Текст книги "Одиннадцатая заповедь"

Автор книги: Джеффри Арчер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 20 страниц)

– До свиданья, мама, до завтра, – сказала Тара. Она знала, что, пока Коннора нет, Мэгги будет звонить ей каждый день.

Когда Коннор уезжал за границу или уходил к отцу Грэму играть в бридж, Мэгги занималась общественной работой: либо в СНУМе – службе надзора за уборкой мусора в Джорджтаунском университете (она сама основала эту службу), либо в Женском поэтическом обществе, либо в клубе ирландских танцев, где она давала уроки. Видя, как студенты танцуют, выпрямив спину и отбивая ногами чечетку, она вспоминала Деклана О’Кэйси. Теперь он был уважаемым профессором в Чикагском университете. Он так и не женился и до сих пор посылал ей рождественские открытки, а также неподписанные открытки в Валентинов день (его всегда выдавала старая пишущая машинка со щербинкой на букве «е»).

Мэгги снова сняла трубку и позвонила Джоан, но ответа не было. Она приготовила салат и в одиночестве съела его на кухне. Положив тарелку в посудомоечную машину, она снова позвонила Джоан, но та опять не ответила. Мэгги завела машину и поехала в Центр имени Кеннеди. Один билет всегда было нетрудно купить, какой бы прославленный гастролер ни выступал.

Первый акт «Богемы» ее потряс, и она только жалела, что ей не с кем поделиться впечатлениями. Когда опустился занавес, в толпе зрителей она пошла в фойе. Ей показалось, что в баре она заметила Элизабет Томпсон. Она вспомнила, что миссис Томпсон пригласила ее на кофе, но потом так и не позвонила. Это было странно, потому что приглашение звучало тепло и искренне.

Когда Бен Томпсон увидел ее, Мэгги улыбнулась и подошла к ним.

– Рада вас видеть, Бен, – сказала она.

– Здравствуйте, миссис Фицджералд, – сухо ответил он, вовсе не так радушно, как на ужине две недели назад. И почему он не назвал ее Мэгги?

Тем не менее она продолжала:

– Не правда ли, Пласидо Доминго совершенно великолепен?

– Да, и нам очень повезло, что из Сент-Луиса пригласили Леонарда Слаткина, [35]35
  Леонард Слаткин (р. 1944) – американский дирижер, работавший в Сент-Луисском симфоническом оркестре, а в 1996–2004 гг. – дирижер Национального симфонического оркестра в Вашингтоне.


[Закрыть]– сказал Бен Томпсон.

Мэгги удивилась, что он не предложил ей выпить, и когда она в конце концов взяла себе апельсиновый сок, то еще больше удивилась, что он не предложил заплатить за нее.

– Коннор с нетерпением ожидает, когда он начнет работать в «Вашингтон Провидент», – Мэгги сделала глоток сока.

Элизабет Томпсон была явно удивлена, но ничего не сказала.

– И он особенно благодарен вам, Бен, за то, что вы разрешили ему начать работу на месяц позже, чтобы он мог довести до конца последний контракт в своей прежней компании.

Элизабет хотела что-то сказать, но в этот момент прозвенел звонок, предупреждающий, что до начала второго акта осталось три минуты.

– Пожалуй, нам нужно вернуться на свои места, – сказал Бен Томпсон, хотя его жена еще не допила свой напиток. – Было приятно с вами встретиться, миссис Фицджералд, – добавил он.

Он твердо взял жену за локоть и повел ее в зал.

– Надеюсь, вы получите удовольствие и от второго акта, – сказал он на прощанье.

От второго акта Мэгги удовольствия не получила. Она никак не могла сосредоточиться на опере, вспоминая разговор с Томпсонами в баре. Но сколько бы она о нем ни вспоминала, он явно не согласовывался с поведением Томпсонов две недели назад. Если бы она знала, как связаться с Коннором, она нарушила бы правила всей своей жизни и позвонила бы ему. Но сделать этого она не могла; поэтому, вернувшись домой, она снова позвонила Джоан Беннет.

Телефон все звонил и звонил.

На следующее утро Коннор встал рано. Заплатив за номер наличными, он остановил проезжавшее свободное такси и поехал в аэропорт. В семь сорок он сел на рейс компании «Свиссэйр» на Женеву. Полет занял почти два часа. Когда самолет приземлился, он перевел часы на десять тридцать.

На пересадке в Женеве он воспользовался предложением компании «Свиссэйр» принять душ. Он вошел в раздевалку как Теодор Лилистранд, банкир из Стокгольма, а через сорок минут вышел оттуда как Пит де Вильерс, репортер газеты «Йоханнесбург Меркьюри».

Хотя до полета ему еще оставался целый час, он не стал бродить по магазину беспошлинных товаров, а взял себе булочку и чашку кофе в одном из самых дорогих в мире ресторанов.

В конце концов он пошел к выходу 23. На рейс компании «Аэрофлот» до Санкт-Петербурга большой очереди не было. Войдя в самолет, он приютился у окна в хвосте и стал думать, что ему предстоит сделать на следующее утро, когда его поезд прибудет в Москву. Он снова вспомнил последний инструктаж заместителя директора, удивляясь, почему Гутенбург в который раз повторил слова: «Не попадитесь. Но если попадетесь, абсолютно отрицайте, что имеете какое-либо отношение к ЦРУ. Не волнуйтесь: компания всегда о вас позаботится».

Только новичкам нужно было напоминать об одиннадцатой заповеди.

– Самолет на Санкт-Петербург только что вылетел, и наш пакет – на борту.

– Хорошо, – сказал Гутенбург. – Что-нибудь еще хотите сообщить?

– Нет, – ответил молодой агент ЦРУ. – Разве что…

– Разве что – что?Валяйте, выкладывайте.

– Разве что, мне кажется, я узнал еще кое-кого, кто сел в самолет.

– Кого? – рявкнул Гутенбург.

– Не помню, как его зовут, и я не уверен, что это он. У меня не было возможности оторвать взгляда от Фицджералда больше, чем на несколько секунд.

– Если вспомните, кто это был, сразу же позвоните мне.

– Хорошо, сэр.

Молодой человек выключил телефон и направился к выходу 9. Через несколько часов он будет сидеть за столом у себя в кабинете в Берне, выполняя обязанности атташе по культуре при американском посольстве в Швейцарии.

– Доброе утро! Говорит Элен Декстер.

– Доброе утро, директор, – ответил руководитель администрации Белого дома.

– Я думаю, президенту будет интересно сразу же узнать, что южноафриканец, за которым мы следим, – снова в пути.

– Не понимаю, – сказал Ллойд.

– Глава нашего йоханнесбургского отделения только что сообщил мне, что убийца Гусмана два дня назад вылетел в Лондон. У него – паспорт на имя Мартина Перри. Он провел в Лондоне только одну ночь. На следующее утро вылетел в Женеву рейсом компании «Свиссэйр» со шведским паспортом на имя Теодора Лилистранда.

Ллойд не прерывал ее. В крайнем случае, если президент захочет точно услышать, что она сказала, он может проиграть пленку.

– В Женеве он сел на самолет «Аэрофлота», летевший в Санкт-Петербург. На этот раз у него был южноафриканский паспорт на имя Пита де Вильерса. В Санкт-Петербурге он сел на ночной поезд в Москву.

– В Москву? Почему в Москву?

– Если я правильно помню, в России скоро состоятся выборы.

Когда самолет приземлился в Санкт-Петербурге, часы Коннора показывали пять часов тридцать минут. Он зевнул, потянулся и, когда самолет остановился, перевел часы на местное время. Он выглянул в окно. Аэропорт был очень темным, добрая половина лампочек не горели. Падал мелкий снежок, который тут же таял. Сто усталых пассажиров минут двадцать ждали, пока к самолету не подъехал автобус, чтобы отвезти их к терминалу. Некоторые вещи тут не меняются, независимо от того, управляет ли в России КГБ или организованная преступность.

Коннор вышел из самолета последним. И последним же он вышел из автобуса.

Какой-то человек, летевший первым классом, кинулся в начало очереди, чтобы поскорее пройти паспортный контроль и таможню. Он благодарил Бога, что Коннор свято выполнял все правила. Как только этот человек вышел из автобуса, он ни разу не оглянулся. Он знал, что Коннор внимательно следит, нет ли «хвоста».

Когда через полчаса Коннор вышел из здания аэропорта, он взял первое попавшееся такси и попросил отвезти его на Московский вокзал.

Пассажир, летевший первым классом, последовал за Коннором в билетный зал, который скорее был похож на оперный театр, чем на вокзал. Он зорко следил, на какой поезд Коннор сядет. Но в тени стоял еще один человек, который знал даже номер купе, в котором будет ехать Коннор.

В этот вечер американский атташе по культуре в Санкт-Петербурге отклонил приглашение на балет в Мариинском театре, чтобы сообщить Гутенбургу, что вечером Фицджералд сел на «Красную стрелу». Не было нужды сопровождать его в поездке, потому что его коллега в столице Эшли Митчелл на следующее утро будет ждать на четвертой платформе Ленинградского вокзала, дабы удостовериться, что Коннор приехал-таки в Москву. Атташе по культуре сообщили, что это – операция Эшли Митчелла.

– Один билет в спальном вагоне до Москвы, – по-английски сказал Коннор кассиру.

Кассир протянул Коннору билет и был разочарован тем, что этот пассажир протянул ему бумажку в десять тысяч рублей, лишив его возможности получить небольшую прибыль за счет обменного курса – вторую за этот вечер.

Коннор взял билет и пошел к поезду с надписью на вагонах «Красная стрела». Пройдя сквозь толпу на перроне, он остановился у своего вагона и протянул билет проводнице, стоявшей перед открытой дверью. Она проштемпелевала билет и отступила в сторону, чтобы дать ему войти в вагон. Коннор прошел по коридору, отыскал купе № 8, включил свет и заперся: не потому, что боялся, что его ограбят, о чем часто сообщали в американской печати, а потому, что ему нужно было снова изменить свою внешность.

Он заметил юношу, стоявшего под табло с объявлением о прибывающих рейсах в женевском аэропорту, и подивился, где они сейчас набирают агентов. Ему не нужно было беспокоиться о том, чтобы опознать агента в Санкт-Петербурге: он знал, что там обязательно будет кто-то, кто отметит его прибытие, и еще кто-то будет ожидать его на перроне в Москве. Гутенбург уже сообщил ему об Эшли Митчелле: это – новичок, и ему неведомо, что Коннор – неофициальный сотрудник прикрытия.

Поезд отошел от вокзала в Санкт-Петербурге точно без одной минуты двенадцать, и мягкий, ритмичный стук колес быстро навеял на Коннора сон. Посреди ночи он внезапно проснулся и взглянул на часы: было четыре часа тридцать семь минут.

Затем он вспомнил свой сон. Он сидел на скамейке на Лафайет-сквер, лицом к Белому дому, и беседовал с человеком, который ни разу на него не взглянул. Встреча с заместителем директора ЦРУ в его сне повторилась слово в слово, но он не мог вспомнить чего-то, что мучило его в этом разговоре. Он проснулся как раз тогда, когда Гутенбург дошел до той фразы, повторения которой он ждал.

Когда в восемь часов тридцать три минуты утра поезд прибыл в Москву, он был ничуть не ближе к разгадке этой головоломки.

– Где вы? – спросил Энди Ллойд.

– В Москве, – ответил Джексон. – Я прибыл сюда через Лондон, Женеву и Петербург. Как только он сошел с поезда, он стал водить нас всех за нос. Меньше чем за десять минут он умудрился стряхнуть один хвост. Если бы это не я сам обучил его технике возвращения по собственным следам, он бы и меня стряхнул.

– Где он сейчас? – спросил Ллойд.

– Он снял номер в маленькой гостинице на севере Москвы.

– Он все еще там?

– Нет, через час он ушел оттуда, но он был так хорошо загримирован, что я с трудом узнал его. Если бы не его походка, я бы его упустил.

– Куда он пошел? – спросил Ллойд.

– Он направился кружным путем и в конце концов пришел в штаб-квартиру Виктора Жеримского.

– Почему Жеримского?

– Пока не знаю, но он вышел оттуда с полным набором брошюр о кампании Жеримского. Затем он купил в киоске план Москвы и пообедал в ближайшем ресторане. Во второй половине дня он взял напрокат машину и вернулся в свою гостиницу. С тех пор он оттуда не выходил.

– О Боже! – воскликнул Ллойд. – Теперь это будет Жеримский.

На другом конце провода последовала очень долгая пауза, прежде чем Джексон сказал:

– Нет, мистер Ллойд, это невозможно.

– Почему?

– Он ни за что не согласился бы взять такое щекотливое поручение без прямого приказа из Белого дома. Я достаточно давно его знаю, чтобы быть в этом уверенным.

– Не забывайте, что ваш друг выполнил именно такое поручение в Колумбии. Безусловно, Декстер сумела его убедить, что эта операция санкционирована президентом.

– Здесь может быть и другой сценарий.

– А именно?

– Она хочет убить не Жеримского, а Коннора.

Ллойд записал это имя в желтом блокноте.

Часть вторая
В одиночку

Глава двенадцатая

– Американец?

– Да, – сказал Джексон, не глядя на парня с пронзительным голосом.

– Вам что-нибудь нужно?

– Нет, спасибо, – Джексон не отрывал взгляда от входной двери гостиницы.

– Вам, наверно, что-нибудь нужно? Американцам всегда что-нибудь нужно.

– Нет, мне ничего не нужно. Отстань!

– Икру? Русскую матрешку? Генеральскую форму? Меховую шапку? Девочку?

Джексон впервые взглянул с высоты своего роста вниз на парня. Тот с головы до ног был закутан в огромную дубленку, которая была на три размера больше, чем нужно. На голове у него была кроличья шапка, которая с каждой минутой становилась Джексону все нужнее. Парень улыбнулся, обнажив рот, в котором не хватало двух зубов.

– Девочку? В пять часов утра?

– Самое время для девочки. А может, вы предпочитаете мальчиков?

– Сколько ты запрашиваешь за свои услуги?

– Какого рода услуги? – подозрительно спросил парень.

– Быть рассыльным.

– Рассыльным?

– Ну, помощником.

– Помощником?

– Подручным.

– Вы имеете в виду – партнером, как в американских фильмах?

– Ладно, пусть так: считай, умник, что мы договорились о том, как называется твоя работа. Сколько ты запрашиваешь?

– В день? В неделю? В месяц?

– В час.

– Сколько вы предлагаете?

– Ты уже торгуешься?

– Мы учимся у американцев, – сказал парень, широко улыбаясь.

– Один доллар, – сказал Джексон.

Парень засмеялся.

– Я, может быть, – умник, но вы-то – комик. Десять долларов.

– Да ты просто вымогатель. – Парень впервые был озадачен. – Даю тебе три.

– Шесть.

– Четыре.

– Пять.

– Договорились, – сказал Джексон.

Парень поднял вверх ладонь правой руки, как это делали герои американских фильмов. Джексон шлепнул его по ладони. Они договорились. Парень сразу же посмотрел на свои часы «Ролекс».

– Как тебя зовут?

– Сергей. А вас?

– Джексон. Сколько тебе лет?

– Сколько бы вам хотелось?

– Брось морочить мне голову и скажи, сколько тебе лет.

– Четырнадцать.

– По виду, тебе девять.

– Тринадцать.

– Десять.

– Одиннадцать.

– Ладно, – сказал Джексон. – Пусть будет одиннадцать.

– А вам сколько лет? – спросил парень.

– Пятьдесят четыре.

– Ладно, – сказал Сергей. – Пусть будет пятьдесят четыре.

Джексон засмеялся – впервые за последние дни.

– Где ты научился так говорить по-английски? – спросил он, все еще глядя на входную дверь гостиницы.

– Моя мать долго жила с американцем. В прошлом году он вернулся в Штаты, но нас не взял.

На этот раз Джексон поверил, что Сергей говорит правду.

– Ну, так что за работа, партнер? – спросил Сергей.

– Следить за одним человеком, который остановился в этой гостинице.

– Это ваш друг или враг?

– Друг.

– Мафия?

– Нет, он работает на хороших людей.

– Я вам не ребенок, – сказал Сергей с обидой в голосе. – Помните: мы партнеры.

– Ладно, Сергей. Он – друг, – сказал Джексон, увидев, что Коннор появился в дверях. – Не двигайся! – он крепко сжал Сергею плечо.

– Это он? – спросил Сергей.

– Да, он.

– У него доброе лицо. Может быть, было бы лучше, если б я работал на него.

День Виктора Жеримского начался неважно, а было еще только несколько минут девятого. Он председательствовал на заседании центрального комитета коммунистической партии, на котором делал доклад заведующий персоналом Дмитрий Титов.

– В Москву прибыла группа международных наблюдателей, чтобы контролировать процесс выборов, – говорил Титов. – В основном они должны следить, не будет ли подтасовки результатов голосования, но их председатель уже признал, что при таком огромном электорате невозможно выявить все случаи подмены или неправильного подсчета бюллетеней.

Титов закончил свой доклад сообщением, что теперь, когда господин Жеримский занял в рейтингах второе место, мафия ассигновала еще больше денег на кампанию Чернопова.

Жеримский погладил свои густые усы и взглянул поочередно на людей, сидевших вокруг стола.

– Я брошу этих подонков в тюрьму одного за другим, – заявил он. – После этого им всю жизнь придется считать только камни, а не деньги.

Члены центрального комитета не раз слышали, как их лидер клеймил мафию, хотя на людях он никогда никого не называл по имени.

Жеримский – невысокий мускулистый человек – ударил кулаком по столу.

– России нужно вернуться к старым ценностям, за которые нас уважал весь мир.

Двадцать человек, сидевших перед ним, дружно кивнули, хотя за последние несколько месяцев они слышали эти слова десятки раз.

– Десять лет мы только импортировали все худшее, что Америка может нам предложить.

Члены центрального комитета продолжали кивать, не сводя с него глаз. Жеримский провел рукой по густым черным волосам и опустился в кресло.

– Что я делаю сегодня утром?

– Посещаете Пушкинский музей, – сказал Титов. – Вас ожидают там в десять часов.

– Отмените музей! Это пустая трата времени, когда до выборов остается только восемь дней. – Он снова ударил по столу кулаком. – Мне нужно быть на улицах, где люди могут видеть меня.

– Но директор музея попросил правительственной субсидии для реставрации работ ведущих русских художников, – сказал Титов.

– Пустая трата народных денег! – отрезал Жеримский.

– Но Чернопова критикуют за то, что он сократил субсидии на искусство, – продолжал Титов.

– Хорошо. Но я даю им только пятнадцать минут.

– В Пушкинском музее бывает по двадцать тысяч посетителей в неделю, – добавил Титов, глядя на лежавшие перед ним заметки.

– Ладно, дадим им тридцать минут.

– А Чернопов на прошлой неделе, выступая по телевидению, обвинил вас в том, что вы безграмотный хулиган.

– Обвинил в чем? – зарычал Жеримский. – Да я учился на юрфаке в Московском университете, когда Чернопов был еще простым колхозником.

– Это, конечно, так, – сказал Титов. – Но наши внутренние опросы показывают, что многие разделяют мнение Чернопова.

– Внутренние опросы? Еще одно американское новшество!

– Благодаря им Том Лоуренс стал президентом.

– Когда меня выберут, мне не нужны будут внутренние опросы, чтобы оставаться президентом.

Коннор полюбил искусство, когда еще студентом Мэгги стала водить его по картинным галереям. Сначала он ходил туда лишь для того, чтобы проводить с Мэгги больше времени, но потом стал неофитом. Когда они вместе уезжали из города, он охотно ходил с нею в любой музей, куда она его вела. Когда они переехали в Вашингтон, они записались в Друзья галереи Коркорана и коллекции Филлипса. [36]36
  Галерея Коркорана и коллекция Филлипса – художественные музеи в Вашингтоне, основанные соответственно в 1870 и 1897 гг.


[Закрыть]Пока директор Пушкинского музея вел Жеримского по его залам, Коннор заставлял себя не отвлекаться на рассмотрение шедевров живописи, а наблюдать за кандидатом в президенты.

Когда Коннора впервые послали в Россию в начале восьмидесятых годов, политические лидеры были ближе всего к народу, глядя на него сверху вниз с Мавзолея во время демонстраций. Но теперь, когда народные массы могли сделать свой выбор, заполняя бюллетени для голосования, тем, кто добивался избрания, неожиданно пришлось тереться среди избирателей и даже выслушивать их мнения.

Пушкинский музей был заполнен народом, как стадион Кука на матче «Краснокожих», [37]37
  Стадион Кука – стадион в Лендовере, штат Мериленд, неподалеку от Вашингтона, построенный предпринимателем Джоном Кентом Куком (1912–1997), владельцем популярной футбольной команды «Краснокожие», и открытый в сентябре 1997 года.


[Закрыть]и где бы ни появлялся Жеримский, толпа расступалась, как Красное море перед Моисеем. [38]38
  Как рассказывается в Библии, когда Моисей вел евреев из Египта, воды Красного моря расступились и пропустили их (Исход, гл. 14, ст.21–22).


[Закрыть]Кандидат медленно шел, окруженный москвичами и гостями столицы, не обращая внимания на картины и скульптуры: он видел только их протянутые к нему руки.

Жеримский был ниже ростом, чем казался на фотографиях, и, чтобы не подчеркивать этого, он окружил себя приближенными, которые были еще ниже его. Коннор вспомнил, как президент Трумэн сказал одному миссурийскому студенту: «Если говорить о размерах человеческого тела, мой мальчик, то важнее всего лоб. Лучше иметь лишний дюйм между переносицей и нижним краем волос, чем между лодыжкой и коленом». Коннор заметил, что тщеславие Жеримского совсем не отразилось на том, как он был одет. Его костюм был плохо скроен, у рубашки был потертый воротничок и обтрепанные манжеты. Коннор подумал, что директор музея зря надел костюм, хорошо сшитый на заказ – притом сшитый явно не в Москве.

Хотя Коннор знал, что Виктор Жеримский – человек умный и образованный, скоро стало ясно, что за последние годы он не очень-то часто посещал художественные музеи. Пробираясь сквозь толпу, он время от времени тыкал пальцем в направлении какой-нибудь картины и громко называл имя художника. Несколько раз он ошибся, но толпа все равно одобрительно кивала. Он не обратил никакого внимания на великолепную «Мадонну» Кранаха, но проявил гораздо больше интереса к матери, стоявшей в толпе с ребенком на руках, чем на гениальную картину у нее за спиной, изображавшую такую же сцену. Когда Жеримский взял на руки младенца, чтобы сфотографироваться вместе с его матерью, Титов предложил ему чуть-чуть подвинуться вправо, чтобы Мадонна с младенцем, изображенная на картине, тоже оказалась в кадре. Тогда этот снимок наверняка появится в газетах.

Когда он прошел через несколько залов и уверился, что все посетители Пушкинского музея осознали его присутствие, Жеримскому надоели картины, и он переключил свое внимание на журналистов, следовавших за ним по пятам. На первом этаже он начал импровизированную пресс-конференцию.

– Давайте спрашивайте, что хотите, – сказал он, пристально глядя на толпу.

– Что вы думаете о последнем опросе избирателей, господин Жеримский? – спросил московский корреспондент газеты «Таймс».

– Он показывает, что общественное мнение меняется в правильном направлении.

– Теперь вы вышли на второе место, значит, вы – единственный реальный противник Чернопова, – прокричал другой журналист.

– В день выборов онбудет моимединственным противником, – сказал Жеримский, и его приближенные почтительно рассмеялись.

– Думаете ли вы, что Россия снова должна стать коммунистическим государством? – последовал неизбежный вопрос, заданный с явным американским акцентом.

Но опытный политик был слишком хитер, чтобы попасть в эту ловушку.

– Если это означает возвращение к полной занятости, низкой инфляции и более высокому уровню жизни, то да, – ответил Жеримский; его ответ был несколько похож на ответ республиканского кандидата на американских выборах.

– Но именно это, по словам Чернопова, – цель нынешней политики российского правительства.

– Цель нынешней политики российского правительства, – сказал Жеримский, – в том, чтобы на счет премьер-министра в швейцарском банке поступало все больше долларов. Эти деньги принадлежат русскому народу, и поэтому Чернопов недостоин быть нашим следующим президентом. Мне сказали, что когда журнал «Форбс» опубликует свой следующий список десяти самых богатых людей планеты, Чернопов займет в этом списке седьмое место. Выберите его президентом – и через пять лет он вытеснит Билла Гейтса [39]39
  Билл (Уильям Генри) Гейтс (род. 1955) – американский предприниматель, который создал «Микрософт» – компанию программного обеспечения компьютеров. В 90-х годах XX века Гейтс считался самым богатым человеком на свете (пока в 2007 году, по данным журнала «Форчун», его не опередил мексиканский миллиардер Карлос Слим).


[Закрыть]с первого места. Нет, мой друг, вам предстоит увидеть, что русский народ убедительно проголосует за то, чтобы вернулись те дни, когда наша страна была страной, которую больше всего уважают в мире.

– И больше всего боятся? – спросил еще один журналист.

– Это лучше, чем нынешнее положение, когда мир просто не обращает на нас внимания, – сказал Жеримский; журналисты записывали каждое его слово.

– Почему ваш друг так интересуется Виктором Жеримским? – спросил Сергей в другом конце галереи.

– Ты задаешь лишние вопросы, – усмехнулся Джексон.

– Жеримский плохой человек.

– Почему? – спросил Джексон, не сводя глаз с Коннора.

– Если его выберут, он таких людей, как я, посадит в тюрьму, и мы вернемся к «добрым старым временам», а он в Кремле будет жрать икру и пить водку.

Жеримский начал продвигаться к выходу; директор и его антураж старались от него не отставать. Жеримский остановился внизу, чтобы сфотографироваться на фоне огромной картины Гойи «Снятие с креста». Коннор был так потрясен этой картиной, что хлынувшая вниз толпа чуть не сбила его с ног.

– Вам нравится Гойя? – спросил Сергей Джексона.

– Я видел не очень много его картин, – признался американец. – Но да, это замечательная картина.

– У них есть еще несколько его картин в запасниках, – сказал Сергей. – Я бы мог устроить… – он потер большим пальцем об указательный.

Джексон дал бы ему затрещину, если бы не опасался, что это привлечет к нему внимание.

– Ваш приятель уходит, – вдруг сообщил Сергей.

Джексон увидел, что Коннор удаляется через боковую дверь, а за ним следует Эшли Митчелл.

Коннор сидел в одиночестве в греческом ресторане на Пречистенке и думал о том, что́ он увидел нынче утром. Хотя Жеримского всегда окружала банда громил, которые озирались по сторонам, его все-таки не так хорошо охраняли, как большинство западных лидеров. Некоторые из телохранителей Жеримского могли быть смелыми и находчивыми, но только трое из них, как показалось Коннору, имели опыт охраны мировых политических руководителей. А они не могли дежурить все время.

Он жевал довольно невкусную мусаку, [40]40
  Греческое блюдо – печеная баранина с баклажанами.


[Закрыть]просматривая программу выступлений Жеримского – вплоть до дня выборов. В течение восьми дней кандидату предстояло появиться на людях в двадцати семи местах. К тому времени, когда официантка поставила перед Коннором чашку черного кофе, он выделил только три места, достойных внимания, если нужно будет вычеркнуть имя Жеримского из избирательного бюллетеня.

Коннор посмотрел на часы. Нынче вечером Жеримский должен выступить на партийном собрании в Москве. На следующее утро он поедет в Ярославль, где откроет фабрику, после чего вернется в Москву и пойдет на балет в Большом театре. После этого ночным поездом отправится в Санкт-Петербург. Коннор решил поехать вместе с Жеримским в Ярославль. Он также заказал билеты на спектакль в Большом театре и на поезд в Санкт-Петербург.

Потягивая кофе, он, сдерживая смех, вспоминал, как Эшли Митчелл прятался за ближайшую колонну, едва только Коннор бросал взгляд в его сторону. Он решил дать Митчеллу возможность весь день следить за ним – в какой-то момент тот мог ему понадобиться, – но не позволит Митчеллу узнать, где он ночует. Он посмотрел в окно и увидел, что атташе по культуре сидит на скамейке и читает «Правду». Он улыбнулся. Профессионал всегда должен следить за своей добычей, но так, чтобы та его не видела.

Джексон достал из внутреннего кармана бумажник, вынул оттуда сторублевую бумажку и протянул ее Сергею.

– Добудь нам что-нибудь поесть, но только не из вон того ресторана, – сказал он, показав через улицу.

– Ладно. Что бы вы хотели?

– То же, что ты.

– Вы быстро приноравливаетесь, – усмехнулся Сергей и убежал.

Джексон осмотрел улицу. Человек на скамье, читавший «Правду», был без пальто. Он, видимо, предполагал, что слежкой занимаются только в теплую погоду; но, упустив Фицджералда накануне, он явно не мог рискнуть двинуться с места. Уши и лицо у него покраснели от холода, и с ним не было никого, кого он мог бы послать за едой. Джексон подумал: «Завтра мы вряд ли его увидим».

Через несколько минут Сергей вернулся с двумя бумажными пакетами. Один из них он передал Джексону.

– «Биг Мак» с чипсами и кетчупом.

– Почему-то у меня такое ощущение, что если Жеримский станет президентом, он закроет «Макдоналдс», – сказал Джексон, впиваясь зубами в сэндвич.

– А еще я подумал, что вам может понадобиться вот это, – сказал Сергей, протягивая Джексону меховую офицерскую шапку.

– Неужели на все это хватило ста рублей? – спросил Джексон.

– Нет, эту шапку я украл, – деловито ответил Сергей. – Я подумал, что вам она нужнее, чем ему.

– Дурак! Из-за тебя нас обоих могли арестовать.

– Нет, – Сергей покачал головой. – В России – два миллиона солдат; половина из них уже несколько месяцев не получают зарплаты, и большинство из них за сто рублей продадут родную сестру.

Джексон примерил шапку – она была ему как раз. Пока они доедали свой обед, никто из них больше не произнес ни слова. Оба смотрели на ресторан.

– Джексон, видите того человека, который сидит на скамье и читает «Правду»?

– Да, – ответил Джексон.

– Сегодня утром он был в музее.

– Ты тоже быстро приноравливаешься, – сказал Джексон.

– Не забывайте, у меня мама – русская, – напомнил Сергей. – Кстати, на чьей стороне этот человек с «Правдой»?

– Я знаю, кто ему платит, – сказал Джексон. – Но на чьей он стороне, я не знаю.