Текст книги "Дьявольская Королева"
Автор книги: Джинн Калогридис
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 30 страниц)
ГЛАВА 26
Мне хотелось поделиться своей новостью с мужем, а потому вечером я пригласила его к себе.
Он пришел, опираясь на палку. Наверное, думал, что я позвала его в постель, несмотря на вывихнутую лодыжку. Как только муж затворил дверь, я обняла его и ответила на его поцелуй. От него пахло вином. Судя по всему, он выпил больше обычного, возможно, пытался притупить боль в ноге.
Затем я высвободилась из объятий и сказала:
– Генрих, прежде хочу поделиться с тобой новостями: одна хорошая, другая – не очень.
Муж тотчас напрягся.
– Что ж, начинай с хорошей.
– Итак, я снова жду ребенка, мой милый.
Несмотря на желание сообщить об этом, я в то же время испытывала сомнения. Каждый раз, когда я узнавала о своей беременности, Генрих переставал исполнять свой супружеский долг, и я осознавала, что нужна ему лишь для рождения наследников.
Он горячо меня обнял, улыбнулся, белые зубы ярко блеснули на фоне темной бороды.
– И вновь я от тебя в восторге. К тому же ты отличная мать. Дети ведут себя замечательно.
Генрих осыпал меня поцелуями. Я смеялась: его борода щекотала мне лицо. Потом я высвободилась и сделалась серьезной.
– А теперь неприятное известие? – догадался муж.
– Да, – подтвердила я. – Джанет Флеминг тоже беременна.
Глаза мужа потрясенно распахнулись, он смущенно потупил взор, опустил руки и сделал шаг назад.
Я указала ему на стул.
– Садитесь, ваше величество. Это событие следует обсудить.
– Откуда ты узнала? – выдохнул он, опускаясь на стул. – От Дианы?
– Нет, от самой мадам Флеминг.
У мужа буквально отвисла челюсть.
– Она прямо так все и выложила?
– Мало того, похвасталась.
– Я надеялся, что ты не узнаешь. – Генрих покраснел. – Мне нечем гордиться. Могу только молить тебя о прощении. Две недели назад я обещал Диане не иметь ничего общего с Джанет Флеминг и сдержал обещание.
Я хранила абсолютное спокойствие.
– Я не собираюсь тебя обвинять, хотя понимаю боль мадам де Пуатье. Но мне нужна твоя помощь.
Генрих изумленно на меня уставился.
– Так ты не сердишься?
– Мне неприятно, однако здесь не так важны мои личные переживания, и даже не обида Дианы, – пояснила я. – Мадам Флеминг настолько гордится своим положением, что растрезвонила о беременности всем. В присутствии Марии и детей.
– Ты шутишь. – Король изумленно покачал головой. – Не могу поверить, что она на это способна. Как ужасно, наверное, для тебя. Но ты кажешься такой спокойной и понимающей…
Интонация мужа навела меня на мысль, что Диана отреагировала иначе.
– Ты должен услать ее, Генрих, по крайней мере, когда родится ребенок. Она доставит тебе неудобства, я уже не говорю о скандале, в который она вовлечет Марию и Гизов.
Муж задумался, глядя в окно.
– Мария не даст этого сделать, – заявил он наконец – Она любит мадам Флеминг.
– Мария всего лишь ребенок, – возразила я. – Она должна верить в то, что ты поступаешь правильно.
Он немного подумал, затем неохотно кивнул.
– Я распоряжусь, чтобы мадам Флеминг отправили в деревню. Конечно, постараюсь организовать надлежащий уход за ребенком.
– Конечно. Благодарю тебя.
– Я не заслуживаю такой терпеливой жены. Я не могу…
Он замолчал, от волнения у него выступили слезы, чему дополнительно способствовали вино и боль в ноге.
– Все ли хорошо у тебя с Дианой? – поинтересовалась я.
– С тех пор как порвал с Джанет Флеминг, я был верен тебе одной, Катрин.
Во мне зашевелилась давно похороненная надежда.
– Диана дала тебе отставку из-за этой любовной интриги?
Щеки мужа вспыхнули огнем, как когда-то, когда мы увиделись впервые, когда Генрих был застенчивым подростком.
– Задолго до этого. Почти год уже. Она… – Муж подбирал слова, в нем боролись противоречивые чувства. – Она меня разлюбила. Иногда она бывает такой холодной, отстраненной. Я дал ей собственность, золото, почет – все, чего она желала, даже больше. Однако Диана от меня отвернулась. Она говорит, что мы уже не юны, мне приходится едва ли не выпрашивать у нее улыбку.
Я слишком хорошо понимала его боль.
– С тобой играли долгие годы.
– Не могу в это поверить, – пожаловался он. – Она искренне любила меня. Возможно, и теперь любит. Но сейчас она старше, она устала, а я слишком нетерпелив, потому и обратил внимание на мадам Флеминг. Как дурак уверил себя, что эта красавица тянется ко мне, а не к моей короне. Но она всего лишь агент Гизов, она намерена ради их целей меня поработить.
Генрих покачал головой. Видно было, что он сам себе противен.
– Всю жизнь я презирал отца за его неверность, а сам увяз в адюльтере. Женщина пользовалась мной, как хотела, в то время как мне следовало искать любовь в единственном месте, где меня и любили, и терпели. Не думай, что я не понимаю твоих страданий, Катрин. Не думай, что я неблагодарен.
Он по-прежнему сидел. Я положила руку ему на плечо и поцеловала в макушку. Он обнял меня за талию и прижал голову к моей груди. Мне казалось, что сейчас он, как и прежде, уйдет и оставит меня в пустой постели, пока не родится наш ребенок. Но он поднялся и нежно меня поцеловал.
– Однажды я сказал, что легко могу полюбить тебя, Катрин, – прошептал Генрих. – И я тебя полюбил.
Я увлекла его за собой в спальню. В нашей близости была проникновенная нежность. Мы впервые по-настоящему обрели друг друга.
В последовавшие за этим дни я ничего никому не говорила, хотя мадам Гонди подозревала, что между Генрихом и мной что-то изменилось. Всем стало известно о моей беременности, но муж почти каждую ночь ко мне приходил. Впервые Генрих заметил жемчужину, висевшую у меня на груди; он протянул руку, но я не дала до нее дотронуться и отвлекла его поцелуями.
Хотя Диана де Пуатье более не владела сердцем короля, она продолжала оказывать на него сильное политическое давление, а мужу не хватало решимости сбросить с себя это ярмо. На публике мы разыгрывали фарс: все по-прежнему оказывали почести фаворитке мужа, а на меня смотрели как на вторую по значимости женщину. Мы с мужем стали любовниками. С ним наедине мы обсуждали поведение Дианы и прикидывали, как избавиться от ее влияния на правительство. Муж боялся ее расстраивать, тем не менее перестал осыпать ее подарками и почестями.
В ответ на это Диана сблизилась с де Гизами. К несчастью, во время интрижки с гувернанткой Генрих сделал златовласого Франсуа де Гиза великим камергером, который следил за апартаментами короля и которому доверили ключи от них. Кроме того, на некоторых королевских документах требовалась его подпись. Эта должность скорее указывала на статус, а не на власть, но если кто и мог воспользоваться ею для захвата властных полномочий, так это де Гиз.
Генрих скрывал от меня это назначение, пока оно не стало свершившимся фактом. Он предположил, что я стану возражать, и решил выждать, пока мы не легли в постель. Он целовал мне живот и разговаривал с ребенком внутри меня. Я была очарована и улыбалась, пока он не признался в новой должности де Гиза. Эта новость подняла меня с постели.
Муж подождал, пока я выплесну все неудовольствие, и принялся убеждать, что шаги, направленные против Дианы и Франсуа де Гиза, нарушат неустойчивое равновесие во дворе, и в правительстве начнется смута. Это было справедливо, я успокоилась и стала обсуждать с ним, что сейчас лучше для Франции. К сожалению, муж не считал, что консервативный католицизм Дианы и Гизов представляет наибольшую опасность. Он соглашался с братьями в том, что протестантизм нетерпим, и это меня пугало.
С того момента я опасалась, что желание Гизов преследовать протестантов спровоцирует нешуточный конфликт, тем не менее постаралась не нервничать: этого требовала моя беременность. Из-за поцелуев мужа все мысли о политической катастрофе улетучились из моей головы.
Наш сын родился в присутствии Генриха, который смеялся и жал мне руку. Эдуард-Александр оказался здоровее других моих детей. Мы с мужем окружили его любовью. Эдуард был очень красивым, и это напомнило мне лучшие дни моей жизни. Мы с Генрихом много времени проводили в детской, каждый вечер муж обсуждал со мной дела государства.
Такая идиллия не могла продолжаться долго. Когда Эдуарду исполнилось всего несколько месяцев, мой мир снова зашатался.
Многие годы муж обменивался оскорблениями с императором Карлом, который когда-то держал в тюрьме его и его брата. Будучи разумным человеком, муж не ввязывался в войну по пустяковому поводу, однако в 1552 году, через двенадцать месяцев после рождения Эдуарда, он согласился помочь германским принцам, надеявшимся изгнать императора из своей страны. Это были лютеране; их возмущали попытки католического императора подавить их религию.
К моему изумлению, Генрих вступил с ними в сговор и согласился ослабить императора, сражаясь с ним на северо-восточной границе Франции с целью возвращения городов Камбре и Мец. Если Диана и увидела иронию в желании короля помочь протестантам победить доброго католика, то ничего не сказала. Генрих решил, что французские солдаты должны пойти на войну.
И муж был намерен присоединиться к войску. Это меня ужаснуло, поскольку означало, что он оставит надежную гавань, созданную талисманом, – ониксом, спрятанным под кроватью Дианы.
Мое беспокойство не утихло, когда я получила письмо из Рима от достопочтенного Луки Гуаричо, которого очень уважали за его работу в судебной астрологии. Эта область изучала влияние звезд на судьбы людей. Когда моему двоюродному деду, Джованни Медичи, было четырнадцать лет, Лука Гуаричо предсказал, что его ждет карьера Папы, и в самом деле дядя Джованни сделался Папой Львом X. Гуаричо предвидел также, что Алессандро Фарнезе станет Папой, и точно назвал год его смерти.
Когда мадам Гонди вложила мне в руку конверт из Рима, я с волнением сломала восковую печать. Внутри находилось адресованное мне письмо, а также второе запечатанное письмо, сложенное трижды, предназначенное для короля.
Ваше величество, высокоуважаемая донна Катерина!
Прошу простить за то, что обращаюсь к Вам, а не прямо к Вашему супругу. Я слышал, что его величество не расположен обращать внимания на советы астрологов, поэтому прибегаю к Вашей помощи, поскольку мне известно, что Вы весьма искушены в астрологии и сочувствуете ее исповедникам.
Я сделал расчет движения звезд Вашего супруга на следующие несколько лет. В результате пришел к выводу, что короля Генриха необходимо предупредить. В определенное время и в определенных ситуациях ему следует быть чрезвычайно осторожным.
Опасность, грозящая его величеству, очень велика. Осмелюсь обратиться к Вам, Ваше величество, донна Катерина, с просьбой: передайте вложенное письмо Вашему супругу. Постарайтесь использовать Ваше влияние и последовать совету, изложенному в том письме.
Соблазн сломать печать на втором письме и прочесть его был невероятно велик, однако я отложила его в сторону и дождалась, когда Генрих придет ко мне поговорить о прошедшем дне.
Вместо приветствия я подала ему запечатанную бумагу.
– Письмо из Рима. От Луки Гуаричо.
– Я его знаю? – спросил муж, устало опускаясь в кресло.
Целый день он провел в своем кабинете: обсуждал планы готовящейся войны сначала со своим преданным старым другом Монморанси, затем с Франсуа де Гизом. Два советника были настолько непримиримы друг к другу, что Генрих не мог встречаться с ними одновременно, поскольку дискуссия тотчас переросла бы в ссору.
– Знаменитый астролог, – пояснила я. – Это он сказал, что мой дядя Джованни станет Папой.
– А, – небрежно отозвался муж. – С этими сказками насчет судьбы ознакомлюсь позже. Замучился сегодня от серьезных дел.
– Ну пожалуйста!
Генрих посмотрел на меня, слегка удивившись непреднамеренно резкому тону моего голоса.
– Пожалуйста, – повторила я уже мягче, – хотя бы взгляни на него.
– Катрин, ты слишком увлекаешься подобными вещами.
– Господин Гуаричо и мне написал. – Я вплотную придвинула стул к мужу. – Он что-то нашел в твоих звездах и пытается предупредить тебя.
– О чем?
– Он мне не сообщил.
– Ну так и быть, прочту, – вздохнул Генрих.
Он открыл конверт и забегал глазами по строчкам, все больше хмуря брови.
– Ничего особенного, – наконец заключил он. – Астролог советует не участвовать в дуэлях, а против сражений не возражает, так что война не представляет угрозы.
Генрих сложил письмо и сунул за пояс.
Даже королеве не пристало вмешиваться в личные дела короля, но мне было не удержаться.
– Прошу, Генрих, я должна знать, что он там пишет.
– Только взгляните в это испуганное лицо, – усмехнулся муж. – Ты беспокоишься по пустякам. Как можно верить в такие фантазии?
– Генрих, астрология – это как медицина. Возможность помогать страждущим – подарок Господа. Доказательства я видела лично.
Он фыркнул.
– Тебя баламутит твой больной колдун, который следует за тобой, словно привидение. Почему ты окружаешь себя такими людьми? В нем нет ничего от Бога. Такое впечатление, что он ежедневно беседует с дьяволом.
– Господин Руджиери спас меня во Флоренции от смерти! – горячо заявила я. – Он дал мне талисман, без которого я бы не выжила.
– Прекрасно бы выжила, – возразил Генрих. – Этот человек забивает тебе голову всякими глупостями. Я его выгоню.
Французские двери на балкон были закрыты, на улице потемнело; я уставилась на какую-то отдаленную точку.
– Когда я была ребенком, – спокойно произнесла я, – перед тем как повстанцы взяли меня в плен, Руджиери подарил мне оберег. – Генрих попытался прервать меня, но я упреждающе подняла руку. – Он предвидел, что я никогда не буду править Флоренцией, а еще, что я перееду в другую страну и выйду замуж за короля.
Я умолчала о том, что Руджиери вызвал дух моей покойной матери и это окончательно убедило меня. Умолчала и о предсказании матери: о том, что меня спасет Сильвестро. Генрих слушал, уголок его рта приподнялся в плохо скрытой скептической усмешке.
– Он также обсуждал со мной мои ночные кошмары, – продолжала я. – Мне снилось, что ты лежишь, истекая кровью, и говоришь со мной по-французски, хотя тогда я не понимала этот язык. Я должна была спасти тебя, но не представляла как. В день нашей первой встречи я тебя узнала, потому что ты много раз являлся мне во сне.
– Катрин…
В голосе Генри я уловила недоверие и удивление. Меня захлестнуло волнение.
– Я пыталась, всю жизнь пыталась понять, что нужно сделать, чтобы защитить тебя. Господь призывает меня к этому. Так что не смейся и не отмахивайся от меня.
– Катрин, – выдохнул Генрих, на этот раз нежно.
Он видел, что я расстроена, и взял меня за руку, желая успокоить.
По моим щекам текли слезы, хотя голос оставался спокойным.
– Поэтому я и надеялась, что Руджиери приедет во Францию и поможет спасти тебя, не допустит несчастья, поэтому меня и интересует, что написал тебе Лука Гуаричо. Я умру за тебя, Генрих.
Конечно, я скрыла, что совершила ради него убийство.
Повисла долгая пауза. Я пыталась унять дрожь. Он держал мою ладонь.
– Что ж, я не стану выгонять господина Руджиери, если его присутствие тебе важно, – заключил наконец Генрих, – хотя я ему не верю.
Муж вынул из-за пояса сложенное письмо и протянул мне.
– Раз ты так за меня печешься, не стану его от тебя прятать.
Я развернула письмо с неприятным предчувствием.
Ваше величество!
Меня зовут Лука Гуаричо. Ее величество, донна Катерина, возможно, сообщила Вам, что я астролог, занимаюсь предсказанием судеб выдающихся людей.
Я изучил Ваши звезды и решил, что обязан срочно предупредить Вас: избегайте всяких столкновений в замкнутом пространстве. Дуэли и поединки таят для Вас серьезную угрозу, подобные столкновения могут окончиться смертельной раной головы.
Такая опасность остается постоянной, но в ближайшие несколько лет ее вероятность многократно усиливается. Виной тому положение Меркурия относительно Марса, поскольку последний проходит через Льва, то есть Ваш асцендент. Предупреждаю Вас в надежде, что полученное знание и осторожность помогут Вам пережить столь трудный период. Это вполне возможно, поскольку в прошлом Вы благополучно избежали подстерегавшего Вас несчастья.
Да благословит Вас Господь и поможет Вам справиться со всеми рисками.
Несколько минут я сидела с письмом, лежавшим у меня на коленях, потом повернулась к Генриху.
– Обещай мне, что больше никогда не пойдешь на войну, – попросила я.
Муж вскинул брови.
– Непременно пойду. Я должен повести за собой войска. Ты ведь читала письмо. Войны проходят не в замкнутом пространстве, и я не собираюсь никого вызвать на дуэль.
Такую же беспомощность я испытывала в своих ночных кошмарах. Генрих был совсем близко, но я не могла удержать его подле себя. Он ускользнет из жизни в туманные воспоминания, как моя мать, как отец, тетя Кларисса и король Франциск.
– Война непредсказуема. Что, если ты окажешься в здании наедине с врагом? – предположила я. – Если я потеряю тебя…
– Катрин, – прервал меня муж, – мы только-только нашли друг друга после долгих лет. Даю слово, что ты меня не потеряешь. Не сейчас.
– Тогда возьми с собой талисман.
– Я не нуждаюсь в подобных вещах, – мягко возразил Генрих. – Если Бог послал тебя мне на защиту, Он тебя услышит. Молись за меня, этого достаточно. Я благополучно вернусь домой.
Генрих не стал меня слушать, когда я попыталась объяснить, что Господь не слышит моих молитв.
ГЛАВА 27
Прежде чем уйти на войну, Генрих назначил меня своим регентом. Получив в распоряжение страну, я обнаружила, что у меня есть к этому делу и способности, и желание. Я обладала блестящей памятью, и мне нравилось, что я запоминаю каждое слово советников Генриха. Этот талант, вместе с более гибким и дипломатичным методом правления, принес мне поддержку и уважение. Я зачитывалась письмами Генриха и письмами его генералов, приходившими с фронта, и заботилась о том, чтобы все необходимое поступало к ним вовремя. В конце концов я настолько осмелела, что стала давать военные советы.
Победа пришла быстро, через несколько месяцев; города Туль, Верден и Мец стали нашими. Мой муж отличился в сражениях, как и Франсуа де Гиз. Война укрепила их дружбу.
Генрих отправился на войну в конце января, а вернулся в мои объятия в конце июня. Настроен он был оптимистически. К августу я снова забеременела. На этот раз я не заперлась в своих апартаментах и в детской, а присутствовала на заседаниях Генриха со своими министрами. Вскоре Монморанси и Диана узнали, что я уже не прежняя молчаливая и незаметная королева.
Теперь Генрих проводил больше времени с первым принцем крови, Антуаном де Бурбоном. Я поощряла их дружбу, потому что Бурбон презирал Гизов. К тому времени он стал протестантом, как и его жена Жанна. Я надеялась, что отношения Генриха с этим человеком смягчат его предубеждения против людей, которые не придерживались католической веры.
Генрих часто общался с Бурбоном, а я – с Жанной. Она присутствовала в качестве акушерки при рождении моей дочери, которой я дала имя Маргарита – в честь матери Жанны, хотя все мы называли малышку Марго. Во время моих схваток Жанна призналась, что тоже ждет ребенка.
Моя темноглазая и темноволосая Марго, такая же развитая не по годам и упрямая, как я, родилась тринадцатого мая 1533 года. Сын Жанны, Генрих Наваррский, нареченный в честь своего деда и моего мужа, появился на свет спустя семь месяцев, тринадцатого декабря. Теперь уже я сидела возле Жанны, пока она рожала. А когда я взяла на руки ее крошечного сына, во мне проснулась любовь к нему, как если бы он был моим собственным ребенком.
Уже тогда я чувствовала, что эти дети связаны судьбой. Спустя год умер отец Жанны, оставив ее королевой Наваррской, и она решила ради образования сына не покидать Францию. Маленький Генрих, или Наварр, как я иногда его называла, рос при дворе и проводил время в королевской детской в играх с моими детьми. Учился он у тех же учителей. Генрих и Марго особенно тянулись друг к другу.
Много лет я и не догадывалась, как затейливо переплетены их судьбы, как сильно они связаны с грядущим кровавым потоком.
Итак, минули двенадцать лет моего замужества. Тогда эти годы казались мне трудными и беспокойными, а сейчас я смотрю на них как на счастливые, по сравнению с теми, что за ними последовали. Я испытала глубокое облегчение, что Генрих не вернулся на войну, хотя он и император Карл оставались врагами. Вскоре после рождения Марго английский трон заняла новая королева – Мария Тюдор, католичка. Она была намерена избавить свою страну от протестантизма. Возможно, нам следовало порадоваться этому, но когда Мария вышла замуж за короля Филиппа, объединив трон Англии с испанским престолом и тем самым создав непобедимый военный союз, мне стало не по себе.
Через три года после рождения Марго я снова забеременела. Мой живот достиг огромных размеров, и вскоре я поняла, что ношу не одного ребенка. В душе поселилась странная тревога. Изо всех сил я старалась позабыть о своих преступлениях, но не могла. Страх усилило событие, случившееся в последние дни моей беременности.
Генрих продолжил традицию своего отца: он собирал книги, изданные во Франции. Мои библиотекари, зная это, показывали мне все новинки.
Так я увидела книгу на латинском языке, озаглавленную «Les Prophéties», за авторством Мишеля де Нострадамуса. Этот врач прославился спасением людей от чумы. Книга господина Нострадамуса состояла из сотен стихов – катренов, – в каждом из которых содержалось пророчество. Ссылки были уклончивые и загадочные. Я мало что понимала, пока не добралась до тридцать пятого катрена.
Теплой июньской ночью в замке Блуа я сидела в кровати, откинувшись на подушку. Мне не спалось: было неудобно из-за огромного живота и безжалостных толчков двух пар маленьких ног. В ту ночь с Луары поднимался влажный воздух, принося с собой запах гнили. Мне было трудно удерживать тяжелую книгу, и я хотела уже отложить ее, когда перевернула страницу и мой взгляд упал на эти строки:
Молодой лев победит старого
На поле битвы в одиночном поединке. Он
Пронзит его глаз через золотую клетку.
Две раны в одном, затем умрет мучительной смертью.
Я задохнулась, вспомнив слова астролога Лукаса Гуаричо: «Обязан срочно предупредить вас: избегайте всяких столкновений в замкнутом пространстве. Дуэли и поединки таят для вас серьезную угрозу, подобные столкновения могут окончиться смертельной раной головы».
Страх сжал мне живот, словно губку. Я вскрикнула от неожиданного спазма; тяжелая книга свалилась с колен.
Рожала я всегда легко, но боль, пронзившая меня сейчас, была злой, страшной и незнакомой. Я спустилась с кровати, но когда моя нога коснулась пола, боль победила меня.
Я упала на пол, призывая мадам Гонди, Жанну и – самое главное – Генриха.
Обычно я стойко переживала страдания, но те роды были слишком тяжелыми и продолжительными; я думала, что умру, прежде чем появится первый ребенок.
Жанна сидела подле меня, а Генрих навестил меня в начале процесса. Он брал меня за руки, когда схватки усиливались, подбадривал на протяжении долгого утра и весь жаркий летний полдень. Все притворялись, что муки, которые я испытываю, не предвещают ничего страшного. Дело, мол, в том, что я жду не одного ребенка, а двух. До сих пор самые продолжительные роды длились у меня десять часов, но сейчас прошли десять часов, двенадцать – никакого прогресса. Всеобщее беспокойство усилилось. Когда стемнело и зажгли лампы, я уже не могла делать веселое лицо. Генрих беспомощно мерил шагами комнату, я чувствовала, что раздражаюсь, и попросила его уйти. Как только он удалился, я отдалась боли и почти не ощущала мягких благоухающих рук Жанны. По распоряжению акушерки она прикладывала мне холодные компрессы. Я потеряла сознание, потом очнулась.
Виктория родилась на рассвете после тридцати шести часов схваток. Она была слабой и серой, крик ее был еле слышен, однако ее появление обрадовало Жанну и акушерку. Они решили, что настал конец моим мучениям. Однако это был лишь проблеск надежды, потому что дикая боль снова вернулась.
Я стала бредить. Звала тетю Клариссу, сестру Николетту, покойную мать и Руджиери. Видимо, позвала и Жанну, потому что, когда очнулась, она сжимала мою потную ладонь.
В узкой щели в центре бархатных драпировок светился затухающий оранжевый свет. Я чувствовала быстрое дыхание акушерки возле моих ног и знакомый запах духов, слышала тихий плач. Я хотела сказать Жанне, что дам второй девочке ее имя, но обнаружила, что не могу вымолвить ни слова.
Лампа осветила изгиб щеки Жанны, спутанные кудри на ее виске превратились в сияющий нимб. Она говорила строгим голосом, словно объясняла трудную задачу неразумному ребенку.
– Катрин, акушерка должна вынуть ребенка, речь идет о твоей жизни. Сожми мою руку, можешь кричать. Все будет быстро.
Вцепившись в Жанну, я сжала зубы. Ловкие пальцы акушерки добавили мне боли, нащупав внутри меня дитя.
Ее руки вошли в меня и взялись за маленькие ножки. Я услышала – нет, почувствовала – хруст крошечных костей и заорала, поняв, что маленькая девочка еще жива, а они ее убивают, чтобы спасти меня. Я билась, визжала и колотила женщин, а они плакали и держали меня.
Я причитала, что Господь наказывает меня, ведь я купила своих детей с помощью темной магии. Я молила Жанну позволить мне умереть в искупление грехов. Я просила ее пойти к Руджиери и заставить его снять заклинание.
Дальше я ничего не помню.
Малютка Жанна сразу отошла в мир иной в результате повреждений, нанесенных акушеркой. Две недели я пролежала в горячке, а когда поднялась, узнала, что выжившая Виктория, близнец Жанны, погибает.
Я отправилась к своей крошечной задыхающейся дочке. Три дня я находилась в детской, держала Викторию на руках и смотрела в желтое личико; мое сердце таяло и переливало в малышку всю любовь. Я шептала извинения в ее прелестное крошечное ушко, просила у нее прощения. Она испустила последний вдох, когда к нам подошел ее отец.
Несколько часов я провела у тела младенца. Никто меня не беспокоил, даже король.
В своем горе я не видела света, не слышала легких шагов по мрамору. Но когда открылась дверь детской, я почувствовала, что кто-то направляется ко мне. Я повернула голову и увидела Генриха Наваррского, которому тогда было два с половиной года. Он потянул меня за рукав. Я взглянула на его темные кудряшки, на тревожно сморщившийся лобик.
– Тетя Катрин, – прошептал он. – Милая тетя, не печальтесь.
– Но я должна печалиться, – объяснила я. – Твоя маленькая кузина Виктория умерла.
– А! – отозвался он, обдумывая мои слова и топчась на месте. – Но она нас не знала, на небесах она даже не будет по нам скучать.
В ответ на это я разразилась слезами. Испугавшись, Генрих воскликнул со всей серьезностью:
– Бедная тетя! Я могу притвориться ребенком, которого вы потеряли. И обещаю, что буду вести себя хорошо.
Я обняла его и сказала:
– Мой маленький Анри. Мой дорогой, мой родной.
На следующий день Руджиери прислал мне свои соболезнования, как и тысяча других людей, однако я отказывалась принимать кого-либо. Вместо этого я позвала в свой кабинет мадам Гонди и продиктовала послание Мишелю Нострадамусу.
Через несколько недель я получила от него письмо. Мне снова стали сниться сны.
