Текст книги "В поисках Эдема"
Автор книги: Джоконда Белли
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 19 страниц)
Мелисандру окружала зелень. Она была изумлена, когда заметила, что находится у подножия горы, которую было видно из Вивили. Наконец ее дыхание пришло в норму. Мурашки пробежали по ее коже. Это, наверное, испарялся пот. Внезапно послышался голос попугая: «Север, север», – четко прозвучало где-то поблизости.
Мелисандра вскочила на ноги, вздрогнула от возбуждения, заметив неподалеку птицу. Пошла к попугаю, который, казалось, поджидал ее на ветке куста. Медленно преодолевая это расстояние, она хотела убедиться, что прозрачный, чистый, мягкий воздух, свежий ветер были не плодом ее воображения.
«Васлала», – слетело с ее губ. Окружающая зелень, насыщенные, сверкающие зеленые краски были уже не теми, что в первозданной сельве, это был иной пейзаж: сад, в котором был очевиден кропотливый труд человеческих рук.
Глава 47
Мелисандра последовала за попугаем, который пролетал некоторые короткие дистанции, а другие проходил пешком, поворачивая то направо, то налево на своих неуклюжих лапах, путаясь своими длинными когтями в высокой траве.
Внучка поэта шла за ним, пребывая в состоянии, граничившем между пылким восторгом и страхом, то ускоряя шаги, то отставая, задумавшись о чем-то.
У нее тряслись руки от страха сделать какое-то неосторожное движение. Была опасность, что реальность с шумом обвалится на путаные хитросплетения ее воображения.
Попугай оставил сад позади и спустился по откосу, углубляясь в низкорослые кустарники, сквозь которые Мелисандре пришлось пробираться ползком, пока они не очутились в маленьком каньоне, где бежал мелкий ручеек, скользящий по гладким, круглым камням. Когда-то это была река. Золотая река, возможно, та, что улетела. Она прошла по руслу, слушая звук камней под ногами. Попугай прыгал, повторяя: «Север, север».
Сердце отчаянно колотилось, будто она снова бежала без остановки. Местность стала выше, каньон сменился чем-то вроде коридора, закрытого густой зеленью, окаймлявшего склон горы. В коридоре дул сильный таинственный ветер, который не просто дул в двух направлениях, но и вихрем кружил вокруг нее, не прикасаясь. Вспомнилась история дедушки об одежде, которая сохла в мгновение ока в Коридоре ветров. Ощущение было такое, будто находишься в самом сердце ласкового и игривого урагана, который, хвастая своей мощью, не отваживался, однако, растрепать ей волосы. Ветер подгонял попугая, позволяя ему пользоваться обрезанными крыльями и освобождая его от позора передвижения прыжками, словно какая-то курица.
Выйдя оттуда, Мелисандра снова ощутила присутствие человека: вокруг деревьев, кроны которых она не видела, в изобилии были посажены цветочные луковицы; растения с листьями, имевшими красные края, гигантские папоротники с широкими зубчатыми листьями, уткнувшимися в стволы. Хотя сельва, казалось, сохранила свою величавую стихийность, все же было очевидно заботливое и тактичное вмешательство человеческих рук, вносящих какие-то корректирующие мазки.
Коридор ветров заканчивался возле гигантской сейбы, пепельный прямой ствол которой поднимался высоко к небу, с изобилием могучих, витиевато перекрученных ветвей. Оставив позади сейбу, они еще довольно долго шли, огибая гору, спускавшуюся с правой стороны в ущелье, из которого выглядывали кроны и ветви невероятных деревьев. Наконец они вышли на тропинку, ведущую до левого склона горы, а затем попали на прогалину. Перед ними открывался горизонт. Мелисандра остановилась, поднесла руку ко рту. Прилив крови выдавал ее изумление.
Перед ней простиралась покрытая густой растительностью мирная маленькая долина с зелеными холмами, которые-то возникали, то терялись из виду, будто по телу земли пробежали мурашки. Посмотрев в левую сторону, она увидела красные кровли, выглядывавшие сквозь листву деревьев, возле длинной цепочки ветряных мельниц, расположенных подле речушки, где, по словам ее дедушки, он построил свой дом.
Она остановила торопливого попугая, который хотел продолжать свой путь, взяла его в руки, прижала к себе.
– Подожди, попугайчик, – прошептала она, присев на пенёк и опустив голову, – подожди. – Затем она сделала глубокий вздох, подняла глаза, вытерла слезы и снова двинулась в путь.
По ее подсчетам, сейчас должно было быть восемь, может, девять часов светлого, прекрасного утра. «Я добралась до Васлалы», – сказала она себе, почувствовав наконец мир и спокойствие, – неторопливо продолжала продвигаться вперед.
Глава 48
Мелисандра надеялась увидеть своих родителей в Васлале, надеялась, что волшебный здешний воздух донесет до них шаги приближающейся дочери, но никого не увидела. Ничего не понимая, она прошла по тропинкам, вихляющим между благоухающих, увитых зеленью изгородей, клумб, кустов, апельсиновых и лимонных деревьев, огромных кактусов, увешанных цветами насыщенного пурпурного цвета. Рядом с главной тропинкой, покрытой речными камнями, она увидела дорожки, идущие в разных направлениях, канал, выложенный глиняной черепицей, по которому бежала вода. Оглядела дома, расположенные не вдоль одной линии, а как позволяли деревья. Девушку поразили постройки из прочного дерева, стоящие на сваях, с террасами и мощными колоннами из дуба и массива красного дерева. Стволы многолетних деревьев прорастали прямо по центру некоторых из них, посреди комнат, объединенных мостиками. Эти домики имели причудливые геометрические формы, их необычные углы подчинялись требованиям почвы.
«Где же прятались местные жители?» – спросила она себя. Было такое ощущение, будто по воле самой матери-природы цветы были на своих клумбах, кусты – возле изгородей, буйная густая растительность не поднималась на ступеньки домов, вьюнок не пробирался в их окна. Попугай, успокоившись, сидел на ее плече.
Она принялась заглядывать в дома. Внутри царила атмосфера заброшенности и обветшалости. В ответ на ее приветствия – ничего. Должен же кто-то быть. «Моя мать, – повторяла про себя Мелисандра, – мой отец». Должен же был кто-то появиться и убедить ее в реальности происходящего.
Она открыла дверь одного из домов. Это не составило труда. С дверной рамы посыпалась пыль. Сквозь дымовую завесу летающей на свету пыли она увидела потускневшую мебель; на двери была прибита табличка: «Маркое».
Стул скрипнул под ее тяжестью, покачнулся.
Внучка поэта столько раз представляла себе лица этих людей, не только лица своих родителей, но и лица остальных, этого Маркоса например. Счастливые лица, по которым можно прочитать будущее, то, чем должно стать человечество, когда оно избавится от гнева и подлости. С этими образами она жила до этого дня, одержимая Васлалой, будто весталка в светлом храме этой искупительной идеи, тайно готовясь, пытаясь сплести нить, которая привела бы ее сюда, извлекая, точно паук из желудка, решимость оставить реку, дедушку, Хоакина, оставить себя саму, свою рассудительность, практичность, чтобы отправиться на поиски Святого Грааля через леса с мертвыми рыцарями и трупами погибших от взрыва. Она боролась, чтобы найти и принять в себе свою иную сущность: сущность романтической героини, верующей, горячей, преданной своему потаенному желанию беспрерывных поисков, потому что эта утопическая мечта всегда и очень упорно преследовала ее.
Она поднялась, взяла попугая, прогуливавшегося по комнате, оставлявшего следы от своих лап на пыльном полу. Вода в канале должна привести ее к той речушке. Она должна узнать дом. Возможно, там найдется ключ к разгадке. Она вышла. В воздухе пахло жасмином.
В центре она увидела то, что, наверное, было советом старейшин – восьмиугольное открытое пространство с длинными столами, со скамьями, с деревянной кухней.
Ей не сложно было найти речушку, о которой говорил дедушка. «Север, север», – снова повторял попугай своим резким, гортанным голосом. Мелисандра скрестила руки на груди, почувствовав холод. Медленным шагом прошла вперед, глядя на кристально чистую воду, белые кувшинки, папоротники. Васлала действительно прекрасна. Ее сторожили четыре сейбы. Она представила себе мелодию флейты – такой была Васлала: пасторальная, в то же время современного вида и странная. Мелисандре казалось, что она находится не в Васлале, а где-то в другом месте. Эти постройки с замысловатыми геометрическими формами, чистое, открытое пространство поразили девушку.
Она увидела дом, террасу над водой, о которых говорил дедушка. Она ускорила шаг. Попугай слетел с ее плеча и начал подпрыгивать, размахивая крыльями, шумный, возбужденный. Возможно, попугай думал, что снова увидит Энграсию.
В доме явно жили. Никого не было видно, но признаки жизни бесспорны: никакой запущенности, ветхости. Грубо сколоченная мебель покрыта светлыми накидками – некоторые потерты, но все – чистые. Помещение было маленьким, на столах стояли глиняные вазы неправильной формы с цветами, встречавшимися здесь повсюду. Из деревянной кухни, расположенной на угол от комнаты, служившей гостиной, столовой, кабинетом, шло тепло. Чуть поодаль, в глубине комнаты грубая деревянная лестница вела, без сомнения, в спальню и ванную комнату. На одном из столов виднелись книги и целая гора бумаг, аккуратно сложенных, с тяжелым камнем из реки, положенным сверху этой кипы. Мелисандра зашла, даже не подумав постучать и объявить о своем приходе. Она переступила через порог открытой двери. Тишина.
– Привет, – сказала она, но ответа не последовало.
Она подошла к письменному столу, увидела сложенные листы бумаги, бабочек, наколотых на булавки, высушенных скарабеев, выставленных в ряд на полке, бабушкину фотографию, пожелтевшую, прибитую гвоздиком к стене. Ее знобило. Она взяла одно из покрывал и накрыла себе плечи, провела рукой по мебели, словно та могла объяснить ей эту загадку.
Она не знала, сколько времени просидела там, неподвижно, в ожидании.
Наверное, она задремала, потому что, когда проснулась, увидела перед собой женщину, которая смотрела на нее такими же глазами, как у нее.
Глава 49
Слышалось шумное журчание ручья. Лицо собиралось в ее памяти по осколкам. Забытые образы, выцветший портрет снова обретал краски. Мелисандра застыла, словно зачарованная, глядя на хозяйку дома. Это была она сама. Она перед своим будущим отражением в зеркале после несколько десятилетий. Неподвижная женщина стояла в тихой комнате.
– Здравствуй, Мелисандра, – наконец сказала женщина хриплым голосом.
– Здравствуй, – ответила Мелисандра.
Женщина наклонилась, села на колени возле стула.
Они медленно приближались друг к другу не для того, чтобы тотчас броситься в объятия, а чтобы почувствовать запах, признать друг друга в длительной, напряженной церемонии кошек, когда мать со своей нежностью, не говоря ни слова, прокладывала себе дорогу, пристально глядя на нее, трогая ее, произнося, наконец, снова и снова: – «Мелисандра. Я знала, что однажды ты придешь, Мелисандра». Мелисандра позволяла ласкать себя. В какой-то момент ее тело ослабило сопротивление, и она обняла женщину, положила голову ей на плечо и закрыла глаза. Когда ей захотелось ответить на ее ласки, сказать ей «мама», «мамочка», на нее нахлынули воспоминания о нехватке материнского тепла, какое-то протяжное мычание горечи вырвалось изнутри нее. Вместо слов она издала звук своих печалей от ужаса бесконечных ночей, когда она звала ее, отказавшись от чужих объятий, пытавшихся заменить мать. Это был гневный и бессильный плач, невыразимая пустота в абсолютной неспособности понять ее, боль и первичная дерзость, которую она никогда до этого момента в себе не признавала, когда страдала от нее.
Мать, тихонько плача, утешила ее, покачала на своих руках, прошептала, напела колыбельные за все это долгое время.
– Где мой папа? – спросила Мелисандра позднее, сидя на диване с чашкой кофе, который подала ей мать.
– Умер почти четыре месяца назад. Он очень устал, долго болел. Он был бы очень рад увидеть тебя. Но, может, так оно и лучше… Хотя я все равно по нему скучаю.
Она встала. Показала ей пожелтевшие фотографии ее отца в молодости. Мелисандра обратила внимание на руки женщины: морщинистые, сильные, такие же, как у бабушки. Мать не спрашивала о дедушке, а у Мелисандры накопилось столько вопросов. «Спокойно, – сказала она себе. – Еще будет время». Обе устали. Мать двигалась с какой-то тяжестью, которая – Мелисандра чувствовала – была ей не присуща. Она заметила ее широкие плечи. Они были одинаковые и в то же время какие-то разные. В окне она увидела сумерки.
– Где все остальные? – спросила она. – Как так получилось, что в Васлале никого нет?
Со временем она все ей объяснит, успокоила мать. Ведь дочь останется с ней хотя бы на эту ночь, правда же? Было уже поздно, скоро стемнеет и лес станет опасным. Мать передвигала горшки на кухне, брала дрова. Мелисандра встала. Ей хотелось бы сходить умыться на реку, сказала она. Выйдя из дома, она снова почувствовала прохладный ветер, кружащий вокруг нее, поднимающий листья с земли, качающий ветви деревьев. В розово-пурпурном небе виднелись первые звезды. Она подошла к берегу реки, села на колени на камни и опустила руки в воду. Заметила линии на своих белых, почти прозрачных ладонях. На них было написано, что она найдет свою мать. Она всегда это знала, ее сердце мудрее разума. Тяжело было признать теперь, что то, что она нашла мать, ничего не решит. Для нее мать всегда будет отсутствовать. Невозможно было наложить заплаты на разорванные семейные узы. Мелисандра не чувствовала ни обиды, ни упрека. Они стали чужими друг другу существами с того момента, как была перерезана соединяющая их пуповина. Но ей хотелось понять ее. Необходимо было понять ее, чтобы освободиться от боли, которая соединяла их с матерью.
Она умыла лицо и вернулась в дом. Темнота спускалась головокружительной волной, поглощая свет своей пастью. Внутри пахло кориандром.
Поужинали скромно: рыба, картошка в посуде из обожженной глины, фрукты. Мелисандра очень удивилась, когда мать включила свет. Электрический свет в Васлале. Электроэнергией их снабжали мельницы и солнце, объяснила мать. Здесь заработали невероятные изобретения.
– Ну а сырье, вещи. Откуда всё это?
– От Энграсии, – объяснила мать. Она им помогала. Одной из причин, по которой она ушла, была именно эта цель. Без ее помощи община потерпела бы крах, не в силах раздобыть самые необходимые вещи. Все остальное – благодаря изобретательности и находчивости.
– Но где же те, чьей заслугой это является? Что стало со всеми людьми? – настаивала Мелисандра.
– Расскажи-ка сначала мне о твоих дедушке и бабушке, – попросила мать, поднимаясь, чтобы налить еще воды для кофе.
«Она боится», – подумала Мелисандра.
– Дедушка в порядке. Бабушка умерла.
– Ну и дела, – сказала мать, застывая. – Я всегда думала, что она умрет раньше него. – Значит, ты взяла на себя поместье? – допытывалась она.
– Да.
Она хотела узнать о Мерседес, о реке. Мелисандра рассказывала обо всем, кормя кукурузной мукой попугая, который расхаживал по комнате, точно все знал здесь.
– Это попугай Энграсии, так ведь? Как она? Расскажи мне о ней.
– Но вы же не были знакомы. Ты не могла знать ее.
– У меня такое ощущение, что я ее знала, – уверила мать.
Одно время они даже писали друг другу письма. Она многое знала об Энграсии. Достаточно, чтобы проникнуться к ней глубокой симпатией.
Мелисандра сделала глоток кофе. Ей сложно было без дрожи в голосе говорить об Энграсии матери.
– Ах, Мелисандра! – вздохнула она. – Неисповедимы пути господни, но некоторым смерть дается для возрождения. Мне очень больно из-за случившегося с Энграсией, но я понимаю ее и не могу с ней не согласиться.
Благодаря Энграсии, говорила Мелисандра, она была здесь. Без нее, без Паскуаля, без попугая она никогда бы сюда не попала. Но ей нужно все знать, настаивала она. Она должна вернуться. Ее ждут. Столько народа ожидает благодатного света, который придет из Васлалы. Как можно вернуться и сказать им, что она пустынна? По крайней мере, она должна будет все им объяснить.
Мелисандра поднялась, скрестив руки на груди. Мать положила ей еще одно покрывало на плечи. Затем пошла на кухню подбросить еще дров. Так дом нагреется. Она снова разлила в чашки кофе и кивнула головой Мелисандре, чтобы та села на диван.
– Мне не нужно говорить о причинах, побудивших нас с отцом отправиться на поиски Васлалы, – начала говорить мать. – Они тебе известны. Но так же, как и у тебя, на нашем пути встречались непредвиденные обстоятельства, мы оказались вовлеченными в тогдашнюю войну, – мать выпустила кольцо дыма от сигарки, скрученной из сухой листвы, от которой исходил затхлый, но до странности бодрящий запах. – Мы были уже готовы приостановить поиски, – продолжала она, – полагая, что сможем оказать влияние, встать между разными бандами, чтобы положить конец военным действиям и убедить их решить все споры мирным путем. Мое активное желание вести переговоры толкало нас от одних к другим, но мы не хотели вставать ни на чью сторону. В конце концов нас обвинили в двойной измене и взяли в плен. Меня изнасиловали. Твой отец защищаясь, убил двух человек. – Мать опустила глаза, когда говорила о насилии, но ее голос не изменился. – Когда мы добрались до Васлалы, то скрывались уже не только от своих преследователей, но и от себя самих. Община нас приняла и поселила в этом доме. Благодаря поддержке и солидарности остальных нам удалось примириться со своим стыдом, гневом и бессилием, оставить прошлое позади и начать новую жизнь с того момента, когда мы пересекли «Коридор ветров». Вскоре я поняла, что беременна. Мы никогда не знали об истинном отцовстве близнецов; но дети родились, и мы полюбили их. Через некоторое время стало ясно, что дети не были похожи ни на одного из родителей, потому что родились они с личиками особыми, как у тех, кто постоянно живет в мире детства и беспомощности.
– Они были такими нежными, – сказала мать поникшим и меланхоличным голосом. – Они умерли один за другим в отрочестве, – вздохнула она. – Мы заботились о них до последнего дня. Мы не могли оставить их, Мелисандра, и не хотели забирать их из Васлалы, где они были счастливы.
Помолчав какое-то время, она поднялась, погладила по голове дочь, которая уставилась на дощечки с приколотыми булавками мертвыми бабочками, и вытерла слезы, стекавшие по щекам. Мать предложила дочери воды, после чего выпила сама и, придя в себя, продолжила свой рассказ:
– В Васлале существовала практика быть избранным для какой-то миссии, раскрывающей твою индивидуальность, чтобы познать образ жизни, который, будучи принятым остальными, не только изменил бы лик Фагуаса, но и лик всей земли. Однако в действительности ставка на абстрактные понятия, подкрепляемые твердой верой в человеческую доброту, оказалась полной подводных камней. Поэты утверждали, что так и должно было быть вначале, чтобы мы не падали духом. Еще они говорили, что идеальное, приняв конкретные очертания, неизбежно становится несовершенным, потому что воплощают его в жизнь человеческие существа, выросшие на фальшивых ценностях. Нашей задачей было посеять семя, а грядущие поколения смогут исправить наши просчеты. Следуя этой логике, после серии неудачных организаторских попыток было решено признать принцип власти, от которого изначально мы отказались. Именно это послужило причиной того, что группа семей покинула Васлалу, но для тех, кто остался, система функционировала. Это короткое перемирие длилось до тех пор, пока поэты, один за другим, очень загадочным образом не начади умирать. Мы никогда не знали наверняка, что с ними происходило. Они погружались в состояние глубокой хандры и увядали. Можно предположить, что, хоть они и понимали разумом неизбежность начальных ошибок, но подлости и раздоры разбивали им сердце. Некоторые полагали, что их доконала практика власти, которую они презирали. Я считаю, что как бальзам на душу был для них тот факт, что никто не мог размножаться в Васлале.
– Как?.. – недоумевала Мелисандра.
– Загадка, дочка. Размножались животные, но ни одна женщина не беременела. Как, вероятно, объяснял тебе дедушка, Васлала существует между мирами: во временном разрыве, в неопределенном пространстве. Это пространственно-временное искажение является единственным объяснением, которое мы можем найти для этого феномена. Мы частично решили эту проблему, отправляя супружеские пары на время в соседнюю сельскую общину, о которой тебе, должно быть, рассказывал мой папа. Уже беременные, женщины возвращались и здесь рожали своих детей, но этот выход из положения тоже имел свои недочеты. Всегда существовала опасность, что они не найдут обратную дорогу. Несколько супружеских пар не вернулись никогда.
– То есть те, кто населял Васлалу, должны были в некоторой форме отказаться от биологического размножения, самого основополагающего, самого элементарного атрибута жизни?
– Я никогда не размышляла об этом в подобных терминах, – ответила мать, слегка улыбнувшись, – но, думаю, можно сказать, что так оно и было.
– Продолжай… – попросила Мелисандра. Она поднялась. Принялась расхаживать из стороны в сторону.
– Естественно, после того как умер последний поэт, община осталась плыть по течению и, если бы не посетители, она бы непременно себя исчерпала. Попасть в Васлалу не так сложно, как кажется. Время от времени к нам приходили люди, которым удавалось пересечь Коридор ветров. Поначалу эти визиты имели пагубное воздействие. Новости, которые приносили путешественники, жизнь, о которой они рассказывали, какой бы жестокой, тяжелой и абсурдной она ни казалась многим, у некоторых оставляли вкус реальности, более стимулирующий, чем пасторальное однообразие наших дней. Мы заметили, однако, – она скрутила новую сигарку, – следующий парадокс: Васлала не была уже просто шатким экспериментом, на который мы пошли. Это была легенда, ориентир, надежда. Еще не доказав своей эффективности, она превратилась в некий образец. Она выполняла функцию мечты, способной мобилизовать желания и стремления тех, кто жаждал общественной судьбы, согласованной с лучшими человеческими возможностями. И тогда мы поняли, что фантазия приобрела значимость, равноценную реальности.
Не знаю, кто предложил на одном из наших собраний подпитывать фантазию о Васлале. Осуществление этого имело удивительные эффекты, избавившие нас от трудностей и спасшие нас от вырождения, которого никто не желал. Возможно, это была наша миссия, – говорила она, – зародить химеру. Эта идея завладела нами. Мы задались целью создать иллюзию о месте, красота, гармония и совершенство которого навсегда запечатлелись бы в памяти тех, кому сквозь игры времени, его разрывы удалось найти дорогу к Коридору ветров. Было решено оставлять этих людей на ночлег, а затем переносить их в другое место, пока они спят глубоким сном, вызванным отваром из цветов. На воплощение фантазии в жизнь у нас уходили целые дни и всё наше воображение.
Для начала мы так возделали наши сады и украсили нашу местность, чтобы визуальные впечатления были самые яркие. Васлала превратилась, таким образом, в искусственно созданную страну розовых кустов, огненных бугенвиллей, беседок, увитых жасмином, балконов, с которых спадают колокольчики, гелиотропы, тропинок, по бокам которых произрастают ирисы, цветники гвоздик и камелий. Каждый дом представлял собой целое зрелище; из-за обилия цветов ветер пах теплыми воспоминаниями, нежностью, опьянял. Любой путник мог закрыть глаза и вернуться к истокам, в эпоху растительности, когда легкого прикосновения солнца достаточно было, чтобы порадовать кожу. Затем мы покрыли мхом и газонами землю, развели гигантские папоротники, подрезали ветви многолетних деревьев, чтобы они художественно переплетались между собой. При помощи ручья снабдили Васлалу скрытыми каналами и источниками, так чтобы шум воды слышался повсюду и снимал тоску.
Потом построили из кедрового массива домик, просторный и светлый, для размещения гостей, освежили наши жилища, кухни, детские площадки, школы, больницу и с рвением принялись довершать помещения, где обучали искусствам и где создавались при помощи доступных нам материалов многоцветная керамика, скульптуры, роспись по дереву.
Собрав книги всех жителей, мы оборудовали библиотеку. Полки мы разместили на ветвях дерева энтеролобиума, между стволом и кроной которого мы соорудили потолок из сжатых пальмовых листов, не пропускавших воду. Стены мы сделали из раздвижных панелей, которые открывались и закрывались таким образом, что освещение в библиотеке было всегда ярким, но никогда не слепило глаза. Там же мы разместили литературные цеха, где читали свои произведения поэты и велись философские беседы… То, что ты видела сейчас, это лишь жалкая тень от того, чем когда-то была Васлала.
Мать остановилась, чтобы перевести дух. У нее блестели глаза, и эйфория от этих воспоминаний таила в себе глубокий отпечаток ностальгии.
«Как она похожа на бабушку!» – подумала Мелисандра; у нее были те же жесты, та же неколебимая уверенность в движениях и словах.
Слушая ее рассказы, Мелисандра почувствовала к ней глубочайшую нежность.
– Почему они ушли? – мягко прошептала она, прислонившись к стене.
– Созидание мечты сплотило нас настолько, насколько это было необходимо, чтобы устранились все разногласия между нами. Мы смогли наконец прийти к консенсусу и отказаться от лидерства. В спорных вопросах мы прибегали к авторитету старейшин. Не знаю, что произошло снаружи, – сказала она, – но, когда мы стали преуспевать в своей задаче пропагандирования легенды, к нам перестали наведываться гости. Мы остались без возможности превратить в жизнь замысел, к которому мы так стремились. Мы оказались в кризисном положении. Сначала семьи, которые уходили, чтобы зачать ребенка, не возвращались. Исход остальных жителей был медленным и болезненным, пока не остались только твой отец, я и старейшины.
– Но это не объясняет причины их ухода… – мягко настаивала Мелисандра, снова присаживаясь.
– Я не знаю, Мелисандра. Правда в том, что я действительно не знаю этого. – Мать положила голову на спинку дивана и, закрыв глаза, продолжала: – При каждом удобном случае на наших собраниях обсуждалась задача поддержания мечты о Васлале, которую уже никто не искал, которая, казалось, никому уже не была интересна.
– Это Эспада, – пробормотала Мелисандра. – Эспада задались целью сбить с толку каждого, кто будет искать Васлалу.
– Нам стоило иметь более четкое представление о сохранении идеала ради самого идеала. Верить в его возможную пользу. – Мать поднялась на ноги, снова наполнила стаканы водой, пришла в себя. – Те, что ушли отсюда, искали связи с реальностью. Они потеряли веру в то, что наше уединение имело какой-то смысл. Я их не осуждаю. Многих воодушевляли более возвышенные чувства. Они хотели найти цель, которая помогла бы им обрести себя…
– Я и сама об этом думала, – сказала Мелисандра.
– Дело в том, что мы привыкли думать о развитии в терминах противоречий и исключающих истин. Если идеал недостижим, от него отрекаются. Ему приписываются вредные заблуждения. Его осмеивают или, в лучшем случае, относятся к нему скептически. Что происходит, если искажается эта перспектива? Если идеальное и реальное почитаются как необходимые ценности в бесконечной динамике согласий и разногласий? Если считается, что обязательно, чтобы существовало одно для восходящего движения другого? Для чего отказываться от идеала, Мелисандра? Зачем умалять ценность мечты? Ведь именно в поиске мечты человечество построило себя. В извечной дилемме между тем, что может быть, и тем, что есть. Я продолжаю оставаться здесь, потому что полагаю, что Васлала как миф, как надежда оправдывает свое существование. Более того, я считаю, что необходимо, чтобы она существовала, чтобы снова стала тем, чем была прежде, чтобы продолжала порождать легенды. Самое важное в Васлале, это то, что мы оказались способны придумать ее, в конце концов, именно фантазия привела этот механизм в действие. Есть люди, которые, даже если я останусь такая одна, должны продолжать подпитывать воображаемые Васлалы. Придумать иную реальность по-прежнему так же важно, как построить ее.
– Народ никогда не забывал Васлалу, – улыбнулась Мелисандра, потрясенная. – Ты рада будешь узнать, что они не переставали настаивать на том, чтобы я предприняла это путешествие. Они ждут меня. Ждут, что я принесу им новости отсюда. Любопытно, правда, что мы, мужчины и женщины, по-прежнему ностальгируем по этим волшебным, совершенным местам… несмотря ни на что, – добавила она, – несмотря на долгую историю поражений.
Мать подошла к ней.
– Это память, Мелисандра. Мы всегда думаем, что память должна иметь отношение к прошлому, но я убеждена, что есть также другая память, мемориал будущему; и мы также храним воспоминания о том, что может быть. Мужчины и женщины, мы замышляем поиски этого ускользающего воспоминания. Поэтому существует неутолимая жажда таких мест, как Васлала. Поэтому твой отец и я остались здесь в ожидании того дня, когда Васлала вновь будет заселена, свято веря, невзирая ни на что, что этот день обязательно придет. Возможно, он уже пришел. Возможно, это есть твое воззвание, твое наследие.
– А как же те, кто ждет меня? Что, ты думаешь, я должна сказать тем, кто меня ждет?
– Васлала существует. Идеал существует. Их мечты сделали реальным существование Васлалы. Их стремления и надежды подпитывали ее и не давали ей умереть. Но Фагуас должен оставаться Фагуасом; найти свою дорогу. Реальное и идеальное должны будут озарять друг друга; идти друг за другом, пока однажды они не пересекутся. Пойдем спать, моя девочка, – сказала она, целуя голову Мелисандры и глядя в окно, – уже светает.
Мелисандра уже почти заснула, согретая материнским теплом, когда вдруг резко села на кровати.
– Что случилось, дочка? Почему ты так вскочила?
– Я знаю, – сказала она. – Я уже знаю, кто мог бы заселить Васлалу.
– Завтра ты мне об этом расскажешь, – улыбнулась мать. – А сейчас надо спать.
