Текст книги "Досье Дракулы"

Автор книги: Джеймс Риз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 25 страниц)

Дневник Брэма Стокера

9 ноября 1888 года

Успех! Торнли и Кейн только что покинули гостиницу и направились на Мальборо-стрит с залогом на руках. Его предстоит передать двум особам, которых еще предстоит выбрать, тем, кого не знает Эбберлайн и которые согласятся внести деньги от своего имени. Сумма залога определена в триста фунтов. Что может означать столь внушительная сумма? Лишь одно: Эбберлайн предпочитает держать Т. под рукой. А это хорошо, ибо впоследствии, когда придет время, он по-прежнему, как мы и рассчитываем, будет подозревать и преследовать именно Т.

Разумеется, Тамблти знает, что мы сделали: ведь новость о его собственном аресте появилась в сегодняшних газетах, а он поклялся следить за нами… лучше не знать откуда. Может статься – из самого ада. Боюсь, однако, вид своего имени в газетах его не воодушевит. И что он намерен делать? Молю бога, чтобы он, уложив уже добытые сердца, отправился за нами в Эдинбург. Молю, молю, молю, чтобы все ограничилось только этим.

Между тем мистер Пенфолд создает больше вопросов, чем дает ответов, тем более что ему пришлось провести два нелегких дня, вернувшись в заточение. Но похоже, роль удалась ему хорошо. Он будет оставаться под залогом в течение семи дней, за которые Эбберлайн и его люди постараются найти повод для предъявления обвинения. Семь дней начиная с сегодняшнего. Как изменится ситуация за семь долгих дней?

Дневник Брэма Стокера [246]246
  Дата отсутствует, но эта запись, по-видимому, была сделана в субботу, 10 ноября 1888 года, в часы, последовавшие за обнаружением убитой Мэри Келли.


[Закрыть]

Неужели наше высокомерие беспредельно? При одном воспоминании о том, что мы относились прежде ко всему этому как к игре, меня мутит, и мистер Пенфолд с его манией самоубийства кажется мне самым здравомыслящим из всех нас.

Когда я услышал разносившийся по улице крик мальчишки-газетчика, у меня едва не подогнулись колени. Расслышав всего одно слово – «Уайтчепел», я шлепнулся на первую попавшуюся скамейку. Поскольку мне было ближе до «Лицеума», чем до дома, я направился именно туда, но по дороге зашел на почту, чтобы дать телеграмму Сперанце в Сент-Леонардс и остальным в «Карфакс армз». В «Лицеуме» я без лишних слов прошел в свой служебный кабинет и послал за Харкером, которого отрядил в Миллерз-Корт с указанием пробраться как можно ближе к месту происшествия и вернуться со всеми возможными подробностями, которых недостает в газетах. Затем я запер дверь, свернулся калачиком на кушетке и рыдал, как дитя, дожидаясь, пока Харкер вернется с новостями.

Новости он принес такие, что сначала и изложить толком не мог. Вместо этого мы распили бутылку из запасов Генри: Харкер хотел поскорей забыть только что увиденное, а я то, что мы сделали. Точнее, хотели сделать, но не сумели.

–  Зачем? – недоумевал Харкер.

Зачем я послал его на эту скотобойню? Мне, конечно, это и в голову бы не пришло, если б я знал, что устроил Тамблти в Миллерз-Корт.

Я извинился, заключил Харкера в объятия, а потом доверился ему настолько, насколько смог, хотя воздержался от каких-либо упоминаний о сверхъестественном. Я дал ему понять, что мы противостоим обычному убийце. И хотя Сперанца станет укорять меня за то, что я обратил в нашу веру уже пятое по счету Чадо Света, мы теперь заручились поддержкой Харкера, а это может оказаться нам полезным хотя бы потому, что он хорошо знает Эдинбург.

Затем Харкер, успокоившись, сообщил подробности. Весь Уайтчепел буквально обезумел.

Ох, ну почему бы нам не оставить Пенфолда еще на денек в тюрьме? Тогда наш ложный Тамблти был бы избавлен от всех подозрений, а мы отделались бы от Эбберлайна раз и навсегда. Но нет, изверг не позволил бы этому случиться. И правильно говорит Сперанца:

– Мы были так же самонадеянны, как и он, но нынче все слова сказаны, все приготовления закончены. Дьявол должен умереть.

И он умрет. Я позабочусь об этом, даже если это будет стоить жизни мне самому.

Из архива столичной полиции [247]247
  Как и предыдущие донесения, этот отчет был скопирован в явной спешке и не рукой Стокера, а затем вклеен в «Досье».


[Закрыть]

Предварительный отчет доктора Бонда

Результаты посмертного осмотра тела женщины, которая была найдена убитой и расчлененной по адресу: Дорсет-стрит, Миллерз-Корт, сегодня, 10.11.88, следующие.

Положение тела при обнаружении

Покойная лежит плашмя на кровати, обнаженная, ближе к левому краю постели, левой стороной лица вниз. Девая рука, плотно прижатая к телу, согнута в локте под прямым углом, предплечье и кисть лежат на животе. Правая рука лежит на матраце, чуть отведена от тела, согнута в локте, ладонью вверх, со сжатыми пальцами. Ноги широко раздвинуты: левое бедро образует прямой угол с туловищем, правое – тупой угол с лобком.

Все поверхностные ткани с живота и бедер срезаны, содержимое брюшной полости извлечено. Груди отрезаны. На руках многочисленные рваные раны. Лицо изрезано до неузнаваемости, ткани шеи рассечены до шейных позвонков.

Внутренние органы обнаружены в разных местах: матка и почки вместе с одной грудью – под головой, вторая грудь – у правой ноги, печень – между ног, кишки справа, а селезенка слева от тела.

Пласты кожи, срезанные с брюшной полости и бедер, лежат рядом на столе.

Постельные принадлежности пропитаны кровью, на полу лужа крови примерно в два квадратных фута. Стена справа от кровати на уровне шеи сильно забрызгана кровью.

Посмертное исследование

По всему лицу глубокие раны, нос, щеки, брови и уши частично удалены. Губы исполосованы множественными косыми надрезами сверху вниз, до подбородка. Кроме того, имеется множество иных ран, нанесенных хаотично.

Горло разрезано до позвоночника, повреждены пятый и шестой позвонки. Разрез спереди демонстрирует отчетливый экхимоз. [248]248
  Экхимоз – обширное кровоизлияние в ткани, вызванное разрывом кровеносных сосудов.


[Закрыть]

Дыхательное горло полностью перерезано в нижней части гортани с рассечением перстневидного хряща.

Обе груди удалены посредством кругового разреза вместе с мышцами, ведущими вниз к ребрам. Межреберные мышцы между четвертым, пятым и шестым ребрами разрезаны так, что видно содержимое полости грудной клетки.

Кожа и ткани брюшной полости, начиная от реберной дуги до лобка, срезаны тремя большими пластами. С передней части правого бедра плоть удалена до кости, отрезаны наружные половые органы и часть правой ягодицы. С левого бедра до колена содрана кожа, срезаны фасции и мышечная ткань. На левой икре длинный разрез, кожа и поверхностные ткани рассечены до самых мышц. Разрез начинается под коленным сгибом, заканчивается в пяти дюймах выше лодыжки.

На обоих предплечьях и запястьях многочисленные рваные раны. После вскрытия грудной клетки в верхушке правого легкого обнаружены небольшие твердые рубцы. Нижняя часть легкого отсутствует.

Левое легкое осталось неповрежденным. Верхушка легкого клейкая, сбоку несколько спаек.

В абдоминальной полости сохранились остатки частично переваренной пищи – рыбы и картофеля. Аналогичные частицы пищи обнаружены и в остатках желудка, примыкающих к кишечнику.

Околосердечная сумка вскрыта снизу. Сердце отсутствует. [249]249
  Пометка на полях: «Ее звали Мэри Келли».


[Закрыть]

Дополнение к «Досье» [250]250
  Написано рукой Брэма Стокера.


[Закрыть]

13 декабря 1888 года

Прошел месяц с тех пор, как я последний раз брался за свои записи. И вот я возвращаюсь к ним, чтобы поведать обо всемпроизошедшем за это время.

На следующий день после обнаружения изуродованного трупа Мэри Келли министерство внутренних дел объявило о полном снятии обвинений с ранее подозреваемых. Подавленное состояние нашего бедного Кейна усугубилось настолько, что он исполнился желания отправиться к Эбберлайну и всеему выложить. Пришлось его удерживать едва ли не силой, а потом давать снотворное. Сейчас даже кажется, будто это Кейн, а не я «объелся белены». [251]251
  «Макбет». Акт 1, сцена 3.(Здесь и далее перевод Б. Пастернака.)


[Закрыть]

По правде говоря, состояние Кейна внушало опасение: сможет ли он отправиться с нами в Эдинбург на следующий день, в воскресенье, 11 ноября, как было задумано? Торнли, надо сказать, советовал иное, однако два фактора оказались против профессионального мнения моего брата и перевесили. Во-первых, Кейн решительно отказался остаться в Лондоне, а во-вторых, если бы мы все-таки настояли на этом, за ним некому было бы присматривать, а если потребуется, удержать от признания. В конце концов Кейн отправился с нами из «Карфакс армз» на Кингз-Кросс, где все мы сели на поезд и покатили на север, в направлении столицы Шотландии.

Нас было десять человек. К нам, Чадам Света, относились, разумеется, я сам, Холл Кейн, леди Уайльд, Торнли, Джозеф Харкер и мистер Пенфолд с тремя псевдонимами – Годалминг, Тамблти и Таунсенд. Он выехал в Эдинбург еще прошлым вечером вместе с Торнли, соблюдая величайшую осторожность, чтобы никто из Ярда не смог их выследить. Остальную часть нашей компании составляли Генри Ирвинг и Эллен Терри, взявшие с собой двух помощников – актеров для читки ролей Банко и Макдуфа. Все второстепенные роли были отданы нам – любителям. Генри определил целью поездки преимущественно изучение обстановки, а не актерское исполнение как таковое. Поскольку эти актеры не сыграли никакой роли в последующих событиях, я позволю себе не называть в этой обобщающей записи их имена. Не волен я назвать по именам и тех, кто выехал раньше нас – по предложению, нет, по настояниюСперанцы – для того, чтобы вместе с мистером Пеком проследить за приготовлениями в замке, подготовкой «храма» и всего необходимого для проведения намеченного псевдообряда и осуществления кровавого замысла. [252]252
  Я думаю, но это только предположение, не более, что здесь Стокер имеет в виду Констанцию Уайльд и Уильяма Батлера Йейтса, ибо они были, во-первых, информированы, во-вторых, вовлечены в происходящее, в-третьих, обязаны леди Уайльд. Безусловно, с моей стороны такое допущение – историческая вольность, ибо никаких свидетельств пребывания вышеупомянутых лиц в Эдинбурге в то время не имеется. Однако отсутствуют и свидетельства обратного.


[Закрыть]

Подлинная ирония заключалась в том, что мы, Чада Света, в наибольшей степени проявляли себя как артисты, пока имели дело с Генри Ирвингом и Эллен Терри, но при этом хорошо маскировались, следуя цитате из Барда: «…чтоб обмануть людей, будь сам как все». [253]253
  «Макбет». Акт 1, сцена 5.


[Закрыть]Итак, в поезде мы все оживленно беседовали, кроме Кейна, который еще не отошел от действия снотворного и по прибытии тут же отправился бы в гостиницу под предлогом недомогания, если бы мы ему позволили. Но он нуждался в присмотре.

Сперанца была как никогда сдержанна. Она даже не боролась за первенство во время ланча, легко уступив его Генри, который произнес тост из «Макбета» «за процветание всего стола», после чего завел речь о том, как воплотить на сцене образ призрака Банко, и тому подобных делах. Торнли и Годалминг больше отмалчивались: у обоих была на то причина – недостаточное знание предмета разговора, они были, как сказал бы Генри, всего лишь дилетантами. Я же, как всегда, был озабочен: и предстоящей читкой, и задуманным Генри изучением обстановки, и всем тем, что являлось истинной причиной нашего пребывания в Эдинбурге. Пару раз я ускользал из-за стола, чтобы лично услышать от мистера Пека заверения, что в выбранном им уголке замка все приведено в состояние готовности.

По настоянию Генри, желавшего, чтобы все наши дела в Эдинбурге были завершены в течение дня, мы сразу же после ланча провели короткую пресс-конференцию. Она была устроена, чтобы ублажить Генри, но заодно и обеспечивала нам алиби. Газеты должны были подтвердить, что все мы находились за пределами Лондона и не могли иметь никакого отношения к исчезновению освобожденного под залог ложного Тамблти. Завершив общение с газетчиками, мы отправились в отель немного отдохнуть, и там Чада Света, за исключением Харкера, собрались в номере Кейна, чтобы обсудить последние детали. Было уже далеко за полдень, когда я представил нашей группе мистера Пека, который и повел нас вверх по склону Королевской Мили к Эдинбургскому замку.

Бледный от волнения Харкер то и дело останавливался, чтобы сделать очередную зарисовку, следуя указаниям Генри: замысел нашего Губернатора заключался в том, чтобы воссоздать на сцене «Лицеума» атмосферу замка и впечатлить этим публику, когда через несколько недель, в конце года, состоится наконец премьера «Макбета». [254]254
  «Лицеум» действительно сыграл премьеру «шотландской пьесы» 29 декабря 1888 года. Впоследствии она выдержала рекордное для этой трагедии число представлений – 151.


[Закрыть]Беспрестанно указывая Харкеру на зубчатые стены, бойницы, всевозможные оттенки бежевого цвета камня и прочие крепостные атрибуты, Генри по ходу дела давал, мне на заметку, отрывочные пояснения:

– Макбет должен был увидеть Бирнамский лес утром сквозь такую амбразуру, как эта… Мы должны быть уверены, что друммондов свет не будет отражаться от платья Эллен с крылышками жуков так, чтобы ее серебряный кинжал казался бронзовым… Больше багряного цвета, чем голубого в свете заката…

Ит. д., и я все это записывал, в то же время прислушиваясь к зову. Когда же он наконец прозвучал – «Сто-кер, Сто-кер», – мой неожиданный вздох заставил Генри повернуться ко мне и спросить, все ли со мной в порядке. Увы, это было не так. Тамблти явился. Тамблти находился в замке. И несомненно, он имел при себе сердце мисс Мэри Келли.

– Да, да, Генри, – сказал я, – со мной все в порядке. Просто мы здесь слишком близко к замку, ты не находишь?

И я обратил свои сетования в славословия, чтобы успокоить Генри и положить конец его вопросам.

– Разве ты не чувствуешьэтого, Генри? Кажется, здесь сам воздух полон дыхания Барда: вот бы запечатать его в бутылку и доставить в театр! О Генри, как же ты был прав, решив, что нам необходимо здесь побывать! Какая прозорливость!

Он самодовольно улыбнулся и некоторое благословенное время молчал, в то время как я снова внимал зову.

«Сто-кер. Сто-кер».

Светя факелом, Пек провел нас в подготовленный им зал. Точнее, в один из залов замка. И там, где витали духи целого сонма шотландцев, мы собрались в круг и прочли историю узурпировавших власть, обезумевших короля и королевы. Однако, поскольку ни Генри, ни Эллен не соизволили на сей раз исполнить свои роли, во всяком случае полностью, мы сосредоточились преимущественно на групповых сценах, в которых на удивление хорошо проявил себя мистер Пенфолд. Меня позабавило, как Торнли читал роль Ленокса, хотя забавляться мне пришлось недолго. Даже сквозь наше чтение пробивался настойчивый зов – «Сто-кер, Сто-кер», – и порой, где-то на грани восприятия, возникал запах и общее ощущение его присутствия. Я знал, что он близко и продолжает приближаться.

Было уже далеко за полночь, когда наш круг распался, однако, заклиная владельца ресторана именами Ирвинга, Терри и Кейна, я убедил его не закрывать заведение до утра, так что именно там, под сенью замка, мы отужинали.

Сейчас его зов звучал с такой настойчивостью, что я поспешил как можно скорее закончить ужин, хотя вдоволь хлебнувший эля Генри явно полагал, что сейчас лучшее время для монологов. В конечном счете все мы отправились в нашу гостиницу, где, пройдя полпути от замка вниз по Миле, пожелали друг другу доброй ночи и разошлись по номерам спать. Так, во всяком случае, это должно было выглядеть со стороны.

Через полчаса мы, Чада Света, вновь собрались в комнате Кейна, откуда выскользнули в эдинбургскую ночь и при свете луны двинулись следом за Пеком назад к замку. «Чуть мелькнете, скройтесь с глаз!» [255]255
  «Макбет». Акт 4, сцена 1.


[Закрыть]Таков был наш план. Таковы были наши надежды.

«Сто-кер. Сто-кер».

Казалось, он мог выскользнуть из каждого проулка, из каждой щели по пути нашего восхождения. Или же я ощущал присутствие не обретших упокоения мертвецов? Ибо Эдинбург – это город гробниц, и в Средние века его дома вырастали до четырнадцати этажей, поэтому люди, жившие на уровне улицы, никогда не видели света. Шли века, и то ли дома проседали, то ли уровень мостовых поднимался, но нижние этажи оказывались подземными склепами. Настоящими гробницами, ибо внизу лежали кости неупокоенных мертвецов. Некогда, испугавшись распространения чумы, отцы города повелели изолировать целый квартал Мэри Кингз Клоуз, наглухо перекрыв все выходы, и тем самым обрекли на гибель его жителей. Где-то здесь уже в этом столетии охотники за телами Берк и Хэар развернули в заброшенных подвалах подземного города свой мрачный промысел, убивая ради денег, которые выплачивал медицинский колледж за свежие трупы. Ох, право же, когда ступаешь по улицам Эдинбурга, всегда есть опасение потревожить его мертвецов.

Город не просто так носил прозвище Старый Дымокур, в нем ощущается много запахов, не всегда приятных, однако мы в ночь нашего тайного восхождения чувствовали преимущественно запахи морской соли и серы, приносимые ветром со стороны залива Ферт-оф-Форт. Для меня было облегчением обонять эти запахи, просто обонятьих: я был рад, что не испытываю расстройства ощущений в эту ночь.

Мы продолжали подниматься к замку, уже тысячу лет как угнездившемуся высоко на скалах. Нашей целью были казематы, а точнее, тайные комнаты, устроенные глубоко под Батареей Полумесяца, в руинах бывшей десятиэтажной башни Давида, разрушенной в шестнадцатом веке, когда Керкалди не смог удержать твердыню именем королевы Марии, которая вынашивала за этими стенами будущего Якова VI Шотландского. Унаследовав трон Елизаветы, он стал английским королем Яковом I. Впоследствии при восстановлении замка в нем были устроены тайные помещения, в которых король мог бы укрыться в случае новой осады. Пол перед его дверью представлял собой ложный настил, ловушку: стоило убрать подпиравшие его снизу жерди, и он провалился бы под весом любого врага, попытавшегося подобраться к королю. Неприятели очутились бы в логове свирепого льва, и ждать своего конца им пришлось бы недолго. Пек уверял, что все это сущая правда. Именно в это львиное логово мы и спустились по лестнице.

«Сто-кер. Сто-кер».

Он приближался. Он скоро покажется. Кивком я сообщил это остальным, вслух же сказал, что нам лучше поспешить.

Пек и, к счастью, не задававший вопросов Харкер сделали свое дело как следует: закругленные стены камеры были украшены восстановленными холстами, предоставленными Констанцией, точно такими же, какие я видел в храме Исиды-Урании, а на возвышении три сиденья или трона стояли перед столом-алтарем с установленными на нем ритуальными предметами. Главным из них были золотые весы, каждая чаша которых была выполнена в виде двух сложенных ладоней. Те самые весы, которые я столько раз видел на сцене «Лицеума» в эпизоде с Шейлоком, настаивающим на получении своего фунта плоти ненавистного Антонио.

Вскоре все было готово. Нам оставалось лишь надеть балахоны и капюшоны и исполнить назначенные роли.

Последние события до крайности утомили леди Уайльд, а спуск по лестнице в каземат чуть не доконал ее, но именно ей предстояло облачиться императрицей и занять место в центре возвышения. Слева от нее сел Кейн, изображавший Канцлера, а справа Торнли, проделавший за день своей актерской карьеры путь от Ленокса до Премонстратора. Остальные, то есть Пек, Пенфолд, Харкер, два безымянных актера и я, дополнили церемониальный порядок. До полного состава ордена не хватало одного человека, но представлялось сомнительным, что Тамблти или его демон обратят на это внимание.

Пек в облачении Гегемона стоял к востоку от алтаря. Пенфолд, изображая Керикса, находился с юго-западной стороны. Он был так непоколебим или ошеломлен, что свет его красной лампы совершенно не дрожал.

Харкер, наш дорогой Харкер, стоял на севере, исполняя роль столиста, один из безымянных актеров на юге изображал Дадуш, второй с оком Гора на капюшоне стоял на юго-западе рядом с Кериксом.

Я находился в самом центре в белом балахоне и капюшоне Иерофанта.

Теперь нам не оставалось ничего другого, кроме как ждать, что мы и делали в полном молчании, застыв в напряженном ожидании, словно вот-вот должен был ударить некий ужасный, могучий колокол. Все взоры были обращены ко мне, а я, в свою очередь, не отрывал глаз от лестницы и прислушивался.

«Сто-кер. Сто-кер».

В лестничном проеме появился свет факела.

Он спускался вниз медленно, спиной вперед. Его босые ноги, грязные, в ссадинах и струпьях, виднелись из-под плаща цвета ночи. По мере того как он спускался со ступеньки на ступеньку, становилось все виднее, как искривлено его тело, пальцы рук – в левой он держал мешок с сердцем – походили на когти. Но, добравшись до середины лестницы, он вдруг спрыгнул на пол, приземлившись на корточки, и по-кошачьи метнулся к холсту, изображавшему Осириса.

Его низко надвинутый капюшон скрывал лицо, но, когда я шагнул по направлению к алтарю и призвал его подойти ближе, он приблизился. Он двигался медленно, очень медленно, наверно, для того, чтобы дать своему запаху овладеть нами. Это был приторный аромат фиалок, смешанный с запахом взрыхленной земли и искромсанной, кровавой плоти. И хотя я раньше говорил всем присутствующим, на кого он похож и как может меняться его обличье в зависимости от того, какая из двух сущностей преобладает в данный момент внутри него, и о двух его голосах, все равно все сдавленно охнули, когда Тамблти отбросил назад свой капюшон и произнес (хотя мне показалось, что слов я не слышал): «Взвесь его!», вытащив из своего мешка недавно добытое сердце Мэри Келли. Несчастной Мэри Келли.

В свете лампы ее сердце казалось горящим, и его запах, когда он, словно торговец фруктами, подающий яблоко, поднял сердце и протянул его мне, настиг меня, сковав мой язык словно железом.

–  Взвесь его! – безгласно произнес он, в то время как другим голосом, слышимым всеми, проговорил: – Ритуал. Нужен ритуал.

Теперь Тамблти держал сердце в дрожащих руках, и, казалось, оно вот-вот упадет на одну из чаш весов, в одну из сложенных горстью ладоней.

Но что потом? Что мне использовать как противовес сердцу Мэри Келли? И может ли Сет видеть это, каким-то образом переместив себя, свою сущность, свое метафорическое «я» к этим весам Анубиса? Может ли он сделать так, чтобы на них упало перо Маат? И не может ли Тамблти извлечь из своего кровавого мешка еще сколько-то никчемных, собранных им сердец?

Я не знал. Я знал лишь, что должен действовать, а потому приказал:

– На колени! На колени!

Он повиновался, держа сердце, а мешок, слава богу пустой, упал на пол. Я видел, как его длинные, с грязной каймой ногти впились в мертвую красную плоть сердца. Сейчас он был на расстоянии протянутой руки от стола-алтаря, на котором находились весы и нечто еще, необходимое для нашего представления.

Что делать? Что делать?Я думал, он даст нам провести ритуал, но нет – Тамблти жаждал взвешивания сейчас, сию же минуту! Что делать?Я не знал. Глядел сквозь отверстия в своем капюшоне на Тамблти, и лишь он один стоял сейчас передо мной на коленях. По обмякшей коже его лица я знал, что Сет выжидает.

Сперанца заговорила, как по наитию, читая тот бессмысленный ритуальный текст, который мы записали, и Тамблти, которым вновь овладел Сет, отпрянул при звуках ее голоса. Он зарычал, словно пес, его лицо неожиданно напряглось так, что багровый шрам на щеке разошелся. Густая, как патока, черная кровь потекла по его усам на губы, с которых он слизывал ее раздувшимся языком.

Два сияющих скорпиона сползли по его голой икре на потрескавшуюся, заскорузлую, ороговевшую пятку. Еще два пробежали по его предплечью к сердцу, которое он держал в руке. И тут раздался голос Сета, повелительно вопросивший:

– Кто возглашает сие? Ты ли это, Уатчет, Владычица Пламени, пребывающего во зраке Ра?

На это мог быть лишь один верный ответ.

– Это она, – возгласил я. – Воззри на Владычицу Пламени.

Лицо Тамблти расслабилось. Сет снова отступил.

– Взвесь его! – Он снова протянул сердце. – Взвесь его!

И тут я вдруг осознал, что сердце Мэри Келли в моих руках. Как только леди Уайльд поняла, что время пришло, она принялась нараспев читать текст из книги, которую передала ей актриса.

Различим был и дрожащий голос Кейна, так же как и голос Торнли. Все остальные намеренно гундосили вразнобой. Мы надеялись, что этот ужасающий диссонанс поможет сбить изверга с толку, и это, кажется, сработало. Во всяком случае, когда я отвернулся от еще качающихся весов, на которые положил сердце, и взял лежавший рядом с ними кукри, Тамблти все еще стоял на коленях, словно молился. Он не шелохнулся, когда я обошел его сзади и, наклонившись, шепнул: «Кровь смывают кровью», после чего поднял руку и вонзил нож в его горло с левой стороны, а потом изо всех сил потянул его вправо. О, как она хлынула, как брызнула на белые одеяния находившихся на возвышении!

Кейн отпрянул.

Сперанца поднялась и бросилась к актрисе, у которой не выдержали нервы и подогнулись колени. Торнли, однако, сохранил хладнокровие. Пенфолд с Харкером тоже не потеряли самообладания, когда я вырвал кукри и, снова обойдя Тамблти, вонзил нож в его сердце. О… то была работа мясника! «Самому б забыться, чтоб происшедшего не вспоминать!» [256]256
  «Макбет». Акт 2, сцена 2. Оттуда же последние слова Стокера, обращенные к Тамблти: «Кровь смывают кровью». Акт 3, сцена 4.


[Закрыть]

И сейчас, по прошествии не одной недели, когда я пишу эти строки, рука моя дрожит. Даже теперь я продолжаю ощущать, как сталь проникает в тело, слышу ужасающий, мерзкий звук разрываемой плоти, вижу нанесенную мной смертельную кровавую рану. Да, до того случая мне многократно приходилось наносить на сцене удары ножом с убирающимся в рукоять клинком. Да, я упорно внушал себе, убеждал себя в том, что нынче, с моим кукри, сделал то же самое, но нет, это было совсем не так.

Сила удара не отдалась назад в мою руку, как это бывало на сцене, но, напротив, вся ушла вперед, в сердце Тамблти, и я ощутил, как разорвалась плоть, пронзенное сталью сердце медленно перестало биться и через мою руку, через собственное сердце в мой мозг перетекло осознание состоявшейся, вызванной мною смерти. Я преуспел.

Моя одежда была красной и мокрой, так же как и мои ладони, скользившие по рукояти кукри, который я в конце концов выпустил из рук. Темная кровь стекала по клинку, глубоко вошедшему в тело Тамблти. Его руки, сжатые в кулаки, вцепились в рукоять. Он содрогнулся и замер.

Я стоял, в то время как изверг клонился вперед к алтарю. И наконец, упав, навалился на него всей тяжестью, вдавливая кукри еще глубже. Тамблти был мертв, безоговорочно мертв. Но что теперь с его демоном, с Сетом, лишившимся таким образом пристанища?

Последовала тишина, столь же глубокая, сколь недолгая.

И тут одно из полотен с треском разорвалось, распалосьна части – на нем была изображена ложная дверь, которая теперь распахнулась по одному из швов. Но Сет не мог уйти так легко, и все остальные полотна постигла та же участь.

Казалось, будто перед ними внезапно появились какие-то невидимки, суматошно, беспорядочно размахивающие ножами, а рев был такой, словно призрачный лев вновь объявился в своем логове. Вскоре все холсты были изрезана на цветные ленты, и когда я перевернул Тамблти на спину – «Сюда, проклятый пес!» [257]257
  Акт 5, сцена 8.


[Закрыть]– чтобы увидеть его лицо, то было еголицо, хотя из его широко открытого рта появились, рассеивая полумрак, светящиеся скорпионы… но тут огонь наших ламп померк, и на пол упали странные, тяжелые тени, похожие на тысячу, нет, миллион змей. И со смерчем, закрутившимся по каменному склепу, распространяя запах фиалок, сошел в преисподнюю неискупленный Сет, а у моих ног остался лежать справедливо умерщвленный Фрэнсис Тамблти.

Итак, с этим было покончено: «Лей кровь, играй людьми…» [258]258
  Акт 4, сцена 1.


[Закрыть]Оставался лишь один вопрос: как дать знать миру, что Джека Потрошителя больше нет?

Впрочем, и еще один: что делать с трупом?

Но это была проблема, с которой мы рассчитывали, даже надеялись столкнуться, и поэтому Торнли прихватил с собой два больших шприца, наполненных бог весть чем, каким-то раствором, который, насколько я знаю, должен был ускорить разложение останков Тамблти. Даже если они и будут найдены, завернутые в мешковину, глубоко в львином логове, среди развалин башни Давида под Батареей Полумесяца Эдинбургского замка, они предстанут перед нашедшими их всего лишь неопознанными костями. Если и есть место, способное сокрыть не только телесные останки, но и душу, столь порочную, как у Тамблти, то, конечно же, оно здесь, в этом городе. Во всяком случае, молюсь, чтобы это было так.

Потом мы все поднялись наверх. Пек взобрался последним и втянул за собой лестницу. С помощью Харкера он собрал весь наш реквизит и поставил на место дверь, ведущую в логово, а я замыл все водой из бурдюка, предусмотрительно прихваченного Пеком. Свои балахоны и капюшоны мы отдали Пеку, которому предстояло обратить их в пепел этой же ночью вместе с разорванными холстами. Кейн замыкал процессию, стирая пучком камышей следы наших ног.

Затем Пек, светя факелом, вывел нас наружу – молчаливых, согбенных и все еще дрожавших после того, что было увидено и сделано. Ну и от холода, конечно, поскольку мы уходили из замка по длинному низкому подземному ходу, который вел все дальше вглубь, пока наконец не вывел нас на улицу значительно ниже Батареи Полумесяца. Одинокий фонарщик занимался своим делом. Брезжил рассвет. Мы вышли к свету.

В Лондон мы прибыли поездом в понедельник к полудню. Никто из Чад Света не сомкнул глаз в поезде, ибо все мы, несомненно, боялись того, что могло бы присниться. На вокзале в Эдинбурге продавались газеты, из которых мои спутники узнали об убийстве Мэри Келли. Я от газет отказался, сидел себе да смотрел в окно, скорбя по убитой женщине, чье сердце держал в руках менее восьми часов назад.