Текст книги "Сломанные каблуки, или Миссис Совершенство"
Автор книги: Джейн Портер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 21 страниц)
Глава 6
Стоя рядом с машиной, неподалеку от парка Беллвью, я спешно набрала номер Натана. Включился автоответчик, и я оставила сбивчивое сообщение.
– Сегодня в гриль-баре у меня не приняли кредитку. В присутствии Пэтти Уикхэм. Ронди там тоже была. Конечно, официантка сказала, что я могу выписать чек, но все равно было очень неприятно. Пэтти заплатила за ленч, но это должна была сделать я. Перезвони.
Сердце у меня колотилось. Скверное настроение вернулось и навалилось всей тяжестью.
Почему мне всегда кажется, что беда в двух шагах?
Я проверила входящие и заметила, как мимо проехала Люси Уэлсли. Она такая маленькая внутри своего большого «шевроле», светлые волосы казались почти белыми на фоне черной отделки салона. На ней солнечные очки, так что глаз совсем не видно, но губы у Люси поджаты, рот стянут в нитку.
Инстинктивно я набрала ее номер.
– Привет, это Тэйлор. Ты только что проехала мимо…
– Ты в парке?
– На парковке рядом. Ты занята? Может быть, выпьем кофе или чаю?
– Тэйлор, я бы рада, но мне надо встретиться с адвокатом, и я уже опаздываю. Просто я заблудилась и никак не могу найти его контору.
– Это хороший адвокат?
– Надеюсь. – Она прерывисто вздохнула. – Я не могу потерять детей.
– Конечно. Ты прекрасная мать.
Я услышала, как Люси шумно выдохнула:
– Спасибо.
Ощущение вины стало еще тяжелее. Я плохая подруга – недостаточно поддерживаю ее.
– Я могу свидетельствовать в твою пользу, если понадобится. А если адвокат тебе не понравится, обязательно скажи. Может быть, мы с Натаном подыщем другого.
Она молчала так долго, что я подумала, не оборвалась ли связь. Потом услышала шмыганье и поняла, что Люси плачет.
– Почему ты такая добрая?..
Она имела в виду – почему я такая добрая теперь. В достопамятные выходные я была куда менее милой, и мы обе это помнили. Возможно, виной тому мое недавнее унижение, но я болезненно сглотнула.
– Люди склонны ошибаться…
– Спасибо, Тэйлор. – И она зарыдала.
Мне стало только хуже.
– Люси, не надо, пожалуйста.
Сквозь слезы она едва произнесла:
– Мне пора.
– Удачи, Люси.
– Спасибо, Тэйлор… – Разговор оборвался.
Стоя на парковке, я чувствовала себя постаревшей на тысячу лет.
В горле у меня застыл комок, но я ничего не делала, просто стояла на месте, смотрела на фонтан, статую, студентов на скамеечках под большими тенистыми деревьями, и ненависть к самой себе все возрастала.
Вы думаете, мне это нравится?
Думаете, мне нравится постоянный стресс? Нравится все время волноваться? Планировать наперед, чтобы предвидеть любой кризис? Отслеживать каждый нюанс, чтобы ничего не сорвалось?
Ненавижу так себя чувствовать.
Ненавижу вечное стремление все контролировать, ненавижу свои страхи. Ненавижу взрывы кортизола и то, как сердце начинает колотиться, как нарастает напряжение, – в итоге кажется, что я сейчас убью кого-нибудь либо умру сама.
Только Натан и девочки знают, что мне может быть по-настоящему грустно. Никому другому я этого не открою. Это слишком опасно.
Глядя на часы, я поняла, что у меня есть полтора часа до того, как Анника заберет Тори из сада и отвезет домой. Брук и Джемма приедут на автобусе сорок минут спустя.
Впрочем, домой не хотелось. Не хочу сидеть одна в большом пустом доме. Я его очень люблю, но иногда чувствую себя потерянной, когда больше никого там нет.
Я вытащила из сумочки ключи и заметила карточку из массажного салона, которую девочки подарили мне на День матери. Я носила ее с собой, надеясь непременно использовать, прежде чем истечет срок годности, и теперь, кажется, время пришло. Я измучилась до крайней степени. Я была подавлена. И голодна. Еда утешает, но я знаю, что есть нельзя. Не хочу быть толстой. Но ведь за ленчем я почти не ела.
«Ступай на массаж, – сказала я себе. – Станет лучше, и ты успокоишься».
Правильно. Вечером – праздник в честь начала учебного года, и неизвестно, когда вернется Натан. Он еще не звонил, и я не знаю, когда он прилетит: сегодня или завтра.
Я позвонила в салон. Мне предложили сеанс шведского массажа в два часа. Чудесно. Я согласилась.
Массаж был божествен. Не слишком сильный и не слишком легкий.
В течение первого получаса я лежала ничком на столе и медленно дышала под счет: один, два, три. Я так расслабилась, что чуть не заснула, и тогда негромкий голос массажистки произнес:
– А теперь перевернитесь, миссис Янг.
Простыня осторожно приподнялась, я неуклюже легла на спину, и массажистка снова меня накрыла.
Она продолжала творить чудеса, и я снова едва не задремала. Через двадцать пять минут я оставила двадцать долларов на чай и неспешно вышла из салона. Мне так хорошо, я была спокойна и расслаблена. Вот какой мне хочется быть вечером: спокойной, расслабленной, уверенной.
Вернувшись домой, я порадовалась с девочками и с Анникой – пришлось напомнить ей, что Брук и Джемма должны сначала сделать уроки, а потом уже включить телевизор. Я забрала со стола в коридоре почту и понесла наверх. Журналы, периодика, счета. На большинстве из них значится имя Натана, но на кредитках стоит мое. Я открыла отчет по карте «Американ экспресс», пришедший сегодня.
Отчет длинный – две с половиной страницы. Прикусив губу, я взглянула, сколько мы задолжали.
Пятнадцать тысяч.
О Господи!
Я опустилась в кресло и разгладила перед собой страницы. Это скверно. Очень скверно. Как я могла потратить такую сумму? Пятнадцать тысяч за один месяц?
Опять?
Три месяца назад Натан, который никогда не теряет самообладания, сорвался на меня. Он лучший муж на свете, я ненавижу его расстраивать, честное слово, и изо всех сил стараюсь быть хорошей женой, но есть вещи… которые мешают мне стать идеальной.
Например, привычка тратить.
И постоянно сидеть на диете.
Большинство знакомых не знают о моей неспособности держаться в рамках бюджета и о том, что я помешана на сохранении фигуры. Я стараюсь скрывать то и другое от дочерей. Натан, конечно, в курсе. В конце концов, семейные финансы находятся в его ведении – и он со мной спит. Поэтому муж знает то, что я не собираюсь открывать остальным.
Я пообещала ему, пообещала, что больше не потеряю над собой контроль. Я думала, что сумею исправиться, что сокращу расходы, но, видимо, просто позабыла, сколько покупок сделала в августе.
Не знаю почему, но я сразу забываю о потраченных деньгах. Глядя на отчет, я вспомнила, сколько из них потратила на себя: стрижка – триста долларов; уход за кожей – тысяча долларов; дерматолог – тысяча долларов; туфли – полторы тысячи; купальник и новый костюм для йоги – пятьсот; персональный тренер – тысяча (я пропустила половину занятий, но все равно получила полный счет); педикюр и маникюр – сто; ужин с дочерьми – двести долларов, включая чаевые…
А остальные десять тысяч? Пять тысяч – на новую одежду для девочек. Балетная школа. Туфли для степа. Ленч в «Малиновке». Ужин в пиццерии «Калифорния». Вечеринка в честь дня рождения в «Медвежонке». Билеты в «Диснейленд» в марте. Цветы подруге на день рожденья. Ленч в честь еще одной подруги… Бензин, покупки книг через Интернет, бакалея, вино, всякие домашние мелочи, подарочные сертификаты, стильные безделушки и, разумеется, аксессуары к новым костюмам.
Натан меня убьет.
Я опустила голову на стол и заплакала. А потом, выплакавшись, пошла вниз и порылась в ящиках в поисках чего-нибудь сладкого. Я доедала четвертое печенье, когда зазвонил телефон.
Я взяла трубку. Это Натан.
Нужно ответить. Но я не могла. Телефон позвонил еще трижды, потом включился автоответчик.
Доедая шестое печенье, я вдруг спохватилась, с отвращением выплюнула печенье в раковину и включила воду.
Нужно держаться. Нельзя заедать горе.
Я взяла телефон и проверила входящие сообщения. Первое – от нашей домработницы. Она не сможет прийти завтра. Второе – насчет детского праздника, куда собирается Брук. Третье – от Натана. Он прилетит только завтра и обещает вечером позвонить в банк насчет моей кредитки, но я в любом случае не смогу ею пользоваться, пока он все не уладит.
Я боюсь пользоваться «Американ экспресс». То есть кредиток у меня больше нет. Это странная мысль и очень неприятная, потому что я не ношу с собой наличные. Я привыкла расплачиваться карточкой.
Анника зашла в кухню. Я сказала, что Натана не будет до завтра и что вечером она мне понадобится. Анника ответила, что у нее на сегодня свои планы. Я обещала заплатить вдвое, если она посидит с детьми допоздна, чтобы я могла сходить на вечеринку в честь начала учебного года. Анника предпочла получить наличными. Я согласилась.
Вечеринка в честь начала учебного года меня разочаровала. Я произнесла речь без бумажки, публика смеялась там, где я этого ожидала; закончив, я передала микрофон заместителю директора, сошла со сцены и услышала аплодисменты, но не обратила на них особого внимания. Никто не сомневался, что я хороший оратор. Что я интересная, веселая и всегда готова помочь. Я лишь делаю то, что от меня ожидают.
Сначала я зашла на собрание в класс мисс Джонсон, а потом, во время трехминутной перемены, поспешила к миссис Осборн, но, вместо того чтобы пристроиться за партой Джеммы, перед доской, встала у дальней стены. Недавно миссис Осборн прислала мне письмо и предупредила, что пересадила Джемму вперед, дабы помочь ей «сосредоточиться». Стоя в дальнем углу, я смотрела на пустую парту Джеммы и краем уха слушала миссис Осборн, которая озвучивала план занятий на предстоящий год.
Дети прочтут три романа, множество рассказов, стихов и статей. Они будут заниматься математикой и естествознанием, в том числе пользоваться микроскопами, проводить исследования и писать научные доклады.
Я прислушивалась к миссис Осборн, и настроение у меня ухудшалось. Джемма не сумеет выполнить даже половину перечисленного без постоянной родительской помощи. Слава Богу, Брук всего лишь во втором классе. Начнется сущий кошмар, когда обеим моим старшим дочерям понадобится помощь с эссе и докладами.
Как же справляются другие родители? Как они совмещают футбольные тренировки и субботние матчи, уроки музыки и танцев, не считая часов, затраченных на домашнее задание? Я наняла Аннику, потому что не могу разорваться, – иногда девочкам нужно быть в трех разных местах одновременно. Если не на танцах, то у репетитора; если не у репетитора, то на тренировке; если не на тренировке, то на уроке музыки.
Мое детство было куда спокойнее. Мы просто не могли позволить себе такого. Музыкой я занималась только в школе. С четвертого по шестой класс все учились играть на музыкальных инструментах (их предоставляла школа). По вторникам и пятницам проходили репетиции оркестра, и дважды в год мы устраивали концерты для родителей. Хотя участие в оркестре было принудительным, мне нравилось играть на скрипке. Я упражнялась каждый день – так, как нас учили. Большинство детей этого не делали и не добивались никакого успеха. К концу средней школы я уже неплохо играла. К сожалению, я бросила скрипку, когда вступила в группу поддержки.
Миссис Осборн, как будто читая мои мысли, перешла к музыкальной программе пятого класса.
– Как вы уже, вероятно, слышали, в пятом классе все дети учатся играть на музыкальных инструментах. – Родители начали переговариваться, она сделала паузу и подождала, пока они успокоятся. – Учителя музыки поинтересуются пристрастиями детей, но учтите: пятиклассники все равно пройдут некоторую проверку. Вряд ли ребенку позволят играть на виолончели, если он не сумеет обхватить инструмент, или на трубе, если у него недостаточно развиты легкие. Инструменты будут распределены в конце месяца.
Книги, доклады, эссе, музыкальные инструменты. Список меня ошеломил. Вовсе не потому, что для детей это лишнее, просто я знаю Джемму: как и в прошлом году, она будет сопротивляться изо всех сил. В свое время я преуспевала в школе. Джемма либо не может, либо не хочет. Она будет любыми способами увиливать от домашней работы, в том числе и лгать, что ничего не задано.
Я устало закрыла глаза. Как все скверно. Даже не знаю, почему мне так плохо. У меня есть все, что угодно. В шестнадцать лет я мечтала о многом. О красоте. Богатстве. Успехе.
Я хотела красивого богатого мужа, который хорош в постели, но не настолько сексуален, чтобы я ревновала. Я хотела, чтобы он обладал массой достоинств и был из хорошей семьи. Я хотела, чтобы он был целеустремленным и преуспевающим. Чтобы мы жили в большом красивом доме и общались с приятными людьми. Я хотела двоих детей и одного младенца. (В моем представлении младенец вечно оставался грудным, он гулил и улыбался – очаровательный розовый или голубой сверток в детской коляске, непременно в коляске, потому что у нас будет семья как в журнале «Стиль», которая может позволить себе настоящую английскую няню, а настоящая английская няня, разумеется, захочет большую, устойчивую английскую коляску.)
Я об этом мечтала. И шестнадцать лет спустя получила.
Все вышеперечисленное.
Шикарный дом, муж, двое детей и младенец (впрочем, младенец вырос – моей младшей дочери уже четыре с половиной). Даже няня с правильной коляской.
Проблема в том – если это действительно проблема, – что моя жизнь кажется прекрасной лишь со стороны, но на самом деле она не так уж легка. Постоянное напряжение. Бесконечный стресс.
Тихонько вздохнув, я встретилась взглядом с Мартой Зинсер. Не знаю, долго ли она за мной наблюдала. На мгновение мне захотелось заплакать. Все неприятности обрушились на меня: внезапный отъезд Натана, заблокированная кредитка, разговор с Люси, финансовый отчет… Но я сразу вспомнила о подругах, об обязанностях перед школой и семьей. Я вскинула подбородок и распрямила плечи. Мне не за что извиняться. Я стараюсь изо всех сил.
Марта отвела глаза. Слава Богу.
На следующее утро будильник прозвенел дважды. Но мне не хотелось просыпаться. А потом я вспомнила, что Натана нет дома. Я с трудом встала и зашлепала по коридору будить девочек, по-прежнему в розовой полосатой ночнушке, которую дочери подарили мне на День святого Валентина. На груди нарисовано большое сердце, а еще одно – на спине, чуть выше задницы.
Брук – «жаворонок». Я будила ее первой, потому что это легко. Тори перекатилась на другой бок и снова заснула. Джемма сердито посмотрела на меня, ее густые светлые волосы рассыпались по подушке.
– Не хочу вставать, – заявила она и сморщила красивое личико.
– Я тоже, – ответила я, – но все-таки встала.
– Ненавижу школу.
– Неправда.
– Правда.
– Вставай. – Я стащила с нее одеяло. – Через десять минут жду тебя внизу.
– А если не приду?
Я внимательно посмотрела на нее. Кожа у Джеммы по-прежнему золотистая от летнего загара, длинные волосы испещрены выгоревшими прядками. У нее темные ресницы и светлые глаза. Джемма хорошенькая, даже чересчур. Она будет веревки вить из окружающих – и лучше бы люди не потакали ей, а учили отличать дурное от хорошего.
– Тогда сама будешь делать уроки. Никакой помощи ни от Анники, ни от меня.
– Ма!..
Я не обратила внимания на этот крик и зашагала в спальню Тори.
– Вставай, детка. Уже поздно. Мы проспали.
Спустившись на кухню, я заглянула в шкаф и попыталась понять, чем бы накормить семейство. В отличие от Натана я не даю девочкам что попало. Я сама почти двадцать лет питалась чем придется и не собираюсь переносить эту привычку ни на кого, и уж точно не на собственных дочерей. В дальнем углу шкафа обнаружилась красно-белая жестянка с овсяными хлопьями.
Тори с восторгом уплетала горячую овсянку на завтрак. Брук – с меньшим энтузиазмом. Джемма делала вид, что ее тошнит.
У меня было скверное настроение, и поведение старшей дочери отнюдь его не улучшало.
– Ешь. Это полезно.
– Гадость, – заныла Джемма и оттолкнула тарелку.
– Ну так положи туда сахар и изюм, – сказала Тори, насыпая себе вторую ложку тростникового сахара.
– Ненавижу изюм.
– Не надо говорить «ненавижу», – устало поправила я. – Это невежливо. Надо говорить «не нравится».
Джемма презрительно посмотрела на меня:
– Ты всегда говоришь «ненавижу».
– Хорошо. Я не права.
Брук размешала сахар и залила кашу молоком.
– Папа дает нам утром вкусное – яичницу, блины, французские тосты.
Я налила три стакана апельсинового сока.
– Ваш папа – «жаворонок» в отличие от меня.
– Просто он нас больше любит, – заявила Джемма, выпивая сок.
– Вовсе нет.
– Да.
Я сдалась. Ладно.
– Хорошо-хорошо, он вас любит больше. Довольны? Теперь доедайте, чистите зубы и ступайте в школу.
Я улыбнулась. Улыбка мрачная, но по крайней мере мне стало немного легче.
Глава 7
У меня было полчаса до того, как везти Тори в сад, поэтому я отправилась наверх – принять душ и причесаться.
Расчесывая волосы большой круглой щеткой, я поняла, что пора их подкрасить. Причем мне вовсе не улыбалось сидеть два часа в салоне. У меня хорошие волосы, я всегда о них заботилась, но на уход за ними требуется много времени и сил.
Волосы высохли, и я стала одеваться. Черный блейзер от Шанель, джинсы и мокасины от Гуччи. Вернувшись в ванную, я собрала волосы в хвост, переложила бумажник, ключи и блеск для губ в черно-розовую сумочку, купленную год назад, надела большие темные очки и спустилась вниз, чтобы отвести Тори в машину. Она очаровательно выглядела в серой клетчатой юбке и белой блузке с отложным воротником; сажая ее в детское креслице, я не удержалась и покрыла лицо дочери поцелуями.
– Моя крошка.
– Эй… – Тори хихикнула.
– Пальцы, – предупредила я, пристегивая детское креслице.
Тори подняла руки, чтобы я их не прищемила.
– А когда папа приедет?
– Сегодня вечером. – Я захлопнула дверцу, обошла машину и уселась за руль. – Мы все будем спать, когда он вернется, зато утром, когда проснемся, увидим его дома.
Я завела мотор и задним ходом выехала из гаража, когда Тори вдруг спросила:
– Что такое «роман»?
Я с силой нажала на тормоз и обернулась к дочери.
– Что?
Тори, с ангельски пухлыми щечками, синими глазками и светлыми хвостиками, невинно пожала плечами.
– Джемма сказала: «Надеюсь, у папы нет романа». Что такое «роман»?
Сердце у меня заколотилось, ладони стали влажными.
– У папы нет никакого романа.
– Что это такое?
– Это… – Я сглотнула и крепче стиснула руль. – Это… для взрослых. Но у папы этого точно нет.
Тори улыбнулась, на ее щеках появились ямочки.
– Ну ладно.
Глаза защипало.
«У Натана нет никакого романа, – твердила я себе, ощущая крайнее беспокойство. – Никакого романа. Он не такой. Он нас любит. Всех нас. И меня».
Мы с Натаном познакомились на клубной вечеринке в университете Южной Каролины. Это был маскарад с индейско-ковбойской тематикой – я бы уже позабыла о нем, если бы не фотография, на которой я стою с двумя подругами и Натаном. Тогда мы еще не были знакомы. Он общался с моей подругой – ее старшая сестра встречалась с ним годом раньше, поэтому мы позировали все вместе, держась за руки и пьяно ухмыляясь. Бретелька топика соскользнула с моего смуглого плеча, макияж слегка размазался, как и боевая раскраска на переносице и щеках.
Но зато там я молодая, стройная, загорелая и веселая.
Я познакомилась с Натаном на вечеринке и пришла от него в полный восторг. Звезда футбольной команды, красавчик, и его даже сфотографировали для университетского календаря («Мистер Ноябрь»). Я же в течение четырех месяцев страдала от булимии. В те годы для этого даже не было специального названия, просто все так делали. Меня научили старшие, более опытные студентки. Съела сытный завтрак – пошла в туалет и сунула два пальца в рот. Переела на обед – пошла в туалет. Съела десерт – пошла в туалет. И так до тех пор, пока это не войдет в привычку. В итоге может стошнить, даже когда того не желаешь.
Я думала, это быстрый и безболезненный способ контролировать собственный вес, и понятия не имела, к каким это приведет последствиям.
Мы с Натаном начали чаще видеться. Он был старшим братом моей лучшей подруги Линди, нередко заезжал к ней в гости и, если верить ей, заодно справлялся обо мне.
Следующая клубная вечеринка, более формальная, состоялась осенью – это был настоящий студенческий бал, и Натан, капитан университетской футбольной команды, пригласил меня на свидание.
Я была на седьмом небе от счастья. Страшно волновалась. Беспокоилась, что бы мне надеть. Мы с Линди отправились в магазин за новым платьем к балу, но мне ничего не подходило. В конце концов я купила винтажное платье от «Диор». Оно стоило немного дешевле нового. В этом черном чехле я чувствовала себя весьма опытной и ничуть не похожей на Тэмми Джонс.
Мы с Натаном танцевали весь вечер – танцевали медленно даже под быстрые песни, и к концу бала я влюбилась по уши.
Я до сих пор влюблена в Натана.
Вместо того чтобы ехать прямо к детскому саду, я заехала в закусочную на Восьмой улице, напротив торгового центра. Не знаю, отчего я выбрала это место. Утром здесь народу битком набито и, как обычно, очередь тянется до двери. Но я стояла и ждала, стараясь не замечать урчания в животе. Я убеждала себя, что одного кофе вполне достаточно, и одновременно разглядывала других женщин в очереди, прикидывая, кто из них стройнее меня.
Никто. Прекрасно. Я чувствовала себя совершенно опустошенной и голодной, но сурово напомнила себе, что в этом есть свои плюсы. Быть голодной – значит, сохранить фигуру. Но какой смысл в сохранении фигуры, если я могу потерять мужа?
Натан в последнее время действительно отдалился от меня – ездит по каким-то городам, которые, на мой взгляд, находятся за пределами досягаемости Макки. Но что я знаю о бизнесе? Макки абсолютно независимы, они миллиардеры и сами устанавливают рамки.
Очередь двигалась, и я добралась до длинного стеклянного прилавка с выпечкой. Печенье, булочки и пироги дразнили меня и искушали. Я размышляла, что если съесть низкокалорийный кекс, то вреда здоровью не будет. Беда в том, что я не хочу низкокалорийный кекс. Я хочу много вкусного печенья с патокой или шоколадное пирожное. Или пирожное с помадкой и глазурью.
– Слушаю вас, – спросил продавец.
– Двойной эспрессо, без пены.
– Что-нибудь еще?
– Нет.
Слава Богу, я пока в состоянии себя контролировать.
Я отдежурила в столовой и после полутора часов на ногах возблагодарила Бога за то, что надела сегодня туфли без каблуков. Потом ксерокопировала и раскладывала пятничный школьный бюллетень, который дети уносят домой. К счастью, эту нелегкую работу я выполняла не одна. Кэтлин и Лори помогали мне – я уже работала с ними и прежде и по крайней мере чувствовала себя в кругу друзей.
– Читала статью в утренней газете? О неработающих матерях, – спросила Кэтлин, закладывая в ксерокс пачку ярко-зеленой бумаги. – Если верить недавним исследованиям, неработающие матери выполняют дел примерно на сто пятьдесят тысяч долларов в год.
У Кэтлин всего один ребенок, сын по имени Майкл, который в прошлом году учился в одном классе с Брук. Кэтлин работала в весьма престижном месте, пока не родила, и с тех пор сидит дома. Кажется, она не слишком-то этому рада.
– Да, если бы неработающим матерям платили, – возразила Лори. – Если бы мы получали деньги за то, что делаем дома, мне бы не нужно было работать. Но суть не в этом…
У Лори трое детей, три собственных ресторана и новенький «прилавок» в кафетерии компании «Майкрософт». Ее дочь Джил – ровесница Джеммы. Сын Майк – в детском саду.
– В любом случае нас серьезно недооценивают, – продолжала Кэтлин, задавая число копий. – Там сказано, что работающие матери тратят сорок четыре часа в неделю на карьеру и пятьдесят часов на домашние дела, тогда как неработающие – девяносто один с половиной час. Почти вдвое больше.
– Очередная статья, которая вот-вот положит начало «войне матерей»? – спросила Лори и открыла пачку красной бумаги. – По-моему, все эти исследования крайне подозрительны. Работающие матери делают почти все то же самое, что и неработающие. Просто дело в том, что им приходится заниматься двумя-тремя делами одновременно. Складывать белье и планировать командировку, а по пути с работы помогать детям с уроками по телефону.
Кэтлин нахмурилась:
– Я вовсе не критикую работающих матерей. Просто пересказываю статью. Судя по результатам исследования, неработающих матерей недооценивают и не понимают.
– Я бы сказала, что всех матерей недооценивают и не понимают, – вмешалась Элис Данлоп, она вошла в комнату, чтобы вручить нам очередную страницу информационного листка.
В сумочке у меня завибрировал мобильник; я увидела номер Натана и вышла в коридор, чтобы спокойно поговорить.
– Доброе утро, – сказала я, осторожно прикрывая за собой дверь кабинета. В животе все внезапно скрутилось, когда я вспомнила утренний вопрос Тори о «романе». – Ты давно не звонил.
– Да. Прости. Страшно занят.
– Возникли проблемы?
– Нет, все прекрасно, просто одна встреча за другой, а когда выдается свободная минутка, ты либо на собрании, либо еще спишь.
– Разница во времени – это беда, – согласилась я, изо всех сил пытаясь поверить в то, что все хорошо, как всегда. Мы с Натаном несокрушимы. Мы идеальная пара, все это знают. Даже я. – Значит, увидимся вечером?
– Потому-то я и звоню. Боюсь, я не успею закончить дела за сегодня. Точнее сказать, вряд ли я буду дома до пятницы…
– Но это целых два дня!
– Детка, я не виноват.
Я представила Натана в постели с роскошной брюнеткой, соблазнительницей вроде Сальмы Хайек, и невольно сжала кулак.
– Мы по тебе скучаем, – хрипло сказала я.
– Я тоже скучаю, любимая. Позвоню завтра, когда девочки придут из школы. Хорошо?
– Ладно… – Попрощавшись, я осталась с телефоном в кулаке, и внутри у меня все горело. Я то отчаивалась, то успокаивалась, то вновь отчаивалась…
Я застыла, рисуя безумные картины, как мой муж занимается любовью с какой-то соблазнительной, страстной, несравненной женщиной… Тут дверь открылась и выбежала девочка.
– Здравствуйте, миссис Янг.
Отогнав пугающие образы, я обернулась и увидела Еву Зинсер – она стояла передо мной и застенчиво улыбалась. Я заставила себя улыбнуться в ответ.
– Привет, Ева.
– Мне нравится бахрома у вас на жакете, – сказала она. – И пуговицы тоже.
– Спасибо.
Она продолжала меня рассматривать.
– Это дизайнерский жакет?
Ева довольно странная – такая серьезная; меня это всегда тревожит.
– Да.
– От Шанель?
– Да, – удивилась я – таких вещей не знает даже моя дочь. – А как ты догадалась?
Девочка пожала плечами:
– Я люблю моду. И это похоже на Шанель. Пуговицы. Ткань.
Мне хотелось напомнить Еве, что она всего лишь в пятом классе и ей еще рано об этом рассуждать, но тут девочку окликнули.
Я увидела направляющуюся к нам Марту Зинсер.
– Ева, мы опаздываем. Поторопись.
Марта в отличие от своей дочери абсолютно не разбирается в моде – она, как обычно, наперекор всем условностям нарядилась в камуфляжные штаны и длинную белую мужскую рубашку. Черные волосы распущены, на ногах – темно-серые шлепанцы. Не столько стиль хиппи, сколько полнейшее презрение к окружающим. И именно это меня бесит больше всего. Почему Марте все сходит с рук? Почему ей плевать на нас?
Ева взяла мать за руку.
– Мама, у миссис Янг жакет от Шанель. Правда, красивый?
Марта повернулась посмотреть, и на ее лице мелькнула насмешка. Она равнодушно окинула меня взглядом.
– Да, красивый.
Я напряглась и ничего не могла с этим поделать. Марта оказывает на меня магическое воздействие. И все-таки я заставила себя сладко улыбнуться.
– Рада тебя видеть, Марта.
Марта все поняла. Ее глаза сверкнули.
– Взаимно, Тэйлор. Как поживаешь?
– Прекрасно.
– Рада за тебя.
Мы стояли и улыбались, а я думала: ненавижу тебя, ненавижу, ненавижу.
– Скоро очередное собрание аукционного комитета, – вымученно произнесла я.
– Жду не дождусь, – ответила Марта. Одарив меня напоследок снисходительной улыбкой, она зашла в кабинет вместе с Евой.
* * *
Следующие несколько дней, как обычно, я была занята. У моих дочерей футбольные тренировки в среду вечером и танцы – в четверг. Все они занимались в разных возрастных группах, а значит, пришлось непрерывно сновать туда-сюда с половины четвертого до семи. Мы делили эти обязанности с Анникой – одна за рулем, другая делала уроки с теми, кто уже дома.
В четверг, пока Анника с Брук были в балетной школе, я дома с Джеммой и Тори. Тори с подружкой играли в детской. Джемма сидела за столом в гостиной и мрачно делала уроки. Я, рядом с ней, рассылала сообщения членам аукционного комитета, а потом вдруг вспомнила разговор с Тори.
Я отвернулась от компьютера.
– Джемма, зачем ты сказала сестрам, что у папы роман?
– Я не… – виновато начала девочка.
Я пристально посмотрела на нее:
– Ты им это сказала.
– Нет.
– Тори не могла сама такое придумать. Ей всего четыре года. Она даже не знает, что такое роман.
Джемма ссутулилась и обиженно поджала губы. Но меня этим не проймешь. Я могу просидеть тут целый день. Прошло несколько долгих минут, и дочь наконец сдалась.
– Я не говорила, что у папы роман. Я сказала: «Надеюсь, что у папы нет романа».
– С чего тебе это вообще пришло в голову?
Она с вызовом посмотрела на меня:
– Потому что Уэлсли из-за этого разводятся. У миссис Уэлсли был роман, и теперь их дети будут жить с папой, а не с мамой.
Я попыталась сложить все фрагменты воедино. Отчасти в этом был некий смысл. Но лишь отчасти.
– Даже если у миссис Уэлсли был роман – ведь мы не знаем наверняка, – почему ты сказала, что у папы…
Джемма снова скривилась и погрустнела, как мне показалось.
– Потому что, если у папы роман, нам придется жить с тобой.
Кажется, я поняла, куда она клонит, и мне это не понравилось.
– Если мы с папой разведемся – а мы никогда не разведемся, – ты предпочла бы жить с ним?
Джемма отвела взгляд.
– Да.
Мне не следовало продолжать расспросы: ни к чему хорошему они все равно не приведут, – но я не могла удержаться.
– А почему ты не захотела бы остаться со мной?
Она пожала плечами.
– Ну… просто он любит нас больше.
Я сохраняла спокойное выражение лица, хотя внутри у меня все перевернулось. Невозможно любить моих дочерей сильнее. Я их обожала.
– Почему ты так думаешь?
– Ни почему. Это же понятно.
– Джемма, у тебя замечательный папа, и он действительно очень, очень всех вас любит. Но и я тоже.
Лицо у нее стало дерзким – это выражение яснее всяких слов.
– Хочу пить. – Джемма спрыгнула со стула. – Пойду налью воды.
Я даже не попыталась остановить дочь. Нет смысла. Глупо объяснять Джемме, как я ее люблю.
В пятницу Натан вернулся домой под утро. Он так тихо вошел, что я его не заметила, пока муж не приподнял одеяло и не лег рядом со мной. Признаться, я не люблю обниматься, но тут положила руку ему на плечо и заснула в объятиях Натана. Когда пять часов спустя зазвонил телефон, я еще спала в уютном гнездышке.
Телефон зазвонил опять, но Натан, обычно легкий на подъем, не желал вставать. Я встала и взяла трубку прежде, чем муж успел проснуться. Он приехал в четыре часа утра и нуждался в отдыхе.
