Текст книги "В поисках Эдема"
Автор книги: Джоконда Белли
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 19 страниц)
Глава 38
Глядя, как на чистом небе раскрываются последние оттенки голубого, Энграсия подумала, что ей не на что было жаловаться: ее последняя ночь будет ясной и звездной. Вследствие того, что эта ночь будет последней, она решила принарядиться. Чтобы умереть, ей хотелось выглядеть красавицей. Принарядиться означало для нее перевоплотиться. Так ее не узнают. Она попросила принести ей в комнату цилиндр с ядовитым порошком, который Моррис и ребята снова раскопали вечером, и аккуратно украсила свое обнаженное тело спиралями, кружочками, концентрическими кругами. Затем поместила в паху, чтобы обмануть всех при обыске, маленький пакетик с мощной взрывчаткой, присоединенный к детонатору, который она приведет в действие в нужный момент легким движением руки. Вдруг Энграсия испытала мимолетный ужас: ее вагина разлетится на куски, сотрется в пыль скромный свидетель ее удовольствий, фонтан, из которого била ключом ее жизнь, только не дети. «Васлала!» – вздохнула она. Она умрет с вечной ностальгией по Васлале.
Энграсия взяла кусок парчи, что прикрывал дыры в обивке дивана, и завернулась в него, разглаживая складки, словно на какой-нибудь тоге. Стоя перед зеркалом, привела в порядок волосы, заплела их в косы, насколько это было возможно, и обвила их вокруг головы. Затем раскрасила их, прядь за прядью, блестящим порошком. Накрасила глаза, губы и когда, закончив прихорашиваться, оглядела свой довершенный образ в зеркале, глаза ее наполнились слезами. Она показалась себе красивой, как мифическая амазонка или величественная статуя, украшающая нос какого-нибудь потерявшего курс фантасмагорического корабля. Энграсия села в кресло, испытав головокружение, и выпила стакан холодной воды. Облокотившись головой о спинку и закрыв глаза, она услышала звуки озера – небольшие, но частые волны, ласкавшие прибрежный песок, кваканье лягушек, выползающих на многолетник, неугомонных сверчков. Не было ничего прекраснее сумерек.
– Если есть жизнь после смерти, – произнесла великанша вслух, – хорошо бы, если бы она хоть капельку могла бы сравниться с этой.
Как и полагала Энграсия, Эспада согласились на встречу, назначив ее на девять вечера. В восемь часов пять ребят, Энграсия и Моррис устроились в джипе, словно косяк фосфоресцентных рыб. Жозуэ и остальные, неуклюже двигаясь в желтых костюмах, обнимали их. Не было среди них ни одного, кто мог бы сдержать слезы. В конце концов, они выехали в Синерию.
К счастью, подумал Моррис, все, что происходило, казалось таким ирреальным, что для него оказалось невозможным свыкнуться с мыслью, что эти путешественники не имели обратных билетов. Во время проводов с всеобщими слезами ему показалось, что в глубине души все были также убеждены: какое-то чудо должно свершиться. Джип и его пассажиры вернутся через железную дверь, и время каким-то магическим образом повернется вспять на три дня назад. Исчезнет это тревожное ощущение искрящегося фитиля, сияние их тел в темноте вот-вот померкнет.
Появление Энграсии чрезвычайно способствовало воссозданию атмосферы чуда. Созерцать ее как воплощение великолепия, избавившуюся, наконец, от ореола одиночества, через который только Моррис, сам до сих пор не зная как, сумел переступить, было вполне достаточно, чтобы убедить их, что какая-то сверхъестественная сила сопровождала их в пути. Облаченная в парчу, с сияющим монументальным телом, разрисованным звездами, кометами, сверкающими орбитами, с ее широким лицом, поднятым кверху и с вызовом в глазах, Энграсия олицетворяла собой теллурическую силу электрического разряда и таинственную темноту женского живота. Она сверкала своим магическим блеском и вызвала у всех боль за своих матерей и любимых.
В темноте, со своего тесного уголка заднего сиденья джипа, Моррис увидел отражение своих пылающих волос, неподвижное, несмотря на ветер, и мысленно взмолился, чтобы оказались правдой легенды о потустороннем мире и чтобы он встретился с Энграсией в вечности.
Глава 39
Мелисандра пыталась найти наименее влажное место в своей келье, чтобы растянуться вниз лицом, вдруг давление на живот снимет тошноту. Она не прекращала спрашивать себя, не было ли менее унизительно, если бы этот мужчина изнасиловал ее физически, вместо того чтобы заставлять ее слушать свой похотливый бред на таком близком расстоянии, что, даже накрытая мешком, она, казалось, ощущала пары его дыхания, проникающие сквозь грубую ткань, образуя вокруг ее головы облако хамоватых, прозаичных образов и патетической тупости. Секс, лишенный воображения, мог быть смешным, однако сама по себе эта грубая сила способствовала обострению примитивных инстинктов, парализуя волю, разум, достоинство. Возможно, именно это и было самым унизительным, ведь мужчина понимал, что ни интеллектуальное отторжение, ни отвращение не мешали ее дыханию учащаться, не мешали ей чувствовать, как инстинкт переступает через все нравственные барьеры, как бы ни старалась она это скрыть. Если бы он вызвал ее на бой, тело к телу, заставил бы ее выдержать подобно хищнику нападение слабого и трусливого зверя, она, возможно, не испытывала бы такого позора, унижения, липкого, грязного пособничества, когда, хоть и на какое-то мгновение, он понял, что ему удалось зацепить ее, когда она закричала, чтобы он замолчал, чтобы катился ко всем чертям со своей дерьмовой водой, только бы замолчал.
– Тебе понравилось то, что я тебе говорил, так ведь? А сейчас ты начинаешь строить из себя гордячку, когда на самом деле ты такая же, как все. Вы все одинаковые! Вы думаете одним местом! Шлюха, падшая женщина! – кричал он, выливая воду из ведра ей на голову.
Она не знала, сколько времени прошло с того момента, как он ушел. Как только за ним закрылась дверь, она стала предпринимать отчаянные попытки увлажнить губы каплями, стекавшими по мешку, силясь в исступлении поймать каплю, что задержалась и просочилась сквозь грязную тряпку, которая погрузила ее в непроглядный мрак, во мрак уже без единого просвета, источником которого было окошко. Должно быть, сейчас вечер, подумала она, дрожа от леденящего холода. За такой короткий период, при помощи таких примитивных методов им удалось лишить ее тепла, силы, жизненной энергии. Как же легко сломать человека. Если до завтра они не вернутся, возможно, у нее будет время прийти в себя, снова ощутить себя прежней Мелисандрой, восстановиться. Но, скорее всего, они снова принесут ей рис с фасолью на ужин, и вернется тот же самый, а может и другой, подвергать ее, кто знает, каким еще издевательствам и оскорблениям. Тело, инстинкт выживания превалировали в ней над рассудком. После того как мужчина ушел, она не могла думать ни о чем другом, кроме того, как изловчиться и поймать чуточку воды, струйками стекавшей с головы, чтобы намочить губы. Гнев, издевки, всё отошло на второй план. Это был урок, несмотря ни на что, подумала она. Даже Васлала, во всем своем великолепии, не сможет победить голод, разруху, все бедствия, изрядно покалечившие Фагуас. Она расплакалась. Как только наплачется, она, может быть, придет в норму, подумала Мелисандра. Можно сохранять достоинство даже в таких ситуациях. Но придется изловчиться, чтобы обмануть тело и успокоить его. Плач скоро прекратился. Она не могла плакать в мешке. Она прислонилась головой к стене, чтобы соленая вода скользила прямо ей в рот, потом она вдруг застыла, представляя себе несуществующее солнце. Плач обессиливает. Она начинала плакать и тут же перед глазами возникали какие-то ассоциации, слезы настоящего вызывали к жизни слезы прошлого. Как она выберется отсюда? Где сейчас может быть Рафаэль? Она надеялась, что ему удалось добраться с этой травой к Энграсии и Моррису.
Она уже не сомневалась, что находится в казарме Эспада. Строение, размер камеры прямо указывали на то, что это была вовсе не импровизированная тюрьма, а знаменитая темница форта. Ей оставалось только догадываться о причинах, побудивших братьев заточить ее в плен и вывести, таким образом, из игры. Может, они узнали о случившемся и решили воспользоваться этим, чтобы сделать из нее еще одну жертву? А вдруг подобным способом они изолировали ее дедушку, напав на имение? Было ли это как-то связано с отъездом Рафаэля за этой травой, филиной то есть? Или дело было в Васлале, в угрозе ее нахождения? Может, это их беспокоило?
Она заметила, что даже во время периода внутреннего спокойствия ее охватывали тревога и волнение. Она не могла считать минуты, но она их чувствовала. Тюремщики не заставят долго себя ждать. Она знала это, потому что была голодна. Она боялась услышать шаги, звон ключа в замке, мужской голос.
Ему уже было не важно, чем руководствовался Макловио, предлагая помощь в освобождении Мелисандры, думал Рафаэль. Позже он займется расследованием этих причин, просчитает, делает ли он это с целью купить его молчание, или же какие-то остатки совести и приличия все еще теплились в его душе. Но сейчас время было слишком дорого, и в его груди шел отсчет по секундам, будто он проглотил гигантские часы, которые грозили удушить его в скором времени, у него могли лопнуть барабанные перепонки от этого ритмичного тиканья. Приехав в Синерию, узнав по дороге от Макловио о происшествии с Мелисандрой, он решил все же отнести филину Хайме. От Хайме он узнал о безрассудном, хитроумном плане Энграсии, из чего сделал вывод, что надо было в срочном порядке вытаскивать из казармы Мелисандру, прежде чем эти праведники и грешники взлетят на воздух. Было семь часов вечера. При хорошем раскладе у них в распоряжении было чуть больше двух часов на то, чтобы попасть в тюрьму, найти ее и выйти оттуда. В рюкзаке у них была одежда, чтобы передать Мелисандре через какого-нибудь мальчишку. Это будет нетрудно. Патрульная служба наверняка уже предупредила, что он вернется с пленником, говорил Макловио. Так что в казарме Эспада их уже, конечно, ждали. Солдаты не должны удивиться, что он лично решит препроводить его в темницу. План будет действовать безотказно, при условии, что какой-нибудь помощник Эспада не станет настаивать на том, чтобы Макловио сначала отвел Рафаэля к боссам. Они без труда пересекли пропускные пункты, несмотря на то что было очевидно, что солдатам было приказано сохранять бдительность в связи со скорым визитом Энграсии.
– Кажется, пока нам везет, дружище, – сказал аргентинец. – Ты можешь поверить в то, что великанша явится на переговоры с братьями сегодня ночью? Какая муха ее укусила? – бормотал он, глядя на Рафаэля, который изобразил такое же удивление.
Они припарковали джип на плацдарме казармы. Рафаэль заметил мотоцикл Мелисандры среди небольшого числа остальных машин. Их действительно ждали. Двое солдат из охраны подошли помочь Макловио с пленником.
– Мне очень жаль, но вы не лишите меня этого удовольствия, – сказал Макловио, ударив Рафаэля и связывая ему руки веревкой. – А вы займитесь трупом. Живым буду заниматься я.
– У нас приказ… – сомневался один из них.
– Я выполню его за вас, – изрек Макловио, повышая голос и, нахмурившись, добавил: – Не стойте как вкопанные. Вы слышали, что я сказал. Спускайтесь к трупу и вымойте мне джип, пока он не провонял!
Атмосфера в казарме была совсем другой, заметил Рафаэль, изображая позу заключенного, искоса поглядывая на всех, как подобало пленнику. В темноте группки солдат курили и беседовали, и поведение Рафаэля было выжидательным и бдительным, а не угрюмым. Он остановился посмотреть, благоприятствуют ли им обстоятельства, взглянул на свои ботинки, заметив на них кровь Лукаса. За каких-то несколько дней мираж, которым Фагуас пленил его, рассеялся. Глупо было полагать, что это вред, причиненный его миром, поверг в этот ужас. Ужас был повсюду.
– Пошли, – с силой толкнул его Макловио. Рафаэль бросил последний взгляд на ночь, на ясное звездное небо. Он подумал о Лукасе, которому придется погибнуть во второй раз при взрыве.
Глава 40
По дороге в Синерию машина Энграсии едва не столкнулась с машиной Хайме, которая мчала на всех парах, чтобы перехватить их и передать им филину.
Он не знал, какой эффект она будет иметь, сказал Хайме, но она точно облегчит боль, прояснит разум для совещания с Эспада. Он вручил листья Энграсии и оповестил их, что Рафаэль при содействии Макловио попытается вытащить Мелисандру из казармы раньше девяти вечера.
– Постарайтесь растянуть собрание, – сказал он, прерывисто дыша. – Не просите, чтобы вам показали Мелисандру до последнего момента. Взрывчатку используйте только в крайнем случае. Возможно, это и не понадобится.
Энграсия с любовью посмотрела на него.
– Спасибо, Хайме, – сказала она. – Но если мы не вернемся с этой встречи, проконтролируй, чтобы Мелисандра и Рафаэль вернулись на склад взять вещи, которые я оставила для них у Жозуэ. Я хочу, чтобы они позаботились о моем попугае. Скажи им, чтобы не давали ему фруктов. Не любит их, хитрюга. Он уже привык есть кашу.
«Странные мысли приходят в голову человеческим существам в драматические периоды их жизни», – подумал Хайме, глядя вслед удаляющемуся автомобилю, окутанному небывалой пеленой света, словно пузырек, полный светлячков, который какая-то незримая рука бросила катиться по дороге, ведущей в Синерию. Это было так в стиле Энграсии – в такие часы волноваться за своего попугая. Они не вернутся, сказал он себе. Он прочитал это в глазах Морриса, в глазах ребят. Возможно, они уже и не хотят возвращаться, не хотят, чтобы что-либо помешало их самопожертвованию, их изощренной смерти.
Ему оставалось только ждать. Он опустил голову на руль, страшно опечаленный, изнуренный, бесполезный, одинокий.
Энграсия распределила листья филины. Столько слышать о проклятом наркотике и до этого момента не попробовать, сказала она себе. Они с Моррисом и подростками начали с жадностью разжевывать ее, обращая внимание на горький вкус, на вязкость и онемение языка. Когда они припарковали джип на одной из темных улиц, в нескольких кварталах от парка, то испытали не только физическое улучшение, но и пришли в состояние душевной благодати, превращавшей воздух ночи в упоительную легкую материю, смягчающую жжение их язв. После нескольких дней скованных неуклюжих движений Энграсия почувствовала себя легкой и проворной. Филина обратила их в невесомых приветливых существ, избавившихся от страха, ужаса, сомнений, готовых двинуться своей процессией светящихся призраков через Синерию.
Херемиас, самый юный из ребят, приладил к поясу свой барабан и открыл процессию. Позади него пристроилась Энграсия, а за ней Моррис, Питуза со своей сладкоголосой флейтой, Каталино и остальные двое.
Это была первозданная ночь. Они шли по улицам и на пути им встречались лишь собаки, рыскающие по помойкам, да пара нищих, устроившихся под навесом на грязных тряпках и картонках. Такими были в темноте улицы Синерии: напряженные, молчаливые. Они прошли по ним бесшумно, охраняя покой тех, кто в эти часы спал в своих домах. И лишь добравшись до улицы, идущей параллельно парку, и просчитав, что где-то поблизости находится первый пропускной пункт, Энграсия сделала знак барабанщику начинать играть. Раздались звуки первой барабанной дроби, которой аккомпанировала флейта Питузы. Вдруг характер ночи резко изменился. Она запестрела множеством лиц. Из оконных щелей, из приоткрытых дверей высовывались изумленные лица, наблюдавшие за передвижением кортежа существ из другого мира, преобразовывавших ночь в некую сияющую, зеленую жидкость, на которой блестели кометы, солнце, орбиты разных созвездий, все это сопровождалось мелодией детского марша, временами озорного, а порой с острыми нотками протеста, скребущимися в заснувшие уголки души. Моррису казалось, что эти нотки идут по концентрическим кругам какого-то гонга, звонкие вибрации которого с силой сотрясали весь город. В пижамах, тапках, наполовину раздетые, с плечами, покрытыми полотенцем, чтобы не простудиться, высыпали на тротуары те, кто уже было заснул, те, кому не спалось, одни крестились, другие, точно обезумев, падали на колени, третьи удивлялись. На пропускных постах никто не осмеливался ни остановить их, ни приблизиться к ним. Только какое-то время спустя кто-то спросил себя, не могла ли быть огромная женщина из процессии Энграсией. Когда сверкающий кортеж вышел на финальный отрезок пути к форту, за ними бежала целая свора дворовых собак, воющих и лающих. На входе в казарму появление группы, этого подобия хвоста кометы, сопровождаемого собачьим воем, привело в замешательство и разогнало солдат, бросившихся врассыпную, словно они только что столкнулись с самим дьяволом, и суеверие гнало их прочь. Только что прибывшие, против всех ожиданий, остались одни на плацдарме, где совсем недавно исчезли Макловио и Рафаэль. Энграсия тихонько засмеялась. Ей стоило немалых усилий сдержаться, чтобы не загоготать во весь голос.
– Антонио и Дамиан Эспада! – прокричала она. – Мы пришли. Что, никто даже не выйдет нас встретить?
В камере Мелисандра услышала звук шагов. «Сколько их там, двое, трое?» – спросила она себя. Закрыла глаза, стиснула зубы, выпрямила спину. Она будет изображать полное равнодушие. Ее здесь нет, она не будет с ними говорить. Они сами дали ей пример, какое отчаяние и страх может навести молчание. Она будет наблюдать за ними, как они наблюдали за ней. Хоть она и была лишена возможности видеть их, но покажет это своим поведением и хладнокровием. Она сделала глубокий вздох, почувствовав, как из-за испуга кровь стучала у нее в висках. Шаги приближались. Мелисандра сжала ладони, потерла ими друг о дружку. Еще чуть-чуть – и от всей ее решимости не останется и следа. Как долго может тянуться время! А может, шаги двигались в другом направлении? Она услышала голоса. Макловио. Его голос, характерный акцент. Это был Макловио, несомненно. Он говорил, приказывал, убеждал. Слова разобрать было проблематично, но речь шла о другом пленнике. Они были уже совсем близко. «Открой дверь», – говорил он, охранник отвечал – нет. У него были неукоснительные приказы. Он не смел не подчиниться. Пленник должен был остаться в другой камере. Они продолжали спорить. Мелисандра подумала, что ее мышцы не выдержат напряжения и разорвутся. Она закрыла глаза. У нее болела голова, кровь, безрассудно ударившая в мозг, давила ей на глазницы. Зубы стучали. «Ключи, – сказал голос Рафаэля, – ключи». Ей показалось, что она заблуждается, но этот голос точно пронзил ее насквозь, притупил все остальные ощущения. Она поняла, почему говорится, что голос может произвести эффект молнии. Ее словно ударило током. Она услышала звук металлической двери, с силой ударившей по стене. Еще удары. Возможно, они не видели ее. Они направлялись не к ней. Она сохраняла спокойствие. Рафаэль должен был вытащить ее отсюда. Внезапно возбуждение, произведенное на нее звуком их голосов, уступило место страху. А если им это не удастся? А потом их голоса исчезнут? А если это был стук другой двери, и она останется одна?
– Развяжи Мелисандру, Макловио. Закрой дверь. Не будем терять время.
Она почувствовала, как одним рывком с нее слетел мешок. Ей понадобились несколько секунд, чтобы понять, что происходит. Макловио развязывал веревки на ее руках и ногах. Рафаэль держал охранника, сжимая рукой его горло. Мужчина сопротивлялся, вырывался.
– Переодевайся, – сказал Макловио Мелисандре, бросая ей рюкзак и забирая ее веревки, чтобы связать ноги охраннику, предварительно ударив ногой его между ног. Мужчина зарычал от боли, скорчившись на полу без движения. Рафаэль связал охраннику руки. При помощи мешка ему заткнули рот.
«Ты в порядке?» – то и дело повторял Рафаэль, мимолетно поднимая глаза, чтобы взглянуть на нее и убедиться в правдивости ее утвердительного ответа, в то время как она открывала рюкзак и переодевалась. Она стянула с себя мокрые штаны, и надела военные брюки и военную рубашку поверх майки, кепку. Она всё еще дрожала. Ей с трудом удавалось застегнуть пуговицы. Они вышли, закрыли за собой дверь на ключ. В коридоре было темно и влажно. На большом расстоянии друг от друга висели подсвечники, которые отбрасывали тусклый свет и делали гигантскими их тени.
– Сейчас всем вести себя непринужденно, – сказал Макловио запыхавшимся голосом.
Они шли гуськом, останавливаясь, прежде чем повернуть за угол следующего коридора, в конце которого виднелась лестница.
Поднимаясь по бетонным ступенькам, они услышали какое-то странное волнение. Целая толпа солдат бегом спускалась по лестнице.
– Не поднимайтесь туда, не поднимайтесь, – кричали они им, пока те продолжали свой путь.
Прислонившись спиной к стене, они пропускали солдат и бежали, в свою очередь, в противоположном направлении.
Выйдя на плацдарм через маленькую дверь в конце забора, они заметили светящихся спектральных существ, проходящих через главный вход казармы.
– Что это за чертовщина? – пробубнил Макловио.
– Лучше тебе этого не знать, – ответил ему Рафаэль.
Им нужно было покинуть это место как можно скорее и ехать в отель к Хайме. Там они будут в безопасности. Они побежали к джипу Макловио. Когда поутихнет эта сумятица, солдаты вернутся, но пока еще продолжалась всеобщая паника. Они проезжали, провожаемые оторопевшими взглядами, но никто их не останавливал.
– Эспада взыщут с тебя за это, – говорил Рафаэль, пока Макловио беспрепятственно пересекал пропускные пункты благодаря силе авторитетных и решительных жестов.
– Взыщут, естественно, но моя жизнь в твоих руках, дружище, – сказал Макловио Рафаэлю. – Если полиция по борьбе с наркотиками не уничтожит плантации, наш долг будет погашен.
– Я ничего не понимаю, – сказала Мелисандра, проводя руками по волосам, по лицу, разминая запястья, кожа на которых еще горела после веревок.
– Я так и думал, – промямлил Рафаэль.
