Текст книги "Единородная дочь"

Автор книги: Джеймс Морроу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 23 страниц)

– Сделаю. – Джули сердито отхватила большой кусок пиццы.

– Вайверн этого никогда не допустит. – Иисус принялся ввинчивать в пробку штопор. – И не надейся, что он оставит тебе божественную силу.

– Ты это о чем?

Иисус выдернул пробку, и бутылка удовлетворенно всхлипнула.

– О божественности забудь, Джули.

Джули раскусила перчинку, и во рту теперь невыносимо жгло. Забыть о божественности? У нее отнимут силу?

Джули чувствовала себя раздавленной, уничтоженной. Ей казалось, что Господь своей властной рукой крепко сжал ее душу и раздавил, как яичную скорлупу. Да, она так и не поняла, для чего ей дана была эта сила, но она была ее сутью. И несколько раз она честно пыталась пустить эту силу в дело: оживила краба, вернула зрение Тимоти. А избавление от огня Атлантик-Сити? Каждое совершенное чудо на какое-то время повергало ее в состояние сладостного экстаза.

– Я всегда была божеством, – запротестовала Джули. – Именно в этом моя сущность.

– Так, значит, ты останешься, да? Останься. «Останься» – какое волшебное, зовущее слово. Но нет. Живым не место в царстве мертвых.

– В этом моя сущность, – эхом повторила Джули, – но я должна добиться большего.

Иисус улыбнулся, понюхал насаженную на штопор пробку.

– Чего еще мог ожидать я от своей сестренки? Как же ты мне дорога.

– Из чего будем пить?

Иисус вынул из корзинки потускневшие от времени ковши.

– Когда ты умрешь, я добуду для тебя табличку с самой ранней датой. – Он наполнил ковшики «Гулящей монашкой». – Я не допущу, чтобы ты страдала. – Прижав ладонь к щеке Джули, Иисус приподнял свой ковш. – Лехаим!

– Лехаим!

Ковши, звякнув, встретились, и вино было выпито до дна.

Карцинома была метрополией византийского типа. Она раскинулась вдоль цепи действующих вулканов, возле скопления изгибающихся крепостных стен и витых шпилей. Бесчисленные административные здания были темными и бесформенными. Они напоминали неряшливые глыбы застывшей лавы, которую брезгливо выплюнули кипящие возмущением вулканы. Когда экипаж Джули въезжал в главные ворота, как раз начиналось крупномасштабное извержение одной из вулканических громад. У порталов застыли две гигантские каменные копии «Крылатой Ники» с черепами вместо голов, над центральной площадью кружили хлопья горячей золы, небо затянула дымная пелена. На мраморных ступеньках и бетонных плитах, закинув головы и разинув рты, стояли демоны. Длинными раздвоенными языками они ловили пепел – случайную пищу, адскую манну.

Управляемый Антраксом экипаж миновал зону извержения и теперь мягко катил мимо торговых палаток, предлагавших отборную падаль. Вот они въехали в городской парк, мемориалы которого увековечивали величайшие события в истории Зла – эволюцию холерного эмбриона, «Шотландское соглашение», уничтожение японцами ста тысяч жителей Нанкина, – и, наконец, остановились у дворца Вайверна. Джули вышла из кареты, ступив своими поношенными кроссовками на усыпанную пеплом площадь. Окруженный частоколом из железных балок дворец напоминал некий пространственный лабиринт, украшенный фаллическими башнями и роскошными балконами. Из сторожевой башни выглянул обезьяноподобный ангел и, узнав Антракса, сообщил, что лорд Вайверн, как обычно, по воскресеньям работает в саду.

– Здравствуй, Эндрю, – окликнула Джули хозяина, следуя за демоном вдоль деревянной решетки, которую обвивали виноградные лозы, напоминавшие колючую проволоку. – Я воспользовалась твоим приглашением.

– Джули! Какой роскошный сюрприз! – Дьявол аккуратно обрезал ветки мангового дерева, увешанные червивыми плодами. Он приветственно помахал секатором. – Добро пожаловать в Эдем. Да, да, Эдем. После Падения мы перенесли его в Ад. – Сделав Антраксу знак удалиться, он с нежностью погладил здоровенный помидор, свисавший с оплетенного паутиной куста. – Откровенно говоря, я ожидал, что ты явишься гораздо раньше.

– Я была всем довольна, – решительно начала Джули. Между кронами деревьев проносились миниатюрные смерчи, раскачивая тяжелые плоды. Ручейки муравьиных полчищ струились по траве. – К тому же я не сидела без дела.

Вайверн грубо загоготал и ткнул левым рогом в ту сторону, где находилась пещера Иисуса.

– Пятнадцать лет на раздаче разбавленного лимонада, это ты называешь делом? Твой братец всегда отличался мазохистскими наклонностями. Но ты… Я полагал, в тебе побольше здравого смысла.

– Я соскучилась по родным. Хочу домой.

Дьявол ткнул кончиком хвоста в направлении антрацитового свода.

– Мне божества там, наверху, не нужны. С вами, ребята, хлопот не оберешься.

– Иисус назвал мне твою цену. – Сложив на груди руки, Джули бросила на Вайверна вызывающий взгляд. – Я готова платить.

«Вовсе не готова, – думала про себя Джули. – Это же я. С какой стати человек должен расставаться со своим родовым наследием?»

– Ты уверена? – удивился Вайверн. – Не разбрасывайся божественностью, дорогая, это твое.

– Да.

– Хотя, если взглянуть на светлую сторону, ты во многом выиграешь, – похотливый оскал от уха до уха рассек грубое пунцовое лицо Дьявола, – землю, полноценную жизнь, и уже не будет этих обезумевших толп, преграждающих тебе дорогу.

– Ну так бери, забирай мою божественность!

– Будет больно.

У Джули по спине заструился холодный пот, к горлу будто приставили лезвие гильотины.

– Ничего, вытерплю.

– В таком случае стой смирно. – Левая лапа Вайверна вдруг словно бы раскалилась, каждый коготь на ней сверкал, будто драгоценный камень. – Не двигайся.

И дальше последовала отвратительная интерпретация «Сотворения Адама» Микеланджело. Дьявол потянулся к ней, вытянув указательный палец. Вот раскаленный коготь прикоснулся к груди, прожег футболку, продолжал погружаться в тело Джули, рассекая плоть, словно скальпель.

«Ни звука, – заклинала она себя. – Молчи, молчи!»

Вайверн подался к Джули и поцеловал ее. Она ощутила на щеке его скользкие губы, едкое, зловонное дыхание опалило глаза.

– Возлюби врага своего, так? – потешался Дьявол.

Вулканы рычали, словно минотавры, гудели, как адские домны.

Вот уже все пять пальцев погрузились в тело Джули, вот уже вся шершавая щетинистая лапа раздирала кожу, крошила хрящи, раздвигала грудную клетку, как половинки ореховой скорлупы, погружаясь все глубже и глубже, ощупывала внутренности, извиваясь. Теперь Джули знала, что такое боль. Ее рвали, рассекали, кромсали, безжалостно и бесконечно долго. Кровь хлестала мощной струей и заливала все снаружи, леденящим душу теплом разливалась внутри полостей. Сжав зубы так, что можно было бы раскрошить железную болванку из адской домны, Джули молчала, а Дьявол копался в ней своей когтистой лапой, как могильщик лопатой.

Он искал бесконечно долго и наконец нашел, вырвал из уютного гнездышка плоти бесценный подарок Матери.

Божественность Джули оказалась птицей, белым сияющим голубем, теперь ставшим пленником когтистой лапы Вайверна. Головку птицы венчала кровавая корона, растекаясь красными лентами по белому оперению. И надо же, в клюве птичка держала маленькую оливковую веточку.

Свободной лапой Вайверн заглаживал рану Джули, убивая кровожадных микробов, слой за слоем, клетка за клеткой наращивая новые ткани.

– А это з-зачем, – простонала Джули, указывая на оливковую ветвь. Боль все еще не отступала, и к горлу подкатил жгучий ком.

Вайверн заговорил, горячо, захлебываясь, разбрызгивая вокруг маслянистую слюну.

Но Джули уже не могла разобрать его слов, они превращались в смутное, далекое воспоминание, отдавались в ушах завыванием ветра. Со всех сторон ее обступила почти осязаемая тьма. Исцели этого мальчика. Спаси Атлантик-Сити. Уйди красиво. Исцели мальчика, спаси город, взлети. Нет, все это было далеко позади. Джули знала, что никогда больше ей не оживлять крабов, не исцелять слепых, не спасать города, не летать в небесах. У нее не осталось ничего, кроме жгучей, убийственной боли в груди, всепоглощающей черноты вокруг и этого бесконечного мучительного падения, падения, падения…

Часть третья
Второе пришествие Джули Кац

Глава 12

На этот раз никаких камер эктогенеза, никаких стерильных родовых путей из стекла и пластика, никаких пахнущих детским мылом уютных прачечных, мягких колыбелек с гусятами-погремушками, плавающими над головой. Только нагота и грязь. Подобно червям, вознамерившимся сожрать тебя, грязь проникает всюду: в нос, в уши, во влагалище. Нещадно палит полуденное солнце, сводят с ума тошнотворные испарения. Ты хочешь встать и не можешь, даже мысль о том, чтобы пошевелиться, приводит тебя в ужас. Ты лежишь, прилепившись к миру боком, уставившись на грязь, перебирая в памяти названия живых тварей, снующих на островке болотной травы и кружащих в воздухе: комары, гнус, мошкара, коралловая змея, мускусная черепаха… Что это, неудавшиеся творения Бога или шедевры Сатаны? Причем здесь… Ты же не в диком средневековье. Сейчас 2012 год. Так что всем этим тварям выпало представлять звенья эволюционной цепочки Дарвина.

Раздается злобное жужжание, и нечто… ах да, стрекоза, садится на нежный желтоватый объект, который ты определяешь как лилию. Замирают прозрачные перепончатые крылья, и ты чувствуешь: намерения стрекозы далеко не благие, она не собирается опылять лилию, она над ней поиздевается, изнасилует ее с безжалостностью Вайверна, вырвавшего у тебя из груди голубя божественной любви.

Собравшись с силами, ты поднимаешься и вопишь от боли, пронзающей истерзанную грудную клетку. Покрытая коркой засыхающего ила, сжав зубы от боли, ты упорно стремишься к тверди. Перед тобой простирается кукурузное поле, светятся на солнце полные жизни побеги, среди листьев прячутся чубатые малыши-початки. Ты бежишь, и грязь, высыхая, отваливается от кожи. Нет, не кукуруза тебе нужна, а то соломенное чучело, которое ее охраняет. Твой план подсказан фильмом, который когда-то тебя заставил посмотреть Роджер Уорт. На экране человек-невидимка, всеми отверженный, нагой, призрачно дрожащий, крадет одежду пугала, лишь бы не умереть от холода.

У пугала возится девочка: подвязывает его портки куском бельевой веревки. Худенькое веснушчатое личико, робкий взгляд, с футболки глупо улыбается клоун, под ним надпись «Цирк радости». Вся сцена представляет собой неплохой сюжет для обложки еженедельника «Ивнинг пост». Вот только твоя нагота… Спохватившись, ты прикрываешь одной рукой грудь, а другой промежность. У девчушки изумленно открывается ротик, и ты спешишь ее успокоить:

– Что случилось, маленькая, никогда не видела богиню Венеру?

– Ты с Венеры? – пораженно спрашивает дитя.

– Да. – Ты замечаешь, что девочка сжимает в руке маленькую лысую алебастровую куколку – этакий Говорящий Эмбрион, персонаж другого фильма твоей юности.

– Ты голая, – озадаченно констатирует девчушка.

Делать нечего, ты опускаешь руки.

– Это специальный космический скафандр.

– А я человек, – представляется Говорящий Эмбрион, – я могу думать и чувствовать.

Вдруг откуда-то из-под футболки с клоуном появляется маленький серебряный крестик на золотой цепочке, и девчонка задиристо тычет им в тебя, словно обезвреживая вампира.

– Ты еретичка? – Она отпускает крестик, и ты замечаешь, что вместо Иисуса на нем распятый ягненок неоапокалиптиков. – Еретичкой быть нехорошо, там охотники, они тебя подстрелят. Или еще хуже… А я хочу жить, – продолжает Эмбрион.

Жаль, что ты потеряла свою божественность, не то бы быстро угомонила эту малявку с ее дурацкой куклой. Отстранив девочку, ты принимаешься расстегивать клетчатую фланелевую рубашку пугала. «Цирк радости» – неужели тот самый аттракцион, который иногда устраивали «У Цезаря»? Если так, это означает, что Атлантик-Сити совсем недалеко.

– Эй, это же не твое, – пищит возмущенная малявка.

Ты надеваешь рубашку, обтрепанную, пропахшую протухшей копченой колбасой. Она достает тебе до колен: видно, отец девочки настоящий здоровяк.

– А где мы находимся?

– На ферме Тайлера.

– В Нью-Джерси?

– Угу. – Девчонка быстро чмокает свою куклу в лобик. – В Республике Верующих Нью-Джерси.

Ты снимаешь с чучела портки. Украсть у него одежду – это все равно что украсть плоть, приходит тебе в голову. Нью-Джерси, ура! Значит, Феба и Бикс где-то рядом. Боль в груди постепенно стихает.

– Ты хотела сказать, в штате?

– В Республике, – настаивает девчонка, – мы же отделились.

– Отделились? С ума сойти.

– Ну да, отделение штата Джерси, ты разве не знаешь?

– Отделились? Тут что, гражданская война была?

– Я сейчас папу позову, если ты еретичка, он тебя в два счета вышвырнет.

Ты быстренько представляешь себе «папу», этакого туповатого великана в комбинезоне и с двустволкой в руке. Господи, избавь нас от гнева папы. Не задумываясь ты бросаешься наутек, прокладывая дорогу среди высоких стеблей. Тебе тридцать восемь, но в юности, играя за «Тигриц Бригантин», ты получила хорошую закалку. Как там папа? Успел тебя засечь?

Охотники за еретиками, Республика Верующих, отделение штата Джерси… Отделение? Похоже, путь простого смертного может оказаться более тернистым, чем ты предполагала.

Выбравшись из зарослей кукурузы, ты оказываешься на шоссе. «Дорога 30» – гласит табличка на столбе, облепленном обертками от конфет и пустыми пакетиками из-под семян. Ты взбираешься на насыпь и поднимаешь руку, пытаясь остановить машину. Кювет – просто ров с отбросами, заваленный колечками от пивных банок, пустыми канистрами из-под машинного масла, сплющенными пластиковыми бутылками, просроченными пропусками в Республику Нью-Джерси. Мимо тебя, в сторону океана, проносятся разномастные автомобили: древние ржавые развалюхи вперемежку с современнейшими моделями сплошь из никеля и пластика. Ну да, сейчас ведь 2012 год. Пока тебя не было, будущее стало настоящим.

Рядом тормозит пикап. На дверце пассажирского салона нарисован улыбающийся ангел с огненным мечом в руке. В потрепанной рубахе, с перепачканным лицом, ты похожа на жертву изнасилования, а это, по идее, должно либо вызвать сочувствие, либо привлечь другого насильника, который видит в тебе легкую добычу. Мысленно ты отрабатываешь прием, которому тебя научила тетя Джорджина. Нет, расслабься: водитель, хоть и мужчина, но вполне внушает доверие. Невысокого роста, подтянутый, с благообразным смуглым лицом, он напоминает энергичного, тренированного Будду.

– Вам в город? – скороговоркой спрашивает он.

– Меня не было в стране, – отвечаешь ты, кивнув, – пятнадцать лет. К Атлантическому океану по дороге?

Водитель натянуто улыбается. Ты забираешься внутрь.

– А что вы возите?

– Грешников, – коротко отвечает водитель, вливаясь в поток машин. Серебряный распятый ягненок скорбно смотрит с отворота его блейзера. – Я уже семь лет в «Цирке», да еще на такой нервной работе, а они мне до сих пор свободный вход не могут предоставить. Не ценят они своих работников. – Он обращает на тебя ласковые, как у игрушечного медвежонка, глаза. – Да, мэм, видок у вас еще тот. Что, на еретиков наткнулись?

Памятуя враждебность девчонки с фермы, ты прикидываешь, что к чему. Чтобы преуспеть в современном Нью-Джерси, нужно быть однозначным противником ереси.

– Ага, – лжешь ты, – они меня избили.

– Вот черти! Отвезти вас в больницу?

– Высадите меня на берегу Гурона. – Ты узнаешь старую афишу «Тропиканы», видишь странное непривычное объявление: «“Цирк радости” представляет меч, несущий благо. Добро пожаловать 11 апреля». – Я домой пешочком.

– И все же наведайтесь к врачу, мэм.

– Спасибо, обойдется.

– Вот что, простому незнакомцу я бы этого не сказал, но вижу, у вас с ними свои счеты… – Водитель заговорщически подмигивает. – Завтра вечером намечается разборка с одним еретиком, мы с ребятами сами… понимаете, о чем я? Его вчера изловили на Соммерсе. Вы как?

– Спасибо, приду, – говоришь ты, притворно улыбаясь. Засохшая грязь безжалостно стягивает кожу, рассыпаясь по щекам миллионом зудящих трещинок.

– Приходите на стоянку, что возле рынка, в половине восьмого. До комендантского часа сто раз успеем. Спросите меня. Меня зовут Ник Шайнер, я вас проведу. Или Чарли Филдинга, он привезет кирпичи.

– Кирпичи?

– Ну да: мы будем разбрасывать камни, вернее, забрасывать камнями.

Не может быть. Похоже, Ник Шайнер только что пригласил тебя принять участие в избиении камнями живого человека.

– Честно говоря, я еще ни разу не принимала в этом участия, – виновато признаешься ты, а тем временем тридцатое шоссе плавно переходит в бульвар Абсекон.

– С этими еретиками такая штука: если ты его изловил, то пошевеливайся, иначе отнимут, тут они нос по ветру держат. – Шайнер сердито кивнул куда-то вверх. Снова блеснул серебряный ягненок. – А вот контрамарочку хотя бы изредка подбросить слабо. Все-таки семь лет на них пашу, таскаюсь с их вшивыми грешниками. Или я многого прошу?

– Отнюдь.

– По телевизору – это ж совсем не то, другое дело – вживую, – причитал Ник Шайнер.

Как-то внезапно опускается ночь, и твой взгляд устремляется вдаль, через соленое болото, туда, где тремя взаимосвязанными ярусами гигантского фантастического торта раскинулась метрополия.

– Атлантик-Сити изменился, – замечаешь ты.

– Новый Иерусалим, – поправляет тебя Ник Шайнер. – Его закончили строить семь лет тому назад. Он должен приблизить Второе Пришествие, – Ник устало вздохнул, – при условии, что мы «обработаем» достаточное количество грешников.

– «Мисс Америку» тут, наверное, больше не проводят?

– Что-что?

– Конкурс красоты «Мисс Америка».

– Это же не Америка, мэм.

Ярко белеют в ночи мраморные стены. Выходит, вместо того чтобы отстроить «Тельца», «Тропикану», «Пески», «Цезаря», владельцы сговорились и построили одно громадное казино. Здания, нарядные, словно рождественские елочки, сияют в свете прожекторов золочеными балюстрадами.

Прежде чем высадить тебя на берегу Гурона, Ник Шайнер напомнил о своем приглашении.

– Не сдерживайте эмоций, бросьте пару кирпичин. Вот увидите: очень освежает!

Ты переходишь мост и идешь дальше по бульвару Харбор-Бич, любуясь величавыми зданиями уже без подсветки, окутанными туманом. Поблескивая металлическим корпусом и ощетинившись дулами пулеметов, под фонарем стоит машина все с тем же ангелом на дверце, потрясающим мечом. Двое полицейских меняют шину. Быстрыми точными движениями и зеленым обмундированием они напоминают хирургов, колдующих над фантастическим существом.

Земля остывает. С лимана Бонита несется монотонное жужжание мошкары. И вот наконец волнорезы вступают в извечный спор с приливом, Атлантика обрушивается на континент, и ты облегченно вздыхаешь. Скорее на Сорок четвертую улицу: она выходит на пирс. В призрачном свете луны ты срываешь с себя украденную рубаху, бежишь в конец причала и ныряешь. Наконец-то ты чувствуешь, ты вернулась на родную планету с ее древним, любящим океаном. Его прохладные волны смыкаются у тебя над головой, заботливо смывая с кожи остатки клюквенного болота Тайлера.

По привычке ты делаешь глубокий вдох, и тело тут же судорожно сжимается, оскорбленное тем, что вместо воздуха ты предложила ему соленый яд. Итак, Вайверн действительно превратил тебя в простую смертную. На счастье или на беду? Кашляя и захлебываясь, ты пробиваешься к поверхности и неловко влезаешь на причал. Лежа на мокрых досках, долго не можешь отдышаться. Божественность ушла, даже капельки не осталось. Не то что дождь вызвать – ты теперь даже бородавку не сведешь. Хорошо это или плохо? Хорошо или плохо? Ты натягиваешь рубаху, пытаясь согреться, трешь покрывшиеся пупырышками плечи и уныло бредешь вдоль берега на юг. «Готова ли я к новому существованию?» – спрашиваешь ты себя. Готова ли к жизни без жабр, без божественного голубочка, трепещущего в груди, без Святого Духа, пульсирующего в венах? Готова ли к жизни во плоти обычного человека?

Окутанная седыми космами тумана в рассеянном лунном свете, возвышалась башня «Ока Ангела». Папин маяк, подумалось Джули, походил на ствол красного дерева: мощный и несокрушимый. Остров, который она сотворила перед тем, как отправиться в свое невероятное путешествие, теперь соединял с материком железный мост. Наверняка тетушка Джорджина позаботилась, ее стиль. Коль уж строишь мост, то строй из железа, чтоб стоял сто лет. Вскарабкавшись по камням, Джули пересекла газон и внимательно всматривалась в окна в надежде уловить хоть какие-то признаки жизни. Но кругом зияла темнота, как в пустой глазнице Билли Милка.

Лунный свет заливал маяк, выхватывая из темноты такой родной узор деревянной двери, до боли знакомые дырочки от выпавших сучков. Когда-то эта дверь была неотъемлемой частью ее жизни, хлопаньем фиксировала приходы и уходы, поздние возвращения, друзей И врагов, встречи и расставания. Приходишь домой из школы – она тебя встречает, возвращаешься со свидания – опять она. Джули толкнула дверь, скрипнули проржавевшие петли.

«Око Ангела» разграбили, разрушили, выпотрошили, словно рыбку. Коврики, мебель, светильники – все исчезло. От пяти тысяч книг, которые папа собирал всю жизнь, не осталось ничего. Один-единственный томик валялся у камина, как раз на том месте, куда Спиноза когда-то приволок дохлого краба. Джули подняла книгу, попыталась разобрать название. Что-то о вечности.

Внезапно яркий луч света ослепил ее, едва не сбил с ног.

– Стоять, – приказал некто заплетающимся языком. – Не двигаться!

Похоже, говоривший изрядно поддал. От неожиданности Джули сперва растерялась, но тут же волна возмущения захлестнула ее. Кто бы там ни был, как он смеет ей приказывать? Это дом ее отца! Она решительно шагнула вперед и взяла в руки книгу. «Стоит ли в твоем духовном паспорте виза в вечность?» И кто бы, вы думали, автор? Преподобный Билли Милк, Первосвященник Первоиерусалимской Церкви Откровения Иоанна Богослова.

– Кто там еще? – крикнула Джули.

Звук передернутого затвора.

– Кто там?

И тут раздались холодные щелчки выстрелов, словно стаккато лопающейся воздушной кукурузы.

Первая пуля прошила рукав рубахи, позаимствованной у пугала.

Вторая оцарапала щеку и вырвала прядь волос.

Джули вскрикнула. Отскочила. Опрометью бросилась в прачечную. На щеке, словно второй рот, зияла рана. Плюясь кровью и рассыпая проклятия, Джули дрожала от гнева. Что это еще за вторжение, подлое, наглое, словно гнусная лапа Вайверна, проникшая ей в душу?

Кроватка, погремушка, стиральная машина, сушка, разбитая стеклянная камера – ее первая окружающая среда, осколки мирка, радушно встретившие ее на этой земле. Встав на кроватку, Джули взобралась на подоконник, протиснулась в узкое окно и свалилась в мягкую траву. Пули. Господи Иисусе – пули! Зажав ладонью рассеченную щеку, Джули бросилась к железному мостику и дальше – на трассу, ведущую к Оушен-Сити. Она бежала, с тоской вспоминая о том времени, когда могла щелчком пальцев сбросить врагов в океан и смахнуть их пули, как хлопья пепла.

Добежав до Сиспрей-роуд, она резко остановилась и с замиранием сердца, словно Орфей в аду, оглянулась. Никого: ни солдат в бронежилетах, ни чокнутых неоапокалиптиков, ни добровольцев Ника Шайнера. Кругом тишина. Лишь мерный рокот прибоя. Уже не спеша Джули зашагала дальше, напевая, чтобы успокоиться, любимую песенку Фебы:

– «В приморском граде на Променаде гулять мы будем, как во сне, в приморском граде на Променаде в любви признаешься ты мне…»

На перекрестке с Сэнди-драйв из темноты вдруг вынырнул стоявший вертикально саркофаг, стеклянный цилиндр с надписью «Служба связи Нового Иерусалима». Стоило Джули приблизиться, как цилиндр раскололся, словно яичная скорлупа, и слащавый женский голос пригласил: «Войдите».

Сказано – сделано. Стеклянные стенки снова сомкнулись.

– Христос воскрес. Пожалуйста, назовите номер вашего абонента.

– Мне нужны мои друзья! Я не хочу, чтобы в меня стреляли! Мне нужны Феба, Бикс и тетя Джорджина!

– Пожалуйста, назовите номер вашего абонента, – снова прозвучал бесстрастный голос диспетчера.

Что и говорить – будущее, 2012 год. Никаких тебе проводов, трубок – знай говори.

– Я не помню номера.

– Платить будет абонент?

– Абонент. Я бы хотела связаться с Фебой Спаркс.

– Это Новый Иерусалим?

– Не уверена, но на всякий случай поищите. – Джули всматривалась в туман: не покажутся ли фигуры вооруженных до зубов зилотов.

Слащавый голос не обнаружил в своей базе данных никакой Фебы Спаркс. Ни Джорджины Спаркс, ни Бикса Константина. Из любопытства Джули назвала даже себя – ничего. Совсем уж было отчаявшись, она попросила найти Мелани Марксон, и, о чудо, Мелани Марксон жила в Лонг-порте. Последовала пауза, а за ней сильно постаревший голос Мелани, утверждавшей, что, конечно же, она примет звонок от Джули Кац.

– Боже, неужели это ты, ты?! – От безукоризненно четкой дикции Мелани и следа не осталось, она просто задыхалась от восторга. – Я не верю своим ушам, Шейла, ты вернулась?!

– Я Джули, про Шейлу забудь. Что, черт возьми, здесь происходит? Я только что из «Ока Ангела», меня едва не застрелили.

– Они приняли тебя за еретичку.

– Чего-чего?

– Для твоих последователей маяк – это святыня. Вот охотники и пользуются им как приманкой.

– Для моих – кого? Последователей?

– И я определенно одна из них. Шейла, дорогая, можешь на меня рассчитывать. Я неоапокалиптик только на бумаге.

– Эти ублюдки захватили мой дом! – Джули топнула босой ногой по полу телефонной будки. Толчок тут же отозвался жгучей болью в раненой щеке. Последователи? Святыня? – Я должна найти Фебу, – решительно заявила она, по-прежнему вглядываясь в темноту. Космы тумана катарактой застилали глаз иллюминатора. – Она во мне нуждается.

– Не хочу тебя огорчать, но от нее уже много лет ни слуху ни духу.

– Мелани, можно мне сегодня у тебя переночевать? Я просто не знаю, как мне быть.

– Переночевать у меня? Сочту за честь! Ты, наверное, голодна? Немедленно иду жарить бифштекс. Ты где?

– На Бригантин.

– Я за тобой заеду. До комендантского еще минут сорок. О Шейла, если бы ты знала, как ты нам нужна! Ты столько, столько должна сделать!

Как всегда, элегантная и представительная, Мелани благодаря искусному макияжу выглядела так, словно последние пятнадцать лет находилась вне воздействия времени. Она по-прежнему была молода и полна сил, круглое личико светилось энергией.

– Подумать только, – не унималась она, нервно проводя рукой по ярко-желтым волосам, – я разговариваю с Шейлой в собственной гостиной!

Джули вспомнилось, как когда-то Мелани назвала косметическую промышленность кованым сапогом, что прошелся по лицу каждой женщины.

– Невероятно, невероятно, – она не сводила с Джули восхищенных глаз, – просто невероятно.

Джули улыбнулась устало, ее желудок отозвался довольным урчанием на запахи еды, радуясь непосредственному контакту со свежим, сочным бифштексом. Она с наслаждением растянулась на пышной велюровой тахте. «БМВ», на котором Мелани привезла ее сюда, был супер, но ее лонгпортский особняк, этакая двенадцатикомнатная феерия, затмевал все впечатления от поездки: сравнить его можно было разве что с владениями Джули, оставленными ею в Царстве Теней.

– Похоже, ребята из «Дисней эмпайр» тебе неплохо платят.

– Они здесь ни при чем, – ответила Мелани; даже под толстым слоем косметики было видно, что она покраснела, – это неоапокалиптики. – Она поднялась со своей роскошной оттоманки и поплыла к стенке, уставленной книгами. Сняв с полки несколько томов большого формата, она протянула их Джули. – Конечно, это не то, о чем хотелось бы написать, но против нескольких тысяч мамонов в неделю устоять трудно.

Джули плотнее запахнулась в белый махровый халат Мелани. Первая книга называлась «Крещение Ральфа и Эйми». На обложке двое подростков плескались в прозрачной чистой реке. Следующая называлась «Ральф и Эйми на Небесах». Джули взглянула на суперобложку, на ней главные герои бежали через луг к величественному, сияющему многочисленными золочеными башнями городу. Джули с любопытством раскрыла книгу на первой странице:

Подумайте: в долах трава, что шелка,

Подумайте: млеком струится река,

Подумайте: радуга в целую твердь,

Подумайте: там не слыхали про смерть…

– Каждая семья, где есть дети, не преминула приобрести весь цикл, – пояснила Мелани. – И надо признать, процент от продаж довольно высок. Но это ерунда, я могу все бросить, только скажи. В действительности, Шейла, для меня не существует другой Церкви, кроме твоей. – Она зажала в кулаке распятого серебряного агнца, висевшего у нее на шее, словно намереваясь сорвать его. Округлое лицо выражало неподдельную решимость. – Хорошо, пусть я не такая преданная последовательница, как другие, пусть я никогда не слышала во сне твой голос, пусть я позволила этим придуркам апокалиптикам окрестить меня и молча выслушиваю их доводы против секса между женщинами и чего там еще, но поверь: я всей душой с тобой.

– Церковь? – Джули потрогала марлевую повязку на щеке. – Ты говоришь, у меня есть своя Церковь?

– Честно, я сторонница Завета Неопределимости до корней волос. Иногда я отправляюсь прямо в Кэмден, просто чтобы послушать отца Парадокса. Правда.

Джули рассматривала запыленную обложку «Моей первой книги о вечном проклятии». На ней какой-то злобный заяц с сатанинской усмешкой навис над перепуганным до смерти зайчонком.

– Мелани, я ничего не понимаю: перед тем как уйти, я загнала неоапокалиптиков в море, а теперь они…

– Верно, Шейла. В течение нескольких месяцев они и носа не высовывали. В течение нескольких месяцев. Когда они снова появились на арене, их ряды заметно поредели и они явно поумерили пыл, больше не было ни одного случая поджога. Но тут Милк становится мэром, и тогда…

– Мэром? Милк стал мэром? Но он же сумасшедший маньяк и убийца.

Мелани грустно улыбнулась, словно чувствуя себя виноватой за этот неожиданный поворот в истории штата.

– Не прошло и года, как все неоапокалиптики с востока Миссисипи перебрались сюда, и вопрос об отделении превратился в простую формальность. Какое-то время поговаривали о вторжении со стороны Делавэра, но после Вьетнама и Никарагуа Пентагон был сыт по горло локальными войнами, победа в которых могла обернуться для правительства нежелательными последствиями. Так или иначе, факт остается фактом: Госдепартаменту США пришлась по душе идея террористической теократии правого толка, соседствующей с восточной границей Америки. Помогает держать в узде Нью-Йорк. Они удивляются, как сами до этого не додумались. – Мелани вдруг преобразилась, чем-то неуловимо напомнив смущенного приходского священника, которому предложили править миром. – Вот что, у меня идея. Знаешь, что у нас завтра? Завтра у нас суббота. Не еврейская, нет, просто Милк тоже чтит субботу. Так вот, завтра суббота, а значит, мы пойдем в церковь. В твою Церковь.

Джули сжала ладонями кофейную чашку – чудесную маленькую печку, – но ее тепло не могло отогреть душу. «У тебя своя Церковь» – звучит как «у тебя рак». И все же… И все же она должна поехать. Это была ошибка, скажет она всем почитателям Завета Неопределимости. С ней сыграли злую шутку. Выбросьте из головы всю эту ересь, перекреститесь.