Текст книги "Благородный дом. Роман о Гонконге."

Автор книги: Джеймс Клавелл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 34 (всего у книги 104 страниц) [доступный отрывок для чтения: 37 страниц]

– Как хорошо снова оказаться на открытом воздухе. – Кейси промокнула пот салфеткой. Её глаза неумолимо тянуло к мешкам в почти полном грузовике. – Это настоящие деньги, – пробормотала она, почти что про себя. Она чуть поежилась, и Данросс тут же понял, что нашел её уязвимое место.

– Я бы выпил бутылку пива, – проговорил Бартлетт. – От такого количества денег хочется пить.

– А я бы не отказалась от виски с содовой! – откликнулась она, и очарование исчезло.

– Мы пройдем к «Виктории», посмотрим, как начнется выгрузка, а потом отправимся ужинать... – Данросс осекся.

Около грузовиков, подальше от света, беседовали двое мужчин. Данросс слегка напрягся.

Те двое заметили его. Мартин Хэпли из «Чайна гардиан» и Питер Марлоу.

– О, привет, тайбань. – Молодой Хэпли подошел к нему, самодовольно ухмыляясь. – Не ожидал увидеть вас здесь. Добрый вечер, мисс Кейси, мистер Бартлетт. Тайбань, не хотите что-нибудь сказать про «Хо-Пак»?

– Что про «Хо-Пак»?

– Про отток клиентов из этого банка, сэр.

– Я не знал, что подобное имеет место.

– А вы случайно не читали мою колонку о различных филиалах и слу...

– Мой дорогой Хэпли, – прервал его Данросс с присущим ему непринужденным шармом, – вы же знаете, что я не люблю давать интервью и не даю их просто так... И никогда не делаю этого на ходу.

– Да, сэр. – Хэпли кивнул в сторону мешков. – Без этого золота «Хо-Пак» туговато придется, верно? Когда новость разлетится, для банка это будет прощальный поцелуй.

Данросс вздохнул:

– Забудьте про «Хо-Пак», мистер Хэпли. Можно вас на пару слов? – Он взял молодого человека под локоть и отвел в сторону с кажущейся мягкостью. Когда они остались одни, наполовину закрытые грузовиком, Данросс отпустил руку и заговорил вполголоса так, что Хэпли невольно отступил на полшага: – Вы встречаетесь с моей дочерью. И мне хочется, чтобы вы знали: я её очень люблю, а среди джентльменов существуют определенные правила. Я полагаю, вы джентльмен. Если нет, помогай вам

Бог. Вы ответите передо мной лично, немедленно, и пощады не ждите. – Данросс повернулся и пошёл назад к остальным, вдруг исполнившись добродушия. – Добрый вечер, Марлоу, как дела?

– Прекрасно, благодарю вас, тайбань. – Высокий человек кивнул в сторону грузовиков. – Поразительно, какое богатство!

– Откуда вы узнали о перевозке?

– Знакомый журналист сказал час назад. Сообщил, что около пятидесяти тонн золота перевозят отсюда в «Викторию». Мне было интересно посмотреть, как это делается. Надеюсь... надеюсь, я никому не наступаю на мозоль?

– Отнюдь нет. – Данросс повернулся к Кейси и Бартлетту: – Ну вот, видите. Я же говорил, что Гонконг – большая деревня: ничего не сохранишь в тайне. Но все это, – он указал на мешки, – все это свинец, золото для дураков. Настоящая отправка закончилась час назад. И отправляли не пятьдесят тонн, а лишь несколько тысяч унций. Большая часть хранящегося в «Хо-Пак» золота в слитках остается нетронутой. – Он улыбнулся Хэпли, который слушал с напряженным лицом.

– Так, значит, это все – подделка? – охнула Кейси. Питер Марлоу усмехнулся:

– Должен признаться, мне тоже показалось, что вся эта операция несколько непродуманна.

– Ну, до свидания, господа, – беззаботно проговорил Данросс, обращаясь к Марлоу и Мартину Хэпли. Он тотчас же взял Кейси под руку. – Пойдемте, пора поужинать. – И они двинулись по улице, а Бартлетт следовал рядом.

– Но, тайбань, то, что мы видели, то, что я брала в руки... Разве это была подделка? – спросила Кейси. – Я могла бы на что угодно поспорить, правда, Линк?

– Да, – согласился Бартлетт. – Но для отвода глаз сделано правильно. Я бы тоже так поступил.

Они повернули за угол, направляясь к огромному зданию банка «Виктория». Воздух был теплый и липкий. Кейси нервно засмеялась:

– Этот золотой металл так взволновал меня, а выходит, это была лишь подделка!

– Вообще-то все было настоящее, – спокойно проговорил Данросс, и она остановилась. – Прошу прощения, что запутал вас, Кейси. Я сказал это лишь для Хэпли и Марлоу, чтобы навести тень подозрения на их источник. Им все равно ничего не доказать, так или иначе. Меня попросили организовать эту перевозку чуть больше часа назад. Что я и сделал, и, конечно же, с большой осторожностью. – Сердце у него забилось быстрее. Он подумал, сколько ещё людей знает о бумагах АМГ, хранилище и номере ячейки.

Бартлетт внимательно смотрел на него.

– Я купился на то, что вы сказали. Думаю, они купились тоже, – заметил он, а сам подумал: «Зачем ты притащил нас смотреть на золото? Вот что хотелось бы знать».

– Странное дело, тайбань, – произнесла Кейси с нервным смешком. – С самого начала я знала, просто знала, что золото настоящее. Потом поверила вам, когда вы сказали, что это подделка, а теперь верю вам снова. Неужели подделывать и дурачить так просто?

– И да, и нет. Точно можно узнать, лишь капнув на золото кислотой. Это единственная настоящая проверка. Верно? – добавил он, обращаясь к Бартлетту.

Ответом ему была полуулыбка, вынудившая его задуматься, понял ли намек американец.

– Думаю, это верно, Иэн. Для золота – или для людей.

Данросс улыбнулся в ответ. «Хорошо, – мрачно заключил он, – мы прекрасно понимаем друг друга».

Было уже довольно поздно. Паромы «Голден ферриз» не ходили, и Кейси с Линком вез, пыхтя, через гавань небольшой частный катер. Ночь выдалась великолепной, в воздухе чувствовался чудесный запах моря. Был полный штиль. Взявшись за руки, они любовались панорамой Гонконга. С таким смаком они ещё никогда не ужинали, было много разговоров и смеха, и Данросс их очаровал. Закончился ужин на крыше отеля «Хилтон», где они наслаждались коньяком и замечательным ощущением гармонии с миром и собой.

Кейси почувствовала легкое пожатие руки Бартлетта и чуть прислонилась к нему.

– Как романтично, правда, Линк? Посмотри на Пик и все эти огни. Невероятно. Это самое прекрасное и волнующее место из всех, где я только была.

– Лучше, чем юг Франции?

– Там все было по-другому. – Два года назад они проводили отпуск на Лазурном берегу. Это был первый раз, когда они отдыхали вместе. И последний. Разлука стала для обоих суровым испытанием. – Иэн – просто фантастика, верно?

– Да. И ты тоже.

– Благодарю вас, любезный сэр, и вы тоже. – Они рассмеялись, счастливые оттого, что вместе.

На пристани в Коулуне Линк расплатился, и они рука об руку пошли к отелю. Несколько официантов все ещё дежурили в лобби.

– Добрый вечер, сэр, добрый вечер, мисси, – подшипывая, приветствовал их старик-лифтер, на этаже Ночной Чжан поспешил вперед, чтобы открыть дверь люкса.

Линк автоматически дал ему доллар, Ночной Чжан с поклоном пропустил их и закрыл дверь.

Она замкнула дверь на задвижку.

– Выпить хочешь? – спросил он.

– Нет, спасибо. Испорчу вкус коньяка.

Кейси видела, что Линк смотрит на неё. Они стояли в центре гостиной. За его спиной виднелся весь Гонконг, оправленный в оконную раму, как огромная картина. Направо была его спальня, налево – её. Кейси чувствовала, как пульсирует жилка у неё на шее, чувствовала, что готова раскрыться ему навстречу, он казался таким красивым.

– Ну, э-э... спасибо за чудесный вечер, Линк. Я... до завтра, – проговорила она. Но не двинулась с места.

– До твоего дня рождения осталось три месяца, Кейси.

– Тринадцать недель и шесть дней.

– Почему бы нам не обойти это дело и не пожениться сейчас. Завтра?

– Ты был... ты так чудесно относился ко мне, Линк. Ты был так добр, что терпел и закрывал глаза на мою... мое сумасшествие. – Она улыбнулась, но улыбка получилась неуверенная. – Уже недолго осталось, Линк. Давай сделаем так, как договорились. Пожалуйста...

Он стоял и пристально смотрел на неё, томясь желанием. Потом хрипло произнес:

– Конечно. – У своей двери он остановился. – Кейси, ты права насчет этого места. Оно романтичное и волнующее. На меня оно тоже действует. Может быть... может, тебе лучше перебраться в другой номер?

Дверь в его комнату закрылась.

В ту ночь, перед тем как заснуть, она долго плакала.

СРЕДА

27

5:45

Две скаковые лошади стремительно вырвались из поворота на финальную прямую. Ещё не рассвело, небо на западе было окутано мглой, а на ипподроме Хэппи-Вэлли люди уже следили за утренней разминкой.

Буканир, крупный гнедой жеребец, на котором скакал Данросс, шёл голова к голове с Ноубл Стар, которая несла главного жокея «Струанз» Тома Ляна, держась ограды. Обе лошади бежали хорошо, но было ясно, что их возможности далеко не исчерпаны. При виде финишного столба впереди Данроссу вдруг захотелось дать шпоры и обойти соперника. Почувствовав немой вызов, Том Лян бросил на него быстрый взгляд. Однако оба понимали: это не скачки, а лишь разминка, когда противников вводят в заблуждение, и Данросс подавил в себе почти слепящее желание.

Лошади прижали уши. Бока у них лоснились от пота. Обе чувствовали удила. И теперь, уже на прямой, задорно помчались к финишу, хотя бежать по внутренней песчаной дорожке было тяжелее, чем по окружавшей её травяной, и выкладываться приходилось больше. Наездники стояли высоко в стременах, пригнувшись вперед и натянув вожжи.

Том Лян был легче, и Ноубл Стар стала уходить в отрыв. Данросс автоматически пришпорил Буканира, понукая его. Жеребец прибавил ходу. Разрыв сократился. Приятное возбуждение росло. Оставалось менее половины круга, и Данросс посчитал, что ничего страшного нет. Ни один тренер из чужой конюшни не смог бы засечь точное время, поэтому тайбань дал ещё шпор, и началась гонка. Обе лошади поняли это и пошли большим махом. Преимущество Ноубл Стар было совсем небольшим, но, почувствовав, что Буканир быстро приближается, она закусила удила, сама рванулась вперед, оторвалась и финишировала, опередив жеребца на полкорпуса.

Всадники сбавили темп и уже неторопливо рысили дальше по великолепному скаковому кругу – зеленой лужайке посреди многоэтажных домов, встающих один за другим на склонах холмов. Снова миновав финишную прямую легким галопом, Данросс подъехал к тому месту, где обычно совершался круг почета, и спешился. Ласково потрепав лошадь по шее, он бросил поводья конюху. Тот вскочил в седло и продолжил разминку.

Данросс расправил плечи: сердце бьется ровно, во рту привкус крови. Он чувствовал себя прекрасно, растянутые мускулы приятно ныли. Верхом он ездил всю жизнь. Официально скачки в Гонконге считались любительскими. В молодости он два сезона участвовал в состязаниях и продолжил бы карьеру жокея, но отец, тогда тайбань и главный распорядитель на скачках, предложил ему держаться подальше от ипподрома. А потом унаследовавший оба поста Аластэр Струан приказал Иэну отказаться от скачек под угрозой немедленного увольнения. Так что в соревнованиях он больше не участвовал, но по-прежнему бывал на тренировках конюшни «Струанз». И под настроение скакал на рассвете во весь опор.

Нужно было вставать, когда почти весь мир ещё спал, чтобы промчаться галопом в полумраке: само это действо, и восторг от него, и скорость, и опасность прочищали голову.

Данросс сплюнул, чтобы избавиться от тошнотворно-сладкого привкуса, который появляется, когда ты не первый. «Ещё и лучше, – думал он. – Я мог бы одержать верх над Ноубл Стар сегодня, но я и так был первым, не на прямой, так на повороте».

На песчаной дорожке разминали других лошадей: одни выходили на круг, другие покидали его. Кучками стояли, беседуя, владельцы лошадей, тренеры и жокеи, а мафу – конюхи – прогуливали скакунов с наброшенными попонами. Мимо прошла легким галопом Баттерскотч Лэсс, великолепная кобыла Ричарда Квана – белая звездочка на лбу, изящные щетки, – и жокей, сидевший на ней как влитой, смотрелся очень неплохо. На противоположной стороне ипподрома породистый жеребец Горнта, Пайлот Фиш, рванул галопом за Импейшнс, ещё одной лошадью из конюшни «Струанз». Эту новенькую, молодую, ещё не участвовавшую в соревнованиях кобылку приобрели недавно, на первой выставке этого сезона. Данросс критически оглядел её. «Выносливости не хватает. Вот пройдет сезон-другой, и будет видно». Пайлот Фиш пронесся мимо неё, кобылка в испуге метнулась в сторону, а потом полетела в погоню, но жокей сдержал лошадь, приучая переходить в галоп по воле седока.

– Ну так что, тайбань? – обратился к Данроссу его тренер, крепкий как железо русский эмигрант, с задубевшим лицом и седеющей шевелюрой. Ему было уже около семидесяти, и он работал на «Струанз» третий сезон.

– Так и что, Алексей?

– Значит, дьявол вселился в вас, и вы дали ему шпоры, и видели, как рванулась вперед Ноубл Стар?

– Ноубл Стар любит померяться силами. Она такая, и все это знают, – спокойно ответил Данросс.

– Да, но я предпочел бы, чтобы сегодня об этом вспомнили только я и вы, а не... – Невысокий мужчина махнул мозолистым большим пальцем в сторону зрителей и ухмыльнулся. – А не каждый viblyadok в Азии.

Данросс ухмыльнулся в ответ.

– Слишком много ты подмечаешь.

– Мне и платят за то, что я слишком много подмечаю.

Алексей Травкин мог обскакать, перепить и обставить в работе человека вполовину моложе. Среди других тренеров он держался особняком. И о своем прошлом с течением лет рассказывал разное – как и большинство тех, кто, пережив великую смуту российских, а затем китайских революций, теперь кочевали по разным уголкам Азии в надежде обрести покой, найти который им было не суждено.

Алексей Иванович Травкин покинул Россию и попал в Маньчжурию, в Харбин, в 1919 году. Потом перебрался южнее, в международный сеттльмент Шанхая[148]148
  Существовавшие в Шанхае со времени «опиумных войн» британская и американская торговые концессии объединились в 1863 г. и образовали международный сеттльмент Шанхая, который управлялся по законам, отличным от китайских.


[Закрыть], где стал участвовать в скачках и побеждать. Прекрасный наездник, он знал о лошадях больше, чем большинство людей знают о самих себе, и вскоре стал тренером. Когда в сорок девятом вновь случился исход, он бежал на юг, на этот раз в Гонконг, где прожил несколько лет, а потом двинулся ещё южнее, в Австралию, которую объездил вдоль и поперек. Но Азия манила его, и он вернулся. У Данросса в то время не было тренера, и он предложил Травкину конюшню Благородного Дома.

– Я берусь, тайбань, – тут же сказал Травкин.

– Но мы ещё не говорили о деньгах.

– Вы джентльмен, я тоже. Вы будете платить мне больше всех из соображений престижа – и потому что лучше меня не найдете.

– Не найду?

– А с чего бы ещё вам предлагать мне работу? Вам тоже не нравится проигрывать.

Прошлый сезон был хорошим для них обоих. Первый оказался не очень. Оба понимали, что наступающий сезон станет настоящей проверкой. Скакавшая мимо Ноубл Стар красиво перешла на свободный бег.

– Что насчет субботы? – спросил Данросс.

– Она будет стараться.

– А Баттерскотч Лэсс?

– И эта тоже. Как и Пайлот Фиш. Как и все остальные – во всех восьми заездах. Расклад получается очень необычный. Нужно будет крайне внимательно следить за участниками.

Данросс кивнул. Он заметил Горнта, который беседовал у круга почета с сэром Дунстаном Барром.

– Я буду очень расстроен, если проиграю Пайлот Фишу. Алексей усмехнулся, заметив с иронией:

– В таком случае вам лучше выступать на Ноубл Стар самому, тайбань. Тогда, если положение будет угрожающим, вы сможете оттеснить Пайлот Фиша на ограду или хлестнуть жокея плетью по глазам. А? – Старик взглянул на него. – Вы ведь так и поступили бы с Ноубл Стар сегодня, будь это скачки?

– Это были не скачки. Кто знает?.. – улыбнулся в ответ Данросс. Подошедший мафу поздоровался с Травкиным и передал ему записку.

– Вам письмо, сэр. Мистер Чой просил, когда у вас будет время, взглянуть, как подковали Чардистана.

– Я скоро туда подойду. Скажи ему, чтобы Буканиру добавили отрубей, сегодня и завтра. – Нахмурившись, Травкин повернулся к Данроссу, который пристально наблюдал за Ноубл Стар: – Вы не собираетесь участвовать в заезде в субботу?

– На данный момент – нет.

– Я бы не советовал. Данросс рассмеялся.

– Знаю. До завтра, Алексей. Завтра поработаю с Импейшнс. – Он дружески похлопал тренера по плечу и ушел.

Травкин посмотрел ему вслед. Потом скользнул взглядом по лошадям, вверенным его попечению, и попадавшимся на глаза скакунам конкурентов. Он знал, что в субботу схватка будет жестокая и что за Ноубл Стар нужен глаз да глаз, и улыбнулся про себя: приятно участвовать в игре, где ставки так высоки.

Он развернул записку, которую держал в руке. Она была короткой – всего несколько строк по-русски – и начиналась так: «Привет из Кургана, ваше высочество. У меня есть вести об Анастасии...» У Алексея перехватило дыхание, он побледнел. «Клянусь кровью Христовой! – чуть не вскрикнул он. – Никто в Азии не знает ни того, что мой дом стоял в Кургане, на равнинных берегах реки Тобол, ни что мой отец был князь Курганский и Тобольский, ни того, какое имя носила моя юная жена, – кажется, тысяча жизней минула с тех пор, – которую поглотила революция, пока я воевал со своим полком... Клянусь Господом, я никому не называл её имени, даже про себя не смел его повторять...»

Ошеломленный, он перечитал записку. «Что это – ещё одна дьявольская выдумка Советов, врага всех русских людей? Или этот человек свой? О Господи Иисусе, пусть он будет свой».

После слова «Анастасии» в записке значилось лишь: «Прошу встретиться со мной в задней комнате ресторана „Зеленый дракон", что в переулке около дома 189 по Натан-роуд, сегодня в три». Подписи не было.

На другой стороне паддока[149]149
  Паддок – на ипподромах огороженная площадка для накопления лошадей перед стартом.


[Закрыть] рядом с финишем направлявшийся к своему тренеру Ричард Кван вдруг заметил Улыбчивого Цзина, председателя совета директоров банка «Цзин просперити», который приходился ему дальним родственником. Тот стоял на трибуне, направив бинокль на Пайлот Фиша.

– Привет, Шестой Двоюродный Брат, – радушно окликнул Кван по-кантонски. – Ел ли ты рис сегодня?

Хитрый старик тут же насторожился.

– Денег ты у меня не получишь, – грубо бросил Цзин, обнажив зубы, торчавшие вперед, из-за чего казалось, что он постоянно улыбается.

– Почему это? – так же грубо спросил Ричард Кван. – Получил от меня взаймы семнадцать, ети его, миллионов и...

– Да, но это ссуда до востребования через девяносто дней – хорошо вложенные деньги. Мы всегда платили сорок процентов по займам, – огрызнулся старик.

– Ах ты, жалкая старая кость, я помог тебе, когда ты нуждался в деньгах! Теперь пора возвращать долг!

– Возвращать? Что возвращать? – Улыбчивый Цзин сплюнул. – За все эти годы я возвратил тебе целое состояние. Я рисковал, а ты извлекал прибыль. Вся эта беда случилась в самое неподходящее время! У меня ни единого медяка наличностью! Я не такой, как некоторые банкиры. У меня деньги всегда используются с умом.

Как утверждала молва, они «использовались с умом» на наркотики. Ричард Кван, конечно, никогда об этом не спрашивал, и никто ничего точно не знал, но все считали, что банк Улыбчивого Цзина – одно из мест, где тайно отмываются доходы от наркоторговли, которая по большей части велась через Бангкок.

– Послушай, Двоюродный Брат, мы же одна семья, – начал Ричард Кван. – Это лишь временные трудности. На нас напали заморские дьяволы, так их и так. Когда подобное случается, цивилизованные люди должны быть заодно!

– Согласен. Но причина изъятия денег из «Хо-Пак» – ты. Ты. Снимают вклады из твоего банка, а не из моего. Ты каким-то образом задел этих блудодеев! Они копают под тебя – ты что, газет не читаешь? Да, и у тебя, как я слышал, вся наличность ушла на какие-то очень скверные сделки. Ты, Двоюродный Брат, сам сунул голову в кангу[150]150
  Канга – применявшаяся в Китае с древних времен деревянная колодка, которую надевали на голову, руки и ноги арестованного или подсудимого.


[Закрыть]. Добудь деньги у этого своего партнера-полукровки, гнусного сына малайской шлюхи. У него миллиарды – или у Прижимистого... – Старик вдруг захихикал. – Десять против одного, что старый блудодей даст тебе в долг!

– Если меня пустят под откос, то скоро доберутся и до «Цзин просперити».

– Ты мне не угрожай! – озлобился старик. В уголках губ у него постоянно собиралась слюна, губы то закрывали зубы, то раскрывали в характерной гримасе. – Если ты обанкротишься, я тут ни при чем. Зачем переносить свой скверный джосс на семью? Ничего во вред тебе я не сделал. Зачем ты пытаешься перенести на меня свой плохой джосс? Если сегодня... айийя, если сегодня он действительно на меня перекинется и эти вкладчики, собачья кость, начнут снимать деньги, я не продержусь и дня!

Ричарду Квану моментально стало легче оттого, что над империей Цзин тоже нависла угроза. «Хорошо, очень хорошо. Мне пригодится весь его бизнес. Особенно выход на Бангкок». Тут он бросил взгляд на большие часы над тотализатором и застонал. Пошёл лишь седьмой час, а в десять откроются банки и фондовая биржа. Он уже договорился с «Блэкс», «Викторией», «Бомбеем», а также «Истерн банк оф Коулун» о залоге ценных бумаг, которые покроют все с лихвой, но нервничал. И был взбешен. Ему пришлось заключить кое-какие очень нелегкие соглашения, соблюдать которые совсем не хотелось.

– Ну ладно, Двоюродный Брат, всего пятьдесят миллионов на десять дней – прежние семнадцать миллионов я продлю на два года,, а через тридцать дней добавлю ещё двадцать.

– Пятьдесят миллионов на три дня за десять процентов в день, причем твой сегодняшний заем будет дополнительным обеспечением, а ещё я возьму, как ещё одно дополнительное обеспечение, закладную на твою недвижимость в Сентрал!

– Шёл бы ты блудить в ухо своей матери! Это стоит в четыре раза больше.

Улыбчивый Цзин пожал плечами и снова направил бинокль на Пайлот Фиша.

– Неужели эта черная громадина тоже побьет Баттерскотч Лэсс? Ричард Кван угрюмо посмотрел на лошадь Горнта.

– Не побьет, если только мой тренер с жокеем не сговорятся осадить её или что-то ей подсыпать!

– Гнусные ворюги! Никому доверять нельзя! Моя лошадь ни разу не выходила в призеры. Ни разу. Не приходила даже третьей. Какая гнусность!

– Пятьдесят миллионов на неделю – два процента в день?

– Пять. Плюс недвижимость в Сент...

– Никогда!

– Возьму пятьдесят процентов.

– Шесть процентов, – сказал Ричард Кван.

Улыбчивый Цзин прикинул свой риск. И возможную прибыль. Прибыль обещала быть огромной, если... Если «Хо-Пак» не рухнет. И даже если это случится, прекрасным покрытием для займа будет недвижимость. Да, прибыль будет огромной при условии, что не случится массового изъятия вкладов у него самого. Может быть, он сможет рискнуть, заложить некоторые будущие отправки и заработать эти пятьдесят миллионов?

– Пятнадцать процентов, и это последнее слово, – буркнул он, зная, что к полудню, оценив состояние рынка и развитие банковской паники, отзовет предложение или изменит его – и продолжит продавать акции «Хо-Пак», играя на понижение с большой выгодой. – Можешь дать Баттерскотч Лэсс в придачу.

Ричард Кван грязно выругался, и они продолжили торговаться, пока не сошлись на пятидесяти миллионах по требованию в два часа. Наличными. Кван также закладывал Улыбчивому Цзину тридцать девять процентов собственности в Сентрал в качестве дополнительного обеспечения и четверть стоимости своей кобылы. Все решила Баттерскотч Лэсс.

– Что насчет субботы?

– Ты о чем? – От этой гримасы и выдающихся вперед зубов Ричарда Квана уже тошнило.

– Наша лошадка в пятом заезде, хейя? Послушай, Шестой Двоюродный Брат, может, нам лучше договориться с жокеем Пайлот Фиша? Мы осадим нашу лошадь – она будет фаворитом – и на всякий случай поставим на Пайлот Фиша и Ноубл Стар!

– Прекрасная идея. Решим в субботу утром.

– Лучше устранить Голден Леди тоже, а?

– Это предложил тренер Джона Чэня.

– И-и-и, этот глупец допустил, чтобы его похитили. Я буду рассчитывать, что ты предоставишь мне реальную информацию о том, кто победит. Я тоже хочу поставить на победителя! – Улыбчивый отхаркнулся и сплюнул.

– Да обделаются все боги, а мы все разве не хотим?! Эти паршивые тренеры и жокеи! Самое отвратительное то, что они обходятся с нами, владельцами, как с марионетками. Кто им платит зарплату, хейя?

– Скаковой клуб, владельцы, но больше всего – те игроки, которые не в курсе дела. Я слышал, ты вчера вечером был в старушке «Вик» и ужинал, как заморские дьяволы.

Ричард Кван расплылся в улыбке. Ужин с Венерой Пань прошел с большим успехом. На ней было купленное им новое платье от Кристиана Диора, длина до колена, черный облегающий шелк на чехле из газа. Когда банкир увидел, как Венера выходит из его «роллс-ройса» и поднимается по ступенькам «Вик», сердце у него забилось, а «тайный мешочек» сжался.

Довольная эффектом, произведенным на весь зал при входе, она сияла улыбкой и массивными золотыми браслетами. Даже настояла на том, чтобы подняться по великолепной лестнице, а не ехать в лифте. Всю грудь у него сдавило от тщательно скрываемой радости и ужаса. Они прошли между столиками, за которыми чинно ужинали холеные европейцы и китайцы. Многие были в вечерних туалетах – мужья и жены, туристы и местные жители, мужчины за деловым ужином, любовники всех возрастов и национальностей и те, что ещё не стали ими. На нем был новый тёмный костюм от портного с Сэвил-Роу[151]151
  Сэвил-Роу – улица в Лондоне, где расположены ателье дорогих мужских портных.


[Закрыть] из самого дорогого и тонкого кашемира. Пока они добрались до лучшего столика, который стоил ему одну красненькую – сто долларов, – он махнул рукой многим знакомым и простонал про себя четыре раза при виде четырех закадычных друзей-китайцев и их жен. Почтенные матроны, с пышными прическами, увешанные драгоценностями, уставились на него остекленелыми глазами.

Ричард Кван поежился. «Настоящие блудницы эти жены, и все они одинаковы, – думал он. – О-хо-хо! Ловят тебя на лжи ещё до того, как ты успел что-то сплести». Он пока не был дома и не видел Майлин, которой наверняка уже доложили о Венере Пань по меньшей мере три доброхотки подруги. «Ну и что, пусть устроит разнос, повопит какое-то время, порыдает, порвет на себе волосы, чтобы разрядить дьявольскую злобу. А потом я осторожно замечу, что она стала слишком раздражительной из-за происков врагов – ну как можно слушать вздорных баб? И смиренно упомяну, что три недели назад заказал манто из цельных шкурок норки и должен получить его сегодня, чтобы она смогла блеснуть на скачках в субботу. И тогда в доме воцарится мир – до следующего раза. И все же как разумно я поступил, – фыркнул он, – заказав эту норку». Его нисколько не смущало, что заказал он её для Венеры Пань и сегодня утром, всего час назад, лежа в её теплых объятиях, обещал привезти манто нынче вечером, чтобы она могла надеть его на скачки в субботу. «Все равно это слишком дорогая вещь для такой проститутки, – думал он. – Манто стоит сорок тысяч гонконгских долларов. Куплю ей другое. А-а, может, удастся найти какое-нибудь ношеное...»

Он заметил на себе косой взгляд Улыбчивого Цзина.

– Что такое?

– Венера Пань, хеш?

– Я тут решил заняться киноиндустрией и сделать её звездой, – с шиком заявил он, гордый тем, какую легенду придумал – для оправдания перед женой.

– И-и-и, но ведь это рискованный бизнес, хейя? – впечатлился Улыбчивый Цзин.

– Да, но есть способы застраховать риск. – И он многозначительно подмигнул.

– Айийя, ты имеешь в виду порнофильмы? О! Дай знать, когда наладишь производство: я бы посмотрел парочку. Голая Венера Пань! Айийя, вся Азия будет платить, чтобы увидеть такое! Как она в постели?

– Восхитительна! Теперь, когда я её кой-чему научил. Она была девственница, когда я перв...

– Какая удача! – воскликнул Улыбчивый Цзин. И добавил: – Сколько раз ты брал штурмом эту «твердыню»?

– Вчера вечером? Трижды – и каждый «штурм» был яростнее и дольше предыдущего! – Ричард Кван наклонился вперед. – Никогда не видывал «сердцевины цветка» лучше, чем у неё. Да. А какой треугольник! Восхитительные шелковые волоски, внутренние губы розовые и чувственные. И-и-и, а «нефритовые врата»... просто как сердечко. «Один квадратный дюйм» совершенной овальной формы, розовый, ароматный. И «жемчужина на пороге» тоже розовая...

Ричард Кван почувствовал, что покрывается потом, вспомнив, как она подала ему большую лупу и раскинулась на диване. «Вот, – с гордостью сказала она. – Полюбуйся на „богиню", которой собирается поклоняться твой „лысый монах"». И он полюбовался. Очень тщательно.

– Лучшая из всех моих подружек, – откровенничал Ричард Кван, привычно преувеличивая. – Я тут подумывал, не купить ли ей кольцо с большим бриллиантом. Бедная сладкоречивая малышка так плакала сегодня утром, когда я уходил из квартиры, которую снял для неё. Она клялась, что покончит с собой, потому что безумно влюблена в меня. – Он сказал это слово по-английски.

– И-и-и, счастливчик! – Улыбчивый Цзин знал по-английски лишь слова любви. Спиной он почувствовал чей-то взгляд и обернулся.

В следующей секции трибун, в пятидесяти ярдах от него, чуть выше, стоял заморский дьявол – полицейский Большая Гора Дерьма, ненавидимый всеми глава департамента уголовного розыска Коулуна. Холодные рыбьи глаза не отрываясь смотрели на Улыбчивого, на шее у копа висел бинокль. «Айийя», – воскликнул про себя Цзин, стремительно перебирая в голове все системы ловушек, сдержек и противовесов, которые защищали главный источник его дохода.

– Э? Что? Что с тобой, Улыбчивый Цзин?

– Ничего. Отлить хочу, вот и все. Присылай документы в два часа, если желаешь получить мои деньги. – Он с мрачным видом отвернулся и направился в туалет, гадая, известно ли полиции о предстоящем приезде заморского дьявола из Золотой Горы, Великого Тигра Белых Порошков с диковинным именем Винченцо Банастасио.

Улыбчивый Цзин отхаркнулся и громко сплюнул. «Известно или неизвестно, это судьба. Меня они не тронут: я лишь банкир».

Роберт Армстронг заметил, что Улыбчивый Цзин беседует с банкиром Кваном, и преисполнился уверенности, что ничего доброго эти двое не замышляют. В полиции были прекрасно осведомлены о причастности Цзина и банка «Просперити» к наркоторговле, но пока не могли предъявить Улыбчивому ничего, кроме слухов, – никаких свидетельств против него самого или его банка. Ни прямых, ни даже косвенных, которые позволили бы особой службе задержать Цзина, допросить и срочно депортировать.

«Ничего, рано или поздно он оступится, – спокойно подумал Роберт Армстронг и снова навел бинокль сначала на Пайлот Фиша, потом на Ноубл Стар, Баттерскотч Лэсс и Голден Леди, кобылу Джона Чэня. – Которая из них в лучшей форме, хотелось бы знать».

Он зевнул и устало потянулся. Ещё одна долгая ночь прошла без сна. Вчера вечером, когда он уже выходил из Главного управления полиции Коулуна, начался переполох: некий аноним сообщил по телефону, что Джона Чэня видели на Новых Территориях, в небольшой рыбацкой деревушке Шадаоквок, которая делила пополам восточный отрезок границы.

Армстронг помчался туда с нарядом полиции и прочесал деревушку лачуга за лачугой. Поиски приходилось вести очень осторожно, потому что вся приграничная зона была местом неспокойным, не говоря уже о деревне, где располагался один из трех пограничных пропускных пунктов. Жители деревни – народ дерзкий, грубый, неуступчивый и агрессивный – хотели одного: чтобы их оставили в покое. Особенно полиция заморских дьяволов. В результате выяснилось, что вновь поднята ложная тревога, хотя и не без пользы: полицейские накрыли два нелегальных винокуренных заводика, небольшую фабрику, где из опиума-сырца делали морфин, а потом героин, и шесть игорных притонов.