Текст книги "Сломанные каблуки, или Миссис Совершенство"

Автор книги: Джейн Портер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 21 страниц)

У нас их, впрочем, раньше тоже не было. Может быть, именно поэтому Натан не смог поговорить со мной, когда потерял работу. Может быть, «золотой мальчик» просто не ожидал, что с ним может случиться нечто плохое. Он думал, что беды не случится, если молчать о ней.

Наконец наступил вечер пятницы, я пошла из офиса на почту и отправила все триста пятьдесят открыток – подписанных и уложенных в конверты. В час предстояло собрание аукционного комитета.

Я приехала пораньше и, как обычно, составила стулья. Куда проще подготовиться заранее.

Пока я с кофе в руках дожидалась остальных, то заметила компанию женщин за большим столом. Я видела их и раньше, они собирались здесь по пятницам пару раз в месяц. Все это, – бывшие учительницы и библиотекари, умные женщины, которые любят книги и актуальные идеи. Поначалу я не обращала на них особого внимания – они не бог весть как одеты, их не интересует хорошее вино и компьютерные новинки. Но сегодня они обсуждали фильм «Тельма и Луиза».

– Финал – это просто бегство. Броситься вот так со скалы…

– Потому что они совершили много ошибок.

– Слишком много ошибок. Они всю жизнь совершали ошибки.

– Но ты ведь не бросишься на машине со скалы лишь потому, что ошиблась?

– Нет, но им следовало заявить в полицию об изнасиловании, в том-то все и дело.

– Броситься со скалы, держась за руки… Нелепо.

– А я вообще смеялась, пока смотрела.

– Потому что это глупо.

Мое внимание отвлекло прибытием членов комитета. Они приехали компанией, я улыбнулась и радостно поздоровалась. Кейт тоже пришла, и я поднялась, чтобы крепко обнять ее. Господи, как я по ней скучала. Я по всем скучала.

– Как прошел День благодарения? – спросила я, улыбаясь и осматривая подруг.

– Хорошо, хорошо, – отвечали они, но я почти сразу заметила, что все избегают моего взгляда. Точнее сказать, старательно отводят глаза.

Я ощутила острую боль, стало трудно дышать.

– Что случилось? – тихо спросила я.

Наступило молчание. Вот ответ. Боль нарастала, меня начало мутить. Я запаниковала.

Наконец Кейт решилась:

– Школьный родительский комитет волнуется за проведение аукциона. Осталось всего три месяца, и в школе обеспокоены тем, что еще мало что готово.

– Но ведь все идет по плану, – возразила я, слегка удивленная словами Кейт, но ничуть не встревоженная. Аукцион – это всегда проблемы. Каждый год в связи с подготовкой разыгрываются маленькие трагедии. – После праздников разошлем приглашения и начнем продавать билеты…

Они молчали. Женщины, которых я считала подругами, рассматривали свой кофе.

– Тэйлор, меня попросили, – сказала Кейт. – Родительский комитет хочет, чтобы я приняла участие в подготовке.

Я постаралась не обращать внимания на подтекст.

– Прекрасно, Кейт, я охотно приму твою помощь. Аукцион – это серьезный проект, и в отсутствие Пэтти мне понадобится сопредседатель…

– Речь не об этом.

Сердце бешено заколотилось. Я перестала улыбаться.

– Не понимаю…

– Тэйлор, мы до сих пор не нашли крупных спонсоров. Обычно за три месяца до аукциона уже должны быть средства…

Я пристально смотрела на нее:

– Не понимаю. Вы с мужем обычно главные подписчики. Последние пять лет вы спонсировали аукцион. Ты хочешь сказать, что в этом году вы не хотите участвовать?

– Нет. – Кейт не смотрела мне в глаза.

– Почему?

Она хмурилась и явно страдала от того, что разговор вообще начался. Мне тоже стало больно. Кейт моя подруга. Мы дружили много лет.

– Аукцион – это много денег, Тэйлор.

Я знаю. Почти двадцать тысяч долларов. Но Кейт с мужем участвовали в аукционе каждый год, они наши золотые спонсоры, наши неизменные ангелы-хранители.

Я молчала, и Кейт неохотно продолжила:

– Мы с Биллом поговорили… и решили, что вряд ли стоит спонсировать аукцион при нынешнем положении дел. Мы сомневаемся, что это разумное капиталовложение.

– Что?! – Я покраснела.

– Тэйлор, мы сомневаемся, что ты в состоянии распоряжаться такими значительными суммами…

– Что за чушь, я много лет занималась организацией аукциона.

– Так говорят, Тэйлор, и ты сама это знаешь. Все пришли к выводу, что если ты не способна распоряжаться собственными финансами, то разве можно поручить тебе школьные?

– Но мы работаем командой. У нас комитет.

Амелия откашлялась. Она впервые присутствовала на собрании.

– Родительский комитет решил, что неразумно оставлять тебя на посту председателя, когда у нас проект такого масштаба…

– Что?!

– Пока Пэтти была здесь…

– Но ее нет, – гневно напомнила я.

Кейт впервые заговорила со мной сочувственно:

– Прости, Тэйлор, но школа просит, чтобы ты отказалась от должности председателя и позволила кому-нибудь из членов аукционного комитета занять руководящий пост…

Я не могла в это поверить.

– А если я откажусь?

Амелия, Кейт и Луиза обменялись быстрыми взглядами.

– Вчера было собрание комитета, и мы проголосовали… Школьная администрация уже в курсе. Ты освобождена от должности.

– Значит, так? Решено? – Я посмотрела на них, не в силах поверить, что женщины, которых я знала и считала подругами, собрались за моей спиной, чтобы сместить меня с поста председателя и выразить мне свое недоверие.

– Если ты передашь нам все документы, – с нестерпимой мягкостью сказала Барб, – то упростишь процесс. В таком случае не будем терять время.

Я все еще не могла понять. Не могла согласиться. Это борьба за власть, и я не хочу, чтобы мной распоряжались, как пешкой.

– Никто и не терял времени, мы по-прежнему движемся к цели…

– Нам нужны золотые спонсоры, – перебила Амелия. Она говорила резко и безапелляционно, и я вдруг вспомнила, где мы познакомились и отчего мне так неуютно в ее присутствии. Ее муж работает в фирме Макки. Возможно, именно он занял место Натана. – А без Кейт аукцион обречен на провал.

Я перевела взгляд на Кейт – та явно страдала.

– Кейт, – умоляюще проговорила я, – ты всегда была спонсором аукциона, ты наш ангел-хранитель. Не бросай меня.

Кейт покачала головой:

– Я не против, но Билл не хочет. Он сомневается… Тэйлор, ты должна нас понять… в последнее время столько всего случилось… все изменилось…

Я взяла ее за руку и крепко сжала.

– Но я-то не изменилась. Я осталась прежней.

Кейт стиснула мои пальцы в ответ.

– Но люди сомневаются…

– Чего вы боитесь? Что я растрачу деньги?

– О Господи, нет, конечно. – Кейт пришла в ужас. – Речь всего лишь об эффективной организации аукциона, а для этого нам нужен хороший лидер…

– А я, значит, не подхожу?!

Кейт не ответила, и меня охватил гнев. Мы с Натаном так старались быть ответственными. Старались уладить проблемы. А как еще, по мнению окружающих, нужно исправлять свои ошибки? Чего от нас ждали? Что мы и дальше будем лгать? Делать все больше и больше долгов?

Может быть, правда не так уж красива и притягательна, зато это правда.

Кейт снова сжала мне руку.

– Прости, – прошептала она. – Мне очень жаль. Если бы я могла решать, все было бы по-другому…

Луиза положила руки на стол.

– Полагаю, мы договорились.

Амелия кивнула и встала. Собрание окончено, они ушли, а я осталась. Сидела в маленьком кругу сдвинутых стульев. Еще недавно я была так рада всех видеть и предвкушала приятное общение…

Мне хотелось сдаться. Очень хотелось. Лечь на пол прямо посреди кафе и отказаться от борьбы.

А потом я вновь заметила компанию пожилых женщин и вспомнила их спор о «Тельме и Луизе». «Ты ведь не бросишься со скалы лишь потому, что ошиблась?»

Нет, не брошусь, подумала я, вставая.

Я села в машину, и гнев сменился болью. Так я просидела почти десять минут, не двигаясь и рассматривая деревья, на которых уже не осталось листьев.

Как они могли выдворить меня из комитета? Как могли все отобрать?

Почему люди, которых я считала друзьями, перестали мне доверять?

Может быть, я всю жизнь притворялась, но зато работала как проклятая. Я посвятила себя школе, делала буквально все, чтобы доказать свою ответственность. Даже незаменимость.

А теперь меня опрокинули одним ударом.

Вышвырнули. Изгнали.

Стало так больно, что я едва могла дышать. Я даже не могла заплакать. Кейт – Кейт! – меня предала.

Трясущимися руками я полезла в сумочку за телефоном. Позвонила Натану. Даже если муж меня возненавидел, он все-таки поймет, как мне плохо.

Натан не отвечал, и я чуть не сошла с ума. Я начала плакать, когда сработал автоответчик, и никак не могла остановиться. Я стала бессвязно лепетать, что меня выбросили из аукционного комитета. Что никто мне не доверяет. Что я, по их мнению, могу растратить чужие деньги. Что я, Тэйлор Янг, способна украсть.

Проговорив это, я расплакалась еще сильнее. Даже не договорила до конца, это бессмысленно. Я убрала телефон. Ничто не в силах исправить ситуацию.

Ушло пять минут на то, чтобы успокоиться и поехать домой. Включая зажигание, я чувствовала себя так, как будто меня по-настоящему избили. Кости болели. Даже внутренности как будто отбиты.

По пути зазвонил мобильник. Это Марта, и я ответила.

– Привет, Марта. – Мой голос звучал грубо и хрипло. Надеюсь, она не заметила.

– Тэйлор, прости, что побеспокоила, но я никак не могу найти в шкафу документы от «Клэндон». Не знаешь, где они?

– У меня на столе, под папкой со счетами.

– Ага… нашла. Спасибо. – Она сделала паузу. – Ты в порядке?

От этого вопроса снова что-то сжалось в груди. Я так старалась. Изо всех сил.

– Да.

– По-моему, что-то случилось. Раньше я никогда не слышала, чтобы ты плакала.

– Я не плачу. – По моему лицу текли слезы.

– Это из-за Натана?

– Нет. Из-за всего вообще. – Я глотала воздух и старалась держать себя в руках. Старалась говорить нормальным голосом. – Я думала, что все хорошо, что мы справляемся с проблемами. Но видимо, нет… Меня только что выгнали из аукционного комитета. Мне не доверяют.

– Правда?

– Да. – Я задержала дыхание. Честное слово, неохота было жаловаться, но это так унизительно и обидно. Меня еще ниоткуда не выгоняли.

– Кто это затеял? И почему?

– Кейт.

– Твоя Кейт? Кейт Финч?

Я с трудом сглотнула.

– Сомневаюсь, что теперь это «моя» Кейт. Она сказала, что, пока я остаюсь председателем комитета, они с мужем не станут спонсировать аукцион.

– Это так важно?

– Они много лет были нашими золотыми спонсорами. Большая часть денег исходила от них. Более двадцати тысяч долларов, чтобы покрыть организационные расходы.

– Может, заедешь? Выпьем кофе или вина. Люк уехал на выходные, а Ева ночует у Джил.

Меня переполнило чувство благодарности. Строптивая Марта оказалась добрее, чем кто бы то ни было.

– Я была бы рада, – искренне ответила я, – но мне нужно отпустить няню. Она… такая суровая.

Марта засмеялась:

– Тебя пугает собственная няня?

– Видела бы ты ее… Может быть, придешь к нам на ужин? Не обещаю деликатесов, но все-таки это можно будет есть.

– Когда?

– Когда хочешь. В половине шестого, в шесть, в половине седьмого… Решай сама.

– Может быть, между шестью и половиной седьмого? Тогда я успею закончить проект.

– Прекрасно. Знаешь, где я теперь живу?

– Да. Увидимся.

Вернувшись домой, я остановилась и принюхалась. В доме стоял какой-то тяжелый кислый запах. Похоже на лук и вареную капусту. Должно быть, мадам Слуцкая готовит.

– Эй, – произнесла я, бросая сумочку на кушетку, а вслед за ней – пальто.

Из кухни вышла миссис С. с корзиной для белья под мышкой. Она взглянула сначала на меня, потом на пальто.

– Дети никогда не приучатся к порядку, если вы не будете подавать им хороший пример, – неодобрительно сказала она.

– Я сейчас уберу…

Она покачала головой, щелкнула языком и пошла дальше.

Я скорчила рожу ей вслед. Не только мои дочери скучают по красивой, веселой и молодой няне.

Глава 23

Ушло пятнадцать минут на то, чтобы спровадить миссис С., полчаса – чтобы избавиться от запаха капустного супа, двадцать минут – чтобы приготовить на ужин ризотто с креветками, еще пятнадцать – чтобы переодеться, умыться и заново нанести макияж, скрыв следы слез.

Я откупорила бутылку вина, когда появилась Марта.

– Минута в минуту, – сказала я, с бутылкой в руках отпирая дверь. – Заходи.

Марта вошла и сняла черную кожаную куртку. Эта байкерская куртка Рэю наверняка бы понравилась.

– Слава Богу, сегодня пятница.

Сунув бутылку под мышку, я повесила куртку и проводила гостью на крошечную кухню. Марта осматривалась и изучала проделанную работу.

– Чудесный дом. И пахнет чудесно. – Она взяла бокал вина. – Что это, шафран?

– Я готовлю ризотто с креветками. Час назад здесь пахло совсем по-другому…

Марта улыбнулась:

– Гордись собой. Ты превратила безобразный дом в уютное гнездышко. Я немного разбираюсь в дизайне, но в жизни бы не сумела сделать такое. Для этого нужно отличное воображение, не говоря уже об упорстве.

Я отмахнулась от комплимента, пошла в столовую и поставила на стол маленькие тарелочки с оливками, хуммусом, козьим сыром и печеньем.

– Я люблю делать вещи красивыми. У меня это легко получается…

– В отличие от других. – Марта взяла печенье. – Ты умеешь то, что не под силу большинству.

– Они тоже смогут, если постараются.

– А ты постарайся получше относиться к себе.

Я потерла переносицу.

– Ты мой босс. Я сойду с ума, если ты вдобавок станешь моим психологом.

Марта засмеялась и провела руками по волосам.

– Ненавижу психологов. Возможно, потому, что нуждаюсь в них больше, чем кто бы то ни было… – Она внезапно сменила тему. – Так что же ты натворила, если тебя выгнали из аукционного комитета?

В горле возник комок. Я покачала головой.

– У них должна быть причина, – настаивала Марта.

– Я безответственна в финансовых вопросах, – с трудом выговорила я.

– Ты растратила аукционные деньги?

– Я растратила деньги Натана.

– Но это твои деньги и твое дело. Ты всегда была ответственной по отношению к чужим деньгам. И чужому времени.

– Но меня даже не стали слушать, и самое ужасное – так и должно быть. В детстве я поняла: если делаешь ошибки в личной жизни, страдает твое общественное положение. Одна ошибка – и тебя заклеймят.

– Только если ты позволишь себя заклеймить.

Нет, в жизни не все так просто…

– Тэйлор, если ты в чем-то и ошиблась, так исключительно в том, что наделила других слишком большими полномочиями. Твои друзья не всемогущи. Они не имеют права тебя унижать…

– Имеют. И делают это.

– Потому что ты им позволяешь! – Марта гневно повысила голос. – Ты твердишь себе, что другие важнее и лучше…

– Неправда.

– Тогда почему их мнение значит для тебя больше, чем твое собственное?

Я молчала.

– По-моему, ты решила, что, если у людей есть деньги, у них есть и власть, и влияние…

– Но это действительно так, – коротко ответила я. – Богатых все уважают. К богатым прислушиваются.

– По-твоему, человеку нужны деньги, чтобы его уважали?

Я вспомнила Южную Пасадену, где выросла. Вспомнила, как пошатнулись папины дела, когда мама ушла. Вспомнила сплетни и скандалы. Нас с сестрой дразнили. Высмеивали. Папа окончательно лишился присутствия духа, прятался от людей.

– Может быть…

– Знаешь, Тэйлор, если уважение действительно можно купить за деньги, то почему сейчас я уважаю тебя сильнее, чем раньше, когда ты повсюду была главной?

Должно быть, она заметила выражение моего лица – и кивнула.

– И я не просто уважаю тебя, Тэйлор. Ты мне нравишься. Я тобой восхищаюсь.

– Ты восхищаешься мной?!

Марта не сводила с меня глаз.

– Ты делаешь то, чего боятся многие женщины. Руководишь большими, серьезными проектами. Если кому-то требуется помощь, ты тратишь свое время. Если кто-то не может справиться, ты принимаешься за работу рядом с ним. Ты делаешь то, на что не способны большинство. Ты отдаешь. Отдаешь окружающим саму себя и ничего не просишь взамен.

Марта говорила так искренне и добродушно, что я не отрывала взгляда от бокала, не решаясь выказать, насколько меня растрогали ее слова. Она не знает, как я мечтала услышать нечто позитивное в свой адрес.

– Ты похожа на мою дочь, – продолжала Марта. – Ева хочет, чтобы все ее любили и одобряли. Не потому, что она слабая, не потому, что ей действительно нужно одобрение. Но она очень чувствительная. Она заботится о других. Еве нравится приносить людям радость, но я пытаюсь внушить ей, что нельзя просто взять и переложить свое счастье на других. Не всегда можно сделать человека счастливым. Одни просто не хотят радоваться, другие ищут, на кого бы свалить вину… – Лицо у нее было встревоженное. – Возможно, пора тебе заткнуть свой внутренний голос. И сделать так, чтобы на его месте зазвучал другой. Тот, который будет говорить комплименты.

– Марта… – попыталась возразить я, но она смотрела на меня так пристально, что я смутилась.

– Мы не такие уж разные. Я вообще сомневаюсь, что женщины сильно отличаются друг от друга. И отчего-то у всех нас в голове звучит этот противный внутренний голос, который твердит, что мы ужасны и никогда не станем лучше.

– И у тебя тоже?

Она поморщилась:

– Да. Но однажды мне надоело выслушивать всякие гадости и я велела голосу замолчать. Наверное, тебе следует поступить точно так же.

Я недоверчиво взглянула на нее:

– И что говорил твой внутренний голос?

– Что я не способна пробудить любовь. Что обречена на поражение. Что ни один мужчина меня не захочет. Что ни один мужчина не будет мне верен… – Марта пожала плечами. – Обычные страхи. Но я от них устала. Надоело, что из-за этого мне все время плохо… – Она подалась вперед и похлопала меня по плечу. – Может быть, пора перестать думать об ошибках, Тэйлор. Лучше поздравь себя со своими достижениями.

* * *

Вечером, после ухода Марты, когда девочки уже спали, я мыла посуду и думала о том, что было.

Марта сказала мне много. Так много, что голова раскалывается до сих пор.

Но вот что главное: я перестала доверять себе, доверять собственному внутреннему голосу, потому что он лжет. Он действительно говорит гадости… обо мне. И это продолжается бесконечно – он критикует все, мои мысли, чувства и поступки.

Ты все испортила.

Ты все сделала неправильно.

Ты всегда все делаешь неправильно.

Ты виновата.

Ты не сможешь исправить эту ошибку.

Ты ничего не сможешь справить.

Ты дура.

Ты ленива.

Ты беспечна.

Ты рассеянна.

Ты непрактична.

Ты эгоистка.

Ты плохой человек.

«Ты плохой человек», – мысленно повторила я, загружая посудомоечную машину и понимая, что этот голос – часть ужасающей пустоты внутри меня. Я поняла, что каким-то образом сама ее создала. Невзирая на свои недостатки, я люблю дочерей и изо всех сил стараюсь о них заботиться. Я тщеславна и горда, но очень люблю Натана, люблю всем сердцем. И стараюсь исправиться. Всегда старалась.

Может быть, Марта права и еще кое в чем. Может быть, стараться изо всех сил, пусть и не достигая идеала, – этого уже достаточно.

Думать, что я могу стать совершенной, – фантазия.

Выражаясь словами Марты – вот для чего нужна религия, – совершенен только Бог, а мы просто люди.

Я выключила воду и потянулась за губкой. Разве не приятно забыть о совершенстве и жить реальной жизнью? Быть человеком? Пока я вытирала стол, меня посетила еще одна мысль. Возможно, самая большая папина ошибка была не в том, что его бросила жена, а в том, что он испугался и спрятался.

Я так сильно стиснула в кулаке губку, что вся вода вылилась на стол.

Мне надоело извиняться.

Надоело всюду видеть неудачи. Я хочу радоваться жизни. Хочу, наконец, радоваться себе. Разве это так уж плохо?

– Мама, я пить хочу, – сказала Тори, внезапно появляясь на пороге в своей розовой цветастой пижаме.

– Почему ты не спишь? – спросила я, кладя губку в раковину.

– Не могу. В моей комнате пауки.

– Нет там никаких пауков, – ответила я, борясь с раздражением.

– А вот и есть.

– Тори…

– Иди и посмотри сама. – Она взяла меня за руку, лицо у нее было очень решительное.

Мы пошли в маленькую спальню, которую Тори делила с Брук. На стене горел ночник, освещая ее мягким желтым светом. Я осмотрелась и ничего такого не увидела.

– Ложись спать, – прошептала я. – Никаких пауков нет.

– Есть!

– Тори, перестань.

– Смотри. – Она высвободила руку, подошла к изножью кровати и указала на стену: – Видишь?

На стене сидел паук размером почти с мою ладонь, всего в паре дюймов от вентиляционного отверстия, коричнево-черный, но, слава Богу, не мохнатый.

– Видишь? – повторила Тори.

Молодчина.

– Да. Сейчас. – Я вернулась на кухню, взяла полотенце, сняла паука, вынесла на улицу и выбросила в кусты. Руки у меня дрожала, когда я запирала дверь, но Тори сияла.

– Ура, ты его победила!

Я взяла ее на руки.

– Теперь ты сможешь заснуть?

Тори обняла меня.

– А можно мне лечь с тобой?

Она смотрела так ласково, что я не могла отказать.

– Только если пообещаешь не писаться в постель.

Утром я проснулась и тихо выскользнула из-под одеяла, чтобы не разбудить Тори, которая еще спала у меня на подушке. Закрыв дверь спальни, я пошла взглянуть на старших девочек. Они тоже спали.

Я сварила кофе, села за компьютер, проверила почту и увидела, что у меня два письма: от Натана и от Марты.

Письмо мужа я открыла первым.

«Прости, что не ответил на звонок. Нам нужно поговорить. Н.».

Я читала и перечитывала послание. Нужно поговорить… нужно поговорить… поговорить. Что это значит? Я написала краткий ответ:

«Позвони, когда сможешь. Сегодня я дома, с девочками».

Потом прочитала письмо Марты.

«Тэйлор, хочешь снова быть председателем аукционного комитета?»

Ого. Интересный вопрос. Хороший вопрос. Я встала и стала мерить шагами кухню и гостиную.

С одной стороны, нельзя упускать такую возможность. Я приступила к организации аукциона давным-давно, еще прошлой весной. Первое собрание состоялось в августе, и мы с Пэтти изо всех сил старались заинтересовать остальных.

Быть председателем комитета так много для меня значило. Но теперь это стало не важно. Воссоединить семью – вот что теперь главное.

Я вернулась за компьютер и ответила Марте:

«Если бы могло исполниться любое мое желание, я бы предпочла, чтобы Натан вернулся домой».

Отправив письмо, я снова встала и походила по дому – меня охватил знакомый страх, страх оказаться неудачницей, забытой, покинутой. Но вместо того чтобы хвататься за коробку с любимым печеньем, я попыталась понять, вправду ли я никто и ничто. Нет, это не так. Я что-то значу. Да, у меня множество недостатков. Но, так или иначе, я кому-то нужна. Нужна многим людям. А что еще важнее – самой себе.

Девочки спали дольше обычного, а когда проснулись, мы просто бездельничали и наслаждались этим. Была суббота, погода стояла отличная – небо ярко-синее, утренний свет лился сквозь кухонные окна и отражался от небольшой антикварной люстры, купленной в дешевом магазине. На противоположной стене играли радужные отблески. Маленькие хрустальные подвески преломляли лучи и отбрасывали радуги на белую дверцу шкафа.

Брук вошла на кухню с коробкой печенья под мышкой и заметила эти яркие блики.

– Радуга, мама!

Я стояла за столом и составляла список покупок.

– Правда, красиво?

– Мне нравится этот дом, – сказала она, ставя коробку и подходя ко мне. – Он маленький и старый, но ты его украсила.

– Спасибо.

Наверное, однажды я тоже заскучаю по нашему прежнему дому, но пока что исполнена решимости сосредоточиться на том, что еще нужно сделать и что можно сделать. В том числе покрасить.

– Вы с сестрами все еще не прочь достать сегодня рождественские украшения?

– Мы пойдем за елкой?

– Может быть.

Джемма вошла на кухню с пачкой каталогов, прибывших со вчерашней почтой.

– Я не хочу сегодня наряжать елку. Хочу печь пирог. Мы еще ничего не приготовили.

Я добавила в список арахисовое масло и посмотрела на девочек:

– Давайте сегодня нарядим елку, а угощением займемся завтра.

– А может быть, наоборот? – отозвалась Джемма, подошла к столу и начала листать рекламный каталог. Она обожает рассматривать каталоги, всегда ищет что-нибудь новенькое и интересное. Я раньше тоже была такой. Мне нравилось выбирать и покупать. Глянцевые журналы демонстрировали, какой может быть жизнь. Каждая покупка приближала меня к идеалу, которого я надеялась однажды достичь.

– Некоторые девочки в моем классе уже носят лифчик, – сказала Джемма, рассматривая фотографии супермоделей в изящных лифчиках и трусиках.

– Девочки развиваются по-разному. – Я покусывала колпачок ручки и размышляла, не пора ли наконец побеседовать с дочерьми о птичках и пчелках. До сих пор мы с Джеммой старательно избегали этого разговора. Она никогда не расспрашивала, откуда берутся дети, а я не стремилась объяснять… пока. Хотя и следовало бы. Моя мать никогда со мной об этом не говорила, и я обо всем узнала из непристойной болтовни со сверстниками.

– Я знаю, – ответила Джемма. – Я просто говорю, что некоторые уже носят лифчик. А у Кэтрин Келли… э… они такие большие. Все на нее смотрят, когда она бегает, потому что… – Джемма коснулась своей маленькой груди, – …потому что они прыгают вверх-вниз.

Я отложила ручку.

– И ты смотришь?

– Нет… – Она сделала паузу. – Ну… иногда. Просто… так странно. В прошлом году у нее ничего не было, а теперь… большая грудь. И все к ней по-другому относятся. Один мальчик, наверное, из пятого класса, хотел поцеловать Кэтрин и потрогать… здесь. И его исключили на неделю.

– Это называется сексуальное домогательство, – сказала я, удивившись, что в нашей школе случаются подобные вещи.

– Что-что? – спросил мужской голос из гостиной.

Натан?

Джемма завопила и понеслась в комнату.

– Папа!

Брук бежала следом, Тори с визгом выскочила из спальни.

– Папа, папа!

Я, ошеломленная, пошла за ними и увидела, как все три девочки повисли на Натане. Ураган объятий и поцелуев.

По-моему, он даже не замечал меня, пока они визжали и обнимали его, но потом муж поднял голову, и мы встретились взглядами. Он страшно исхудал, под глазами залегли тени.

– Привет, любимая.

Любимая.

Любимая.

Я пыталась улыбнуться, но не могла. Бессильно привалилась к стене. Меня настолько переполняла нежность, что я была не в силах говорить.

Нахлынули воспоминания – о своем детстве, годах, проведенных с Натаном, о рождении детей, о смерти Мэтью, о доме, который мы выстроили, чтобы заполнить пустоту. Глядя на мужа, я не испытывала ни гнева, ни грусти. Только умиротворение. Это мой супруг. Мой мужчина.

– Добро пожаловать домой.

Натан отправился вместе с девочками за елкой. Меня тоже позвали, но я сказала, что лучше останусь дома, вытащу коробки с украшениями из кладовки (жуткая дыра) на задний двор перед гаражом и начну распутывать гирлянды. Натан и дочери вернулись через час с елкой, чересчур высокой для нашей гостиной. Мне даже не пришлось ничего говорить мужу. Он зашел в дом, посмотрел на потолок и вздохнул:

– Восемь футов?..

– Ну да.

От носа к губам пролегла новая складка, морщинка на лбу стала глубже.

– Нужно было тебе позвонить.

– Ничего страшного.

– Черт побери.

Я посмотрела на девочек, которые маячили на пороге.

– У нас есть пила. Давай просто укоротим елку снизу.

Он отвернулся и стал смотреть в окно.

– Не могу… – Голос у Натана оборвался, и он с невыразимой печалью покачал головой.

Внутри у меня все сжималось. Только не это, только не это.

– Натан… – тихо и спокойно сказала я, не только ради него, но и ради себя.

– Это уже чересчур, Тэйлор. – В его голосе звучали нотки гнева и горя. Грядет нечто плохое. Очень плохое.

– Мама?.. – неуверенно спросила Джемма.

Я снова взглянула на девочек и жестом велела им выйти.

– В чем дело? – спросила я, как только дочери ушли.

– Во всем. – Натан повернулся ко мне. Он был так бледен, что кожа приобрела сероватый оттенок. – Не знаю, как быть дальше… – Он вдруг всхлипнул. – Не знаю, что я могу сделать.

Ноги у меня вдруг ослабели, и я опустилась в кресло.

– Может быть, пора рассказать все, чем ты хотел со мной поделиться? Может быть, пора наконец поговорить?

Муж показал в сторону коридора:

– Но девочки ждут елку.

– Подождут.

Я надеялась, что Натан начнет, но он ничего не говорил. Просто стоял и неподвижно смотрел в камин. Потом провел рукой по двухдневной щетине.

– Мне не повезло с новой работой, Тэйлор, – наконец выговорил Натан. – Не везло уже давно, и я пытался оградить тебя… от этого, но больше я так не могу. Были неприятности, – устало продолжал он, – постоянные крахи и неудачи, а самое худшее – я не мог тебе об этом рассказать… – Муж смотрел на меня, под глазами у него залегли синяки. За минувшие два месяца он постарел лет на десять. – Я никому не мог рассказать. Не знал, как это сделать. И мне до сих пор стыдно.

Он разглядывал собственные руки.

– Когда играешь в футбол, то не винишь других. Твои ошибки стоят пропущенных голов. Ты учишься терпеть, принимать поражение и вновь возвращаться в игру. Я пытался это сделать, но ничего не получилось. Я вернулся на поле, но уже не прежний я. Мы так много потеряли. Мы вылетели из игры…

– Нет. Пускай у нас нет большого дома, зато мы избавились от долгов. Мы оба работаем и скоро сможем купить другой дом. Это всего лишь вопрос времени.

Натан покачал головой:

– Ничего этого не случилось бы, если бы я вел себя как мужчина.

– Не надо, Натан, – запротестовала я, и горло у меня сжалось. Натан такой же перфекционист, как и я.

– Но это правда. Я неудачно вложил деньги и не хотел, чтобы кто-то об этом знал, особенно ты. Не хотел, чтоб ты знала, что я не всесилен. Что я неудачник… – Он начал говорить резко. – Тэйлор, я подлец. Я совершил преступление по отношению к тебе и к девочкам. Я уехал в Омаху, чтобы все исправить, хоть что-нибудь спасти, но не сумел спасти даже самого себя… – Его глаза наполнились слезами. – Я ничего не могу сделать, любимая. Не могу. Я не справляюсь без тебя. Пожалуйста, Тэйлор, прости.

Я подошла к нему и обняла так же крепко, как и дочерей, когда им снятся кошмары.

– Мне нечего прощать…

– Я был не прав. Хотел все исправить сам. Я думал, что именно так и должен поступать мужчина. Но без тебя я просто не в силах принять последствия…

– И не нужно.

– Скажи, что мы справимся.

– Мы справимся, Натан. Обязательно.

В промежутках между украшением елки, походом с девочками в торговый центр на встречу с Сантой и поездкой в Киркланд мы с Натаном разговаривали, разговаривали и разговаривали.

Он ненавидит свою работу в Омахе, ненавидит страстно. Работа скучная, положение шаткое, но Натан несчастлив не поэтому. Он больше не может жить вдали от нас, ему нестерпимо думать, что он подвел семью.

Вечером, когда девочки спали, мы с Натаном, зевая, решили, что пора укладываться и нам. Я гадала, где он захочет лечь. Мы уже несколько месяцев не спали в одной постели. Муж казался растерянным; стоя в коридоре между гостиной и спальней, он спросил:

– Где… где мне лечь?

– А где ты хочешь? – мягко поинтересовалась я.

– С тобой.

– Ну так пошли ко мне.

В постели он придвинулся вплотную и обнял меня. Натан молчал, но я понимала, что он не спит и о чем-то думает. Я ждала, пока он заговорит, но муж продолжал молчать, и его печаль буквально заполнила комнату. Через десять минут я не выдержала: