Текст книги "Сломанные каблуки, или Миссис Совершенство"
Автор книги: Джейн Портер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 21 страниц)
– Спасибо за помощь.
Арт быстро заполнял бумаги. Мы уже много раз проделывали это вместе, и он знал наши деловые манеры. Мы не скупердяи и не мошенники. Предложенная цена есть лучшая цена. Поэтому мы не потерпим мошенничества и от других. Арту все это известно.
Он задавал знакомые вопросы. Когда мы хотим поместить объявление? Когда начнем принимать потенциальных покупателей? В какую сумму оцениваем дом? Насколько готовы снизить цену?
Я наконец сказала:
– Мы хотим получить за него максимум, но в то же время нужно продать его побыстрее. Натан вот-вот уедет, поэтому именно я буду показывать дом покупателям.
Арт посмотрел на нас:
– У вас все в порядке?
– Да, – одновременно ответили мы с мужем. Мысленно я добавила: у нас все будет в порядке.
Натан проводил Арта до машины. Я ушла на кухню готовить ужин и молча отмеряла специи для маринада чили (собиралась сделать фахитас [5]5
Блюдо мексиканской кухни, жаркое со специями.
[Закрыть]). Молча приготовила маринад, достала из холодильника аппетитные цыплячьи грудки и промыла. Молчать очень приятно. Так я не заплачу. Молча можно пережить что угодно. Именно так я себя вела, когда мать ушла от нас. Именно так держалась, когда в школе шептались и хихикали.
Я залила мясо маринадом, когда Натан пришел на кухню, открыл холодильник и взял пиво – а потом поставил обратно. Вместо пива он налил виски.
– Хочешь? – спросил муж, кивая на бутылку «Джонни Уокера».
– Нет, спасибо.
Я сейчас не могу пить, иначе погружусь в страшную депрессию. Выплачу глаза. Съем целую коробку печенья.
Натан отхлебнул, медленно выдохнул, сделал второй глоток…
– Придется сказать девочкам, – проговорил он, опираясь на стол и потирая затылок.
Я кивнула, продолжая нарезать узкими ломтиками красный, желтый и зеленый перец. Даже не представляю, как мы откроемся дочерям. Брук было полтора года, когда мы сюда переехали, а для Тори это единственный дом, который она знает.
Будет и другой, сурово напомнила себе я и взяла луковицу. Вовсе не значит, что мы навсегда останемся без собственного дома. Просто нужно немного времени.
Но это отнюдь не упрощало задачу.
– Как им сказать? – спросила я у Натана, нарезая лук. – Это сделаешь ты или я?
Он обвел взглядом кухню, стиснув зубы так крепко, что на шее выступили жилы.
– Все равно.
Я знаю мужа лучше, чем кого бы то ни было, но сейчас мы так одиноки, так разобщены, несмотря на все попытки действовать сообща.
Может быть, на самом деле мы не хотим уладить проблему.
Может быть, Натан хочет освободиться.
Я не стану так думать. Отказываюсь усугублять ситуацию.
– Давай скажем им вместе, – предложила я, вымыла руки и вытерла.
Не следовало уклоняться от ответственности.
Не следовало становиться финансово зависимой.
Всегда нужно оставаться внимательной, осведомленной, разумной.
– Мы сделаем это вместе, – повторила я, подошла к нему и коснулась мускулистой спины мужа. Натан напрягся, но я не убрала руку.
Мы сообщили новости за ужином, перед десертом. Не знаю, отчего мы выбрали именно эту минуту, просто посмотрели друг на друга и все поняли. Пора. Пора заканчивать.
– Поскольку я теперь работаю в Омахе, – сказал Натан, – мы с вашей мамой решили произвести кое-какие изменения… Мы продаем дом. Начиная со следующей недели он выставлен на продажу.
Последовало недоверчивое молчание – а потом все начали говорить одновременно.
Голос Джеммы звучал громче других:
– Но это наш дом, мы тут живем!
Я прекрасно понимала, как она себя чувствует. Я провела уйму времени, подыскивая подходящее место для нашего будущего дома. Целый год планировала, листала журналы, общалась с дизайнерами и архитекторами, ездила по окрестностям, смотрела, думала, мечтала…
Мечтала.
– Прости, Джемма, – негромко сказала я и взяла дочь за руку.
Она тут же ее отдернула.
– Мама, нет! Нет!
– Джемма, прости, но все решено.
– Не-е-ет! – разнесся по всей гостиной крик. – Нет! Нет!
Я даже не смотрела на Натана. Я ощущала его боль. Он адски страдал. Муж знал, что я горячо люблю этот дом. Я знаю, что девочки его любят. Мы вложили в него часть своей души, но ничего уже не поделаешь. Если слишком много тратить и жить чересчур шикарно, падение всегда болезненно.
– Джемма, – произнесла я так строго, что девочка тут же перестала визжать.
Все посмотрели на меня. Включая Натана.
Только я могу спасти семью.
Не знаю, с чего я вдруг так подумала, но это тот же самый инстинкт, который заставляет маленькую девочку укачивать и баюкать куклу.
Что-то внутри меня пробуждалось к жизни. Я справлюсь. Я знаю, что делать. Я помогу. Окружу их всех любовью. Вещи – это всего лишь вещи. Семья – нечто большее, чем совокупность вещей.
– Никто не умер, – сурово произнесла я. – Мы просто переезжаем в дом поменьше. И все будет в порядке. Возможно, сейчас так не кажется и какое-то время придется потерпеть. Но мы справимся. Обязательно. Вот и все… – Я взглянула на мужа – у него в глазах стояли слезы. – Вот и все, что я хотела сказать.
Выписав мне чек, чтобы мы могли протянуть еще пару недель, Натан положил бумаги в портфель. Усадив на заднее сиденье рыдающих девочек, я отвезла мужа в аэропорт – он летел в Омаху через Миннеаполис. Ему предстояла еще одна долгая ночь без сна, а я ворочалась в постели почти до половины второго, глядя на лампу на столике.
Открыть девочкам правду оказалось сложнее, чем я ожидала. Я думала, они расплачутся, но реакция Джеммы меня поразила.
А что еще нам делать? Признать себя банкротами? При мысли об этом у меня все внутри переворачивается. Слово «банкротство» ужасно, у него вкус прокисшего молока.
Это могло бы спасти дом.
Но все бы узнали правду.
Если мы продадим дом, все и так узнают.
Так или иначе, обо всем узнают.
Я накрыла голову подушкой и заплакала. Такое ощущение, что из меня заживо тянули жилы.
Глава 13
Будильник звонил, а я продолжала спать.
Не могла встать. Не в силах встретить новый день. Не в силах взглянуть в лицо реальности.
Еще пять минуток, подумала я, задремала и уткнулась носом в подушку.
Я пыталась заснуть. Но внутренний голос не давал мне покоя. Если я сейчас не встану, девочки проспят, опоздают на автобус, и мне придется их подвозить. В школе им попадет.
Плевать.
Пускай опоздают. Пускай пропустят уроки. Это всего лишь начальная школа, они всего лишь дети, а я всего лишь в глубочайшей депрессии.
Наверное, я все-таки заснула, потому что меня внезапно разбудила Брук.
– Мама, вставай, уроки начались полчаса назад. Мама, вставай, мы проспали.
Я перекатилась на спину и сонно зажмурилась.
– Все уже встали?
– Джемма спит. Тори смотрит телевизор. – Брук, склонив голову набок, изучала меня. – Тебе грустно, мама?
Я была готова сказать «нет» и притвориться счастливой, но не смогла. Счастье нельзя подделать. Только не теперь.
– Да.
– Из-за дома? – осторожно спросила дочь.
Я кивнула.
– И не только.
– Потому что папа живет в Омахе?
– Да. Он слишком далеко от нас.
Брук погладила меня по голове. Как странен этот ласковый жест для моей разбойницы.
– Я тебя люблю. Ты лучшая мама на свете. Пусть даже у тебя всегда много дел.
Я поймала ее ручонку и поцеловала.
– У меня так много дел?
– Да-а.
– Если бы я работала, их было бы еще больше.
– Не хочу, чтобы ты работала. Хочу видеть тебя каждый день.
– Ты бы и так видела меня каждый день. Перед уроками и после школы.
Брук пожала плечами:
– Но это не то же самое. И почти ни у кого мамы не работают. Точнее, ни у кого мамы не работают.
Я села, поцеловала дочь в макушку и выбралась из постели.
– Ступай разбуди Джемму. Я быстро оденусь и отвезу вас в школу. Вели Джемме поторопиться и по пути к машине возьми печенье, потому что нам некогда.
Брук выбежала, а я пошла в ванную, собрала волосы в пучок и залезла под душ. Сегодня было некогда мыть голову, но даже если бы и нашлось время, вряд ли я бы смогла.
Знакомая хандра вновь охватила меня, еще сильнее прежнего. Я включила воду на полную мощность, но это не помогло. Мне было грустно, и я держалась изо всех сил. Я старалась быть оптимистичной, сильной, бодрой. Пыталась сохранять спокойствие, тогда как, по правде говоря, временами хотелось все бросить и плыть по течению.
Я чувствовала себя отяжелевшей, мрачной, медлительной. Никому, даже Натану, нельзя сказать об этом, потому что окружающие ждут от меня слишком многого. А Натан, судя по всему, теперь ожидает худшего.
Но он не понимает. Не понимает, каково это – потерять себя, обезуметь. Или по крайней мере жить в страхе за свой рассудок. Если потерять ключи или шляпу, скажут, что ты витаешь в облаках. Если в очередной раз потерять кошелек или паспорт, назовут растяпой. Но потерять рассудок… Это уж точно социально неприемлемо. Когда речь заходит о психическом здоровье, люди чувствуют себя неловко. Мне доводилось слышать рассказы о нервных срывах в разгар вечеринки.
В конце концов я надела элегантный твидовый жакет, юбку в тон, коричневые колготки, сапоги от Джимми Чу на высоких каблуках, причесалась, собрала волосы в низкий хвост и механически улыбнулась своему отражению в зеркале. Я по-прежнему хорошо выгляжу. Никто не заподозрит, что я сломлена.
Я оставила машину перед школой, хотя это запрещено. Но мне нужно зайти всего на секунду, и я не единственная, кто так делает. Все матери там паркуются, если им нужно на пару слов заскочить к директору.
Я зашла в кабинет вместе с девочками.
– Я проспала, – сказала я Элис, пока старшие дочери, взяв пропуска, ушли на урок. Не слишком хорошее оправдание. Но у меня просто недостает сил лгать.
– Ты нездорова? – спросила Элис.
– Да… нет…
– Мы продаем дом, – выпалила Тори, которая стояла рядом со мной.
Элис подняла брови:
– Продаете дом?
Я не была готова объявить об этом во всеуслышание – пусть Элис и не из болтливых, у школьных стен есть уши.
– Натан получил работу в Омахе, – бодро ответила я. – Нет смысла жить на два дома.
Элис задумалась.
– Вы уезжаете насовсем?
– Пока не знаю. – Я улыбнулась. – Но для Натана это такой отличный шанс, что мы решили рискнуть. Посмотрим, что получится.
– Мы больше не видим папу, – охотно добавила Тори.
Я погладила ее по голове.
– Детка, папа ведь приезжал на выходные. Он не может навещать нас очень часто. Омаха далеко… – Я посмотрела на Элис, стараясь не утратить бодрого и беззаботного выражения лица, и добавила специально для нее: – Прямых рейсов из Омахи нет. Это долгое путешествие…
– Могу вообразить, – щелкнула та языком. – Вам, наверное, нелегко.
– Да, но все наладится. Мои девочки просто молодцы. – Я легонько направила Тори к дверям. – Нам пора, иначе и она опоздает.
Я помахала на прощание, и мы вышли из кабинета. Тори держала меня за руку и подскакивала на ходу.
Мобильник прозвонил, когда я выходила из детского сада. Сегодня в час собрание аукционного комитета, то есть через три часа, но я не была готова. Я не сделала ничего из того, что запланировала. Я уже подумывала отменить собрание, но это невозможно. Аукцион в марте, сейчас начало октября. Пора браться за дело всерьез.
Я села за руль, захлопнула дверцу, включила зажигание. Выезжая с парковки, вновь испытала странное ощущение потерянности, как будто я не здесь, как будто я ненастоящая и все рухнет, если только не сделать что-нибудь быстро. Например, что-нибудь съесть или выпить. Нет, лучше зайти в магазин. Покупки всегда поднимали мне настроение. Когда я хожу по магазинам, то становлюсь другим человеком – более интересным, собранным, сильным.
Люди удивляются, как можно быть помешанным на шопинге, но в этом нет ничего странного: когда принимаешь решение, пусть даже по поводу покупки, ты чувствуешь себя сильной. Властной. Дайте то. Нет, не надо. Лучше две штуки, разного цвета. Когда решаешь и командуешь, ты чувствуешь себя всемогущей. Как будто твое слово действительно имеет вес. Это звучит нелепо, но в «Нордстроме» и тому подобных местах продавщицы всегда внимательно смотрят на меня, выслушивают, торопятся помочь.
Но у меня всего тысяча двести долларов на счету и никаких кредиток. Я не могу идти в магазин.
Видимо, придется жить во мраке до тех пор, пока он не развеется.
Я приехала в кафе пораньше, чтобы сдвинуть столики. Пэтти приехала следом и предложила тем временем взять кофе.
– Прекрасно, – ответила я, подтаскивая пустые стулья от других столиков.
– Как обычно? Эспрессо, без пены?
– Да.
Пока она стояла в очереди, я пошла в туалет вымыть руки. Лицо в зеркале меня удивило. Я выглядела усталой. Хрупкой.
Старой.
Под глазами наметились маленькие морщинки. Еще больше – вокруг рта. Глубокая складка пролегла между бровями.
Я улыбнулась, но почти ничего не изменилось. Я порылась в сумочке в поисках косметички, провела по губам помадой (теплый осенний бронзовый цвет), добавила того же оттенка щекам. Подвела глаза. И снова улыбнулась.
Стало лучше. Моложе. Красивее.
Неудивительно, что косметика пользуется такой популярностью.
Я убрала ее, чувствуя себя мошенницей. Ничего страшного. В Лос-Анджелесе таких людей называют актерами, и они заколачивают огромные деньги.
Выйдя из туалета, я увидела, что Пэтти уже сидит за столиком с кофе. Приехали и еще несколько женщин. Через пять минут собрались все.
К сожалению, сразу же после начала собрания Пэтти объявила, что переезжает в начале ноября и что сегодня она с нами в последний раз.
Она улыбнулась мне.
– Хорошо, что Тэйлор – сопредседатель. Она справится. Она сумеет сделать этот аукцион лучшим из возможных.
Моя улыбка вот-вот увянет. Я бы предпочла, чтобы Пэтти подождала до конца собрания со своими новостями. После ее слов разговор так и не вернулся в нужное русло и следующие полтора часа переходил с одной темы на другую.
Я вяло попыталась напомнить членам комитета о закупках; о том, что нужно чередовать разнообразные аукционные лоты для повышения интереса; о том, что некоторые участники захотят в тот же день забрать приобретения… Убедившись, что меня не слушают, я сдалась, откинулась на спинку стула и позволила подругам поболтать.
Страшно жаль, что Пэтти уезжает. Я не хочу вести аукцион одна. Не думаю, что не справлюсь, просто все будет по-другому. Очень весело работать вместе, иметь рядом человека, с которым можно делиться идеями. Пэтти всегда умела сделать так, чтобы я почувствовала себя лучше. Без нее будет пусто.
Размышляя об аукционе, я рассматривала посетителей кафе, включая красивую блондинку с прической, как у Ким Алексис, и улыбкой, как у Кристи Бринкли. Блондинка вошла вместе с девочкой лет двенадцати и седеющим супругом. Мать и дочь сели за стол, отец встал в очередь. Вскоре он присоединился к семье, и все трое стали наслаждаться едой и болтовней.
Они чудесно смотрятся. Я им завидовала. Именно так и было в нашей семье. Просто. Естественно.
Дверь снова открылась, появилась женщина с тремя маленькими девочками, одетыми в форму учениц частной школы – белые блузки и клетчатые юбки. Мать стройна, как шестнадцатилетняя девушка, даже несмотря на наличие троих детей.
Девочки сели, мать принесла им поднос с едой и напитками. Пока она раздавала стаканчики, пришел мужчина с маленьким ребенком и присоединился к ним. На нем – серые клетчатые брюки, белая рубашка, галстук, очки в золотой оправе. Он передал малыша жене. Они не поцеловались. Не сказали друг другу ни слова. Даже не взглянули друг на друга.
Мать вернулась к прилавку за кофе и улыбнулась продавцу. Это ее первая улыбка с момента прихода.
Мужчина ушел, и дочери хором с ним попрощались, но женщина даже не взглянула на мужа, не сказала ни слова. Он также молчал.
Неужели они действительно так живут? Неужели именно это происходит, если брак неудачен?
Я вспомнила о Натане. О том, что, когда он входит в комнату, мое сердце трепещет, – я так рада, что мы вместе, что Натан принадлежит мне.
Я не могу представить мир без него. Не могу представить себя.
Все уладится. Вскоре мы будем вместе и жизнь пойдет по-прежнему. Обязательно. Мы должны справиться.
А если нет?
Сомнения одолевали меня, и внезапно я поднялась, испытывая нечто вроде клаустрофобии.
– Сейчас вернусь, – сказала я и торопливо вышла на улицу на подгибающихся ногах, с трудом ковыляя на четырехдюймовых шпильках.
Снаружи было пасмурно, холодно, серо, по улице летали золотые и бурые листья. Я зашла за угол, где меня никто не мог увидеть, и прислонилась к стене, прижавшись к ней лбом. Открыла рот и стала жадно глотать воздух.
Мне было страшно. Страшно. Так страшно, я не переживу всего этого.
Я боюсь не потери дома. Даже не потери Натана. Страшнее всего потерять гордость. Уверенность. Защитный слой, который создавался годами. А теперь его нет, я обнажена, и мне больно.
За моей спиной остановилась машина. Открылись и захлопнулись дверцы. Послышались шаги и замерли.
– Тэйлор? – неуверенно произнес женский голос.
Я понимаю, как нелепо выгляжу у этой стенки в своем дизайнерском костюме и стильных сапогах.
Собравшись с силами, я обернулась. И сердце у меня замерло.
Передо мной стояла Марта. Марта и ее любовник Люк Флинн, один из крупнейших спонсоров нашего аукциона. Еще он помогает детям из неимущих семей и неизменно поддерживает местные молодежные программы.
– Ты в порядке? – спросила Марта. На ней выцветшие джинсы, ужасные байкерские ботинки (почему?!), черный свитер грубой вязки, длиной до бедер, который напоминал мужской – судя по размеру, он принадлежал Люку.
– Да, – с трудом проговорила я. Потом вскинула подбородок и с вызовом взглянула на нее. – Спасибо.
Всякий другой на месте Марты ретировался бы, но она стояла, сдвинув темные брови, и размышляла.
«Уходи, – мысленно приказываю я. – Проваливай».
Она стояла на месте; Люк, который держался в паре шагов позади, отвел взгляд.
Ветер трепал длинные черные волосы Марты. Она так уверена в себе, с горечью подумала я. Потрясающе.
Даже не знаю, отчего я ее так не люблю. Просто не люблю, и все. Она похожа на Анджелину Джоли. А я терпеть не могу Анджелину Джоли.
Из-за угла вышла Пэтти с моим мобильником в руке.
– Тэйлор, звонит Арт Уитлси. Говорит, что срочно.
Не глядя на Марту, я подошла к Пэтти и взяла телефон.
– Спасибо, – хрипло ответила я.
Она кивнула и улыбнулась, но выглядела озабоченной.
– Привет, Арт, – сказала я, когда Марта, Люк и Пэтти зашли в кафе. – Как дела?
– Хорошо…
Арт медлил. Он хороший, добрый человек, отличный риелтор, и внезапно я поняла, что не хочу его слушать…
Я закрыла глаза, прижала кулак к губам. «Не говори этого, Арт. Не говори».
– Тэйлор, у нас есть предложение.
Он говорил так тихо, с такой невероятной мягкостью, что я тут же поняла: предложение выгодное. Но мне казалось, что сердце вот-вот разорвется.
И все-таки я спросила – просто чтобы помучиться:
– Хорошее предложение?
– Очень.
О Господи…
– Я позвонил Натану, – продолжал Арт. – Хочу рассказать вам обоим. Можно перезвонить тебе, как только он откликнется?
– Конечно.
Я зашла в кафе, поспешно собрала вещи и попрощалась. До дома две минуты езды – я поставила машину в гараж, оставила на сиденье сумку и с телефоном прошла в дом.
– Эй, – позвала я, заходя на кухню, но никто не ответил. В доме стояла тишина. Анники и девочек не было.
Интересно. Сегодня вторник. Куда они ездят по вторникам? Ах да, на уроки музыки.
Я разочарованно оглянулась, осматривая красивые кухонные шкафы, большое окно над раковиной, огромную плиту… Телефон пронзительно зазвонил.
Это Арт. Натан на прямой связи.
– Тэйлор, я уже сказал Натану, что у нас целых два предложения, но второе далеко не так выгодно, поэтому поговорим о первом.
– Но мы только вчера заполнили бумаги, – запротестовала я. – Дом еще даже официально не выставлен на продажу. Мы пока не можем принимать покупателей…
– Мы хорошо его оценили.
– Возможно, чересчур хорошо, – негромко сказал Натан.
Меня больше беспокоили покупатели, которые даже не видели дом.
– Как можно предлагать деньги за дом, не осмотрев его? Разве они не хотят взглянуть на него?
– Эта семья живет неподалеку, они знают твой дом. – Арт впервые запнулся. – Судя по всему, они уже у тебя бывали…
О Господи! Это наши знакомые. Люди, которых мы приглашали в гости, собираются отнять у нас дом.
Меня охватила паника, волна за волной, а Арт продолжал говорить. Как будто ощутив мое горе, он старался побыстрее перечислить все детали.
– Покупатели согласились на предложенную цену. Сделку можно завершить через тридцать дней. Они выписали брокеру чек на восемьдесят тысяч наличными. – Арт сделал паузу, чтобы отдышаться. – Свой дом они продают, но их предложение остается в силе независимо от успеха.
– Сделка может не состояться? – спокойно спросил Натан.
– Честно? Исключено. И потом, у нас есть второе предложение. Менее надежное, чем первое, но все-таки серьезное, и его вполне можно будет принять.
Я почти не слушала Арта, потому что непрерывно думала о тех, кто сделал первое, лучшее, предложение.
– Кто они? – выпалила я. – Кто хочет заполучить наш дом?
Арт откашлялся.
– Я не могу сказать.
– Почему?
Он снова кашлянул.
– О причинах я не знаю. Ты все узнаешь при завершении сделки, когда будешь подписывать бумаги.
Значит, наш дом может купить кто угодно. Например, Марта Зинсер.
– И что теперь? – Мой голос дрожал. – Сделка заключена?
– Только если вы того хотите, – ответил Арт. – Выбор за вами.
– Тэйлор?.. – Натан обратился ко мне.
Но я не могла. Стоя на кухне и зажимая рот рукой, чтобы заглушить рыдания, я молча качала головой.
Нет. Нет. Нет. Только не мой дом. Пожалуйста, только не мой дом.
– Вы ведь именно этого хотели, – напомнил Арт. – Вам не придется больше показывать дом. И останется тридцать дней на сборы. Худшее позади.
– Тэйлор, – повторил Натан.
Слова Арта звенели у меня в голове. «Худшее позади». «Худшее позади…» Всего лишь скажи «да» – и все закончится.
Я сделала решающий шаг.
– Хорошо… – У меня перехватило горло. – Я вполне тебе доверяю. Прости, мне нужно идти.
Я положила трубку и выбежала в сад, на лужайку, засыпанную палыми листьями.
Ноги у меня подогнулись, и я упала – сначала на колени, потом ничком. Лежа вниз лицом на холодной колючей траве, я вытягивала руки. Щупала землю и глубоко дышала, как будто старалась втянуть ее в себя.
В четверг Хэллоуин, и вечер среды я проводила на кухне за приготовлением печенья, хотя мне по-прежнему не давала покоя мысль о таинственной семье, которая покупает наш дом.
Тори и Брук помогали – отмеряли ингредиенты, просеивали, замешивали тесто, пока я возилась с миксером. Мы готовили сахарное печенье в форме тыковок, привидений, кошек и летучих мышей. Я организовала праздничные мероприятия в классе Брук, и один из трех наших проектов – приготовление лакомств, в том числе сладкого печенья. А еще две игры – «нарисуй ведьму» и бинго.
Девочки смеялись и пробовали тесто, пока я нарезала печенье и укладывала на противень. Они веселились, и я смотрела на них, с особенной остротой сознавая, что, возможно, это последний раз, когда мы печем на нашей кухне. Через месяц придется переехать.
Через месяц.
Сунув противень в духовку, я установила таймер. Месяц – это ничто, особенно при моей любви к дому. Я знаю, что не нужно так сильно привязываться к вещам. Нужно любить людей. Но этот дом – все, о чем я мечтала в детстве. Настоящий большой дом с настоящей большой кухней для настоящей большой семьи.
Я стиснула в руках прихватку. Будь я хорошей женой, ничего бы не случилось. Если бы я была внимательнее…
– Нам нужны еще летучие мышки, – сказала Брук, облокачиваясь на стол. Руки у нее были в муке.
– И кошки. Черные кошки, – добавила Тори, отщипывая кусочек теста.
– Хватит есть тесто, – сказала я, кладя прихватку на место, – иначе заболит животик.
Я насыпала муки на мраморную столешницу, собрала остатки и скатала в шар.
– Плохо, когда болит животик. И если ты не перестанешь есть тесто, нам не хватит на мышек и кошек.
Раскатывая тесто, я вдруг поняла, что у нас всего тридцать дней на поиски нового жилья.
Не говоря уже о сборах и переезде.
Утром я отвезла девочек в школу. Я была страшно измучена. Они были нагружены маскарадными костюмами и лакомствами для вечеринки, а я – тревогами, страхом и виной. До двух часов ночи я сидела за компьютером и подыскивала новое жилье. Я пыталась найти славный небольшой дом, который смогу отремонтировать и, по своему обыкновению, сделать уютным, но спрос превышал предложение, и купить что-либо прямо сейчас мы не сможем. Все деньги уйдут на то, чтобы выплатить долг, и кредита у нас больше нет. Ни один банк не пожелает иметь с нами дела.
Придется поселиться в квартире, какую сможем снять до конца учебного года (надеюсь, летом мы с девочками переберемся в Омаху к Натану).
Возле школы я припарковалась рядом с другими родителями; Брук и Джемма вылезли из машины и послали мне по воздушному поцелую. Потом я повезла Тори, уже одетую в розовое платье принцессы, в детский сад и проводила в класс. Тори подскакивала и улыбалась, а я несла коробку сладкого печенья с оранжевой и лиловой глазурью, которое мы напекли для ее друзей. Комната пестрила покемонами, Гарри Поттерами и трансформерами. Все теперь совсем не так, как во времена моего детства, – тогда на Хэллоуин все наряжались призраками, бродягами, ковбоями и индейцами.
Жизнь была проще. Три канала по телевизору. Собрание молодежного клуба в среду вечером. Церковь и чтение Библии по воскресеньям.
Тори бегала по комнате, хвасталась костюмом и раздавала печенье. Я наблюдала за дочерью и завидовала ей. Она так счастлива сейчас и, слава Богу, ничего не знает о наших проблемах.
Обернувшись, Тори посмотрела на меня и понеслась обратно с распростертыми объятиями. Дочь крепко прижалась ко мне.
– Я тебя люблю, мама.
– И я тебя люблю, детка. – Я коснулась ее кудряшек, стараясь не сбить набок пластмассовую диадему с розовыми стекляшками.
Тори, пританцовывая, умчалась прочь. Я поспешила на улицу, не дожидаясь, пока меня охватит грусть или раскаяние.
Я должна приехать в школу в одиннадцать и отдежурить в столовой, прежде чем начнется вечеринка в классе у Брук, но сначала нужно заехать в магазин и купить ингредиенты для знаменитого «ведьминого пойла» – то есть зеленого пунша со льдом.
Мне не пришло в голову, что могут возникнуть проблемы, поэтому, когда банкомат сообщил, что «на карте недостаточно средств», я пришла в ужас. Натан оставил нам тысячу долларов. Я набрала покупок всего на двадцать три доллара семьдесят восемь центов. Каким образом может не хватить денег?
– Ох уж эти магнитные полоски… – беззаботно произнесла я, полезла в кошелек и вытащила то, что было. Сорок долларов. Я протянула их продавцу и постаралась не думать о том, что будет, если у нас на счету действительно ни цента и если наличные тоже закончатся.
Я вышла из магазина с четырьмя пакетами сока и шербета, загрузила все в багажник и забралась в машину. Несколько мгновений я сидела, положив руки на руль – сердце колотилось, внутри все горело. Стресс просто невыносимый. Совсем как несколько дней назад, когда я стояла за углом кафе и тщетно пыталась отдышаться. Точно так же я чувствовала себя и теперь. Не могла дышать. В легкие не проходил воздух.
Счета продолжают прибывать. Карточки заблокированы. На счету нет средств. Натан уехал. Дочери еще слишком малы.
Я достала чековую книжку и просмотрела. Я тщательно фиксировала расходы. За последние несколько недель потрачено не больше восьмисот долларов – значит, осталось еще около четырехсот.
Я начала было набирать номер Натана, но передумала и позвонила в банк. Попросила к телефону одного из сотрудников отдела по работе с клиентами и как можно яснее и спокойнее изложила ему ситуацию.
– Вы забыли про автоматические отчисления? – добродушно спросил он. – Тогда понятно, куда делись триста восемьдесят пять долларов…
– Автоматические отчисления? – тихо переспросила я.
– Закон об урегулировании бюджета… То есть ваше медицинское страхование.
– А. Спасибо.
Положив трубку, я отложила чековую книжку и закрыла сумочку. На глазах выступили слезы. Я ничего не знала про автоматические отчисления. Не знала, что деньги могут просто взять и исчезнуть.
Я ведь была так осторожна.
Прикусив губу, я включила зажигание.
Мне срочно нужна помощь.
Помощь.
О Господи, как мне нужна помощь!
Кто-нибудь, пожалуйста, помогите!
Подъехав к школе, я посмотрела в зеркальце заднего вида, чтобы подправить макияж и заново накрасить губы, а потом понесла покупки в класс Брук.
Вечеринка в честь Хэллоуина была в разгаре; пока класс Брук проходил, как на параде, перед младшими, я заскочила к Джемме посмотреть, как дела.
В помещении было темно, все сидели на полу. Дети смотрели «Кошмар перед Рождеством» и жевали карамельный попкорн. Миссис Осборн – за своим столом, одна из мам разливала пунш, Марта вставляла фотографии в яркие рамочки, которые дети, должно быть, сделали утром.
Марта посмотрела на меня. Я быстро отвела взгляд и стала всматриваться в полумрак, пока не заметила Джемму, свернувшуюся на подушке, которую специально прихватила сегодня из дому. Она не знала, что я здесь, и я наблюдала за ней, чувствуя себя посторонней. Джемма стала выше и старше и уже кажется настоящим подростком.
Я тихонько вышла в коридор и вернулась к Брук. Там и осталась до вечера, прибирала после вечеринки, а потом ждала девочек на улице. Когда они вышли из школы, я дважды проверила, полностью ли Брук упаковала в сумку свой маскарадный костюм. Потом мы поехали домой.
Анника стояла во дворе с Тори. Девочка в костюме принцессы пускала мыльные пузыри из бутылочки в форме тыквы, которую ей сегодня подарили в саду.
Брук выскочила из машины, выхватила у нее палочку и начала пускать пузыри сама. Тори заревела. Анника приказала Брук угомониться. Та в ответ отняла у сестры бутылочку. Тори заплакала еще громче.
– Отдай, – устало сказала я, захлопнув дверцу машины, и принялась собирать раскиданные пакеты с костюмами. – Джемма и Брук, садитесь за уроки. Тори, не запачкайся. Мы поужинаем, а когда стемнеет – пойдем собирать угощение.
Когда девочки уселись за стол и принялись за уроки, я поднялась наверх и позвонила Натану. Включился автоответчик. Я проглотила обиду. Теперь мне постоянно отвечает автоответчик, а некогда муж всегда брал трубку сам. Некогда он был в восторге, если я звонила.
– Натан, я знаю, ты оставил чек, когда уезжал, но деньги уже закончились. На счету ничего нет, а мои кредитки, как ты помнишь, заблокированы. Наличных тоже не осталось… – Я перевела дух, борясь с паникой. – Мне нужно как минимум сто пятьдесят долларов на следующую неделю, и это не считая зарплаты Анники. Ты можешь положить что-нибудь на счет? Ты знаешь, когда тебе выдадут деньги на работе?
Закончив, я прижала телефон к груди. Нам нужны деньги. Нужны деньги. Деньги.
Я смотрела в окно. Начался дождь. Опять. Господи, не заставляй меня сегодня ходить с девочками под дождем.
