Текст книги "Дьявольская Королева"

Автор книги: Джинн Калогридис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 30 страниц)

Джинн Калогридис
Дьявольская Королева

ЧАСТЬ I
БЛУА, ФРАНЦИЯ
АВГУСТ 1556 ГОДА

ПРОЛОГ

На первый взгляд он казался непримечательным – невысокий, полноватый, с седеющими волосами, да и одет как простолюдин. С третьего этажа я не видела его лица, но заметила, что он пошатнулся, едва ступив на брусчатку, после чего жестом потребовал трость и ухватился за руку кучера. Даже теперь он двигался осторожно, то и дело останавливаясь, и я в ужасе подумала: «Он всего-навсего больной старый человек».

Над рекой собирались тучи, грозя разразиться бурей, а пока проглядывало солнце, его лучи пробивались между облаками и ослепительно отражались от вод Луары.

Я отошла от окна и уселась в кресло. Мне хотелось поразить своего гостя, очаровать его, скрыть от него свою нервозность, хотя в последнее время у меня не хватало сил на притворство. Платье на мне было простое, траурное. Какое уж тут величие? Да и сама я была толстой, некрасивой и печальной.

– Слава богу, что они всего лишь дети, – пробормотала повитуха.

Она думала, что я сплю. Но я услышала и поняла: жизнь королевы ценится выше, чем жизни ее дочерей. Сыновья – другое дело; если королева оставила после себя сыновей, значит, родословная в безопасности. Мне хотелось ударить повитуху; сердце мое было разбито. Однако надежда в нем еще теплилась.

К последней попытке деторождения я подошла без страха: я сильна, настроена решительно, боли не боюсь, и мне этот процесс всегда давался легко. Я даже имена выбрала: Виктория и Жанна. Руджиери предсказал, что я рожу девочек-близнецов. Только не предсказал, что они умрут.

Первый младенец очень долго не появлялся. Так долго, что мы с повитухой начали беспокоиться и я устала сидеть в родильном кресле.

День закончился, а посреди ночи родилась Виктория. Прежде я не видела такого маленького младенца. Она была слишком слаба, чтобы закричать по-настоящему. Ее появление не принесло мне облегчения: Жанна отказывалась покидать мой живот. Схватки продолжались; пролетела ночь, настало утро, затем и день… Положение ребенка в утробе не позволяло ему выйти. Чтобы вытащить ее, не убив при этом меня, решили сломать ножки.

Рука повитухи погрузилась в меня, послышался глухой хруст крошечных костей. Я закричала не от боли, а от ужаса. Жанна родилась мертвой, я даже не стала на нее смотреть.

Виктория, ее больная сестренка-близнец, прожила три недели. В тот день, когда и она почила, на меня снизошла холодная уверенность: после всех этих лет магия Руджиери не действует; мужу и моим остальным детям угрожает смертельная опасность.

В книге, написанной пророком, был катрен, которого я боялась, он предсказывал судьбу моего дорогого Генриха. Я искала ответ и не могла успокоиться. Мне необходимо было услышать правду из уст знаменитого человека.

Стук в дверь и тихий голос стражника вернули меня в реальность. Я откликнулась, дверь распахнулась, и на пороге возник охранник вместе с опиравшимся на него хромым гостем. На лице охранника я заметила удивление: он не ожидал увидеть меня совсем одну. Но я специально отослала Диану с поручением и избавилась даже от мадам Гонди, желая оставить беседу с моим гостем в секрете.

– Madame la Reine. Ваше величество.

Его произношение выдавало его южные корни. У него было мягкое круглое лицо и очень добрые глаза.

Мадам Гонди говорила, что он еврей, но по чертам я этого не заметила. На ногах он держался нетвердо даже с тростью, тем не менее снял шляпу и умудрился сделать вполне приемлемый поклон. Волосы, длинные и спутанные, редеющие на макушке, свесились и закрыли лицо.

– Ваше приглашение – высокая честь, – продолжал гость. – Величайшее мое желание – оказаться полезным вам и его величеству. Попросите мою жизнь, и она будет вашей. – У него дрогнул голос, рука, в которой он держал шляпу, затряслась. – Если вы изволили заподозрить меня в какой-нибудь ереси, то смею заверить, что я добрый католик, посвятившую свою жизнь служению Господу. Я записывал свои видения по Его воле; их прислал мне Господь, а не нечистая сила.

Мне было известно, что его часто обвиняют в связи с дьяволом. Последние несколько лет он переезжал с одного места на другое, чтобы избежать ареста. Хрупкий, ранимый, он смотрел на меня с робким ожиданием. Он прочел мое письмо, хотя, несомненно, слышал о ненависти моего супруга, короля, к оккультным наукам и протестантам. Возможно, он боялся, что его заманили в инквизиторскую ловушку.

– Не сомневаюсь в этом, господин Нострадамус, – ласково произнесла я и протянула ему руку. – Потому и обратилась к вам за помощью. Благодарю, что для встречи с нами вы проделали столь долгий путь. Мы очень признательны.

Страх отпустил его. Он содрогнулся всем телом, проковылял вперед и поцеловал мне руку. Волосы мягко упали мне на пальцы, и я почувствовала запах чеснока.

Подняв глаза на стражника, я сказала:

– Оставь нас.

Тот поднял бровь: дескать, почему мне так не терпится его отпустить? Но мое лицо хранило строгость. Стражник кивнул, поклонился и вышел.

Я осталась с пророком один на один.

Господин Нострадамус выпрямился и попятился. Он перевел взгляд на двор за окном, и нервозность сменилась спокойной уверенностью.

– А, дети, – пробормотал он себе под нос.

Повернувшись, я увидела на лужайке Эдуарда, бегущего за Марго, и маленького Наварра. Они не обращали внимания на крики гувернантки, пытавшейся их урезонить.

– Его высочество принц Эдуард, – пояснила я, – любит гоняться за маленькой сестренкой. Для своих пяти лет Эдуард необычайно высок.

– Двое младших – мальчик и девочка – кажутся близнецами, но я знаю, что это не так.

– Это моя дочь Марго и ее кузен Генрих Наваррский. Мы называем его Маленький Генрих, а иногда – Наварр, чтобы не путать с королем.

– Сходство поразительное, – заметил гость.

– Им обоим по три года, месье. Марго родилась тринадцатого мая, а Наварр – тринадцатого декабря.

– Связаны судьбой, – изрек господин Нострадамус и рассеянно посмотрел на меня.

Его глаза казались слишком большими для его лица, как и у меня, только у него они были светло-серыми. Под его взглядом, полным детской открытости, мне вдруг стало не по себе.

– У меня был сын, – промолвил он грустно, – и дочь.

Я открыла рот, собираясь выразить сочувствие и сообщить, что слышала его историю. Самый талантливый врач во всей Франции прославился тем, что многих спас от чумы, но не уберег от нее жену и детей.

Но я не успела вставить и слова, поскольку гость продолжил:

– Не хочу показаться чудовищем, мадам, говоря о своем несчастье, в то время как вижу вас в трауре. Просто поверьте: я понимаю ваше горе. Недавно я узнал, что вы оплакиваете потерю двух маленьких дочек. Нет большей трагедии, чем смерть ребенка. Молюсь Господу, пусть он облегчит вашу боль и страдания короля.

– Благодарю вас, господин Нострадамус – Сочувствие его было таким искренним, что я боялась заплакать, а потому сменила тему. – Прошу вас, садитесь. Вы и так уже из-за меня намучились. Присаживайтесь, я расскажу вам, когда родились дети.

И я указала на кресло, стоявшее напротив меня, и на пуфик, принесенный специально для его ноги.

– Вы очень добры, ваше величество.

Гость опустился в кресло, с легким стоном положил на пуф больную ногу и подвинул трость к себе поближе.

– Вам понадобятся бумага и перо, месье?

Нострадамус постучал по лбу пальцем.

– Нет, я запомню. Начнем со старшего ребенка. Дофин родился девятнадцатого января тысяча пятьсот сорок четвертого года. Для правильного гороскопа мне нужны…

– Час рождения и место, – перебила я. – Ни одна мать не забывает таких вещей. Франциск родился во дворце Фонтенбло, через несколько минут после четырех часов дня.

У меня был талант к вычислениям, и я умела составлять гороскопы, хотя в собственные интерпретации не верила.

– Через несколько минут… – Гость уже не стучал себя по лбу пальцем, а потирал им лоб, словно загонял этот факт себе в память. – А точнее? Через сколько именно? Через три или через десять?

Я нахмурилась, стараясь вспомнить.

– Меньше чем через десять. Точнее ответить не могу; я тогда очень устала.

Мы не касались моих дочерей Елизаветы и Марго: по салическому закону [1]1
  Принцип престолонаследия, согласно которому престол наследуется членами династии по нисходящей непрерывной мужской линии: сыновья государей, внуки (сыновья сыновей), сыновья этих внуков и т. п.


[Закрыть]женщина не может наследовать трон Франции. Необходимо было сосредоточиться на наследниках – на Карле-Максимилиане, родившемся двадцать седьмого июня 1550 года в Сен-Жермен-ан-Ле, и на моем дорогом Эдуарде-Александре. Он появился через год после Карла, девятнадцатого сентября, через двадцать минут после полуночи.

– Благодарю вас, Madame la Reine, – сказал Нострадамус, когда я закончила. – Через два дня представлю вам полный отчет. Некоторые приготовления я уже сделал, поскольку даты рождения мальчиков всем известны.

Казалось, гость не собирается вставать. Он сидел и смотрел на меня своими ясными спокойными глазами. Пока тянулось молчание, я набралась храбрости.

– У меня бывают дурные сны, – сообщила я.

Судя по всему, Нострадамус ничуть не удивился моим словам.

– Могу я быть откровенным с вами, мадам? – вежливо спросил он и сам же продолжил: – У вас есть астрологи. Я не первый составлю гороскопы вашим детям. Разумеется, я сделаю свою работу, но вы ведь не только за этим меня позвали.

– Да, – призналась я, – прежде я ознакомилась с вашими предсказаниями.

Откашлявшись, я процитировала тридцать пятый катрен:

 
Молодой лев победит старого
На поле битвы в одиночном поединке. Он
Пронзит его глаз через золотую клетку.
Две раны в одном, затем умрет мучительной смертью.
 

Когда я впервые прочитала эти строки, у меня подогнулись колени.

– Я пишу то, что должен. – Теперь глаза Нострадамуса выражали осторожность. – Не возьму на себя смелость разбирать значение Его слов.

– А я возьму. – Я подалась вперед, не в силах скрывать свое волнение. – Мой муж король… он лев. Старший. Мне снилось…

Тут я запнулась, не желая озвучивать ужасающее видение.

– Мадам, – ласково произнес Нострадамус, – мы с вами хорошо понимаем друг друга; думаю, лучше, чем весь остальной мир нас понимает. Вы и я способны видеть то, что не видят другие. И это не может нас не тревожить.

Я отвернулась и посмотрела из окна на сад, где под ярким солнцем среди зеленых кустов резвились Эдуард, Марго и маленький Наварр. Воображение рисовало мне расколотые черепа, вспоротые тела и людей, тонущих в потоках крови.

– Не хочу больше ничего видеть, – горько заметила я.

Не знаю, как он догадался. Возможно, прочел по моему лицу, как чародей читает судьбу по линиям на ладони. А может, ознакомился с моим гороскопом и обнаружил неблагоприятно расположенный Марс. Или уловил что-то в моих глазах, когда я декламировала тридцать пятый катрен.

– Король умрет, – продолжала я. – Мой Анри умрет совсем молодым. Ужасная смерть, если только что-нибудь ей не помешает. Вы это знаете, об этом говорится в вашем четверостишии. Месье, я правильно вас поняла? Вы поможете мне, месье? Что нужно сделать, чтобы предотвратить смерь моего мужа? Он моя жизнь, моя душа. Если он умрет, я не захочу больше жить.

Я думала, что мой сон имеет отношение только к Генриху. Думала, что его ужасная кончина будет самым худшим событием для меня, а также для его наследников и для Франции в целом.

Сейчас понимаю, как жестоко я ошибалась. И какой была глупой, когда рассердилась, услышав спокойные слова пророка:

– Я лишь передаю волю Господа, Madame la Reine, которая должна быть исполнена. И не беру на себя смелость трактовать Его фразы. Если Господь послал вам видения, вы должны разобраться, зачем он это сделал. Такова ваша ответственность.

– Моя ответственность – сохранить жизнь королю. Я отвечаю за своих детей.

– Ваше сердце обманывает вас, – заявил пророк.

Я содрогнулась, словно в меня вцепились невидимые когти. Когда он снова заговорил, его голос зазвучал так… словно со мной был не человек.

– Эти дети, – пробормотал он.

Я почувствовала, что от него не скроется даже самый темный секрет, и прижала ладонь к своему кровоточащему сердцу, надеясь скрыть правду.

– Звезды этих детей ущербны, Madame la Reine.

ЧАСТЬ II
ФЛОРЕНЦИЯ, ИТАЛИЯ
МАЙ 1527 ГОДА

ГЛАВА 1

День, когда я встретила колдуна Козимо Руджиери, – одиннадцатое мая – был нехорошим днем. Я ощутила это на рассвете, услышала по звукам с улицы.

К тому моменту я уже встала, оделась и готова была спуститься; тут и раздался стук копыт по брусчатке. Я встала на цыпочки и выглянула в окно спальни, выходящее на широкую виа Ларга.

Там Пассерини осаживал взмыленную лошадь. Его сопровождал десяток вооруженных людей. На Пассерини было красное кардинальское облачение, но камилавку он то ли забыл, то ли она слетела с него во время бешеной скачки. Седые волосы торчали пучками. Он орал на конюха, чтобы тот поскорее распахнул ворота.

Я поспешила к лестнице и оказалась на площадке одновременно с тетей Клариссой.

Вскоре тетя безвременно нас покинула, и я запомнила ее красивой женщиной. Нежной, словно боттичеллиевская грация. В то утро на ней было платье из розового бархата и прозрачная вуаль на каштановых волосах.

Однако характер тети Клариссы нежностью не отличался. Мой кузен Пьеро часто называл свою мать «самым жестким мужчиной в семье». Она ни с кем не считалась, и менее всего – со своими четырьмя сыновьями и мужем Филиппо Строцци, властным банкиром. У нее был острый язык и быстрая рука, и она, не задумываясь, пускала в ход и то и другое.

В то утро тетя сердилась. Она заметила меня, и я тут же опустила голову и уставилась в пол, потому что с тетей Клариссой шутки были плохи.

Мне тогда исполнилось восемь лет, и я была неудобным ребенком. Мать умерла через девять дней после моего рождения, а через шесть дней после нее скончался и мой отец. К счастью, мать оставила мне огромное состояние, титул герцогини и власть над Флоренцией.

Что и побудило тетю Клариссу привезти меня в палаццо Медичи и позаботиться о моем будущем, хотя она ясно дала понять: я обуза. Помимо собственных сыновей она вынуждена была воспитывать двух других сирот Медичи: моего сводного брата Алессандро и кузена Ипполито – незаконнорожденного сына моего двоюродного деда Джулиано Медичи.

Когда мы с Клариссой вышли на площадку, снизу раздался голос: кардинал Пассерини, временно правящий Флоренцией, что-то объяснял слуге. Слов я не разобрала, но по интонации поняла, что произошло несчастье. Безопасная и комфортная жизнь, которую я вместе с кузенами вела в доме наших предков, заканчивалась.

Кларисса прислушалась, черты ее лица исказились от страха, но она тут же взяла себя в руки, и я увидела прежнюю властную женщину. Она прищурилась и взглянула на меня: не заметила ли я ее мгновенную слабость? Мне нельзя было показать, что заметила, иначе мне бы не поздоровилось.

– Ступай в кухню. Не останавливайся и ни с кем не общайся, – велела Кларисса.

Я повиновалась и спустилась в кухню, но обнаружила, что есть не могу: слишком нервничаю. Тогда я побежала к залу, там тетя Кларисса и Пассерини взволнованно говорили друг с другом. Его преосвященства почти не было слышно, но я уловила несколько гневных фраз тети Клариссы. «Вы дурак, – сказала она. – И о чем думал этот идиот Климент?»

В целом беседа крутилась вокруг Папы, урожденного Джулио Медичи, благодаря которому наша семья стояла у власти. Даже будучи ребенком я понимала, что мой дальний родственник Папа Климент в плохих отношениях с императором Священной Римской империи Карлом, войска которого вторглись в Италию. Рим находился в серьезной опасности.

Дверь распахнулась. Пассерини просунул в проем голову и крикнул Леду, служанку тети Клариссы. Лицо кардинала было серым, он тяжело дышал, углы рта опустились. Он нетерпеливо выглядывал, пока не появилась служанка, затем приказал ей позвать дядю Филиппо, Ипполито и Алессандро.

Через некоторое время явились Ипполито и Сандро. Кларисса, наверное, стояла рядом с дверью, потому что мне хорошо было слышно, как она произнесла:

– Нам нужны мужчины – те, кто в состоянии сражаться. Пока не узнаем их численность, будем действовать осторожно. К ночи соберите столько, сколько сможете, после чего сразу ко мне. – В ее голос вкралась странная нерешительная нотка. – И пусть Агостино приведет сына астролога. Немедленно.

Дядя Филиппо тихо выразил свое согласие и вышел. Дверь снова закрылась. Я постояла несколько минут, тщетно пытаясь разобраться в звуках, доносящихся из зала. Признав свое поражение, я поплелась к лестнице, ведущей в комнаты детей.

Шестилетний Роберто, младший ребенок Клариссы, семенил мне навстречу, причитая и заламывая руки. Глаза его были крепко зажмурены. Я мигом его подхватила, иначе он бы сбил меня с ног.

Я была маленькой, а Роберто – еще меньше. Он разгорячился и вспотел. На покрасневших щеках заметны были следы от слез; по-девчоночьи длинные волосы прилипли к влажной шее.

В этот момент появилась няня мальчиков Жиневра – простая необразованная женщина в поношенном хлопчатобумажном платье, прикрытом белым передником. Волосы она всегда перевязывала шарфом. В то утро, однако, и с шарфом, и с нервами у нее было не в порядке; на ее лицо упала прядь золотистых волос.

Роберто топнул ногой и завопил на меня:

– Пусти!

Он выставил кулачки, но я отвернула лицо, продолжая крепко его держать.

– В чем дело? Чего он так испугался? – спросила я Жиневру.

– Они хотят забрать нас, – пропищал Роберто и заплакал. – Они нас побьют.

Жиневра, сама не своя от страха, ответила:

– У ворот мужчины.

– Что за мужчины? – уточнила я.

Няня промолчала, и я побежала в комнату горничных, откуда было видно конюшни и ворота, отворявшиеся на виа Ларга. Я подтащила к окну табурет, залезла на него и открыла ставни.

Конюшни находились с западной стороны дома, а массивные железные ворота, не допускавшие посторонних, – с северной стороны. Ворота были заперты на засов, рядом стояли три вооруженных стражника.

По другую сторону высоких ворот, увенчанных остроконечными зубцами, протянулась улица. Доминиканские монахи шли из расположенного по соседству монастыря Сан-Марко, кардинал ехал в позолоченном экипаже, купцы скакали верхом. Новость Пассерини еще не успела распространиться по Флоренции. Я увидела людей Роберто, примерно человек двадцать. Кто-то находился в начале виа Ларга, кто-то – в конце, кто-то – напротив железных ворот, рядом с конюшнями. И все эти люди хищно смотрели на наш дом, надеясь на добычу.

Один из них восторженно крикнул проходящей толпе:

– Слыхали? Папу свергли! Рим теперь в руках императора!

А над входом гордо реял флаг с гербом Медичи: пять красных шаров и один лазоревый – шесть palle на золотом щите. «Palle! Palle!» – наш девиз, наш боевой клич; его обыкновенно скандировали наши сторонники, когда поднимали мечи в нашу защиту.

Я наблюдала, как красильщик шерсти, в одежде, перепачканной темно-синей краской, карабкается на плечи своих товарищей и под одобрительные возгласы стягивает флаг. Кто-то поднес к флагу факел и поджег его. Прохожие остановились, разинув рты.

– Abaso le palle! – задал тон красильщик.

Те, кто стоял рядом с ним, подхватили:

– Долой шары! Смерть Медичи!

Посреди всего этого шума железные ворота чуть приоткрылись, и мальчик Агостино – посыльный тети Клариссы – незаметно выскользнул наружу. Но когда ворота, лязгнув, захлопнулись, несколько мужчин стали швырять в мальчика камни. Тот прикрыл голову и исчез в толпе.

Я высунулась из окна. Красильщик разглядел меня за тонкими струйками дыма, поднимавшимися от горящего флага, и его лицо исказилось ненавистью. Если б он смог, то влез бы на стену, схватил бы меня, восьмилетнюю невинную девочку, и вышиб мои мозги на мостовую.

– Abaso le palle! – проорал он снова.

Идти за утешением к Клариссе не имело смысла: она была неспособна на утешения. Пьеро, мой кузен – вот кто был мне нужен. Он никого не боялся, даже своей грозной матери… и он единственный, кому я доверяла. Не обнаружив его в классной комнате, я отправилась в библиотеку.

И угадала: Пьеро находился именно там. Как и я, он был ненасытным учеником и часто задавал учителям вопросы, выходящие за рамки их познаний. Мы с ним много времени проводили вместе, каждый – со своей книгой. В свои шестнадцать лет он казался незрелым подростком: пухлые детские щечки, короткие кудряшки и милый нрав. Я доверяла ему больше, чем кому бы то ни было, и обожала как брата.

Пьеро сидел на полу, скрестив ноги. Он щурился, глядя в открытый тяжелый том у себя на коленях, совершенно невозмутимый и полностью поглощенный своим занятием. Просто посмотрел на меня и тут же вернулся к чтению.

– Приезжал Пассерини, – сообщила я. – Новость очень плохая. Папа Климент низвергнут.

Пьеро спокойно вздохнул и поведал о том, что случилось с Климентом, по крайней мере если верить нашему повару. Существует секретный ход, который ведет из Ватикана к крепости, известной как замок Святого Ангела. Солдаты императора Карла объединились с противниками Медичи и напали на папский дворец. Папа Климент, застигнутый врасплох, был вынужден спасаться бегством, при этом полы его облачения хлопали, точно крылья испуганного голубя. По секретному ходу он ушел в крепость. Там и остался, поскольку замок окружили злорадствующие солдаты.

Пьеро все это совершенно не трогало.

– У нас всегда были враги, мечтающие сформировать собственное правительство, – рассуждал он. – Клименту о них было известно, но мама говорит, что он проявил беспечность и пропустил признаки надвигающейся опасности. Она его предупреждала, но Климент не слушал.

– И что теперь будет с нами? – спросила я, рассердившись, что мой голос дрогнул. – Пьеро, там, на улице, люди жгут наш флаг! Они призывают убить нас!

– Кэт, – тихо промолвил кузен.

Он взял меня за руку и притянул к себе. Я уселась рядом с ним на мраморный пол.

– Мы знали, что повстанцы попытаются воспользоваться любым удобным моментом, – пояснил Пьеро. – Но они плохо организованы. Им понадобится несколько дней, чтобы что-то сделать. К тому времени мы спрячемся на одной из наших вилл. Мама и Пассерини решат, как быть дальше.

Я отодвинулась от Пьеро.

– Но как мы сможем незаметно скрыться? Толпа не даст нам выйти из дома.

– Кэт, – ласково произнес Пьеро, стараясь меня утешить. – Они просто бузотеры. Наступит ночь, когда все это им наскучит, и они уйдут.

– А кто такой сын астролога? – осведомилась я. – Твоя мать послала за ним Агостино.

Судя по всему, кузен удивился.

– Наверное, Козимо – старший сын Беноццо.

Я покачала головой, показывая, что имя мне неизвестно.

– Семья Руджиери всегда обслуживала Медичи в качестве астрологов, – сказал Пьеро. – Беноццо давал советы Лоренцо Великолепному. Одни считают, что его сын Козимо – предсказатель и очень хороший колдун. Другие уверены, что его способности – просто слухи, которые распускает сам Беноццо с целью помочь семейному бизнесу.

– Но тетя Кларисса не верит в предсказания, – заметила я.

– Ты права, – задумчиво отозвался Пьеро. – Неделю назад Козимо прислал маме письмо. Предложил свои услуги. Пугал, что нас ждут серьезные неприятности и ей понадобится его помощь.

– А она что? – поинтересовалась я.

– Ты же знаешь маму. Отказалась отвечать. Она почувствовала себя оскорбленной из-за того, что такой молодой человек – она назвала его мальчишкой – вообразил, будто ей нужна его помощь.

– Отец Доменико говорит, что магия – работа дьявола.

Пьеро печально прищелкнул языком.

– В магии нет зла – если только ты не хочешь употребить ее во зло. Это не суеверие, а наука. Ею можно воспользоваться для приготовления лекарств, а не ядов. Вот здесь. – Кузен горделиво приподнял большой том, демонстрируя мне обложку. – Я читаю Фичино.

– Кого?

– Марсилио Фичино. Он был учителем Лоренцо Великолепного. Старый Козимо нанял его переводить «Герметический корпус», старинный трактат о магии, и Фичино великолепно справился. А это, – Пьеро указал на заглавие, – «De Vita Coelitus Comparanda», то есть «Стяжание жизни с небес», одна из его лучших работ. Фичино был отличным астрологом. Он понимал, что магия – естественная сила. Послушай. – Пьеро оживился и с запинками перевел с латыни: – «Воспользовавшись силой звезд, маги первыми пришли поклониться младенцу Христу. Зачем же бояться слова „магия“, если его употребляют в Евангелии?»

– Значит, сын астролога нам поможет, воспользовавшись расположением божьих звезд? – спросила я.

– Да. – Пьеро ободряюще кивнул. – Но даже без него мы бы обязательно справились. Мама стала бы жаловаться, но мы бы сбежали и оставались в укрытии, пока страсти не улеглись.

Я решила, что на какое-то время кузен меня убедил. Сидя на полу, я прислонилась к нему и слушала, как он читает вслух латинский текст. Так продолжалось, пока служанка тети Клариссы Леда – бледная, хмурая, на последнем сроке беременности – не появилась в дверях.

– Вот ты где. – Она нетерпеливо меня поманила. – Идем скорее, Катерина. Тебя ждет госпожа Кларисса.

Составитель гороскопов оказался высоким худым юношей лет восемнадцати. На нем была серая одежда, и держался он мрачно. Рябая, болезненно бледная кожа, иссиня-черные волосы. Он зачесывал их назад, так что отчетливо выделялся резко очерченный «вдовий треугольник». Глаза его казались еще чернее, и в них я видела что-то древнее и проницательное; этот взгляд и притягивал, и пугал меня. В целом юноша был безобразен: длинный крючковатый нос, кривой рот, слишком большие уши. Но отвернуться я не могла – смотрела на него в упор… глупый невоспитанный ребенок.

– Подойди ближе, Катерина, – велела тетя Кларисса. – И не надо реверансов. Леда, закрой за собой дверь и подожди в коридоре, пока я не позову.

Она говорила рассеянно и на удивление мягко.

Леда бросила тревожный взгляд на свою госпожу и тихо затворила за собой дверь. Я остановилась в нескольких шагах от Клариссы, сидевшей возле незажженного камина. Мою тетку считали самой влиятельной женщиной в Италии, хотя кое-кто с этим не соглашался. По возрасту она годилась нашему гостю в матери, но его присутствие – он был спокоен и сосредоточен, словно гадюка перед нападением, – наполняло комнату энергией власти, и даже Кларисса, издавна привыкшая к компании понтификов и королей, казалось, его побаивалась.

– Вот эта девочка. – Тетя указала на меня. – Она некрасива, но послушна.

– Донна Катерина, для меня большая честь познакомиться с вами. – Гость кивнул. – Меня зовут Козимо Руджиери, я сын Беноццо, астролога.

Внешность его была отталкивающей, зато голос прекрасен и глубок. Я могла бы закрыть глаза и внимать ему, точно музыке.

– Считайте меня врачом, – продолжал Козимо. – Мне бы хотелось быстро вас осмотреть.

– А больно не будет? – уточнила я.

Козимо улыбнулся, обнажив кривые верхние зубы.

– Ни капельки. Я уже кое-что заметил. Для своего возраста вы довольно малы, а ваша тетя говорит, что у вас редкая болезнь. Это правда?

– Да, – подтвердила я.

– Она постоянно носится по саду, – сказала Кларисса. – Ездит верхом не хуже мальчишек. С четырех лет ее не стащить с лошади.

– Могу я?.. – Козимо слегка замешкался. – Не могли бы вы приподнять юбки, Катерина, чтобы я взглянул на ваши ноги?

Я смущенно опустила глаза, однако приподняла подол платья выше лодыжек, а затем – по его вежливой просьбе – и до колен.

Козимо одобрительно кивнул.

– Очень сильные ноги, как и следовало ожидать.

– И бедра тоже, – добавила я, опустив юбки. – Влияние Юпитера.

Он слегка улыбнулся и приблизил свое лицо к моему.

– Вы изучали такие вещи?

– Совсем немного, – отозвалась я, умолчав, что слушала, как Пьеро читал размышления Фичино о Юпитере.

– Но ее Юпитер в ущербе, – вмешалась тетя Кларисса.

Козимо устремил на меня проницательный взгляд.

– В Весах, в третьем доме. [2]2
  Дома в гороскопе – сектора эклиптики, в общем случае неравные между собой, характеризующие в гороскопе различные сферы жизни и проявления человека, для которого составляется гороскоп.


[Закрыть]Однако есть способы его усилить.

– Вы знаете о моих звездах, господин Козимо? – осмелилась я задать вопрос.

– Некоторое время я ими интересовался, – ответил гость. – Они заявляют много вызовов и дают много возможностей. Могу я спросить о ваших родинках?

– У меня их две, обе на лице.

Козимо присел и посмотрел мне в глаза.

– Покажите их, Катерина.

Я отвела с правой щеки прядь тусклых волос мышиного цвета и указала на висок возле линии волос и на пятнышко между подбородком и ухом.

Козимо резко выдохнул и с очень серьезным видом повернулся к тете Клариссе.

– Это плохо? – испугалась она.

– Не настолько плохо, чтобы нельзя было исправить, – успокоил он. – Завтра я приду в это же время с талисманами и травами для защиты. Будете давать их Катерине согласно моим инструкциям.

– И для меня, – быстро произнесла Кларисса, – и для моих сыновей. Не только для нее.

Астролог внимательно взглянул на мою тетю.

– Конечно. Для всех, кто в этом нуждается. – В его голосе прозвучало суровое предупреждение. – Но такие вещи помогают, только если принимать их по предписанию, и принимать их должен только тот, для кого они приготовлены.

Кларисса в замешательстве опустила глаза, судя по всему, разозлившись на себя за такое поведение.

– Ну разумеется, господин Козимо.

– Хорошо. – Он поклонился. – Да пребудет с вами Господь, донна Кларисса. И с вами, донна Катерина.

Я попрощалась. Странно было видеть юношу, двигавшегося как старик. Спустя много лет он сознался, что на ту пору ему было пятнадцать лет. Он прибегал к магии, благодаря которой казался старше, потому что знал: иначе Кларисса к нему не прислушается.

Как только астролог удалился, тетя Кларисса сказала:

– Я слышала, что говорят об этом мальчике. Умен, правдив, умеет общаться с нечистой силой, готовит яды. Слышала, что его отец в отчаянии.

– Он плохой человек? – робко поинтересовалась я.

– Он злой. Хотя сейчас это необходимо. – Тетя прижала к виску ладонь. – Все рушится. Рим, папство, Флоренция. Новость распространится по городу, это лишь вопрос времени. А тогда… тогда все полетит к чертям. Нужно подумать, что делать, прежде чем…

Мне показалось, что Кларисса заплакала, впрочем, она быстро взяла себя в руки и широко распахнула глаза.

– Иди к себе, возьмись за учебники. Сегодня уроков не будет, так что занимайся самостоятельно. Не высовывайся и не вздумай меня отвлекать.

Я вышла из зала. Но вместо того чтобы послушаться тетю и отправиться наверх, я выскочила во двор и увидела сына астролога, который быстро шагал к саду.

– Господин Козимо! – окликнула я. – Подождите.

Он остановился и с усмешкой на меня посмотрел. Как будто был уверен, что восьмилетняя девочка ринется за и им вдогонку.

– Катерина, – отозвался он со странной фамильярностью.

– Вы не можете уйти, – заявила я. – За оградой люди. Они хотят нас убить. Даже если вы и сумеете благополучно выбраться, то не сможете вернуться.

Он присел и сравнялся со мной ростом.

– Я спокойно выйду отсюда, – заверил он. – И вернусь завтра утром. Вы должны встретиться со мной один на один. Во дворе или в саду. Мы должны кое-что обсудить. Нехорошие секреты. Но не сегодня. Сейчас неблагоприятный час.