Текст книги "Милли Брэди меняет профессию"
Автор книги: Джилл (Джил) Мэнселл (Мансел )
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 24 страниц)
Милли третий раз испытала шок. Туфля была размера три с половиной. Она это знала, потому что примеряла ее на прошлой неделе. Или, вернее, пыталась примерить. У Милли был пятый размер, поэтому туфля не налезала.
– Дорогой, ты сейчас такой страшный, – поразила своим обычным отсутствием такта владелица новых дорогих туфель.
Милли закрыла глаза, но было слишком поздно: она узнала ногу в тонком чулке, не говоря уже о туфлях. Конечно, спутать эту ногу с другой было трудно, равно как и руки, которые погрузились в волосы Тима Флитвуда (правда, «погрузились» – это громко сказано, потому что волос у него на голове было не слишком много).
Но главной приметой и решающей уликой были драгоценности. Эти кольца, браслет, изящные золотые часики.
ГЛАВА 49
– В чем там было дело? – спросил Хью через тридцать секунд. Он потирал руку в которую ногти Милли впились так сильно, что оставили отчетливые отметины. Еще минуту назад они размеренным шагом шли по парку; и вдруг она схватила его за руку и с нечеловеческой силой практически вытащила его за ворота.
Милли не отвечала. Казалось, она не замечала, что происходит вокруг, она быстро устремилась прочь от этого места; спина ее была напряжена, руки крепко прижаты к груди. Стараясь догнать ее, Хью удивлялся скорости, которую она развила.
– Милли! Остановись на минуту. Объясни, что происходит.
Когда она обернулась и посмотрела на него, он увидел, какое бледное у нее лицо.
– Я не могу тебе сказать.
– Ты должна.
Она была в таком плачевном состоянии, что сердце его сжалось от сочувствия. Ему хотелось защитить Милли от всего, что причиняет ей боль. Обнять ее и все уладить. Мысль, что кто-то ее обижает, была ему невыносима.
Как будто он сам мало ее обидел.
Милли дрожала всем телом. Зеленый кардиган из ангоры был обвязан вокруг ее талии. Хью осторожно развязал рукава и надел его ей на плечи, как будто она была ребенком.
– Тот мужчина, на скамейке. – Слова вырывались отрывисто, сквозь сжатые зубы. – Я его знаю. Это Тим Флитвуд, мой бывший босс.
– Ясно.– Хью медленно кивал, удивляясь, из-за чего весь этот сыр-бор. Он знал, почему Милли ушла из турагентства; она ему рассказала о затюканном муже и его безумно ревнивой жене-собственнице. Но почему эта встреча сегодня вызвала такое...
– И женщину я тоже знаю – ту, с которой он был, – произнесла Милли. – О, Хью, это ужасно, мне так стыдно. Это моя мать.
Когда они спустились на пляж, уже начался прилив. Почти полная луна освещала чернильную воду. Милли села на сухой песок, куда не мог достать прилив, и обняла колени. Хью сел рядом с ней и дал ей выговориться.
– Понимаешь, мы знали, что она с кем-то встречается, и догадывались, что он женат. В теории я могла с этим смириться. Но это был такой шок, когда я увидела их вместе – моя собственная мать целует какого-то мужчину... это так противно... и к тому же в публичном месте, где их могут увидеть! И ко всему прочему, надо же ей было выбрать именно Тима Флитвуда!
– Хорошо, что она тебя не видела, – заметил Хью.
– Еще бы она меня видела! Она была занята – засовывала свой язык в мерзкий рот своего старого дружка... у, гадость! Как подумаю об этом, сразу тошнит. – Милли в отвращении закрыла лицо руками. – Мне хотелось закричать, вылить на них ведро воды, что угодно, чтобы они прекратили вот так лапать друг друга!
Хью сдержал улыбку. Бедная Милли, она была расстроена, но в этом была и смешная сторона. Когда он представил себе, как она выливает ведро холодной воды на свою мать и бывшего босса, он с трудом сохранил серьезное выражение лица.
Очень удачно, что под рукой не оказалось ведра.
– Почему же ты не закричала? – Он действительно был удивлен, что она этого не сделала; такой поступок вполне соответствовал бы ее характеру.
– Я не могла. Не могла. Тебе было бы так неудобно. – Она снова заговорила громче. – Если мне так стыдно – боже, моя собственная мать! – то как бы себя почувствовал ты?
Хью был тронут; он обнял ее.
– Сумасшедшая. Знаешь, думаю, я бы пережил.
– Конечно, – заметила Милли. – Ты бы пережил, а я нет.
Его губы скривились.
– Почему? Что, по-твоему, я должен был сказать? «Эй, пошла вон, Милли Брэди, я не хочу иметь дело с девушкой, чья мать бесстыдно соблазняет женатых мужчин на скамейке в парке?»
Милли подобрала светло-серый камешек и бросила его – плюх! – в море. Как ни смешно, она ждала, что Хью скажет нечто подобное, почти слово в слово. Ну, может, не скажет, потому что он не так груб. Но она могла представить, что он так думает, что было не лучше.
Но его рука обнимала ее за талию, что было совсем неплохо. Все же это было очень приятно, хотя она и знала, что это ничего не значит. Вернее, это значило: «не расстраивайся и не беспокойся о своей падшей матери», и в этом жесте не было ничего романтичного. Впрочем, нищим не пристало привередничать, и сейчас даже дружеский жест был лучше чем ничего, особенно если учесть, что малейший физический контакт заставлял ее всю трепетать и беспомощно вздрагивать от удовольствия, как щенок, которому чешут живот.
Дыхание Милли становилось более поверхностным и частым, по мере того как пальцы Хью, нежно прикасаясь к ее чувствительной коже, начали пробираться туда, куда не следовало.
О, он делал это так соблазнительно, что она не была уверена, что у нее хватит духу его остановить.
– Пожалуйста, не надо, – хрипло проговорила Милли.
– Но я хочу. Я должен, – прошептал в ответ Хью, его теплое дыхание коснулось ее уха. – Ты слишком долго скрывала. Мое терпение лопнуло.
– Нет. Нельзя. – Собрав всю свою волю, Милли хлопнула ладонью по его пальцам и оторвала их от своей ноги. Она глубоко вздохнула. – Нет, нет, нет.
Хью улыбнулся.
– Так нечестно.
– Уверяю тебя, – сказала она с чувством, – ничего интересного.
Говоря это, она крепко зажала татуировку рукой. К ее облегчению, Хью не настаивал.
– Ладно, твое дело. Но мне любопытно еще кое-что узнать. Почему ты не рассказала Орле о нас?
Да, вздыхать с облегчением, было рано.
– Потому что это было один раз. И ничего не значило, – врала Милли (конечно, все было совсем наоборот). – Это... несущественно, – продолжала она. – И потом я знала, что ты бы не хотел, чтобы о тебе упоминали, даже под вымышленным именем. И вообще. Орла позволила кое-что оставлять при себе. – Особенно то, из-за чего я выгляжу абсолютно бесхарактерной растяпой. – Я считала, что это ее просто не касается. Хью поднял бровь.
– Я думал, она тебе заплатила за то, чтобы ты ей рассказывала все.
– Слушай, ничего страшного, ведь Орла не узнает об этом. – Милли заерзала на песке – ей было неудобно сидеть, попа затекла совершенно. – Ты же ей не скажешь, верно? Я тоже. Значит, Орла никогда об этом не узнает.
– Ты уверена, что это не обман?
– Конечно уверена! – А что он собирался предложить? Чтобы она вернула Орле пять тысяч фунтов? – У нее масса вещей, о которых она может писать. – Милли начала раздражаться и потеплее закуталась в кардиган из ангоры цвета зеленого крыжовника. – Ты так ведешь себя, как будто все произошедшее между нами в ту ночь имело какое-то значение. Но ведь это не так. Черт возьми, по сравнению со всем остальным, что случилось в последнее время, это ничего не значит! Это ничего не значило. Это была просто... мимолетная прихоть.
Тишина. Интересно, думала Милли, не слишком ли далеко она зашла? В конце концов, после такого заявления мужчина мог и обидеться.
Казалось, Хью целый час изучал выражение ее лица, наконец он медленно склонил голову на бок.
– Мимолетная прихоть. Да, конечно. Ты абсолютно права.
Такси остановилось около дома Милли. Хью предстояло еще ехать до Падстова, поэтому он сказал:
– Я пересяду вперед.
Это был лишь предлог, чтобы вылезти из машины и сказать Милли «спокойной ночи». События этого вечера потрясли его больше, чем он сам себе признавался, и он делал отчаяные усилия, стараясь держать чувства под контролем.
Сначала он увидел Милли в клубе с Джедом. Решил, что тот – ее новый парень, и ему это совсем не понравилось. Затем он танцевал с Милли и задавался вопросом, так же ли глубоко это действует на нее, как и на него.
Хью действительно не находил ответа на этот вопрос, пока она не произнесла этих слов: «мимолетная прихоть». Тогда он точно понял, что не был для нее прихотью.
Чувство вины смешивалось с чувством облегчения. Это был непростой ответ. Он не хотел испытывать к кому-нибудь такие чувства, но ничего не мог с этим поделать.
Водитель закурил, а они все стояли рядом на мостовой и смотрели друг другу в глаза.
– Боже, уже поздно, – дрожа, сказала Милли. – Два часа ночи.
Ему ужасно хотелось поцеловать ее, но он знал, что этого делать нельзя. Это было несправедливо по отношению к Милли. Он знал, чего ему еще хотелось, но это было бы тоже несправедливо.
Вместо этого, улыбнувшись, он произнес:
– Спасибо, что спасла меня сегодня вечером.
– Пожалуйста.
Она дрожала то ли от холода, то ли от волнения. Хью не мог определить. Уходить не хотелось.
Но надо.
– Я даже получил удовольствие от вечера, хотя совсем этого не ожидал.
– Я тоже. – Милли состроила физиономию. – Если не считать момента, когда мы натолкнулись на маму.
– И момента, когда ты назвала меня прихотью.
Боже, что я делаю? Зачем я это говорю? Я хочу услышать от нее, что это неправда?
– Я люблю это слово, – сообщила Милли. – Вообще-то, это одно из моих самых любимых слов. – Она медленно повторила: – Прихоть.
Хью кивнул.
– А мне нравится «выхухоль».
– А мне «тетраэдр».
– Оберег.
– Лапсанг. – Она как будто пробовала звуки на вкус.
– Йодлер.
– Фанданго. Хотя, – призналась Милли, – я не знаю, что это значит.
Она улыбалась и все еще дрожала, немного запинаясь на некоторых словах. Хью тоже дрожал; вот опять, снова это происходило, то, что уже было на пляже. Опять что-то неуловимое, сокровенное; между ними пробегали искры. Так на него действовала Милли. Он этого не хотел, но это происходило. От этого было невозможно укрыться.
Ему очень нравилось слово «тестостерон», но вряд ли стоило это произносить вслух.
Он не должен поддаваться, не должен. Если его снова захлестнет чувство вины, как это было в прошлый раз, это будет конец. Он возненавидит себя, а Милли, конечно, уже никогда его не простит.
Это не должно повториться.
Хью слегка наклонил голову, чтобы ему не бил в глаза свет фар приближающейся машины. Милли неверно расценила его движение, решив, очевидно, что он собирается ее поцеловать, и подставила ему щеку. Благопристойное прикосновение губами к щеке было очень мало похоже на то, чего ему хотелось на самом деле, но он знал, что не может рисковать, поэтому поступил пусть и неуклюже, но по-джентльменски. Легкое прикосновение в двух дюймах от уголка ее рта.
Испытывая взаимное притяжение, они молча смотрели друг на друга, тем временем мимо них проехала машина.
Милли прочистила горло и стала рыться в сумочке, ища ключи от входной двери.
– «Доппельгенгер» – красивое слово.
– Это немецкое слово. Так нечестно. – Малюсенькая мошка вилась перед ее лицом, и он нежно прогнал ее рукой. – Нельзя использовать иностранные слова. Иначе все закончится тем, что ты будешь перечислять виды макарон. «Паппарделла». «Кончилья». «Вермишель». Видишь? – Он пожал плечами. – У этих итальянцев все самые лучшие слова. Кто может соревноваться с ними?
– «Вермишель» – это по-французски; значит «червячки».
Таксист уже выкурил сигарету и начал крутить настройку своего радиоприемника; он обнаружил какого-то печального местного диджея, с особым пристрастием к музыке кантри и вестернам. Сладкий голос начал выводить «Бу-у-удь рядом со своим му-у-ужчиной», и они оба подпрыгнули от этих звуков.
– Боже, теперь я точно ухожу.
Хью улыбнулся; она как-то сказала ему, что скорее завяжет свои кишки в узел, чем будет слушать кантри и вестерн.
– Дай мне знать, что будет с твоей мамой, – говорил Хью, пока Милли отпирала входную дверь.
Теперь их уже разделяли несколько шагов, и им было легче притворяться, что они только добрые друзья.
– Не беспокойся. – Милли помахала ему через плечо; он уже садился в такси. – Завтра с утра я ей выскажу все, что она заслуживает.
Лукас доехал до конца дороги и остановился. Других машин не было, но он все равно ждал на перекрестке, с возрастающим интересом наблюдая в зеркало заднего вида за тем, что происходит позади.
Никто лучше Лукаса не разбирался в «языке тела». Он лучше других умел толковать едва заметные, казалось бы незначительные, сигналы; это был особый талант, как умение идеально подавать мяч или способность рисовать, как Дега.
Сигналы, посылаемые участниками этой сцены на дороге около дома Милли, не были незначительными. Любой другой свидетель мог просто заключить, что это пара влюбленных, но Лукас был способен разобраться в этой ситуации гораздо глубже.
Он никогда не видел Милли такой, она была вся во власти эмоций, и он очень сомневался, что ей доводилось испытывать такое прежде. Лукас узнал высокого блондина, с которым она была, – как-то несколько месяцев назад он натолкнулся на них в баре. Но тогда было похоже, что Милли сама мало была с ним знакома; между ними не было никакой интимной атмосферы. Еще Лукас вспомнил, что видел его на вечеринке у Орлы, но, он был в этом уверен, с другой девушкой. И он не помнил, чтобы они там общались с Милли.
Теперь же он мог безошибочно оценить ситуацию. Это было серьезно. Когда он проехал мимо, они, очевидно, не замечали ничего, кроме друг друга; воздух вокруг них буквально вибрировал от взаимного влечения. Если бы Лукас загудел, они бы не заметили. Если бы он вылез из машины и станцевал голым на капоте, они бы не обратили внимания.
Интересно, что Милли не упоминала об этом новом повороте в своей жизни.
Но больше всего Лукас был заинтригован тем, что они прощались друг с другом на пороге, вместо того чтобы довести вечер до логического конца.
Хотя было ясно, что им обоим хотелось это сделать.
В зеркало заднего вида Лукас видел, как Милли сделала шаг назад, а блондин сел в ожидавшее его такси. Лукас был слишком далеко, чтобы разглядеть выражение ее лица, но догадывался, что это не была традиционная улыбка, говорящая «уф, хорошо, что я от него отделалась».
В следующее мгновение такси отъехало, и Милли исчезла в дверях дома.
Действительно, очень интересно, подумал Лукас. Наконец-то Милли нашла мужчину, в которого она, без сомнения, безумно влюблена.
И по каким-то причинам он не мог провести с ней ночь.
Кроме того, она держала их отношения в тайне.
Так-так, подумал Лукас, с удовольствием вспоминая множество моментов, когда Милли, напустив на себя строгий вид, выговаривала ему по поводу его сексуальной жизни.
У него не оставалось сомнений. Новый мужчина Милли был женат.
ГЛАВА 50
Поговорить с матерью о Тиме Флитвуде Милли не удалось. Она еще спала у себя наверху, когда на следующее утро в восемь часов в дверь позвонили.
Нэт в полосатых трусах-боксерах открыл дверь; на пороге он обнаружил женщину средних лет в строгом темно-синем жакете и серой плиссированной юбке.
– Здравствуйте. Милли Брэди все еще проживает здесь?
– Э, привет. – У Нэта возникло подозрение, что эта женщина – офицер по надзору за условно освобожденными. – Да-да, она здесь живет. Но она еще не встала.
– Не беспокойтесь, мне нужна не Милли. – Женщина сдержанно улыбнулась и указала на свой портфель. – Вообще-то я ищу Адель Брэди, мать Милли. Я знаю, что она приехала в гости к дочери, но...
– Понятно. Нет, мамы Милли здесь нет, – объяснил Нэт. – Она остановилась у папы Милли.
– Правда? – Брови женщины поднялись вверх. – Я думала, они разведены.
– Да, разведены. Она остановилась у папы Милли и его подруги. – Улыбаясь, Нэт добавил: – Мама Милли все еще молода, свободна и не замужем.
– Ясно. – Еще одна ледяная улыбка. – Возможно, вы бы могли дать мне их адрес.
Нэт почесал голову:
– Не имею представления, где они живут. Эстер! Эстер! – закричал он.
В следующий момент наверху, около лестницы появилась Эстер, она была завернута в полотенце и с нее еще стекала вода – она только что вышла из душа.
– Здравствуйте. Простите, что беспокою. Меня зовут Сильвия Флитвуд. Милли раньше работала у нас. – Раскрыв портфель, Сильвия вытащили пачку глянцевых брошюр. – Дело в том, что мать Милли – наш клиент, ее чрезвычайно интересовали кое-какие рекламные проспекты. Их доставили в офис вчера в конце дня, и я решила завести их по дороге на работу.
– Понятно. – Эстер много слышала от Милли о Сильвии Флитвуд. Она одержима ревностью и параноидальным страхом, что все другие женщины покушаются на ее затюканного мужа. Как будто кто-то в здравом рассудке заинтересуется мужчиной, позволяющим так помыкать собой. – Что ж, вы можете оставить проспекты здесь. Милли позаботится, чтобы ее мама их получила.
– Миссис Брэди очень хотела побыстрее получить их, – настаивала Сильвия. – Будет лучше, если я сама ей отвезу.
Эстер пожала плечами; для нее это не имело никакого значения.
– Хорошо, раз вы настаиваете... – Она сообщила Сильвии Флитвуд адрес и услужливо подсказала, как найти дом Ллойда и Джуди, который стоял на узкой аллее в стороне от основной дороги, ведущей из Ньюки в Падстов.
– Спасибо. Вы мне очень помогли. – Сильвия Флитвуд быстро направилась обратно к своей машине.
– Какая любезность, верно? – сказал Нэт, когда они закрыли входную дверь. – Проделать такой путь только для того, чтобы завести несколько рекламных проспектов?
Эстер изогнулась от удовольствия, потому что он ее обнял и поцеловал в шею.
– Эта женщина так хлопочет, чтобы помешать Адель появиться в офисе при ее муже. Она боится, что один его вид возбудит у мамы Милли непреодолимое влечение...
– Кстати, о непреодолимом влечении. – Руки Нэта стали коварно перемещаться по ее влажному, завернутому в полотенце телу.
– Не-е-ет! Я опоздаю на работу, – неубедительно запротестовала Эстер.
– Скажи своему боссу, что ты опоздаешь на полчаса. Знаешь, не беспокойся, я сам скажу твоему боссу. – С торжественным видом Нэт снял с нее полотенце и бросил его на пол. – Эстер, ты опоздаешь на полчаса.
Она улыбнулась. Вот в чем заключается прелесть работы на себя.
– О, хорошо. Спасибо, что предупредил.
– Пожалуйста, – сказал Нэт.
– Вообще-то, чтобы наверняка, может, сразу договориться о часовом опоздании?
Взяв его за руку, Эстер повела Нэта наверх по лестнице, спрашивая себя, была ли она в жизни более счастливой. Как могла она когда-то считать, что Лукас в чем-то лучше Нэта?
– Интересно, почему та женщина из турагентства не нашла адрес мамы Милли у себя в базе данных? – лениво спросила Эстер.
Нэт нежно подтолкнул ее в дверь спальни, опрокидывая и на смятую постель, пробормотал:
– Тш-ш. Ты слишком много говоришь.
Когда через сорок минут Милли вышла из своей спальни, Эстер около двери уже торопливо проводила щеткой по волосам, одновременно засовывая ноги в розовые кроссовки «Рибок».
– Ты опаздываешь на работу. – Милли сделала вид, что не догадывается о причине.
Эстер подмигнула:
– Есть вещи поважнее.
Нахмурившись, Милли сказала:
– Кажется, я недавно слышала звонок в дверь.
– О да. Твоя мама уезжает на Тринидад.
ЧТО?
Милли заморгала:
– О чем ты?
– Или на Тобаго. На один из них. Тринидад и Тобаго – так было написано на верхней брошюре.
– Ты это серьезно? Моя мать приходила сообщить, что отправляется на Тринидад, а ты даже не подумала меня разбудить?
Глаза Эстер округлились, когда голос Милли взмыл вверх на несколько октав.
– Черт, не выпрыгивай из трусов. Когда ты издаешь этот дельфиний писк, ты становишься похожа на Бьорк. И вообще, здесь была не твоя мама. Нас посетило твое «милое» бывшее начальство.
Милли спросила слабым голосом:
– Ты имеешь в виду Тима Флитвуда?
– Нет, дурочка. Его убийственную жену.
О боже. Сильвия.
– Что она здесь делала? – взвизгнула Милли.
– Слушай, ты так невнимательно слушаешь. Она принесла проспекты, которые заказывала твоя мама. О Тринидад и Тобаго. – Эстер произносила слова медленно и старательно, потому что было ясно, что Милли не способна что-либо воспринимать. – Ей был нужен адрес твоей мамы, чтобы передать ей заказ, вот и все. А теперь благодаря тебе я действительно здорово опаздываю. Все. Я побежала.
Когда входная дверь захлопнулась, Милли схватилась за голову и пробормотала:
– О, черт.
Ллойда и Джуди не было дома—они отправились на одну из своих долгих утренних прогулок, – и кухня была в полном распоряжении Адель. Она наслаждалась завтраком: чай «Эрл Грей», масляные круассаны и черносмородиновый джем. Засучив рукава лимонно-желтого атласного пеньюара, чтобы не опустить их ненароком в масленку, она подливала себе чай из чайника и задумчиво любовалась своими ногтями с французским маникюром. Телефон снова начал звонить, но Адель знала, что в такой ранний утренний час ее никто беспокоить не станет, поэтому даже и не подумала снять трубку. У нее было занятие получше – например, размышлять о дорогом Тиме, – и она не собиралась, как какая-то заезженная секретарша, тратить свое драгоценное время, записывая сообщения для Ллойда и Джуди.
Когда телефон перестал звенеть, кто-то позвонил в дверь. Раздраженно вздохнув и чуть не уронив черносмородиновый джем на пеньюар, Адель отодвинула назад стул и медленно встала. Если это опять ужасный старый сосед Ллойда пришел со своими занудными разговорами, придется притвориться, что она ни слова не понимает – что не так сложно, учитывая его невыносимый корнуоллский акцент, – и выпроводить его. Желательно до того, как он занесет в дом коровий навоз на своих обляпанных грязью подошвах.
Ее ноздри приготовились к деревенскому зловонию, а сознание – к разговору с человеком, который подвязывает свои брюки синим нейлоновым шпагатом для упаковки; Адель собралась с силами и открыла дверь.
– Ты путаешься с моим мужем? – потребовала ответа Сильвия Флитвуд.
Пораженная Адель отступила назад.
– Простите?
– Ты слышала.
– Извините, но это нелепо. – Адель покачала головой. – Вы не можете появляться вот так на пороге чужого дома и обвинять людей в подобных вещах...
– Отлично, я выражусь по-другому. Я знаю, что ты путаешься с моим мужем, и я приехала тебе сообщить, что этому – конец. Боже, чем ты только душишься, – произнесла Сильвия с искаженным от отвращения лицом. – Я обыскивала машину Тима, она вся провоняла твоими дешевыми духами.
Это было уже слишком, это было невыносимо. Дрожа от негодования, Адель бросила в ответ:
– Никакие они не дешевые, это «Джорджио Армани».
– Меня от них тошнит, – заявила Сильвия. – Как ты смеешь покушаться на чужих мужей? У нас счастливый брак...
– Не говорите ерунды, – весело захохотала Адель, решив, что отпираться глупо – шила в мешке не утаить. – Он столько лет был несчастен.
Сильвия поменяла тактику, перейдя в наступление, а ее глаза сузились, как у змеи.
– Я приехала сказать, чтобы ты убиралась из Корнуолла. Если ты останешься, я превращу твою жизнь в кошмар, я тебе обещаю.
– Но я вполне счастлива здесь. Вы не можете приказывать мне, чтобы я уехала. И вы не можете приказывать Тиму, чтобы он со мной не встречался, – продолжила Адель спокойным голосом. – Знаете, может, последние двадцать лет вы и помыкали им, обращаясь с ним как с собачонкой, но он все же взрослый мужчина, способный на самостоятельные решения, и, думаю, вы очень скоро убедитесь, что он вовсе не хочет прекращать наши отношения... А-а-а!
Адель рванулась назад, но не успела заслониться руками от жидкости, брызнувшей ей в лицо. Боже! Боже! Жена Тима сошла с ума! Если это отбеливатель... или какая-то кислота... о боже, не может быть, только не это!..
Пятясь назад и пытаясь нащупать телефон в прихожей, Адель визжала:
– Звоните в службу спасения!.. Только не лицо!.. Скорее!.. Звоните девять-девять-девять!..
Сильвия смеялась над ее страданиями.
– Глупая сука, только взгляни на себя! Давай, можешь открыть глаза. Это не кислота.
– А-а-а-а-а! – в два раза громче закричала Адель, оторвав руки от лица. Ее желтый атласный халат спереди был весь заляпан черной жидкостью, которая стекала у нее с рук, с лица, с волос. – ЧЕРТ, ЧТО ТЫ СО МНОЙ СОТВОРИЛА?! – завопила она, отчаянно тряся головой и, как собака, разбрасывая черные брызги.
– Дала тебе информацию к размышлению. – Сильвия злорадно улыбалась. – Теперь ты не похожа на красотку, верно? – Она торжествующе продемонстрировала пустую бутылку: – Не волнуйся, это всего лишь несмываемые чернила.
– Несмываемые чернила? Ты рехнулась? – взвизгнула Адель, в ужасе прижимая руки к груди. – Этот пеньюар стоил двести пятьдесят фунтов!
Когда Милли доехала до дома отца, Адель уже уехала.
– Твоя машина! – возмутилась Милли, когда Ллойд и Джуди вышли ей на встречу.
– Знаю. Раньше меня никогда не называли шлюхой, – усмехнулся Ллойд, воспринимая ситуацию в своей обычной беспечной манере. – Боюсь, обо мне пойдет дурная слава.
Его славная, красная «ауди», припаркованная около дома, была эффектно расписана граффити – особенно выделялись слова «ШЛЮХА», «ПОТАСКУХА», «ПРОСТИТУТКА».
– Сегодня утром твой отец поленился идти до пляжа пешком, поэтому мы поехали в моей машине, – объяснила Джуди. – Когда отъезжали, мы видели женщину в сером «рено». Вероятно, она решила, что машина Ллойда принадлежит Адель.
– Сильвия сначала проделала это, а потом позвонила в дверь. Черт, наверное, мама в ужасном состоянии.
– Когда мы вернулись, она отмывалась в душе уже добрых сорок минут. Эти чернила непросто оттереть. Не представляю, что подумают о твоей матери пассажиры лондонского поезда. – Ллойд очень старался сохранять серьезное лицо. – Сегодня самый жаркий день в году, а она упакована, как пчеловод... черная вуаль, длинные перчатки и шляпа величиной с сомбреро.
– Это все я виновата, – сокрушалась Милли. – Если бы я не спала сегодня утром, когда приезжала Сильвия, я бы никогда не дала ей ваш адрес.
– Пожалуйста, только послушай, что ты говоришь! – Ллойд неодобрительно потряс головой. – В первую очередь виновата твоя мать – это она связалась с женатым мужчиной.
– И что теперь будет? У них все кончено?
– Она говорила с Тимом Флитвудом перед отъездом, – беззаботно сказала Джуди. – Зачитала ему расписание поездов и решительно заявила, что у него есть двадцать четыре часа, чтобы уйти от Сильвии и поехать вслед за ней в Лондон.
Милли широко раскрыла глаза.
– Черт, думаете, он это сделает?
– Ну, мы слышали только то, что говорила Адель, – пожала плечами Джуди. – Но должна сказать, у нее был тон матери, приказывающей подростку прибраться в комнате.
– Я все еще не могу поверить, – удивлялась Милли, протирая солнечные очки подолом своей юбки в горошек. – Нашла с кем закрутить роман. Как ему удавалось так надолго убегать от Сильвии, чтобы встречаться с мамой? Я считала, что Сильвия установила на нем электронный датчик.
– Он записался на вечерние курсы, – сказала Джуди. – Адель мне объяснила, когда паковала вещи.
– И Сильвия не записалась вместе с ним? – Это было поразительно. Каждый год они записывались на какие-нибудь курсы и всегда ходили парой.
– Он записался в мужскую дискуссионную группу «Роль мужчины в двадцать первом веке; исследование подавленных эмоций». – Джуди героически сдерживала смех. – Очевидно, он заявил Сильвии, что хочет раскрыть свое внутреннее «я». И это сработало, но на прошлой неделе Сильвия во всем разобралась. Она явилась в Общественный центр, когда группа уже расходилась, и выяснила, что Тим не удосужился посетить ни одного занятия.
Милли все еще считала, что во всем этом есть и ее вина. Она наблюдала, как ее отец лизнул указательный палец и попытался оттереть с капота своей машины выполненное несмываемым фломастером граффити.
Надписи не стирались.
– Ты вызовешь полицию?
– Чтобы бедную женщину арестовали за нанесение материального урона машине? – Ллойд рассмеялся. – Не вижу в этом особой необходимости.
Милли кивнула на граффити – это были не те надписи, которыми хочется похвалиться, разъезжая по Корнуоллу.
– Машину придется перекрасить. Это будет стоить денег.
– Дорогая, взгляни на все с моей точки зрения. – Ллойд ласково обнял ее за плечи. – Благодаря Сильвии Флитвуд моя бывшая жена в два счета собралась и уехала, вернулась обратно в Лондон. Сильвия добилась того, о чем я молился. Она вынула занозу из моей задницы. – Вокруг его серых глаз собрались морщинки, он понизил голос и признался: – Дорогая, перекрасить машину – это значит заплатить небольшую цену, поверь мне. Эта женщина оказала мне огромную услугу. Вообще-то мне следует послать ей красные розы и ящик шампанского.
ГЛАВА 51
Когда на следующее утро зазвонил телефон, Милли была на кухне, а Нэт обучал ее готовить омлет-суфле.
– ... а затем смешиваешь яичные белки со взбитыми желтками с помощью металлической вилки – нет-нет, деревянной...
– Милли, это тебя. – В дверях с недовольным выражением на лице появилась Эстер. – Какой-то француз с красивым голосом утверждает, что это «ошен важно».
– Простите. – Нэт сделал вид, что расстроен. – Что более «ошен важно»: какой-то француз с красивым голосом или мой мастер-класс по приготовлению омлета?
– Глупый вопрос. – Милли быстро схватила телефон. – Алло?
– А, мадмуазель, бон суар. Возможно, ви змоглии би сообщиить вашей ошаровательной подруге, что у меня не только кразиивий голос, но и зам я очень кразиивий.
О! Сердце Милли забилось в груди, как выброшенная на берег пикша. Отличный финал для книги.
– Он говорит, что рядом с ним Дэвид Джинола выглядит как Квазимодо, – сообщила она Эстер, не прикрывая трубку. – Впрочем, это только его слова. Может, он сам похож на старшего брата Квазимодо.
– Дело в том, что мне нужна помощь с кроззвордом, – сказал Хью. – Шезднадцать по гориизонтали, два злова, четиире и три букви, «положение вне игрии».
– Знаете, что я думаю? – спросила Милли. – Я считаю, все мужчины должны разговаривать с французским акцентом. Это должно быть обязательным. – Дрожа от радости, она добавила: – «Тайм аут».
– Эй, экселант, мерси боку, мадмуазель. Вообще-то, – Хью перешел на нормальную речь, – я звоню, потому что...
– Можешь не говорить, тебе ужасно интересно узнать, что я сказала матери. – Зажав беспроводной телефон в кулаке, Милли устремилась мимо Нэта прочь из кухни. В гостиной она изложила Хью, что произошло.
– Вот такие дела, – закончила она через несколько минут. – Мама вернулась в Лондон и теперь старательно трет лицо разными чистящими и моющими средствами. Мой папа празднует. А мамин любовник решил не ехать к ней, потому что он – вялый салат и никогда не бросит свою жену.
В этот момент в кухне раздался визг, а за ним последовало хихиканье:
– Извини мою соседку по квартире, – вздохнула Милли. – Похоже, она там развлекается. Снова.
– Как у них идут дела?
