Текст книги "В поисках Эдема"
Автор книги: Джоконда Белли
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 19 страниц)
Глава 6
Макловио нашел Фермина недалеко от пристани, на тропинке. На один из речных островков выползали погреться на солнышке два ламантина, неуклюже перебирая ластами по песку. Убедившись, что никто их не видит, аргентинец вытащил сумку из своего рюкзака и протянул ее юноше.
– Не думаю, что на этот раз получится, – сказал Фермин, останавливая его.
Макловио опустил руку. Вытащил из кармана рубашки пачку сигарет, предложил молодому человеку, который взял ее быстрым движением руки.
– Что на этот раз происходит? – спросил Макловио, стараясь, чтобы тот не уловил в его голосе нотки нетерпения.
Фермин был его осведомителем и сообщником. Он занимался перевозкой оружия из Грейтауна в центр страны, но с каждым разом делал это все менее охотно. В последнее время Макловио вынужден был прилагать немалые усилия, чтобы не потерять терпение. Контакты на реке играли в его жизни особую роль. Ему понадобились годы, чтобы развить в поместье действующую сеть: забирать оружие в порту и выгружать его в охраняемой бухте вверх по течению реки, возле Лас-Лусеса.
Конечно, если сравнивать эти трудности с риском, которому он сам подвергался в Нью-Йорке, распространяя филину, долгие убеждения Фермина можно было бы считать незначительным затруднением. Нечего беспокоиться, подумал он, тем более что Фагуас сейчас переживал один из редких моментов затишья в перерыве между войнами. В этот период дела шли как нельзя лучше. Вечные воители спешили вооружиться, прекрасно осознавая, как недолго длится перемирие. Поэтому промедление сейчас совсем некстати. Клиенты, жаждущие заполучить оружие, готовы мать родную променять на приличное ружье.
Фермин признался, что боится разоблачения. Мелисандра что-то подозревала, смотрела на него с недоверием, выслеживала. Он не хотел брать их большую лодку для перевозки груза и опасался, что девушка его раскроет и выставит прочь из поместья – его и двух других парней, которым захотелось подработать. Если это произойдет, они вынуждены будут податься в город и пойти в солдаты.
– Ну, еще одна ходка, Фермин, – упрашивал Макловио. – Вы не можете кинуть меня сейчас, когда на корабле находится мой самый крупный груз. Капитан не будет долго ждать. Он все выбросит в воду, если вы в ближайшие дни не заберете… Нельзя упускать такую возможность. Мелисандра ничего не узнает… – настаивал аргентинец.
– Вы плохо ее знаете. Она до всего дознается. Она только кажется хрупкой и кроткой, но мы-то здесь знаем: когда она решает действовать, то может быть безжалостной. Однажды ночью усадила меня одного рядом с трупом моего брата, чтобы я отказался от идеи уйти воевать. Мой несчастный брат. От него уже пахло…
– Я рад, что тебе это пошло на пользу, – процедил Макловио. – Если Мелисандра о чем-то и узнала, вы сами в этом и виноваты.
Макловио предположил, что сами молодые люди зародили в ней подозрение. Виной тому могли послужить легкие наркотики, которые он привозил им, а также дешевый виски, сигареты или консервы. Мелисандра же была совсем не дура и наверняка догадывалась, что парни что-то предлагали взамен. «Спокойствие, – повторил про себя Макловио. – Обратного пути все равно уже нет». Через два месяца его будут ждать в Нью-Йорке с грузом филины. Если он не передаст оружие, братья Эспада не позволят ему вывезти наркотики или, что еще хуже, подожгут его плантации.
– Мне жаль вас, – сказал Макловио. – С таким настроем вам никогда не выбиться в люди. Если вести себя благоразумно, ничего не случится.
– Женщины из этой семьи наполовину ведьмы, – ответил Фермин. – Ее бабушку все боялись. Вы так говорите, потому что не знаете.
Фермин не смотрел на собеседника. Он уставился в землю, на свои грубые башмаки. «Эти мерзавцы никогда не смотрят в глаза», – подумал Макловио.
– Ну так я не боюсь вашей Мелисандры, – бросил он. – Я уж что-нибудь придумаю, как отвлечь ее. Завтра вы отправитесь на корабль, а я займусь тем, чтобы она ничего не узнала. Давай, бери это, – он протянул парню сумку. – Скажи остальным, чтобы подготовились.
Фермин поднял глаза и посмотрел на Макловио, не особо убежденный его словами. С другого берега вдруг взметнулась цапля и, махая крыльями, пролетела над их головами.
Глава 7
Лампа на письменном столе дона Хосе была единственным источником света в кабинете. Перед стариком расположились вдвоем на ветхом кресле под окошком Мелисандра и Рафаэль и слушали его. Они пили из чашек дымящийся кофе, приготовленный Мерседес. На свет слетались бесчисленные мелкие мошки. Слова сливались с журчанием реки.
Дон Хосе начал свой долгий рассказ о Васлале.
– Ошибается тот, кто думает, что одиночество – это страшная расплата для посвятивших свою жизнь созерцанию и исследованию. Вокруг меня всегда было много людей – мыслителей, писателей. Даже литературные герои настолько ощутимо всегда сопровождали меня по жизни, словно их кто-то сделал из мяса и костей. Одно время эти существа так долго владели моим воображением, что мне казалось, будто я, привязанный рядом с Одиссеем к мачте корабля, слышу умопомрачительное пение сирен или наблюдаю из комнаты Эдипа отчаянное самоубийство Иокасты, или разговариваю с миссис Дэллоуэй и миссис Рэмси. Ночи напролет я беседовал с Сервантесом и Борхесом о возможности того, что кто-нибудь перепишет «Дон Кихота», никогда прежде не читав его. Именно в этот период моя жена поместила меня на несколько месяцев в санаторий Эль Чапуис, полагая, что я, наверное, лишился рассудка. Но, конечно, с ума я не сходил. Она и доктора это заметили бы. Я был всецело погружен в собственные мысли, деля ограниченное пространство своего мозга с многочисленными голосами. Порой картинки, на которых скитались души Хитклифа и Кэти, или садились на мель приговоренные к галерам испанцы из произведений Гарсии Маркеса.
Все это становилось в моей жизни частью параллельного реальности измерения, в котором я мог ходить или плавать часами.
Мои фантазии толкнули меня на поиски ветряных мельниц. Я присоединился к стройным рядам поэтов, которые, прибегая к возможностям воображения, к мифологии, к коллективному опыту гуманистической литературы, к поэзии всех времен и народов, задавались целью создать совершенно новую, революционную модель общества.
Вооружившись имеющейся утопической литературой, мы могли приумножать ее, рисовать различные схемы и развивать бесконечные альтернативные варианты, изучая одни и другие. Мы почти не спали, одурманенные дымом сигарет и этиловыми парами, мы не могли думать без порядочной дозы алкоголя в крови. Нелепо, дав полную волю группе поэтов, ждать потом, что они будут вести себя как хладнокровные социологи, – улыбнулся дон Хосе. – Несколько месяцев мы провели в этих бурных изысканиях, пока мой хороший друг Эрнесто, поэт, ученый, с очень глубокими познаниями в области физики и космоса, не открыл нам глаза на одну из важнейших проблем, усмотренных в наших учениях: мы отталкивались от нуля. Наша модель была применима лишь к гипотетической модели мира. «Вы практически вскарабкались на Биг Бен», – сказал он нам философски, делая глоток чистого рома. «Однажды, после ядерного взрыва или другой катастрофы подобного масштаба, человечество будет вынуждено перепланировать способ своего существования», – говаривал он. Эрнесто предположил, одержимый идеей инсценировки этого гипотетического начала, которое считал основополагающим для успеха эксперимента, чего нам не хватало в наших изысканиях. «Нам нужен остров, чтобы построить Утопию, – рассуждал он. – Надо создать своеобразное ядро, очистить его, пропустив через сито нескольких поколений, пока его не будут населять мужчины и женщины, никогда не знавшие тщеславия, власти, алчности, зла. Речь идет о создании ячейки, частицы, первого живого организма. Эта социальная ячейка, – предложил Эрнесто, – должна будет развиваться в стерильной среде, в вакууме… и через какой-то неограниченный период времени должна будет начисто отказаться от соблазна размножаться». Мы так и не пришли к соглашению касательно этого последнего пункта. Государственный переворот, очередная война обрушились на нас. Начались жестокие репрессии. Интуитивно мы чувствовали, что, когда падет установленный режим, возникнет благодатная почва, физическая и психологическая, для того чтобы некоторые личности, за неимением другого выхода, решились бы стать частью нашего замысла.
Эрнесто поведал нам об одном местечке на севере страны, живописал красоты тамошней природы, речушку, горы, возвышавшиеся над чудной красоты тропическим лесом. Это было то место, где сны становятся фантастической явью. В одну из ночей, проведенных там, ему приснился серебристый город. Его название, Васлала, сверкало на старых, монументальных стволах сейб [7]7
Сейба – священное дерево в верованиях племен майя и ацтеков.
[Закрыть]. Мы решили, что его сон был знаком. В Васлалу мы должны были отправиться как можно скорее, если, конечно, не хотели закончить свои дни в карцере, в диких пытках или же просто быть убитыми.
С реки моя жена, которую я не видел с момента государственного переворота, отправила ко мне в город человека с посланием: я должен был отправляться в путь. Она присоединится ко мне позже.
Чтобы добраться до Васлалы, нам потребовалась неделя. Место это было потрясающим. Его можно назвать удивительным, единственным в своем роде климатологическим феноменом. Из жаркого климата легко было попасть в умеренный, просто пройдя несколько метров по коридору, где вихрем крутился ветер. В долине с умеренным климатом мы и основали общину. Ее границу обозначали четыре гигантские сейбы. Мы построили домики, протоптали тропинки, расчистили лес, открыли парки. В Коридоре ветров одежда сохла за считанные минуты и напоминала веселый танец цветных тряпок, которые кружили в воздухе, не падая. Ах! Если бы я смог передать вам весь опыт, полученный в то время!.. Вдали от травли, гонений, все как один одурманенные духом альтруизма и идеализма нашей миссии первопроходцев, мы еще сильнее стремились взаимодействовать друг с другом. Мы старались искоренить всякую мелочность и малодушие из своих характеров и вести себя так, как, мы полагали, подобало вести себя группе людей, которая собиралась сосуществовать не только физически, но и духовно. Свой маленький домик я построил на берегу речки, чтобы не тосковать по журчанию воды. Эта речка в Васлале была для меня Тигром и Евфратом земного рая. Могу смело заявить, что в эти дни я был абсолютно счастлив.
– А ваша жена? – спросил Рафаэль.
– Это было единственной моей печалью. Мы столько месяцев были в разлуке… Я знал, что она на реке, в безопасности, но никак не мог сообщить ей о своем местонахождении, не мог отправиться за ней или послать кого-то, не поставив тем самым под угрозу секретность нашей миссии. Я полностью сконцентрировался на работе, убеждая себя, что мне нужно дождаться подходящего момента. Так прошло больше года, пока один крестьянин не сообщил нам, что преследовавший нас генерал убит своими подчиненными и что в Фагуасе снова пытаются поэкспериментировать со свободой и демократией. На тот момент, когда я решил отправиться за своей женой, нам уже удалось наладить быт.
Нашихады в зонах умеренного и жаркого климата начинали плодоносить, кролики и куры на ферме потихоньку размножались, цех по выделке кожи, столярная мастерская и прочие службы отлажено работали. Мы жили в состоянии непередаваемого мира и согласия, в окружении сейб и сказочно прекрасных пейзажей. Вечерами после работы мы предавались беседам или отправлялись на оздоровительную прогулку, а в выходные выбирались в походы.
Я и остальные поэты не переставали удивляться, как удачно складывается наш эксперимент. У Эрнесто не было никакой головной боли, и ночью он спал как убитый. Я же, напротив, несмотря на полное ощущение счастья, не мог расслабиться. Меня не переставало волновать то спокойствие, в которое мы погружались. На подсознательном уровне я чувствовал, что наша склонность к уединению довела нас до того, что наши встречи с крестьянами соседней сельской общины стали редкими. В этот период я стал задаваться вопросом, не существует ли опасности, что мы настолько замкнемся в себе, что откажемся от всяких контактов с внешним миром, превратившись в подобие современного Авалона, туманного острова, недостижимого для простых смертных, в подобие неприступной крепости. Эта идея совсем мне не импонировала. Я стал испытывать тоску, возможно, раньше времени, думая о жизни вне бульона цивилизации, в котором варятся новые и всегда интересные мысли. Я поделился этим с Эрнесто, и он упрекнул меня в нетерпении. «Ты не мог быть там счастливым, – сказал он мне, – не уяснив для себя четко, что Васлала превратится в стерильную территорию, отгороженную от суеты, шума и конфликтов внешнего мира. Мы должны с благодарностью принимать возможность жертвовать нашей интеллектуальной жаждой, – настаивал он, – если мы желали лицезреть рождение поколения, способного построить истинную Утопию».
Долго я думал, что сомнения и страхи, которые поселились в моей душе, словно сговорились против меня. Отсутствие веры, духовные колебания вступили в противодействие с коллективной энергетикой, царившей в Васлале, и она снова стала в моем сознании чем-то недостижимым. Не знаю. Естественно, когда я попытался вернуться, никогда уже не смог отыскать ее, никогда больше не смог увидеть ни гигантские сейбы, ни сумерки, превращающиеся в вихрь в Коридоре ветров.
Дон Хосе внезапно замолчал. Долгое время в кабинете слышались только крики цапли и кваканье лягушек.
Мелисандра посмотрела дедушке в глаза, влажные и блестящие; посмотрела так, словно полагала, что, хорошенько вглядевшись в них, можно различить где-то в их глубине речку, лес, влажный и зеленый, уловить чистый воздух Васлалы.
Рафаэль был в растерянности, ожидая, что старик продолжит свое повествование, и опасался нарушить его молчание. Он тоже посмотрел в голубые глаза философа, интуитивно чувствуя, что ему довелось участвовать в каком-то ритуале, своего рода песнопении, призванном воззвать к жизни это таинственное место, произнести вслух его имя, чтобы оно засуществовало. Несмотря на детальное описание географических границ Васлалы, что, возможно, облегчит ее поиски, слова старика были окутаны пеленой тумана, полны размытых характеристик.
– Но, – решился наконец заговорить Рафаэль, – почему же, так хорошо зная местонахождение Васлалы, вы никогда не смогли туда вернуться?
– Я вернулся, – ответил дон Хосе, не смотря на собеседника, уставившись в какую-то неопределенную точку письменного стола. – Следуя географическим ориентирам, я пришел на то место, где точно должна была находиться Васлала. Загадка в том, – сказал он, снова поворачиваясь к журналисту, – что ее уже там не было. Реки поменяли расположение, не было между ними долины, не было ее и между сельвой и горами. Я не обнаружил ни сейб, ни Коридора ветров. Встретил лишь старого крестьянина, местного алькальда, указавшего в свое время нам дорогу, который показался мне таким же потерянным, как и я. Он меня не узнал, и единственное, что удалось у него выпытать, было то, что я уже и сам знал: Васлала исчезла.
«Это все сейбы, – сказал он мне, – сейбы забрали ее с собой». Согласно его мифологии, уходящей корнями в верования племен майя и ацтеков, сейба являлась деревом священным, деревом, которое поддерживает мир; если исчезает сейба, вместе с ней исчезает и пространство, оберегаемое ею.
– Но как она могла исчезнуть? – не унимался Рафаэль.
– В разных мифологиях полно подобных мест, – продолжал Дон Хосе. – Также вполне возможно, и я лично рассматривал такой вариант, – то, что казалось климатическим феноменом – Коридор ветров и умеренный климат Васлалы, – было не что иное, как признак пространственно-временной щели, в которую, по чистой случайности, мы просочились.
– Но ведь есть же люди в центре страны, которые утверждают, что видели Васлалу, разве не так? – спросил Рафаэль.
– Есть свидетельства путешественников, говорящих, что они один или два дня были в Васлале, только потом, как-то вдруг проснувшись, оказывались в полном одиночестве в совершенно незнакомом месте… Видимо, найти ее можно только интуитивно: максимально приблизиться к указанному месту и далее действовать по велению сердца, полагаясь на собственное чутье… Не знаю. Я не слишком компетентен, чтобы рассуждать об этом. Я никогда не смог вернуться. Возможно, Васлала больше не существует. А может, она там, дожидается вас. И надо просто иметь глаза, чтобы увидеть ее… Кто знает! Если бы не моя жена, я бы, наверное, и по сей день скитался, пытаясь отыскать ее, земляничные деревья и огромные сейбы.
Дон Хосе замолчал, надел берет и закрыл руками уставшие глаза.
– Васлала превратилась в национальную легенду, – заговорила Мелисандра, вставая с кресла и выглядывая в окно, – в недостижимое место. Помимо рассказов заплутавших путешественников, которые утверждают, что побывали в Васлале, есть еще истории тех, кто говорит, что видел ее где-то в дымке или в конце дороги, по которой, сколько ни идешь, расстояние не убывает. Один из наших многочисленных властителей решил направить в Васлалу лидеров партий, чтобы их там научили секрету разумного управления страной. Разосланный по всей стране патруль не смог отыскать ее. Вернулись они с багажом очередных легенд и фантастических историй. При другом режиме, более позднем, было постановление об исчезновении Васлалы. Запретили всякое упоминание этого названия и сажали в тюрьму тех, кто собирался отправиться на ее поиски. В этот период мужчины, женщины, дети и в особенности те, на ком лежала ответственность за этот запрет, каждую ночь, словно одержимые, грезили Васлалой. Именно в это время ушли мои родители. Возможно, они еще там.
– Все возможно, – сказал дон Хосе.
– Неплохо было бы прогуляться немножко, – предложил Рафаэль Мелисандре, когда они вышли из кабинета.
Молодые люди отправились к прибрежной тропинке. Ночь была ясная, лунная. Мелисандра твердо шагала впереди Рафаэля, ее голову обрамлял ореол красноватых волос. От ветра шелестели пальмовые заросли, поскрипывали высокие сучья деревьев. Они подошли к пристани. Мелисандра поднялась по деревянным ступенькам, подошла к краю и села, свесив ноги в воду. Рафаэль сел рядом.
– Ты, наверное, считаешь нас сумасшедшими, – сказала она.
– Нет-нет, – поспешно ответил он. – Конечно, я приехал оттуда, где никто не верит в утопии. Меня беспокоит то, что твой дедушка слишком всерьез отнесся к своему воображению. Этого я опасаюсь. Но посмотрим. Мы должны будем проверить это сами.
– Дедушка сказал мне, что ты знаком с Аланом. Ты поверил в его историю. В противном случае тебя бы здесь не было… – улыбнулась Мелисандра, и ее белоснежные зубы сверкнули в темноте.
– Я не отношусь к категории журналистов-скептиков. Это моя большая слабость, но в то же время в этом моя большая сила, – усмехнулся Рафаэль, подмигнув девушке.
– Меня впечатляет твоя скромность, – сказала она с иронией.
– Скромность – довольно сомнительное достоинство.
Мелисандра рассмеялась.
– Ты очень красивая, – внимательно глядя на нее, отметил журналист, скорее для себя самого, чем для нее.
– Я буду скучать по реке, – проговорила она, созерцая отражение своих ног в воде.
Глава 8
Мелисандру разбудил на рассвете глухой и далекий звук караколы Педро. Она высунулась в окно и увидела, как розовый свет восходящего солнца растекается по пальмовым зарослям на другом берегу реки.
Девушка огляделась по сторонам. Еще немного, и эта комната станет лишь очередным воспоминанием, таким, как лица дедушки и Хоакина. Воспоминанием станет и река, что на протяжении всей жизни являлась для нее неразрывной крепкой пуповиной, связывающей Мелисандру с единственным отведенным ей местом на Земле.
Когда она вошла в столовую, дон Хосе уже сидел там, поставив палку на ботинок, в черных отглаженных брюках и белой рубашке, на голове – берет. Протяжные стоны караколы Педро слышались все ближе и ближе. Пробудившись ото сна, словно влекомые колдовскими чарами, гости один за другим сходились в столовую.
Рафаэль подошел к дону Хосе и Мелисандре. Он подумал, что старик оделся так, чтобы внучка запомнила его опрятным и преисполненным достоинства – в белом и черном.
Завтрак закончился как раз в тот самый момент, когда паром Педро пришвартовывался к пристани.
Мерседес вытерла руки о передник и вместе с доном Хосе вышла на крыльцо посмотреть на приготовления. Гребцы подогнали лодку, привязали ее к причалу и начали грузить багаж путешественников.
– Не волнуйтесь за Мелисандру, – вполголоса обратился к Мерседес Эрман, подходя к ней сзади. – Она не пропадет.
– Оберегайте ее от этого Макловио, – прошептала ему Мерседес. – Этот человек мне не нравится.
Две голландки прошагали мимо них со своими рюкзаками.
Мерседес вопрошающе посмотрела на Эрмана в надежде услышать его мнение.
– Насчет этих беспокоиться не стоит, – подметил он и наклонился, чтобы обнять женщину и попрощаться, обещая сделать все, что от него зависит, чтобы защитить Мелисандру.
Моррис тоже подошел попрощаться. Ученый импонировал Мерседес. Несмотря на то что он был молчалив и скрытен, у него был вид порядочного человека. Из всей этой группы визитеров единственным мерзким типом казался Макловио.
– Прощай, Мерседитас [8]8
Мерседитас – уменьшительный суффикс имени, может быть употреблен с оттенком иронии в исп. языке.
[Закрыть]! – ядовито прокричал последний, направляясь к пристани, и она улыбнулась ему, подняв руку, потому что ей не хотелось сделать ничего такого, что могло бы настроить его против обитателей поместья, а тем более теперь, когда ему предстоит путешествовать вместе с Мелисандрой.
Педро в очередной раз услышал от дона Хосе, что тот вверяет ему безопасность своей внучки. Он должен был оставить ее вместе с Рафаэлем и Моррисом у Энграсии. Она о них позаботится и снабдит всеми необходимыми для дальнейшего путешествия средствами. Капитан с недоверием посмотрел на Рафаэля. Он не рассчитывал на то, что Мелисандра поедет с ними, хотя и прекрасно знал о ее намерении предпринять это путешествие.
Было около девяти утра, когда Педро наконец сделал знак девушке, что пора отправляться, и она пошла за доном Хосе, чтобы под руку отвести его к пристани. Там они попрощались. Мерседес, рыдая, сжала ее в объятиях. Мелисандра вдохнула исходящий от нее запах талька и чистоты. Затем прижалась к дедушке, закрыв надолго глаза. Дон Хосе изо всех сил старался сохранить свое аристократическое достоинство, но почему-то то и дело трогал себя за кончик носа.
– Я не хочу провести остаток дней в ожидании тебя, дочка, – сказал он ей. – Возвращайся скорей, – добавил старик и снял свой берет – жест, который растроганная Мелисандра истолковала как его способ пустить слезу, когда он на людях.
Педро забрался на площадку трапа, и под широким и жарким солнцем этого голубого октябрьского утра раздался резкий и протяжный стон караколы. «Ууу-уу-паааааа», – прокричали в унисон гребцы, рассекая воду. Лодка отчалила вверх по реке.
