Текст книги "Измены"
Автор книги: Джина Кэйми
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 19 страниц)
В свои двадцать восемь лет Кэл был самым старшим членом труппы и наиболее опытным, но он не ставил пьесы уже больше трех лет. Его работа в «Жертвах обязанностей» Ионеску в прошлом году не считалась, так как ему пришлось ее бросить через две недели репетиций. Заболела Джулия Энн и ее положили в больницу, и, кроме него, некому было смотреть за Брайаном: не смог доверить незнакомому человеку заботы о маленьком сынишке. Кэл не забывал, какими были его собственные ощущения.
Сворачивая на Восьмую авеню, Кэл в нерешительности потряс головой. Три года. Как, к черту, они быстро пролетели? Парадоксально, однако, но он не помнил, чтобы время для него так долго тянулось с тех пор, как он перестал быть заносчивым подростком в южной Юте.
Его семья жила в штате Бихив несколько поколений. Мать благочестивая, набожная мормонка, принадлежавшая к первым пионерам, сошедшим на землю Юта в крытых фургонах под руководством Брихама Янга. Предки его отца в это же время пришли на Запад, в поисках золота. Они так и не нашли его, но оставили в наследство нескончаемую энергию и любовь к приключениям. Его великий дед женился на чистокровной индианке из Навахо.
Отец Кэла, огромный, похожий на медведя, был рожден не в свое время; он был каким-то анахронизмом, что, впрочем, придавало ему шарм. Немногие могли возражать ему – даже те, кто был с ним близко знаком, – поэтому понятно, почему не смогла устоять юная, не от мира сего мормонка. Не прошло и месяца после их знакомства, как она с его отцом сбежала.
Придумывая грандиозные, но всегда нелепые идеи как разбогатеть, отец нанимался работником на ранчо, был ковбоем и каскадером в вестернах. Надеясь получить побольше работы в фильмах, он вместе с семьей перебрался в Канаб, прозванный «Маленьким Голливудом» из-за того, что в его окрестностях снималось огромное количество вестернов. Вскоре, когда Кэлу было всего четыре года, его отец сбежал с блондинистой восходящей звездой. Память о нем отравляла все детство Кэла.
Каждый раз, когда он совершал что-то плохое, мать обвиняла его, что он весь в отца. В страхе, что он так же «закончит жизнь безбожным пьяницей, картежником и блудником», она растила его в большой строгости. Чем сильнее она закручивала гайки, чтобы обуздать природную мальчишескую энергию, тем сильнее он сопротивлялся. Когда он поддавался жестким нотациям о морали, то чувствовал себя кастратом; когда же отвергал их, то ощущал свою порочность – был таким же жадным и безответственным, как его отец, которому так и не простил то, что он его бросил.
Несчастный дома, с «шилом в одном месте» и неиссякаемой энергией, каким только может быть подросток в маленьком городке, он окунулся в школьный мир театра. Вскоре он читал подряд все пьесы, которые попадались ему в руки, и прогуливал уроки, чтобы посмотреть новый кинофильм. Он поступил в колледж Южной Юты, но через два года бросил его. Несмотря на возражения матери, он устроился ассистентом режиссера в театральную труппу, которая давала ночные представления, разъезжая по всей стране.
К тому времени, как театр с постоянной труппой и подготовленным к сезону репертуаром достиг восточного побережья, Кэл получил бесценное театральное образование. Он мог делать и делал все – от разработки до постройки декораций, от уборки сцены до постановки трехактовых спектаклей. Он отслеживал свет и звук, иногда одновременно, знал все мужские роли и играл главные. Он даже написал дюжину одноактных пьес, которые обычно пускались на «бис». Продюсер труппы предложил удвоить его жалованье, с условием, что Кэл станет одним из актеров, играющих главные роли.
На сцене Кэл совмещал задумчивую чувствительность Джеймса Дина с сексуальным магнетизмом молодого Брандо, и все в зале, особенно молодые женщины, обожали его. Их реакция приводила Кэла в сильное замешательство и смущение. Он мечтал стать режиссером, поэтому, когда труппа отправилась в свое дальнейшее путешествие, Кэл остался, хотя очень переживал, что расстается с людьми, с которыми провел два счастливейших года.
Он снял квартиру без горячей воды в районе Нью-Йорка под названием «Чертова кухня». Он работал извозчиком на машине и поступил в экспериментальную театральную труппу на Бродвее. Его самая первая постановка получила отклики в газете «Вилидж Войс». Он начинал делать себе имя, когда встретился с Джулией Энн.
Ответственность за обеспечение жены и сына привела его карьеру к застою. Теперь он жил в Астории, по соседству с Кинсборо Бридж. Рента за жилье была в три раза больше, и поэтому он теперь целыми днями занимался извозом.
Но вот карьера снова поставлена на рельсы, заверил себя Кэл, входя в свою квартиру на первом этаже. Он остановился, замерев под аркообразным входом в гостиную. Он даже подумал, что перепутал квартиры.
Когда он уходил на работу в это утро, кипы старых газет и журналов валялись на грязном полу, несвежие вещи свисали со спинок и подлокотников кресел, игрушки были разбросаны, как капканы. Месячный слой пыли лежал на новом кофейном столике и другой мебели, за которую они даже еще не расплатились.
Он не понимал, почему у Джулии Энн постоянно не хватало времени на уборку дома с тех пор, как Брайан пошел в детский сад. Он не понимал, почему именно беспорядок стал неосознанным протестом его жены: никакая уборка не заставит ее гордиться этим местом.
А сейчас все блестело – практически ни единого пятнышка.
– Как все красиво, Джулия Энн, – похвалил Кэл, подходя к ней.
Она сидела на софе и смотрела «Династи».
– Я постаралась.
Каким-то пораженческим движением руки она указала на скромную комнату, где стояла новая мебель в стиле французской провинции, которая совершенно не гармонировала с хламом, оставшимся им в наследство от прежних жильцов.
– Ты проделала дьявольскую работу.
Кэл подошел к софе и снова опешил, внимательно присмотревшись к своей жене. Она нанесла макияж, надела новое платье и сделала прическу. Он знал, что годовщина их свадьбы была в прошлом месяце, а ее день рождения будет только в декабре.
– Что происходит? – осторожно спросил он.
– Что ты имеешь в виду?
– Ты такая нарядная. Наверно, случилось какое-то событие, о котором я не знаю?
– Мне просто захотелось выглядеть красивой – для тебя.
Боль сделала ее глаза более темными, заставляя его почувствовать себя бесчестным олухом. Кэл с нежностью улыбнулся, как бы оправдываясь или извиняясь.
– Ты и так очень красивая.
Он не был уверен, что толстый слой макияжа или искусно сделанная прическа были дополнением к женской красоте, так как, с одной стороны, они подчеркивали ее достоинство, а с другой – лишали ее всякой индивидуальности. Однако он был ей очень благодарен: это доказывало, что она старается наладить их отношения.
– Ты выглядишь прекрасно, Джулия Энн.
Ее рука непроизвольно потянулась к волосам, которые были зачесаны наверх с локонами на висках и вокруг ее круглого лица.
– Ты действительно так думаешь?
Кэла всегда удивляло, что Джулия Энн не осознавала, насколько она была хороша собой с ее изящными, утонченными чертами лица, мягкими светло-каштановыми волосами и глазами газели.
– Я всегда так думал.
Ее губы, несколько тонкие и имеющие тенденцию опускаться в уголках, растянулись в благодарной улыбке. И снова Кэл был охвачен властью, которой обладал над ней. Это была сила, к которой он никогда не стремился, и, даже наоборот, с удовольствием отказался бы от нее. Он должен был следить за каждым своим словом.
– Тебе нравится мое новое платье? – спросила она, вскочив на ноги в своем нетерпении получить его одобрение.
Платье свободного покроя было розовым – ее любимого цвета, – сшито из легкой летней ткани. Двойной слой рюшек, окаймлявших глубокий вырез, открывал ее высокую изящную грудь.
– Мне очень нравится. – Его рука потянулась поправить мягкие складки: – Даже очень.
Она отступила, и материя выскользнула из его руки.
– Тебе не кажется, что оно меня толстит?
Она так и не сбросила те двадцать фунтов, которые набрала, пока вынашивала Брайана. Это, конечно, отразилось на ее фигуре при росте в пять футов пять дюймов, но ее вряд ли можно было назвать толстой.
– Ты прекрасно выглядишь, Джулия Энн.
Он наклонился, чтобы поцеловать ее в щеку.
– Каролин помогла мне выбрать это платье, – сказала она. – Ты же знаешь, какой у нее замечательный вкус.
Так как Джулия Энн считала «неудобным» приглашать свою лучшую подругу в их квартиру, Кэл встречался с Каролин только однажды, на их свадьбе. Но у него было такое чувство, что он знал ее очень близко: редко проходила неделя, чтобы ее имя не упоминалось, обычно за обедом, и всегда с тоскующей завистью.
Благоразумная Каролин, муж которой преуспевающий биржевой маклер, купил пятикомнатную квартиру в Аппер Ист Сайд, была удачливее всех, кого знала Джулия Энн. Каролин получала настоящие бриллианты на день рождения и натуральные меха на Рождество.
Дошло до того, что Кэл просто не мог выносить упоминания имени этой женщины.
– Каролин взяла меня с собой в свой очередной вояж в «Блюми», – сказала Джулия Энн. – Я была потрясена тем количеством денег, которые она тратит на платья, и она говорит, что ее мужа не волнует их цена.
Ее охватила тоска.
– Они отбывают на три недели на французскую Ривьеру.
Хотя Кэл мог понять тягу жены к красивым вещам, но ему надоело постоянное напоминание того, что он не может ей дать их.
– Ты должна была выйти замуж за биржевого маклера, – огрызнулся он, прежде чем успел остановиться. – Тогда бы ты полетела на Ривьеру.
– Кэл, я не имела в виду...
Он отвернулся от нее.
– Пойду посмотрю Брайана.
– Мальчик спит.
Не обращая внимания на ее протест, он большими шагами вышел из комнаты и по узкому коридору, смягчая шаги, приблизился к открытой двери спальни сына. Брайан спал на боку, тихо дыша, с прижатой к груди новой игрушкой. Лягушка Кермит, его спутник во время сна, была отброшена в ноги.
За последнее время волосы сынишки потемнели, но приглушенный свет ночника высвечивал все еще светлые пряди. Он был четырехлетним крепким, полным жизни, озорным мальчишкой, но спящий он выглядел таким маленьким и беззащитным. Игрушка, которую он обнимал, была длинноногим роботом с жесткими металлическими углами. Наклонившись, Кэл осторожно попытался разжать пальчики Брайана, но его крошечная ручка еще крепче обняла робота. Он повернулся на спину и открыл глаза:
– Папа!
Он отпустил игрушку и вытянул руки вверх, перебирая пальчиками в воздухе в нетерпении поскорее обнять его. Когда отец наклонился, чтобы поцеловать, ребенок обхватил руками его шею и крепко прижал.
Кэла пронизывала всепоглощающая любовь, она поднималась непонятно из какой части тела. Эта любовь к сыну овладела им в тот момент, когда он впервые уставился на сверток со сморщенным красненьким личиком, врученный ему медсестрой. Он прокашлялся.
– Как дела, парнишка?
– О'кей.
Он откинул назад взъерошенную после сна голову и посмотрел в темно-синие глаза отца:
– Как дела, парнишка?
– У меня все в порядке, а ты должен спать.
Ручки Брайана неохотно соскользнули с шеи Кэла.
– Но я же уже проснулся.
– Тебе только так кажется.
Кэл помог мальчику опять улечься в постель.
– А теперь давай опять засыпай. Но сначала ты не хотел бы попить немного?
Брайан попытался захотеть, но не смог подавить зевок.
– Нет, спасибо.
– А в туалет не хочешь?
Он покачал головой, на этот раз зевая открыто, и схватил робота.
– Понимаешь, парнишка, я не думаю, что ты должен спать с роботом Робби.
Он поморгал немного, чтобы глаза не закрылись.
– А почему?
Приблизив губы к уху Брайана, словно желая сказать ему что-то по секрету, Кэл прошептал:
– Потому что ты обидишь Кермита. Он подумает, что ты его больше не любишь.
– Я его люблю.
В подтверждение этого он сразу же оттолкнул от себя Робби. Кэл, не церемонясь, бросил его под кроватку на другие игрушки.
– Я люблю тебя, Кермит, – заверил Брайан.
Пока Кэл укрывал его, Брайан, обнимая отвергнутую лягушку, повернулся с ней на бок.
– Спокойной ночи, – прошептал отец, целуя мальчика в волосы.
– Спокойной ночи, парнишка, – отозвался сын сонным голосом, когда Кэл выходил из комнаты.
Кэл улыбнулся. Его сын был для него той безусловной любовью, которую он когда-либо чувствовал. Идя на кухню, он подумал, почему любовь между мужчиной и женщиной так усложнена? Там всегда присутствует какая-то напряженность, силовые игры, разочарования и обиды.
Включив свет, он увидел, что кухня была такой же безукоризненно чистой, как и гостиная. Он должен вознаградить Джулию Энн за ее старания. Единственно, что он мог сделать, – это пойти ей навстречу. Невзирая на их ссоры, которые участились в последнее время, у них было много общего. Он был уверен, что им надо только постараться обоим, и они сохранят свой брак. Они должны были это сделать – хотя бы ради Брайана.
Он открыл холодильник, чтобы достать пива, и заметил полупустую бутылку «Розэ» – любимого вина Энн. В попытке помириться после своих резких ответов он налил ей ее лакомства. Его шаги теперь были более мягкими, когда он входил в гостиную. Он даже попытался вернуть себе свое прежнее приподнятое настроение.
– Все равно это повод, – сказал он, протягивая ей бокал «Розэ».
Джулия Энн оторвалась от «Династи» и взяла свое любимое вино с покровительственной улыбкой.
– О?
Он присел рядом с ней на софу.
– Сегодня на собрании труппа наконец-то решилась на действия.
Она поставила вино на кофейный столик и, взяв в руки пульт управления, выключила телевизор на самом интересном месте.
– Звонил Роберт.
– Опять?
– Он хочет знать, не передумал ли ты по поводу работы.
– Нет.
Она нахмурилась, почувствовав и боль и разочарование.
– Он говорит, единственное что тебе надо сделать, – поговорить с ним.
– Я уже все ему сказал по этому поводу, дважды. Сколько раз можно разговаривать об одном и том же?
– Но он не может понять, почему ты предпочитаешь возить людей, когда можешь быть управляющим производством.
Это был один из ее способов донести до него свои слова с помощью других людей, вместо того чтобы напрямую разговаривать с ним. Он посмотрел на нее.
– Твой брат не может понять это или ты?
Она отглотнула вина, ее платье сдвинулось, открывая грудь.
– У Роберта своя точка зрения. Человек с твоим интеллектом, умом и талантом не должен только ездить на машине – это ведь действительно так, Кэл.
– Мне нравится быть себе начальником, и я всегда в движении. Я не уверен, что смогу усидеть взаперти целый день в конторе.
Он натянуто улыбнулся, пытаясь снять снова появившееся напряжение.
– Кроме того, это временно, и это лучшая работа для студента, изучающего окружающую его человеческую природу. Каждый режиссер должен пройти через это.
– Но в качестве управляющего производством ты же будешь начальником, – упорствовала она. – Это же как раз для тебя: быть уверенным, что все четко выполняют свою задачу и все проходит гладко. Ты же любишь это.
– Я не хочу этим заниматься, Джулия Энн.
Его тон был предупреждением не продолжать эту тему.
– Но почему?
Кэл покопался в кармане рубашки в поисках сигарет. Он прикурил и сделал длинную успокаивающую затяжку. Больше всего ему не хотелось сейчас спорить.
– Подумай, ты же знаешь, что мне нравится. Если я устроюсь на работу, я должен буду отдаваться ей полностью. Это значит тратить всю свою энергию и все свое творческое начало на то, что я должен посылать к черту. Для моей работы как режиссера не останется ничего. Я потратил шесть месяцев, чтобы найти пьесу и подобрать труппу, и я не смогу сейчас это бросить.
– Но что если ты отвергнешь сейчас эту возможность, а спектакль потом провалится?
– Спасибо за поддержку, – саркастически усмехнулся Кэл. Он отхлебнул пива и стукнул банкой о стол громче, чем намеревался. – Все идет к тому, что не провалится. Но если это случится, я буду держаться до конца и сменю это только на постоянную работу. Ты тоже так поступишь – ты же согласилась на это.
– Да, но...
– Ты же согласилась, Джулия Энн!
– Это было раньше предложения Роберта. Будь рассудительным! Неужели ты искренне веришь, что получишь еще раз такое предложение, – с твоим непонятным происхождением?
Его рот перекосился.
– Все что ты сможешь сделать, это позвонить своему дорогому братцу и попросить его... – Он оборвал себя на полуслове, когда увидел ее испуганный и виноватый взгляд, прежде чем она успела опустить глаза. – О Боже! Неужели ты это уже сделала?
– Нет!
Он не поверил ей. Уже не в первый раз она вытворяла такое.
– Как ты могла это сделать, зная насколько важна для меня эта пьеса? И это после всех твоих обещаний?
– Но я не сделала этого, Кэл, клянусь!
Она потянулась к нему с мольбой в глазах, открытый вырез платья полностью открывал ее грудь. Кэл вдруг понял, почему она наконец позаботилась убрать квартиру и вырядилась как кукла. В нем стала подниматься холодная ярость.
– Ты должен мне поверить, – умоляла она. – Я говорю чистую правду.
Он торопливо глубоко затянулся и резко выдохнул.
– Дерьмо.
– Я не собиралась этого делать.
Она наклонилась еще ниже и грудью прижалась к его руке.
– Но даже если я и сделала, что ж тут такого ужасного, если жена старается помочь своему мужу только потому, что сильно любит его?
– Сделай мне одолжение – люби меньше, а уважай больше. Может, тогда ты не станешь врать мне или делать что-то за моей спиной.
– Роберт думает, что ты не можешь получить работу из-за того, что боишься ответственности.
– Роберт – дерьмо! – взорвался наконец Кэл. – Я никогда не бегал от ответственности! Ты должна знать это лучше других!
Она вскрикнула, словно он обжег ее. Кэл понял, что его слова – удар ниже пояса.
Он взял ее за руку.
– То, что я имел в виду...
– Я понимаю, что ты имел в виду!
Джулия Энн вырвала руку, ее глаза наполнились слезами.
– То что ты женился на мне, когда я забеременела!
Джулия Энн навсегда запомнила тот день, когда впервые увидела Кэла. Наивная двадцатилетняя девочка, она жила в Мидвесте и никогда не была в Нью-Йорке. Каролина, ее подруга, с которой они вместе снимали комнату, однажды вытащила ее в театральное кафе в Восточной деревне посмотреть там спектакль, считавшийся хитом андеграунда. Она очень удивилась, что он ее заметил. Как только они с Кэлом начали встречаться, Джулия Энн стала ощущать себя словно едет на велосипеде. В какой-то момент она поднималась на головокружительную гору счастья просто оттого, что познакомилась с таким необычайно красивым парнем, – парнем, который мог иметь практически любую женщину, стоило ему только подмигнуть. Но он выбрал ее. В первый раз в жизни у нее появилось такое чувство. Но в следующий момент она скатывалась в бездну разочарования. Она понимала, что не пара ему. Как она сможет удержать его? Как долго он продержится с ней, пока она ему не надоест, и он не бросит ее ради одной из красоток, которые так и кружились вокруг него?
Когда она заикнулась о свадьбе, он настоял, чтобы они подождали, пока он не станет авторитетным режиссером, зарабатывающим достаточно денег, чтобы обеспечить ее и ту семью, о которой они говорили. Но Джулия Энн знала, что на это могут уйти годы, а по роду своей работы Кэл будет ежедневно общаться с молоденькими женщинами, намного привлекательнее и сексуальнее ее.
Она поняла, что должна что-то сделать. Или она потеряет его. Сначала самым простым решением ей показалось забеременеть. Она никогда не чувствовала своей вины в том, что безопасной иглой она проделала дырочки в презервативе, потому что знала, что будет прекрасной женой Кэлу. Она мечтала разделить с ним квартиру с холодной водой, в которой он проживал. Но как можно ожидать в ней ребенка? Недавно она пожалела о том, что наделала, но поняла, что прошлого не вернешь.
Слезы потоком полились из глаз Энн.
– И теперь ты жалеешь, что женился на мне. Ты никогда мне не простишь, что я забеременела. Ты считаешь, что я это сделала нарочно, чтобы просто охомутать тебя и заставить бросить режиссуру.
– Я когда-нибудь говорил тебе такое?
Раньше у Кэла возникали такие мысли. Он не мог этого отрицать.
– А если это было не ради меня, – продолжала она в слезах, – то почему ты считаешь себя свободным и носишься... по диким вечеринкам и меняешь каждую ночь девочек?
Он покачал головой. Они женаты уже пять лет, а Джулия Энн все еще так и не поняла, что он за человек. Это правда, что в первые два года в Нью-Йорке у него было множество женщин. Случайные женщины и наркотики – все это было в порядке вещей, но скоро он устал от того и другого разом. Причиной того, что он влюбился в Джулию Энн, было то, что она не была похожа на других. Он столько раз повторял ей это. Теперь он устал от постоянной необходимости защищаться, если даже не сделал ничего предосудительного.
Она начала рыдать:
– Ты обвиняешь меня во всем.
– Нет, милая.
Вина и жалость, любовь и отвращение – все эти чувства перемешались в нем. Из этих крепко переплетенных эмоций и создавались их взаимоотношения.
– Пожалуйста, не надо.
Он сгреб ее руками. Она обхватила его с такой силой, словно тонула, а он был единственный, кто мог ее спасти. У Кэла был расстроенный вид.
– Я люблю тебя. Я просто хочу, чтобы мы...
Гладя ее рукой по волосам, он повернул ее лицо к себе. Ее глаза опухли от слез, нежная кожа вокруг них была черной от туши. Он вдруг почувствовал такую нежность к ней, какой уже давно не было. Его нежный успокаивающий поцелуй перешел в глубокий и страстный.
Она глубоко вздохнула, содрогнувшись, когда он наконец оторвал свой рот от ее губ.
– Если бы ты по-настоящему меня любил, ты бы принял предложение Роберта, – сказала она.
Кэл остолбенел. Он высвободился из ее объятий с прохладной неторопливостью. Внутри все кипело, но у него была способность, которой он научился в детстве, исключительно в целях самозащиты делать то, что было вразрез с его желанием. Он улыбнулся жене так, что ее передернуло.
– Тогда, полагаю, что я действительно не люблю тебя.
Она опять расплакалась, однако слезы на этот раз не возымели никакого эффекта.
– Все потому, что ты слишком жадный и эгоцентричный, чтобы любить еще кого-то!
Спрыгнув с дивана, она, рыдая, бросилась в спальню, оставив дверь открытой.
Он подождал, пока пружины не издали скрипа: она бросилась на кровать. Это был звук, с которым он слишком хорошо знаком. И он знал, что он пойдет за ней в спальню, чувствуя себя виноватым и растерянным. Она будет лежать на постели, рыдая. Он сядет рядом с ней. Сначала извинится за то, что расстроил ее. Затем он возьмет ее на руки и поцелует, чтобы заверить, что любит. Чтобы доказать свою любовь, он сдастся и даст ей все, что она хочет, – видеомагнитофон, новый цветной телевизор, все что угодно. Она все еще будет чувствовать себя глубоко обиженной, чтобы ответить ему, но очень быстро сдастся под его возбуждающими поцелуями, и они будут любить друг друга.
Чувствуя, что попадает в ловушку, оставшуюся после мыльной оперы прошлой ночи, Кэл подошел к спальне. Из двери понаблюдал, как Джулия Энн проигрывает свою сцену. Затем он закрыл дверь в спальню, чтобы рыдания не мешали его работе над сценарием. Он делал пометки до двух часов ночи. К этому времени глаза уже слипались, но ему не хотелось идти в спальню, и он заснул на кушетке.
* * *
– Это лучшее, что я могу сделать с тем, что у меня есть, – сказала Пат с притворной улыбкой, кладя губную помаду на японский поднос, забитый макияжными кисточками всех видов и размеров.
– Ты выглядишь потрясающе! – воскликнула Лорис.
Они были в спальне-алькове Пат. Пат сидела на треугольном столике, впихнутом в угол, а Лорис – в разбитом шатком кресле напротив нее. Низкий плоский деревянный туалетный столик Пат, купленный в магазине «Армии спасения», стоял в другом углу, совмещая обязанности ночного столика, так как кровать королевских размеров занимала всю остальную часть комнаты.
На протяжении получаса Лорис, изумленная, наблюдала, как Пат наносила себе макияж, как самый настоящий гример. Она еще не привыкла к тем изменениям, которые произошли с ее подругой с тех пор, как она вышла из монастыря. Пат была толстовата и, как гласил журнал недостатков сестры Терезы, откровенно незаботящаяся о своем внешнем виде. За последний год от размера 14 перешла к размеру 10, научилась одеваться по моде и с яркой индивидуальностью.
Лорис всегда знала, что Пат ужасно переживала из-за своего большого носа и широких скул; она причесывалась так, чтобы волосы постоянно прикрывали щеки, тем самым создавая видимость сужения лица. Теперь она носила свои каштановые волосы прилизанными назад, что трагически, почти вызывающе подчеркивало величину ее носа и скул. Большой, широкий рот блестел от помады медно-золотого цвета. Щеки, дымчато-золотого цвета, оттеняли ее замечательные глаза.
– Я даже не могу тебе выразить, как прекрасно ты выглядишь, Пат.
– Принимая в расчет, что я хорошо поработала, – согласилась она с самоуничтожающей улыбкой. – Я полагаю, потому Бог и создал хирургов-косметологов, что не можем же мы все быть от природы такими красивыми, как ты.
Как всегда, Лорис вздрогнула от комплимента.
– Как актриса, я бы все отдала, чтобы иметь твои строгие трагические черты лица.
– Как женщина, я бы все отдала, чтобы иметь твои груди, – парировала Пат.
Лорис рассмеялась.
– Я бы в момент обменялась с тобой на неистовую индивидуальность.
– Когда молочные железы девушки недостаточно развиты, – продолжала Пат, – она, ни к черту, не создает в себе индивидуальность. Вот посмотри на них.
Она расстроенно махнула рукой в сторону зеркала.
– Мои прыщи стали не намного больше, с тех пор как я выросла из подросткового возраста.
– Может, ты прекратишь? Нет ничего плохого в твоей груди.
– Ничего такого, что бы могла определить хирургия. Я действительно подумываю, что должна сделать силиконовую имплантацию. Я твердо знаю, что это в корне изменит мою жизнь.
Кончиками пальцев Пат приподняла халат на уровне сосков и оттянула материю.
– Уже лучше, – сказала она с ухмылкой, которая быстро погасла, когда она посмотрела в зеркало на свой профиль.
– И я изменю форму носа, когда попаду туда.
– Ты серьезно?
– А то нет. Ты слышала выражение «Красота не снаружи, а внутри»? Но я еще не встречала человека с глазами рентгеновского излучения. Боюсь, что милые мальчики интересуются только одним.
– Ты имеешь в виду... секс?
– Они помешаны на сексе, и что они действительно видят в женщине – это большие груди.
Лорис опять засмеялась.
– Ты на самом деле ненормальная.
Пат отвернулась от зеркала, чтобы посмотреть на Лорис.
– Я понимаю, что прожив большую часть жизни в монастыре, который придерживается порядков на уровне средних веков, ты полный невинный младенец, – сказала она. – Но даже ты должна была заметить, как большинство парней на вчерашней вечеринке смотрели на тебя. Может быть, тебе удалось заметить, куда конкретно они смотрели?
– Ну... да.
Соглашаясь с этим, Лорис почувствовала себя слишком неуютно и, поставленная в тупик, в замешательстве сказала:
– Некоторые из них.
– Некоторые? Парни просто не могли отвести от тебя глаз! В тебе присутствует все то, что они хотят...
– Парни? – перебила Лорис. – Кто они такие?
Пат подумала не развивать дальше свою мысль. Это все равно что объяснять устройство компьютера аборигенам, только что обнаруженным в джунглях Бразилии.
– Лорис, единственно, что ты должна была вчера сделать, – это поманить своим маленьким пальчиком, и любой из... – Она решила отбросить слово «здоровый», но забыла слово «бисексуальный». – И любой мужик в комнате подскочил бы к тебе, чтобы оказаться с тобой в постели.
– Но я ни словом, ни чем другим не дала понять...
– А тебе и не нужно, – перебила ее Пат, – потому что ты настолько великолепна и так красиво сложена. Это мое мнение. Ты только посмотри, что ты сделала с Кэлом Ремингтоном!
При упоминании его имени Лорис почувствовала странное урчание в желудке.
– Что я с ним сделала?
– Прекрасный пример, – Пат подвинула свой стул и теперь сидела напротив Лорис. – Хорошо. Это человек, который посещал все собрания и обычно, усевшись где-нибудь в углу, уходил в себя, редко кто мог вызвать его на разговор. Столько девиц буквально пожирали его глазами, но он никогда не обращал на них внимания. И вдруг прошлой ночью он вошел в такой тяжелый разговор с тобой.
– Но все, что он делал, – это разговаривал со мной и ни разу не посмотрел на мое... мое тело.
– Зная Кэла, я могу поверить в это, – согласилась Пат. – Но сигналы, которые он тебе посылал – сознательно или бессознательно, – были настолько мощными, что я чувствовала их через всю комнату.
Даже будучи совершенно наивной в этих делах, Лорис чисто инстинктивно поняла, что Пат была права.
Она пристально посмотрела в лицо своей подруги.
– Он тебе нравится, да?
– А кому, к черту, он не нравится? – согласилась Пат с характерной резкостью. – Но это все бесполезно.
– Ну, конечно, ведь он женат!
Пат скривилась в иронической усмешке. Она уже приготовилась сказать, что в Нью-Йорке женатые тоже не дураки погулять, так же как и холостые, но потом не решилась. Лорис это скоро сама поймет.
– Даже если бы он и не был женат. Ты думаешь, такой, как Кэл, взглянет на меня дважды?
– А почему бы и нет? Он считает тебя потрясающей. Он сам мне сказал об этом.
Пат в удивлении отпрянула.
– Меня?
Потом, взяв себя в руки, она повела плечом.
– Ну, и что же он сказал?
– Он сказал, что ты настоящий человек – лучший из многих.
– Правильно, это я, – бросила она саркастически. – Лучший двуногий друг человека. Когда парню требуется плечо, чтобы в него поплакаться или домашняя еда без напряга, тогда я девушка.
Лорис ошарашенно уставилась на свою подругу. Как можно за год так круто измениться?
– Ты же никогда никому не подчинялась, Пат. Ты всегда была такой независимой.
Пат посмотрела на ярко-красный лак на своих длинных красиво обработанных ногтях.
– Ты можешь быть независимой только сама с собой. Я знаю, что многие мужчины кричат, что предпочитают независимых женщин, но неужели ты в это веришь?
– Ты всегда гордилась тем, что ты феминистка Ты не помнишь все наши разговоры – как ты часто страдала от монахинь из-за своих мыслей?
– Женская свобода – это прошлый год, Лорис. Что бы мы ни делали и каких бы результатов ни достигали, мы все равно возвращаемся назад – в пятидесятые.
Она вскочила на ноги.
– Вот, посмотри на это.
Подойдя к кровати, она похвасталась платьем из батиста – цельнокроенной рубашкой с рукавами: по нежно-зеленому полю ткани были разбросаны белые цветы, словно весной на поляне.
– Феминистские стили вовсю возвращаются назад. Так же, как обувь. – Она указала на перепончатые белые сандалии, стоящие перед гардеробом. – А сексуальное белье?
