Текст книги "Безжалостные Существа (ЛП)"

Автор книги: Джей Ти Джессинжер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 22 страниц)

34

Кейдж

Когда вид за окном спальни меняется с черного на серый, меня угощают моей новой любимой вещью в мире:

Натали просыпается в моих объятиях.

Она шевелится, вздыхая. Ее голова покоится на моем плече. Я глажу ее по волосам и нежно целую в губы. Ресницы Натали трепещут, затем приподнимаются, потом я смотрю в эти удивительные серо-голубые глаза, и мое сердце разрывается от счастья.

– Ты наблюдал за мной, пока я спала, – шепчет она.

– Верно.

Подавив улыбку, Натали притворяется, что стонет.

– Так пугающе.

Я снова целую ее, наслаждаясь ощущением мягких губ Натали на моих.

– Ничего не могу с этим поделать.

– Я тебе нравлюсь, да?

Я говорю с полной убежденностью:

– Я бы насадил на свой меч целые армии, если бы ты меня об этом попросила.

Натали морщит нос.

– В этом нет необходимости. – И добавляет после паузы: – У тебя вообще есть меч?

– У меня их много, только все они стреляют пулями.

– А. Попался.

Мы улыбаемся друг другу.

Само небо не могло быть более чертовски совершенным, чем это.

Натали прижимается ко мне, как кошка, выгибая спину, все ее мышцы напрягаются, затем со счастливым вздохом откидывается назад, прижимаясь ближе к моей груди.

Я зарываюсь лицом в ее волосы и шмыгаю носом, как какой-то наркоман.

Смех Натали мягкий и сладкий.

– Мне обязательно следует отправить благодарственное письмо компании-производителю моего шампуня для волос.

– Это не твой шампунь так хорошо пахнет, – говорю я хриплым голосом. – А ты. Ты восхитительна. – Я вдыхаю у ее шеи. – От запаха твоей кожи у меня кружится голова.

Натали скользит рукой по моей шее и погружает пальцы в мои волосы, все еще тихо смеясь.

– Ты слушаешь слишком много песен о любви.

Потом мы целуемся. Медленные, мягкие поцелуи, которые задерживаются, становятся горячими.

Натали прижимается грудью к моей груди. Я погружаю пальцы в изгиб ее бедра и притягиваю ее ближе.

– Тебе больно?

Я двигаю рукой, и теперь я ласкаю ее ягодицы.

– Ага. Везде. Но мне это нравится.

Я выдыхаю, кровь приливает к моему члену. Я шепчу:

– Ты такая чертовски милая, детка. Ты так сильно кончила для меня.

– Помнится, у тебя самого был довольно сильный оргазм, – поддразнивает Натали.

– Я видел звезды.

– Ты зарычал, как лев.

– Да. Вот что ты заставляешь меня чувствовать. Лев. Я твой одурманенный лев, который ходит за тобой на четвереньках.

– Одурманенный. Ты гуглишь любовные слова. Мне нравится.

Целуя шею Натали, я провожу открытой ладонью по ее заднице, бедру, потом снова бедру и спине, запоминая каждый изгиб ее тела. Кожа Натали мягкая и гладкая, теплая и податливая.

Я хочу вонзить зубы в каждый дюйм ее кожи.

– Ты рычишь, Симба, – шепчет Натали.

Я игриво кусаю ее за шею. Мой член пульсирует.

Но я уже опаздываю.

Когда я вздыхаю у горла Натали, она знает.

– О нет. Так скоро?

Разочарование в ее голосе пронзает мое сердце. Я перекатываюсь на спину и усаживаю ее на себя, устраивая так, как мне нравится, так что мы оказываемся грудь к груди, живот к животу, бедра на бедрах.

Моя грудь сжимается, когда я говорю:

– Я не смогу вернуться некоторое время.

– Как долго?

Я колеблюсь, но должен сказать ей правду.

– Наверное, месяц.

Натали не издает ни звука, а затем шепчет:

– У меня день рождения двадцатого февраля.

– Знаю.

– Это примерно через месяц. Так, может быть?..

– Ага. Обещаю.

Часть напряжения уходит из ее тела.

– Хорошо, – тихим голосом говорит Натали.

Это еще один кол в мое сердце, только на этот раз он вонзается в меня снова и снова.

Мы тихо лежим вместе. Наше дыхание становится синхронным. Снаружи птица начинает петь сладкую, грустную песню расставания.

Боже. Я схожу с ума.

Боль в груди усиливается, вызывая комок в горле.

После долгого молчания она шепчет:

– Хотела спросить тебя – что случилось с Крисом? Я уже несколько недель не видела, чтобы он проезжал мимо.

– Я обезглавил лошадь и оставил ее в его постели, пока он там мирно спал.

Натали вскидывает голову и смотрит на меня широко раскрытыми, полными ужаса глазами.

– Я пошутил, Натали.

Она выдыхает.

– О боже. Господи Иисусе. Не делай так больше!

Я чувствую себя немного оскорбленным.

– Во мне много плохого, но я не из тех людей, которые отрезают головы невинным сельскохозяйственным животным.

Натали кривит губы и говорит:

– Не будь таким дерзким, гангстер. Это очень известная сцена из очень известного фильма о мафии, а у тебя явная склонность к драматическим жестам. Это не значит, что это невозможно.

– У меня нет склонности к драматическим жестам.

– О, правда? Как бы ты тогда назвал трастовый фонд в десять миллионов долларов? Обычным делом?

Приподняв бровь, я тихо угрожаю:

– Кто-то напрашивается на хорошенькую порку.

Выражение моего лица заставляет Натали прикусить губу.

Я тоже хочу ее укусить.

Я переворачиваю нас, прижимаю ее к матрасу и жестко целую.

Это более жесткий поцелуй, чем раньше. Она так же настойчива, как и я, целует меня в ответ с тем же отчаянием, впиваясь ногтями мне в спину.

Я так сильно хочу засунуть свой член в ее влажное тепло и трахнуть ее в последний раз, прежде чем уйду, но это не поможет.

Нет никакой помощи от этой ужасной, грызущей потребности.

Ничего не поделаешь, и никуда от этого не деться.

– Так каков пароль?

– Что?

– То, что ты сказал, чтобы заставить Криса уйти с дороги.

– Ты прервала наш поцелуй, чтобы спросить меня о другом мужчине… пока мы лежим с тобой обнаженные в постели?

– Не уходи от вопроса.

– Отлично. Помощник шерифа Придурок получил от меня очень цивилизованный телефонный звонок с пространными объяснениями о том, почему это не в его интересах снова приближаться к тебе. Никогда.

Натали пристально смотрит на меня. Вероятно, пытаясь получить подсказки того, где я бросил тело.

Я улыбаюсь ей.

– Я сказал, что я цивилизованный человек.

– Да, верно. Но я не думаю, что ты и правда в курсе, что на самом деле означает это слово.

– Он жив и здоров, дорогая. Зуб даю.

Травмирован, в том числе с психологической точки зрения, но жив.

Я обрисовал ему очень четкую картину того, что я сделаю с ним, если он меня не послушает.

Я в последний раз от всего сердца целую Нат, затем встаю с кровати и одеваюсь.

Она молча наблюдает за мной.

Если ее слова уже не ранили мое сердце, то теперь это сделают ее глаза.

Своим хриплым голосом я говорю:

– Ложись спать. Увидимся в твой день рождения, детка.

Затем я выхожу за дверь, закрывая ее за собой.

Я стою там с минуту, положив руку на ручку двери, закрыв глаза, делая глубокие вдохи, чтобы попытаться справиться с болью в груди. Когда я чувствую толчок в коленную чашечку, я смотрю вниз.

Моджо, ужасный сторожевой пес, сидит на полу рядом со мной, его язык счастливо высунут изо рта.

– Чертов пес, – бормочу я, наклоняясь, чтобы почесать его за ушами. – Ты слишком большой, чтобы быть таким мягкотелым.

Моджо тихонько повизгивает. Полагаю, на собачьем языке это значит: «Кто бы говорил».

Я беру свое пальто с кухонного стула, на который накинул его, когда вошел через заднюю дверь, и роюсь во внутреннем кармане в поисках картечи 12-го калибра, которую принес с собой.

Затем, прежде чем уйти, я заряжаю дробовик Натали.

35

Нат

Проходит январь.

Наступает февраль, принося с собой сильные метели, которые накрывают город и закрывают школу на несколько дней. Я провожу время со Слоан, сосредотачиваюсь на своей картине и отмечаю черным крестиком в своем календаре каждый день, который приближает меня к тому моменту, когда я снова смогу увидеть Кейджа.

Мой день рождения обведен красным сердцем.

За неделю до моего дня рождения – День святого Валентина, который я отмечаю, съедая целую пинту мороженого на ужин в одиночестве на диване во время просмотра телевизора. Слоан гуляет с Брэдом Питтом-младшим, вероятно, набиваясь по самые гланды этим симпатичным членом.

Кейдж посылает мне сто красных роз и бриллиантовое ожерелье, которое я не смогу носить за пределами дома, потому что оно такое чертовски огромное.

Мне все равно. Я ношу его внутри вместе с халатом и тапочками, чувствуя себя королевой.

Потерянной, одинокой королевой, тоскующей по своему одурманенному льву.

Дважды, когда я выхожу на улицу, чтобы уйти на работу или вынести мусор, я вижу следы на снегу вокруг дома. Я могу сказать по размеру, что они мужские. Я знаю, кому они принадлежат.

Но я не скажу Кейджу, что Крис все еще вынюхивает, потому что я знаю, что произойдет, и я не хочу, чтобы на моих руках была кровь.

Тысячу лет спустя наступает мой день рождения.

Сегодня суббота. Я встаю рано, переполненная волнением. Сообщение Кейджа с  прошлой ночи гласило только: «Скоро увидимся», так что я не уверена, во сколько он приедет. Но я хочу быть готовой к его приходу, поэтому принимаю душ, бреюсь, одеваюсь, прибираюсь в доме, застилаю постель свежими простынями и жду.

И жду.

И жду.

К восьми часам вечера я совсем уже сникла.

Я стою перед зеркалом в своей спальне, уныло глядя на свое отражение. На мне красное платье-футляр, которым Кейдж восхищался в тот вечер в ресторане Майкла несколько месяцев назад, а также ожерелье, которое он прислал мне на День святого Валентина. Мои волосы уложены, макияж безупречен, а лицо выглядит так, будто кто-то только что сказал мне, что моя собака сдохла.

Я знаю, что несправедливо разочаровываться в том, что его еще нет. Обычно он приходит очень поздно. Кроме того, нужно подумать о пяти часах полета, а также о войне, с которой он имеет дело, и обо всем, что связано с управлением мафиозной империей. У него много дел в списке.

Просто мне хотелось бы оказаться чуть ближе к вершине.

Сидя в одиночестве за кухонным столом, я ковыряюсь в холодном филе миньон, которое приготовила ранее, изо всех сил стараясь не жалеть себя.

Это проигранная битва.

Когда звонит домашний телефон, это так пугает меня, что я роняю вилку. Она со стуком ударяется о тарелку. Мое сердце бьется быстрее, я вскакиваю, чтобы ответить, надеясь, что это Кейдж.

– Алло?

Предварительно записанный электронный голос говорит: «Здравствуйте, вам звонят из исправительного учреждения Грин-Хейвен. Чтобы принять звонок, нажмите два. Чтобы отклонить звонок, нажмите девять».

Мое сердце замерло в груди.

Кейдж арестован. Он в тюрьме.

Дрожащими руками я нажимаю на цифру два.

Электронный голос говорит: «Спасибо. Пожалуйста, подождите».

Я слышу серию щелчков, как будто сообщение передается по линии.

Затем:

– Привет, Натали.

Голос мужской, скрипучий, с сильным акцентом. Он говорит, как курильщик, выкуривающий две пачки в день. Это определенно не Кейдж.

– Кто это?

– Максим Могдонович.

Я буквально перестаю дышать. В состоянии шока я стою, застыв, уставившись на кухонные шкафы.

– Судя по твоему молчанию, ты знаешь, кто я?

Мои руки дрожат, а желудок скручивается в узел, я шепчу:

– Я знаю, кто вы.

Кейдж. О боже, Кейдж. Что с тобой случилось?

Потому что, должно быть, что-то случилось. Что-то ужасное. Глава русской мафии не стал бы звонить из тюрьмы, чтобы поздравить меня с днем рождения.

– Отлично. Ты, наверное, удивлена, почему я звоню.

Могдонович делает паузу, ожидая, что я что-то скажу, но мои легкие замерзли. Все во мне застыло в чистом, холодном ужасе. Кроме моего сердца, которое теперь бешено бьется, как крылья колибри.

Он продолжает спокойным, разговорным тоном.

– По правде говоря, dorogaya(дорогая), когда я впервые узнал о том, что происходит, я не мог поверить, что это реально. Мой собственный Казимир, который последние двадцать лет был мне как сын, никогда бы меня не ослушался. Он никогда бы мне не солгал. И он определенно не предаст меня. Особенно ради женщины. – Ослушаться? Предать? О чем, черт возьми, он говорит? – Но все эти необъяснимые поездки на Западное побережье вызвали у меня любопытство, поэтому я послал маленькую птичку, чтобы она все для меня разузнала. Когда я увидел твою фотографию, то в этих отлучках стало немного больше смысла. Такая красивая. Эти черные волосы.

Следы на снегу. В ту ночь, когда мне показалось, что кто-то стоит за окном моей кухни. Все это время мне казалось, что кто-то наблюдает за мной – это был он.

– Ты так похожа на свою мать. Кстати, как Наоми? Наслаждается жизнью на поле для гольфа? Лично я никогда не смог бы жить в Аризоне. Там так сухо. И все эти уродливые кактусы. Но я полагаю, что Скоттсдейл полезен для здоровья твоего отца.

Он знает все о моих родителях. Он им угрожает? О боже, о боже, о боже!

Я начинаю задыхаться. Меня сейчас стошнит. Стейк, который я съела, может всплыть в любую секунду, и я выблюю его на кухонный пол.

Крепко сжимая трубку, я говорю дрожащим голосом:

– Я не знаю, о чем вы говорите, но мои родители ни при чем. Пожалуйста…

– Конечно, знаешь. Они дали тебе жизнь. Ты, женщина, которая настроила Казимира против меня. Они соучастники. Они заплатят, как и ты.

– Я не настраивала его против вас! Я не понимаю, что вы имеете в виду! Пожалуйста, выслушайте меня…

– Это станет слабым утешением, dorogusha(дорогуша), но, возможно, тебе будет интересно узнать, что у Казимира никогда раньше не было серьезных отношений с женщиной. Они всегда были для него одноразовыми. Теми, кого он с легкостью забывал. До тебя. Надеюсь, ты того стоила.

Он хихикает. Это ужасный звук, как будто наждачная бумага скребет по дереву.

Надеюсь, этот нездоровый хрип в его легких – это признак развития рака.

Своим высоким и полным отчаяния голосом я требую:

– Где Кейдж? Что вы с ним сделали?

– Пока ничего. Но если я правильно рассчитал время, он скоро приедет и найдет тебя мертвой. В твой день рождения, не меньше. Как трагично. Жаль, что я не могу быть там, чтобы увидеть его реакцию, но Виктор расскажет мне.

На грани истерики я кричу:

– Кто такой Виктор?

– Это я.

Я оборачиваюсь и вижу мужчину, стоящего посреди моей кухни и улыбающегося мне.

Он высокий и широкоплечий, в черном костюме, черном шерстяном пальто и черных кожаных перчатках. Его волосы цвета оружейного металла коротко подстрижены. У него самые ясные голубые глаза, которые я когда-либо видела.

Пистолет, который он направляет на меня, огромен.

По телефону Максим говорит:

– Он очень хорош в том, чем занимается. Почти так же хорош, как Казимир. Если ты будешь сотрудничать с ним, тебе же будет лучше. Так будет быстрее. – Его голос становится приглушенным. – И поверь мне, когда я говорю тебе, что ты не захочешь, чтобы он делал все медленно.

Я бросаю трубку.

Приятно улыбаясь, Виктор указывает на один из кухонных стульев.

– Садись. Давай с тобой поболтаем.

Я никогда в жизни не была так напугана. Дело не только в пистолете, направленном на меня, или в телефонном звонке, который я только что получила, или в очевидном факте, что глава русской мафии нанес удары и по мне, и по Кейджу.

Это из-за улыбки на лице Виктора.

Эта теплая, нетерпеливая улыбка, как будто Виктор собирается заняться одним из своих любимых хобби.

Когда я застываю на месте, вцепившись в кухонную стойку и тяжело дыша, Виктор говорит:

– Сядь, Натали, или я трахну твой труп после того, как закончу с тобой, и отправлю видео твоим родителям.

Горячая и едкая желчь обжигает мне горло. Я делаю несколько вдохов, но чувствую, что мои легкие будто окунули в воду. Мне кажется, я тону.

Когда улыбка Виктора угасает, я нахожу в себе силы пошевелиться и бросаюсь к ближайшему ко мне стулу.

– Отлично. А теперь. Скажи мне, где деньги.

Обливаясь потом и дрожа, я шепчу:

– Деньги?

Виктор делает короткий разочарованный вздох через ноздри.

– Я занятой человек. У меня нет времени на игры. Поэтому я спрошу тебя еще раз, ты скажешь мне правду, и мы продолжим.

Его голос становится жестче.

– Где деньги?

Мой желудок сжимается. Струйка холодного пота стекает у меня между лопаток.

– Вы имеете в виду трастовый счет?

Выглядя заинтересованным, Виктор поднимает голову.

–  Он открыл траст?

Облизнув губы, я киваю. Боковым зрением я вижу Моджо, стоящего неподвижно в гостиной, прижавшего уши и смотрящего на Виктора, вся шерсть на его спине встала дыбом.

– Полагаю, в этом есть смысл. Гребаные счетоводы. В каком банке?

Счетоводы?

– М-мораБанк. В Андорре.

– Андорра? Интересный выбор. Он всегда пользовался армянскими банками, когда работал на Макса. Они дают десять процентов на свои счета. Хороший способ приумножить свои деньги. Дай мне номер счета.

Когда он работал на Макса? Кейдж ушел на вольные хлеба?

Мой уровень паники настолько высок, что я почти не слышу слов, вылетающих из моего рта, из-за моего внутреннего крика.

– Я его не знаю. Я... я не снимала с него никаких денег.

Виктор пристально смотрит на меня, улыбка исчезает, голубые глаза сверкают, как сосульки на солнце.

– Не принимай меня за идиота. Ты не могла позволить себе такое ожерелье на зарплату учителя.

Я протягиваю руку и касаюсь камней у себя на шее.

– Это был подарок на День святого Валентина, – шепчу я.

Прищурившись, Виктор изучает мое лицо.

– В этом году?

– Да.

Виктор делает шаг ближе ко мне, повышая голос.

– Ты все еще поддерживаешь с ним связь? Где он? Где он жил?

Что-то происходит, чего я не понимаю. Часть головоломки отсутствует. Как будто Виктор говорит о ком-то помимо Кейджа.

Но сейчас я не могу сосредоточиться на этом, потому что пытаюсь найти способ избежать выстрела в лицо.

– Да, мы поддерживаем связь. Он сказал мне, что живет на Манхэттене.

Виктор издает тихий, удивленный смешок, качая головой.

– Все это время, прямо у нас под носом, – бормочет он.

Затем он оглядывает меня с ног до головы, изучая с новым интересом.

– Ты была очень занятой девушкой. Где ты находишь время, маленькая школьная училка?

Когда я в замешательстве качаю головой, Виктор делает пренебрежительный жест свободной рукой.

– Там, где есть воля, есть и способ, я полагаю. Я бы не назвал тебя шмарой, но никогда нельзя сказать наверняка. Иногда те, кто выглядит самым невинным образом, оказываются самыми большими шлюхами из всех.

– Ты только что назвал меня шлюхой и шмарой одновременно?

Виктор выглядит слегка удивленным моим тоном. Даже я удивлена своим тоном. Это было сказано громко, сердито и даже немного угрожающе.

Мягким голосом, возвращая улыбку на прежнее место, он говорит:

– А как бы ты назвала женщину, которая трахается с двумя мужиками одновременно?

За спиной Виктора Моджо бесшумно подкрадывается ближе, опустив голову и оскалив зубы.

– Понятия не имею, о чем ты говоришь.

– Они знают друг о друге? – смеется он. – Надеюсь, что нет. Я скажу ему, прежде чем убью его. Я не могу дождаться, чтобы увидеть выражение его лица.

– Понятия не имею, о чем ты говоришь!

Когда я кричу это Виктору, Моджо издает леденящее кровь рычание.

Виктор поворачивает голову на звук. Я пользуюсь случаем, чтобы вскочить из-за стола.

Как только я двигаюсь, Моджо делает выпад.

Заметив летящий в него стофунтовый клубок меха, Виктор стреляет в сторону Моджо. Звук оглушительный. Я кричу, чисто инстинктивно, но не оглядываюсь, когда пробираюсь через дом к входной двери.

Когда я нахожусь в пяти футах от неё, пуля свистит мимо моей головы и вонзается в гипсокартон, осыпая меня брызгами штукатурки. Я пригибаюсь и продолжаю бежать, но еще одна пуля проходит прямо через дверь. Я падаю на пол, слыша, как Виктор рычит от боли, и перекатываюсь, врезавшись в угол между дверью и стеной.

Виктор изо всех сил пытается заставить Моджо отпустить его руку. Моджо схватил его за запястье руки, сжимающей пистолет, и, вероятно, поэтому его выстрелы пролетели мимо и не попали в меня. Собака яростно рычит и сильно дергает головой взад-вперед, пятясь, чтобы Виктор не потерял равновесия.

Но каким-то образом Виктор освобождается.

Он не утруждает себя еще одним выстрелом в собаку. Он просто поднимает руку и шагает ко мне, направляя пистолет мне в лицо.

Я поднимаю руки и кричу:

– Стой!

Затем раздается оглушительный взрыв горячего воздуха и белого света, и голова Виктора взрывается, как спелый помидор.

Кровь и мозговое вещество забрызгивают стены и потолок.

То, что от него осталось, падает лицом на пол и лежит, не двигаясь. Кровь хлещет из порванной артерии на шее.

Я сижу ошеломленная, не понимая, что произошло. Я в полном недоумении смотрю на мертвеца на полу в моей гостиной, пока не поднимаю взгляд и не вижу Кейджа, стоящего в другом конце комнаты, держащего дробовик моего отца.

Думаю, он зарядил его.

С днем рождения меня.

36

Нат

Kейдж роняет дробовик и летит через комнату, падает на колени рядом со мной и обхватывает мое лицо руками.

– Детка. Детка, поговори со мной. Ты ранена? Натали, посмотри на меня. Посмотри на меня.

Ошеломленная, я отрываю взгляд от обезглавленных останков Виктора и сосредотачиваюсь на Кейдже.

Я прерывисто шепчу:

– Максим… деньги… мои родители… ты у-убил его…

Кейдж обнимает меня и крепко прижимает к себе. Он целует меня в голову.

– Ты в порядке. Все в порядке. Я здесь. Вставай, – говорит он мне на ухо.

Кейдж пытается помочь мне подняться, но мои ноги меня не слушаются. Я оседаю на него, онемев. Кейдж берет меня на руки и несет к дивану, осторожно опускает и убирает волосы с моего лица.

Стоя надо мной, он говорит:

– Мне нужно позаботиться о теле. Оставайся здесь. Понятно?

Я медленно моргаю, киваю, ничего не понимая.

Кейдж целует меня в лоб. Затем выпрямляется, подходит к Виктору, заворачивает его в ковер в гостиной, перекидывает через плечо и выносит через заднюю дверь.

Наблюдая, как они уходят, Моджо скулит из своего укрытия под кофейным столиком.

Я не знаю, сколько времени проходит, прежде чем Кейдж возвращается. Кажется, что прошло всего несколько минут, но это могут быть часы. Дни. Недели. Когда Кейдж возвращается, он опускается на колени передо мной и берет мои руки в свои.

Я стараюсь не думать о том, сколько на них крови, и вместо этого сосредотачиваюсь на лице Кейджа.

– Расскажи мне, что случилось.

Я сглатываю, закрывая глаза, чтобы прогнать изображение взрывающейся головы Виктора, которое продолжает воспроизводиться в замедленной перемотке.

Глухим голосом, который звучит далеко для моих собственных ушей, я говорю:

– Мне звонил Максим. Он сказал, что ты предал его. Ослушался его. Он упомянул моих родителей. Он сказал, что мы все должны заплатить за то, как я настроила тебя против него. Потом Виктор появился здесь. Он спросил, где деньги. Я рассказала ему о трастовом фонде, который ты открыл на мое имя. Тогда он… он повел себя странно. Виктор хотел знать, где ты живешь. Были ли мы на связи. Он вел себя так, будто ты больше не работаешь на Максима. Я не поняла, что он имел в виду. Тогда это не имело значения, потому что он собирался застрелить меня. Я попыталась сбежать… Моджо укусил его… а потом все произошло так быстро…

Я открываю глаза. Кейдж становится на колени передо мной, сжимая мои руки, на его лице написано страдание и вина.

– Зачем он пришел? Что ты сделал? Что случилось?

Кейдж мгновение молчит, затем отпускает мои руки и встает. Он отворачивается, делает несколько шагов, останавливается, затем поворачивается обратно.

Выражение его лица при этом становится пустым. Когда Кейдж говорит, его голос звучит глухо.

– Он пришел за деньгами. Как и я.

Я пристально смотрю на Кейджа. Внезапно мне становится очень трудно произносить слова.

– Как и ты? Я не понимаю.

Когда Кейдж молчит, я подсказываю:

– Ты имеешь в виду, что он хотел получить деньги, которые ты мне дал?

– Нет.

– Тогда о каких деньгах он говорил?

То, как Кейдж смотрит на меня, пугает. В его глазах мертвенность, конец, но я не знаю, что это значит.

– Сто миллионов долларов, которые твой жених украл у Макса, – тихо говорит Кейдж.

Мое бешено бьющееся сердце замирает.

Однажды, когда мне было десять лет, я спрыгнула с самой высокой платформы для дайвинга в общественном бассейне. Слоан подбила меня на это, и я, конечно, сделала это.

Я хотела сделать пушечное ядро, потому что это было весело и броско. Но я все испортила, слишком быстро отпустив ноги и кувыркнувшись вперед, так что приземлилась плашмя на поверхность воды.

Лицо, грудь, живот, бедра – я ударилась всем разом.

Удар был сильным. У меня перехватило дыхание. Это было больно, как огонь, как будто гигантская рука ударила меня по замерзшему асфальту и раздробила каждую кость в моем теле.

Я была буквально парализована. Каждый дюйм моей кожи горел.

Ошеломленная, измученная, я плыла лицом вниз ко дну бассейна, пока Слоан не прыгнула и не спасла меня.

Пока Дэвид не исчез, это была самая сильная боль, которую я когда-либо испытывала.

Теперь я снова чувствую это, ту яростную боль. Эту сокрушительную, удушающую боль.

Я шепчу:

– Мой покойный жених? Дэвид?

Кейдж делает паузу. Смотрит на меня пустыми, прощальными глазами.

– Его зовут не Дэвид, а Деймон. И он все еще жив.