Текст книги "Единородная дочь"

Автор книги: Джеймс Морроу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 23 страниц)

Глава 7

Причину мучительной боли Билли Милка не стоило искать в каком-то внутреннем органе или известных медицине кровеносных сосудах. Его болезнь-неуверенность заполняла пространство и, подобно самому Всевышнему, была одновременно везде. Если бы только эта неуверенность могла материализоваться, как Отец Небесный воплотился в безгрешной плоти Сына, – так, чтобы Билли мог прижать ладонь к гнойнику своих сомнений и попытаться утолить эту боль.

Он вошел в Первую церковь Откровения Святого Иоанна Оушен-Сити и аккуратно расставил вдоль алтаря семь подсвечников, словно высадил защитную полосу из золотых деревьев. Легонько помассировал пустую глазницу, скрытую под повязкой. Воистину или Во Истину, но именно он был избран для уничтожения Вавилона, именуемого Атлантик-Сити. Он ведь получил уже такие несомненные знамения: к его мальчику вернулось зрение, была разоблачена Великая Блудница. Но всякий раз, когда Билли рассказывал о чудесном прозрении Тимоти или демонстрировал сорочку Блудницы, его паства в большинстве своем оставалась абсолютно безучастной. В четвертом стихе седьмой главы Откровения четко говорится о ста сорока четырех тысячах праведников, искупленных от земли, а его зелотов, запечатленных, как ни крути, всего двести девять.

Не суетись, уговаривал себя Билли, зажигая свечи. Богу нужны воины, которые вступают на путь праведной борьбы осознанно. Ни к чему торопить Небеса. Крестовый поход – дело серьезное. Их ждут огонь и кровь, и кто знает, не постигнет ли его соратников участь тех мучеников, головы которых были насажены на колья вдоль стен средневековой Антиохии. Даже после смерти они были немыми созерцателями преступлений безбожников-мусульман. Истлела кожа на черепах, а они все смотрели своими пустыми глазницами. Не спеши. Наберись терпения.

Он опустился перед алтарем на колени и поцеловал холодный благословенный мрамор.

Дверь святилища отворилась, и вошел Тимоти, зажав под мышкой стопку газет. Он устремил на отца распахнутые голубые глаза, улыбнулся и подошел ближе. Милый Тимоти, такой красивый и элегантный в своем белом хлопчатобумажном костюме-тройке. О таком достойном наследнике не мог и мечтать отец, потомок легковерной Евы и непослушного Адама.

– Я хочу тебе кое-что показать, папа. – Тимоти выложил газеты на алтарь. Билли мельком взглянул на лежащий сверху листок под названием «Полночная Луна». Сразу под названием красовался заголовок «Девочка, родившаяся беременной».

– Нам ни к чему читать эти глупости, сын. Во всяком случае, не в храме.

– Ты только посмотри. – Тимоти открыл колонку советов.

«Помоги вам Бог».

Билли заметил, что все письма, помещенные здесь, были адресованы некоей Шейле. Мало какому священнику доводилось сталкиваться с таким богохульством. Эта Шейла советовала, как лучше наложить на себя руки. Она говорила, что с Богом «что-то не то». Тимоти открыл следующий номер (шапка на первой странице: «Элвис исцелил меня от рака»). И здесь эта Шейла. Поощряет разводы, санкционирует аборты.

– Вот гадость, а? – Тимоти взял третью газету. – И знаешь, где эта газета издается?

Билли придержал руку.

– В Аду?

И они оба рассмеялись. Как же это здорово, когда отец и сын вот так легко разговаривают, шутят. Бог тоже ценит юмор.

– Совсем недалеко. В Атлантик-Сити.

В Атлантик-Сити. Атлантик-Сити!Здоровый глаз Билли стал огромным, как злокачественная опухоль. Он вскипал от гнева, сердце бешено клокотало. Червь сомнений, мучительно глодавший его, захлебнулся в волне праведного возмущения. По мере того как стихала душевная буря, Билли обретал уверенность. Где написано, что чудовище главы тринадцатой должно быть мужеского пола? Разве женское тело – неподходящий материал для воплощения Сатаны?

– Антихрист,. – пробормотал Билли. Глаз-фантом уже придавал реальные очертания омерзительному исчадию Ада. – Антихрист! – воскликнул он. Он воочию видел перед собой эту тварь с чешуйчатой кожей, с всклокоченными волосами, безумно вращающимися глазами вместо сосцов на груди. – Дьявольское отродье! – Билли обрушил на алтарь кулак, и пламя свечей задрожало, как души испуганных грешников. Омерзительная тварь угнездилась в Атлантик-Сити. Вот оно! Теперь его паства воспрянет духом! «Deus vult», – воскликнут они, предавая огню Вавилон, оплот Антихриста, Deus vult, клич крестоносцев, Папы Урбана II – «Богу угодно». – Теперь мы соберем войско! – Билли повел сына через переднюю в церковную пристройку, где размещалась кухонька. – Теперь-то они отменят свои нелепые отпуска! – Даже первые буквы сходятся, Антихрист, Атлантик-Сити.

Спускаясь в холл, они ликовали:

– Deus vult, так, папа?

– Богу угодно, мальчик мой.

Билли подвел сына к карте дорог Нью-Джерси, висящей на доске объявлений. «Счастливого путешествия», – желала всем корпорация «Эксон».

«Сжечь город не так-то просто, – предупреждал их специалист по поджогам Тэд Ривкин. – Даже если поджечь все пустующие многоэтажки на окраине, чтобы замкнуть огненное кольцо, то и тогда у нас будет лишь половина шансов на успех». Но Билли был нужен другой план. «Мы пойдем на Вавилон, Тэд, а не на пустующие многоэтажки». Безусловно, несколько домов они подожгут, Билли ничего не имел против такой стратегии, но основной кулак тем не менее должен обрушиться на двенадцать казино, на месте которых потом будут возведены двенадцать ворот в Новый Иерусалим. Воины-мстители должны очистить мир от «Золотого Тельца», этого бельма в глазу Всевышнего. Они сокрушат «Атлантис», это публичное поругание духовности, предадут огню «Пески», «Тропикану», «Кларидж», «У Цезаря»…

– Ну-ка, расскажи мне о Первом крестовом походе, – велел Билли сыну. – О Дорилее.

– Это была великая победа, – послушно начал Тимоти, от волнения голос его звучал громче обычного. Многие молодые люди выходили из колледжей ограниченными, замороченными небиблейскими знаниями неучами, но о Тимоти этого не скажешь. – Герцог Болдуин разделил свою армию: пехоту – в один лагерь, кавалерию – в другой. – Тимоти рассек рукой воздух, словно разрубая силы франков. – В первый день казалось, что они проигрывают. Стрелы язычников сыпались дождем, пехота обратилась в паническое бегство. Бросив оружие, они бежали в лагерь. Это была катастрофа. Но тут, откуда ни возьмись, мчится кавалерия Болдуина, сметая на своем пути изумленных лучников врага!

Безупречное изложение, грамотное, но не лишенное пылкости.

– Мы тоже разделим наши силы. – Бамбуковая указка Билли скользнула к Атлантик-Сити. – Выйдя из гавани, армада поплывет на север, и тысяча верующих высадится перед «Золотым Тельцом». – Он повел указкой в глубь суши. – Между тем, собравшись на набережной Абсекона, пешие верующие под твоим командованием пройдут по бульвару, громя казино, что выстроились вдоль залива.

– Предавая их огню! – воскликнул Тимоти со священным пылом.

– Предавая огню, – эхом отозвался Билли; он хрипел, словно от дыма пожарищ уже саднило в горле. – Лишь огонь способен очистить Вавилон и уничтожить скверну на тропе Господней.

Едва дыша от волнения, Тимоти окружил Атлантик-Сити ладонями.

– Дорилеей все не закончилось. – Облизав палец, он провел полосу вдоль Променада, от «Тельца» до «Международных курортов». – Когда крестоносцы наконец вошли в Иерусалим, реки крови пролились на его улицах.

– Деяния Господа подчас суровы, – вещал Билли, уводя сына обратно в зал, – случается, он просит своих подданных надеть ратные доспехи.

Плечом к плечу они взошли на кафедру.

Волна всепоглощающей любви затопила душу Билли, когда, подняв с алтаря стопку «Полночной Луны», он посмотрел на своих прихожан. Как же он любил эту Сьюзен Клери, сидевшую перед ним в своей неизменной шляпке с листьями папоротника и в платье, украшенном букетиком фиалок. Как он любил Ральфа и Бетти Бауэрсокс, выговаривающих своим пятерым детишкам, чтобы те вели себя потише.

– Разве не похожи они на воинство Христово? – шепнул Билли сыну. – Я хотел бы.

– Похожи, – ответил ему ясноглазый сын. – Можешь в этом не сомневаться.

«Да не оставит надежда всякого, сюда входящего», – благословляла вывеска, горевшая над входом в казино. Сквозь солнцезащитные очки красные буквы казались Джули серыми. Они вместе поднялись по устланным ковром ступенькам – Бикс в полиэстеровом костюме цвета слоновой кости и пестром галстуке и Джули в старом платье тети Джорджины, оставшемся еще от школьного выпускного вечера, – и прошли в роскошный ресторан под названием «Обжорство прощается».

Какое же суровое испытание эта вторая кучка писем: словно суешь руку в чулок, полный лезвий. Вывод очевиден, думала Джули, вмешательство на расстоянии невозможно. Влияли помехи, накапливались искажения. Результат мог дать лишь непосредственный контакт – прохождение сквозь стены, наложение рук, непосредственное прикосновение к плоти, – но этих показательных старомодных приемов Завет Неопределимости не допускал.

По крайней мере она попыталась. Теперь никто не скажет, что она сидит сложа руки.

После того как принесли меню, Бикс вручил Джули мятую половинку почтового бланка «Луны» («Все новости, которые они не хотят чтобы ты знал») с лаконичным, но абсолютно загадочным списком:

1) молитвы,

2) анекдоты,

3) фотография в подарок.

– Молитвы? – удивленно вскинула брови Джули. – Что это значит?

– Мне подумалось, что время от времени Шейла могла бы предлагать читателям коротенькие молитвы. Наша секретарша – баптистка, она может подбросить парочку совсем неплохих.

– Ты что, спятил?

– Многим людям, Джули, приходится в жизни сложнее, чем ты себе представляешь. Дай им точку опоры.

У Джули свалился с ножа маргарин. Эта колонка была ей необходима, просто необходима.

Но держаться за нее любой ценой? Пойти на компромисс, изменив Завету Неопределимости? Усомниться в Откровении, дарованном ей Богом в тот вечер, когда они с Говардом Либерманом соблазнили друг друга? (Это было настоящее Откровение, решила Джули, а не просто любовный бред.)

– Молитвам не место в царстве непостоянства, Бикс. Анекдотам тоже, уж не знаю, что имелось под этим в виду.

– Никому не помешает, если Шейла иногда расскажет какую-нибудь вдохновляющую историю – о том, например, как ее племянница-калека научилась вязать потрясающие кофточки крючком, прикрепленным к подбородку. Или как ее двоюродный брат вывалился из корзины воздушного шара и был обречен на смерть, но призвал на помощь Господа и…

– Ты издеваешься?

– Я думаю, как спасти твою задницу, Джули. Теперь последний пункт: фотография в подарок. Идея заключается в том, что читатель, который подписывается на газету, получает фотографию Шейлы с автографом. Тони предложил воспользоваться для этого ксероксом.

– Ты меня не жалеешь. Думаешь, я горю желанием, чтобы всякие безумные фанатики развешивали меня на стенах? Нет.

– Ослица.

– Что ты сказал?

– Я сказал, ослица. Толстожопая ослица.

Джули молча окунула салфетку в стакан с водой и принялась демонстративно протирать очки.

– Надумал меня уволить?

– Надо бы. – Бикс обиженно смотрел на нее. – Загвоздка в том, как ты уже, наверное, догадалась, что я в тебя влюблен.

– Что-то сомневаюсь.

– Я в тебя влюблен.

Похоже, в юности Джорджина была более худенькой, чем Джули сейчас. Выпускное платье стягивало ее талию, как корсет. Он сказал – влюблен? Он не просто ее любит, он влюблен. Ах, эта буковка «в» – одновременно и признание, и ловушка.

Толком не отдавая себе отчета в своих действиях, Джули послала ему воздушный поцелуй. Бикс грустно улыбнулся, словно получил незаслуженный подарок. Нос картошкой, отмечала про себя Джули, разглядывая его, глубоко посаженные глаза, смуглая кожа. Он напоминал ей старый, но прочный каменный амбар, побитый ветрами человеческого лицемерия.

– Мой милый морж, – прошептала Джули. Говард Либерман никогда не говорил о любви. Роджер Уорт пользовался этим словом, как паролем, открывающим доступ к ее трусикам. Но Большой Бикс, милашка, похоже, был с ней искренен. – Я тронута. Действительно тронута. – Она подарила ему второй воздушный поцелуй. – Правда, любовь – это явление метафизическое.

– Я так и знал, что ты скажешь что-нибудь подобное.

– Загадка.

– Ну да, конечно.

– Нечто непостижимое.

– Давай сменим тему, Джули.

– Непостоянное.

– Наш суп.

После обеда они гуляли по побережью.

– «Константин пикчерс» представляет: «Атлантик-Сити: метрополия в переходном периоде», – торжественно объявил Бикс. Мимо, взявшись за руки и хихикая, прошла парочка подростков. – Одни приходят в казино поиграть в баккара, а другие играют в рулетку, ставка – беременность, и все это прямо на Променаде.

Они свернули на бульвар Первый океанский, где вдруг обнаружился магазинчик «Все – за доллар». Бикс расхаживал между стеллажами, рассматривая всякую дребедень и прикидывая, что сгодилось бы для его команды фотографов в качестве вещественных доказательств чего угодно.

– «Археологи обнаруживают эмбрион инопланетного происхождения!» – выкрикнул Бикс, придя в восторг от резинового черепа. Джули от души рассмеялась. – А как насчет первой детской пеленки Иисуса? – развлекался Бикс, потрясая белым шелковым шарфом. – Десять архиепископов подтверждают догадку!

Джули рассматривала его округлый живот. В его тучности, решила она, было особое очарование: я согласен, меня слишком много, но либо принимайте меня таким, каков я есть, либо… Принимаю.

– И я люблю тебя, – сказала она.

– Что?

Любит? Любит. О да, Бог физики, Великая матерь, та, что в море Дирака, она его любит.

– Что слышал.

– Без дураков?

И с этого момента их отношения можно было охарактеризовать как восхождение по «Данте». Этажом выше «Обжорства» обнаружился маленький, уютный, неприлично дорогущий ресторанчик с соответствующим названием «Каждому – свое», где подавали неоправданно дорогие спагетти, после чего посетителей ждали столики для игры в Блэк Джек. Еще выше располагались шикарные гостиничные номера (автоматы с шампанским, по желанию наполняющие ванны). К началу июля они стали в них завсегдатаями, завершая каждую неделю очередным успешным опытом в постели. Чем ее взял Бикс? Настоящая загадка природы, ничуть не менее таинственная, чем выведение бородавок под гипнозом. В постели он был первобытным примитивом, наукой не интересовался вообще, а на пляже выхлюпывал на себя целый флакон масла для загара на раз.

Но он сделал ее счастливой. Возможно, здесь сыграла свою роль теория относительности, и Бикс собственной массой притянул пролетавшее через его гравитационное поле тело. Но более вероятно, что его очарование для нее зиждилось на том, что он тоже безоговорочно принимал Джули такой, какая она есть. Говард закончил тем, что требовал от Джули принять его систему мировоззрения, а Роджер вообще начал ей поклоняться, как божеству. По отношению к Биксу нельзя было представить ни того ни другого. Рядом с ним она чувствовала себя в безопасности. С каждым днем его смуглость становилась все сексуальнее, талия все меньше в обхвате, а пессимизм – все мужественнее.

Все выше и выше. Верхний этаж «У Данте» был отведен под комплекс роскошных саун, бассейнов и спортивных залов, обслуживающих несколько пентхаузов, предназначенных для крупных шишек и толстосумов. Джули с Биксом несколько месяцев экономили, пока не смогли наконец позволить себе выходные в этом царстве роскоши. Вот там Бикс и объявил последние цифры читательского спроса.

– Мне сегодня утром сообщили, – сказал он, целуя Джули французским поцелуем, – в мае спрос упал до прежних показателей.

От неожиданности Джули прикусила его язык.

– И?..

– А в июне еще на 2,1 процента, – признался Бикс, – и, если честно, Тони поговаривает, что пора прикрывать твою колонку.

Упал на 2,1. Сердце у Джули упало гораздо ниже. Прикрыть ее колонку… Это все равно что перекрыть ей доступ кислорода.

– Ты можешь его как-нибудь уболтать?

– Если ко Дню труда мы не наберем новых пятьдесят тысяч читателей, то не знаю.

– Пятьдесят тысяч? Но как же это возможно?

– А как иначе возможно, чтобы Тони пошел на мировую?

– Пятьдесят тысяч?

– Угу.

– Сражайся за меня, солнышко.

– Сражаться? Чем? Оснащение слабовато.

– Просто сражайся. Мне нужна эта колонка, Бикс, борись.

Джули вовсе не смущало, что маяк стал бесконечным парадом подруг Фебы и Джорджины – как сапфических, так и платонических. Маяк превратился в своего рода клуб с девизом «Добро пожаловать в “Око Ангела”». Мужчинам вход строго воспрещен». У чисто женского общества есть свои достоинства. В любой момент можно без труда раздобыть тампон. Номера «Мисс» и тюбики крема для рук появлялись словно по мановению волшебной палочки. Матчи и чемпионаты начинались и заканчивались, а в «Оке Ангела» даже не интересовались, какому виду спорта они посвящались.

Наиболее частым гостем здесь была любовница Фебы Мелани Марксон, ни разу не публиковавшаяся детская писательница, единственная из всех знакомых Джули женщин, к которой подходил эпитет «представительная». Феба и Мелани, Лорел и Харди  [11]11
  Лорел и Харди – знаменитый танцевальный дуэт 30-х годов.


[Закрыть]из Атлантик-Сити, слонялись по казино, как ветераны парных лесбийских заездов.

– Джули, мне недавно попалась книга твоего отца, – сказала Мелани на следующее утро после того, как Бикс сообщил обескураживающие факты падения спроса на «Луну». – Эта его «Герменевтика повседневности». Потрясающая вещь. Я теперь совсем иначе смотрю на фотоснимки.

Недавно Джули прочла одну из рукописей Мелани. Это была притча о щенке, который совершил оправданное отцеубийство. Рукопись произвела на Джули глубокое впечатление, хотя ей было понятно, почему ее нельзя печатать.

– Жаль, что папа не слышит этого.

– Печально, что он так и не закончил книгу. Она могла бы стать настоящей сенсацией.

– Он редко доводил начатое до конца. Может, ты заметила, что в половине комнат дома нет дверей.

– Ты никогда не рассказывала о своей матери, – заметила Мелани.

– Ты тоже.

– Моя мама умерла вскоре после того, как я появилась на свет.

– А моя. – отозвалась Джули, – умерла вскоре после того, как я была зачата.

– Это как?

– Длинная история, Мелани, как-нибудь в другой раз. И вот однажды Мелани достался джекпот: она продала цикл из пяти детских книжек под тридцатитысячный аванс и еще один, вдвое больший, получила от «Дисней Эмпайр» за эксклюзивное право инсценировки. Это знаменательное событие Мелани отпраздновала, купив себе компьютер новейшей модели, а обожаемой Фебе – переносную видеокамеру. Правда, как скоро выяснилось, это был не самый лучший выбор. Даже ребенок, не расстающийся с игрушечным барабаном, раздражал бы окружающих меньше, чем Феба, носившаяся по дому, словно папарацци в поисках грязных сплетен для «Кэйбл ньюс нетворк».

– Выруби эту штуковину!

Но камера Фебы неизменно жужжала, таращась на обитателей маяка настырным объективом.

– Ты что, Кац, когда-нибудь эта пленка будет нарасхват, как Кумранские рукописи, – «Кассеты со дна Мертвого моря»!

– Оставь меня в покое! – Джули тщетно пыталась вытолкать Фебу из кухни.

– Расслабься, мне нужна практика. – Феба, прищурившись, смотрела в глазок видоискателя. – Ты решила, что я собралась всю оставшуюся жизнь торговать солеными ирисками и подушками-вякалками? Ни фига. Я скоро начну свое дело. У меня такая идея – отпад: непорнографические фильмы для взрослых! Правда жизни, любовь, как она есть, секс в натуре! Успех обеспечен.

– Не очень-то на это надейся. – Джули сложила две половинки сандвича с тунцом.

– Знаешь, в чем твоя проблема, Киса? Ты не веришь в людей. – Феба выдвинула объектив. – Але, встречайте – та-да-дам, – наше местное божество вкушает тунца с ржаным хлебом! – Камера приблизилась, снимая крупным планом, как Джули пьет молоко. – Молоко, как это символично! Еще один глоток, и вот – не может быть! Да, она действительно кладет стакан в мойку, не оставляет на столе, чтобы за ней прибрала ее подруга Феба. Друзья, сегодня мы стали свидетелями настоящего чуда. А завтра она уже будет кормить голодных и одевать нагих, и пусть дьявол рвет на себе волосы.

По крайней мере благодаря своему несносному увлечению Феба была при деле. Во всяком случае, она уже не пила все свободное время.

Джули попыталась затронуть эту тему, приклеив к двери храма газету со своей колонкой, посвященной злоупотреблению спиртным, и к ней записку: «Если соизволишь поговорить об этом, я буду рада». На следующий день вырезка лежала у Джули на компьютере. «Если соизволишь не лезть не в свое дело, – гласила записка Фебы, – я тоже буду рада».

Каждую пятницу Джули и Мелани предпринимали генеральную уборку дома, кругом натыкаясь на крошечные бутылочки из-под излюбленного рома Фебы. В «Оке Ангела» их можно было обнаружить где угодно: в стиральной машине, в туалетном бачке, в выпотрошенном словаре. Однажды, когда Мелани проверяла масло в своей «хонде», ее взгляд упал на контейнер с жидкостью для мытья стекол. По наитию она открыла его и сунула внутрь палец – там была бутылочка. А несколько дней спустя, разжигая маяк в память о «Люси И», Джули обратила внимание на странные фиолетовые блики в пламени. В керосин был подмешан джин.

Вмешаться, думала Джули, избавить Фебу от вредной привычки? Ответ казался очевидным: конечно. Каких-то полчаса подержать пальцы у висков подруги – и вытащить из нее эту тягу к спиртному. Но так Феба никогда не научится стоять на своих двоих. Так она никогда не повзрослеет. Если Джули позволит ей всецело полагаться на сверхъестественное вмешательство, одна зависимость просто заменится другой.

Банка спермы лопнула.

Разлетелась на мелкие кусочки.

У нее целая армия врагов, и каждый из них только и ждет, что она начнет творить чудеса.

Несмотря на героические усилия Джули, несмотря на тонны рома и джина, вылитые ею в раковину, тетя Джорджина была весьма недовольна. Она ныла и причитала, называла Джули эгоисткой и солипсисткой. Обвиняла ее в трусости и отступничестве, в том, что та борется с симптомами, вместо того чтобы устранять причины, что она отказывается спасти лучшую подругу. Интересно, думала Джули, сколько еще осталось ждать, пока безотчетное недовольство Джорджины польется через край? Сколько еще осталось до взрыва?

Это случилось за завтраком. В воскресенье, в одиннадцать ноль пять.

– Вылечи ее, – взорвалась тетка. – Ты слышишь, Джули? Я не могу это больше выносить. – Она кивнула в сторону ванной, где Феба шумно, со стонами избавлялась от чрезмерных возлияний во время ночного кутежа. – Может, отец был против вмешательства, но я-то – за.

Джули подхватила ножом французское масло для тостов. Вылечи ее. Вмешайся. Звучит так просто, так добродетельно. Но Джорджина ни на минуту не задумывается над исторической и космологической подоплекой.

– Человечество, в том числе и Феба, не научатся самостоятельно бороться с трудностями, если я буду тут как тут, на подхвате.

– Да брось ты.

От страданий Фебы содрогались стены. Звук напоминал треск рвущейся пополам парусины.

– Вот что нам нужно сделать, Джорджина, – сказала Джули. – Мы должны вдвоем походить на собрания для тех, чьи дети и супруги слишком много пьют. – Она опустила ломтик зернового хлеба в растопленное масло.

– Мне не нужны никакие собрания, Джули, я хочу чуда.

Джули положила пропитавшийся маслом ломтик в тостер.

– Она ведь нормально себя ведет. В бухгалтерии комар носа не подточит, покупателям не грубит, в аварии не попадает.

– Вылечи ее. – Джорджина пихнула в масло свой ломтик хлеба, как садист, топящий котенка. – Черт возьми, вылечи, и все.

– Ты думаешь, мне легко говорить «нет»? Я люблю Фебу, но мы должны смотреть в корень.

– Какой еще корень? Феба себя убивает.

– Джорджина, если тебе непонятны мои доводы, что толку спорить.

– Да ты сама в своих доводах запуталась, остолопина.

– Давай выбирать выражения.

– Остолопина. Тупица. Трепло.

Джули в сердцах поддела лопаткой еще не успевший подрумяниться тост, и он полетел через всю кухню.

– У меня есть враги, Джорджина! Они меня ищут! – Она отошла от стола. – Ешь сама, у меня что-то аппетит пропал.

– У меня тоже, маленькая хитрая змея. Вот кто ты есть на самом деле, Джули Кац. Гнусный, себялюбивый гаденыш.

Задыхаясь от обиды, Джули выбежала из кухни. Не задумываясь, она бросилась к воде и нырнула в благодатную, отдохновенную прохладу залива, а в ее ушах все еще звучали гневные вопли Джорджины.

– Прости, – сказал Бикс. Его лицо напоминало метеорит – серый, истерзанный атмосферными катаклизмами.

– Прости? – встревожилась Джули. Что еще? Он бросает ее ради какой-нибудь фифы из Принстона?

– Нам не хватило двадцати тысяч читателей, от этого никуда не денешься. Вместо твоей колонки Тони хочет сделать рубрику, посвященную домашним животным. Ее будет вести Майк Алонзо.

– Домашним животным? Ты шутишь! – По щеке Джули поползла горячая слеза. Она уткнулась носом в накрахмаленную салфетку и высморкалась. – Ты должен был за меня сражаться. Домашние животные?..

– Я сражался как мог.

– Не сомневаюсь.

– Это так.

Значит, все кончено. Завет Неопределимости превратился в Утопию. Всем ее усилиям грош цена в базарный день. И теперь у Джули ничего не осталось, кроме смятения, чувства вины, кроме дурацких нападок Джорджины и предательского безразличия Бога.

– Признайся, Бикс, ты никогда не верил в мою миссию. – Слеза коснулась губы, и Джули слизнула ее кончиком языка. – Ты делал вид, что тебе не все равно только потому, что подбивал ко мне клинья.

Бикс раскрошил в руке булочку.

– Черт возьми, Джули, я был с тобой с той самой минуты, как ты вошла в мой кабинет. Ты знаешь, что все сотрудники газеты считают тебя сумасшедшей?

– А ты? Ты тоже думаешь, что я чокнутая?

– Временами да. Этот твой имидж дочери Бога, почему ты так над ним трясешься? Ты можешь хотя бы со мной перестать притворяться? Я ведь не один из этих идиотов, которые читают «Луну».

– Я не притворяюсь.

– Ну так докажи, что ты дочь Бога. Я не требую многого: сними жир у меня с задницы, полетай – что хочешь.

– Я не оправдываюсь, солнышко. Тем более перед предателями.

Бикс извел вторую булочку.

– Ты маленькая мошенница.

Одного этого слова, мошенница, было достаточно. Джули уже бежала к выходу из ресторана и дальше, вниз по ступенькам, пока не оказалась на этаже, где было расположено казино. Предатель. Предатель! «Я сражался за тебя…» Еще бы, куда уж больше. Трусливый предатель.

В казино часов не наблюдали. Казалось, время навечно остановилось. «У Данте», «У Цезаря», в «Тельце». Здесь всегда было воскресенье, середина дня, половина четвертого, решила для себя Джули.

Ее лишили прихода. Почему Тони Бьяччо так и не понял, как важна была для всех ее колонка? Она предотвратила десятки самоубийств, а сколько разводов, побоев, издевательств над детьми! На прошлой неделе один заядлый игрок написал, что благодаря ей избавился от патологической тяги к азартным играм.

А что, «очко» и Блэк Джек очень даже увлекают. Джули про себя улыбнулась и направилась к свободному столику. На всякий случай она надела солнцезащитные очки – ведь крупье мог оказаться одним из ее почитателей – и купила на сто долларов жетонов. По крайней мере в этом маскараде скоро не будет нужды: пройдет немного времени, и Шейлу уже никто не будет узнавать. Крупье, хмурая худощавая женщина, сдавала карты с профессиональной бесстрастностью шлюхи, расстегивающей ширинку клиента, и то и дело нервно поглядывала в сторону колеса фортуны, словно чувствуя на себе придирчивый взгляд шефа.

О Мамона, вожделенный металл! Удача ли, Бог ли помогал Джули, но за десять минут она утроила свой капитал. Какие бы ставки она ни делала – сплит, дабл, страховку, – она неизменно была на высоте. Пусть она потеряла приход, пусть ее любовник оказался предателем, пусть у нее не осталось никого, кроме истеричной тетки и подруги-алкоголички, но сегодня она непременно разбогатеет.

На столик упала тень, нечеловечески огромная, густая и почти осязаемая, словно жирная чернильная клякса.

– Исчезни, – прозвучал голос незнакомца. Хмурая женщина удалилась, тень осталась. – Ты не ошиблась в выборе столика, он приносит своим игрокам небывалые победы. – В голосе этого крупье слышалась забытая, чарующая изысканность европейских аристократов, ценителей Моцарта и Гайдна. Джули упрямо не поднимала глаз. Крупье есть крупье.

Джули положила на столик четыре десятидолларовых жетона – вдвое больше предыдущих ставок. Р-раз – туз червей для игрока, р-раз – пиковая десятка для крупье. Тони хочет заняться домашними питомцами? Дорогой доктор Дулитл, моя канарейка перестала петь. Почему? Обеспокоенный из Милуоки. Дорогой Обеспокоенный, потому что она просто вас не выносит.

– Я думал над твоим вопросом, – сказал незнакомец.

Джули не сводила глаз со своего туза. Красное сердечко как будто шевельнулось и даже начало пульсировать. Тук-тук. Джули сморгнула. Тук-тук. Оно что же, бьется? Или она сходит с ума?

Джули наконец подняла глаза. Во время предыдущих встреч она не замечала, насколько красив Эндрю Вайверн: высокие скулы, обсидиановые глаза, гениальный рисунок губ. Мягкая бородка с проседью – словно мех серебристой лисицы. Бритоголовый Вервольф в полной силе.

– Над каким вопросом? – спросила Джули, учуяв знакомый апельсиново-медовый запах.

– О Боге.

Р-раз. Р-раз. Тройка бубен у игрока, карта вне игры у Вайверна.

– Ты хотела знать, почему Бог допускает зло. – Его смокинг блестел, как черный мрамор.

Джули кивнула: побей меня. Раз – трефовая десятка, опасный противовес ее тузу. Она кивнула снова. Раз – валет бубен, двадцать четыре очка, перебор. Дьявол забрал ее ставку.

– Я уже говорил, что власть затягивает, – сказал он, собирая карты. – Но это не все.

Джули поставила пятьдесят долларов. Раз. Раз. Король треф – у нее, пиковая девятка – у Вайверна.

– Многие думают: будь я Богом, я бы лучше справился с задачей. Такое тщеславие. В действительности все вокруг – это чистой воды математика.

– Вы хотите сказать, что Бог не в состоянии справиться с задачей?

– Вот именно.

Раз – шестерка бубен у Джули.

– Лжец. Вы знаете о Боге не больше меня. Раз – карта вне игры у крупье.

– Что ж, прекрасно, но для тебя очевиден не только мой обман, но и мое стремление к объективности. «Приглашаю тебя сегодня вечером пройтись под парусом на моей шхуне. С тобой не случится ничего дурного», – говорит Дьявол. «Он говорит правду», – думает Джули Кац.

– На шхуне? – Было бы безумием принять карту сейчас, но она это сделала. Раз – пиковая дама. Банкрот. – Сегодня вечером?

– Готовится крестовый поход. – Вайверн провел рукой над ее королем треф, и обе его головы на карте лишились плоти, превратившись в черепа. – Ты должна вмешаться.

– Я только то и делаю, что вмешиваюсь в чужие дела. – Король ехидно подмигнул пустой глазницей. – Почитайте мою колонку.

– Твоей колонке крышка, Джули, разве тебе еще не сообщили? Ибо сказано: не мечите бисер перед свиньями.