Текст книги "В поисках Эдема"

Автор книги: Джоконда Белли

Джоконда Белли
В поисках Эдема

Путешественники на реке

Умберто и Глории, моим родителям.

В память о Хосе Коронеле и Марии Каутц.

Камило и Адриане.

Утопия – слово, созданное Томасом Мором; греческого происхождения: «u» – не, и «topos» – место. Дословно: «место, которого нет».

 
…За мной, друзья! Еще не поздно
      Открыть совсем иные берега.
      Взмахните веслами, ударьте по волнам
      Громокипящим; ибо мой удел,
      Пока я жив, плыть прямо на закат,
      Туда, где звезды плещут в океане.
      Быть может, нас поглотит бездна вод,
      На Остров Счастья выбросит, быть может,
      Где доблестный Ахилл вновь встретит нас…
      Не все утрачено, пускай утрат не счесть;
      Пусть мы не те, и не вернуть тех дней,
      Когда весь мир лежал у наших ног;
      Пускай померк под натиском судьбы
      Огонь сердец, все тот же наш завет:
      Бороться и искать, найти и не сдаваться!
      А. Теннисон «Улисс» [1]1
  Пер. И. Куберского.


[Закрыть]
 

Некоторые хотят попасть на Луну, в то время как мы все еще пытаемся попасть в деревню.

Джулиус Ниерере, Президент Танзании, 1964–1985.

Глава 1

Волнение или спокойствие реки знаменовало времена года, ход времени. Без этой реки ей трудно было представить свою жизнь. Как жалко было осознавать, что когда она станет уходить, то не сможет взять с собой реку, обвязав ее вокруг шеи, будто шарф.

Сидя на пристани, девушка запрокинула голову, подняла руки и потянулась, изогнувшись всем телом. Обвела взглядом, лежащий перед нею пейзаж. Вода оказалась мутной из-за зимнего прибоя. Напротив поместья река была широкой. Маленькие островки по центру, покрытые растительностью – пальмами, различными кустами, зарослями осоки, – напоминали дорогу, которую создали для себя деревья, чтобы перепрыгивать с берега на берег. Густые мангровые заросли, листва, стволы, многочисленные побеги – все это было окутано в этот утренний час в таинственную белесую дымку опустившегося на землю неба. На противоположном берегу на кронах самых высоких деревьев туман расползался по густой листве. Цапли прятали длинные клювы в воду, передвигаясь на своих длинных тонких ногах, точно девушки, которые боятся намочить юбку.

У нее было предчувствие, что контрабандисты приедут именно сегодня. Они всегда приезжали в это время, когда стихали дожди. Вот уже Педро на своей бонго [2]2
  Бонго – лодка для перевозки пассажиров, род парома. – Здесь и далее прим. перев. Прим. ред. обозначены отдельно.


[Закрыть]спустился по реке забрать их в Грейтауне. Девушка поспешно поднялась на ноги, отряхивая ладони о комбинезон. Выражение лица ее было и милым и странным. Ее дедушка говорил, что она похожа на помесь птицы и кошки.

Прицепив к ремню сумку с инструментами, она направилась к дому по тропинке, окаймленной карликовыми кокосовыми пальмами.

Мерседес, помощница по дому, с отсутствующим видом раскачивалась в такт движениям швабры, которой она методично терла пол в просторной гостиной-столовой. Из глубокой задумчивости она вышла, лишь услышав хозяйку, и поприветствовала ее.

– У меня такое чувство, что наши гости приедут сегодня, – заявила Мелисандра. – Ты уже подготовила кровати?

– Да, дочка, я даже цветы в вазы поставила.

– А яйца-то собрали?

– Ну конечно.

– А в ванной чисто?

– Я уже сказала тебе, что все готово. Ступай, приведи в порядок бумаги своего дедушки. Он вот-вот вернется.

Мелисандра огляделась вокруг. Начищенный пол просто сверкал. Пахло чистотой. Мерседес хорошо справилась со своей работой. Мелисандра направилась в кабинет, расположенный, как и другие комнаты, напротив веранды, выходившей на реку. Обязательным ежедневным ритуалом для нее было разбирать завалы на дедушкином письменном столе, наводить в кабинете порядок, который он постоянно нарушал. Перьевой метелкой девушка прошлась по столу и аккуратно сложила исписанные кипы бумаг. Все осмотрела. Ее взгляд остановился на пюпитре, где лежала книга в черном переплете, которую он опубликовал еще в стародавние времена. Мелисандра подошла, чтобы разглядеть подчеркнутый абзац: «Река с каждым днем становится все более одинокой и все более прекрасной. Возможно, когда-нибудь люди заселят ее долины, как полагал Сквайер; по ней поплывут корабли и баржи; на ее равнинах и холмах будут пастись лошади и породистый скот; по ее берегам вырастут затейливые тропические домики, а в них окажутся книги и портреты поэтов. Может, одиночество и первозданная красота останутся только на страницах книг. А может, все снова порастет лесом. Кто знает».

От красоты слога и сожаления мурашки пробежали по телу Мелисандры. Сложно догадаться, хотел дедушка или нет, чтобы река была заселена. Он не отдавал предпочтение ни той, ни другой возможности. Сомнение постоянно присутствовало в жизни старика. Он твердо верил во что-то, но потом с той же твердостью терял веру. Мечтал, но опасался своих мечтаний. Загорался какой-то идеей, но на полпути бросал начатое.

Мелисандра привела в порядок бумаги дедушки. Сколько всевозможных статей, неоконченных поэм, рассказов, новелл, очерков обнаруживала она на его столе! Казалось, для него было вполне достаточно просто что-то замыслить и схематично расписать все это в синопсисах и бесконечных аннотациях. Он говорил о будущих планах, воодушевлялся, рисуя в своем воображении различные проекты, нововведения. Он играл. Затем переключался на что-то иное. Он был ненасытно любопытен, несмотря на возраст.

Возможно, ему и не нужно было все это доводить до конца, думала Мелисандра. Наверное, схожее удовольствие он получал от удачной работы других. А может, просто боялся столкнуться один на один со своим талантом; столкнуться с вероятной возможностью того, что завершенное произведение не в полной мере окажется соответственным его ожиданиям. Именно это, по ее мнению, случилось с Васлалой [3]3
  Васлала – «река золотых вод» на языках карибских племен.


[Закрыть]. Он и сам признавал, что, возможно, его сомнения были виной тому, что он никогда не смог туда вернуться, что неудачная попытка, ускользнув от него, начала жить собственной таинственной жизнью. Он уже никогда не смог найти дорогу обратно. Васлала превратилась для дедушки в навязчивую идею. Столько энергии было направлено на воссоздание этой иллюзии, что весь дом едва не утопал в море ностальгии по этому месту, которое лишь ему одному довелось увидеть. Своими живописными рассказами о пережитых впечатлениях старик вызывал такой жадный интерес у тех, кто его слушал, что, в конце концов, Мелисандре удалось понять и даже простить своих родителей, покинувших ее, отправившись на поиски этого загадочного места.

При удачном стечении обстоятельств она тоже отправилась бы в это путешествие. С момента смерти бабушки она стала планировать его. Каждый год Мелисандра представляла себе, как осуществит тайные намерения, но всегда в последний момент лишалась всякой воли и решимости, представив лицо дедушки. При одной лишь мысли о том, чтобы оставить его, у нее сводило желудок. Дедушкино одиночество разрывало ей душу, несмотря на все его попытки убедить внучку, что оно вовсе его не пугает. Он часами просиживал, заперевшись в своем кабинете. Иногда старик в исступлении делал какие-то пометки на полях книги, а порой сидел неподвижно, погрузившись в чтение, точно ему было достаточно молчаливого контакта, чтобы понять тайный смысл слов на странице.

Мелисандра поправила висящий на стене портрет Уолта Уитмена и закончила уборку как раз в тот момент, когда услышала удар двери, что знаменовало собой возвращение дедушки с утренней прогулки. Никак он не привыкнет к двери из рыболовной сети с пружинами, которую она установила в коридоре. Он заходил и хлопал дверью так, что сотрясался весь дом, пугая домашних, а более всех пугался сам. Мелисандра нашла дедушку в столовой, он стоял, опершись обеими руками на трость и слегка отставив одну ногу. Даже в таком преклонном возрасте он не терял кокетства, величественной осанки и аристократичных манер. Старик посмотрел на внучку потускневшими голубыми глазами, поднимая кверху длинный орлиный нос, словно пытаясь уловить какой-то давно забытый аромат.

– Доброе утро, красавица, – поприветствовал он.

– Гости скоро приедут, – сказала Мелисандра. – Если мои подсчеты верны, то они должны прибыть сегодня.

Старик уселся на скамейку в столовой. Приставил палку к столу и, вытянув ногу, стал водить рукой по коленке. С рассеянным видом снял черный берет и пригладил назад седые, все еще довольно густые волосы.

– Чем старше я становлюсь, тем быстрее бежит время.

– Не знаю, почему вы так настойчиво именуете гостями контрабандистов, – проворчала из кухни Мерседес, жарившая к завтраку яичницу.

– Они гости, потому что приезжают к нам в гости, – шутливо ответил старик. – Кроме того, не все, кто навещает нас, непременно контрабандисты. Было бы невежливо классифицировать всех по роду занятий.

– Но большинство из них именно контрабандисты, – не сдавалась Мерседес. – Одному богу известно, что за делишки они проворачивают, когда добираются в центр страны.

– Но ты должна признать, что выбор у нас не так уж велик, – продолжал дон Хосе. – Только контрабандисты пока не забыли, что страны вроде Фагуаса еще существуют. Не будь их, мы не могли бы узнавать хотя бы раз в год, что нового происходит в мире. Вспоминаю, как много лет назад один упертый студент проезжал здесь, направляясь на север на катере с воздушными подушками. Сколько бы я мог порассказать о путешественниках, которых видала эта река!

Немало путешественников проехало здесь с тех пор, как жена дона Хосе убедила его покинуть город и поселиться в этом деревянном домике, выкрашенном зеленой и желтой красками, где на закате, сидя на веранде, они наблюдали, как течет река по направлению к Атлантическому океану. Каждый путешественник казался ему последним: тем, кто отстал в гонке к Эльдорадо или же на фантастические золотые прииски Калифорнии. Существа с лихорадочными взглядами, которые переправлялись по реке, будто держали путь на конец света, с теми же полными удивления глазами, какие, наверное, были у испанских конкистадоров и английских пиратов, ослепленных деревьями-гигантами, буйством красок, горделивыми и величественными птицами, парящими высоко в небе.

В глазах современных путешественников дон Хосе не видел той алчной жажды, с которой пересекали реку флибустьеры, коммерсанты, коммодор Корнелиум Вандербильт, основавший транзитную компанию, чтобы провозить золотоискателей по короткому и надежному пути от Атлантического океана к Тихому и расширить свою корабельную империю.

Вниз по течению, вверх по течению путешествовали иностранцы, преисполненные манией величия и пустыми иллюзиями о каналах, соединяющих два океана, мечтами о том, что можно было бы сделать с этой страной, если бы ее жители вдруг предали бы друг друга и продались бы тому, кто предложит лучшую цену; с бесконечными предложениями, неизменно перетекавшими в войны, ставшие для этого времени уже постоянными. Их причины понять было невозможно, да это уже и не имело смысла.

Его память устала от попыток просчитать и вспомнить, из-за чего начался весь этот хаос – превращение страны в поле боя, появление солдат, странствующих преступных рыцарей. Ему не удавалось точно определить тот момент, когда эволюция Фагуаса вдруг обернулась инволюцией, и страна начала постепенно возвращаться к Средним векам, теряя национальные особенности и превращаясь на картах лишь в географическое пятно, чем были раньше леса Амазонки, а теперь различные регионы Африки, Азии, Южной Америки, Карибов. Размытые зеленые пятна без указания городов, отдельных областей, отрезанные от цивилизации, технического прогресса, ограниченные сельвой, глухими лесными уголками, выполняющие функцию легких и мусорной свалки для цивилизованного мира, который использовал их, чтобы затем предать забвению, повергнуть в нищету, подвергая их остракизму, перенося их в категорию «terra incognita» – «неизвестных земель», проклятых земель бесконечных войн и эпидемий, куда в последнее время заглядывали лишь контрабандисты.

Теперь только они остались единственным контактом с внешним миром, только в беседах с ними старый дон Хосе удовлетворял свое любопытство, узнавая об изменениях вне этих богом забытых мест. Контрабандисты увозили отсюда полезные ископаемые и черт знает что еще, а взамен привозили оружие, партии второсортных товаров, предметов, пользующихся огромным спросом в Фагуасе. Но, как бы то ни было, они привыкли успевать, прежде чем их настигнет какой-нибудь коварный вирус, который своим существованием угрожал цивилизованной, прогрессивной жизни, массово эмигрировать и начинать новую жизнь где-то еще, там, куда ни через какую щель никогда не просочится даже намек на отторгнутых существ, живущих в примитивных условиях, жалких, бесконтрольно множащих свою бедность, свои войны, свои эпидемии.

И, конечно, на реке он читал, писал стихи, чтил классиков. У него даже висел в кабинете портрет Уитмена, и он воспевал любовь к красоте, искусству, философии, ностальгию по Васлале, которая в один прекрасный день, наверное, увлечет к себе его внучку и оставит его погруженным в священное одиночество.

Глава 2

Вечерело. Мелисандра сидела на крыше своего дома и осматривала черепицу, когда ей послышалось где-то вдалеке протяжное мычание караколы [4]4
  Каракола (исп. сагасоlа) – панцирь (раковина) морской улитки больших размеров, конусообразной формы. Если в нее подуть, получается звук, схожий со звучанием трубы.


[Закрыть]Педро. Забеспокоились цапли на отдаленных заболоченных берегах реки. Девушка отложила в сторону молоток, вытащила гвоздь, который держала в зубах, и приготовилась спускаться. На вершине лестницы ее задержало зрелище заходящего солнца: огромное светило, круглое, ярко-красное, падало с неба, будто яйцо какого-то мифического животного, которое покатилось сквозь густые поросли пальмовой рощи, зеленые аркады деревьев, островки по центру реки с их пугливыми ящерицами.

Она вспомнила вечернюю церемонию своей бабушки Марии. Когда вечерело, пожилая женщина почтительно делала перерыв в работе, снимала бейсболку или соломенную шляпу, чтобы с благоговением открыться сумеречному солнцу в ритуале валькирии, который она переняла, возможно, от своих немецких предков. Мелисандра не хотела думать о ней сейчас, когда была полна решимости ослушаться ее. Бабушка всегда противилась тому, чтобы внучка отправилась на поиски родителей, и, пока старуха была жива, Мелисандра ни разу не осмелилась ей перечить.

Снова промычала каракола Педро, на этот раз ближе. Мелисандра услышала скрип двери из рыболовной сети и поняла, что дедушка, в белой чистой рубашке, с тростью и в берете, должно быть, уже в коридоре, опирается на перила, оставив полоску света, которая проводит лодку до пристани. Девушка поспешно спустилась с лестницы.

– Мелисандра, каракола Педро слышится уже совсем рядом, – сказал старик. – Видишь что-нибудь?

– Только нос бонго, – ответила она, показывая на большой бурун от лодки. – Должно быть, он сильно нагружен, потому что борта едва поднимаются над водой.

Мелисандра встала возле деда. Из большой сумки с инструментами, которая висела у нее на поясе, девушка вытащила старую голубую расческу. Машинально провела ею по волосам.

Лодка приближалась быстро и беззвучно, разделяя реку пополам, разбивая хитросплетенное отражение деревьев, вся словно окутанная отблеском вечернего костра, который разжигало пылающее закатное солнце в водных глубинах.

Старик и девушка спокойно наблюдали за приближением лодки, видели, как она приобретает все более четкие очертания. Все ближе слышался звук ударов весел по воде.

Мелисандра плюнула себе на руки и потерла их о бедра. Руки были шершавые от пыли, под ногтями чернела рабочая грязь. Дон Хосе искоса посмотрел на нее, удостоверяясь в полном отсутствии у внучки всякого тщеславия. В этом она походила на его жену, которая никогда не придавала значения тому, как она выглядит.

Мелисандра, как и ее бабушка, вне всякого сомнения, источала какую-то животную жизненную силу, чувственность и, словно новорожденный, была свободна и совершенна. Она напоминала статую Дианы, выходящей на охоту.

Лодка приблизилась. Фигура Педро показалась на косу лодки: силуэт на фоке красного отражения неба, которое окрашивало также прозрачный навес на лодке. Какие-то рабочие и местные торговцы поджидали на пристани. Фермин, молодой, худощавый, покрытый бронзовым загаром, в засученных штанах и босой, поймал канат, брошенный ему гребцом с носовой части лодки, и привязал ее.

Находясь в доме, Мелисандра с дедушкой наблюдали за происходящим, смотрели, как гребцы стараются придать лодке устойчивость, чтобы могли спуститься пассажиры. Педро, плотный и сильный мужчина, спрыгнул на землю первым. На нем были брюки цвета хаки, резиновые сапоги и белая рубашка без рукавов, которая позволяла видеть мускулистые руки и округлое брюшко – результат увлечения пивом.

Один за другим на берег спустились путешественники. Их было шестеро. Мелисандра узнала Эрмана, Макловио и Морриса. За ними шли незнакомые мужчина и две белокурые женщины. Группа двигалась по тропинке в сопровождении гребцов, несущих багаж.

– Дон Хосе, как я рад вас видеть! – приветствовал Педро, широкими шагами поднимаясь по ступенькам дома, стоящего на сваях. – И вас тоже! – добавил он, поворачиваясь к Мелисандре и Мерседес.

Вслед за ним поднялись и путешественники. Педро, как обычно, всех представил, соблюдая обряд радушия и почтения, который повторялся каждый октябрь, когда он оставлял путешественников отдохнуть пару-тройку дней в поместье, перед тем как продолжить путешествие вверх по реке к центру страны.

Пока женщины, Криста и Вера, голландки, пожимали руку дону Хосе, Рафаэль, высокий мужчина лет примерно тридцати пяти, с настороженным и каким-то грубым лицом, обратил свое внимание на Мелисандру.

– Рафаэль из Штатов, – сказал Педро, пока тот приветствовал дона Хосе.

– Как приятно видеть вас, дон Хосе. Вы все не стареете, – заметил Макловио, аргентинец.

Эрман и Моррис по-свойски подошли и тоже поздоровались с дедушкой и внучкой. Они уже не первый год приезжали сюда. Эрман, немец, торговал золотом; у него были светлые с проседью волосы, широкие кисти рук, лицо потрескалось от постоянного присутствия на солнце. Моррис, ученый, занимался исследованием уровня токсических веществ в грузах с отходами, прибывающих в Фагуас. Одна рука у него была металлическим протезом, снабженным еще и инструментами, необходимыми ему в работе. Он был высокий, черный и тощий, с вечно печальными глазами и походкой уставшего человека.

– Проходите, проходите, – сказал старик. – Вам, наверное, хочется отдохнуть.

Эрман, Макловио и Моррис обменялись понимающими улыбками с Мелисандрой, наблюдая за неизменной игрой дедушки в гостеприимного хозяина, причем делал он это непреднамеренно. В сопровождении матросов с багажом все вошли в дом.

– Мне так это напоминает старые фильмы о тропических колониях, – воодушевилась Криста, старшая из женщин, оглядываясь по сторонам. Она двигалась порывисто и уверенно. Вера, помоложе, соглашалась с ней, кивая.

Мелисандра с любопытством изучала их. Ее взгляд пересекся со взглядом Рафаэля. У нее возникло ощущение, что он угадал ее мысли. Эти маленькие проницательные глаза не упускали ни одной детали. «Совсем не похож на контрабандиста», – подумала девушка. Но у нее еще будет время узнать это. А пока что надо заняться размещением багажа, который принесли гребцы. Лодка Педро ждала их, чтобы отвезти обратно в Грейтаун этой же ночью.

Уже почти стемнело, когда гости расположились, наконец, в своих комнатах. Мерседес вышла на крыльцо за фонарями. Она уже собиралась было зайти обратно в дом, как вдруг столкнулась с Рафаэлем.

– Святые угодники! Вы напугали меня.

– Не бойтесь. Я вышел только посмотреть на луну, – извинился любезный Рафаэль.

– Не слишком удачное время для прогулки. Москитов полно.

– У меня надежная защита, – успокоил он. – Не волнуйтесь. Я предпринял столько профилактических мер против укусов, что сейчас, должно быть, у меня кровь горькая. Часто здесь люди болеют? – поинтересовался он, заглядывая на веранду.

– Полагаю, как и везде, – ответила Мерседес, уклоняясь от разговоров о болезнях, потому что была чрезвычайно восприимчива к разного рода негативной информации. Под предлогом того, что ей надо заниматься ужином, она вошла в дом.

Рафаэль пошел дальше по веранде и оказался напротив реки. Он слышал звуки ночи, треск вспыхивающих светлячков, доносящееся издалека гоготанье ночных птиц, таинственное журчание воды, устремляющейся к Атлантическому океану. С того момента, как корабль зашел в бухту Грейтауна и пассажиры перешли в лодку Педро, у него появилось странное ощущение погружения в какую-то густую субстанцию, в атмосферу, где гребцы и контрабандисты, рыжеволосая девушка, ее дед, даже сама река парили в невесомости, как на картинах примитивистов. Возможно, влажность воздуха, тропические леса с их странными птицами были ответственны за это чувство нереальности происходящего, за искаженность мировосприятия. Само время, казалось, было каким-то жидким, и он иногда чувствовал необходимость ухватиться за какой-нибудь предмет с целью убедиться, что законы Ньютона все еще действуют.

Рафаэль отмахнулся от москита, жужжащего прямо над ухом. У него еще не было ни одного стоящего материала для репортажа, но Алан, уже побывавший здесь, прав: Васлала была хорошим началом беседы. Стоило только упомянуть ее, как у людей тотчас развязывались языки. Действительно, речь шла о какой-то коллективной одержимости, о загадке, которую все здесь пытались разгадать. Ему не удавалось понять, какое все это имеет отношение к филине, но у него впереди было еще чуть ли не два дня путешествия вверх по реке. Ничто не могло вывести его из терпения. Этот отдых был ему на пользу.

Он сел на ступеньки и открыл коммуникатор, тоненький, компактный, который носил в кармане.

– Брэд, – произнес он.

Несколькими секундами позже Брэд, его издатель, смотрел на него с маленького экрана.

– Где ты? – спросил он.

Рафаэль ответил, что добрался без приключений. Во время путешествия по морю немного укачало, но, не считая этого, ничего особенного. Река – просто фантастика: капитан бонго, весь персонал, контрабандисты. Рассказал ему о своем прибытии в имение: дедушка-поэт, внучка. Прекрасный сюжет для репортажа.

– Только прошу тебя, не забывай о мерах предосторожности. Помни, что Морская префектура открыто предупреждала об опасностях путешествия по этим местам: насилие, эпидемии.

– Я позабочусь о себе, Брэд, но мы же знаем, что эти правила созданы для простофиль.

– Не знаю, не знаю. Вспомни, туда ведь даже полицейский патруль не заглядывает.

– Здесь все просто создано для совершения преступлений. Лес фантастически густой. Невероятно – просто сплошной кислород. Можешь дышать спокойно.

– Ты неисправим, – рассмеялся Брэд. – Ну да ладно, больше я ничего не скажу. Рассчитываю на твой опыт и благоразумие.

– Не думаю, что подобный опыт у меня имеется. Можешь мне поверить, я чувствую себя здесь слегка беззащитным. Наверное, будет интересно. Слышишь тот фон, который ты, должно быть, принимаешь за статический шум? Это насекомые. Тысячи и тысячи насекомых.

Рафаэль попрощался и выключил коммуникатор. На свет экрана слетелось порядочное количество москитов. Он разогнал их, поднимаясь со ступенек, чтобы вернуться в дом. В дверях встретился с выходившей Мелисандрой. От девушки приятно пахло. Она только что приняла душ. Волосы ее были мокрые.

– Ужин скоро будет готов, – объявила она, теребя руками волосы, чтобы высушить их на ветру. Рафаэль решил составить ей компанию и проследовал за ней до ступенек, ведущих к пристани, на которых они и расположились.

– Это так любезно с вашей стороны предоставить нам кров на несколько дней.

– На реке так одиноко, – сказала Мелисандра. – Она красива, но мы живем в изоляции. Нам нравится, когда приезжают гости, – улыбнулась девушка, наблюдая за гостем.

– Ты никогда не ездишь в центр страны?

– Я уже давно собираюсь сделать это, – сказала она. – Сначала мне не позволяла бабушка, а теперь я должна преодолеть страх покинуть дедушку.

– Но твой дедушка выглядит таким здоровым.

– Меня не здоровье его беспокоит, а душевное состояние. С тех пор как умерла бабушка, он очень изменился. Много месяцев провел, разговаривая с ней, словно она была жива, словно каждое утро выходила работать. Просил ее приготовить себе завтрак. Он так твердо был убежден в этом, что мы и сами, в конце концов, чуть ли не стали разговаривать с ней. Но сейчас это прошло. Он уже в порядке. На самом деле, мне нужно то, что успокоило бы мою совесть… Хотя надеюсь все-таки, что на этот раз я точно отправлюсь! Мой дедушка никогда не умрет. Ему уже больше ста лет, а вон какой он крепкий.

– А мне как раз нужен проводник для путешествия в центральную область, – сказал Рафаэль, радуясь внезапному признанию девушки, которая показалась ему прелестной. – Вот тебе повод, чтобы уехать с нами.

– Оправдание-то у меня будет, а вот проводника у вас – нет. Я никогда там не была, – улыбнулась Мелисандра.

– Но я уверен, что тебе не составит труда определить, куда нам следовать, – не отступал Рафаэль.

– Я знаю, куда следовать, но сейчас я направляюсь в другую сторону – для начала мы должны поужинать.

Рафаэль пошел за молодой хозяйкой в столовую. Дон Хосе, сидя во главе стола, смеялся, пребывая в хорошем настроении. По его живым глазам ясно можно было понять, что ведение беседы – его стихия и что здесь, на реке, такое количество людей за столом – событие, радующее его крайне редко. Скатерть была простой, в красно-белую клетку. Гости расположились за столом на длинных скамейках. Мелисандра села возле своего дедушки и указала Рафаэлю на место рядом с собой. Лица путешественников постепенно теряли настороженность и обретали спокойствие.

– А вы, Рафаэль, – спросил дон Хосе, – чем вы занимаетесь?

– Я журналист, – ответил тот.

– Вот дела! – воскликнул старик. – Журналистов я не видел здесь так давно, что даже не вспомню, когда это было. Им наскучили даже наши войны. Никому уже неинтересны наши новости…

– Кстати, о войнах, – произнес Рафаэль. – Здесь не чувствуется какой-то ощутимой боевой активности. Кажется, вы живете мирно.

– На реке сохраняется нейтралитет, – объяснила Мелисандра. – Много лет назад был заключен негласный договор, чтобы здесь не воевали. Это имело бы печальные последствия для здешних лесов, а вы же знаете, что они находятся под охраной соответствующих организаций. При всем при этом иногда…

– Эта страна уже не мыслит своего существования без войны, – перебил внучку дон Хосе. – Мне даже кажется, что мир обернулся бы катастрофой. По-моему, весь мир думает так же. Почему-то в этих местах собирается все вышедшее из употребления оружие. Но не будем о войне. О ней вы еще сможете наговориться, когда отправитесь вверх по реке. Война никогда меня не интересовала. Я влюблен в цивилизацию, в человеческие достижения, в науку. К войне я не имею никакого отношения. Она противоречит мысли, слову, диалогу. На войне никто не разговаривает. Все стреляют, убивают друг друга, не заводя знакомства. Воинам не интересно знакомиться. Напротив, они этого делать не хотят. Они бегут друг от друга, прячутся за ружьями, прячутся от слов, от диалога. Не будь войны, они смогли бы поговорить. Но есть и те, кто находит достоинство в войне. Культ оружия и смерти очень стар. Даже я не мог бы сказать, что хуже, война или алчность. По крайней мере, в Фагуасе деньги уже почти не используются. Невелик толк от денег в обществе, дезорганизованном войной.

Пока дон Хосе говорил, Мелисандра внимательно наблюдала за гостями. Часто она спрашивала себя, тосковал дедушка по визитам гостей из-за новостей, которые они привозили, или же по тому, что они выполняли роль благодарных зрителей философской игры его ума, никогда не устававшего фонтанировать идеями.

Старик закончил выступление об алчности и войне, но прежде чем замолчать, помня о первопричине своего рассуждения, повернул голову к Рафаэлю и спросил его, не имеет ли он ничего против того, чтобы рассказать, что привело его сюда.

– Конечно, нет, – ответил Рафаэль, вежливо улыбаясь. – Один путешественник, побывавший в Фагуасе, поведал мне о существовании одного таинственного места, последней утопии: Васлале.

Мелисандра чуть не подскочила. Никогда прежде никто не приезжал сюда с одним лишь намерением найти Васлалу. Только она помышляла об этом, а теперь появляется он и предлагает ей сопровождать себя. Мелисандра взглянула на него – убедиться, правильно ли все расслышала. Рафаэль с невинной улыбкой откусывал кусочек от бедра цыпленка.

Эрман, Макловио и Моррис устремили свои взоры на дона Хосе. Они рассказали Рафаэлю о том, что старик знал о Васлале больше, чем кто-либо. Теперь они ждали от него подтверждения своих слов. Повисла пауза.

– А! – воскликнул, наконец, дон Хосе, откидываясь на спинку стула и потирая с отсутствующим видом кончик носа. – Васлала! Кто только в Фагуасе не желал найти Васлалу!

– Возможно, кто-нибудь захочет отправиться со мной. Мне нужен будет проводник, – сказал Рафаэль, глядя на Мелисандру, которая ответила ему воодушевленным взглядом.

– Вам надо будет заехать к Энграсии в Синерию, – сказал старик. – Думаю, она сможет помочь вам.

Дон Хосе не стал больше распространяться на тему Васлалы. Он замолчал. Расстроенный, вдруг ушел в себя. Мелисандра подумала, что никогда раньше не видела его таким при гостях. Что-то предчувствовал ее дедушка? Он угадал ее планы?

– Моррис очень хорошо знаком с Энграсией, – с намеком в голосе сказал Макловио.

Моррис намека этого не понял.

– Речь ведь не о том, чтобы найти какое-то место на карте, – сказал ученый. – Это гораздо сложнее.

– Завтра у нас еще будет возможность поговорить об этом, – проговорил дон Хосе, резко поднимаясь со стула. – Уже поздно. Вы, должно быть, устали, проделав такой непростой путь. Я никуда не денусь, а это подождет до утра.

Допив кофе, он надел берет, взял трость и, пожелав всем спокойной ночи, удалился в кабинет.