Текст книги "Тысяча Имен"

Автор книги: Джанго Векслер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 43 страниц)

«Не хватает только толстого капитана, который со спущенными штанами гоняется за костлявой блондинкой под гулкое уханье трубы, – и готов полноценный фарс из армейской жизни», – подумал Маркус.

Он дернул поводья, развернув Мидоу, и поскакал назад к Янусу, внутренне готовясь выдержать бурю полковничьего гнева.

Янус неотрывно глядел на творящееся внизу безобразие. Не сразу до Маркуса дошло, что он смеется, – все заглушал галдеж и гам. Видя приближающегося капитана, полковник повернулся к нему со слабой, но недвусмысленной улыбкой.

– Сэр! – рявкнул Маркус, стараясь перекричать шум. Янус поравнялся с ним и похлопал его по плечу.

– Вы были правы, капитан, – сказал он. – Убийственно правы. – Янус горестно покачал головой. – Как только суматоха уляжется, можете объявить привал до конца дня. С утра приступим к учениям.

Привал был неизбежен в любом случае, так как понадобился почти весь остаток дня, чтобы навести в частях хотя бы отдаленное подобие порядка и расцепить сбившиеся в панике в груду повозки. Маркус поморщился, когда Фиц предъявил ему итоговый список последствий его выходки: сорок шесть человек заработали ссадины и шишки, четыре лошади получили такие тяжелые увечья, что их пришлось прикончить, а у одной из повозок сломалась ось, когда возчик загнал ту в канаву. Впрочем, могло быть и хуже. Потери в имуществе можно возместить, сломанное починить, и Маркус вздохнул с облегчением, узнав, что среди людей серьезно пострадавших не оказалось. А кто знает, сколько жизней сегодняшнее происшествие спасет в будущем? На заходе солнца Маркус направился в свою палатку с чувством умеренного оптимизма.

Он уже приблизился палатке, когда на его плечо опустилась чья– то могучая рука. Маркус вздрогнул, рывком развернулся, чтобы дать отпор наглецу, – и оторопело уставился в покрытое волосами лицо. Буйная поросль не в состоянии была скрыть насмешливую ухмылку.

– В чем дело, старший капитан? Нервничаем?

Капитан Морвен Каанос, командир третьего батальона, был высокого роста и отличался грузным сложением; продубленная до красноты кожа говорила о том, что он провел в Хандаре немало лет. Густая бородка клинышком, встопорщенные бакенбарды и запущенные усы почти целиком скрывали его лицо. В сочетании с кустистыми бровями вся эта растительность придавала капитану вид дикаря, отшельника либо забывшего об опрятности святого. Рука, которой он хлопнул Маркуса по плечу, скорее достойна была называться лапой и с тыльной стороны поросла волосами, густыми, как шерсть.

– День выдался долгий, – сказал Маркус, досадуя на собственную нервозность. – К тому же я собирался на минутку прилечь.

– Кто я такой, чтоб тебе мешать? – отозвался Мор с сильным акцентом, свойственным горцам. – Но все–таки я к тебе загляну, ты же не против, а? Надо бы кое о чем потолковать.

Капитан Д’Ивуар мысленно выдохнул с облегчением, но кивнул. Вдвоем они едва уместились в небольшой палатке. Маркус тяжело опустился на койку и принялся расшнуровывать сапоги, а Морвен остался стоять у полога, скрестив руки на груди.

– Слыхал я, – сказал он, – что за нынешнюю кутерьму мы должны благодарить тебя.

– Где ты это слыхал?

Мор поскреб пальцем кончик носа и пожал плечами.

– Тоже мне великий секрет! Полт, с тех пор как снял барабан, только об этом и говорит. Наверное, потому что половина наших ветеранов хотела свалить всю вину на него.

– Обозлились? – Маркус сосредоточенно воевал с узлом, который, казалось, намертво склеили пот и хандарайская пыль.

– Некоторые еще как обозлились. Ты выставил их на посмешище.

– Посмешище они сделали из себя сами. Стая бродячих собак и то лучше справилась бы с построением в каре.

– Ну знаешь! – вскипел Мор. – Твои ребятки из первого батальона тоже были не слишком проворны, так нечего тут искать виноватых!

– Я и не ищу, – заметил Маркус. Узел наконец–то подался, и он со вздохом облегчения стянул с ноги сапог. – Толпа недоучек–новобранцев и горстка старых ворчунов, от которых слишком долго никто ничего не требовал. Чего еще можно ожидать?

– Ну а ты–то чего ожидал? На кой все это устроил? Только не говори, что увидел какого–нибудь козопаса верхом на тощей кляче и со страху наделал в штаны!

– Я устроил все это, – мрачно проговорил Маркус, – поскольку знал, что именно так и выйдет, но его светлость изволили мне не поверить.

– Ага, – сказал Мор, расцепив скрещенные на груди руки. – Теперь–то мне все ясно.

Маркус нахмурился. Мор всегда с готовностью подозревал самое худшее в старших по званию офицерах, особенно если они были дворянского происхождения. В Колониальном полку не было принято ни рассказывать о том, как ты сам угодил в ссылку, ни расспрашивать других, чем они провинились перед законом, однако историю Мора знали все: он, по его же словам, незаконно сражался на дуэли с дворянином из–за благосклонности некоей девицы и случайно убил своего противника. Правда это или нет, но одно было очевидно: Мор испытывал неистребимую ненависть к аристократии и привилегиям знати.

– Он не так уж плох, – произнес Маркус. – Думаю, мы сработаемся. Ему просто нужен был небольшой урок, чтобы понять, что возможно, а что нет. Если полковник полагает, что после недели форсированного марша сможет повести всю эту толпу в бой…

– В бой? – откликнулся эхом Мор. – Ты думаешь, дело дойдет до драки?

– Скорее всего. Вряд ли мы пустились в такой путь исключительно ради укрепления здоровья.

– Если память мне не изменяет, этих чокнутых шут знает во сколько раз больше, чем нас. Его светлости об этом кто–нибудь сказал?

– Я и сказал, – ответил Маркус. – Впрочем, в бою не всегда важно численное преимущество.

– Всей душой надеюсь, что ты прав. Хотя я поставил бы десять против одного на то, что еще до конца месяца мы будем, поджав хвосты, удирать назад по этой же дороге.

– Как бы то ни было, – проговорил Маркус, принимаясь за второй сапог, – это не наша забота.

– Точно. Наша забота сейчас развалилась в повозке и вовсю старается утопить свои горести в вине.

Маркус тихо выругался.

– Адрехт?

– Адрехт. Ты видал, как сегодня вели себя его люди?

Маркус кивнул. Четвертый батальон не сумел даже собраться вместе, не то что построиться в каре.

– А где был он сам?

– Хоть убей, не знаю, но уж точно не с батальоном. Лейтенант Орта сказал, что он еще в середине дня куда–то ускакал, да так и не вернулся.

– Святые угодники! – пробормотал Маркус. – Он что же, и вправду хочет угодить под трибунал?

– В последнем нашем разговоре он был свято убежден, что все мы обречены попасть на колья искупителей, так что на трибунал ему наверняка плевать. – Мор осторожно глянул на Маркуса. – Что думаешь делать?

За этим вопросом таился другой. Покрывать Адрехта и попытаться вытащить его из передряги? Или махнуть рукой – и пускай полковник разбирается с ним сам? Маркус сильно подозревал, что мнение Мора ему уже известно. Он никогда не питал особых симпатий к непостоянному и безответственному капитану четвертого батальона.

– Что ты думаешь об этом лейтенанте… как его там? Орта?

Мор пожал плечами:

– Дело свое он, похоже, знает. Правда, ему не хватает решимости, когда нужно, хорошенько выругаться или дать хорошего пинка. Новые лейтенанты, которых дал нам твой полковник, сплошь избалованные ублюдки, и их хлебом не корми, а дай огрызнуться.

Маркус поневоле задумался: что, если и Фицу довелось столкнуться с той же проблемой и он просто предпочел об этом не докладывать? Вряд ли, решил Маркус. Фиц умел добиваться своего, при этом даже не повышая голос.

– Верно. У тебя найдется какой–нибудь особенно крикливый сержант, с которым ты был бы не прочь на время расстаться?

Мор засмеялся:

– Да полным–полно, выбирай любого.

– Отправь одного–двух к Орте и скажи ему, чтобы приступал к наведению порядка в батальоне. Если повезет, нам удастся выиграть время, чтобы побеседовать с Адрехтом.

– Что ж, думаю, так будет правильно. Вот только беседовать с ним все равно придется тебе. Меня он всегда в грош ни ставил и вряд ли сейчас зауважает ни с того ни с сего.

Маркус кивнул:

– Подожду до завтрашнего утра. Надеюсь, к тому времени он хотя бы немного протрезвеет.

– Либо протрезвеет, либо будет дрыхнуть как сурок. – Мор вздохнул. – Хорошо бы Адрехт оценил наши старания.

– Могу поспорить, что ты не дашь ему об этом забыть. Здоровяк расхохотался.

– Уж будь уверен!

По всем правилам Маркусу полагалось заснуть без задних ног. Этот бурный день совершенно истощил его силы, правда, скорее душевные, нежели физические. По пути в палатку он был способен думать только о том, как повалится на койку, но сейчас, когда его желание наконец исполнилось, сон никак не приходил. Маркус нисколько не чувствовал себя сонным – скорее даже взвинченным. Если бы сейчас кто–то хлопнул его по плечу, он бы подскочил, как ужаленный. Лежа на боку, он слышал биение собственного сердца – такое быстрое и четкое, хоть маршируй под этот ритм.

Провалявшись в таком состоянии около часа, Маркус мысленно выругался, поднялся с койки, натянул сапоги, не потрудившись их зашнуровать, и вышел наружу. Небо было полно ослепительно сверкающих звезд, и это сверкание лишь отчасти затмевал отсвет факелов и костров, которые до сих пор горели между рядами палаток. Огромный серп луны висел в западной части неба над самым горизонтом, призрачным сиянием заливая синий брезентовый лабиринт лагеря.

Вначале Маркус предполагал прогуляться, чтобы взвинченный организм угомонился и поддался сну, однако к тому времени, когда он миновал последний ряд палаток, прогулка неожиданно обрела иную цель. За границей лагеря, ярдов за двести от кустарника, протянулась линия горящих факелов, отмечая расставленные по кругу посты.

Мушкеты у часовых заряжены, а нервы в такую ночь наверняка на пределе. Маркус остановился в добрых пятидесяти ярдах от линии огней, приставил ко рту сложенные чашечкой ладони и крикнул:

– Эгей, часовой! Свои!

Факел покачнулся, подавая ответный сигнал. Маркус энергичным шагом преодолел оставшееся расстояние и оказался перед молодым солдатом, который одной рукой держал на плече мушкет, а в другой сжимал факел. В темноте все лица выглядят одинаково – бледные, с темными провалами глаз, – но по густой синеве мундира Маркус распознал новобранца. Различив на плечах Маркуса капитанские плашки, солдат вытянулся по стойке «смирно» и стал лихорадочно соображать, как отдать честь, если одна рука занята факелом, а другая – прикладом мушкета.

– Не нужно, рядовой, – сказал Маркус. – Я просто решил взглянуть на охрану. Как тебя звать?

– Рядовой Ипсар Саттон, сэр! – Солдат снова попытался козырнуть и едва не опалил себе лоб. – Пятая рота первого батальона, сэр!

– Один из моих, – заметил Маркус. – Я – капитан Д’Ивуар.

– Я знаю, сэр! – с гордостью отозвался часовой. – Я видел вас сегодня на учениях.

«Учения, – подумал Маркус. – Что ж, это можно и так назвать».

– Долго тебе еще до конца смены, рядовой Саттон?

– Три часа, сэр! – Солдат выразительно взмахнул факелом. – Пока что ничего подозрительного не обнаружено, сэр!

– Приятно знать, что нас так бдительно охраняют, – сказал Маркус. – Я бы, например, в противном случае и глаз не мог бы сомкнуть.

– Так точно, сэр! – Саттон вытянулся еще старательней. – Спасибо, сэр!

– Продолжай в том же духе. – Маркус добродушно похлопал часового по плечу и двинулся дальше, в темноту.

Он шел вдоль линии охраны, окликал часовых и с каждым обменивался парой слов. Все они были новобранцами – очевидно, эту часть внешней границы охраняли пятая и шестая роты, – и все до единого проявляли пугающую ретивость. Краткий разговор с капитаном внушал им, судя по всему, безмерное воодушевление, и к тому времени, когда Маркус повернул назад, к своей палатке, он чувствовал себя так, будто и впрямь совершил благое дело.

С ветеранами было бы иначе. Фамильярность неизбежно вызывает презрение, а за долгие годы, проведенные в лагере возле Эш–Катариона, даже рядовые привыкли относиться к офицерам с добродушной пренебрежительностью. Все могло быть по–другому, если бы Бен Варус принадлежал к тем командирам, которые воспринимают нарушение субординации как смертельное оскорбление; но он всегда был нетребователен к формальностям, а прочие офицеры брали с него пример. Расправленные плечи и молодые, светящиеся рвением лица новобранцев напомнили Маркусу о последнем годе учебы в военной академии, когда он натаскивал на Долгом Поле взводы обливающихся потом студентов младших курсов.

Именно так и должна выглядеть настоящая армейская часть. Не то что… это. Маркус давным–давно смирился с тем фактом, что Хандар не слишком–то лестное место службы. И уж безусловно, не то, что грезилось ему, когда он только поступил в военную академию. Но так было раньше, когда Маркусу еще не стали безразличны собственная карьера и положение, – до того как он добровольно вызвался служить на краю света в надежде, что так сумеет сбежать от своих призраков. Он употребил все силы на то, чтобы наслаждаться привольной жизнью на не особо обременительной службе и не думать, не вспоминать о прошлом. Потом, во время отступления, Маркус был так занят, что не мог думать вообще ни о чем. Но вот теперь, когда устоявшийся порядок оказался нарушен…

– Добрый вечер, капитан, – произнес из темноты женский голос. Женщины, находившиеся в полку, – прачки, поварихи, шлюхи, которым хватило смелости примкнуть к колонне во время похода, – располагались на другом конце лагеря, в обозе. Это значительно сужало область догадок, а потому Маркус пошел ва–банк.

– Мисс Алхундт, у вас, наверное, глаза как у кошки.

– Ночное зрение жизненно необходимо для моего рода деятельности, – отозвалась она, возникая из темноты.

– Чтобы подглядывать в чужие окна?

– Чтобы рыться на пыльных старых полках, – пояснила она, вертя в руках очки. И, надвинув их на нос, воззрилась сквозь стекла на Маркуса. – Вы не представляете, какой беспорядок царит в министерских хранилищах. Есть помещения, куда мы не рискуем входить с открытым огнем.

– Это никуда не годится. Так можно спалить все чужие тайны.

– Тайны не мое дело, капитан. На свете достаточно знаний, которые доступны всем.

– Ваша взяла, – согласился Маркус.

– Ну а вы, капитан? – спросила мисс Алхундт. – Подсматриваете за подчиненными? Или же решили учинить неожиданную проверку?

– Просто проверяю, все ли в порядке, – ответил Маркус.

– Весьма похвально, – одобрила она. – Насколько я понимаю, это сегодняшнее… учение также состоялось по вашей милости?

Маркус неловко переступил с ноги на ногу.

– А что?

– Вы стремились поставить полковника Вальниха в неловкое положение? Или же просто замедлить его продвижение?

– Ни то ни другое. Это был… наглядный пример. Я хотел донести до него свою точку зрения.

– Что Колониальный полк ужасающе неподготовлен к боевым действиям?

Женщина была, безусловно, права, но Маркус не желал говорить об этом вслух. Он ограничился тем, что молча покачал головой.

– Могу я спросить, зачем вы так поступили? – осведомилась она.

– Не понимаю, почему вас это интересует.

Мисс Алхундт склонила голову набок, трогая пальцем дужку очков. Маркусу подумалось, что, несмотря на эти очки, строгую прическу и мужеподобный наряд, она на самом деле очень даже хороша собой.

– Потому что вы, капитан, пробуждаете во мне любопытство, – наконец сказала она. – Вы для меня загадка.

– Не понимаю, с чего бы это. Я всего лишь простой солдат.

– Солдат, который добровольно вызвался служить в Хандаре. И не рядовой, а офицер. Вас таких всего двое.

– Да неужели? – хмыкнул Маркус. – И кто же этот второй идиот?

– Полковник Вальних, конечно.

– Но… – начал Маркус и тут же прикусил язык. Женщина улыбнулась.

– Значит, он говорил с вами обо мне, – сказала она. – Все в порядке. Я не стану оскорблять вас просьбой повторить, что именно он говорил. Полагаю, это было что–то вроде: «Она здесь, потому что этот негодяй Орланко что–то замышляет».

– А это действительно так?

– Более–менее. – Она подалась ближе и понизила голос: – Полковник известен своей эксцентричностью. Кроме того, он имеет влиятельных друзей при дворе. Они приложили немало сил, чтобы добыть ему это назначение.

Об этом Янус не упоминал. Маркус помолчал, обдумывая услышанное.

– Зачем?

– Его светлость очень хотел бы это знать. – Она постучала пальцем по переносице. – Именно поэтому я здесь.

– Понимаю.

Мисс Алхундт склонила голову набок.

– Вероятно, вы не можете пролить свет на эту загадку?

Маркус оцепенел.

– Не могу.

– Иного я и не ожидала. – Она выпрямилась. – Просто помните, капитан, что в конечном счете все мы на одной стороне. Я стремлюсь служить верой и правдой королю и Вордану – точно так же, как вы и полковник.

– Не сомневаюсь в этом, – ответил Маркус, – но сейчас моя служба верой и правдой заключается в том, чтобы как следует выспаться. Полковник, насколько я понимаю, хочет, чтобы после завтрашнего перехода мы приступили к строевым учениям.

– Безусловно, капитан. Не смею преграждать вам путь к постели.

– Адрехт! – позвал Маркус, постучав по стойке палатки. – Подъем!

Если солдатам четвертого батальона и показалось странным, что старший капитан ни свет ни заря ломится в палатку их командира, они ни единым словом не выразили удивления. Небо на востоке светлело, и на стоянке первого батальона уже наверняка все были на ногах, сворачивали палатки и укладывали их в повозки, готовясь к дневному переходу. Поскольку четвертый батальон занимал место в арьергарде колонны, он мог позволить себе не торопиться, однако Маркус считал, что возможность чуть подольше поспать утром вряд ли стоит того, чтобы весь день глотать пыль из–под ног всей колонны.

Палатка Адрехта представляла собой отнюдь не стандартное армейское изделие из выцветшего синего брезента, островерхое и настолько низкое, что Маркус, встав во весь рост, рисковал задеть головой брезентовый потолок. Эта палатка прежде всего была шелковой и гораздо более вместительной, с четырьмя стойками, в то время как у армейских палаток стоек было только две. Когда–то ее щедро украшали сборчатые занавески, пестрые шнуры и фонари с цветным стеклом, от которых по стенам палатки разбегались причудливые узоры, – за годы, проведенные в Эш–Катарионе, Адрехт в совершенстве отточил свой талант к приобретению предметов роскоши. Теперь всего этого не было и в помине, дорогие ткани либо упрятали в сундуки, либо бросили в спешке во время отступления к Форту Доблести. Но это к лучшему, ведь если бы пришлось каждый вечер возводить Адрехтов дворец во всем его великолепии, вряд ли удалось бы унести ноги от искупителей, пускай даже те и не особо старались их догнать. Маркус вновь постучал – с такой силой, что заныли костяшки пальцев.

– Адрехт!

– Маркус? – Голос Адрехта прозвучал глухо и невнятно, и причиной тому явно были не только шелковые тонкие стенки палатки. – Эт’ ты?

– Я вхожу! – объявил Маркус и проскользнул под полог.

Внутри просторной палатки не горело ни одной лампы, и слабый утренний свет не в силах был сколько–нибудь рассеять царившую здесь темноту. Маркус поморгал, дожидаясь, пока глаза привыкнут к сумраку, и тут заметил, что на одном из палаточных шестов висит незажженная лампа. Он пошарил в карманах, достал спичку, зажег лампу и снова повесил на шест. Лампа тут же закачалась, и на стенах палатки неистово заметались тени.

Адрехт застонал и поднял руку, пытаясь прикрыться от света.

– Боже милостивый! – простонал он, с трудом оторвав голову от шелковой подушки. – Что это ты творишь? Ночь на дворе, не время для глупых шуток!

– Не ночь, а утро, – поправил Маркус и, увидев, что у стены напротив висит еще одна лампа, зажег и ее.

– С каких пор ты сделался таким дотошным? – Адрехт ощупью пошарил вокруг себя, выудил карманные часы – массивные, из чистого золота – и со щелчком открыл крышку. – Видишь? Два часа ночи. Зачем будить меня в такую рань?

– Уже светает, – сказал Маркус.

– Правда? – Адрехт, моргая, уставился на него. – Ты уверен?

– Как правило, это видно невооруженным взглядом.

– Надо же, какое утешение! – Адрехт потряс золотые часы и со щелчком захлопнул крышку. – Часы остановились, а я думал, что просто пьян.

– Ты и был пьян.

Маркус сказал это наугад, но догадка возникла не на пустом месте. При свете ламп стало видно, что на ковре, выстилавшем пол палатки, валяется несколько пустых бутылок. В чемодане, который лежал в углу, было три ряда обитых ворсистой тканью отделений – вполне подходяще для перевозки спиртного. Больше половины этих отделений пустовало. Два других чемодана валялись между палаточными шестами с вытряхнутым наружу содержимым – беспорядочной грудой одежды, книгами и бумагами. Видимо, в них основательно порылись.

Больше в палатке не было ничего, даже койки. Адрехт при первой возможности избавился от неудобной мебели армейского образца, заменив ее купленными в Эш–Катарионе резными шедеврами. Во время бегства Маркус вынудил его бросить всю эту роскошь, чтобы не занимать позолоченными креслами место в повозках, необходимое для съестных припасов. После той ссоры они целую неделю почти не разговаривали друг с другом.

– Что, и правда светает? – снова спросил Адрехт, подняв помутневшие от крепнущего похмелья глаза.

– Правда, – отрезал Маркус. – Вставай.

С видимым усилием Адрехт кое–как сумел сесть, скрестив ноги. На брюках из тонкого белого льна виднелось лиловое пятно – след пролитой хозяином жидкости. Адрехт скорбно воззрился на это безобразие, затем поднял взгляд на Маркуса.

– Мне нужно выпить! – объявил он. – Ты хочешь выпить?

– Воды, – сказал Маркус. – У тебя тут есть вода?

– Вода?! – Адрехт одной рукой очертил левую сторону груди двойным кругом – старинный церковный знак, отгоняющий зло. – Не произноси этого слова вслух! Господь услышит тебя и покарает на месте. Вода! – Он фыркнул. – Прошлой ночью я не терял времени даром, но, помнится, в той лиловой бутылке еще оставалась пара глотков…

Упомянутая бутылка вывернулась из неловких пальцев Адрехта, и остатки ее содержимого выплеснулись на ковер. Адрехт пожал плечами и отшвырнул бутылку.

– Ну и ладно. Не последняя.

Маркус обнаружил графин с чуть теплой водой и подал его Адрехту. Несмотря на все возражения, тот пил жадно, даже не потрудившись поискать чашку. Последний глоток воды он погонял во рту, а потом с задумчивым видом проглотил.

– Не припомню, чтобы я пил оружейное масло, – пробормотал он, – а вкус во рту именно такой. Может, парни пошутили забавы ради, а?

– Адрехт… – Маркус огляделся, прикидывая, где бы сесть, но при виде загаженного ковра передумал. Вместо этого он опустился на корточки. – Адрехт, где ты был вчера?

– Вчера? – Адрехт медленно моргнул. – Вчера… вчера…

– Пил где–то?

– А, точно. Я предложил одному из квартирмейстеров угоститься выпивкой, а он пригласил меня на время перехода в свою повозку. Потрясающий парень, просто слов нет. Он… не помню, честно говоря, как его зовут, но он – сама доброта.

– И ты пробыл там весь день?

– Ну не то чтобы весь. Просто… знаешь, как оно бывает… – Он пожал плечами. – А в чем дело?

– Тебе следовало быть со своим батальоном.

– Зачем? Для моральной поддержки? Парни и так знают, что от них требуется. В конце концов, это обычный поход.

– Когда я объявил экстренное построение каре…

Адрехт фыркнул:

– Чего ради ты вдруг затеял такую дурь?

– Если бы на нас напали, могли бы перебить всех до единого.

– «Если бы на нас напали»! – передразнил Адрехт. – Брось, Маркус, уймись. Присядь и выпей со мной.

– Проклятье! – не выдержал Маркус. – Адрехт, да что с тобой происходит?

Наступила долгая пауза, и Маркус постарался взять себя в руки. Адрехт – хороший офицер и хороший друг. И ума, видит Бог, ему не занимать – Маркус мог бы назвать с полдюжины экзаменов в академии, которые нипочем не сдал бы без его помощи. Да и в бою Адрехт проявлял редкостную отвагу, можно даже сказать, чрезмерную. Вместе с тем он был подвержен приступам дурного настроения, которые в худших случаях могли длиться по несколько недель, особенно если сопровождались выпивкой.

– Думается мне, это и так ясно, – произнес Адрехт. Держась за палаточный шест, он неуклюже поднялся на ноги и направился к чемодану, в котором хранилось спиртное. Маркус, стремительно выпрямившись, преградил ему путь. Адрехт отшатнулся и наградил его убийственно злобным взглядом. – Я намереваюсь, – сказал он, – стать монахом. Это же очевидно. Видишь ли, Пастор наконец убедил меня, что близится время зверя. Только мне нужно сначала избавиться от всех земных сокровищ, понимаешь? Ты мне в этом уже изрядно помог, – Адрехт недобро сощурился, – но оставалось спиртное, и оно занимало мои помыслы. Я решил, что просто вылить его было бы не очень–то честно. Так что сейчас я добросовестно тружусь над достижением своей цели. И как только закончу – фьють! – отправлюсь в монастырь.

– Не в монастырь ты отправишься, а в Вендр! – огрызнулся Маркус. – Причем в кандалах. У нас, если ты еще не заметил, новый полковник. Если будешь продолжать в том же духе, рано или поздно…

– Перестань! – со смешком оборвал Адрехт. – В Вендр? Да неужто? Ты сам–то веришь в то, что говоришь?

– Вендр – это если тебе повезет. Куда вероятнее, что дело кончится расстрельной командой. Невыполнение служебного долга…

– Да я буду счастлив погибнуть от честной ворданайской пули! – заявил Адрехт. – По крайней мере, если мне разрешат перед тем надраться в стельку. Моя участь будет гораздо лучше вашей. – Он помотал головой. – Ну же, Маркус! Неужели ты искренне думаешь, что хоть кто–нибудь из нас вернется домой, в кандалах или без оных? Искупители не обменивают пленных, они их едят.

– Мы пока еще не в плену, – заметил Маркус.

– Это дело времени. Или может, полковник поделился с тобой своим тайным планом? Интересно было бы узнать, что он задумал.

Маркус неловко повел плечами.

– Полковник не делится со мной своими планами. Тем не менее он отправился в поход не для того, чтобы пасть смертью героя за короля и отечество, – если ты это имеешь в виду.

Адрехт пренебрежительно фыркнул.

– Надо было нам сразу погрузиться на те корабли – и дело с концом. Мы идем на смерть, и большинство солдат это понимает. Можно ли упрекать их в том, что они не рвутся исполнять свой воинский долг?

– Другие батальоны тем не менее выполнили приказ, – ответил Маркус, добавив про себя: «Хотя и не сразу».

– Мне всегда доставались самые смышленые солдаты. – Адрехт перехватил выразительный взгляд собеседника и вздохнул. – Маркус…

– Я пытаюсь тебе помочь, – сказал Маркус. – Если ты больше не в состоянии исполнять свои обязанности, лучше сказать об этом сейчас.

– Весьма умный ход, профессор Д’Ивуар. Сыграть на гордости капитана Ростона – а вдруг это вернет его на передовую?

– Проклятье, я…

– Да ладно, ладно! – Адрехт вскинул руку. – Я буду на строевых занятиях. Ты ведь это хотел услышать? – Он опять помотал головой. – Хотя это дьявольски жестоко – заставлять человека в последние дни его жизни обливаться потом на жаре и срывать голос, выкрикивая приказы.

«На сей раз дело и впрямь хуже некуда. Он почти опустил руки», – подумал Маркус. Колкие искорки мерцали в глазах Адрехта, словно мрачный циничный юмор был единственным, что помогало ему держаться на ногах. Маркус видел его таким только однажды, пять лет назад, сразу после того, как Адрехт узнал, что его отправляют в Хандар. Святые угодники! Может быть, Мор и прав. Если этот лейтенант Орта в состоянии хоть сколько–нибудь справиться с делом, может, действительно следует оставить его во главе батальона?

Вот только это означало бы, что придется избавиться от Адрехта. Если не выйдет уговорить Януса принять его отставку, единственный способ для капитана покинуть свою часть – уйти с позором. Адрехт на это никогда не согласится. И он, Маркус, обязан помочь ему всем, чем только сможет.

– Ну? – с вызовом проговорил Адрехт. – Это все, старший капитан, или у вас есть ко мне еще какие–то вопросы?

– Нет. – Маркус повернулся, чтобы уйти, но у полога палатки задержался. – Знаешь, я ведь действительно пытаюсь тебе помочь.

– Да неужели? – огрызнулся Адрехт. – И почему же?

«Порой я и сам не понимаю», – подумал Маркус, помотал головой и без единого слова выскользнул наружу.