Текст книги "Тысяча Имен"

Автор книги: Джанго Векслер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 41 (всего у книги 43 страниц)

И все же он не остался цел и невредим. Волна, сотворенная Алхундт, снесла ему левую руку чуть ниже плеча, так чисто и аккуратно, как не смог бы и хирург. Онвидаэр зажимал обрубок другой рукой, но ярко–алая кровь все равно просачивалась между пальцев и непрерывно капала на пол.

– Онви! – Феор застыла на месте, осознав, что произошло. – Силы небесные… Что ты делаешь?

Онвидаэр выбрался из–за постамента, шатаясь, как пьяный, – все былое изящество его движений бесследно исчезло. Винтер остановилась позади Феор, которая неотрывно смотрела на брата округлившимися в ужасе глазами.

– Иду драться с ней, – ответил Онвидаэр. Дыхание его было хриплым и прерывистым. Вблизи Винтер увидела, что столкновение со статуей не прошло для юноши бесследно. Кожа его покрылась крохотными ранками, из сотни порезов каплями сочилась кровь. – Мать желает ее смерти.

– Мать и моей смерти желала, – возразила Феор. – Ты и так уже сделал все, что мог. Разве нет?

– Ты не понимаешь. Она одна из них. – Онвидаэр закашлялся. – Одна из Черных священников, прислужников Орланко. Мы не можем допустить, чтобы она заполучила Имена.

– Но тебе ее не остановить! – выкрикнула Феор. Она плакала уже не скрываясь. – Ты просто умрешь, Онви! Не ходи, не надо!

Короткая усмешка тронула его губы:

– Так велела Мать.

– Тогда почему ты пощадил меня? – всхлипнула Феор. – Зачем… К чему все это?

– У меня не было выбора. – Онвидаэр, волоча ноги, подошел ближе, и Винтер напряглась, но он лишь неловко наклонился и поцеловал Феор в лоб. На лбу девушки остался кровавый след. – Тогда Мать заблуждалась. Но сейчас она права.

– Но…

– Феор, послушай. – Онвидаэр шевельнул пальцами, зажимавшими культю левой руки, и ливнем хлынула кровь. – Я не могу остановить ее. Может быть, ранить. Отвлечь ее ненадолго. Но ты – можешь. – Взгляды их встретились, и Винтер почудилось, будто между этими двумя происходит безмолвный разговор. – Понимаешь?

– Но… – Феор оглянулась через плечо на Винтер, затем снова перевела взгляд на Онвидаэра. – Понимаю.

– Хорошо. – Он опять закашлялся. – Удачи тебе, сестренка!

И сорвался с места, побежав вслед за Алхундт, так стремительно, что между каплями крови, падавшими на пол, оставалось по несколько шагов. Винтер неловко стояла позади Феор, не зная, что сказать. Девушка обхватила себя руками за плечи, опустила голову, словно пытаясь съежиться и исчезнуть бесследно. Винтер осторожно тронула ее за плечо, и Феор вздрогнула, как от удара. Через минуту она обмякла и опустила руки.

– Феор, – сказала Винтер, – я, кажется, не все поняла.

– Он хочет выиграть нам время, – сказала Феор. – Голос ее, сдерживаемый силой воли, лишь едва заметно дрожал.

– Время? Для чего?

– Я могу помочь. Мы можем помочь. – Феор устремила взгляд на Винтер, глаза ее до сих пор влажно блестели. Слезы оставили светлые полоски на лице девушки, покрытом грязью и пороховой пылью. – Ты ведь хотела спасти своего полковника, верно? Ты доверяешь ему?

Винтер неуверенно кивнула. Феор сделала глубокий вдох.

– Даже если это опасно?

Винтер снова кивнула. Феор тыльной стороной ладони вытерла глаза, размазав грязь по лицу, и медленно выдохнула.

– Хорошо, – сказала она. – Тогда пойдем со мной.

Они вернулись туда, где стояли, прислоненные к стене пещеры, громадные стальные плиты. Прежде Феор взирала на них со священным трепетом, не решаясь подойти ближе. Теперь она бежала вдоль плит, то и дело останавливаясь и напряженно всматриваясь в убористые завитки надписей. Вставала на цыпочки, щурилась в полумраке, затем качала головой и двигалась дальше.

Наконец почти в самом конце ряда стальных плит Феор остановилась. Тонкий палец ее скользил по длинной вязи букв, губы беззвучно шевелились. Дойдя до конца надписи, Феор подняла взгляд на Винтер.

– Кое–что здесь сможет остановить абх–наатема. Я так думаю. Этим перестали пользоваться давно, задолго до того, как я появилась на свет.

– Ты сумеешь это прочесть? – спросила Винтер.

– Все не так просто, – проговорила Феор. – Нааты ревнивы. Мой наат не потерпит вселения в мое тело иной силы, а если я предприму такую попытку, неизбежно убьет меня.

– Но тогда… – Винтер осеклась, лишь сейчас поняв, к чему она клонит. – Ты ведь не шутишь?

Феор мрачно кивнула.

– Но почему я? – Винтер помотала головой. – Я же не маг, не волшебник или как там еще. Да я даже прочитать все это не смогу!

– Прочесть наат может только тот, кто обучен и подготовлен к этому, – согласилась Феор. – Ну да тебе и не придется читать все. Ты должна будешь только в точности повторять каждое мое слово. Затем, когда мы дойдем до конца… – Пальцы Феор пробежались вдоль убористой надписи. – Заключительные слова заклинания звучат так: виир–эн–талет. Это тебе нужно запомнить. До этих слов я тебя доведу, а затем ты закончишь наат сама.

– И что потом?

– Потом ты сможешь противостоять ей на равных. – Феор отвела взгляд. – Если выживешь.

– Если?!

– Наат не для слабых. Сила обвивает душу, точно змея, и тех, кто недостаточно силен, может задушить в смертельном объятии. Я полагаю, что ты окажешься достаточно сильной, но…

– Ты в этом не уверена.

Феор кивнула, по–прежнему избегая смотреть Винтер в глаза.

Наступило долгое молчание. Из дымных недр пещеры донеслись пронзительный крик и душераздирающий треск магии.

– Виир–эн–талет, – повторила Винтер. – Я правильно произнесла?

– Сядь, – повелела Феор, – и закрой глаза.

Винтер подчинилась и привалилась спиной к прохладной поверхности металла, откинула голову назад и постаралась ни о чем не думать.

– Повторяй то, что я буду говорить. Не открывай глаз. И что бы ни происходило, не останавливайся, пока не произнесешь последние слова. Понятно?

– Понятно. – У Винтер вдруг пересохло в горле.

– Вот и хорошо.

Феор помолчала немного, затем начала нараспев произносить странные слова магического наречия. Она говорила медленно, выделяя каждый слог. Ни перерывов, ни пауз – один только монотонный непрекращающийся поток звука. Винтер повторяла вслед за ней:

– Ибх джал ят фен лот сее…

Внезапно она почувствовала себя ужасно глупо. Происходящее смахивало на устроенный с размахом розыгрыш: хандарайская девочка совершенно серьезным голосом твердит нагромождение бессмысленных словес, врезанных в металл каким–то древним шутником. Сама Винтер при этом не чувствовала ровным счетом ничего – так же, как много лет назад, в «тюрьме», когда тараторила наизусть церковные гимны и молитвы.

«Если это не сработает… Я понятия не имею, что делать, если не сработает. Черт, я даже не знаю, что произойдет, если это сработает. Никакого плана у меня нет. Я просто бегу в тумане, ощупью выставив перед собой руку и смутно надеясь ни во что не врезаться». Мысли разбрелись, как ленивые овцы. Феор продолжала речитатив, и Винтер на долю секунды заколебалась: «Что она сказала – „шии“ или ,,су“»?

Боль пронзила ее насквозь. Не тупая ноющая боль ушибов, не жгучая острая боль в боку, не иной невнятный сигнал, подаваемый скопищем мяса, костей, хрящей и жил, которое Винтер привыкла именовать своим телом. Такой боли – острой, ослепляющей, Винтер никогда прежде не знала, даже не подозревала о ее существовании. Незримые иглы вонзались в самое ее существо. Боль была одновременно повсюду: раздирала желудок, впивалась в сердце, просверливала затылок, но Винтер откуда–то непостижимым образом знала, что на самом деле болит вовсе не там.

Ее затошнило. Невероятным усилием воли Винтер подавила позыв к рвоте и выдохнула:

– Шии. – Боль едва ощутимо отступила. Память выдавала последующие слова только с боем. – Нан. Суул. Мав. Рит.

Винтер слышала, как где–то, в невообразимой дали, монотонный речитатив Феор начал постепенно замедляться. Она не могла даже обрадоваться этому обстоятельству, ничего не могла, только произносить слово за словом.

И сейчас, как будто иглы немыслимой боли обострили восприятие, Винтер чувствовала наат. Словно исполинская черная цепь обвивала ее, стягиваясь все туже с каждым произнесенным слогом. Наат был внутри нее, под кожей, в костях, вплетался во внутреннюю, сокровенную сущность – Винтер даже и не подозревала прежде, что обладает таковой. В этот миг она осознала, что это останется с ней навсегда. Да и как бы она могла от него избавиться? Цепи стягивались, погружались в девушку до тех пор, пока не стали частью ее самой, такой же, как руки, ноги, язык. При этой мысли Винтер вдруг охватила паника, но на сей раз она говорила без запинки. Девушка отчетливо понимала, что произойдет, если она умолкнет: цепи вырвутся наружу, унося с собой громадные куски ее естества. Выбора не осталось. Либо дойти до конца, либо умереть.

Голос Феор дрожал все заметней. Устала, наверное, подумала Винтер. Ей самой казалось, что чтение наата длится уже целую вечность. И лишь когда слова стали срываться с губ хандарайки судорожными всхлипами, Винтер поняла, что ее терзает та же боль. Наат не делал различий между ученицей и наставницей.

Дело близилось к концу. Теперь Винтер понимала, что древние слова выстраиваются особым образом и звучание их неумолимо нарастает. Слоги отдавались эхом в каждой жилке и побуждали их звучать в унисон. Мучение преобразилось в нечто среднее между болью и наслаждением, цепи заклинания оплетали Винтер все туже, чтобы с последним слогом, который произнесет ее голос, сплавиться в единое целое. Давление наата было чудовищно. Произнося слог, который станет последним звеном цепи, Винтер не была уверена, что сумеет выдержать финал. Казалось, душа ее вот–вот взорвется, разрядившись невыносимо сладостной, почти любовной вспышкой, и плети высвобожденной силы, взбесившись, точно разорванные штормом снасти, разнесут Винтер в прах.

Ужас охватывал девушку при этой мысли, но пути назад уже не было. Остановись она – и наат точно так же разорвет ее в клочья. Феор смолкла, и Винтер уже одна произнесла последние слова. Наступила пауза, которая, казалось, длилась не один век – так снаряд, достигнув высшей точки траектории, на миг замирает, прежде чем начать смертоносный спуск. В смятенной круговерти своего сознания Винтер ясно увидела зеленые глаза, рыжие шелковистые волосы, лукавую улыбку.

– Виир. Эн. Талет, – проговорила она.

Феор захлебнулась криком, словно ее ударили в живот. Винтер ощутила, как последнее звено заклинания легло на место, почувствовала дрожь напряжения, когда наат заструился по ее телу, выискивая малейшие признаки слабости. Иногда возникали и тут же исчезали крохотные вспышки боли, оставляя после себя след заполонившей тело силы. Затем, как по мановению, все закончилось, и Винтер вновь стала ощущать собственное тело. Сердце колотилось так неистово, что, казалось, лопнет, ноги дрожали и подкашивались. Во рту стоял привкус крови от прокушенной губы, ныли стиснутые до боли зубы. В поисках опоры Винтер оперлась рукой о стальную плиту, и прикосновение металла к ее разгоряченному телу показалось нестерпимо ледяным.

Винтер открыла глаза.

Феор лежала, бессильно скорчившись, у подножия стальной плиты и неглубоко, часто дышала. Винтер, повинуясь порыву, опустилась на колени рядом с ней – и от этого движения сама едва не упала. Мышцы ее одеревенели, как наутро после изнурительного марша. Она облизала прокушенную губу и тронула Феор за плечо. Глаза девушки тотчас распахнулись.

– Как ты? – с тревогой спросила Винтер. Феор была чудовищно бледна. Кожа ее, всегда смугловато–серая, сейчас точно выцвела и поблекла.

– У тебя получилось.

– Как бы то ни было, я жива. Думаю, что сработало. – Винтер действительно ощущала себя иной. Наат, пробравшись в нее, внедрился в самую сердцевину ее существа и залег в глубине, как жаба залегает в тине на дне пруда. Сейчас он пока что был смирен, но Винтер чуяла его с каждым вздохом.

– Сработало, – повторила Феор. – Ты жива. – Она поморщилась, выгнув спину, и дыхание ее стало прерывистым.

– Но ты–то как?

– Не знаю, – сказала хандарайка. – Никогда прежде такого не делала. Слушай. Просто коснись ее. Коснись абх–наатема. И призови силу.

– Как ее призвать?

– Волей. Желанием. – Феор вновь выгнулась, ладони ее судорожно сжимались и разжимались. – Просто повели ей явиться.

Воздух со свистом вырвался сквозь ее стиснутые зубы, и она обмякла. Винтер успела подхватить девушку прежде, чем та соскользнула с плиты и ударилась о каменный пол. Кожа Феор была обжигающе горячей на ощупь, лихорадочно бился пульс. Глаза хандарайки оставались плотно зажмуренными.

«Драного зверя мне в зад! И что же, спрашивается, теперь делать?»

Глава двадцать шестая

МАРКУС

Маркус с первого взгляда понял, что положение безвыходное.

Джен стояла неподалеку от того места, где ворданаи вошли в подземный зал, между двумя статуями, откуда она могла увидеть как на ладони всякого, кто попытается выбраться наружу. Она не хотела, чтобы Маркус сбежал и поднял против нее солдат, но и отправиться на поиски не решалась, так как в густом дыму капитан мог незаметно проскользнуть мимо нее. Поэтому она выжидала, и Маркус выжидал вместе с ней.

«При других обстоятельствах меня бы это вполне устроило, – думал он. – Рано или поздно уцелевшие солдаты седьмой роты предпримут спасательную вылазку. Либо ее затеют Мор или Вал, как только станет известно о случившемся». Правда, как скоро это произойдет, известно одному Господу, а между тем полковник лежит один–одинешенек среди окончательно мертвых аскеров, и его сломанная нога придавлена грудой камней весом в полтонны. Маркусу отчаянно хотелось вернуться к нему и вместе дожидаться спасения, но поступить так он не смел. Оттуда он не сможет видеть Джен, а если она подберется слишком близко…

Вместо этого он крался сквозь туман, ощупывая разбросанное по полу снаряжение в поисках того, чем можно было бы убить женщину, в которую он уже начинал влюбляться. Среди мертвых аскеров в изобилии валялись мушкеты, и Маркус набил карманы пороховыми картузами. Теперь он методично, один за другим, заряжал мушкеты, прислоняя их к одной из статуй.

– Выходи, Маркус! – окликнула Джен. Эхо ее голоса разошлось по заполненной дымом пещере, диковинным образом доносясь сразу отовсюду. – Мы оба прекрасно знаем, чем все это закончится. Не оттягивай неизбежное.

– Почему? – бросил он через плечо, рассчитывая, что дым и отголоски эха скроют его истинное местоположение. – Неужели ты собираешься оставить меня в живых?

– Если будешь хорошо себя вести.

– В таком случае прости, что я оттягиваю неизбежное. – Теперь в распоряжении Маркуса были четыре заряженных мушкета. Сунув их под мышки – по два с каждой стороны, – он перебежал к другой груде трупов и продолжил собирать оружие. – Раз уж мы оба заняты выжиданием, может быть, не откажешься удовлетворить мое любопытство?

Джен проникновенно вздохнула:

– И тогда ты скорее выйдешь ко мне?

– Возможно.

– Ты пытаешься выиграть время. Знаешь, у твоего обожаемого полковника был не очень–то цветущий вид.

– А ты все же сделай одолжение, – проворчал Маркус, забивая шомполом еще один заряд. – Ты называла себя обыкновенной чиновницей.

– Я лгала, – проговорила Джен. Почти лукавая нотка в ее голосе прозвучала так знакомо, что Маркуса затошнило. – Я часто лгу. Это часть моей работы.

– А как насчет остального?

– Чего именно?

Маркус разорвал зубами очередной картуз и ощутил на губах солоноватый привкус пороха. Он выплюнул свинцовый шарик в дуло мушкета.

– Ты сама знаешь. Насчет нас с тобой. Тебе же с самого начала было на меня наплевать, верно?

Джен опять вздохнула:

– Какого ответа ты ждешь? «Вначале это была лишь работа, но после всего, что мы пережили вместе…» – Она презрительно фыркнула. – Честно говоря, Маркус, ты сам напросился. Завоевать твое доверие было совсем не трудно. Капелька страха, капелька беззащитности – и ты примчался спасать меня, как рыцарь на белом коне из детской сказки.

– Я верил тебе, – бросил Маркус.

– Разумеется, верил. Я знала, что ты поверишь. Все это есть в твоем личном деле. Кстати, местами это весьма занятное чтение. – Джен сделала паузу. – Ну же, Маркус? Хочешь узнать правду о том пожаре?

– Я и так знаю правду, – отозвался Маркус и, забив пулю на место, отшвырнул шомпол.

– Ты уверен? – Маркус, и не видя Джен, точно знал, какая улыбка играет сейчас на ее губах. – Это и в самом деле крайне занятное чтение.

Семь мушкетов. Этого, пожалуй, хватит. «Она не даст мне сделать семь выстрелов». Маркус взял первый мушкет, сделал глубокий выдох и выступил из–за статуи. В неверных отсветах далеких огней смутный силуэт Джен был едва различим.

– Я думал, что полюбил тебя, – сказал капитан.

– Бедненький Маркус, – ядовито отозвалась Джен. – Все, чего он хотел…

Маркус нажал на спусковой крючок. Оглушительно грохнул выстрел, привычно ударила по плечу отдача. Водопад ослепительнобелых искр окутал Джен, но Маркус, схватив оставшиеся мушкеты, уже перебегал под прикрытие другой статуи.

– Чего, собственно, ты хочешь добиться? – осведомилась Джен, когда вторая пуля отскочила от ее невидимого щита и с визгом канула в темноту. – Или это пресловутый «последний рубеж» – из тех, на которых вы, военные, так любите стоять насмерть? – Маркус сделал третий выстрел и промахнулся на несколько ярдов. Джен рассмеялась. – Что ж, это я могу тебе устроить.

Маркус, задыхаясь, бросился на пол. Знакомый скрежещущий визг разорвал воздух, и статуя, от которой он только отбежал, разлетелась на сотни осколков. Джен неторопливо сделала пару шагов вперед, вытянула шею, всматриваясь в клубы дыма и пыли. Маркус перекатился, вскочил, навел заряженный мушкет и выстрелил. Теперь выстрел попал прямо в цель, и долю секунды он наблюдал, как свинцовая пуля застыла, уткнувшись в стену слепящих искр. Затем ее отшвырнуло обратно, почти в него, и Маркус, нырнув вбок, услышал за спиной звонкое цоканье пули, отскочившей от камня. Джен хохотала.

Осталось три выстрела. Джен наверняка полагает, что он опять перебежит в другое место, и потому Маркус, схватив один из оставшихся мушкетов, выстрелил оттуда же, что и прежде. Пуля ушла слишком высоко, но Маркус не стал мешкать, дожидаясь результата. Сжимая в руках два последних мушкета, он откатился в сторону и неуклюже вскочил на ноги в тот самый миг, когда Джен ленивым взмахом правой руки проделала в полу воронку каменного крошева.

Прямо перед Маркусом высилась очередная статуя – гигантский омар, державший в клешнях высоко над головой две человеческие фигурки. Интересно, мелькнула праздная мысль, превозносит он людей или собирается перекусить пополам? Маркус вскинул мушкет к плечу, прицелился в смутный, едва различимый силуэт Джен и нажал на спуск. Знакомо клацнул затвор, что–то зашипело, но выстрела не произошло. То ли негодный порох, то ли затравочное отверстие забилось грязью. «Мы же вечно сплавляли аскерам всякий хлам», – подумал Маркус. Впрочем, теперь уже было поздно сожалеть об этом решении Военного министерства. Маркус схватил последний мушкет и бросился в атаку.

Джен стояла у одной из статуй, ограждавших выход. Руки ее были широко раскинуты, и она по–прежнему улыбалась. Маркус резко остановился в двадцати ярдах и вскинул мушкет к плечу. Почти сожаление отразилось на лице Джен, когда она подняла руку…

И круто развернулась на хруст камня. Статуя рядом с ней, изображавшая грудастого кузнечика, зловеще медленно валилась набок. На верху ее, обхватив ногами камень, восседал юный убийца, залитый кровью, и скалился в дерзкой ухмылке.

Джен подняла левую руку, растопырив пальцы. Полыхнула стена искр, и скрежет невидимого ножа по невидимому стеклу превратился в надсадный визг, нараставший до тех пор, пока у Маркуса не заныли зубы. Ослепительно–белые искры налились багрянцем, затем стали кроваво–алыми, неистово заполыхали от напряжения, удерживая в воздухе добрую тонну камня.

Маркус повел дуло мушкета вниз. Двадцать ярдов. Трудно попасть в цель с такого расстояния, тем более из заряженного впопыхах дрянного аскерского мушкета, трудно – но не невозможно. Впрочем, лучшего случая ему больше не подвернется, уж это наверняка. Маркус нажал на спуск и почувствовал привычный толчок отдачи.

В этот краткий миг он увидел Джен – не эту чудовищную пародию на нее, а женщину, которая робко положила голову ему на плечо, когда они ночью переправлялись через Тсель. Мысленным взором Маркус увидел, как выстрел попадает в цель, как мушкетная пуля разрывает ей живот и, пройдя насквозь, оставляет на спине рану величиной с его кулак. Кровь на ее губах, последние судорожные вздохи. Стекленеющие глаза неотрывно смотрят на него…

Пуля прошла мимо. Маркус заметил, как она высекла искры о камень и с воем унеслась в пустоту. Ухмылка Джен превратилась в звериный оскал, и она бешено наискось взмахнула правой рукой. Искажающая волна, полоснув с ревом воздух, ударила в исполинского кузнечика. Мгновение ничего не происходило; затем Джен повернула руку, как поворачивают в ране нож. Статуя и хандарай, оседлавший ее, взорвались одновременно и с невероятной силой. Осколки камня засвистели вокруг Маркуса, быстрые и смертоносные, как картечь.

Капитан отшвырнул ставший бесполезным мушкет и бросился бежать. До ближайшей статуи было шагов десять–двенадцать, но Маркусу показалось, что он бежал целую вечность и каждую секунду ждал, что чудовищная волна обрушится на него и превратит в кровавое месиво. Он благополучно проскочил мимо этой статуи и бежал бы дальше, но что–то дернуло его за рукав мундира. Маркус резко развернулся и оказался лицом к лицу с молодым ворданаем, который двумя руками вцепился в его рукав. Маркус медленно моргнул.

– Лейтенант… лейтенант Игернгласс?

Игернгласс кивнул.

– Капитан, – сказал он, – мне нужна ваша помощь.

ВИНТЕР

Решение оставить Феор далось Винтер тяжело, как никогда в жизни. С трудом верилось, что хандарайка жива; она была бледна и бесчувственна, дышала неглубоко, и сердце ее билось глухо, едва различимо. Как ни пыталась Винтер привести ее в чувство, все усилия оказались тщетны. В конце концов она смочила губы Феор тонкой струйкой воды, укрыла девушку своим мундиром и оставила лежать среди древних стальных пластин. Этот поступок казался Винтер предательством, но иного выхода она не видела.

Винтер все время ощущала свернувшийся внутри нее наат. Он более–менее успокоился, словно человек, наконец–то со вздохом облегчения опустившийся в любимое кресло, но время от времени неприятно перемещался внутри нее, и тогда у Винтер все плыло перед глазами. Она с трудом сглотнула, преодолевая тошноту, и бесшумно, насколько хватало сил, двинулась через лабиринт статуй.

Впереди завесу испарений разорвал ослепительно–яркий свет вкупе с более знакомой розовато–желтой вспышкой мушкетного выстрела. Следом грянул другой выстрел, за ним третий, и тут же раздались надрывный треск и стук осыпавшегося камня. Винтер резко остановилась при виде капитана, который поднимал к плечу мушкет. Он выстрелил в дымную пелену, и миг спустя в том направлении снова надрывно затрещало и посыпались камни. Каковы бы ни были намерения капитана, эти звуки явно не отвечали им, потому что он развернулся и побежал. Винтер нагнала его и схватила за рукав. Капитан рывком развернулся, лицо его на миг исказилось страхом, но затем он наконец узнал Винтер.

– Лейтенант… лейтенант Игернгласс?

– Капитан, – сказала Винтер, – мне нужна ваша помощь.

Она оглянулась через плечо туда, где совсем недавно полыхал свет. Теперь там ничего нельзя было различить, кроме разрастающегося на глазах облака пыли.

– Это Алхундт?

– Да, – кивнул капитан, – или демон в ее обличии.

– Что с полковником? Он?..

– Придавлен одной из этих статуй. Думаю, пока что ему ничего не угрожает… Но это лишь пока Джен до него не добралась.

– Святые всевышние! – пробормотала Винтер и прикусила губу. «Коснись ее», – сказала Феор. Неужели нельзя было выразиться яснее? Где коснуться ее? Что делать после? Сколько времени все это займет?

– Как вы здесь оказались? – спросил капитан. – Я думал, что…

– Некогда углубляться в подробности. – С некоторых пор Винтер преследовала еще одна мысль. Бобби, Фолсом и Графф очень скоро сообразят, что она осталась в подземелье, и уж Бобби наверняка будет настаивать на том, чтобы вернуться на поиски. С ее–то безрассудной ребяческой отвагой. Графф, может, и выступит на стороне здравого смысла, но и он не станет ждать вечно. Они соберут что–то вроде спасательной команды и отправятся на поиски. И тогда прямиком наткнутся на Алхундт. – Мы должны ее остановить.

– Готов выслушать ваши предложения. – Капитан устало привалился к постаменту статуи, провел пятерней по покрытым пылью волосам. – Лично я подозреваю, что здесь могло бы помочь разве что осадное орудие.

– Возможно, я сумею это сделать, – сказала Винтер. – Это трудно объяснить. Мне нужно подобраться к ней вплотную.

~ Подобраться к ней вплотную? И что – перерезать горло? – Капитан помрачнел. – Думаю, наш хандарайский друг уже очень убедительно доказал, что такая тактика не сработает.

– Нет, ничего подобного. – «Надеюсь». – Это… – Винтер собралась с духом. – С помощью магии.

– Магии, – бесцветным голосом повторил капитан. – Вы – и магия?

– Я понимаю, что это похоже на безумие, – проговорила Винтер, – но…

Капитан махнул рукой:

– Я сегодня насмотрелся такого, что, пожалуй, готов изменить свои взгляды на безумие. Но вы… вы и вправду считаете, что способны ее остановить?

Наат беспокойно дернулся, словно чуял, что разговор касается его.

– Да.

Капитан откинулся на постамент, прикрыл глаза и надолго смолк. Когда он наконец поднял голову, в глазах его сверкнула решимость.

– Хорошо. Что от меня требуется?

– Спасибо, капитан.

– Маркус. Зовите меня просто Маркус. По крайней мере до тех пор, пока мы отсюда не выберемся.

Винтер укрылась в тени одной из статуй и ждала, прислушиваясь к звуку шагов.

Статуя изображала ящера с жуткой пастью, оскалившейся множеством клыков. На каждый клык была насажена крохотная, беззвучно вопящая человеческая фигурка. Неведомое божество явно не отличалось милосердием и кротостью нрава. «Наверное, судит людские грехи или что–то в этом духе. Похоже, эта тема в почете не только у нас», – подумала девушка. В церкви заведения миссис Уилмор были фрески, изображавшие грешников, которые корчатся в адских муках, и на это зрелище взирает компания святых. Винтер всегда казалось, что художник придал физиономиям блаженных отцов в высшей степени лицемерное выражение.

Если верить усталому старенькому отцу Джеллико, то, что совершила Винтер в окружении древних стальных пластин, было грехом куда более страшным, нежели пролитие крови или плотская невоздержанность. За пределами земной жизни ее ждет такое, что она позавидует грешникам, изображенным на фреске. Плети и раскаленная кочерга по сравнению с этим покажутся праздником. По крайней мере так предполагала Винтер. Она вечно клевала носом во время проповедей, да и в любом случае близорукий священник не особо вдавался в подробности. Однако якшанье с демонами и магией, с какой стороны ни посмотри, – ересь, за которую в час Господнего суда воздастся сполна.

«Тем больше причин сделать все, чтобы этот час настал как можно позже». У Винтер пересохло во рту. С того места, где она сидела, видна, была статуя, разнесенная Алхундт. Крупные обломки и каменное крошево разлетелись во все стороны на много шагов, словно статую набили до отказа порохом и подожгли фитиль. Что сталось бы в том же случае с человеком, Винтер не могла вообразить. Или, точней говоря, могла вообразить слишком хорошо.

– Джен!

Это был голос капитана… то есть Маркуса, доносившийся откуда–то слева.

– Джен, я здесь. Я больше не убегаю.

– В самом деле?

Вдалеке из пелены дымных испарений выступила Алхундт. Она избавилась от очков, обожженные волосы прядями выбивались из туго стянутого на затылке узла. На жакете и брюках виднелись прогары, следы копоти, а кое–где и редкие брызги крови. Левую руку она поддерживала правой, словно пытаясь унять боль.

– Я устал, – сказал Маркус. Он стоял между двумя статуями, на значительном расстоянии от той, за которой укрылась Винтер. – Все кончено. Всякий болван мог бы это понять.

– Всякий болван мог бы это понять с самого начала, – отозвалась Алхундт. – Полагаю, тебе понадобилось немного больше времени.

Маркус поднял пустые руки:

– Как скажешь. Я сдаюсь.

Агент Конкордата в упор глянула на него, сузив глаза:

– Мне бы следовало прикончить тебя на месте.

– Я тебе пригожусь. Ты сама это сказала.

– Ты мог бы мне пригодиться. – Алхундт снова двинулась вперед. – Если бы действительно этого хотел. Только я не верю тебе, Маркус. Я тебя знаю. Триста лет назад из тебя бы вышел идеальный странствующий рыцарь. Тот, кто всегда защитит даму, поддержит друга и никогда не предаст своего сюзерена. – Она тяжело вздохнула. – Впрочем, ты умело скрываешь свою суть. Должна признать, что при первой нашей встрече я сочла тебя более практичным человеком.

– Ну так прикончи меня, – бросил он.

– Вот это – настоящий Маркус, – сказала Алхундт. – Тот, кто всегда готов принять пулю за правое дело. – Она остановилась в десяти шагах от Маркуса и прямо перед статуей, за которой пряталась Винтер, и окинула капитана долгим взглядом. – Итак, что же ты задумал на этот раз? Припрятал пистолет в заднице?

Маркуса передернуло:

– Я не знаю, что сказать.

– Что бы это ни было, оно не сработает. Это тебе не карточная партия с другими капитанами. Твой противник – воля Господня.

– Джен… – Маркус замялся.

Алхундт двинулась дальше:

– Не стесняйся, Маркус. Пусти в ход свой гениальный замысел. Может быть, хоть этот раз тебя наконец–то убедит.

Она прошла мимо статуи ящера, буквально в шаге от Винтер. Девушка напряглась.

«Сейчас или никогда», – решила она. .

Когда Алхундт сделала следующий шаг, девушка вскочила и, вытянув перед собой руку, выбежала из–за постамента. Время невыносимо замедлилось, как будто она перебирала ногами в вязкой патоке. Пальцы ее уже почти коснулись спины Алхундт, когда агент Конкордата грациозно, словно в танце, развернулась и вскинула левую руку. Тотчас перед ней выросла стена сверкающих искр, и Винтер вдруг поняла, что ее ноги оторвались от пола. Секунду спустя ее ударило о брюхо каменного ящера, прижало к нему с такой силой, что трудно было даже дышать. Сквозь искристую, исходящую надрывным скрежетом завесу Винтер видела, как Алхундт, не опуская руки, подошла ближе и склонила голову к плечу, словно разглядывала некое занятное насекомое.

– Так это и есть твой план? Отвлечь меня болтовней, чтобы какой–то безмозглый сопляк воткнул мне нож в спину? – Алхундт фыркнула. – Право, Маркус, даже от тебя можно было бы ожидать чего–то более остроумного. – Она пристальнее всмотрелась в Винтер. – Да у него и ножа–то нет! Что ты собирался сделать, мальчик? Задушить меня?