Текст книги "Измены"

Автор книги: Джина Кэйми

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 19 страниц)

– Нет!

Анхела подняла руки, будто защищаясь от удара.

– Я смогу все сделать сама. Спасибо.

Ее лицо все еще было бледным, а глаза затуманенными. Только собрав все свои силы на то, чтобы переставлять ноги, она смогла выйти из комнаты.

– Слава Богу! – воскликнул Картер со всей неподдельной неистовой религиозностью, на которую был способен.

– Вы опаздываете, – напомнила ему Прескотт. – Вы забыли о коктейле с Рэйнолдс в клубе?

– Черт! – он автоматически взглянул на часы. – Я не могу уехать. Я должен сегодня покончить с этим.

Улыбка извращенного удовлетворения сделала губы Прескотт еще более тонкими.

– Думаю, что на сегодня вы принесли достаточно зла, не так ли? Лучше бы вы позволили мне теперь позаботиться об этом. Кроме того, вы собирались отложить решение этой проблемы на шесть месяцев.

Ее тон выражал, что ничего не произойдет, если он примет ее совет.

– Днем раньше – днем позже, что случится?

– Полагаю, ты права, – неохотно согласился Картер.

На самом деле он успокоился, что у него есть уважительная причина, чтобы уехать. Слава Богу, что у него есть старая, надежная Прескотт. Он одарил ее благосклонной благодарной улыбкой.

– Я знаю, что могу доверить тебе все заботы об этом.

– Разве когда-то было по-другому?

Она посмотрела на него испытующим взглядом.

– Но ты должен был сказать мне, что она любит тебя.

Картер опять посмотрел на часы.

– Позвони мне завтра. В любое время – можешь поздно. Я хочу быть в курсе дальнейших событий.

– Конечно.

– Ты уедешь, как планировала, сегодня в Нью-Йорк?

– Конечно. И думаю, что это будет лучшим вариантом, – поспешно прибавила Прескотт, стремясь сложить вещи до возвращения Анхелы, – если мне не придется вести ее назад в моей машине. В таком состоянии она может неизвестно что рассказать шоферу.

– Но сначала ты должна будешь добиться от нее подписать этот чертов документ.

Если отец обнаружит, что он не смог порвать с Анхелой, он вообще больше не захочет его слушать.

– Положись на меня, Картер. На этот раз мы имеем дело не с одной из твоих сучек.

Ее тон был резче, чем она намеревалась, но она была расстроена, что он не посвятил ее полностью в свое дело.

– Я обо всем позабочусь так же, как это было всегда.

Картеру было неприятно вспоминать, как она покрывала и вытаскивала его из многих очень сложных ситуаций. Она обращалась с ним, как со слабым непослушным ребенком, словно взяв уроки у его отца! Но он все еще позволял ей это, так как в присутствии других она вела себя очень достойно по отношению к нему.

Она была единственной женщиной, которую он не смог совратить. Она также была единственной женщиной, за исключением его прелестной, но глупой и ветреной матери, перед которой он не испытывал угрызений совести. Если кто-то и мог его вывести из себя, так это была Прескотт, и это было еще одним ее преимуществом. Он озарил ее, по его понятиям, своей самой обезоруживающей улыбкой.

– Позаботься обо всем, Прес, и за это я тебя хорошо отблагодарю.

Она странно посмотрела на него и отвернулась, прежде чем он смог понять этот взгляд.

– Я буду ждать твоего звонка, – напомнил он, уходя через боковую дверь как раз в тот момент, когда вернулась Анхела.

Он снова выдавил из себя улыбку, выражающую нежную озабоченность.

– Тебе лучше, Анхела?

Она кивнула. Холодная вода привела ее в чувство. Она ощущала себя как смертельно раненное животное, единственным желанием которого было вернуться с остатками чувства собственного достоинства в свое логово и умереть там.

– Я хочу домой.

– Но сначала, Анхела...

– Не беспокойся, Картер.

Ее тон был ровным и разрушающим.

– Я не буду претендовать на тебя.

Она посмотрела на него, пытаясь не видеть, насколько красив он все еще был для нее, – несмотря ни на что.

– Мне не надо твоих денег. Ничто меня теперь не заставит подписать эту бумагу. Ты способен лишить Лорис отца, но я – никогда.

Рассматривая Анхелу, глаза Прескотт сузились. Молодая женщина, возможно, была глупой, подходя к мужчине с этой стороны, – но тогда многие женщины таковы. Она все еще не могла с ней согласиться. В мире не так много людей, которые неподкупны. На самом деле сама Прескотт не видела таких. Но она знала, что бывают очень ранимые люди. У каждого есть что-то, что он ценит превыше всего. Она была специалистом в определении и манипулировала этим. И она нашла уязвимое место Анхелы.

– Теперь, Анхела, будь рассудительной, – нетерпеливо настаивал Картер. – Ты знаешь себя...

Прежде чем он успел сказать, Прескотт перебила его.

– Мистер Кинсли, вы опоздаете на... – начала она, только для того, чтобы вмешаться.

– Мамочка! – закричала Лорис, проскальзывая в узкий проем между двумя дверьми. В своем стремлении поскорей увидеть мать она не дала возможности дворецкому окончательно раскрыть дверь.

Прескотт напряглась, защищая свое мировоззрение.

– Любовь – последнее, о чем вы должны думать. Это любовь привела вас к такому неприятному делу.

Анхеле совершенно не хотелось, чтобы ей сейчас еще раз напоминали обо всем.

– Отлично, малышка, едем, – сказала она Лорис, которая очень нервничала в своем стремлении скорее уехать домой. – Сначала поблагодари мисс Прескотт за то, что она подвезет нас до дома.

– Я понимаю, что очень резка, – сказала Прескотт, прежде чем Лорис заговорила, – но я только старалась помочь. Сейчас не время и не место, но нам необходимо поговорить. Можно мне позвонить вам завтра? Мы бы с вами вместе провели ленч.

– Нет, спасибо.

Анхела была любезной, но холодной; она заметила, как секретарь положила бумагу с договором в свою большую сумку.

– Никто не поймет вашей гордыни так, как я, – искренне сказала Прескотт уже в машине. – Но гордость это та самая вещь, которую вам сейчас надо обойти. Вам надо подумать о вашем будущем.

Анхела рассмеялась. Что-то отозвалось предупреждающим звонком в голове Прескотт. Она обернулась к Анхеле:

– Вы уверены, что с вами все в порядке?

В ответ она пожала плечами. Даже если бы ей и очень захотелось, Анхела знала, что никогда не даст понять мисс Прескотт, как она себя чувствует. Годами она жила в страхе, ожидая неизбежного наказания Бога за грехи, и вот расплата наступила. Единственное, что она сейчас ощущала, это чувство успокоения, расслабления. Все кончилось. У нее больше не будет замирать дыхание в ожидании.

– Подождите, – окликнула ее Прескотт, когда Анхела взялась за ручку дверцы. Из нагрудного кармана пиджака она торопливо достала карточку и ручку. – Это моя визитная карточка. Вы можете меня найти в конторе с восьми до шести... И... – она прибавила, делая запись, – это мой домашний номер телефона.

Она протянула ей карточку.

– Пожалуйста, разрешите мне помочь вам.

Анхела опять рассмеялась.

– Если вы хотите, я отдам это маме, – сказала Лорис.

– Конечно, почему же нет? – Прескотт отдала ей визитку и проследила, как ребенок аккуратно положил ее в кармашек своего платья.

– И спасибо вам за то, что вы привезли нас домой, – прибавила Лорис, отходя в сторону, предоставляя матери возможность закрыть дверь.

«Какая яркая, с каким самообладанием эта маленькая девочка, – подумала Прескотт. – Но слишком красивая, чтобы быть счастливой».

Она была уверена, что Лорис закончит жизнь так, как и ее мать, – а может быть, и хуже. Когда она наблюдала за ними, как они, взявшись за руки, поднимались по ступенькам к подъезду, она не могла в тот момент сказать, кого ей было больше жаль. Она напомнила себе, что так и не выполнила свою миссию. «Но единственно, что можно сделать, – убежденно думала она, – это сыграть на любви Анхелы к своей дочери. Осознав, что сто тысяч долларов смогут гарантировать будущее Лорис, она без промедления подпишет договор».

С самодовольной улыбкой Прескотт осторожно вывела свою машину в общий поток.

* * *

Анхела закрыла дверь и автоматически шлепнула по выключателю. Она вздрогнула, когда верхний свет представил перед ней ее гостиную со всей ее утонченной убогостью, беспощадно освещая дешевые, купленные в магазине безделушки и маленькие вышитые подушки – жалкие потуги превратить меблированную квартиру в обжитой дом. Она выключила свет.

– Он такой яркий – просто режет глаза, – сказала она в ответ на тоненький возглас удивления Лорис. – И так светло.

Она указала на свет от уличного фонаря, проникающий сквозь прозрачные шторы, купленные на распродаже в «Гимпеле», отблеск гигантской рекламы, которая играла огнями на улице напротив их жилища, отражался на потолке.

– Все же видно, малышка, правда ведь?

– Да, мамочка.

Пройдя на цыпочках, Лорис закрыла входную дверь, так как ее мать забыла это сделать.

Анхела бросила ключи и кошелек на стол.

– Теперь, Лорис, будь хорошей девочкой и сама приготовься, чтобы лечь в постельку. Сегодня мама очень устала.

Она говорила скучным, отсутствующим голосом, и, проходя по комнатам, каблуки ее обуви тяжело отдавались эхом.

– Позови меня, когда ты будешь готова, и я приду, чтобы укрыть тебя.

– Но мы еще не пообедали, – возразила Лорис.

Анхела вообще забыла о еде. Ей показалось, что сейчас три часа утра. Ей только хотелось, чтобы поскорей закончился этот день.

– Пожалуйста, сделай, что я тебе сказала, Лорис.

– Но я хочу кушать!

За целый день она ничего не съела, кроме чашки шоколада и нескольких иеченьицев.

– Хорошо, – сдалась на просьбу дочери Анхела. – Через несколько минут я приготовлю тебе поесть.

– Я сама все сделаю, если ты устала, мама, – предложила Лорис, обрадованная тем, что ее не укладывают в постель так рано.

Ее неожиданно охватило чувство восторга.

– Можно я? Можно я сделаю сама?

Она запрыгала на одном месте.

– Пожалуйста, а? Я сделаю сенгвичи.

Неправильное произношение слова «сандвичи» обычно вызывало улыбку у Анхелы. Сегодня это довело ее до слез.

– Хорошо, малышка. Будь осторожна, чтобы не запачкать своего нового красивого платьица.

«Хотя это уже ничего не значит», – напомнила себе Анхела, когда радостная Лорис выскочила из комнаты. Теперь уже ничто не имело значения. Она прошла и села на полинявшее ситцевое кресло в углу. К ней пришло необычайное спокойствие – спокойствие человека, которому нечего терять. Она сидела, положив руки на потертые подлокотники, медленно выдыхая, пока в легких совершенно не осталось воздуха.

В маленькой кухне Лорис достала четыре куска белого хлеба и, помазав их маслом, положила на свой любимый поднос с рисунком Снуппи. Разворачивая вощеную бумагу на «салями», она очистила большой кусок. Ее мать всегда давала ей первый кусок, когда делала сандвичи, поэтому она решила, что не будет ничего страшного, если она и сейчас отправит кусочек колбасы в рот. «Салями» было ее любимым лакомством после мороженого.

Она стала с большой аккуратностью раскладывать колбасу на хлеб. Ей так хотелось сделать все красиво, чтобы мать гордилась ею. Все было вскоре готово и, по ее мнению, очень красиво. Ей запрещалось брать в руки что-либо острее ножа для масла, поэтому она оставила сандвичи неразрезанными на половинки.

Достав из холодильника пакет с молоком, она осторожно налила в две чашки и тоже поставила на поднос и, осторожно балансируя с ним, на двух руках, внесла его в комнату. Привыкшая к яркому свету на кухне, она поморгала, пока ее глаза не приспособились к полумраку и наконец не определили местонахождение матери.

– Посмотри, мамочка!

Горя желанием показать свои достижения, она поспешила к ней с подносом в руках, подняв один угол, чтобы не расплескать содержимое. Увидев лицо матери, Лорис резко остановилась.

Анхела уставилась в то место на потолке, где с постоянными интервалами мерцало отражение рекламы в доме напротив. Резкий белый свет делал ее кожу бледной, как у мертвеца, тени делали ее глаза невидимыми, лицо походило на череп.

– Посмотри, мамочка, – закричала Лорис, подставляя поднос к ее лицу. – Посмотри!

Но Анхела была далеко, чтобы услышать ее. Пульсация в ее голове усилилась до такой степени, что ничто уже не могло туда проникнуть, чтобы вырвать ее из этого ритма и дать возможность услышать и понять произнесенные кем-то слова. Затем она ощутила будто ее тянут куда-то. Она попыталась стряхнуть это, но не смогла сдвинуться с места. Все еще непонятный, но странно знакомый голос возвращал ее в действительность. Она ощутила давящую боль в груди, когда Лорис стала бить по ней. Воздух неистово ринулся в легкие, разрывая всю связь со спасительным светом, оставляя рот открытым. Она была бессильна остановить входящий в нее поток воздуха. Теперь Анхела узнала звук, который состоял из двух слогов – ма-ма – и повторялся снова и снова, как заклинание.

– Ма-ма... ма-ма... ма-ма!

Она поморгала, как человек неожиданно попавший из темноты в ослепляющий свет. Ей потребовалось много времени, чтобы осознать, что недовольный требовательный кусок плоти, ползающий по ее коленям, был ее дочерью. Неожиданно к ней подступила тошнота, похожая на утреннюю слабость. Ее тело почувствовало отвращение к ребенку.

В голове что-то беззвучно щелкнуло. Она удивилась, что ее тело отодвигается от ребенка, пока они не оказались на противоположных крутых обрывах, оглядывая широкую пропасть. Длинный тонкий провод протянулся между двумя берегами, и вдруг она оказалась между ними, подвешенная в пустоте. Неожиданная вспышка озарения дала ей понять, что огромным усилием воли она сможет опять вернуться в реальность.

Это было последней рациональной мыслью Анхелы. Она опустила провод, позволив себе упасть в бездну.

Элен Блейк закончила разговор, глубоко затянулась сигаретой и резко выдохнула. После пережитой ночи никакой алкоголь не сможет ей помочь расслабиться. Бросив мертвого таракана в пепельницу, она снова выглянула в окно.

Четырнадцатая улица, обычно забитая машинами начиная с десяти утра, была пустынной из-за дождя, который вот уже целый час лил стеной. Масляные следы от бесчисленных машин превратили асфальт в мерцающее черное зеркало, в котором отражались вспышки огней витрин.

Улица была безлюдна, поэтому, когда Элен заметила женщину, выходящую из «доджа», припаркованного недалеко от ее дома, она напряглась. Это, должно быть, она. Походка незнакомки соответствовала голосу, услышанному полчаса назад. На женщине было длинное пальто военного образца и такого же цвета хаки шляпа; она была без зонта. Ее голова была высоко поднята – что редко кто делал под дождем.

Когда женщина подошла прямо к окну, Элен Блейк вытянула шею, чтобы посмотреть на заросли орегана и марихуаны, произрастающие в ящике на окне.

– Вы мисс Прескотт?

Женщина подняла лицо к ней.

– Да.

– Слава Богу! – И Элен в нетерпении рванулась к ней на лестницу.

– Вот сюда!

Она открыла дверь на улицу, прежде чем Прескотт успела подойти к порогу.

– Очень рада вас видеть. Я думаю, она...

– Нам бы лучше уйти с дождя, – предложила Прескотт с типичным для нее присутствием здравого смысла, заметив, что соседи уже притаились у своих окон.

– Да, конечно, – неопределенно кивнула Элен и вернулась в вестибюль, пропуская Прескотт. – Меня зовут Элен Блейк... это я позвонила вам.

– Вы владелица дома?

Прескотт не могла скрыть своего удивления.

Молодая женщина едва вышла из подросткового возраста, и, судя по ее одежде, манерам и резкому запаху напитка, распространяющемуся вокруг нее, она была хиппи. На голове у нее была шапка кудрявых светлых волос. Она была очень симпатичной, в лучшем проявлении своего юношеского возраста, ее большие голубые глаза были сонными, не сосредоточенными.

– Этот дом принадлежит моему отцу, лорду трущоб, – пояснила она, лениво пожимая плечами.

Столовая ложка висела на цепочке у нее на шее, вместе со значком, на котором было написано: «Война не полезна ни детям, ни всему остальному, живущему на земле».

– У него так же, как и у меня, есть место, когда я пропадаю. Это здорово.

– Что случилось, мисс Блейк? – нетерпеливо перебила ее Прескотт. – Вы сказали по телефону, что звоните по крайней необходимости.

– Зовите меня Элен, – сказала она, повернув голову на 180 градусов. – Все правильно. Подождите и вы увидите ее.

– Где она?

– Она на один этаж выше.

Коллекция серебряных и простых металлических браслетов на руке Элен звякнула, когда она указала на лестницу в конце узкого коридора.

– Здорово, я видела несколько страшных вариантов, – трещала она, показывая дорогу, – но такого никогда.

– Что конкретно случилось, Элен?

– Примерно час назад начался дождь, – сказала она трагическим голосом, делая ударение на каждом слове с силой на уровне жизни-смерти, как это делает подросток, находящийся под огромным впечатлением. – И как обычно, когда идет дождь, я всегда проверяю, все ли окна закрыты, вы понимаете? И вот, когда я поднялась на второй этаж, я услышала, как закричала маленькая девочка. Она закричала так громко, что можно было услышать через закрытое окно, и я...

– Кто-нибудь еще услышал ее?

Поднимаясь по лестнице, Прескотт старалась выдерживать безразличный тон.

– Или как-то пытался помочь?

– Здесь? – хихикнула Элен. – Кто заметит? Здесь кто-нибудь всегда занимается чудачеством. Но такие, как Анхела, вы же понимаете, что она не из дурочек. Я имею в виду, что она действительно приятная женщина, и она не наркоманка. Я полагаю, что кто-то плеснул в нее кислотой. Когда я увидела ее, мне стало понятно, почему бедный ребенок так кричал, потеряв голову!

Теперь, когда они поднимались по лестнице на второй этаж, над грязным, узким проходом воцарилась тишина, нарушаемая только каплями дождя, бьющимися о стекло.

– И что вы сделали потом? – подсказала Прескотт.

– Сначала я не могла сообразить, что делать. Я знала только одно, что ад не позовет к себе свиней.

– Ты поступила правильно, Элен, – заверила ее Прескотт. – Кому надо, чтобы полиция совалась не в свое дело?

Улыбка, выражающая облегчение и благодарность, осветила лицо хиппи.

– Это то, что и я подумала. И когда Лорис дала мне вашу визитку, – она сказала, что вы знаете чем помочь, – я сразу позвонила вам.

– Не беспокойся, Элен, я позабочусь обо всем.

Она решительно постучала в дверь.

Лорис с прижатой к боку куклой открыла дверь. Теперь ребенок был притихшим, очевидно, выплакавшись до конца, но ее глаза были полны ужаса. Она прижала к себе куклу, словно ее жизнь зависела от нее.

Прескотт поправила очки на переносице.

– Я здесь, чтобы помочь твоей маме, Лорис. Где она?

– Я не знаю, – пробормотала она потерянным голосом, посмотрев через плечо в другой конец комнаты.

– Она опять ушла... но в этот раз не возвращается.

– Что ты имеешь в виду?

Прескотт отстранила ребенка. Не сделав и двух шагов по направлению в гостиную, она ошеломленно остановилась.

– Боже... Господи!

Анхела все еще сидела в углу кресла. Ее тело окаменело и было без движения, как отдельный предмет мебели. Она была в состоянии общего кататонического отрешения, и, казалось, совсем не дышит. Ее лицо было похоже на маску мертвеца, мертвенно-бледное от недостатка кислорода. Она уставилась не мигая на отражение огней рекламы на потолке.

– Я старалась, но она не возвращается.

Слезы снова полились из глаз Лорис, и она обхватила куклу обеими руками.

– Это я во всем виновата.

Ее подбородок начал дрожать, и слезы потоком побежали по ее лицу.

– Это все из-за меня, что па не...

– Это ерунда, – оборвала ее Прескотт резко. Кивком головы она показала Элен, чтобы та закрыла дверь. Она подождала, пока Элен выполнит ее просьбу, и продолжила разговор с ребенком голосом более нежным и более уверенным.

– Твоя мама заболела. Ты не должна винить себя. Ты хочешь мне помочь сделать так, чтобы мама почувствовала себя лучше?

Хлюпая носом, Лорис кивнула.

– Сначала ты должна перестать плакать.

Достав полосатый носовой платок, Прескотт помогла Лорис высморкать нос.

– А теперь я хочу, чтобы ты пообещала мне, что будешь делать все, что я скажу.

Лорис прекратила тереть нос тыльной стороной ладони и снова кивнула.

– Где здесь телефон?

– В маминой спальне.

– Это через дверь направо.

Элен сделала шаг вперед, желая показать дорогу.

– Я найду, – поспешила заверить ее Прескотт, ей не нужны были никакие свидетели. – Я была бы очень благодарна, Элен, если бы ты позаботилась о ребенке. А я сейчас вернусь.

Не давая ей возможности ответить, она повернулась и направилась в спальню. Она быстро взвесила все «за» и «против». Ее главной задачей было прикрыть Картера.

Она понимала, что самым простым было бы отвезти Анхелу в «Белевью», но эта больница связана с полицией, а тогда начнутся расспросы. Лучше поместить Анхелу в частную клинику, где такие вещи держатся под секретом.

Прескотт уже случалось обращаться в такую клинику. Только месяц назад она договаривалась там об аборте для одной из сучек Картера.

Она поставила свою большую сумку на в постель, расстегнула ее и достала телефонную книжку, нашла нужный номер телефона и набрала его.

Клиника «Мартингейл» на Парк-авеню обслуживала тех немногих, чьи проблемы и мелкие грешки, если узнавались, то становились яркими заголовками на первых страницах газет За определенную плату богатые и знаменитости могут прийти сюда, чтобы втайне избавиться от запоя, выйти из состояния отравления, сделать незаконный аборт и снять нервный стресс. Как обычно, обслуживание клиники было безупречным. Она только упомянула имя Картера, дала краткое описание «проблемы», и сразу же палата в психиатрическом отделении была забронирована. «Скорая помощь» без опознавательных знаков незамедлительно выехала по названному адресу.

Положив трубку, Прескотт заметила а свою визитную карточку, лежавшую на ночном столике рядом с телефоном. Очевидно, хиппи – хозяйка дома – забыла ее здесь. Она положила ее в карман пальто. Оглядывая в спальню, она заметила на ночном столике фотографию в рамке, на которой Картер улыбался своей мальчишеской улыбкой. Снимок стоял таким образом, чтобы утром, проснувшись, а также ночью, засыпая, Анхела могла сразу его увидеть. Расстегнув огромное отделение в записной книжке, Прескотт вставила туда снимок, рамку и все остальное. Она обнаружила несколько моментальных снимков Картера в ящике стола и пачку любовных писем, связанную сатиновой лентой; страницы, оттого, что их часто держали в руках, истерлись, и текста почти не было видно. Эти вещи она также сложила в сумку.

Перед тем как уйти ей было необходимо проверить всю квартиру и аккуратно все, что было связано с Картером, убрать. Для этого сначала она должна выпроводить Лорис и Элен. Вернувшись в гостиную, она нашла их сидящими на диване, отвернувшимися от ужасного зрелища в углу. Элен с нежностью держала ребенка на руках и мурлыкала ей колыбельную песенку. Измученная Лорис с трудом держала глаза раскрытыми.

– Здесь обо всем позаботятся.

Прескотт посмотрела на Элен многозначительным взглядом, а ребенку успокаивающе улыбнулась.

– Сейчас, Лорис, приедет доктор, чтобы позаботиться о твоей маме. Мы уедем отсюда, поэтому тебе придется тоже уехать...

– Уехать... куда? – Лорис прижалась к Элен. – Я без мамы не поеду!

– А почему? – спросила Прескотт успокаивающим тоном. – Но если ты хочешь поехать со своей мамой, тебе все равно надо надеть пальто и шапку. Я не знаю, где они. Покажи их мне, пожалуйста.

Она улыбнулась, однако ребенок продолжал смотреть на нее настороженно. Прескотт никогда не была очень ласковой с детьми.

Хиппи пришла ей на помощь.

– Сладкая, куда твоя мама убирает пальто и шапку?

– В мою уборную.

– Отлично, пойдем туда и заберем их.

Лорис позволила Элен помочь ей встать, но прежде чем она сделала следующий шаг, она потребовала у Прескотт:

– Мама тоже поедет?

– Да, конечно, – соврала Прескотт.

Лорис поморщилась.

– Тогда ладно.

Все еще прижимая к себе куклу, она направилась в свою комнату.

– Это моя комната, – сообщила она, с гордостью открывая дверь.

Чтобы включить свет, она встала на цыпочки и потянулась.

– А это моя уборная.

Она была слишком мала ростом, чтобы дотянуться до крючков, на которых аккуратно в один ряд висели ее вещи, а тем более до верха вешалки с рядом крошечных капоров.

Прескотт быстро нашла ее пальто и шапку и спрятала их за детский стульчик ребенка, замаскировав их плюшевым мишкой без уха.

– Мы поедем не прямо сейчас, Лорис, поэтому почему бы тебе не лечь и немного не вздремнуть? Уже поздно, и ты давно уже должна быть в постельке: я же вижу, какая ты сонная. Не волнуйся, – поспешила она добавить, прежде чем маленькая девочка успела возразить, – как только приедет доктор, и твоя мама будет готова отправиться, мы тебя разбудим.

– Обещаете?

– Я обещаю.

Ее мать никогда не нарушала своего обещания, поэтому Лорис считала, что все взрослые поступают так же, и без слов послушалась Прескотт. Едва ее голова коснулась подушки, она заснула глубоким сном.

– Бедный ребенок, – сказала Элен, когда Прескотт закрыла дверь. – Что с ней теперь будет? И как насчет Анхелы?

– Я договорилась, чтобы Анхелу положили в одну из частных клиник, где за ней будет прекрасный уход. Таким образом, Элен, не привлекая полиции, мы сможем избежать огласки этого несчастного случая в газетах.

– О, я вам так благодарна.

Так как два ее жильца недавно угнали машину, ей совершенно не хотелось иметь дело с полицией, хотя у нее появилось смутное подозрение: почему пресса могла заинтересоваться такой, как Анхела?

– Кстати, ты никому не говорила об этом?

– Здесь нет больше никого. Я не знаю никого из ее семьи... или друзей. Где-то есть отец ребенка, но я не знаю его адреса, чтобы связаться с ним.

– Ты когда-нибудь его встречала?

– Да, я много раз видела, как он приходил, но всегда по ночам и...

Она замолчала, не желая раскрывать своей привычки рассматривать в окно каждого, кто приходит и уходит.

– Он не появлялся уже около... кажется, двух лет. Я полагала, что они поссорились. Вы не знаете, где он?

– Он умер два года назад, Элен, – проговорила Прескотт трагическим голосом. – Убит во Вьетнаме.

– Хей, что за оказия! – она покачала головой, тряхнув своей кудрявой шапкой. – Но она же всегда говорила, что он вернется к ней.

– Я знаю, – лицо Прескотт приняло печальный вид. – Она всегда отказывалась признавать его смерть. Она до сих пор говорит о нем в настоящем времени и как о живом.

– И Лорис также. Только вчера она рассказывала мне, что ездила к папе.

Прескотт повесила свою сумку-кошелек на плечо.

– А она не говорила, кто ее папа или куда они ездили к нему?

Элен потребовалось время, чтобы обдумать.

– Нет, я просто спросила, почему она так празднично одета, а она ответила, что мама брала ее с собой на встречу с папой.

– Боюсь, что это было одно из заблуждений Анхелы.

Элен заморгала, пытаясь понять происходящее.

– Но я видела, как за ними приезжал большой лимузин с шофером.

– Серо-перламутровый «роллс-ройс»?

– Да, настоящий буржуйский кабриолет.

Прескотт понимающе улыбнулась.

– Это я присылала лимузин, Элен. Они провели день со мной на моей вилле. Я думала, что смена обстановки поможет Анхеле – последнее время, когда я разговаривала с ней по телефону, у нее была такая депрессия. Но каким-то образом она убедила себя, что это он зовет, а не я. Я пыталась ей доказать, что пришло время повернуться лицом к правде, что ее поведение вредит ребенку, заставляя верить, что отец жив, – она опять приняла печальный вид. – Она очень расстроилась. Я не могла предположить, что наш разговор приведет к таким последствиям.

– Хей, не возлагайте на себя всю вину. Она уже давно периодически впадает в «даун».

– Не знаю, как тебя благодарить, Элен, за твою доброту и понимание.

Расстегнув внешний карман своей записной книжки, Прескотт достала обычный белый конверт. Перед тем как ехать к Анхеле, она взяла тысячу долларов из кассы Картера, предназначенной для непредвиденных случаев, когда необходимо дать взятку. Она вытащила пять банкнот достоинством в сотню долларов каждая – сумма, которая, она была уверена, будет достаточной, чтобы гарантировать благодарность хиппи, не вызывая у нее подозрений.

– Пожалуйста, прими этот маленький подарок в знак моей благодарности.

– Ни за что!

Элен побледнела и посмотрела на деньги с презрением.

Прескотт не могла понять, к чему идет это новое поколение, но настаивать не стала.

– С твоей стороны это очень благородно. А если бы я тебя попросила еще об одной услуге?

– Только скажите.

– «Скорая» приедет буквально через минуту. Ты не могла бы спуститься и подождать ее, чтобы потом проводить сюда?

– Конечно.

– А я за это время соберу один чемодан для Анхелы и другой для ребенка.

– О, бедная, маленькая девочка, – сердечно пожалела Элен. – Что с ней будет?

Мисс Прескотт успокаивающе улыбнулась.

– Я позабочусь о Лорис. Я знаю, что ее отец был бы не против моей опеки.

* * *

Сводчатый потолок и высокие арки в готическом стиле над дверьми и окнами вестибюля женского монастыря «Святое зачатие» потрясли и ошеломили Лорис. Тяжелые коричневые шторы на каждом окне закрывали ослепительное сентябрьское солнце. Постоянно беззвучно всплывали и выплывали фигуры, одетые в черное и с черным платком на голове. Лорис никогда не предполагала, что существует такая тишина, в которой она сейчас находилась.

Она не могла сказать, как долго уже сидит и ждет на деревянной скамейке, куда посадили ее и положили ее вещи. Это время, казалось, пропадало внутри этих массивных каменных стен Она только знала, что за этими дверьми, как раз напротив того места, где она сидит, сейчас решают, что с ней делать дальше, и то, что от нее никоим образом не зависело это решение.

Малышка ужасно соскучилась по маме.

Тот шок, когда, проснувшись утром, она обнаружила, что мама ушла, уже прошел, но чувство вины в том, что уснула, когда ее забирали, жило вместе с ней. Мисс Прескотт сказала, что мама заболела и должна была поехать в больницу, и Лорис знала, что и в этом тоже была ее вина. Слезы навертывались на глазах, но она поморгала и прогнала их назад. Мисс Прескотт сказала, что если она будет плакать или не слушаться, тогда мама никогда не выздоровеет и она ее никогда больше не увидит.

Заветная дверь через холл открылась, показалась мисс Прескотт, которая направилась к Лорис, чтобы сопровождать ее. Та без промедления послушалась.

– Это Главная мать, Лорис, – сказала она, входя вместе с ней в кабинет. – Она благосклонно согласилась, чтобы ты пожила здесь до тех пор, пока не поправится твоя мама.

Главная мать была красивой статной женщиной, если бы не отталкивающий вид ее суровой черной робы и жесткого белого апостольника. С каждым ее вдохом серебряное распятие на груди поднималось и отсвечивало так, что создавалось впечатление, будто Христос тоже дышит.

– Спасибо, – вежливо сказала Лорис, – но я не хочу...

– Ты будешь говорить тогда, когда тебе скажут, Касталди.

Тон Матери был твердым, но не резким. Это был голос человека, привыкшего говорить в аудитории, требующего полного внимания и уважения, согласно его положению. Она строго выговаривала Лорис, сидя за большим дубовым столом.