Текст книги "Досье Дракулы"

Автор книги: Джеймс Риз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 25 страниц)

Дневник Брэма Стокера

Среда, 18 июля, солнце всходит

Только решимость и привычка заставляют меня взяться за перо. Да что там говорить, только они заставляют меня жить. Я столь жалок, столь малодушен, так устал от мира и всего в нем, включая саму жизнь, что ничуть не обеспокоился бы, услышав в этот миг шелест крыльев ангела смерти.

Решено.Сегодня, с утра пораньше, – в Британский музей. Попрошу у Баджа помощи во имя незабвенного сэра Уильяма Уайльда. Никто не знает больше Баджа о таких материях, как Сет, весы Анубиса, Пожиратель Сердец и т. д.

( На заметку.Не забыть изобразить поубедительнее, будто интерес ко всей этой дьявольщине у меня чисто научный.)

Сперанца читает литературу на тему одержимости, но в последнее время полезного нашла немного. Однако ее салон на Парк-стрит, где нынче салонные беседы отошли на второй план, является гаванью, в которой мы переживаем этот самый странный из штормов. Только являемся ли мы достойными кораблями в этом море чудес?

Метафора. Есть ли у меня другое оружие, кроме слов? Я одновременно и сомневаюсь, и боюсь, и страдаю от мыслей, в которых не дерзаю сознаться даже себе самому. Молю тебя, Боже, поддержи меня, хотя бы ради спасения тех, кто мне дорог!

Решено. Надо ехать на Юстонский вокзал, встречать поезд, вышедший в 1.46. Кейн приезжает неохотно, но все же приезжает сегодня!Мне удалось застращать и упросить его, и в 10.14 утра я буду ждать состава из Ливерпуля.

Он заранее телеграфировал, что остановится в собственной квартире в Альберт-Мэншнз, дом № 114 по Виктория-стрит, рядом с Вестминстерским аббатством. Не могу ли я ее подготовить, спрашивает наш писатель, поскольку сам он ее давно забросил.

Моя ответная телеграмма гласила: «Стокер позаботится об этом», но сарказм до Кейна, скорее всего, не дошел.

Чувство юмора никогда не относилось к главным достоинствам Кейна, и в этом отношении благосостояние его только испортило. Ну а посмотреть его квартиру, конечно, можно, но только после того, как побываю у Баджа. Можно будет, наверно, и пожить там вместе с Кейном, если она подойдет. А она, конечно, подойдет. А то ведь дом № 17 в последнее время превратился во что-то вроде кладбища, а я при нем состою в роли тайного могильщика. Этот человек является в наш дом как призрак.

Будь он проклят,хоть это и лишнее.

Решено.На Парк-стрит сегодня поеду с Кейном. Мы втроем станем наконец едины. Как говорит Сперанца, Чада Света, неделимые пред ликом Тьмы. Мы должны выработать план. Или, возможно, нас всех троих спеленают в тугие смирительные рубашки и мы займем место Пенфолда.

Решено.К Баджу «по делу», потом в Альберт-Мэншнз, потом на Юстонский вокзал, и все время сохранять твердость.

Дневник Брэма Стокера

Пятница, 20 июля, поздно

Боже, сколько еще лежбищ мог завести себе изверг?

Но нет! Стоп! Раз уж решениепринято и есть определенная система, буду излагать все – и события, и возникающее в связи с ними вопросы – в соответствующей последовательности. Итак.

В прошлую среду, к открытию, я уже был в Британском музее. Баджа найти не удалось: он на раскопках где-то далеко, но у его помошников из отдела древностей я получил книги по древнеегипетской ми фологии, касающиеся Осириса, Исиды и, конечно же, Сета. С Баджем увижусь в другой раз. [171]171
  Создается впечатление, что Чада Света вовлекли Уоллиса Баджа в дело Тамблти. Возможно, именно в связи с этим его имя скоро перестает упоминаться в «Досье».


[Закрыть]

Дышиглубже! Я дышу, стараясь унять биение сердца и дрожь в руках. Я пишу ночью. Ночью в Ночи.

И раз уж последние дни приучили меня к бессоннице, то эти все поминания, записи о среде 18 июля 1888 года, тоже будут сделаны на бело сегодня ночью.

Сейчас очередь Кейна нести караул, что он и делает, находясь в гостиной рядом со столовой, в которой я пишу. Нас окружает тиши на, тишина, которая, без сомнения, будет нарушена зовом « Сто-кер Сто-кер»… но когда это произойдет? Ожидание – вот что, наверно, хуже всего.

По правде говоря, Кейну приходится тяжелее, чем мне, хоть он и не слышит зова. Бедняга Кейн: я так боюсь за его нервы, за его опасно тянущийся к курку палец, что счел за благо на время избавить его от револьвера. Сейчас он, поникнув, сидит там, в темной гостиной у подоконника, вглядываясь во двор и улицу, ожидая и не гадая больше, в здравом ли я уме. Ибо теперь и Кейн, можно сказать, обращен. Теперь он верит, тоже верит, ибо он видел…

Нет! Нет, я должен, долженописывать события в их последовательности. Итак.

Кейн прибыл в среду, 18-го числа этого месяца. Поезд пришел по расписанию. После нескольких минут, проведенных вместе, все возможные извинения были принесены, все обиды забыты. Кейн посмеялся над тем, что называл меня чокнутым. Я посмеялся над тем, что назвал его трусом. Кейн стеснялся идти к Сперанце, и хорошо, что я уже доставил книги Баджа на Парк-стрит и отдал Бетти. Более того, по настоянию моего друга я написал записку с просьбой отложить ланч. Довольно скоро мы, Чада Света, поведем в салоне Сперанцы беседу вовсе не салонного характера, и тогда Кейн увидит, что Сперанца, при всей ее склонности к светскому остроумию, не позволит себе потешаться над такими вещами, как его прошлое, Тамблти и т. д. Более того, мы, конечно, уже миновали все мелкое и достигли глубин, поэтому должны перейти к обсуждению плана того, как нам остановить Тамблти собственными силами, держась подальше от Ярда.

(«Никаких властей», – убеждал я Кейна, хотя сейчас, имея в виду его нынешнее состояние, опасаюсь, не пришел бы он к краху при любом стечении обстоятельств.)

Возле Юстонского вокзала мы, я и Кейн, решили выпить по пинте крепкого. Небо было высоким, безоблачным, и солнце отчистило улицы от теней. И хотя сам по себе день вовсе не способствовал страху, мы с ним, словно повинуясь какому-то общему, укоренившемуся в нас инстинкту, забились в самый дальний и темный угол выбранного нами паба, подальше от выходивших на улицу окон.

Мы молча подняли кружки с пивом за нашу дружбу, взаимное прощение обид и скорейшее освобождение от всей этой дьявольщины.

Заказали еду. Кейн прошелся по поводу отсутствия у меня аппетита, и я понял, что он прав. Последнее время я ел очень мало, но при моем дородстве легко переносил это. Да и разве полезет кусок в горло после всего того, что я в последнее время видел и продолжаю видеть, а теперь вдобавок к увиденныммной ужасам снова появился этот запах Тамблти…

Стоп. Я забегаю вперед, а не должен. Вдох. Выдох. Вдох.

После обеда мы взяли экипаж и направились на Виктория-стрит, в Альберт-Мэншнз, где находилась лондонская квартира Холла Кейна, в которой я так и не побывал, поскольку проветривание его комнат казалось мне делом второстепенным.

Кейн забыл свой ключ, но домовладелица, обрадованная тем, что знаменитый писатель вернулся к себе после столь долгого отсутствия, с удовольствием вручила ему новый, после чего мы вдвоем поднялись в его квартиру.

На площадке второго этажа я задержался, чтобы сделать Кейну комплимент по поводу этой квартиры. Его личнойквартиры, в которой он мог без помех заниматься творчеством.

Моя зависть – я не сказал о ней ни слова: ведь разве не было всего полчаса назад нашего молчаливого тоста за дружбу – длилась недолго. Пока Кейн нашаривал ключ, мне в нос вдруг ударил запах фиалок. Тот самый, свидетельствующий о присутствии Тамблти, одержимом Сетом. Но были и другие запахи: резкий, с железистым привкусом запах ржавчины и развороченной земли и еще один, который в последнее время мне приходилось обонять слишком часто.

Запах крови.

Я забрал у Кейна ключ и предложил ему постоять в сторонке. Потом открыл дверь и вошел внутрь.

В квартире царила кромешная, пугающая тьма. Направляясь к окну, чтобы раздвинуть шторы и впустить в комнату свежий воздух, я вдруг почувствовал, что мои подошвы липнут и скользят на голом деревянном полу. Раздвинув портьеры малинового цвета, я обернулся. Мне показалось, что круглый обеденный стол в центре комнаты покрыт тканью того же оттенка. Но разве скатерть не должна свисать по краям?

Нет, это не ткань.

По поблескивающему кругу на деревянном полу под столом я понял, что красное – это кровь, которая растеклась по всей столешнице и стекла через край на пол.

Словно в подтверждение моей догадки, Кейн, проследовавший за мной в пропахшую кровью квартиру и увидевший то, что я только что описал, резко втянул воздух.

Первым пришел испуг: не здесь ли сейчас изверг?

Кейн выхватил из кармана револьвер с перламутровой рукоятью и дрожащей рукой стал водить стволом туда-сюда, в конце концов наведя его на меня.

Я решительно забрал у него оружие, усадил, запер дверь, чтобы никто не зашел (в первую очередь излишне заботливая домовладелица, которая могла поинтересоваться, не нужно ли чего мистеру Кейну), и только после этого, разогнав оставшиеся тени с помощью зажженной лампы, принялся осматривать квартиру, нет ли в ней Тамблти.

Как я и предполагал, здесь его не было, но ушел он совсем недавно, поскольку оставил после себя в Альберт-Мэншнз непостижимый хаос.

Я зажег свечи не ради иллюминации, а чтобы перебить запах крови, и, вернувшись в комнату, увидел в их мерцающем свете Кейна. Он уже не сидел, а стоял, дрожа, словно от холода.

– В чем дело, Томми?

– Уйти. Можем… Можем мы просто уйти отсюда, Брэм? Пожалуйста!

– Ты думаешь… – начал было я.

Кейн действительноо чем-то подумал, ибо стремительно, как слишком сильно заведенная детская игрушка, бросился к двери.

– Подожди, подожди, – зачастил я, положив ладони на его поникшие плечи. – Подумай как следует. Мэри могла просто…

– Могла что? – не дал мне договорить Кейн. – Явиться сюда и учинить кровавое побоище? Или устроить здесь, у меня дома, операционную? И вот что еще, Брэм: Мэри вообще не знает про эту квартиру.

– Послушай, Кейн, – гнул свое я, – подумай, неужели не может быть другого объяснения…

– Ох, Брэм, – перебил Кейн, – ты не находишь, что два плюс два чаще всего будет четыре?

Он стал возиться с замком и чуть ли не умоляющим тоном спросил:

– Можем мы просто взять и уйти отсюда?

– Оставить все как есть, чтобы это обнаружила домовладелица?

– Тогда полиция. Давай предоставим разбираться с этим полиции.

– Кому мы можем заявить и что именно? Что в твоей городской квартире, которую, замечу, ты снимаешь отдельно от жены, недавно произошла непонятная резня или, по крайней мере, была пролита кровь? А после этого ты приподнимешь шляпу и раскланяешься? Разве не проще уж вручить им письма, и тогда они, а не Тамблти доведут тебя до погибели. Нет, Кейн, просто взять и уйти мы не можем. И вызвать полицию тоже не можем. Мы должны…

– Ты ведь, конечно, не хочешь сказать, что мы…

Я перебил его, намереваясь заявить, что наша задача – вычистить и привести комнаты в порядок, нравится нам это или нет, однако услышал, как говорю нечто совершенно другое, причем мне показалось, что Кейн меня не слышит.

– Разве мы не договорились, Кейн, что некоторые обстоятельства, – я имел ввиду и тайное общество, членство в котором компрометирует сливки лондонского света, и некоторые потенциально губительные для репутации письма, которые неблагоразумный Кейн подписал собственным именем, и то, что я видел и что мне слышалось, и животных, разлагавшихся на моем заднем дворе, – исключают обращение в полицию?

Нет, оказывается, он меня слышал.

– Хорошо, – сказал он, – но вся эта кровь… У меня мурашки бегут по спине при виде этого, а уж вонь!Ох, Брэм, Брэм.

Я боялся, как бы Кейн не упал в обморок, но, признаться, меня больше волновало, как Тамблти попал в квартиру.

Маловероятно, чтобы Тамблти, которого я видел на Бэтти-стрит, весь изломанный, с натянутой, как на барабан, кожей лица, смог проскользнуть мимо консьержки, не возбудив ее подозрений. Из чего следовало, что он мог маскироваться и его облик не всегда выдавал присутствие Сета.

Он мог пройти как неодержимый. Он мог подчинять людей своему влиянию. Если это так, исходившая от него опасность удваивалась. И что еще он мог совершить со своей магией, со своей сине-черной невидимостью, с деньгами и злобными побуждениями, действуя на пару с Врагом, с Сетом? Сколько сердец могли они собрать?

Когда я сделал первый шаг в глубь комнаты, мои подошвы стали сильнее прилипать к свернувшейся крови на деревянном полу.

Это означало: чем ближе к столу, тем она свежее. Не покинул ли Тамблти квартиру только что, натворив все это? Не оставил ли он нам это… свидетельство, зная, что мы направляемся сюда? Если так, то он наблюдал за нами. Он рядом!

Разумеется, Кейну я ничего говорить не стал.

Стол. Солидный, с круглой шестифутовой столешницей из красного дерева, скользкой от крови, стекающей на пол и расплывающейся красными пятнами по синему ковру. Оказавшись рядом, я смог различить среди крови куски внутренних органов, а также то, что столешница вся изрезана ножом.

О результатах своих наблюдений я поведал Кейну, причем мой бедный Ватсон ухитрился не только сохранить сознание, но и, указав на стоявший под столом черный саквояж, спросить:

– А это что еще за чертовщина?

И правда: что за чертовщина?

– Торнли, – произнес я, присаживаясь на корточки, чтобы рассмотреть саквояж.

Поскольку Кейн прикрывал рот платком, чтобы не чувствовать запаха крови – запаха одержимости, я уверен, он не ощущал, – он приглушенно спросил:

– Торнли? Твой брат? О чем ты говоришь, Брэм?

– У Торнли есть такой же чемоданчик. Если я не ошибаюсь, это докторский саквояж с набором хирургических инструментов.

Вытолкнув носком башмака саквояж на свет, я наклонился, открыл его и принялся извлекать разного рода ножи. [172]172
  Чтобы избавить Стокера от обвинений в уничтожении важных улик, напомню современному читателю, что отпечатки пальцев стали рассматриваться как доказательство и применяться в следственной и судебной практике Англии лишь с 1901 года по инициативе выдающегося юриста сэра Фрэнсиса Гэлтона, троюродного брата Чарльза Дарвина.


[Закрыть]Ножи – от тесаков до более тонких, предназначенных для нарезки филе, – были в крови, и засохшей, и свежей. Были там и хирургические ножницы, и ампутационные пилы, короче говоря, орудия вскрытия.

– Что вообще он делает с этими… инструментами?

По правде говоря, я не могу вспомнить, а потому и написать здесь, кто именно задал этот вопрос, но зато точно помню, что никто из нас не ответил. Ответ был начертан кровью. Когда я смотрел на инструменты, до моего слуха донеслось:

«Сто-кер, Сто-кер».

– Кейн! – окликнул я своего приятеля, который стоял, прижимая одной рукой ко рту платок, а другой схватившись за сердце, словно боясь его лишиться. – Кейн, ты это слышишь?

– Что?

– Да слушай же, – буркнул я, когда имя, мое имя прозвучало снова. Ближе? Громче?

– Ох, Кейн, ну неужели ты ничего не слышишь?

Он поклялся, что нет, а я не решался растолковать ему, что слышу сам, чтобы Кейн не запаниковал. Но я не собирался ждать и выяснять, значит ли это, что Тамблти вернулсяв Альберт-Мэншнз.

– Идем, – сказал я. – Немедленно.

Кейн, хотя и горел желанием убраться отсюда, покинуть свою квартиру раз и навсегда, все же спросил меня:

– Почему немедленно? Что ты слышал? И что ты сказал насчет запаха?

Однако я пресек эти расспросы, решительно заявив:

– Ступай, скажи хозяйке, что вернешься через несколько дней, и пусть она не заходит в твою квартиру, решительно дай ей это понять. Но попроси, если кто-то к тебе наведается, пусть она немедленно направит посыльного на Сент-Леонардс-террас.

– Могу я спросить у нее, кто здесь побывал?

– Кейн, мы знаем, кто здесь побывал, слишком хорошо знаем. И у меня есть основание полагать, что твоя домовладелица его не видела.

«…что я могу становиться невидимым и непонятым…»

– Но она обязана следить за всеми ключами, Брэм. Должен же был Тамблти каким-то образом заполучить ключ, иначе как же он?..

– То, что он здесь бывает, – непреложный факт. Я думаю, те немногие ответы, которые мы можем получить у домовладелицы, не стоят риска пробудить в ней любопытство и подозрительность. Помни, Кейн, мы должны обезопасить это место. В конце концов, оно твое.

И, чтобы он лучше понял сказанное, я добавил:

– Это личная квартира Томаса Генри Холла Кейна.

И мне подумалось, что слово «скандал» не может описать возможных последствий полностью. Тут больше подошло бы слово «катастрофа».

– Более того, – добавил я, – создается впечатление, что Тамблти не нуждается в ключах, чтобы проникать туда, куда ему надо.

Когда Кейн поднял брови, мне пришлось пояснить:

– Доказательств у меня нет, по крайней мере сейчас, однако достаточно сказать, что в свое время он, не имея ключа, каким-то образом пробирался в «Лицеум». Это он может делать и сейчас.

Данное обстоятельство меня отнюдь не воодушевляло: ведь теперь, когда мы обнаружили и спугнули его в Альберт-Мэншнз, закрытый на лето «Лицеум» представлялся самым подходящим для него логовом. Никто не станет искать его там сейчас, и о его возвращении в Лондон заставит Кейна запереться в замке и, таким образом, предоставить свою холостяцкую квартиру в его распоряжение. Но как он узнал о квартире, естественным или сверхъестественным путем? И если последнее?..

Я гадал об этом, когда услышал его снова:

«Сто-кер, Сто-кер».

– Что это, Брэм?

– Пойдем, – сказал я. – Давай запрем дверь и уберемся.

Что мы и сделали. Я взял с собой черный саквояж Тамблти с его мясницкими орудиями. Я понятия не имел, что буду с ними делать, но, зная, что с ними делает он, считал своим долгом забрать у него ножи и тем самым по возможности затруднить его кровавую работу.

Мы ехали в кебе и уже находились на полпути к дому, когда я вдруг понял, что Кейн ко мне обращается. Я был настолько поглощен тем, что слышал или, наоборот, с огромным облегчением не слышал свое, повторяемое нараспев имя, что отвлекся от всего прочего.

Пришлось извиниться.

– Я просто говорил, что должен немедленно оставить квартиру и поселиться где-нибудь в другом месте…

– Ничего подобного ты не сделаешь, – отрезал я.

– Прошу прощения, Брэм, но если я…

– Думаю, эти комнаты еще некоторое время должны оставаться за тобой.

Я выразительно посмотрел на Кейна, проверяя, понял ли он смысл сказанного.

– Да, полагаю, квартира еще не готова к сдаче, – кивнул он.

– Вот именно!

– И полагаю, мы должны избегать ненужного риска, пока со всеми этими инфернальными делами не будет покончено. Я имею в виду – никаких резких движений… Но как поступить с квартирой, Брэм?

Мы не можем ни вызвать полицию, ни оставить все как есть. И я не вернусь, не могу туда вернуться.

– Нет, нет, – заявил я. – Не мы, конечно, кто-нибудь другой должен привести помещение в порядок, прежде чем кто-либо кроме нас увидит его в нынешнем состоянии. Иначе на тебя падет подозрение.

– Да, да, ты совершенно прав. Кто нам нужен, так это толковая уборщица, такая, чтоб на все руки…

– Да никакая прислуга не возьмется за такое, будь она сто раз «на все руки». Кто нам нужен, так это женщина осмотрительная, но находящаяся в затруднительном положении.

– Ну и где ее такуювзять? Где, Брэм? Надо поскорее начинать уборку. Ты и так страху нагоняешь, говоря, будто меня могут счесть причастным к…

– Не бойся. Я знаю одну такую женщину.

Так оно и было. Точнее, так оно и есть.

– Скажи, Кейн, у тебя есть с собой наличные деньги?

– Есть. И если дело в деньгах, то можешь их не считать.

– Замечательно, – сказал я. – Завтра мы наймем эту женщину.

Завтра, естественно, превратилось во вчера, четверг 19 июля, и я дополняю эту запись рассказом о том, как мы на деньги Кейна обеспечили себе услуги миссис Лидии Квиббел, в недавнем прошлом смотрительницы за смотрительницами кошек театра «Лицеум». Однако все по порядку.

Из Альберт-Мэншнз мы вернулись на Сент-Леонардс-террас. Я был рад тому, что Флоренс с Ноэлем отбыли на несколько недель к Торнли в Дублин. Там они будут в безопасности.

Что касается Кейна, то ни одного человека, знающего его, ничто не убедило бы в том, будто с ним сейчас все в порядке. Дело обстояло как раз наоборот, и я боялся, чтобы он не довел себя до смерти своими страхами. Необходимость как-то успокоить Кейна была очевидна, ибо он то и дело вставлял в наш ночной разговор вопросы типа: «А что, если кто-то зашел в квартиру в мое отсутствие и увидел?..» – и прочувствованные комментарии вроде: «Брэм, ну и дураки же мы! Нам нужно было поискать письма!»

На это я успокаивающе возразил:

– Тебе не кажется сомнительным, что Тамблти оставил письма в квартире человека, который больше всего хотел бы их уничтожить? И позволь мне, Кейн, напомнить тебе еще кое-что: Тамблти никоим образом не давал нам понять, что собирается тебя шантажировать.

Что хотя и было правдой, но уверенности в этом ни у одного из нас не было.

– И поскольку его… работав этой квартире уже сделана, риск твоего разоблачения минимален.

Я не стал говорить о том, что в последнее время риск увеличился, ибо ничто не способно возбудить подозрения домовладелицы так, как просьба держаться подальше от закрытых дверей квартиры. И прежде чем Кейн успел прийти к такому же выводу, я предложил:

– Бренди?

– О да, пожалуйста, – отозвался Кейн.

И мы долго сидели с ним за бутылкой, сначала потягивая бренди, потом перейдя на виски, а я знакомил его с мифом об Осирисе, рассказывая о Сете все, что частично вычитал сам, а частично недавно узнал от Сперанцы. И все это время Тамблти вполне мог…

Увы, до меня вовремя не дошло, что после того, как мы растревожили егологово, Тамблти будет искать возможность в отместку ответить тем же. И уж конечно, мне не стоило забывать про те кровавые визитные карточки, что были им оставлены. Но я про них забыл, несомненно, потому, что хотелэто забыть. Более того, я открыл окно гостиной, поэтому Тамблти, находясь под ним, в кустах, мог услышать все, что я выкладывал Кейну о Сете. А в том, что он действительно побывал тамдо рассвета, мы вскоре убедились.

Поскольку я сам в последнее время прибегал к опиумной настойке, у меня имелся достаточный запас этого снадобья, чтобы позднее, вечером, предложить Кейну. Идея ему понравилась, после чего мы, каждый с графинчиком, поднялись в свои спальни. [173]173
  Опиумная настойка – водно-спиртовый раствор, содержащий 1 % морфия или 10 % опия. Был повсеместно доступен и обычно использовался для успокоения нервов. Графинчики с этой настойкой на прикроватном столике были тогда привычным зрелищем.


[Закрыть]

Как ни удивительно, мне удалось немного поспать. Еще удивительнее, что, когда я проснулся, первая мысль была не о мистере Пенфолде, а об открытом окне гостиной: Флоренс сняла бы с меня голову за то, что я оставил все убранство помещения на милость царящим снаружи пыли и грязи лондонской ночи, лондонского рассвета. Проснулся я на заре, чтобы вовремя обнаружить трупики животных, если они есть, прежде чем их заметят соседи, приходящие ранним утром развозчики угля или шныряющие по Сент-Леонардс-террас мальчишки-рассыльные из мясных лавок. И лишь потом до меня дошло, что я оставил окно открытым не только для грязи. Я оставил его открытым для демона.

Сбежав по лестнице вниз в одной ночной рубашке, я захлопнул открытое окно, тщательно проверил все подоконники и, не обнаружив никаких трупов, надеясь, что этот четверг обойдется без крови, отправился на кухню, чтобы сделать хотя бы минимум того, чем обычно занимается прислуга. ( На заметку.Сообщить Мэри и Аде, что они могут оставаться в отпуске сколько захотят, с сохранением жалованья. Последний пункт обговорить с Кейном.)

Уличных торговцев, являвшихся ежедневно, я отвадил под тем предлогом, что в отсутствие хозяйки и служанок я веду холостяцкий образ жизни, а когда их услуги понадобятся снова, им сообщат. Но, с облегчением подумав о том, что теперь хоть в дверь никто не будет звонить,я вдруг вспомнил, что не проверил переднее крыльцо. Я отправился туда и понял, что все мои надежды были напрасны.

Растянутая по диагонали во всю длину, там лежала освежеванная туша крупной собаки. Нетронутой осталась только голова, со всего остального шкура была содрана. Кошмар.Вскрытой полостью туша была обращена к крыльцу, на котором я стоял босыми ногами.

Еще один шаг, и я бы поскользнулся на ее потрохах, разложенных на крыльце. Труп был внушительного размера – эта собака оказалась намного крупнее тех, которых он выставил в «Бифштекс-клубе», – и был так велик и так умело положен, что я ясно видел место, где недавно находилось сердце. А теперь там, среди внутренностей, копошились два скорпиона, белевшие в первых лучах рассвета. А когда в нос мне ударил запах фиалок, я услышал, как позади у кого-то резко перехватило дыхание. А потом раздался испуганный возглас.

Обернувшись, я увидел Кейна, стоявшего в ночной рубашке. К счастью, он оказался в состоянии подавить крик. Передо мной действительно находился Кейн, преобразившийся в человека действия. Испуганный, он метнулся в дом, но тут же вернулся с простыней, которой Мэри накрывала кушетку, когда доставляли уголь.

( На заметку.Не забыть заменить ее на новую до возвращения Ф-с.)

Мы похоронили собаку в ее окровавленном саване в могиле-, которую вырыли почти за час. За работой, производившейся настолько скрытно, насколько это было возможно при свете дня, я рассказал о скорпионах и запахе фиалок. Оказалось, Кейн вовсе не видел первых и не учуял второго. Похоже, он мне поверил, но больше мы эту тему не затрагивали. Я забросал яму землей и замаскировал ее, как мог, кусками дерна, в то время как Кейн отмывал крыльцо, орудуя ведром и щеткой.

Встретились мы на кухне у раковины, смывая то, чем были запачканы: я – грязь, он – кровь, однако на лице у него было такое выражение, что я испугался, не застали ли его за этой работой. Но нет, все оказалось хуже: он обнаружил нечто вроде свитка, наполовину засунутое в почтовый ящик. Сам он его прочесть не осмелился и молча окровавленными дрожащими пальцами протянул мне.

Бумага была похожа на пергамент, слова, судя по всему, написаны, кровью. [174]174
  В оригинале, содержащемся в «Досье», кто-то, скорее всего Стокер, обвел кровавые буквы чернилами.


[Закрыть]

А когда я развернул свиток полностью и положил его, прижав края, на разделочную доску, мне прежде всего бросились в глаза подписи.

Их было две. Первой стояла подпись Фрэнсиса Тамблти. Кейн тоже сразу ее узнал и не преминул отметить:

– Знаешь, в его почерке появилось что-то новое, какая-то странная, не знакомая мне слабость.

– Боюсь, это не слабость, а скорее, наоборот, сила, которую он не способен контролировать.

Сверхъестественная сила, принадлежащая тому, кем он одержим.

– А это что? – Кейн указал на рисунки слева от подписи Тамблти. Они были написаны, точнее начертаны, более четко, и я узнал их сразу, потому что видел такие же в книге, позаимствованной у Баджа. И объяснил Кейну, что это иероглифическая подпись Сета.

– Святой Боже! – воскликнул Кейн.

– Нет, – поправил я его, – этот бог не свят.

Стоя рядом со мной, Кейн стал зачитывать вслух текст, написанный неуклюжими каракулями по-английски, в высокопарном стиле. Воспроизвожу его ниже по возможности точно с выделением слов, написанных рукой Фрэнсиса Тамблти, дабы подчеркнуть различие между ними и уверенным, решительным начертанием того, что исходило от Сета:

«Сердце мое, мать моя, сердце мое, мать моя! Сердце мое, суть моя! Ничто да не воспрепятствует правому суждению, и да не воспротивятся ныне моему возвращению в сонм властвующих те, кто сделал имя мое смердящим, и да не будет Сет обвинен вторично пред ликом Хранящего равновесие. Внемли мне ты, в ком обитают мои каи кхаибит. [175]175
  Ка– астральное тело, кхаибит– тень. См. Вторая пора, примечание 41.


[Закрыть]

Я внемлю тебе, о могучий Сет! Я внемлю тебе, дарующему силы моим членам. Да пройдешь ты сквозь меня. Да посетишь ты меня. Восстань же и обрети искупление!

И да внемлешь ты, и да обретешь грядущее Суждение, и да разнесешь весть о Том, кто был осужден неправо. И молвишь ты, чтобы сердце Сета было взвешено заново, и что Его сердце-душа засвидетельствуют в Его пользу, и да обретет Он искупление в Великом Равновесии. Ты объявишь, что нет в Нем скверны, и что не творил Он никакого зла, и даже уста Его не изрекали слов зла, когда Он ходил по земле, сколько бы ни приписывали Ему это клеветники. И тогда весы Истины падут перед Ним.

Ты был осужден неправедно, Сет могучий.

Да обратят же они внимание на взвешивание в равновесии собранных сердец Сета.

Я обращу внимание. Я соберу сердца.

На весы будут возложены сердца никчемных, дабы показать, сколь лживо перо Маат, и явить правоту Сета. И да станет взвешивание сих сердец оправданием Сета, и да восстанет он, и да восславится как возлюбленный Повелитель Двух Земель, и да воссядет он среди благословенных.

Итак, сие грядет, Сет могучий.

Сколь велик будет Сет, когда он восстанет!

Славься, Сет могучий! Восстань, о Сет могучий!

И да не произнесет никто свидетельства против Сета в присутствии Хранителя Равновесия. Сердце того, кто вымолвит слово против Сета, будет пожрано Аммитом, а душа его, связанная узами, да пребудет на Ладье Множеств на все времена, ибо Сет есть Время и он превыше всех прочих богов.

Так возглашает Сет.

Я есть Аммит. Я собираю и пожираю сердца по твоему велению, я буду терзать препятствующих, даже если их сердца ценны. Я буду терзать их по твоему повелению.

Так повелевает Сет».

И только уронив свиток на кухонный стол, я осознал, что брал его в руки. На моих и Кейна глазах он свернулся, как… как хвост скорпиона. Некоторое время мы оба стояли в ошеломленном молчании, пока мой друг не произнес строку из свитка:

– «Я буду терзать препятствующих…» Прав ли я, Брэм, воспринимая это как угрозу? Надо полагать, «препятствующие» – это мы?

Кейну хотелось, чтобы я сказал, что он неправ. Да только вот этого я сделать не мог.

– И если мы представляем ценность, то кто же тогда эти «никчемные»? Сомневаюсь, чтобы он имел в виду литературных критиков.

– Нет, – отозвался я, воодушевленный этим, столь редким в нынешних обстоятельствах проявлением юмора, убеждавшим, что Кейн пребывает в здравом уме, и умерившим, правда лишь слегкаумерившим, мои опасения насчет угрожавшего ему нервного срыва.

– Мы не знаем, кого он подразумевает под «никчемными», пока не знаем, но я позволю тебе напомнить, что я видел Тамблти на Бэтти-стрит и слышал его повсюду в Уайтчепеле… А разве Уайтчепел не рассадник тех, кого принято называть «никчемными»?

– Ничего себе!

Кейн тяжело сглотнул и подвел итог:

– Начатое им дело не завершено. Свиток содержит предсказание. Предсказание и угрозу. Предсказание о скором падении «никчемного» – какого-нибудь бедного пьянчужки – это метафора Тамблти, обозначающая… убийство. И кроме того, угроза нам, пытающимся ему препятствовать.

Указав на свежую могилу во дворе и бросив взгляд на мои грязные руки, Кейн заключил:

– Собака была убита, чтобы предостеречь нас.

– Полагаю, это во вторую очередь, – сказал я. – В первую очередь, боюсь, это был очередной этап практики Тамблти в качестве Аммита – собирателя, Пожирателя Сердец. Ведь у бедной собаки было вырвано сердце… От мыши к кошке, от кошки к собаке, от собаки…

– К homo sapiens? О господи, Брэм, ты хочешь сказать, что он прогрессирует от низших видов к высшим?

Никаких слов больше не требовалось, и мы оба молча скребли раковину, глядя, как кровь и грязь кружатся в водовороте и исчезают в сливном отверстии.

Можно было бы и не писать о том, что вчера утром, после… всего этого, нам не слишком хотелось завтракать, да и вообще задерживаться в доме, подвергнутом недавнему поруганию. Поэтому мы оделись и направились в находившееся неподалеку заведение под названием «Заяц и арфа», где первым делом просмотрели утренние газеты, надо сказать, урывками, ибо и так получили достаточно новостей из мира теней. Но позже, к тому времени, когда уже и чай остыл, и тосты зачерствели, мы оба пришли к одному и тому же выводу: эту историю с кровью можно уладить с помощью надежной уборщицы. Тут нам малость полегчало.