Текст книги "Единородная дочь"

Автор книги: Джеймс Морроу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 23 страниц)

«Ведьм. Ведьм? О Боже, если ты мне мать…»

– Должен признать, нас восхищает смелость вашего ума, мисс Кац, – сказал архидиакон Дюпре, открывая «Malleus Maleficarum».

– У вас тонкое воображение, – добавил архидиакон Мартин.

– Вы обладаете редкой способностью моделировать ситуацию, – вставил архидиакон Фелпс.

– Вы будете сожжены не за тупость или отсутствие воли, – продолжал архидиакон Дюпре, – а лишь потому, что Второе Пришествие не наступит до тех пор, пока Антихрист не будет низвержен в ад.

Он сжал ладони в маленькие аккуратные кулачки и опустил их на стол.

– Сожжена? Антихрист? – Джули чувствовала себя опустошенной и преданной, будто Феба снова начала пить или Бикс ушел от нее к какой-нибудь проповеднице, будто в нее выстрелил ребенок. – Да нет же, погодите…

– Виновна, – произнес архидиакон Дюпре.

– Виновна, – эхом отозвался архидиакон Мартин.

– Ну хорошо, хорошо. Пусть был первичный толчок, пусть было что-то до Большого взрыва. Но сам-то взрыв был порождением чистой математики, неким столкновением в довременном пространстве, а вовсе не божественным…

– Виновна, – поддержал своих коллег архидиакон Фелпс.

– Погодите! Погодите! Как только пространство начало расширяться – я имею в виду после взрыва, – началось спонтанное излучение организованной энергии. Вот вам и водород, и гелий, – Джули загибала несуществующие пальцы, – и гравитация, и звезды, и органические молекулы, и глазное яблоко.

– «С тем, чтобы вы послужили уроком другим, – читал архидиакон Дюпре в своем “Malleus Maleficarum”, – чтобы другие не встали на путь подобного преступления, мы, вышеупомянутые инквизиторы, собрались здесь, – удрученный сознанием своей тяжкой миссии, Дюпре поднял на Джули влажные от слез глаза, – чтобы объявить: ты, Шейла из “Луны”, стоящая в этот час перед нами, одержима злыми духами, а посему объявляем тебе наш приговор. Смерть, – он тяжело вздохнул, – через сожжение».

Джули была не в силах сдерживать рыдания. Отравленная стрела пронзила ей сердце, ведьмовский молот раздробил череп. Словно помимо ее воли сама душа исторгла исполненный безысходности мученический вопль. Джули пошатнулась. Безосновательность – вот в чем была сила инквизиции Нью-Джерси. Она была полностью свободна от стремления внушить доверие гражданам. Мир не был готов к тому, чтобы выступить против безумной теократии Милка, потому как на определенном уровне этот мир не верил в ее существование.

И тут – вмешательство.

Раздался крик «Стойте!», от которого содрогнулись стены зала суда. Сын Билли Милка, спотыкаясь, брел через зал.

– Стойте! – снова крикнул он. Тяжело дыша, источая запах ила и водорослей, он подошел к Джули. – Я знаю эту женщину!

– Знаете? – опешил архидиакон Дюпре.

Медленно, благоговейно архиепископ провел пальцем по шраму Джули.

– Я знаю ее!

Джули пристально вглядывалась в его бледное лицо. Веснушчатые щеки напоминали точечный рисунок, выполненный шимпанзе. Господи, это был он, тот самый мальчик с обезьяной-поводырем, которая после августовского чуда больше ему не понадобилась.

– Это она! Она подарила мне глаза!

– Это правда, мисс Кац? – спросил архидиакон Фелпс. – Вы вернули архиепископу зрение?

– Его ведь зовут Тимоти, так?

– Да! – воскликнул архиепископ.

– Да, я действительно подарила ему глаза, – гордо объявила Джули, – обычные глаза со зрительными нервами на внутренней стороне сетчатки.

– Она! – задыхался Тимоти.

Тимоти! Милый веснушчатый Тимоти! Точно как в той удивительной легенде про Андрокла и льва. Андрокл был спасен хищником, которого в свое время он избавил от занозы, а Джули спасет этот мальчик, которого когда-то она вырвала у царства тьмы! Кто сказал, что Богу все равно? Кто сказал, что он никогда не выходит на связь? Сорок лет молчания, но теперь мама снова с ней! Бедный Билли Милк, как же он сейчас растерян. Собственный отпрыск выбил у него почву из-под ног. Только взгляните на этого старого пса, лихорадочно трясущегося на своем троне, обливающегося потом, охваченного благоговейным страхом, оглушенного нежданным богоявлением.

– Это она дала мне глаза! – воскликнул Тимоти, и на этот раз Джули услышала в его голосе неизъяснимую горечь, ощутила исходящее от него отчаяние. – Мои глаза – дар Антихриста! Мне ничего не нужно от Сатаны! Если твой правый глаз искусит тебя, вырви его! Вырви! Вырви!

Что он и сделал.

Именно. Вырвал свой глаз.

Джули вскрикнула. Все произошло в одно мгновение. Охваченный безумием, Тимоти выхватил у архидиакона Мартина серебряную ложечку и с бесстрастностью гурмана, поедающего грейпфрут, четким движением механика, снимающего с колеса износившуюся шину, лишил себя глаза. Звук был такой, словно пальцем провели по воздушному шарику. Из страшной раны хлынула кровь. Глазное яблоко скатилось с ложки и упало на пол, словно коварная головка брюссельской капусты, соскользнувшая с тарелки.

Этот поступок казался настолько совершенным в своей чудовищности, что Джули не могла винить подданных Тимоти в том, что они решили, будто он не пойдет дальше. Знай они, что он не закончил, они бы непременно бросились к нему и отобрали у него ложку. Но вместо этого, когда Тимоти занялся вторым глазом, церковники стояли, тупо уставившись на него. Они опомнились, лишь когда второй глаз уже покоился на ложке, словно пасхальное яйцо, вынутое из чашки с красной краской.

– И если твой левый глаз искусит тебя, – надрывно крича, рыдая кровью, Тимоти повалился на колени, – вырви его тоже!

– Тимоти! Тимоти! Не-е-т! – Билли Милк бросился к содрогающемуся в конвульсиях сыну. – Скорее, помогите! Не-е-е-т!

– Стража!

– Помогите!

– Держите ее!

– Осторожно!

– Не трогайте его!

– Стража!

– Отыщите глаза, скорее! Не-е-т!

– Уведите ее!

– Найдите его глаза, их можно приживить! Не-е-т!

– Прочь!

– Ищите!

Потрясенная происшедшим, Джули безучастно следовала за Оливером Хорроксом. Они вышли из зала суда на площадь Второго Пришествия. Но для измученной психики Джули это была не площадь, а желудок Эндрю Вайверна. Вот он поглотил ее и низверг туда, откуда нет возврата. Вот она снова в помойной яме Вселенной, но уже не как царственный посетитель, не как почетный гость Сатаны. И все же бесенята и демоны дружно приветствуют ее, свою старую знакомую, Джули Кац, бывшее божество, осужденную грешницу, вновь прибывшую обитательницу Ада.

Глава 17

Для возвращения в Нью-Джерси ясная погода владыке подземного мира не подходит. У Ада свои правила дипломатического этикета. «Боль» входит в гавань, и Вайверн заказывает грозу:

– Дождь, Антракс! Мне нужен дождь!

И полилось! Это падшие ангелы принялись старательно опорожнять мочевые пузыри. Дьявол запрокинул голову и, наслаждаясь вкусом урины на языке, сделал глоток.

Он медленно меняет свой облик. Рога втягиваются обратно в череп, хвост исчезает между ягодицами, раздвоенные копыта превращаются в ступни, а запах тела, обычно напоминающий запах выброшенного на берег кита, приобретает ненавязчиво эротичный фруктовый оттенок. Спускаясь по трапу и крепко сжимая в руке чемоданчик, сшитый из шкурок котят, Сатана украшает свой череп золотистыми волосами, мягкими волнами спадающими на плечи. Жесткие перепончатые крылья покрываются белым оперением. Вот он ступает на тщательно выглаженный ветрами песок острова Дюн, а с его плеч серебристой лавой струится переливающаяся рубашка. У соляной топи облик Вайверна уже полностью соответствует роли, которую ему предстоит сыграть. Он не обманет представления Билли Милка о том, как должен выглядеть ангел.

Но за этот маскарад пришлось заплатить, и платой была невыносимая головная боль. Запыхавшись, Вайверн опускается на ствол поваленного дерева, скользкий, мокрый после дождя, и смотрит перед собой невидящим взглядом. Незримая сила сжимает череп. Бог словно вознамерился раздавить его и приготовить омлет из скрывающихся под ним недобрых мыслей. Вот сука! Останавливает линчевателей, спасает подругу, раздает свой вонючий суп. Даже потеряв руку, она отдает свой протез, высшее достижение технологии, этому бродяге, чтобы согреть его орущее чадо. Сука!

Он заставляет взбесившийся от боли ум сосредоточиться на стоящей перед ним задаче. Все против него. Казалось бы, из всех живых существ во Вселенной Билли Милк был последним, кто мог выступить в качестве спасителя Джули Кац. И все же это произошло. Лишь существо, посланное Богом, могло вернуть моему сыну зрение. Отсюда – она не Антихрист. Похоже, именно так рассуждал первосвященник. Вайверн не находит другого объяснения его поступкам. А теперь он собирается освободить ее! Вот такая ирония судьбы. История сыграла похожую шутку в случае с Галилеем. И сейчас он только лишний раз убеждается: на христианство полагаться нельзя.

Но у Дьявола готов другой план. Он неистощим на коварные замыслы. Проблему решат губка и ампула с ядом. Злорадно хихикнув, он открывает свой чемоданчик и, следя, чтобы на ноутбук не попали соленые брызги, вынимает из кармашка маленький зеленый пузырек из небьющегося стекла. На пузырьке фотография Джули Кац из «Луны». Надо проверить содержимое пузырька. Сатана вынимает пробку и роняет одну-единственную капельку в соленую воду. Встретившись с Милком, он, конечно, не скажет, что это яд, не скажет ему, что эта смертельная отрава называется Conium maculatum, или адский болиголов. Что ему стоит солгать? Он скажет, что в пузырьке тетрадотоксин, нектар зомби.

От смертоносной капли вода залива начинает шипеть и пузыриться. Трава и водоросли чернеют, как обгоревший фитиль. Медузы всплывают на поверхность разлагающимся студнем. Короче, действует.

– Твое здоровье, Джули Кац. Пей до дна, детка. Вот она – губка из Евангелия от Матфея, 27:48. Поднеси ее к своим пухлым губкам и пей досыта, Шейла из «Луны».

К берегу прибивает волной тысячи дохлых морских игл, креветок, медуз, раков-отшельников, а Сатана, призвав на помощь все свои драматургические способности, свой талант организатора красочных зрелищ, раскрывает ноутбук и принимается за сценарий гибели своего заклятого врага.

Червь сомнений, этот паразит, облюбовавший душу Билли Милка и в последнее время прочно в ней поселившийся, был ничем в сравнении со скорпионом уверенности, вонзившим свое зазубренное жало ему в сердце. Первосвященник понуро брел мимо Силоамского пруда к священной реке.

Шейла невиновна.

Шейла – вовсе не та ненавистная тварь, которую он жаждал уничтожить.

Перед мысленным взором Билли вставали факты, осязаемые, неопровержимые. Священная река ее не жгла. Глаз-фантом не обнаружил саранчи под кожей, но главное, четверть века назад Шейла исцелила его мальчика. Да, прихвостни Сатаны также творили чудеса. Но разве могли они сравниться с тем чудом, что озаряло жизнь Билли все эти годы? Чудом победы над ретролентальной фиброплазией, чудом возвращения зрения его сыну. Билли всем сердцем любил Тимоти. Так нещадно изувечив себя, он сидел сейчас в залитой солнцем палате Новоиерусалимской больницы с обмотанной бинтами головой. Бедный мальчик! И все же он был не прав. Знахарка, колдунья, гипнотизерша – кем бы ни была Шейла, дар, преподнесенный ею Тимоти тем августовским полуднем 1985 года, ниспослан свыше, а не был подброшен снизу.

На берегу, прямо под Древом Жизни, сидел человек с крыльями и рыбачил.

– Здравствуйте, отче!

Его голос был веселым и твердым – не голос, а гарпун.

– Доброе утро, – растерянно пробормотал Билли.

Шелковое платье, золотистые волосы, белые перья, так, значит…

– Что-то сегодня не клюет, – вздохнул крылатый.

– Ангел! – выдохнул Билли. – Вы – ангел?

Существо пригладило перышки на левом крыле.

– С головы до ног. От кончиков перьев до самой кожи.

– Она невиновна, правда?

– Невиновна, как первая райская роза, – кивнул ангел и свернул леску. – Она в чести у Бога, наперсница Иисуса к тому же, а вы чуть было не сожгли ее.

– Нет, прошу вас, я этого не сделаю! – Ангел! Он разговаривает с ангелом! – Я выйду на арену и скажу: «Благочестивые сограждане, я разорвал приказ об экзекуции. Шейла из “Луны” не будет сожжена ни сегодня, ни в какой бы то ни было другой день».

– Похвально, отче. По сути решение правильное. Но тем не менее… – Подобно Аарону, бросившему свой жезл перед египетским правителем, ангел перебросил леску через реку. – Тем не менее если вы поступите именно так…

Покрытая рябью река вдруг застыла, став безупречно гладкой, как зеркало. На поверхности, словно в театре теней, замелькали силуэты. Человеческие фигуры обрастали плотью, проявлялись лица, одежда. Билли узнал себя. Он стоял посреди арены, объявляя отмену казни Шейлы.

– Да, – кивнул он ангелу, – именно так я все и представлял.

Как вдруг верующие вскочили со своих мест, и возмущенная толпа хлынула на арену, набросилась на своего предводителя.

– Вы должны отдать им Антихриста, – пояснил ангел. – Если вы их разочаруете, они разорвут вас на части. – Он снова забросил удочку. – Небеса не могут пожертвовать вами, Билли Милк. Вы были преданным слугой, и мы знаем, что вы справитесь еще с парой-тройкой городов. Пора действовать в международных масштабах. Только подумайте, как порочен Тегеран. Триполи плачет по факелу. Москва давно созрела.

Билли изошел восторгом, словно жидкостью, которой он окрестил Великую Блудницу.

О радость! Его кампания против Вавилона, которую так неоднозначно воспринимали на Земле, одобрена Небесами!

– Что я должен сделать?

Из ящика с рыбацкой утварью ангел извлек блок сложенной гармошкой бумаги для компьютера.

– Здесь сценарий казни Шейлы. – Он сунул распечатку Билли. – Я сам его написал. Вы не сожжете ее. Вместо этого вы дадите ей тетрадотоксин – нектар зомби. – Из складок одежды ангел извлек зеленый стеклянный пузырек с фотографией Шейлы и поставил его на землю. – Она уснет прямо на арене. Толпа решит, что она умерла. Не беспокойтесь, это лишь легкая разновидность летаргического сна. После вы отдадите ее кому захотите. Мужу, например. Она проснется жива-живехонька. Таким образом ваш самый большой грех, Билли Милк, карающий невинных, будет полностью искуплен.

– Искуплен? – Сердце Билли выделывало восторженные пируэты.

– Ваша душа станет чистой, как этот канал.

– Но скажите, она действительно… – Билли взглянул на первую страницу рукописи: «По бескрайнему полю плывет телега с сеном, влекомая маленьким осликом…», – божественна?

– Трудно сказать. Что-то в этом роде. О, клюет! – Ангел с энтузиазмом принялся сматывать леску, и вскоре из воды показалась светящаяся морская звезда. Она отчаянно дергалась, пытаясь освободиться, разбрызгивая воду своими шестью лучами. – Многие уверяют, что Джули Кац – действительно божество.

«Шесть лучей, – подумал Билли. – Шестиконечная звезда, как у евреев».

– В таком случае перед казнью мы должны оказывать ей всевозможные знаки внимания. Должны обращаться с ней как с истинной дочерью Бога. Выполнять все ее последние желания.

– В пределах разумного, – отозвался ангел, бросив звезду на свежую прибрежную травку. – Устройте ей встречу с подругой, этой Спаркс.

– А с мужем?

– Тоже можно, но не позволяйте никому совать нос в его прошлое. Он раньше был неопределенщиком. Более того, проповедовал. Отвратительная секта.

Билли схватил пузырек с тетрадотоксином. План, составленный самим Богом, сценарий, написанный ангелом! И все же…

– Так, значит, она впадет в забытье?

– Верно.

– А они подумают, что она умерла.

– Именно.

– Разновидность летаргического сна.

– Совершенно верно.

– Хорошо. Прекрасно. Вот только…

– Только где же развязка, которой все так ждут? – предвосхитил ангел вопрос Билли. – Где зрелище? Доверьтесь мне. Мой сценарий драматичен, не то слово. Тут и гвозди, и крест. Вы, наверное, читали Библию? Евангелие от Матфея, 27:48? «И тотчас побежал один из них, взял губку, напоил уксусом, – ангел положил на рукопись свою мягкую белую РУКУ, – и, наложив на трость…»

– «Давал ему пить», – подхватил Билли.

– Аналогичным образом ваш палач даст Шейле из «Луны» губку, напоенную тетрадотоксином.

– Вы хотите сказать, что она будет…

– Распята, – подсказал ангел.

– Распята? – удивился Билли. Распята? Его паства не допустит распятия, этой священной казни, ведь они считают эту женщину посланницей Сатаны. – Да, но…

– Не беспокойтесь. У вашего человека будет масса времени, чтобы дать ей наркотик. На кресте человек погибает как минимум через четыре часа.

– Но люди…

– Ах да, люди. Им не понравится идея распятия, да? – угадал его мысли ангел. – Но распятия как такового и не будет.

Билли облегченно улыбнулся. Как же все-таки здорово, что Небеса так его понимают!

– Да, да, только Спаситель достоин распятия, – закивал он.

– Именно поэтому она будет антираспята, – выдал ангел. – Антираспятие для Антихриста.

– Антираспятие? Нечто противоположное распятию?

– Именно.

– И в чем разница? – озадаченно спросил Билли.

– Разница в том, что первое вы называете распятием, – авторитетно пояснил ангел, – а второе – антираспятием.

«Антираспятие для Антихриста», – грустно повторяла про себя Джули, входя вслед за Оливером Хорроксом через массивную цилиндрическую дверь в комнату для свиданий. С потолка лился голубоватый свет люминесцентных ламп, а из четырех углов на нее смотрели объективы встроенных видеокамер. Антираспятие для Антихриста – вот так новость сообщил ей тюремщик! Что это: правда или обычная сплетня? Выходит, ее враги решили обратиться к первоисточнику и завтра на глазах у всего города ее прибьют гвоздями к кресту и оставят умирать. Не сожгут, а прибьют гвоздями. Просто Пиррова победа: с раскаленной сковородки – на крест. Молочный свет ламп равномерно заполнял пространство комнаты, заставляя забыть, что снаружи сейчас поздний вечер. Для неевреев – суббота, для евреев – воскресенье. Вдоль левой стены, задрав подбородки и поджав губы, стояли семь вооруженных до зубов охранников. Хоррокс провел ее в центр комнаты, и Джули, не обращаясь ни к кому конкретно, сложила ладони – живую левую с фантомом правой – и горячо помолилась, чтобы ближайшие двадцать минут прошли спокойно, чтобы все обошлось без неловкости и истерик.

Из коридора донеслось хлопанье дверей, поочередно открывавшихся и закрывавшихся, как шлюзы канала. Вошел ее муж. Следом – Феба с сопящим свертком на руках. Видимо, Милк решил удовлетворить ее последнюю просьбу и даровал ей этот поцелуй перед смертью, объятия перед преисподней.

– Мы уже все перепробовали, – сказал Бикс, неуверенно шагнув к ней, держа в руках большую плоскую коробку с пиццей. – На телефоне круглые сутки сидим. Даже Айрин помогает. Мы связались с Госдепартаментом, с обоими нашими сенаторами, с Олмером Вестом из ЦРУ… – Полосатая пижама была слишком тесной, В щели между пуговицами выпирало бледное тело.

«Вот параноик этот Милк! – подумала Джули. – Заставил их раздеться, чтобы они, не дай бог, не пронесли цианистый калий, зашитый в подкладку».

– Беда в том, что антимарксистская политика Джерси всех устраивает, – сокрушался Бикс. – А свидетельство о рождении тебе выдали здесь, в Трентоне… – Бикс скорбно смотрел на нее покрасневшими от бессонных ночей глазами. – Мы никак не можем добиться поддержки.

– Я и не надеялась, что вы меня спасете. Правда. Я шла к этому всю свою жизнь.

– Э, да эти ослы забрали у тебя протез! – вспылила Феба. Верхние пуговицы пижамы были расстегнуты, и из-под нее выглядывал специальный лифчик для кормящих матерей. – Они забрали у нее Молли.

– Нет, я ее отдала Шодри.

– Какая же ты славная, Джули Кац. – Феба нежно взъерошила кудряшки маленького Мюррея. Глазенки тут же распахнулись – темно-коричневые диски, окруженные белым ореолом. – По ночам спит, не плачет, – похвасталась Феба. – О, классный обмен! Хочешь, я брошу его в Дэлавер, если это спасет тебе жизнь?

– Что ты несешь? – ужаснулась Джули.

– Что я несу… О Киса, милая…

– Осталось восемнадцать минут, – вставил Хоррокс.

– Хочешь его подержать? – предложила Феба.

– Боюсь, уроню. – Братишка у нее умный и добрый. Весь в папу. Удивленно-задумчивый взгляд, словно он ошибся планетой и раздумывал, оставаться здесь или нет. – Обрезание сделали?

– Конечно, сделали. Я думаю, отец бы на этом настоял. Возьми, не бойся.

– Нет, не могу. Я боюсь.

Малыш захныкал. Личико покраснело, как лакмусовая бумажка от кислоты.

– Знаешь, моя мамуля иногда тебя подкармливала, – говорила Феба, расстегивая лифчик. Она сунула темный сосок в маленький перекошенный ротик. Охранники повернулись к ней, как по команде «Равняйсь!». – Так что мы с тобой выросли у одной груди.

Воцарилась тишина, нарушаемая лишь усердным чмоканьем маленького Мюррея.

– Осталось семнадцать минут, – напомнил Хоррокс.

– Можешь помолчать, дружище? – одернула его Феба.

– Не обращай внимания, – успокоила подругу Джули.

Бикс вздохнул на протяжной басовой ноте.

– Джули, ходят слухи, что тебя не сожгут. Они задумали…

– Я знаю… – Джули сокрушенно подняла глаза к потолку. – Антираспятие для Антихриста. Старый добрый Бог не забывает свою доченьку.

– А потом… Завтра… Они отдадут нам… Словом, наши пропуска действительны до завтрашнего вечера. Мы сейчас пойдем домой, а потом вернемся, и они отдадут нам… – он шумно вздохнул, надув щеки, – твое тело.

– Мою мертвую плоть.

– Мы с Фебой сделаем все, как ты захочешь, – поспешно добавил Бикс. – Отсидим шивах. Кремируем. Поминки устроим. Как скажешь.

Джули сжала в кулак несуществующую ладонь. Феба с Биксом уже обсуждали ее похороны. С одной стороны, это звучит ужасно, но с другой – так трогательно. Ей даже хотелось при этом поприсутствовать.

– Опустите меня в залив, родной. Похороните меня в океане.

– В проливе Абсекон?

– Да, там, где я любила играть в детстве.

– Ну конечно, пролив Абсекон.

– И еще. Прежде чем вы меня опустите, я хочу, чтобы ты меня поцеловал.

– Поцелую. Обязательно.

– Прямо в губы, Бикс. Прямо в мои мертвые губы.

– Обещаю. Мне страшно.

– Еще бы.

– Шестнадцать минут, – вставил Хоррокс.

– Заткнись ты! – осадила тюремщика Феба. Она постукивала пальцами по коробке с пиццей. – Есть хочешь? – спросила она Джули.

Как ни странно, но Джули почувствовала, что голодна.

– Для пиццы у меня всегда местечко найдется.

– Спецзаказ. – Билли поставил коробку на пол и откинул крышку. По комнате разлился божественный аромат. – С пепперони, и сыра больше, чем обычно.

Джули задумалась: «Интересно, “пепперони” склоняется? Господи, что только не приходит в голову осужденному на смерть?»

– Помнишь наш пикник в «Довиле»? Вы, случайно, не захватили бисквитов? А колу?

– Не-а, – вздохнула Феба. – Конечно, я все помню.

– Интересно, «пепперони» склоняется? Можно сказать «пицца с пепперонями»?

– Ты это о чем? – удивленно посмотрела на подругу Феба.

– Ну, об этих колбасках.

– Наверное, не склоняется, а что?

Джули пожала плечами.

Они сели прямо на пол. Придерживая коробку культей, Джули оторвала равнобедренный треугольник пиццы и с наслаждением откусила. Все двести вкусовых сосочков языка с готовностью напряглись, радуясь каждому нюансу в аромате сыра, каждому пикантному оттенку пепперони. Как же она здорово держится! И надо же, это доставляет особое удовольствие. Улыбаясь, Джули слопала пиццу до крошки. И все же она чувствовала, что если бы не маленький Мюррей, они вряд ли сумели бы держать себя в руках. Малыш был талисманом, символом временного затишья. Каждое его движение, улыбка были поводом для нового всплеска радостной болтовни взрослых, словно никогда раньше ни один ребенок в мире так не улыбался. К концу их маленького пикника Джули решилась.

– Дай-ка, я все же попробую, – сказала она, протянув к малышу здоровую руку.

Опьяненный материнским молоком, он огромной фасолиной лежал на плече у Фебы.

– Не бойся! – И Феба продемонстрировала прием, который она называла «футбольный мяч». – Просунь ему под головку руку, которую я не успела тебе оторвать.

– Еще семь минут, – сообщил Хоррокс.

Джули «футбольный мяч» понравился. Личико малыша все время на виду. Можно с ним разговаривать, например, учить физике.

– Гравитация… – прошептала она. – А еще магнетизм, электроны, протоны… – Она пошла с малышом по направлению к охранникам. «Это все равно что летать, – подумала Джули, – или плыть на спине по течению». Он пялил на нее свои шоколадные глазенки. – Земля вращается вокруг Солнца, – пропела Джули. – Заболевания вызываются бактериями. – «Какое новое, ни с чем не сравнимое переживание! Как жаль, что папа и Маркус Басе не дожили до этого удивительного поворота в их жизни – появления на свет сына смотрителя маяка и внука биолога-мариниста». – Сердце – это насос.

Настроение малыша вдруг резко переменилось, и он надрывно заорал.

– Чш-ш, – прошептала ему Джули и прижала его к своей пустой груди, правой, которая была чуточку больше левой. – Все еще только начинается. Главные испытания впереди.

Не факт близкой смерти так пугал Джули. Причина была более прозаичной – гвозди. Она боялась за свое тело, боялась предстоящей боли.

Братишка наконец угомонился. Беззубые десны нашли под пижамой сосок и пощипывали его, как камбала. Стража сделала вид, что ничего не заметила. Да пошли они! Все такие ухоженные, выбритые. Джули их почти ненавидела.

Маленький Мюррей перестал сосать и улыбнулся.

– Шесть минут.

Джули повернула к цилиндрической двери и вдруг, присев, положила малыша прямо на пол и сама опустилась рядом с ним. Так девочка ползает на корточках возле своего кукольного дома, превращая его в основное мерило окружающего мира. Ну что можно рассказать малышу? Что ему было бы интересно?

– Ладно, прежде всего, поговорим о твоей маме, – начала Джули. – Она у тебя немного ершистая, но, по-моему, она наконец нашла свое счастье. А еще у тебя был папа. Он тоже был немножко чокнутым, но ты бы наверняка его полюбил. Твой дедушка Маркус был великим биологом. А вот перед бабушкой Джорджиной я очень виновата..

– Пять минут.

Подошла Феба. На пижаме мокрые круги от молока.

– Что с тобой?

– Нет, ничего. – Джули заставила себя улыбнуться. – Какой у меня чудный братишка!

– Я знала, что он тебе понравится. Эй, Киса, знаешь что? Я ведь поняла, в чем твое предназначение. – В левом глазу Фебы, словно жемчужина в ракушке, заискрилась слеза. Она расстегнула лифчик и осторожно подняла с пола сына. – Вот оно – твое предназначение. Вот этот парень, маленький Мюррей. Если бы ты не вытащила его мать из пары переделок, он бы до сих пор сидел в своей пробирке.

Поднявшись, Джули поцеловала братишку в лобик. Феба все та же. У нее всегда найдется про запас какая-нибудь безумная идея.

– Мое предназначение, говоришь? Он что, тоже божество?

– Нет. – Феба улыбнулась. – Он ребенок.

– И он мое предназначение?

– Думаю, да.

– Звучит как-то…

– Обыденно? Вот именно, Киса, мы приходим в этот мир для обычной человеческой жизни. – Кончиком языка Феба слизнула скатившуюся по щеке слезу. – Когда-нибудь я напишу твою биографию. Евангелие от меня. О том, как дочь Бога спасла свою душу, пожертвовав божественностью.

– Четыре минуты.

Джули подняла глаза. Бикс двинулся к ней.

Ее культя мелко задрожала. Призрачные пальцы судорожно вцепились в отворот его пижамы, и он оплел ее, как виноград, вьющийся по фонарному столбу. Так крепко они еще ни разу не обнимались. Они смяли друг друга, как столкнувшиеся машины. Проснулось давно умолкшее либидо. Джули улыбнулась этому бесстыдному влечению, готовому проявиться где угодно: на похоронах, в церкви, во время прощальной встречи. Что ж, вот так и нужно уходить, послав Вселенной воздушный поцелуй.

– Ты была хорошей женой, – сказал Бикс.

– Ты был хорошим мужем, – сказала Джули.

Они отпустили друг друга.

У Джули к горлу подкатил ком. Сдерживая рыдания, она повернулась к лучшей подруге.

– Прощай, Зеленая Нимфа.

– Две минуты.

– Нет, это невыносимо. – Слезы закапали из глаз Фебы, как из пузырька с лекарством.

– Прощай, говорю, Зеленая Нимфа.

– Я сейчас с ума сойду. Прощай, Королева Зенобия. Господи, я не могу, не могу…

Феба тихо прильнула к ней, источая непостижимый сплав нежности и эротизма. И втроем они – сосущий грудь младенец, его мать-бисексуалка и бывшее божество – слились в тугой клубок из плоти и крови. Маленький Мюррей оказался зажатым, как корабельный кранец, между кормой его матери и причалом сестры. И на какое-то мгновение Джули показалось, что ей совсем не страшно.

Брат и сестра. Маленький Мюррей и Джули Кац – бок о бок плывут по пещере с подводным зоопарком Вот такой сладкий сон разрушили шестеро, как всегда, гладко выбритых стражников, ввалившись в камеру № 19. Они выстроились у двери, невозмутимо поглаживая рукоятки своих маузеров. Вслед за ними вошел Хоррокс, лязгая в воздухе парой железных ножниц.

– Прошу извинить, – клац-клац, – я, конечно, не парикмахер, но…

– Парикмахер? – простонала спросонок Джули, усаживаясь на тюфяке. Зевнула.

Постепенно реальность просочилась в затуманенное сознание. Словно защищаясь, она сгребла волосы в руку. Они всегда были ее главным украшением. По-прежнему длинные и буйные, как шерсть на Фебином карнавальном костюме оборотня из Трансильвании. По-прежнему черные и блестящие, как лакричные леденцы.

– Давайте скорее с этим покончим, – сказал Хоррокс.

Далее не стараясь быть аккуратным, он принялся кромсать ее волосы, как нетерпеливый ребенок, срезающий шпагат с рождественского подарка. Обрезанные волосы опускались на пол вороновым крылом, ковром ложились на прелую солому. Голове стало непривычно холодно. Джули представляла свои прозрачные голые уши, шрам, выставленный на всеобщее обозрение, колючую стерню, оставшуюся от роскошной шевелюры. Слава богу, в подземелье не было зеркал. Она не хотела видеть свое отражение.

– Готово, – довольно вздохнул тюремщик.

И стража повела ее наверх по лабиринту лестниц и коридоров. Хоррокс шел впереди, отпирал двери, поднимал ворота.

– Примите душ, – распорядился он. – На выходе вы должны быть во всем чистом.

Он провел Джули в душевую, стены которой напоминали миллиметровку. Незамысловатый узор местами нарушался выпавшими, словно фотографии из альбома, плитками. Через ширму с изображенными на ней библейскими сюжетами была переброшена совершенно новая тюремная пижама. Джули разделась, разглядывая рисунки: оживление Лазаря, хождение по воде, превращение воды в вино. Похоже, сейчас у нее идеальный вес – килограммов шестьдесят. Всю жизнь Джули безуспешно к этому стремилась. Оказывается, лучшая диета – страх.

Она провела в душе добрых полчаса, отскребая от тела липкий смрад подземелья. Вода отлетала от бедер, от бесплодной груди, от изуродованной, словно выжженная земля, головы.

Одевшись, Джули снова вверила себя Хорроксу и страже, которые вывели ее из подземелья к золоченым башням города. На тротуарах толпились люди: мужчины в белых шелковых костюмах, женщины в бледно-желтых платьях, дети в шортах или бриджах. Все были как-то странно напряжены и растеряны, будто не знали, что им с ней делать. Видеть Антихриста никому раньше не доводилось. Что им сейчас: радоваться скорому возвращению Иисуса или попирать его злейшего врага? Крики радости перемежались со злобным вайверновским шипением. Может, они должны… «возлюбить ее»? Странно как-то.