Текст книги "Сломанные каблуки, или Миссис Совершенство"

Автор книги: Джейн Портер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 21 страниц)

В итоге, разумеется, мы все равно пошли.

За десять лет я ни разу не ходила с ними за угощением одна. Со мной всегда был Натан, а иногда несколько семей собирались вместе и большой компанией бродили по улицам, от дома к дому, от двери к двери.

Сегодня праздника не получилось. Холодно и пасмурно. На девочках – дождевики поверх костюмов, в руках – зонтики, чтобы печенье не размокло. Я несла огромный фонарь; мы перебегали от дома к дому, и ботинки промокали все сильнее. Я скучаю по Натану. Без него я лишь полчеловека. Муж должен вернуться, чтобы я наконец стала собой.

Когда я поскользнулась в грязи и неуклюже упала, меня посетила еще одна мысль.

Если он не вернется, если не захочет жить со мной – что тогда делать?

А главное – кем я тогда буду?

Глава 14

Натан позвонил утром в пятницу, когда девочки были в школе.

Он обещал положить на счет сто долларов, но это все. Муж расплатился по счетам, и больше ничего не осталось, зато часть кредиторов от нас отстанет.

Но это была не самая плохая новость. Натан вышел из нашего совместного банковского счета. Он сказал, что теперь это счет для всех моих персональных расходов, поэтому я должна быть осторожна и не тратить слишком много, поскольку он зарабатывает недостаточно, чтобы содержать нас обоих, как раньше. Впрочем, теперь страховые отчисления будут делаться с его счета.

Я слушала мужа и хмурилась, пытаясь следить за ходом его мыслей. Натан говорил быстро и резко, как будто заранее подготовил речь и намерен поскорее с этим покончить.

Ему посоветовали формально разойтись со мной, но он пока не спешит заполнять бумаги. Он сказал – это поможет защитить меня и девочек – в таком случае кредиторы будут преследовать только его. Разумеется, банки все равно сочтут наши прошлые долги совместными, но Натан позаботится обо всем, поскольку он глава дома и кормилец семьи.

Я закрыла глаза и слушала.

Продажа дома сократит большую часть долга, но разрозненные счета будут прибывать по-прежнему, и он займется ими по мере сил. Конечно, он говорил, что мне не стоит искать работу, но теперь считает, что я должна что-нибудь найти, пусть даже на неполный день. Еще муж напомнил, что мы с девочками должны переехать до 29 ноября, то есть почти сразу после Дня благодарения. Нужно подготовиться. Он поинтересовался, начала ли я искать новое жилье. Может быть, я хочу, чтобы он прилетел и помог, или же справлюсь сама?

Пока Натан говорил, я присела на кровать и медленно, безмолвно откинулась на спину. Я смотрела в потолок, а безжалостный голос мужа омывал меня волнами.

Он со мной разводится.

Просто еще не сказал это прямо.

В субботу я проснулась и увидела перистые облака и проблески синего неба. Может быть, сегодня будет хороший день.

А потом я вспомнила.

Натан должен положить деньги на наш – на мой – счет, но скорее всего пока этого не сделал. Ему посоветовали подать на развод, но, к счастью, этого он тоже еще не сделал. Муж пообещал присылать нам все, что сможет, но денег все равно не хватало – он получает меньше, чем рассчитывал. Компания, видимо, выплатит ему премию лишь в конце года.

Вчера вечером я слишком испугалась, чтобы плакать. Сегодня я по-прежнему была не в себе, но вдобавок злилась.

У меня трое детей. У нас трое детей. И что делать? Как он мог поступить на работу в фирму, которая отказывается выплачивать то, что первоначально обещала? Почему Натан не может вернуться домой и поискать работу здесь?

В моих глазах собирались слезы, но я отказывалась плакать. Я устала грустить. Устала казнить себя. Возможно, я и впрямь транжирка и не способна сдерживаться, но к саморазрушению уж точно не склонна. Я забочусь о других. Пытаюсь помочь. Честное слово.

Я сердито потерла глаза, вылезла из постели и поплескала холодной водой в лицо. Не стану плакать. Не сдамся.

Собрала волосы в хвост, надела розовый спортивный костюм, спустилась вниз и увидела, что девочки едят собранные накануне сладости прямо из корзинок. На полу валялись обертки. Обожаю шоколадные батончики. Если бы у меня сейчас тоже была корзинка шоколада, я бы все съела.

Разумеется, я им этого не сказала – не хочу, чтобы дочери сделались похожими на меня.

– Девочки! Конфеты на завтрак? Ну уж нет. Давайте-ка сюда корзинки, я их уберу.

Тори отдала корзинку, напоследок сунув в рот еще одну шоколадку.

– Джемма? Брук? – Я нетерпеливо протянула руку. – Живее отдавайте, иначе я все выброшу.

– Но нам нечего есть на завтрак, мама, – ответила Джемма, слизывая шоколад с пальцев. – Хлеба нет, печенья тоже.

Я помассировала плечи. Господи, как хочется кофе.

– А почему нельзя поесть хлопьев?

Брук отдала мне корзинку.

– Потому что нет молока.

– Есть. У нас всегда есть молоко. – Я открыла холодильник и достала упаковку, но она была такая легкая, что я сразу поняла: там пусто. Сердце у меня оборвалось, гнев нарастал. Я обернулась и посмотрела на девочек. – Кто оставил пустую упаковку в холодильнике?

Они молча глядели на меня.

– Кто-то ведь это сделал!

Тишина.

– Ну? Я жду. Анники нет, поэтому на нее свалить не удастся.

Джемма закрыла глаза.

– Это я. Я выпила молоко. Утром мне захотелось пить. Ну и что?

Одной загадкой стало меньше.

– Тогда почему ты не выбросила упаковку?

Она слегка приоткрыла глаза.

– Я не хотела, чтоб ты злилась.

– С какой стати мне злиться?

Девочки слегка поежились. И молчали.

Я действительно разозлилась.

– Ну?!

– Потому что у тебя нет денег, – прошептала Брук. – Я слышала, как ты вчера говорила с папой по телефону. Ты сказала, что у тебя нет денег и ты не знаешь, что делать.

Я села на неудобный табурет, и металлическая спинка врезалась мне в позвоночник. Девочки смотрели на меня и ждали. Что им сказать? Разуверить их? Соврать? Или открыть правду – что мы разорены?

– Сейчас у нас туго с деньгами, – наконец выговорила я. – Папа работает, но у нас много счетов… и долгов.

– Мы бедные? – недоверчиво уточнила Джемма.

Я поморщилась.

– Мы небогаты.

Выражение ее лица изменилось.

– Поэтому мы продаем дом? Не потому что папа в Омахе, а потому что мы разорились?

Я пожала плечами.

– А как мы разорились? – спросила Брук, комкая в кулачке конфетные обертки.

И снова я не знала, что сказать. Какое объяснение будет наиболее осмысленным. Наконец я вздохнула и сказала:

– Мы тратили слишком много денег. Покупали слишком много вещей.

Брук встретилась со мной взглядом.

– Ну так давай их продадим.

– Хотела бы я это сделать…

Джемма села на пол.

– Мы можем продать их на И-Бэй.

Если бы я не была так страшно измучена, то засмеялась бы.

– Я ничего не знаю про И-Бэй. Никогда раньше не имела с ним дела…

– Неправда. В прошлом году ты купила Барби для Тори на И-Бэй.

– Да, – согласилась я, – но это было всего один раз, и покупать – совсем не то что продавать. Нам придется составить список и сделать так, чтобы люди торговались и присылали деньги, а я не знаю как. И потом, прямо сейчас я не в состоянии делать то, в чем не разбираюсь.

Все замолчали на минуту. Джемма оглядела кухню и гостиную.

– А что можно продать?

– Игрушки, – сказала Брук. – У меня полно игрушек, с которыми я не играю. А еще – старые велосипеды. Мы все равно собирались их обменять, но так и не обменяли.

У нас действительно множество вещей, которыми мы не пользуемся. Целые груды барахла, которое нам не нужно. И есть куда более простой способ, чем И-Бэй. Старая добрая дворовая распродажа.

Моя семья частенько так делала, когда я была маленькой. Мне казалось, что это очень унизительно – выставлять свои старые вещи на всеобщее обозрение. Дочери уже не раз просили устроить домашнюю распродажу, но я неизменно отказывалась. Но сейчас все иначе. Я не настолько горда. И нам очень нужны деньги.

– Мы можем устроить распродажу, – спокойно сказала я и начала мысленно планировать процесс.

– Когда? – спросили девочки.

Я пожала плечами.

– Надо все организовать, развесить объявления, одно поместить в газете… Может быть, на следующей неделе?

– Нет. Сегодня. – Джемма кивком указала за окно. – Сегодня тепло, мама. Давай сейчас же напишем несколько объявлений. Я сбегаю и расклею их на улице. Потом вытащим из гаража складные столы и устроим распродажу. Что не продадим сегодня – оставим на завтра.

Нет, не так быстро. Я не в силах даже представить себе организацию распродажи сегодня. Уже почти половина девятого.

– Нужно все сделать как положено, – возразила я. – Дать объявление в газете…

– Объявление стоит денег, – сурово ответила Джемма. – А у нас их нет. И потом, людям нравятся дворовые распродажи. Нужно просто повесить одно объявление на повороте, а другое – на углу Двадцать четвертой, возле школы. И все придут.

Она была права. У меня нет денег. Нет даже двадцати долларов.

– Думаешь, мы справимся? – спросила я. – Собрать вещи, приготовиться, повесить объявления?

Они дружно закивали.

– Ну ладно. Тащите свои сокровища – все, с чем вы точно готовы расстаться, – но учтите: то, что мы продадим, назад уже не вернется. Это навсегда.

Они вскочили и убежали наверх.

Я выпила кофе, пошла в гараж, открыла все три двери и обошла его по периметру, вытаскивая то, что там сложено. К стене прислонены три картины в рамах. Кресло в стиле восемнадцатого века с вылинявшей ситцевой обивкой. Я купила его два года назад на распродаже, решив обить заново и поставить в комнату Тори, но так и не собралась. Полные корзины пыльных искусственных цветов. Резная деревянная клетка для птиц. Довольно странная бронзовая статуэтка, приобретенная Натаном на аукционе. Коробка старой детской одежды, которую я хотела отдать на благотворительность. Коробка моей старой обуви, которую тоже хотела пожертвовать. Две коробки книг. Коробка разрозненных кастрюль и сковородок, которыми я давно перестала пользоваться. И это не считая практически новой одежды в шкафу, которую я не ношу и скорее всего никогда не буду.

У нас много ненужных вещей. Очень много.

Мы можем их продать.

Семь с половиной часов спустя ноги у меня подгибались, зато в гараже было чисто и столы на дорожке почти опустели. Можно подумать, что у нас был карнавал, а не дворовая распродажа. Девочки торговали горячим сидром и шоколадным печеньем, которое приготовили на скорую руку, пока я надписывала цену на вещах.

Еще дочери развесили на улице воздушные шарики и нарисовали яркими красками – оранжевой, фиолетовой и красной – плакат со словами «Добро пожаловать!». Джемма оказалась особенно изобретательной и усердной и по собственному почину нарисовала плакаты: «Лучшие книги!», «Стильные туфли!», «Редкие картины!» и «Кухонные принадлежности!».

Она возилась над каждым столом и предложила накрыть их все яркими скатертями, прежде чем раскладывать предназначенные для продажи вещи.

– Мы ведь хотим, чтобы было красиво, – сказала Джемма. – Если будет красиво, люди купят больше.

Я смотрела на старшую дочь с гордостью и удивлением. Я всегда знала, что она обожает ходить по магазинам, нам обеим всегда это нравилось, но и понятия не имела, что Джемма разбирается в продажах.

К вечеру, когда пришлось наконец сворачиваться, обнаружилось, что мы заработали неплохую сумму. Я поразилась количеству денег в маленькой металлической коробке, которую мы отнесли на кухню.

Больше двух тысяч долларов.

Я пересчитала снова: две тысячи четыреста один.

Странная бронзовая статуэтка принесла больше всего. Выяснилось, что это коллекционная штука, и кто-то вручил мне за нее четыреста долларов. Когда я спрятала деньги в коробку, покупатель охотно сообщил, что истинная стоимость статуэтки в десять раз больше. Распродавая остальные вещи, я старалась не желать зла этому человеку.

Кресло ушло за триста долларов. Картины – от семидесяти пяти до ста пятидесяти за штуку. Старые детские велосипеды – за пятнадцать, двадцать и двадцать два соответственно. Наибольшим спросом пользовались мои туфли – каждую пару буквально рвали с руками за двадцать пять долларов. Пятнадцать пар обуви принесли триста семьдесят пять долларов – примерно столько же я обычно плачу за одну новую пару, но это не важно. Нет смысла оглядываться назад, надо идти вперед.

В третий раз пересчитав выручку, я дала девочкам по десять долларов. Они требовали больше, но я сказала, что в таком случае нам не хватит на молоко и еду. После этого десятка показалась им огромной суммой.

Когда я легла спать, все тело болело от таскания тяжестей, но в то же время я чувствовала себя до странности умиротворенно. Я сделала сегодня нечто хорошее. Нечто позитивное. На следующей неделе можно сходить в магазин и расплатиться с няней, и я справилась без помощи Натана. Я сделала это вместе с дочерьми.

У нас все будет хорошо.

Мы с девочками выкрутимся.

Повернувшись на бок, я поправила под щекой подушку. Теперь мне нужна работа. Клянусь непременно найти работу, а иначе придется распродать все, что еще осталось.

В понедельник утром, когда я отводила Тори в сад, перед моим домом появилась табличка с надписью «Продается». Я бы ее даже не заметила, если бы не позвонили соседи.

Я позвонила Арту и спросила, отчего поставили табличку, если дом уже продан.

– Пусть дом остается доступным, пока сделка не завершена, – терпеливо объяснил он. – Это вас подстрахует.

К вечеру я получила десятка полтора звонков: все спрашивали, вправду ли мы переезжаем. После третьего звонка я уже не брала трубку – пусть оставляют сообщения. Продать дом само по себе нелегко – не хватало еще объяснять это соседям.

Поставив ужин в микроволновку, я села за компьютер и проверила почту. Может быть, кто-нибудь хочет предложить мне работу. Я разослала резюме в пятнадцать мест. И позвонила вдогонку. Для меня непременно найдется место. Я неглупа. Трудолюбива. Для хорошей фирмы я могу стать сущим сокровищем.

Сегодня моя настойчивость наконец вознаградилась. Я получила письмо из агентства, куда ходила месяц назад. У них есть вакансия, которая, возможно, мне подойдет, но собеседование завтра и только завтра, в половине двенадцатого или в четверть первого, в конференц-зале кафе «Барнс и Нобль». Если меня это устраивает, нужно сегодня же послать подтверждение, чтобы работодатели успели перечитать мое резюме.

Дрожащими пальцами я торопливо написала ответ. Да, я приду. В половине двенадцатого.

Я старательно оделась – узкая черная юбка, красивая бледно-розовая блузка от Шанель, колготки телесного цвета, черные лакированные туфли без каблуков. Волосы собраны в низкий хвост. С розовым жемчугом на ушах и на шее я казалась себе достаточно умной, опытной и решительной, чтобы покорить работодателя.

Я взяла одну из кожаных черных папок Натана и положила туда экземпляр своего резюме, удостоверившись, что верхний лист чист и не смят. Пора идти.

Выходя из дома, я нервничала и чувствовала себя так, как будто в животе у меня порхали бабочки. Собеседование назначено на половину двенадцатого, я пришла за двадцать минут. Вместо кофе взяла травяной чай с мятой, чтобы успокоить нервы.

Через несколько минут открылась дверь и вошла молодая женщина. На ней модный серый костюм с жилеткой, просторные брюки, высоченные шпильки. На шее – нити янтарных бусин, в руках – ярко-зеленая сумка из крокодиловой кожи (кажется, искусственной).

Она быстро прошла мимо, деловитая и уверенная. Руки у меня легонько дрожали. Я на добрых десять лет старше, чем эта стройная загорелая светловолосая девушка. На десять лет старше и перенесла столько страданий, что нас разделяет целая жизнь.

Я никогда не думала, что мне придется искать работу, по крайней мере такую, которая поможет содержать семью. Я полагала, все мои занятия будут сугубо артистическими. Интересными. Я буду работать только из любопытства, а не из финансовой необходимости.

Дверь в конференц-зал осталась открытой; взглянув на часы, я увидела, что уже половина двенадцатого. Сделала глубокий вдох и пошла в зал, исполнившись решимости поскорее пережить испытание.

Я пришла в ужас, когда увидела за столом Марту Зинсер. Перед ней лежала записная книжка, ручка и мобильник.

Я уже была готова развернуться и уйти.

– Привет, – сказала Марта с улыбкой – скорее профессиональной, нежели искренней. Она была красиво одета – в строгий костюм со стоячим воротничком.

– Это ты ищешь сотрудника?!

– Да.

Я стояла на пороге, прижав к груди кожаную папку и чувствуя себя редкой дурой.

– Я не знала…

Марта указала на стул:

– Садись, пожалуйста.

– Марта…

– Тебе нужна работа или нет?

Проглотив гордость – ну или то, что от нее осталось, – я кивнула и присела на самый краешек.

– Я ищу нового администратора. Моя нынешняя сотрудница ушла в другое место, очень хорошее место, и я рада за нее, поэтому нам нужен толковый, организованный и надежный человек, который мог бы приступить к работе в конце месяца.

Я кивнула.

– В рабочие обязанности входит отвечать на звонки, назначать встречи, общаться с клиентами, распечатывать документы, ну и делать все, что требуется, чтобы работа не стояла… – Она сделала паузу и внимательно посмотрела на меня: – Справишься?

Я была унижена. Страшно унижена. Смогу ли я отвечать на звонки? Назначать встречи? Вынимать бумагу из принтера? Я собирала сотни тысяч долларов для школы, организовывала буквально все школьные мероприятия, возглавляла родительский комитет, представляла нашу школу в Объединенном фонде Беллвью…

Мои щеки горели.

– Да.

Марта не сводила с меня глаз.

– Будет много дел. Твои потенциальные коллеги – упорные и творческие люди.

Я выпрямилась.

– В колледже я изучала сферу общественных отношений, а до брака занималась организацией праздничных мероприятий и рекламой. Оба эти вида деятельности привлекают творческих личностей…

Она спокойно пожала плечами:

– Но после этого ты не работала десять лет.

– Возможно, мне не выписывали чеки, Марта, но в течение последних десяти лет я вкалывала каждый день.

Губы Марты вздрогнули.

– Тогда зачем тебе эта работа?

Я была не в силах подавить раздражение.

– Я уже и сама сомневаюсь… – Она подняла брови, и я добавила: – Я хочу работать и знаю, что от меня может быть польза. Мне всегда удавалось то, за что я бралась. Но наверное, я вряд ли смогу принять твое предложение…

Марта даже не поморщилась.

– Почему?

Не следовало этого говорить. Нужно прикусить язык. Нельзя же бухнуть ей, что она мне не нравится. Работать на Марту для меня все равно что выпить крысиной отравы.

– У нас мало общего, – тактично ответила я.

– Сомневаюсь, что наличие общих черт в данном случае принципиально. Я владею компанией. Я босс, ты мой сотрудник… – Марта встала и придвинула ко мне несколько ярких брошюр. – Вот чем занимается «Зинсер дизайн». Здесь есть образцы наших проектов. Посмотри. Почитай. Если заинтересуешься и решишь вторично прийти на собеседование, позвони в офис Сьюзен. В любом случае удачи, Тэйлор. Надеюсь, ты найдешь то, что ищешь.

Она от меня отмахнулась. Краска прилила к моему лицу, я с трудом поднялась и неловко сгребла брошюры и буклеты.

– Спасибо. – Голос оборвался.

– Тэйлор…

Я обернулась, но не смотрела ей в глаза.

– Ева слышала в школе, что у вас… трудности. – Марта запнулась. – Конечно, в этом мало утешения, но… прими мои соболезнования. Твоим детям наверняка сейчас нелегко.

Я ушла как можно быстрее. Нужно убираться отсюда. Бежать.

Это слишком страшно, слишком больно.

Марта Зинсер меня жалеет.

В пятницу утром я разбудила девочек и отправила в школу, а потом повезла Тори в сад. По пути я изо всех сил стискивала зубы, чтобы не издать ни звука.

Я была в растерянности.

В страшной растерянности.

Мои пальцы судорожно стискивали руль, левый каблук вонзился в пол. Понятия не имею, кто я теперь. Что это за женщина. Кого скрывают дорогая одежда и макияж.

Каждый день я одеваюсь, причесываюсь, мажу лицо кремами и лосьонами, но теперь понятно, что я не создаю ничего нового, а лишь приукрашиваю уже имеющееся. Как будто где-то в мире существует моя улучшенная копия и я полна решимости ее разыскать и сделать подлинной реальностью. Потому что, честное слово, нынешний вариант недостаточно хорош…

У меня вырвался слабый вздох. Я еще крепче сжала губы, и мои глаза наполнились горячими слезами. Нельзя плакать. Нельзя. Я сморгнула и сосредоточилась на дороге.

– Мама… – послышался голосок Тори с заднего сиденья.

Я шмыгнула носом.

– Да, детка?

– Тебе плохо?

Я сглотнула – так сильно, что заболело горло.

– Нет, крошка. Просто мама немного простыла.

Отправив Тори в сад, я решила пойти в клуб. Была пятница, можно заняться йогой или пилатесом. Это поможет. Может, печаль отступит. Но мне было слишком грустно, чтобы куда-то идти, переодеваться, видеть других. Я никого не хотела видеть. Даже себя.

Вместо этого я отправилась домой, сбросила сапоги, сняла платье и забралась в постель, в кружевном лифчике и трусиках стоимостью пятьсот долларов.

Я зарыдала.

И как я могла подумать, что лифчик и трусики за пятьсот долларов что-то изменят? Как могла подумать, что одежда, пусть даже дорогая, шикарная, способна изменить меня?

О Господи! Все эти потраченные деньги… купленные вещи… Зачем? Чтобы почувствовать себя лучше? Счастливее?

Прошло несколько часов – я продолжала лежать. Я даже немного вздремнула, но и после этого у меня не было сил встать.

Возможно, в фирме Марты Зинсер есть для меня подходящее место. Если бы мне позарез была нужна работа, второго собеседования не потребовалось бы. Я бы вообще больше не беспокоилась, а начала бы зарабатывать деньги сразу. Никаких дворовых распродаж. Никаких тревог по поводу Натана и его решений. Я по крайней мере могла бы содержать семью.

Но Марта… работать на нее… быть ее секретаршей…

Я закрыла глаза, рисуя себе независимый облик Марты, – возможно, это именно то, чего мне недостает. Она живет как хочет. И несомненно, ей нравится быть не похожей на остальных.

Я лежала в постели, смотрела в никуда, размышляла и чувствовала себя страшно несчастной.

Зазвонил телефон.

Я не хотела брать трубку. Не хотелось отвечать. Пусть оставят сообщение. Но после третьего звонка я преодолела собственное недовольство и потянулась к трубке.

– Алло.

– Тэйлор? – Это Люси, и голос у нее хрипел от слез. – Ты занята сейчас?

– Нет. Не занята. Что случилось?

– О Господи, Тэйлор… о Господи… Что я наделала? – От горя ее голос звучал пронзительно. – Я все погубила, я хочу умереть… больше так не могу…

– Где ты? – перебила я.

Она всхлипнула.

– Не знаю. Где-то на Четыреста пятом шоссе. Просто езжу кругами. Не знаю, что делать и куда идти, а остановиться боюсь. Иначе я не знаю что с собой сделаю…

Она икала и плакала, и я поняла, что в таком состоянии вести машину ей опасно. Глядя в окно, я увидела, что на улице пасмурно, но сухо. Дождя не было.

– Приезжай, Люси. Немедленно.

– Не могу, – вздохнула она. – Не могу. Я все время плачу. Не хочу, чтобы меня сейчас кто-нибудь видел…

– Дома никого нет, только я.

– Вряд ли тебе будет приятно. У меня нет сил, Тэйлор, просто нет сил…

– Ничего страшного, у меня тоже…

– Так не бывает. Ты же Тэйлор. Тэйлор Янг.

Я накрыла рукой глаза.

– Люси… – Голос у меня оборвался. – Люси… я никому не говорила, но у нас проблемы.

– Что?.. – удивленно переспросила она и шмыгнула носом.

– Да-да. Поэтому не волнуйся, у меня тоже скверный день. Ну так давай проведем его вместе.

В трубке повисло молчание. Потом Люси вздохнула:

– Не знаю, Тэйлор… не знаю.

Я села и свесила ноги с постели.

– Где ты?

– Э… где-то между Вудинвиллем и Милл-Крик.

– Разворачивайся и езжай ко мне. Увидимся через полчаса.