мог, – лорд Китченер, государственный секретарь по военным делам и военный министр, – проявлял нерешительность; премьер-министр испытывал те же сомнения, только в еще большей мере. Если бы Черчилль обладал тогда тем же авторитетом, которым пользовался двадцать пять лет спустя, Галлиполийская операция могла бы закончиться совершенно иначе.

Впрочем, что касается ВМФ, то здесь вся власть была в его руках; благодаря ему флот, состоявший из британской и французской эскадр, представлял собой величайшую по мощи армаду из всех, когда-либо виденных в Средиземноморье. Помимо крейсеров, эсминцев и менее крупных судов, в состав британской эскадры входили 15 линкоров, в том числе недавно сошедший со стапелей линкор «Королева Елизавета», чьи пятнадцатидюймовые орудия, каких не было ни на одном военном судне, делали этот линкор, вероятно, самым мощным из всех кораблей, которые состояли на вооружении в те времена. Большинство остальных судов были оснащены двенадцатидюймовыми орудиями, однако они одни с легкостью превосходили все то, чем могли похвастаться турки, засевшие в расположенных по берегам пролива 11 фортах, которые представляли собой их главное средство обороны. К этой уже самой по себе внушительной мощи французы добавили еще четыре линейных корабля и несколько вспомогательных судов.

К 18 февраля 1915 г. объединенная эскадра заняла боевые позиции, а на следующее утро, в 9 часов 51 минуту, началась бомбардировка. Она продолжалась в течение целого дня; эскадра медленно курсировала вдоль побережья, обстреливая форты с близкой дистанции. Тем временем тральщики делали свое дело, расчищая вход в пролив от мин. К наступлению сумерек решающий успех все еще не был достигнут. Командующий союзной эскадрой вице-адмирал Сэквил Карден понял, что, если его корабли не смогут подойти ближе к целям, им не удастся добиться даже минимального результата. На беду, той ночью погода испортилась, и волнение на море сделало ведение прицельной стрельбы невозможным. Лишь по прошествии пяти дней шторм стих и боевые действия возобновились. 25 февраля заместитель Кардена контр-адмирал Джон де Робек вошел в пролив, и защитники побережья отступили на север. В течение следующих нескольких дней небольшие группы матросов и морских пехотинцев высаживались на европейский и азиатский берега, подавляя сопротивление турок там, где они его обнаруживали, однако большая часть территории казалась покинутой. 2 марта Карден телеграфировал в Лондон, что при хорошей погоде он надеется через две недели быть в Константинополе.

Какое заблуждение! Вскоре он убедился в том, что Дарданеллы представляли собой одно сплошное минное поле; вражеская артиллерия не позволила тральщикам выполнить их работу, а флот не мог заставить пушки замолчать, пока не были обезврежены мины. Спустя две недели, вместо того чтобы бросить якорь у стен Константинополя, Карден с нервным срывом плыл обратно в Лондон. В должности командующего эскадрой его сменил де Робек, который пошел на штурм пролива 18 марта; увы, его постигла неудача – главным образом из-за минных заграждений, которые не были заранее обезврежены; на минах подорвались французский и два британских корабля. Де Робек не знал (хотя мог бы предполагать), что турецкие батареи в тот момент испытывали острую нехватку боеприпасов и едва ли могли надеяться на то, что в скором времени их получат. Он знал лишь о своих тяжелых потерях и о том, что Константинополь был от него так же далек, как и прежде. Что касается турок, то их шестидесятитысячный корпус, умело размещенный на позициях своим командующим, генералом Лиманом фон Сандерсом, впервые за много лет одержал победу над флотом его величества, который в течение долгого времени казался непобедимым не только туркам, но и всему остальному миру. Константинополь был спасен от британских «клешней». Турки вновь могли ходить с высоко поднятой головой.

Только теперь большинству в британском руководстве стало ясно, что с помощью одного флота добиться решающего успеха невозможно. Как писал адмирал Фишер Дэвиду Ллойд Джорджу, «кому-то рано или поздно придется высадиться в Галлиполи». К середине марта Китченер скрепя сердце согласился выделить дислоцированную в Англии 29-ю дивизию (всего около 17 000 человек), а также дивизии из Австралии и Новой Зеландии (еще 30 000 человек), которые ждали дальнейших распоряжений в Египте. Кроме того, были выделены одна французская дивизия (16 000 человек) и королевская флотская дивизия (10 000 человек). Командиром этого контингента Китченер назначил своего старого приятеля со времен войны с бурами, генерала сэра Иена Гамильтона. Было решено, что войска соединятся на острове Лемнос, где они должны были, получив свое имущество и снаряжение, уточнить планы предстоящей операции.

Однако на Лемносе их ждала очередная неприятность. Те, кто снаряжал транспортные суда, прибывшие из Англии, вовсе не думали о военнослужащих, для которых эти грузы были предназначены. Так, лошади и орудия прибыли на одном судне, седла, упряжь и боеприпасы – на другом. О десантных судах, по-видимому, и вовсе забыли. На кораблях было немало тяжелых грузовиков – несмотря на тот факт, что на Галлиполийском полуострове отсутствовали дороги. Кажется, в войсках даже не было ни одной более или менее точной карты или чертежа той местности, на которой им предстояло вести боевые действия. Наконец пребывание войск и снаряжения на Лемносе было признано нецелесообразным, в результате чего все пришлось вновь погрузить на суда и отправить в Александрию, где экспедиционный корпус мог перегруппироваться и подготовиться к грядущим боям. Теперь уже не оставалось никаких сомнений в том, что объединенные силы будут готовы к выступлению в лучшем случае не раньше середины апреля. Так в распоряжении Гамильтона оказалось около трех недель, для того чтобы подготовить и спланировать самую амбициозную сухопутно-морскую операцию в истории войн.

Что касается снаряжения флота, то ему в этом отношении повезло немногим больше. В его состав вошли новые эсминцы наряду с тремя макетами линкоров, представлявшими собой жалкие посудины, оснащенные декоративными надстройками и деревянными пушками, которые должны были служить приманкой с целью заставить германский флот выйти в открытое море и дать бой. [397]397
  Алан Муэрхед пишет, что один из этих кораблей был «впоследствии торпедирован немецкой подлодкой у берегов Мальты и немало озадачил германских подводников. Когда судно затонуло, его деревянные орудийные башни и двенадцатидюймовые пушки плавали на поверхности».


[Закрыть]Королевские ВВС были представлены бригадным генералом авиации Чарлзом Самсоном. Когда его 30 самолетов были распакованы, оказалось, что 25 из них не смогут подняться в воздух; для остальных, впрочем, был предусмотрен комплект бомб, которые должны были сбрасываться с борта вниз самими летчиками. Если где-то авиация и получила должное применение, так это в разведке. Данные аэрофотосъемки вражеских батарей с прикрывавшими их широкими полосами проволочных заграждений повергли Гамильтона в мрачное расположение духа.

Столь долго откладывавшаяся высадка наконец началась ранним утром 25 апреля. Англичане высадились у мыса Геллы на западной оконечности полуострова, части из Австралии и Новой Зеландии – в небольшой бухте, впоследствии известной как бухта АНЗАК [398]398
  Так называли солдат совместного Австралийского и Новозеландского армейского экспедиционного корпуса в годы Первой мировой войны. – Примеч. пер.


[Закрыть](всего около 13 миль вдоль северного побережья). Тем временем французы высадились на южном побережье в районе Кум-Кале. Оборонявшиеся турки, несмотря на превосходство врага в живой силе и артиллерии, подвергаясь непрерывному обстрелу с кораблей, оказывали упорное сопротивление. Войска союзников сражались не менее доблестно, однако стоявшая перед ними задача была осложнена странным решением Гамильтона и двух подчиненных ему генералов, Айлмера Хантер-Вестона и сэра Уильяма Бердвуда (командовавших соответственно британскими частями и АНЗАК), оставаться на побережье в течение первых критических часов после высадки. Когда же сигнальная система стала выходить из строя, в результате чего почти сразу же союзные войска остались без связи, каждое подразделение оказалось предоставлено самому себе и не располагало сведениями о том, что происходило на соседних участках. К концу первого дня, после тяжелых потерь с обеих сторон, силы вторжения в массе своей были все еще прижаты к побережью.

Каждого, кому довелось побывать на Галлиполийском полуострове, должна была поразить ярко выраженная враждебность этих мест. Они преисполнены театрального великолепия: равнина, на которой некогда стояла Троя, простирается к югу от Дарданелл, западнее из моря вырастают острова Имброс и Самофракия. Однако побережье, представляющее собой, по сути, цепь небольших бухт, изобилует мелями и ущельями, над которыми нависают отвесные скалы, почти перпендикулярно возвышающиеся всего лишь в нескольких ярдах от берега; они изрезаны расселинами с крутыми обрывами и столь густо покрыты кустарником и зарослями папоротника, что во многих местах совершенно непроходимы. Поэтому турки, засевшие на высотах и скрытые в густой растительности, имели перед собой отличный сектор обстрела, целя в союзников, теснившихся внизу, на побережье.

Удивительно, как те, кто планировал эту операцию, могли верить в то, что у нее есть хотя бы минимальный шанс на успех? Гамильтон и несколько его старших офицеров провели поверхностную разведку, немного проплыв на эсминце вдоль берега; кроме того, в их распоряжении имелось несколько фотоснимков, сделанных с воздуха. Однако никто не располагал точными картами, не говоря уже о том, что были участки местности (особо назовем бухту АНЗАК), вообще не отмеченные на карте. Тем не менее когда австралийские и новозеландские части высадились на побережье в те ранние часы воскресного утра, они сражались как тигры. Некоторым из них удалось штыками проложить проход сквозь заросли, и к восьми часам утра казалось, что в нескольких местах турки обратились в бегство. Однако в этот момент на сцену вышел один из полудюжины наиболее выдающихся людей XX столетия.

Мустафа Кемаль (он уже появлялся ненадолго в предыдущей главе) теперь, в тридцатичетырехлетнем возрасте, был командиром дивизии. Поспешив с одним батальоном навстречу союзному десанту, он в одиночку остановил группу своих отступавших соотечественников, а затем одной только силой убеждения заставил их повернуть обратно и сражаться; после этого, осознав, что сражение было гораздо более серьезным и крупномасштабным, нежели он себе представлял, на свой страх и риск вызвал отборный турецкий полк и одно из арабских подразделений. Поступив таким образом, он, безусловно, превысил полномочия, однако своему командованию о принятом решении он сообщил не раньше полудня. К этому времени развитие событий показало, что он был прав; к своим подчиненным он вернулся уже в ранге командующего всеми войсками, противостоявшими войскам АНЗАК.

В течение всего дня он сдерживал натиск противника, и войска из доминионов, которым удалось немного продвинуться в глубь вражеской территории, стали откатываться обратно к морю. Только теперь Бердвуд, к своему ужасу, понял, что осуществил высадку десанта не там, где следовало бы. Он надеялся найти береговую полосу протяженностью как минимум в милю, однако вместо этого нашел бухту, протяженность которой составляла немногим более половины, причем между морем и скалой было лишь около 30 ярдов. Сюда должно было направляться все: орудия, боеприпасы, разнообразное снаряжение, транспортные лошади, а вскоре и бесконечный поток носилок с убитыми и ранеными. Вечером того же дня он направил донесение командующему с просьбой разрешить отход с позиций и эвакуацию войск.