Текст книги "Одиннадцатая заповедь"

Автор книги: Джеффри Арчер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 20 страниц)

Жеримский приземлился в Вашингтоне на час позже, чем полагалось по расписанию, и чтобы не задерживать представления «Лебединого озера» в Центре имени Кеннеди больше чем на четверть часа, ему пришлось переодеться в смокинг прямо в машине. Когда спектакль окончился, он вернулся в российское посольство, чтобы провести там свою вторую ночь в Вашингтоне.

Пока Жеримский спал, Коннор бодрствовал. Готовясь к операции редко позволял себе вздремнуть хотя бы часок. Он громко выругался, увидев по телевизору, как Жеримский прогуливается по Пятой авеню. Это напомнило ему, что он всегда должен быть готов к неожиданностям: из квартиры на Пятой авеню Жеримский мог бы стать отличной мишенью, а толпа была столь густа, что Коннор за несколько секунд мог незаметно исчезнуть.

Коннор постарался забыть о Нью-Йорке. Ему оставалось обдумать только два возможных места покушения.

Первая трудность состояла в том, что у него не было винтовки, к которой он привык, хотя в большой толпе проще было скрыться.

Во-вторых, если Романову удастся к утру того дня, на который намечен банкет доставить ему винтовку «Реминггон-700» с нужными модификациями и гарантировать ему бегство из посольства, это был явно лучший выбор. Или, может быть, слишком явно.

Он разграфил список на «за» и «против» обоих вариантов. К двум часам следующего утра, утомленный, он понял, что ему нужно увидеть оба места, прежде чем принять окончательное решение.

Но даже тогда он не сообщит Романову, какое решение он принял.

Глава двадцать девятая

Уошер по кличке «Мопс» (никто не знал его настоящего имени) был одним из тех людей, которые специализируются только на одном предмете. В его случае это была вашингтонская футбольная команда «Краснокожих».

Мопс работал на «Краснокожих» пятьдесят лет – с самого детства. Он поступил в штат, когда ему было пятнадцать лет, а команда еще играла на стадионе «Гриффит». [52]52
  Стадион «Гриффит» построен в Вашингтоне в 1911 году, снесен в 1965 году. Он был базой команды «Краснокожих» 24 сезона, с 1937 по 1960 гг.


[Закрыть]Сначала он прислуживал игрокам, а потом стал массажистом команды, он был другом и доверенным лицом многих поколений «Краснокожих».

Мопс вышел на пенсию в 1997 году; перед этим он целый год работал у подрядчика, который строил новый стадион Кука. Его задача была проста: обеспечить болельщикам и игрокам «Краснокожих» самые благоприятные условия (как-никак, это была лучшая команда страны).

На церемонии открытия стадиона главный архитектор заявил, что он будет навеки признателен Мопсу за его вклад в строительство нового стадиона. Джон Кент Кук, владелец «Краснокожих», объявил, что фотография Мопса будет фигурировать в «Зале славы» – честь, которая обычно предоставляется только самым лучшим игрокам. Даже уйдя на пенсию, Мопс не пропускал ни одной игры «Краснокожих» – ни на их базе, ни вне ее.

Коннору пришлось позвонить два раза, прежде чем он добрался до Мопса в его квартирке в Арлингтоне, штат Вирджиния. Когда он объяснил Мопсу, что ему поручено написать статью для журнала «Спортс Иллюстрейтед» о значении нового стадиона для болельщиков «Краснокожих», он словно открыл водопроводный кран.

– Может быть, вы уделите мне час или два, чтобы показать стадион? – спросил Коннор.

Мопс прервал свои разглагольствования и молчал до тех пор, пока Коннор не предложил ему сто долларов за эту работу. Он уже знал, что обычно Мопс запрашивал за такую экскурсию пятьдесят.

Они договорились встретиться на следующее утро в одиннадцать часов.

Когда Коннор прибыл без одной минуты одиннадцать, Мопс сразу же провел его на стадион с таким видом, будто он – владелец клуба. Три часа он потчевал Коннора историей «Краснокожих» и ответил на все его вопросы – начиная с того, почему стадион не был построен в срок, и кончая тем, каким образом администрация производит набор временных работников в день матча. Коннор также узнал, что за зонами защиты установлены «Джамбо-Троны» фирмы «Сони» [53]53
  «Джамбо-Трон» – гигантский видеоэкран, используемый на стадионах и у концертных залов для показа крупных планов матчей или спектаклей. «Джамбо-Трон» был разработан японской корпорацией «Сони».


[Закрыть]и что первый ряд поднят на три метра над уровнем поля, чтобы болельщики могли видеть поле над телевизионными камерами и над запасными игроками, беспокойно бродящими перед ними вдоль боковой линии.

Коннор уже тридцать лет был болельщиком «Краснокожих», так что он знал, что сезонные билеты были распроданы с 1966 года и что список тех, кто ждет своей очереди, составляет пятьдесят тысяч человек. Он сам был одним из них. Он также знал, что в день, когда «Краснокожие» выигрывают матч, тираж газеты «Вашингтон Пост» вырастает на двадцать пять тысяч экземпляров. Но он не знал, что под полем проложены тридцать пять миль нагревательных труб, что на автомобильной стоянке – двадцать три тысячи парковочных мест и что перед завтрашней игрой оркестр сыграет национальные гимны России и Соединенных Штатов. Большая часть информации Мопса не имела для Коннора практического значения, но каждые несколько минут он выдавал довольно интересные новости.

Когда они обходили стадион, Коннор мог увидеть, что персонал Белого дома уже заранее принимает строгие меры безопасности перед завтрашней игрой. Уже были поставлены рамки металлоискателей, через которые будут проходить все, кто явится на стадион, чтобы определить, не несет ли кто-нибудь с собой чего-либо, что может быть использовано как оружие. Чем ближе они были к ложе, в которой должны сидеть оба президента, тем более строгими становились меры безопасности.

Мопс очень рассердился, когда его остановил агент секретной службы, охранявший вход в ложу, где должны будут сидеть оба президента. Мопс начал темпераментно объяснять, что он – член Зала славы «Краснокожих» и что на следующий день он будет среди тех, кто встретится с президентами, но агент все же не разрешил ему пройти в ложу без специального пропуска. Коннор попытался убедить разъяренного Мопса, что это не столь важно.

Когда они шли назад, Мопс бурчал себе под нос:

– Неужели я выгляжу как человек, который хочет убить президента?

Когда в два часа Коннор расстался с Мопсом, он вручил ему сто двадцать долларов. Мопс за три часа рассказал ему больше, чем агенты секретной службы могли бы рассказать за всю жизнь. Коннор дал бы ему и двести долларов, но это могло бы показаться Мопсу подозрительным.

Коннор посмотрел на часы и обнаружил, что он на несколько минут опаздывает на свидание с Алексеем Романовым в российском посольстве. Когда его везли в машине со стадиона, он включил Си-Спан – радиостанцию, которую слушал очень редко.

Комментатор описывал обстановку в Конгрессе, где ждали прибытия Жеримского. Никто не знал, что скажет Жеримский; журналистам заранее не роздали текст его предстоящей речи, зато предложили самим послушать его.

За пять минут до того, как Жеримский должен был начать свою речь, он прибыл в Конгресс в сопровождении своего эскорта.

– Все присутствующие, – объявил комментатор, – поднялись со своих мест и начали аплодировать русскому гостю. Президент Жеримский улыбается, машет рукой присутствующим и, пожимая им руки, идет к трибуне.

Далее комментатор охарактеризовал аплодисменты как «теплые, но не восторженные».

Когда Жеримский дошел до возвышения, он аккуратно положил бумаги на пюпитр, вынул из кармана очешник и надел очки. Советологи сразу же поняли, что речь была написана заранее и будет произнесена слово в слово, без каких бы то ни было импровизированных замечаний, на которые Жеримский показал себя большим мастером во время своей предвыборной кампании.

Члены Конгресса, члены Верховного суда и дипломаты сели, не подозревая, какая бомба приготовлена для них.

– Господин спикер, господин вице-президент и господин председатель Верховного суда, – начал Жеримский. – Позвольте мне поблагодарить вас и ваших соотечественников за теплый прием и щедрое гостеприимство, которое мне было оказано во время моего первого визита в Соединенные Штаты. Позвольте заверить вас, что я надеюсь еще не раз посетить вашу страну.

В этом месте Титов написал на полях «Пауза» – и правильно сделал, потому что в этот момент раздались аплодисменты.

Затем Жеримский сделал несколько комплиментов Америке за ее исторические достижения, напомнив слушателям, что за последнее столетие американцы и русские два раза сражались против общего врага. Дальше он упомянул о «превосходных отношениях, сложившихся между обеими странами». Том Лоуренс, который вместе с Энди Ллойдом смотрел речь по телевизору в Овальном кабинете, начал немного успокаиваться. Он даже слегка улыбнулся.

Эта улыбка пропала, как только Жеримский продолжил свою речь.

– Я последний человек, который хотел бы, чтобы два наших народа вступили в еще одну бесполезную войну, особенно если нам придется воевать друг против друга. – Он взглянул на слушателей и улыбнулся, хотя никто из них не находил в его словах ничего смешного. – Чтобы такого несчастья не произошло, необходимо, чтобы Россия в военном отношении оставалась такой же сильной, как и Соединенные Штаты, если она хочет иметь тот же вес за столом переговоров.

Сидя в Овальном кабинете, Лоуренс по угрюмым лицам членов обеих палат Конгресса видел, что за сорок секунд Жеримский похоронил законопроект о сокращении вооружений.

Остальная часть речи Жеримского была выслушана в полной тишине. Когда он сошел с трибуны, никто не пытался пожать ему руку, а аплодисменты были явно вялыми.

На Висконсин-авеню Коннор выключил радио. Когда БМВ доехал до российского посольства, один из романовских помощников провел их в помещение.

Второй раз за три дня Коннор вошел в белый мраморный зал для приемов. Он сразу же понял, почему Романов считает, что посольство охраняется из рук вон плохо.

– В конце концов, кто захочет убить любимого президента России в его собственном посольстве? – заметил он с улыбкой.

Когда они шли по длинному коридору, Коннор сказал Романову:

– Вы, кажется, всем тут заправляете.

– И вы бы заправляли, если бы положили достаточно денег на швейцарский счет посла, чтобы он никогда не захотел вернуться на родину.

Романов продолжал вести себя в посольстве как у себя дома. Он даже зашел в кабинет посла, открыв дверь своим ключом. Когда они вошли в изысканно обставленную комнату, Коннор удивился, увидев на письменном столе посла знакомую ему модифицированную винтовку «Ремингтон-700». Он поднял ее и внимательно рассмотрел. Он спросил бы Романова, где тот ее достал, если бы думал, что у него есть хоть один шанс получить правдивый ответ.

Коннор взял в руки ложе и открыл казенник. В патроннике была одна пуля с обтекаемой хвостовой частью. Коннор удивленно взглянул на Романова.

– Полагаю, с такой дистанции вам нужна только одна пуля, – усмехнулся Алексей.

Он повел Коннора в дальний угол кабинета и отдернул занавеску, за которой был личный лифт посла. Они вошли в него, закрыли дверцу и медленно поднялись на третий этаж, на галерею над бальным залом.

Коннор несколько раз осмотрел галерею, а затем втиснулся за огромную статую Ленина. Из-под согнутой руки Ленина он посмотрел на место, где Жеримский должен будет произносить свою прощальную речь, чтобы удостовериться, что перед ним открывается хороший обзор, а его самого не будет видно. Он подумал, просто и удобно все это выглядит. В этот момент Романов тронул его за руку и повел обратно к лифту.

– Вам нужно будет прийти за несколько часов до начала банкета и поработать вместе с обслуживающим персоналом.

– Зачем?

– Нужно, чтобы никто ничего не заподозрил, когда вы вдруг исчезнете, перед тем как Жеримский начнет свою речь.

Романов взглянул на часы.

– Нам пора идти. Жеримский должен прибыть с минуты на минуту.

Коннор кивнул, и они пошли к черному ходу. Садясь в БМВ, он сказал:

– Когда я решу, какое место я выбрал, я вам сообщу.

Романов явно удивился, но промолчал.

Коннор выехал из посольства за несколько минут до того, как Жеримский вернулся из Капитолия. Он включил радио и услышал начало последних известий:

– Сенаторы и члены палаты представителей вырывали друг у друга микрофоны, чтобы заверить своих избирателей, что, услышав речь президента Жеримского, они не будут голосовать за законопроект о сокращении ядерного, биологического, химического и конвенционального оружия…

В Овальном кабинете Том Лоуренс смотрел, как телерепортер Си-эн-эн говорил на галерее для прессы:

– Из Белого дома пока не поступило никакого заявления, и президент…

– И не жди! – злобно сказал Лоуренс, выключая телевизор.

Он повернулся к Ллойду и сказал:

– Энди, я даже не уверен, что завтра смогу четыре часа сидеть рядом с этим типом, не говоря уже о том, чтобы ответить на его прощальную речь.

Глава администрации президента США ничего не ответил.

– Предвкушаю, как я буду сидеть рядом с моим дорогим другом Томом и смотреть, как он корчится перед миллионами телезрителей, – сказал Жеримский, въезжая в посольство в своем лимузине. Сидевший рядом с ним Титов промолчал.

– А болеть я буду за «Краснокожих»: это станет добавочным дивидендом, если команда Лоуренса проиграет, – ухмыльнулся Жеримский. – Достойная прелюдия к унижению, которое я приготовил для него вечером. Напиши мне такую лестную речь, чтобы она в ретроспективе выглядела особенно трагично. – Он снова ухмыльнулся. – Я приказал, чтобы говядину подали холодной. И даже ты будешь удивлен тем, что я приготовил на десерт.

В этот вечер Коннор несколько часов думал, не рискнуть ли ему нарушить правило всей своей жизни. В полночь он позвонил Романову.

Романов вроде был доволен, что оба они пришли к одному и тому же выводу.

– Я прикажу шоферу забрать вас в три тридцать, чтобы к четырем вы были в посольстве.

Коннор положил трубку. Если все пойдет как надо, к четырем часам Жеримский будет мертв.

– Разбудите его!

– Но ведь сейчас четыре часа утра, – сказал первый секретарь.

– Если вы дорожите своей жизнью, разбудите его.

Первый секретарь накинул халат и выбежал из спальни в коридор. Он постучал в дверь. Никто не ответил. Он постучал еще раз, и под дверью появилась полоска света.

– Войдите! – сказал сонный голос. Первый секретарь повернул ручку и вошел в спальню посла.

– Извините, что я вас беспокою, но звонит Степан Иваницкий из Петербурга. Он требует, чтобы мы разбудили президента. Говорит, что у него к нему срочное донесение.

– Я возьму трубку у себя в кабинете, – сказал Петровский. Он откинул одеяло и, не обращая внимания на ворчание жены, сбежал вниз и приказал ночному дежурному перевести звонок в кабинет.

– Доброе утро, – сказал Иваницкий. – Я хотел говорить с президентом, а не с вами.

– Но сейчас четыре часа утра. Не может ли это подождать?

– Господин посол, я плачу вам не за то, что вы сообщаете мне, который час. Я хочу говорить с президентом. Понятно?

Посол положил трубку рядом с телефоном и медленно пошел по винтовой лестнице на второй этаж, пытаясь решить, кого из них двоих он больше боится. Некоторое время он постоял перед дверью спальни президента, но вид первого секретаря, стоявшего на верхней площадке лестницы, укрепил его решимость. Он робко постучал, но, не дождавшись ответа, постучал громче и затем нерешительно открыл дверь.

В свете, падавшем с лестницы, посол и первый секретарь увидели, что Жеримский сидит на кровати. Но они не увидели, что рука Жеримского скользнула под подушку, где у него был спрятан пистолет.

– Господин президент, – прошептал Петровский.

Жеримский включил лампочку около кровати.

– Надеюсь, что у вас важное дело, – сказал президент. – Иначе вы проведете остаток своей жизни, проверяя холодильные установки в Сибири.

– Вам звонят из Петербурга, – шепотом сказал посол. – Какой-то Степан Иваницкий. Он говорит, что у него срочное дело.

– Убирайтесь из моей спальни! – крикнул Жеримский и взял трубку.

Посол отступил в коридор и бесшумно закрыл за собой дверь.

– Степан, – сказал Жеримский, – почему вы звоните ни свет ни заря? Что, в мое отсутствие генерал Бородин произвел военный переворот?

– Нет, господин президент. Дело в том, что Царь умер, – совершенно бесстрастно сказал Иваницкий.

– Когда? Где? Как?

– Примерно час назад в Зимнем дворце. Бесцветная жидкость наконец его доконала. – Иваницкий сделал паузу. – Я почти год платил дворецкому.

Немного помолчав, президент сказал:

– Хорошо. Ну что ж, отличная новость.

– Я бы с вами согласился, господин президент, но проблема в том, что его сын сейчас в Вашингтоне. Пока он не вернется, я мало что могу сделать.

– Эта проблема будет решена сегодня вечером, – сказал Жеримский.

– Как? Что, он попал в ловушку?

– Да, – сказал Жеримский. – Сегодня вечером я избавлюсь от них обоих.

– От них обоих?

– Да, – ответил президент. – Я тут узнал милую американскую поговорку: «убить двух птиц одним камнем». Это – то же самое, что по-нашему – «одним выстрелом убить двух зайцев». В конце концов, у кого есть шанс увидеть, как одного и того же человека убивают дважды?

– Хотел бы я на это посмотреть.

– Я посмотрю на это с еще большим удовольствием, чем тогда, когда его друг болтался в петле. В общем, Степан, поездка, видимо, окажется более чем удачной, особенно если…

– Все в порядке, – сказал Иваницкий. – Вчера я позаботился, чтобы авуары с ельцинского и черноповского нефтяного и уранового контрактов были переведены на ваш счет в Цюрихе. Да, но если Алексей, когда он вернется, не отменит моих распоряжений.

– А если он не вернется, он же не сможет их отменить, так ведь?

Жеримский положил трубку, потушил свет и через минуту снова уснул.

В пять утра Коннор неподвижно лежал на кровати в одежде, и обдумывал, как ему скрыться после покушения. В шесть часов он встал, отодвинул занавеску и проверил, что они все еще здесь. Они были здесь – два белых БМВ, припаркованных на другой стороне улицы с минувшего вечера. Их водители и пассажиры сейчас уже, наверное, клюют носом. Коннор знал, что их сменят в восемь часов утра, так что он выйдет из дому за десять минут до того. Он сделал несколько несложных упражнений, чтобы разогнать сонливость, разделся, принял холодный душ и обтерся полотенцем. Затем он надел синюю рубашку, джинсы, толстый свитер, черные носки и черные кроссовки.

Он вышел на кухню, налил себе стакан сока и съел чашку кукурузных хлопьев с молоком. В день операции он всегда съедал один и тот же завтрак. Ему нравился заведенный порядок. Это внушало ему уверенность, что и вся операция пройдет гладко. Завтракая, он читал свои заметки, сделанные накануне после встречи с Мопсом, и снова подробно изучил архитектурный план стадиона. Он линейкой измерил подвесную балку и вычислил, что от люка ее длина – двенадцать метров. Он почувствовал успокоение, какое испытывает хорошо тренированный спортсмен, которого вызывают на старт.

Посмотрев на часы, он вернулся в спальню. Они должны быть на перекрестке 21-й улицы и площади Дюпона с кольцевой транспортной развязкой, как раз когда уличное движение станет более интенсивным. Он подождал еще несколько минут, затем положил в задний карман джинсов три стодолларовые банкноты, монету в 25 центов и тридцатиминутную аудиокассету. Затем он покинул эту временную анонимную квартиру. За нее уже было заплачено.

Глава тридцатая

Жеримский сидел один в столовой посольства и читал газету «Вашингтон Пост», поданную ему за завтраком. Он улыбнулся, увидев заголовок:

«ВОЗОБНОВЛЕНИЕ ХОЛОДНОЙ ВОЙНЫ?»

Прихлебывая кофе, он еще раз улыбнулся при мысли о том, какой заголовок будет в газете «Вашингтон Пост» на следующее утро:

«НЕУДАЧНАЯ ПОПЫТКА УБИТЬ РОССИЙСКОГО ПРЕЗИДЕНТА: бывший агент ЦРУ застрелен во дворе посольства».

Он снова улыбнулся и перешел к редакционной статье, которая подтверждала, что законопроект Лоуренса о сокращении ядерного, биологического, химического и конвенционального оружия, по мнению ведущих комментаторов, «подпирает маргаритки». Это, конечно, значит то же, что по-русски – «приказал долго жить». Еще одна полезная идиома, почерпнутая им во время этой поездки.

В пять минут восьмого Жеримский позвонил в колокольчик и попросил дворецкого вызвать посла и первого секретаря. Дворецкий вышел. Жеримский знал, что посол и первый секретарь ждут у дверей.

Подождав минуту, те вошли к президенту. Они все еще не знали, как он среагирует на то, что его разбудили в четыре часа утра, но, поскольку никого из них пока не уволили, они решили, что поступили правильно.

– Доброе утро, господин президент, – сказал Петровский, входя в столовую.

Жеримский кивнул, сложил газету и положил ее перед собой.

– Романов уже прибыл? – спросил он.

– Да, господин президент, – сказал первый секретарь. – Он ждет на кухне с шести утра; он лично проверяет еду, которую вечером подадут на банкете.

– Хорошо. Попросите его пройти к вам в кабинет, господин посол. Я тоже скоро приду туда.

– Хорошо, господин президент, – кивнул Петровский, выходя из столовой.

Жеримский вытер рот салфеткой. Он решил заставить всех троих еще несколько минут подождать – тогда они станут нервничать еще больше.

Он снова раскрыл «Вашингтон Пост» и улыбнулся, еще раз прочитав вывод автора редакционной статьи: «Жеримский – естественный преемник скорее Сталина и Брежнева, чем Горбачева и Ельцина». Жеримский был с этим согласен. Более того, он надеялся, что сегодня вечером он еще больше подтвердит это мнение. Покинув столовую, он направился в кабинет посла, и молодой человек, шедший по коридору в обратную сторону, вернулся, побежал к двери кабинета и открыл ее для президента. Когда Жеримский вошел в кабинет, стали бить старинные стенные часы. Он машинально проверил свои ручные часы: было точно семь часов сорок пять минут.

Без десяти восемь Коннор вышел из дома, медленно перешел улицу, направляясь к первому из двух белых БМВ, сел рядом с водителем. Тот удивился, что Коннор вышел так рано – ему сказали, что Фицджералд должен быть в посольстве в четыре часа дня.

– Мне нужно поехать в центр кое-что купить, – пояснил Коннор.

Человек на заднем сиденье кивнул. Водитель включил зажигание и вывел машину на Висконсин-авеню. Вторая машина последовала за ними. Они повернули на П-стрит, которая была забита машинами из-за ремонтных работ на параллельной улице в Джорджтауне.

С каждым днем Коннор замечал, что его охранники все больше и больше расслабляются. Каждое утро примерно в одно и то же время он выходил из БМВ на углу 21-й улицы и площади Дюпона, покупал в киоске газету «Вашингтон Пост» и возвращался в машину. Вчера человек с заднего сиденья даже не удосужился сопровождать его.

Они повернули на 23-ю улицу, и Коннор уже видел издалека площадь Дюпона. Машины теперь шли вплотную одна за другой и двигались очень медленно. По другой стороне улицы машины, шедшие на запад, двигались быстрее. Ему нужно было очень точно решить, когда начать действовать.

Коннор знал, что светофор на П-стрит перед площадью Дюпона переключается на зеленый каждые тридцать секунд, и в среднем за это время через перекресток успевают проехать двенадцать машин. Наибольшее число машин, которое он насчитал за последнюю неделю, было шестнадцать.

Когда светофор переключился на красный, Коннор насчитал впереди себя семнадцать машин. Когда светофор переключился на зеленый, водитель включил первую скорость, но движение было столь интенсивным, что прошло некоторое время, пока он смог двинуться вперед. Через перекресток проехало лишь восемь машин.

Ему оставалось тридцать секунд.

Он повернулся к охраннику, сидевшему сзади, улыбнулся и указал пальцем на продавца газет. Охранник кивнул. Коннор вышел на тротуар и медленно пошел к старику в флюоресцирующем оранжевом жилете. Он не оборачивался, так что не знал, следует ли за ним кто-нибудь из второй машины. Он смотрел на движение машин в противоположном направлении, пытаясь определить, какой длины будет ряд машин, когда светофор снова переключится на красный. Дойдя до продавца газет, он уже держал в руке монету в 25 центов. Он дал ее старику, который вручил ему «Вашингтон Пост». Когда Коннор повернулся и направился обратно к первому БМВ, светофор переключился на красный, и движение остановилось.

Коннор заметил машину, которая была ему нужна. Он мгновенно повернулся и пустился бежать, лавируя между остановившимися машинами на противоположной стороне улицы, пока не добежал до свободного такси в шести машинах от светофора. Два человека выскочили из второго БМВ и пустились за ним, как раз когда светофор на площади Дюпона переключился на зеленый.

Коннор рывком открыл дверцу такси и вскочил на заднее сиденье.

– Вперед! – крикнул он. – Вы получите сто долларов, если проскочите на этот светофор.

Водитель нажал на клаксон и продолжал гудеть, пока не проскочил на красный свет. Два белых БМВ со скрежетом развернулись, но перед красным светофором им преградили путь три остановившихся машины.

Пока все шло по плану.

Такси свернуло налево, на 23-ю улицу, и Коннор велел шоферу остановиться. Он вручил ему сто долларов и сказал:

– Поезжайте прямо в аэропорт имени Даллеса. Если вы заметите за собой белый БМВ, не дайте ему себя обогнать. Доехав до аэропорта, подождите тридцать секунд перед терминалом, а затем медленно возвращайтесь в город.

– Ладно, мистер, все будет сделано, – сказал шофер, пряча стодолларовую банкноту. Коннор выскользнул из машины, перебежал 23-ю улицу и остановил такси, ехавшее в противоположном направлении. Когда он захлопывал дверцу, два белых БМВ пронеслись мимо, следуя за первым такси.

– Куда вам?

– Стадион Кука.

– Надеюсь, у вас есть билет, иначе я сразу же повезу вас назад.

Когда Жеримский вошел в кабинет, три ожидавших его человека встали. Он сделал знак сесть и сам сел в кресло за письменным столом посла. Он удивился, увидев, что там, где должно быть пресс-папье, лежит винтовка, но ничего не сказал и повернулся к Алексею Романову. Тот был чем-то очень доволен.

– У меня для вас печальная новость, Алексей, – сказал президент и выдержал долгую паузу, во время которой на лице Романова выразилось напряженное ожидание, а потом беспокойство. – Сегодня ночью мне позвонил ваш двоюродный брат Степан. Он сказал, что у вашего отца случился сердечный приступ, и он умер по пути в больницу.

Романов опустил голову. Посол и первый секретарь посмотрели на президента, пытаясь понять, как им следует реагировать.

Жеримский встал, медленно подошел к Романову и утешающе положил руку ему на плечо. Посол и первый секретарь выразили на лицах подобающую печаль.

– Мне очень грустно: это был великий человек.

Два дипломата кивнули в знак согласия; Романов опустил голову, как бы благодаря Жеримского за его участие.

– Теперь его мантия переходит к вам, Алексей; вы – его достойный наследник.

Посол и первый секретарь снова кивнули.

– И скоро, – продолжал Жеримский, – у вас будет возможность достойно продемонстрировать вашу власть, так что ни у кого в России не останется сомнений, кто новый Царь.

Романов поднял голову и улыбнулся; короткий период траура закончился.

– То есть, – добавил Жеримский, – если сегодня вечером все пойдет как надо.

– Все пойдет как надо, – уверенно сказал Романов. – Вчера вечером я говорил с Фицджералдом. Он согласился с моим планом. Он явится в посольство в четыре часа дня, пока вы с Лоуренсом будете на стадионе.

– Почему так рано? – спросил Жеримский.

– Мы хотим, чтобы все думали, будто он – работник обслуживающего персонала, так что когда он через шесть часов выскользнет из кухни, никто ничего не заподозрит. Он будет находиться в кухне под моим наблюдением и исчезнет только за несколько минут до того, как вы встанете, чтобы произнести прощальную речь.

– Превосходно! – воскликнул Жеримский. – Ну, а что произойдет потом?

– Я пройду с ним в этот кабинет, где он возьмет винтовку. Затем мы на лифте поднимемся на галерею, откуда виден бальный зал.

Жеримский кивнул.

– На галерее он спрячется за большой статуей Ленина, останется там до тех пор, пока вы в своей речи не выразите благодарность американскому народу за гостеприимство и теплый прием, и так далее, и тому подобное, и особенно поблагодарите президента Лоуренса. На этот момент я организовал продолжительные аплодисменты. А вы во время аплодисментов должны оставаться абсолютно неподвижным.

– Почему? – спросил Жеримский.

– Потому что Фицджералд не нажмет на спусковой крючок, если будет думать, что вы можете сделать какое-то движение.

– Понимаю.

– Выстрелив, он переберется с галереи на карниз, а оттуда на кедр, который растет у стены в саду. Вчера днем он заставил нас несколько раз повторить это упражнение, но сегодня вечером он обнаружит небольшую разницу в диспозиции.

– Какую? – спросил Жеримский.

– Под деревом будут ждать шесть моих телохранителей, которые застрелят его, прежде чем он спустится на землю.

Жеримский помолчал несколько секунд и сказал:

– Но в вашем плане есть один мелкий изъян.

Романов удивленно посмотрел на него.

– Как вы можете ожидать, что я останусь жив, если снайпер с репутацией Фицджералда выстрелит в меня с такого близкого расстояния?

Романов встал и взял винтовку. Он вынул из нее небольшой металлический предмет и подал его Жеримскому.

– Что это такое? – спросил Жеримский.

– Боёк ударника.