Текст книги "Измены"
Автор книги: Джина Кэйми
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 19 страниц)
* * *
Из-за занавесок грязно-розового цвета Джулия Энн наблюдала, как машина с ее мужем и сыном остановилась у светофора недалеко от дома. Она подождала, чтобы удостовериться, что Кэл сделал правый поворот и скрылся из виду, и подошла к шкафу. С возрастающим нетерпением она вытащила средний ящик, где хранилось ее нижнее белье, понимая, что должна делать все очень быстро. Кэл, забросив Брайана в школу, должен вернуться с минуты на минуту.
Просунув руку под стопку с комбинациями, она обнаружила ключи, спрятанные ею, и положила их в карман домашнего халата. Пробежав через спальню и холл, она спустилась на первый этаж. Джулия Энн не могла дождаться того момента, когда Кэла не будет дома, чтобы посмотреть, что он прячет от нее.
С тех пор как он вернулся домой две недели назад, отношение его к ней неуловимо, но существенно изменилось. Она страшно злилась на него, что он исчез на неделю, ни разу даже не связавшись с ней, хотя звонил Брайану в школу каждый день. В тот момент, когда он только открыл дверь и еще стоял на пороге, она поняла, что он ждет опять скандала. Единственное, на что он надеялся, в этом она была уверена, что она вышвырнет его из дома раз и навсегда.
Но у нее не было намерения сдаваться так просто.
Время от времени у Джулии Энн возникали мысли оставить Кэла. Она серьезно решила сесть на диету и посещать физкультурный зал, и, наверное, даже пойти на работу в надежде найти человека, который будет благодарен ей и заботиться о ней. Более того, ей всего тридцать лет – она достаточно молода, чтобы самой начать новую жизнь.
Но тогда это даст свободу Кэлу. Он сможет найти себе женщину, которая сделает его счастливым. «Он недостоин быть счастливым. Он еще не расплатился за мою разрушенную любовь», – решила Джулия Энн.
И она не выгнала Кэла, как он надеялся, и не устроила ему никаких сцен. Она вела себя так, словно он только что вернулся из конторы, не спросив даже, где он был. И все последующие дни она была сама нежность. Она знала, что этим сможет припереть его к стенке.
Однако он был совершенно равнодушен и к ней, и к ее поведению.
Она инстинктивно чувствовала, что что-то произошло с ним за неделю его отсутствия. Она стала присматриваться и обнаружила в нем какую-то новую энергию – свет в его глазах, которого уже не было много лет. Сначала она подумала, что у него появилась другая женщина. Но каждый вечер он возвращался домой к ужину, хотя и запирался в своем кабинете, как только укладывал Брайана в постель, и редко ложился спать раньше часа или двух ночи.
– Что ты делаешь каждую ночь? – спросила она, умирая от любопытства.
– Работаю над проектом. Это тебе не интересно, – все, что он сказал ей.
Перед тем как уйти куда-то, он всегда проверял, заперта ли дверь. Это сводило ее с ума!
У нее появилась навязчивая идея пробраться к нему в кабинет и узнать, что он там на самом деле делает. Она была убеждена, что у мужа нет права иметь секреты от собственной жены.
Она выкрала его ключи, когда он долго спал в то субботнее утро, и сделала дубликат. Она сказала ему, что потеряла свой ключ от дома и ей необходимо срочно заказать новый.
Когда она вернулась, Кэл был в ванной, поэтому она просто переложила его ключ на туалетный столик. Она никак не могла дождаться, когда он уйдет.
У Джулии Энн замерло дыхание, когда она открыла дверь в кабинет Кэла и включила свет. Первое, что она заметила, – это эскизы, приколотые к стене. Один из них – проект поворотной сцены был уже готов, а другие были в процессе разработки.
– Его сокровенная мечта, – презрительно проворчала она. – Когда же он все-таки повзрослеет?
При более близком рассмотрении стало ясно, что это не просто наброски: все начерчено в масштабе, со всеми подробностями, но для завершения каждого требовалось еще много времени.
«Почему у него опять появились эти идеи? – Или...»
Джулия Энн пробежала глазами по бумагам, лежавшим на столе Кэла в двух стопках. В меньшей стопке она сразу заметила последнюю сцену пьесы; тридцать страниц, написанных от руки, были продолжением нумерации отпечатанных раньше листков.
Она опустилась на стул, стоящий у стола. Она только что узнала, что ее муж может писать пьесы. Это объяснило тот восторг, который он излучал последние недели. Она представила, как он работает над этим ночь за ночью, забыв о ней, скрывая свое счастье за запертой дверью. С яростью она скользнула глазами по страницам. Так вот как он собирается отделаться от нее!
В ящике стола она нашла ножницы и, захватывая по нескольку страниц сразу, разрезала их на узенькие полосочки, превращая рукопись в конфетти. Покончив с этим, она сорвала со стены эскизы и разорвала их на мелкие куски. Затем собрала их все вместе и подбросила вверх. Они все еще плавно опускались, когда Кэл, в удивлении, остановился в дверях:
– Что, к черту...
Он в недоумении посмотрел вокруг и увидел, что его проекты уже не висели на стене, а законченные страницы рукописи не лежали на столе. Наклонившись, Кэл схватил горсть того, что выглядело как конфетти и валялось теперь по всему полу. Даже держа в руках улики – узенькие полоски с напечатанными на них черными буквами, он никак не мог в это поверить, пока не увидел триумфа в глазах своей жены.
Глубина ее ненависти и злобы поразила его. Когда он стал медленно сознавать, что она сделала с его пьесой, то ожидал, что в нем поднимется ярость. Вместо этого он почувствовал... Он не мог даже сказать, что конкретно. Ощущение было новым и поэтому нечетким и необычным. Успокоенность? Умиротворенность? Это было похоже на то, словно цепь, сплетенная из вины, обиды и несбывшихся надежд, которой он был связан с ней, резко разорвалась.
Он почувствовал себя свободным.
– После всего этого, – сказал он, – мы не можем больше делать вид, что в нашем браке что-то сохранилось. Я ухожу.
Джулия Энн вскрикнула.
– Но я сделала это только для того, чтобы сохранить наш брак.
Глаза ее наполнились слезами, и это было странным контрастом с карнавальным зрелищем конфетти на ее голове.
– Я сделала это потому, что я люблю тебя, Кэл!
– Ты можешь сыграть любящую и глубоко страдающую жену при твоем брате, родственниках и даже при Брайане, но не при мне, Джулия Энн, – и не перед собой. – Он бросил разрезанные остатки своей пьесы на пол. – Потому что мы оба теперь точно знаем, что ты на самом деле собой представляешь.
Он вышел из дверей и пошел наверх собирать свои вещи.
* * *
Как и предсказывала Лара, Гриффин использовал все свое влияние, чтобы освободить ее из клиники, прежде чем обе, Лара и доктор Аронс, почувствовали, что она готова продолжать свою «нормальную» жизнь. Однако тех двух недель, что она пробыла здесь, оказалось достаточно, – конечно, с помощью Пат, – чтобы привести в исполнение свои планы. Единственное, с чем она согласилась, – это вернуться в Шатэ и самой рассказать Гриффину о своих намерениях. Если она смогла заставить его довольно долго стоять по стойке «смирно», она заставит его и выслушать ее.
– Гриф, нам надо поговорить, – снова настаивала Лара.
– Мы сможем поговорить после вечеринки, – согласился он благосклонно по пути в ее уборную. – Все горят желанием поздравить тебя с возвращением домой. Ты не можешь разочаровать их.
Она пошла вслед за ним, чтобы быть уверенной, что он услышал ее, и громким, четким голосом заявила:
– Я пришла сюда не на вечеринку, Гриф.
Он сделал вид, что не услышал ее.
– У тебя не займет много времени, чтобы привести себя в порядок.
Он открыл дверь в уборную и включил свет.
Лара остолбенела. Она совершенно не ожидала увидеть Джасона и Дюваля, нетерпеливо поджидавших ее, и помощника режиссера, дающего какое-то указание по радиотелефону.
– Я уже обо всем позаботился.
Она увидела своего пластикового двойника, сидящего рядом с туалетным столиком. У манекена, сходного с теми, что стоят в витринах магазинов, были двигающиеся и съемные части. Сделанная на заказ, «она» была точно таких же габаритов, как Лара. Лицо ее было очень похоже на лицо Лары. Обычно используемая для предварительных примерок костюмов кукла была одета в вечернее платье, которое Гриф приготовил Ларе для сегодняшней вечеринки.
«Он на самом деле обо всем позаботился», – заметила она про себя. Висел парик цвета ее прежних платиновых волос, чтобы скрыть коротко остриженные волосы; вечернее платье, расшитое черными блестками, с вырезом, который на спине доходил до талии, и длинными облегающими рукавами, чтобы скрыть шрамы на ее запястьях. Все было продумано – вплоть до золотых сандалий на ногах куклы и вечерней золотой сумочки, висевшей на ее руке.
Лара продолжала сопротивляться.
– Почему бы тебе не взять на вечеринку эту куклу? Уверена, что никто не заметит разницы.
Он нахмурился.
– Пожалуйста, не осложняй то, что ты уже натворила, Лара.
– Серьезно, Гриф, я хочу, наоборот, упростить все для тебя. – Она обошла его. – Дай мне только развод и позволь выкупить остальную часть контракта, и тебе больше никогда не надо будет волноваться на мой счет.
Он посмотрел на нее как-то загадочно:
– Может быть, ты и права, – сказал он с улыбкой. – Конечно, я должен был понять, что вечеринка будет слишком волнующим событием для первого дня твоего пребывания дома. Почему бы нам не попьянствовать в Джаруцци?
– Гриффин, неужели ты не слышал, что...
– Разреши мне приготовить все, – настаивал он с супружеской заботливостью. – Я знаю, как ты любишь.
Он нетерпеливо заспешил в ванную.
– Я тоже приму с тобой. Мы с тобой давно уже не любили друг друга в Джаруцци.
«Один из нас сумасшедший, – подумала Лара. – Конечно, мы не совсем нормальные, но один из нас определенно сумасшедший».
С того места, где она стояла, у нее был прекрасный обзор всей ванной: раковины, зеркального шкафчика над ней. Нигде не было ни единого пятнышка, все сверкало белизной. Пропитанная кровью секция коврового покрытия была заменена; работа была проделана настолько четко, что даже в швах ничего не осталось. Впечатление было такое, что здесь вообще ничего не происходило.
– Какие масла для ванны ты сегодня предпочитаешь? – спросил Гриф, показывая на ассортимент на золотой подставке. – Жасмин? Сандаловое дерево? Как насчет муската?
– Так как ты отказываешься со мной говорить, мне больше незачем здесь оставаться! – крикнула в ответ Лара. – Когда ты будешь готов со мной разговаривать, позвони мне.
Размеренными шагами она покинула уборную и была уже на середине гостиной, когда ее догнал Гриффин.
– Я не думал, что ты достаточно хорошо себя чувствуешь для серьезного разговора сегодня, – пояснил он.
Взяв за руку, он потянул ее назад. В стремлении побыстрее все закончить, Лара пошла за ним к креслу. Он сел рядом с ней.
– Я не меньше тебя хотел бы разрешить все недопонимание между нами. Но...
– Всегда эти «но», – продолжила она прежде, чем у него появилась возможность взять инициативу.
– Но сначала мы должны закончить «Доминик».
Она была готова к тому, что завершение съемок будет условием их развода.
– Нет, я не могу. Я не буду, – резко перебила она. – И что бы ты мне ни говорил или ни делал, не заставит меня передумать.
Он откинулся назад.
– Ты действительно ничего не понимаешь, да? – сказал он жестче. – То, что ты уже сделала мне... – он кивнул в сторону ванной, – этого было недостаточно? Теперь ты специально, назло мне, отказываешься закончить картину.
– Господи, Гриф, ты когда-нибудь можешь думать не только о себе? Я не могу закончить картину только потому, что нездорова. Я не смогу пройти через это еще раз. Это то, что толкнуло меня на...
– Если ты говоришь о сцене изнасилования, – оборвал он, выпрямившись, – то в этом нет проблем. Мы не будем ничего переснимать. Это фантастика. Все, кто видел твою игру, визжали от восторга. Мы...
– Игру?
– Говорили о высшей Академической награде.
– На беду, ты не сделал съемок моей «игры» в ванной. Держу пари, я бы сразу получила «Оскара» за эту «игру».
– Это не смешно.
Казалось, он неподдельно обижен ее словами. Она засмеялась.
– Это ты мне говоришь?
Ему понадобилось время, чтобы сделать глубокий успокаивающий вдох и потом уже продолжить:
– Лара, мы говорим о каких-то четырех-пяти сценах, которые оставалось доснять, перед тем как ты... заболела. Мы уже все отсняли, что касается тебя, необходимы только вставки крупным планом. И это все.
– Не требуй от меня этого, Гриф. Возьми все это из других сцен или из других наших фильмов. Никто никогда не заметит разницы.
– Ты делаешь это мне назло?
– А что бы ты делал, если бы я умерла?
– У тебя сегодня действительно какие-то нездоровые шуточки.
Она посмотрела на него тяжелым взглядом.
– Я не шучу. Я была на грани этого, ты знаешь.
Откровенно расстроенный, он всплеснул руками и поднялся.
– Я не могу разговаривать с тобой, пока ты в таком состоянии.
Лара тоже встала.
– Может, тебе будет лучше разговаривать с моими адвокатами? Я попрошу их связаться с тобой.
Ей доставило удовольствие, когда она заметила замешательство в его глазах. Из застегнутого отделения своей сумочки она достала сложенный квадрат бумаги и протянула ему.
Он с осторожностью взял его в руки.
– Что это?
– Я сняла дом – настоящее бунгало – в Вэлли. Это номер моего телефона.
– Что толкнуло тебя на это? – спросил он. – Психиатр-лесбиянка?
– Это была моя идея, а доктор Аронс совсем не лесбиянка. Для тебя любая женщина, находчивее и умнее тебя, если носит нормальные, удобные туфли, уже лесбиянка. И, пожалуйста, не переводи тему разговора! Неужели это так непостижимо для тебя, что я смогла принять свое собственное решение?
– Она не проводила с тобой сеансов гипноза, нет? – спросил он с тревогой в голосе. – Постгипнотические реакции, да?
– Я должна была предусмотреть, что у нас с тобой не получится разговора. – Лара бросила бумагу на позолоченную поверхность стола. – Скажу своим адвокатам, чтобы они соединились с тобой. С ними ты сможешь обсудить договор о разрыве контракта и сроки развода.
Он покачал головой.
– Я все равно не верю в это.
– Мой Бог, Гриф, неужели ты на самом деле думал, что мы сможем жить дальше, словно ничего не произошло?
– Это намного хуже того, что я ожидал.
– То, что было между нами, было намного хуже, чем ты представлял себе.
– Нет, я имел в виду тебя. Я думал, что те параноидные реакции, какие у тебя были, как, например, обвинение во всем меня, были исключительно из-за кока. Теперь я сознаю, что ты готова...
Она снова не дала закончить ему фразу.
– Ты хочешь сказать, что я сумасшедшая?
– Доктора говорили мне, насколько серьезно ты больна. Они предупреждали, что ты еще не настолько поправилась, чтобы выписываться из клиники.
– А ты достаточно подготовлен, чтобы свести кого угодно с ума, Гриф, ты знаешь об этом? Психиатры должны приплачивать тебе за это.
Он сделал шаг ей навстречу.
– Лара, я не враг тебе. Это все исключительно из-за твоего больного воображения. Я хочу защитить тебя – от тебя самой. Ты же хотела убить себя.
– Нет, я не хотела умирать, – настаивала она, – я только хотела убить Лару Лайтон.
– Убить Лару Лайтон? Ты не слышишь, как ненормально звучит эта фраза? Лара Лайтон – самая желанная женщина в мире! Большинство женщин продали бы души, чтобы стать такими, как ты!
– Я – шутка, грязная шутка, над которой все смеются или презирают. Вот, с чем я хотела покончить, а не с собой.
В глазах Гриффина было написано, что он тщетно пытается понять ее бред.
– Я больше не могу быть тем фантастическим созданием, которое ты сделал из меня, Гриф. Неужели тебе не понятно это?
Он не возражал ей. Ей показалось, что он наконец понял ее.
– Пожалуйста, дай мне уйти. Я не собираюсь сорить деньгами, клянусь. Я отдам тебе все до цента. Все, что я хочу от тебя, – это свободу.
Он улыбнулся.
– Ни в коем случае, леди.
Эта его высокомерная, самоуверенная улыбка была более чем отказ.
– Почему нет? Ты уже не любишь меня. Ты женился на мне только для того, чтобы другие мужчины завидовали, что ты спишь с Ларой Лайтон. Может, мне рассказать всему миру, что ты кокаинист?
Гриффин побледнел, и это было заметно даже через его нежный загар, привезенный из Малибу. Правой рукой он с силой ударил ее по щеке так, что она отлетела на несколько шагов.
– Нет, ты слышишь меня?
Схватив Лару за плечи, он отшвырнул ее к зеркальной стене с такой силой, что стекло разбилось.
– Ты уже нанесла мне невосполнимую потерю. Я всякий раз закрывал глаза, когда смотрел на заголовки первых страниц газет. Если ты думаешь, что я разрешу тебе сделать из меня посмешище своим разводом, то ты намного ненормальней, чем я думал.
Лара была так подавлена дикой выходкой Грифа, что даже практически не чувствовала жжения от пощечины и боли от падения. Она и представить не могла, что он может так терять контроль над своими действиями.
– Ты только запомни одну вещь.
Он схватил ее за запястья и потряс ее шрамами у нее перед глазами.
– Я могу тебя освидетельствовать и засадить назад из-за твоего плохого самочувствия. Даже твоя дорогая доктор Аронс была против твоей выписки из клиники. Тебя выписали под мою ответственность.
Он отпустил ее руки.
– И ты можешь забыть о нанятых адвокатах и арендованных бунгало. Теперь ты просто не имеешь права выйти из этого дома без моего разрешения.
– Я не верю тебе, – заплакала Лара. – Это еще одна твоя...
– Только попробуй и увидишь, что будет. – По его глазам Лара поняла, что это не просто обещание. – Я не хотел этого, Лара. Ты вынудила меня.
Отступив назад, он поправил свой пиджак, чтобы удостовериться, что не помял его в ярости.
– В понедельник утром ты будешь на площадке, готовая к работе. Это будет подтверждением, что ты психически здорова.
Он поправил запонки на своей, шелковой рубашке.
– На твоем месте я бы позаботился о себе. Это твой единственный выход.
Следующие два дня, запертая в своем номере, Лара думала только об этом. Только Гриф и три медсестры около нее имели ключи от входной двери. С его обычной аккуратностью он снял замки со всех остальных дверей, а также отключил телефон. Ей не разрешено было ни разговаривать по телефону, ни принимать гостей. Еду ей приносили на подносе, сервированную на бумажных тарелках и пластиковыми приборами. Она даже была вынуждена оставлять открытой дверь, когда заходила в ванную. Это было ей напоминанием того, что ожидает ее, если она не подчинится его требованиям.
Анализируя ситуацию, она приходила к одному и тому же решению. Юридически Гриффин недосягаем: в его руках были все карты. Наконец она поняла, что единственный способ, каким она могла бороться с ним, – это принять его собственную игру и его любимую стратегию: «Никогда не борись с более сильным оппонентом; используй его собственную слабость против него».
Она разработала план. На следующее утро послала Грифу записку с согласием подчиниться его требованиям.
– Это уже лучше, – с энтузиазмом сказал Гриф, оглядывая внешний вид своей жены.
На Ларе был парик с волосами цвета платины, который он ей купил, но она изменила прическу и сделала ее в стиле знаменитой Брижит Бардо. Ее серьги с фальшивыми бриллиантами свисали до плечей, а белый атласный халат был отделан страусиновыми перьями.
– Ты никогда не выглядела более соблазнительно, – сказал он, не заметив пародийности ее внешнего вида.
Лара тоже была обрадована тем, что увидела при быстром осмотре спальни Грифа. Все было так, как она и ожидала. Горели только настольные лампы, бутылка шампанского остывала в серебряном ведерке, на окнах, а также везде вокруг них был лунный пейзаж моря, звучали успокаивающие песни Синатры. Она просто ликовала, когда увидела горку кокаина на зеркальном подносе.
Переодетый в красную шелковую пижаму с вышивкой золотыми нитками на нагрудном кармане, Гриффин развалился на соболином покрывале своей огромной кровати. Он был свежевыбрит, а каждая прядь его серовато-стальных волос была тщательно уложена. Он улыбнулся своей самой обворожительной улыбкой.
– Я счастлив видеть тебя, Лара.
Лара не поверила показной готовности ее мужа все простить и забыть. Она знала: ее капитуляция не будет считаться полной, если она не подчинится ему в сексуальном плане. Сбросив с себя атласные тапочки, она встала на постель; ее пальцы утопали в соболином мехе, когда она, балансируя, подходила к нему.
Пока она садилась с ним рядом, Гриффин успел открыть шампанское.
– Это шампанское уникальное, – похвастался он, показывая ей этикетку, – по двадцать тысяч долларов за бутылку. Я покупал его, чтобы вложить деньги, и сегодня посчитал, что такое событие должно быть отмечено именно таким шампанским.
Он артистическим хлопком открыл бутылку, посылая пробку в потолок.
«Боже, – подумала Лара, – он собирается сделать из этого огромную показуху».
Наполняя хрустальные фужеры, Гриф загадочно посмотрел на Лару.
– Ты хоть немного догадываешься, что мы сегодня отмечаем? – спросил он.
Она поморгала своими наклеенными ресницами.
– Ой, да, конечно.
– Я решил, что нам обоим нужен отдых, как только мы закончим «Доминик». – Он поднял фужеры и протянул ей один. – Думаю, неплохо было бы нам съездить на французскую Ривьеру. Мы провели замечательное время в Каннах, помнишь? У нас будет второй медовый месяц. Как ты к этому относишься?
Она облизнула губы кончиком языка.
– Прекрасная мысль!
– Все так и будет, я обещаю, – сказал он с трогательной заботой в голосе.
Лара оставалась неподкупной. Она потягивала шампанское, подсчитывая, что каждый глоток стоит около пятидесяти баксов, и ожидала, когда он предпримет следующий шаг.
– Между нами все будет так, как прежде, вот увидишь.
Склонив голову, он ласкал ее шею, а свободной рукой поглаживал под халатом ее обнаженную грудь. Она вздрогнула, и ее губы искривились в усмешке. Очевидно, он принял это за сексуальное возбуждение. Он стал подпевать Синатре.
– Это не романтика, – шептал он ей на ухо вслед за Синатрой, немного подвирая мотив.
Лара хихикнула в свой фужер.
Это был не тот ответ, на который надеялся Гриф. Выпрямившись, он забрал у нее фужер и поставил рядом со своим. Он хотел создать впечатление, что это было спровоцировано его неожиданным страстным желанием, охватившим его.
– А давай начнем наш медовый месяц прямо сейчас. – Он распахнул ее халат. – Давай заниматься любовью всю ночь и весь завтрашний день. У меня достаточно кока, чтобы продлить это до понедельника.
Глаза Лары расширились, имитируя классический немой вопрос.
– Гриф, неужели ты действительно думаешь, что я должна? Доктор Аронс сказала...
– Что она понимает? Парочка полосок не повредит. Я прослежу, чтобы ты не зарывалась. – Его рука скользила по ее телу. – Поверь мне.
– Ладно, – поддалась Лара, изображая послушную секс-кошечку. – Бог понимает, что ты не можешь заниматься любовью без этого.
Он обиженно вытянулся.
– Единственная причина, почему я принимаю кокаин, заключается в желании доставить партнерше как можно больше удовольствия, а не потому, что он требуется именно мне.
– Ой, ну-ну, конечно, так же, как тебе необходимо и все это.
Она махнула рукой на его спальню, напичканную электроникой и успокаивающими атрибутами.
– Все правильно, Гриф. Я понимаю.
– У меня нет в этом потребности, – настаивал он, оправдываясь. – Я просто романтик. Мне хочется, чтобы все было красиво. Что в этом плохого?
– Ничего в этом нет плохого, мой сладкий, – заверила она его с придыханием. – Просто это все смешно, вот и все. Я имею в виду, что в этом ты весь, высший жрец секса! А у тебя даже не сможет встать без этого.
Гриф позеленел.
– Конечно, я могу ошибаться, – поспешно добавила Лара.
Прежде чем он смог остановить ее, она потянулась и нажала несколько кнопок на компьютерной панели, включая свет, выключая музыку и пейзажи вокруг них. Затем она снова легла на постель, глядя на него и провоцируя:
– Не хочешь попробовать и посмотреть, что получится?
У Грифа был вид, словно он готов задушить ее. Она уже отрезала ему путь к отступлению. Он был вынужден доказывать ей, что действительно является величайшим в мире любовником.
Гриф практически атаковал ее, но в этом было больше паники, чем возбуждения. Без наркотиков и привычной слуховой и зрительной стимуляции у него не получалось полной эрекции. Он вспотел, чего она никогда не замечала за ним. Он усилил свои атаки, нажимая на все известные ему эрогенные точки, словно наглядно иллюстрируя справочник по сексу. Лара с готовностью отвечала на все.
– Ты специально все так делаешь, – упрекал он ее, – чтобы заставить меня паршиво выглядеть.
– Нет, я просто не могу возбудиться, – сказала она, заставляя его член окончательно съежиться.
– Ты никогда со мной не возбуждалась! У меня есть пленки в доказательство моих слов!
– Что я слышу? И поэтому ты показывал их своим гостям, чтобы произвести на них впечатление. Так, а теперь у меня есть пленка!
Лара нажала на кнопку «перемотка кассеты» на видео, а затем на кнопку «пуск»
Гриффин смотрел на свои тщетные потуги импотента в ужасающей тишине.
Лара рассмеялась.
– Как ты думаешь, твои уважаемые гости отреагируют на это?
Его ярость была кататонической: он не мог ни говорить, ни двигаться, когда она вынимала кассету из видео и спрыгивала с кровати.
– Знаешь, Гриф, ты считаешь себя лучшим в мире любовником, – сказала она ему, выходя из дверей, – а на самом деле ты просто самый большой в мире мудак!
В ту последнюю субботу пребывания Лары в Шатэ в салоне собрались гости.
Как она и ожидала, сохранение его имиджа одного из величайших любовников мира всех времен, той созданной им иллюзии, на которой держалась вся его империя и которая была ему жизненно необходима, оказалась для Грифа важнее всего. В обмен на пленку с его неудачей он позволил ей выкупить свой контракт и согласился на развод. Он на самом деле не мог дождаться, когда она уедет. Один ее вид угрожал его мужскому достоинству.
Его гостями, как заметила из дверей салона Лара, как обычно были известные актеры, политики и даже в большем, чем всегда, количестве лауреатки созданного им конкурса. Все сидели в ожидании. Гриф прижимался к восемнадцатилетней блондинке, которая уже носила свой статус «любимой женщины». Приглушенный звук голосов указывал на всеобщее внимание к фильму, который должен появиться на экране. Секс-фильмы Грифа были знаменитыми и славились на весь мир.
Оставив чемодан около двери, Лара поспешила в видеостудию, которая находилась прямо за салонной стеной с деревянной обшивкой. Гриффин перевернул вверх дном все комнаты в Шатэ в неистовой попытке найти компрометирующую его пленку, но не подумал посмотреть в самом обычном месте: среди видеокассет, которые рядами стояли по стене студии.
– Хенк, ты готов поставить ту копию, которую сделал для меня? – спросила она. – Ты знаешь, это мой сюрприз для Грифа.
– Все уже стоит, миссис Лайтон. – Оператор указал на сложную компьютерную панель. – Жду сигнала мистера Гриффина.
Лара одарила его благодарной сияющей улыбкой. Она была уже в дверях салона, когда услышала коллективный возглас удивления, последовавший после первых минут прокручивания ее пленки. Подхватив свой чемодан, она направилась к выходу.
История была всем известна уже в середине следующего дня, а до полуночи достигла Нью-Йорка. Лара чувствовала себя отомщенной, отплатив Грифу сполна за все предыдущие пленки с их постельными сценами, но и его действия против нее не были безрезультатными. Продюсеры из пантеона сексуальных атлетов, которые с таким ликованием и весельем смотрели на неудачу Гриффина, отказались принимать ее на работу. Ей предлагали только откровенно порнографические фильмы. О ней перестали писать. За одну ночь она была всеми забыта.
Но Лара не сдавалась. Она решила вернуться в театр Нью-Йорка. Пат согласилась подобрать пьесу, в которой Лара сможет вновь завоевать свою репутацию драматической актрисы. Она понимала, что критики точат свои ножи против нее. Каждый надеялся, что она упадет на свою прославленную задницу.
Но в той панике, в какой Лара пребывала, ей ничего не оставалось делать, как доказать раз и навсегда, что она была больше чем «лакомый кусочек».
* * *
Она проснулась от собственного крика. Сердце бешено билось. Лара вскочила вся в холодном поту, лицо залито слезами. В голове ее раздавались детские крики. Ребенком в ее сне – вдруг осознала Лара – была она сама. Она была маленькой девочкой с кудряшками, в красном платьице в мелкий горошек.
В первый раз кошмар, преследовавший ее потом всю жизнь, задержался в сознании как кусочки игры-загадки – поднос с молоком и сандвичами, неподвижная фигура в кресле, блики света, бегающие по потолку, разбивающие вспышками темноту в комнате, уставившиеся в одну точку безжизненные глаза.
Лара включила лампу на прикроватном столике. В мозгу вспыхнул пугающий образ матери. Она увидела себя, сидящей у нее на коленях и наблюдающей за огромной толпой людей, снующих по улице за окном. Воображение было настолько четким и ясным, что она вспомнила надпись на магазине напротив окна: «Христос Спаситель».
Лара всегда считала, что крест в ее сне был просто каким-то символом. Теперь она твердо знала, что крест был реальным. И это был единственный ключ к той жизни, которая была много лет назад. Фрагмент за фрагментом стали складываться в голове события той ужасной ночи.
Она вспомнила, как она с такой аккуратностью делала сандвичи, чтобы мама снова полюбила ее. Она никак не могла вспомнить, что она натворила, что так расстроила маму, а только тот восторг, который испытывала, когда несла поднос к ней, и тот ужас, который ощутила, увидев маму в том страшном состоянии. Ее крики призвали хиппи, которая жила этажом ниже и была всегда очень добра к ней. Имя хиппи было что-то наподобие Эйли... или Элайн... или Элен. Точно, Элен, так называла ее мисс Прескотт. Последнее, что могла вспомнить Лара, это то, как мисс Прескотт укладывает ее в постель с обещанием разбудить, когда приедет доктор. Но утром, когда она проснулась, мама уже ушла навсегда.
Слезы опять потекли из глаз Лары, когда ее вина, похороненная в детстве, снова стала жечь изнутри. Если бы она не уснула, она бы остановила их и не дала отобрать у нее ее маму. Она наконец поняла, что все эти годы обвиняла себя в том, что случилось с матерью. Лара даже убедила себя, что стала причиной ее болезни, и эта мысль была настолько болезненной, что стала ее манией.
Но сколько бы она ни пыталась, она не могла вспомнить события предшествовавшего дня. В памяти только осталось, как мама закручивает ей волосы в локоны и наряжает в новое платье. Она кажется такой счастливой. Они куда-то едут. Но куда?
Лара откинулась назад на подушки. Оставалось еще столько безответных вопросов. В какую психиатрическую больницу отвезла мисс Прескотт ее маму. Какое там с ней было обращение? Как она умерла? Она даже не знала, где похоронена мать. Прескотт никогда не выдавала никакой информации, а Лара сама никогда не расспрашивала о смерти матери, потому что не хотела знать. Все двадцать лет она убегала от правды. «А сейчас, – подумала Лара, – настало время узнать правду».
