Текст книги "Скрижаль последнего дня"

Автор книги: Джеймс Беккер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 26 страниц)

13

Расставшись с четой Филипс, Бронсон вышел из отеля и, прошагав несколько сотен ярдов, сел за столик в уличном кафе. Заказав кофе, он принялся размышлять, что делать дальше. Если позвонить старшему инспектору Бёрду и доложить, что, дескать, да, О'Конноры погибли в результате странного, хотя и объяснимого дорожно-транспортного происшествия, тогда он может спокойно возвращаться домой. Но если озвучить старшему инспектору свои подозрения – а это пока были именно подозрения, ничего более, – в этом случае, вероятно, придется задержаться в Рабате дольше, чем хотелось бы.

Не то чтобы город не нравился Бронсону – на самом деле скорее наоборот. Он поднес чашку ко рту и огляделся вокруг. Столики кафе были расставлены на широком тротуаре с одной стороны просторного бульвара, вдоль которого росли пальмы. Большинство столиков в этот час были заняты, и до Бронсона доносилась слегка гортанная арабская речь, перемежающаяся более мягкой и мелодичной французской. Что ни говори, а прекрасная погода, уютная обстановка кафе и спокойная, размеренная жизнь города не могли не настраивать на положительный лад. Вот если бы еще и Анджела была рядом, тогда Бронсон в полной мере оценил бы все здешние плюсы. Мысль об Анджеле и заставила его принять решение.

– К черту! – пробормотал он. – Надо с этим кончать.

Бронсон допил кофе, встал со стула и пошел к выходу, но внезапно обнаружил, что забыл портфель. Только он развернулся, чтобы вернуться к столику, как увидел двух мужчин в традиционных джеллабах, которые только что встали из-за своего столика в дальнем конце кафе и сейчас уставились прямо на Бронсона.

Надо сказать, что за короткое время пребывания в Марокко он уже привык к тому, что на него часто откровенно пялятся, – все же он был чужаком в этой стране, и такое отношение не казалось чем-то удивительным. Однако у Бронсона возникло неприятное ощущение, что эти двое смотрят на него не просто чтобы удовлетворить праздное любопытство. Присутствовало в их взглядах что-то такое, от чего засосало под ложечкой. Но Бронсон сделал вид, будто ничего не заметил, спокойно забрал портфель и вышел из кафе.

Пройдя пятьдесят ярдов, он остановился у края тротуара и, перед тем как перейти дорогу, посмотрел в обе стороны. Двое мужчин из кафе – и это не особенно удивило Бронсона – медленно следовали за ним. Еще меньше он удивился, когда увидел, как неизвестные также перешли на противоположную сторону улицы. Еще через пару сотен ярдов у Бронсона не осталось никаких сомнений, что за ним установлена слежка. Оглянувшись, он увидел, что один из мужчин оживленно говорит что-то в трубку мобильного телефона. Теперь надо было решать, как поступить дальше.

Менее чем через полминуты ответ пришел сам собой. Преследовавшие Бронсона мужчины ускорили шаг, и в это же время он вдруг увидел, как навстречу приближаются еще трое.

Конечно, это могли оказаться самые обычные местные жители, вышедшие на послеполуденную прогулку, но Бронсон в этом сильно сомневался и никакого желания искушать судьбу не испытывал. Он резко нырнул в ближайшую боковую улочку и, лавируя между многочисленными прохожими, помчался со всех ног. Позади послышались громкие крики и топот ног, так что Бронсон понял – инстинкты его не подвели.

На следующем перекрестке он свернул налево, затем кинулся вправо. Поймав нужный ритм, он бежал легко и быстро. Хорошо было бы теперь узнать, что происходит за спиной, и Бронсон быстро оглянулся. Примерно в пятидесяти ярдах сзади бежали, изо всех сил стараясь сохранять дистанцию, двое мужчин из кафе. Еще один преследователь чуть приотстал.

Бронсон свернул за угол и вдруг обнаружил, что слева с явным намерением отрезать ему путь приближаются еще двое. Похоже было, что чертовы арабы догадались, какую дорогу он выберет, и теперь попытаются его перехватить.

Бронсон поднажал, но видел, что от столкновения не уйти. На секунду преследователи заколебались и притормозили, и в следующее мгновение Бронсон налетел на них. Один из мужчин сунул руку под джеллабу, вероятно, чтобы достать оружие, но сделать ничего не успел. Бронсон со всей силы ударил его портфелем в грудь. Мужчина полетел на землю, а сержант уже повернулся ко второму арабу, который в этот момент нанес удар кулаком. Точнее, попытался нанести, поскольку Бронсон успел нырнуть под руку нападавшего и, в свою очередь, врезал тому кулаком в живот.

Времени, чтобы посмотреть, насколько эффективным вышел удар, не было – сзади с гиканьем мчались оставшиеся в строю преследователи. Двое вышли из игры – по крайней мере на время, – но с этими тремя нужно еще справиться.

Бронсон не стал терять время и оглядываться, а снова бросился бежать. Нужно быстрее с этим кончать, подумал он на бегу. Несмотря на то что он был неплохим бегуном, жара и высокая влажность делали свое дело, и сержант почувствовал, что начинает задыхаться и долго не протянет.

Он дернулся было влево, потом вправо, но преследователи не отставали, а, напротив, постепенно сокращали дистанцию. Бронсон выбежал на оживленную магистраль и, притормозив, закрутил головой по сторонам. Наконец он обнаружил то, что искал, выскочил на проезжую часть и побежал, лавируя между еле ползущими легковушками и грузовиками.

Примерно в сотне ярдов впереди остановилось такси, и из него выходили двое пассажиров. За мгновение до того, как таксист тронулся с места, Бронсон распахнул заднюю дверь и нырнул в салон. В зеркале он поймал испуганный взгляд водителя и, задыхаясь, выдавил:

– В аэропорт. И побыстрее!

На всякий случай он повторил фразу по-французски.

Машина вырулила на проезжую часть и начала набирать скорость. Обессиленный, Бронсон откинулся на спинку сиденья и жадно глотал воздух. Чуть отдышавшись, он посмотрел назад. Ярдах в сорока позади по тротуару бежали двое арабов, но расстояние между ними и машиной быстро увеличивалось.

Внезапно такси замедлило ход. Бронсон увидел, что впереди дорогу перегородили несколько автомобилей. Если машина сейчас остановится, чертовы преследователи его настигнут.

– Поверните здесь, – показал Бронсон.

Таксист оглянулся на пассажира.

– Но эта дорога не ведет в аэропорт, – сказал он на правильном английском, но с сильным акцентом.

– Я передумал.

Таксист пожал плечами и повернул. К счастью, эта улица оказалась почти пуста, и машина быстро набрала скорость. Снова оглянувшись, Бронсон увидел, что преследователи остановились на углу и с выражением бессильной злобы на лицах смотрят вслед удаляющейся жертве.

Через десять минут водитель остановился на улочке неподалеку от отеля, в котором поселился Бронсон. Детектив расплатился, не забыв прибавить щедрые чаевые, и вышел из машины.

Часа через полтора, расположившись в тишине и покое номера уже другой гостиницы – он решил переселиться на случай, если вдруг преследователи следили за ним от прежнего места жительства, – Бронсон набрал на мобильном телефоне номер полицейского участка Мейдстона.

– Крис, что ты обнаружил? – сразу же спросил Бёрд.

– За мной только что гонялась по всему Рабату шайка местных головорезов. И определенно не затем, чтобы взять автограф.

– Что? Зачем?

– Я не стал их спрашивать. Но я не верю, что авария, в которой погибли О'Конноры, была лишь несчастным случаем, как мы думали.

– Вот дерьмо, – выругался Бёрд. – Этого нам только не хватало.

В двух словах Бронсон сообщил о своих подозрениях, о самом происшествии, о полученных машиной повреждениях. Потом рассказал о присущей Маргарет О'Коннор привычке фотографировать все подряд.

– Кирсти Филипс записала мне на диск все снимки, которые сделала в Марокко ее мать, и я битый час их просматривал. И вот что меня очень смущает: один из мужчин, запечатленных ею на суке, оказался тем самым единственным очевидцем ДТП, в котором погибли О'Конноры. А еще один человек с той же фотографии, по словам Кирсти, был найден мертвым за пределами медины. Его закололи кинжалом. Я предполагаю, что тот спор на суке, который Маргарет О'Коннор нечаянно засняла на фотоаппарат, завершился убийством. Отсюда почти наверняка следует, что убийцей является один из людей, попавших на снимки. – Бронсон немного помолчал и закончил: – А это вполне серьезная причина, чтобы убрать двух нежелательных свидетелей и забрать фотоаппарат.

14

«ТАЙНА ПРОПАВШЕЙ ДОЩЕЧКИ» – под таким заголовком появилась коротенькая статья на тринадцатой странице «Дейли мейл». «Дикки» Бёрд переслал копию статьи Бронсону по факсу из полицейского участка в Мейдстоне. Ниже заголовка, буквами помельче, был помещен вопрос: «Пенсионеров из Великобритании убили, чтобы вернуть бесценную реликвию?»

Автор практически слово в слово повторял рассказ, помещенный в кентерберийской вечерней газете, но был в статье и один дополнительный абзац. Несомненно, его специально включили в текст для придания ему значительности, хотя, по мнению Бронсона, он того не заслуживал. В концовке статьи журналист рассуждал о том, насколько большую ценность может иметь дощечка, и ссылался на некоего «эксперта из Британского музея», который, по его словам, «воздержался от комментариев». Тем не менее автор счел нужным заметить, что «дело это нехорошее». Таким образом, у читателя должно было создаться впечатление, что так называемый эксперт точно знает, что представляет собой дощечка, но по каким-то причинам не хочет или не может поведать об этом миру.

У Бронсона, однако, имелась возможность проверить это сию же минуту. Кроме того, это был прекрасный повод поговорить с Анджелой, которая работала хранителем в отделе керамики Британского музея. Он вытащил мобильник и набрал ее прямой номер. Ответила Анджела практически мгновенно.

– Это я, – вместо приветствия сказал Бронсон. – Слушай, мне правда жаль, что так получилось с тем вечером. Я совсем не хотел тащиться в это чертово Марокко, но у меня не было выбора.

– Ладно, Крис, не бери в голову. Ты рассказал мне, что случилось.

– Ну, я все еще сожалею из-за этого. Послушай, ты сейчас не занята?

Анджела коротко рассмеялась.

– Я всегда занята, ты же знаешь. Сейчас половина двенадцатого, я на работе уже почти три с половиной часа, и сейчас передо мной на столе навалено три коробки черепков, которые я должна разобрать. У меня с утра не было даже минутки, чтобы наскоро выпить чашечку кофе. Так что, Крис, если ты звонишь, чтобы просто поболтать, извини, мне не до этого. Или ты хочешь о чем-то спросить?

– Я действительно хотел задать тебе вопрос. В сегодняшнем выпуске «Мейл» на тринадцатой странице есть статья о глиняной дощечке. Не видела?

– Как ни странно, видела. Я прочитала ее по дороге на работу. На самом деле я здорово посмеялась, потому что так называемый эксперт, с которым журналист не смог связаться, это я и есть. Вчера во второй половине дня он позвонил в музей, и звонок перевели ко мне в кабинет. В общем-то глиняные дощечки не являются моей специальностью, но оператор, видимо, решил, что керамика относится к той же области. Так или иначе, я как раз выбежала попить чаю, а когда вернулась к себе, этот парень уже повесил трубку. Так что это правда, что я «воздержалась от комментариев», но на каких-то три минутки. Эти голимые журналюги вечно так поступают.

– Ну, я что-то в таком роде и предполагал, – сказал Бронсон. – Но может это быть правдой? Может эта глиняная дощечка действительно быть такой ценной?

– Очень сомнительно. Таким дощечкам цена грош за десяток в базарный день. Не буквально, конечно, но ты меня понимаешь. Их находят по всему белу свету – иногда в виде фрагментов, но и целые встречаются очень часто. По приблизительным оценкам, в запасниках музеев разных стран хранится до полумиллиона дощечек, которые никто не изучал, не пытался расшифровать, а многие ни один из специалистов даже в руки не брал. В общем, их просто пруд пруди. Их использовало большинство древних народов для всяческих кратких записей. Чего на них только нет – от имущественных подробностей и счетов до рецептов; в общем, на них писали практически все, что только можно представить. Находили дощечки с надписями на латыни, греческом, коптском, древнееврейском, арамейском, но большинство выполнено клинописью.

– А что это такое, если поточнее?

– Это такая древняя форма письма. Значки, использовавшиеся в ней, имеют форму клина. Их особенно удобно наносить при помощи стила на еще влажную глину. Вообще, глиняные дощечки – это просто занятные свидетельства о повседневной жизни людей того или иного исторического периода. Они, конечно, имеют определенную ценность, но, как правило, только лишь для ученых да музейных работников.

– Пусть так, – произнес Бронсон, – но здесь в Марокко убиты два человека, а глиняная дощечка, которую, как известно, погибшая женщина подобрала на суке, исчезла. Причем вместе с принадлежавшей ей камерой. А вчера за мной по всему Рабату гонялась шайка каких-то типов, и они…

– Что? Это были местные бандиты?

– Понятия не имею, – признался Бронсон. – У меня почему-то не возникло желания спросить, что им было надо. Но скажи: если сама дощечка действительно не имеет никакой ценности, может быть, важно то, что на ней написано? Такое возможно?

После недолгого раздумья Анджела ответила:

– Все может быть, но я сильно сомневаюсь. Просто потому, что большинство этих дощечек имеют возраст от двух до пяти тысяч лет. Но то, что произошло с тобой, Крис, меня очень тревожит. Если ты прав и надпись на дощечке важна, тогда все, кто ее видели, могут находиться в опасности.

– У меня есть с полдюжины снимков дощечки, но что может означать надпись, я даже не представляю. Да я даже не знаю, на каком это языке.

– Ну что ж, думаю, я смогу тебе помочь. Перешли мне снимки по электронной почте сюда, в музей, а я попрошу одного из наших специалистов по древним языкам посмотреть на них. Таким образом мы, по крайней мере, узнаем, что написано на дощечке, и заодно проверим твою гипотезу.

– Отличная идея, – обрадовался Бронсон. Собственно, именно на такой ответ он и надеялся. – Отправлю тебе их сию же минуту. Загляни в свой почтовый ящик минут через пять.

15

Четверть часа спустя Анджела проверила электронную почту и сразу же обнаружила письмо от Криса. Она просмотрела на компьютере четыре присланные фотографии глиняной дощечки и затем распечатала их в черно-белом варианте. Она знала, что так работать с ними будет легче, нежели в цвете. Откинувшись на спинку вращающегося кожаного кресла, Анджела принялась изучать изображения артефакта.

Экс-супруга Бронсона занимала этот кабинет с самого своего поступления на работу в музей. В небольшом по площади квадратном помещении не имелось ничего лишнего. Центральное место занимал рабочий стол в форме буквы L. На короткой его стороне стоял компьютер Анджелы и цветной лазерный принтер. В центральной части длинной стороны возвышалась гора черепков – их ей предстояло сегодня разобрать, – а также лежало несколько папок и записных книжек. В углу кабинета стоял деревянный верстак, на котором Анджела проводила работы по консервации материалов, используя для этого набор блестящих инструментов из нержавеющей стали, очищающие жидкости, различные клеи и прочие химические препараты. Рядом расположились несколько стеллажей с выдвижными ящиками, а над ними на стене висели две полки, на которых выстроились в ряд справочники.

Британский музей просто огромен – да и как может быть иначе, если только постоянных сотрудников, которые ежедневно приходят на работу, насчитывается около тысячи? Плюс пять миллионов посетителей ежегодно. Здание музея занимает площадь порядка семидесяти пяти тысяч квадратных метров – это в четыре раза больше знаменитого римского Колизея и равно девяти футбольным полям, – в нем три с половиной тысячи дверей. Это одно из самых эффектных строений во всем Лондоне, да и, коли на то пошло, во всем мире.

Анджела внимательно просмотрела распечатанные фотографии и покачала головой. К сожалению, качество снимков совсем не оправдало ее надежд и ожиданий. Запечатленный на фотографиях предмет определенно представлял собой глиняную дощечку, и Анджела почти не сомневалась, что сможет определить, на каком языке сделана надпись, – вот только задачка эта оказалась не из легких, поскольку изображение на всех четырех снимках было очень нечетким.

Примерно через минуту она положила распечатки на стол и погрузилась в размышления. Разглядывая фотографии, Анджела неизбежно возвращалась мыслями к Крису, а вместе с этим внутри нарастало замешательство и чувство неопределенности, как бывало всякий раз, когда она думала о бывшем муже. Брак их был недолгим, но нельзя сказать, что совсем неудачным. По крайней мере, они остались друзьями, а многие ли разведенные супруги могут похвастать тем же? Вся проблема заключалась в постоянном и незримом присутствии в их отношениях третьего – точнее, третьей – Джеки Хэмптон, жены лучшего друга Бронсона. Анджела внезапно поняла, как это похоже на избитый стереотип, и криво усмехнулась.

Все дело было в том, что Крис испытывал сильную и безответную страсть к Джеки. Страсть, которой – Анджела это знала – он никогда не позволял выплыть наружу; страсть, о существовании которой Джеки находилась в блаженном неведении. Нет-нет, он никогда не давал Анджеле ни малейшего повода заподозрить его в неверности – он был очень честным и порядочным человеком, – и, положа руку на сердце, следовало признать: вина в том, что их брак распался, лежит на ней, на Анджеле. Как только она поняла, что Крис испытывает настоящие чувства к другой женщине, то обнаружила, что ни за что на свете не смирится с второстепенной ролью.

Но теперь Джеки уже не было в живых, и чувства Бронсона неизбежно претерпели перемену. Уже некоторое время он пытался – и прилагал к тому немалые усилия – стать к ней ближе, проводить с ней больше времени, но до сих пор Анджела, в свою очередь, делала все, чтобы держать бывшего мужа на расстоянии. Она твердо решила: чтобы позволить Крису вернуться в ее жизнь, она должна быть на сто процентов уверена, что подобное ни с кем и никогда больше не повторится. И пока у нее такой уверенности не было.

Анджела встряхнула головой и снова посмотрела на фотографии.

– А ведь это и вправду арамейский, – чуть слышно пробормотала она.

По-арамейски Анджела понимала лишь самую малость, однако в музее работали несколько человек, чьи познания в языке намного превышали ее и позволили бы им перевести древний текст. Логичнее всего было бы обратиться к Тони Бэверстоку, одному из старейших сотрудников и признанному специалисту по древним языкам. Было, правда, одно «но»: Анджела его недолюбливала. Впрочем, это вряд ли могло помешать делу, поэтому она взяла два снимка и направилась по коридору к его кабинету.

– Ну, что тебе угодно? – раздраженно спросил Бэверсток, когда Анджела, предварительно постучав, вошла и остановилась перед столом, на котором в беспорядке были разбросаны разнообразные предметы. Специалист по древним языкам своей коренастой фигурой смахивал на медведя. Несмотря на то что ему не исполнилось еще и пятидесяти, волосы Бэверстока были седыми, и, глядя на его неопрятный внешний вид, сразу становилось понятно, что он холостяк.

– И тебе тоже доброе утро, Тони, – сладким голосом приветствовала его Анджела. – Посмотри, пожалуйста, две эти фотографии.

– Что это такое? Зачем? Я занят.

– Я отниму у тебя всего несколько минут. У меня тут пара фотографий глиняной дощечки. К сожалению, они весьма плохого качества и разобрать как следует текст, чтобы понять, о чем он, затруднительно. Текст, кстати говоря, на арамейском. Собственно, от тебя я прошу только одного: сказать, о чем гласит надпись. А если ты еще рискнешь предположить, когда она была сделана, это будет совсем хорошо.

Анджела положила на стол распечатанные фотографии. Бэверсток взглянул на них, и в этот миг Анджеле показалось, что в глазах его промелькнуло узнавание.

– Ты видел ее раньше?

– Нет, – резко бросил он, посмотрел на девушку и быстро перевел взгляд на один из снимков. – Ты права, – нехотя буркнул Бэверсток. – Надпись сделана на разновидности арамейского. Оставь их мне, и я попробую что-нибудь сделать.

Анджела коротко кивнула и покинула кабинет.

Несколько минут Тони Бэверсток просто сидел за столом, не сводя глаз с лежащих перед ним фотографий. Наконец он оторвался от них, посмотрел на наручные часы, отпер ящик стола и вытащил оттуда маленькую черную записную книжку. Сунув ее в карман куртки, он вышел из кабинета, прошел по коридорам к выходу из музея и направился по Грейт-Рассел-стрит к ближайшей телефонной будке.

На том конце провода ответили после пятого гудка.

– Это Тони, – произнес Бэверсток. – Всплыла еще одна дощечка.