Текст книги "Тысяча Имен"

Автор книги: Джанго Векслер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 43 страниц)

Глава восьмая

ВИНТЕР

Винтер усталым шагом возвращалась к ущелью, в котором нашла пристанище ее поредевшая рота. Едва окончился бой с искупителями, ворданаи наскоро собрали раненых и бросились искать укрытие. Поиски привели их к узкой, выточенной ветрами в подножии высокого холма расселине, которую без труда можно было перекрыть с обеих сторон. Только тогда Винтер сочла безопасным объявить роте отдых, а сама вдвоем с Бобби осторожно выбралась на безлюдный склон, чтобы разведать, чем все закончилось.

Когда они вернулись, Графф заорал: «Подъем!» Пережившие бой солдаты в основном попадали от изнеможения там, где остановились, и оттого казалось, что узкое дно ущелья выстлано трупами. Однако зычный рев капрала сотворил чудо воскрешения, и, пока Бобби излагал добрые вести, вокруг него крепнул гул возбужденных голосов, то и дело прерывавшийся радостными возгласами. Винтер протолкалась через ликующую толпу и отыскала Граффа.

– С благополучным возвращением, сержант, – сказал он.

– Спасибо. – Винтер кивком указала в сторону Бобби. – Слыхал?

– Да, просто не верится.

– Нам обо всем рассказали двое верховых из части Зададим Жару, – сказала Винтер. – С вершины холма видно, как горит лагерь искупителей.

– Приятно в кои–то веки услыхать хорошую новость, – заметил Графф.

– Да уж поприятнее, чем плохую, – согласилась Винтер. – Однако нам еще предстоит изрядно пройти пешком, и лучше покончить с этим до наступления темноты. Скольких раненых придется нести?

Капрал принялся загибать чумазые пальцы.

– Фокс, Инимин, Гафф, Регулт. – Он поднял голову. – Похоже, что четверых.

– А Эйдерсон?

Винтер плохо запоминала имена, но кое–какие все же удержались в памяти. Эйдерсон был белокурым здоровяком, язвительным, любителем поглумиться над другими, но он кричал громче всех других раненых, когда его с пулей в бедре уносили с поля боя.

– Умер, – тихо ответил Графф. – Около часу тому назад.

– Ясно. – Винтер ощутила мимолетный укол совести оттого, что подобные известия больше не причиняют ей боли. – Значит, четверо. Выдели восемь человек, чтобы их нести, и еще четверых – просто на всякий случай. Мы с Бобби останемся с ними. Сможешь повести остальных вперед?

Графф нахмурился:

– Наверняка еще где–то можно наткнуться на искупителей. Лучше бы нам держаться вместе.

Винтер покачала головой:

– Кавалеристы сказали, что вокруг чисто. Чем больше людей мы сможем привести в лагерь до темноты, тем мне будет спокойнее.

– Как скажете, сержант, – уступил Графф. – Тогда возьмите с собой и Фолсома. Со всеми остальными я и сам управлюсь.

Винтер глянула на солнце. Оно уже опустилось к горизонту, и, хотя в воздухе еще царила дневная духота, совсем близко затаился, изготовившись к прыжку, пронизывающий холод пустынной ночи.

Из мушкетов и порванных мундиров соорудили носилки для раненых, смастерили факелы из лоскутьев, сухой травы и стеблей, чтобы освещать дорогу с наступлением ночи. Графф с остатками роты тронулся в путь первым, пообещав, что, едва доберется до полка, сразу отправит навстречу Винтер нескольких кавалеристов, чтобы они сопроводили раненых до самого лагеря. Винтер и ее небольшой отряд покинули ущелье сразу после захода солнца и со всеми предосторожностями пробрались к самой середине долины, где земля под ногами все же была поровней. Раненые жалобно стонали, и каждый неверный шаг, сотрясавший носилки, отзывался их мучительными вскриками.

Вначале солдаты, которые несли носилки, и их сопровождающие вели оживленный разговор. Бобби тоже принимал в нем участие, зато Фолсом снова стал привычно молчалив и без единого слова шагал рядом с Винтер. Постепенно багровый свет заката потускнел, сменившись лиловыми сумерками, и сгущающаяся темнота приглушила беседу, словно окутав невидимым саваном. Четверо солдат, не обремененных носилками, зажгли факелы, но этого хватало лишь на то, чтобы освещать землю под ногами. От пламени факелов долина наполнилась зыбкими пляшущими тенями, которые трепетали на камнях, точно черные вымпелы.

Впереди, в темнеющем небе, до сих пор отчетливо виден был столб дыма, который поднимался над горящими складами искупителей. Этот дым служил Винтер ориентиром, да и выбора у нее особо не было, потому что долина тянулась в том же направлении. Винтер рассчитывала, подойдя поближе, обогнуть пожар на безопасном расстоянии, но он не столько горел, сколько расстилался густым облаком, у которого не было четких границ. Они и сами не заметили, как очутились в хандарайском лагере – вернее, в том, что от него осталось.

По правде говоря, это место не слишком–то напоминало лагерь. В отличие от ворданайских биваков, здесь напрочь отсутствовали ровные ряды палаток. Тюфяки и одеяла валялись повсюду в беспорядке, перемежаясь с самодельными навесами из растянутого на шестах полотна. Везде были разбросаны остатки имущества, которое сопровождает всякую армию в походе: бесхозное либо пришедшее в негодность оружие, мешки с мукой и фруктами, кости и хрящи забитого скота, разнообразная одежда, брошенная за ненужностью, перед тем как войско двинулось в последний бой.

Почти все, подверженное горению, почернело от копоти, и то здесь, то там до сих пор курились крупные угли, источая удушливый черный дым. Скоро совсем стемнело, и видимость съежилась до пределов круга света, который отбрасывали факелы. Ворданаи шли молча, и то один, то другой предмет возникал из небытия перед ними и вновь погружался в небытие, когда они проходили мимо, – точь-в– точь обломки кораблекрушения вокруг судна, идущего с поднятыми парусами.

Винтер едва разглядела первый труп, обугленный до черноты, свернувшийся клубком на испепеленных остатках тюфяка. Один только череп и говорил о том, что этот бесформенный комок прежде был человеческой плотью. Следующим оказался труп человека в лохмотьях, простертый ничком и залитый алой кровью из десятка ран в спине. За ним валялся на земле воин, до сих пор сжимавший в руке копье, часть его головы снесло ядром. Далее, оказавшись уже в середине лагеря, Винтер и ее спутники натыкались на мертвецов на каждом шагу и в конце концов вынуждены были ступать крайне осторожно, чтобы не споткнуться о чью–то торчащую руку или не раздавить ногой растопыренные мертвые пальцы.

Не сразу Винтер с содроганием осознала, что среди убитых есть и женщины. Иные, в нищенских лохмотьях, скорченные, зажавшие перед смертью рану, которая лишила их жизни, почти не отличались от мужчин; но в глубине лагеря сопротивление хандараев, очевидно, ослабло, и у победителей нашлось время на развлечения иного сорта. Солдаты миновали труп женщины, раздетой донага и распятой; горло ее было перерезано от уха до уха, и кровавая рана зияла чудовищной ухмылкой. В другом месте свет факела выхватил из темноты бледные ягодицы трех женщин, уложенных в ряд, с задранными до подмышек платьями. Возле них лежал седобородый старик, убитый пулей в грудь.

Одна картина сменялась другой. Винтер хотелось закричать, срывая голос, но она не смела дать волю чувствам. В густом дыму невозможно было определить направление, и ей оставалось только вести своих людей прямо и молиться, чтобы они наконец выбрались из дымовой завесы. В зыбких отсветах факелов Винтер всматривалась в лица спутников. Фолсом, шедший позади нее, казался каменным изваянием, зато у Бобби глаза округлились на пол–лица. Когда они только наткнулись на первый труп, паренек шарахнулся от него и с каждой последующей находкой норовил держаться поближе к Винтер. Она ощупью отыскала в темноте его руку и осторожно пожала ее. Девушка не была уверена, что подобный жест можно счесть мужским, но Бобби переплел свои пальцы с ее и со всей силы сжал ладонь.

Ей очень хотелось сделать нечто странное – объяснить, как–то оправдать то, что произошло. Это война. Так всегда бывает. После боя, когда кровь еще горяча, мужчины совершают то, что в иное время им бы в голову не пришло. Винтер не смогла произнести это вслух, потому что у нее перехватило горло; и в горящем лагере хандараев царила тишина, которая бывает только в церкви, – тяжелая, ненарушимая тишина.

Было ли разорение лагеря делом рук ветеранов Первого колониального и какое участие в нем приняли новобранцы? С тягостным чувством Винтер думала, что знает ответ на этот вопрос. Варус, прежний командир полка, не одобрял насилия и мародерства, когда они совершались у него на глазах, однако и не стремился предотвратить то, что происходило за пределами его зрения. И когда какое–нибудь селение подозревалось в укрывательстве бандитов или бунтовщиков…

Винтер и ее спутники были не единственными живыми людьми в лагере, хотя до сих пор на свет их факелов не выбрело из темноты ни одного человека. Кое–где в густом дыму двигались пятнышки света, приплясывали и качались среди медленно догорающего пламени, словно блуждающие огни на болотах. В одиночку либо по двое или трое люди с факелами бродили по руинам лагеря. В поисках добычи, скорее всего, хотя Винтер до сих пор не попалось на глаза ничего мало–мальски ценного. Время от времени она слышала грубые голоса, перекликавшиеся друг с другом под треск и шипение огня.

Казалось, целую вечность они так и шли, не обменявшись ни единым словом, и даже вскрики раненых солдат на носилках звучали приглушенно. Когда Винтер различила тихий мучительный стон, она решила вначале, что его издал один из раненых, – однако вслед за ним послышались шипение и негромкое ругательство. Винтер остановилась и подняла руку, призывая остальных последовать ее примеру.

Бобби судорожно стиснул ее ладонь, но тут же разжал пальцы.

– Сэр, что случилось? – спросил паренек.

– Я кое–что слышал, – отозвалась Винтер. – Здесь, поблизости, есть кто–то живой.

Солдаты обменялись взглядами. Белобрысый юнец, один из тех, что несли носилки, заговорил первым.

– Это точно? – спросил он.

– Я тоже слышал, – пророкотал Фолсом и добавил, ткнув пальцем в сторону: – Вон там.

Белобрысый солдат оглянулся на товарищей и пожал плечами:

– И что с того? Наверняка же какой–нибудь серомордый.

– Или один из наших, – солгала Винтер. Проклятие, которое она расслышала, было произнесено по–хандарайски. – Мы не можем бросить его на произвол судьбы. Она окинула испытующим взглядом лица солдат и быстро приняла решение. – Идите дальше. Наш лагерь должен быть уже недалеко. Если мы разыщем этого беднягу, капралы Форестер и Фолсом помогут мне его нести.

Солдат кивнул. Другой рядовой зажег запасной факел и вручил его Фолсому. Солдаты, тащившие носилки, и их сопровождающие двинулись вперед. Винтер с капралами остались одни.

Бобби, явно стараясь овладеть собой, перебросил мушкет в другую руку и потряс онемевшими пальцами, которыми чересчур сильно сжимал оружие. Затем он несколько раз глубоко вздохнул, а когда повернулся к Винтер, на лице его читалась крайняя решимость. Винтер обнаружила, что ее уважение к этому пареньку значительно возросло. Он явно был напуган, можно даже сказать, вне себя от страха – но притом исполнен решимости не допустить, чтобы этот страх помешал ему исполнить приказ. Фолсом, как обычно, оставался совершенно бесстрастен.

– Отлично, – сказала Винтер. – Пошли.

Мимо изодранных одеял и дымящихся груд всякого хлама они двинулись в том направлении, откуда донесся звук. Мертвецы валялись повсюду – одни так и закоченели в страхе, другие явно пытались бежать и погибли, застигнутые безжалостными ударами преследователей. Винтер заставляла себя озираться по сторонам, выискивая признаки движения. Бобби приставил ко рту сложенные чашечкой ладони и прокричал: «Кто здесь?» – но ответа не последовало, а повторять попытку он не стал.

И тут Винтер краем глаза уловила какое–то движение.

– Вон там! – указала она на перевернутую повозку, в упряжи которой повис, запутавшись в ремнях, мертвый конь. Позади повозки кто–то притаился, отбрасывая черную тень на фоне тускло–багрового зарева далеких огней. Винтер шагнула вперед, разведя руки, всем видом стараясь подчеркнуть, что у нее добрые намерения. – Кто там? – окликнула она и на всякий случай повторила по–хандарайски: – Кейфо?

Она почти не сомневалась, что неизвестный бросится наутек. И уж совершенно точно не ожидала увидеть гигантский силуэт, восставший из–за повозки, со сверкающими глазами, в которых отражалось пламя факелов.

Винтер успела заметить, что это мужчина – рослый, с могучими руками и ногами, голый до пояса. Его бледный волосатый живот был перетянут поясом, лицо искажено злобой, а в руках неизвестный держал кривой меч размером с половину роста самой Винтер. Одним прыжком человек перемахнул через мертвого коня, еще в воздухе вскинув над головой оружие.

Грохот, раздавшийся справа от Винтер, разбил тишину вдребезги, как камень, брошенный в оконное стекло. Мушкет Бобби дымился, но парнишка спустил курок прежде, чем навел оружие, и свинцовый шарик с пронзительным свистом канул в темноту. Великан даже не замешкался, неуклонно направляясь к Винтер и обеими руками занося меч, чтобы одним ударом сверху вниз разрубить ее пополам.

Фолсом шагнул ему наперерез, поднырнув под замах так, что лишь слегка зацепил плечом навершие меча. Мушкет он бросил, но в левой руке по–прежнему сжимал горящий факел, которым со всей силы ткнул в спину великана. Тот заревел и коленом ударил Фолсома в живот. Капрал охнул, пошатнулся, сделав шаг назад, а хандарай наотмашь хлестнул его тыльной стороной ладони. Сбитый с ног, Фолсом распластался на пыльной земле.

Винтер метнулась к мушкету, брошенному Фолсомом, схватила его, перекатилась и, вскакивая на ноги, успела вскинуть оружие к плечу. Хандарай опять занес меч, на сей раз для того, чтобы обезглавить упавшего капрала, и его широченная спина оказалась целиком открыта для выстрела. Винтер оттянула затвор, всей душой надеясь, что порох не просыпался от удара о землю, и нажала спуск.

Грохот выстрела прозвучал в ее ушах сладчайшей музыкой, и даже отдача в плечо вызвала ликование. Винтер увидела, как взлетела пыль в том месте, куда угодил выстрел, как великан вдруг застыл с занесенным над головой мечом. Пуля вошла чуть выше поясницы, и видно было, как из раны тотчас забила кровь, но хандарай ничем не показал, что чувствует боль. Вместо этого он медленно развернулся, и стало видно выходное отверстие в животе. Не опуская меча, великан сделал шаг к Винтер, затем другой…

«Сдохни, – мысленно взмолилась Винтер, – ради всего святого, сдохни!» Однако хандарай продолжал движение, и из раны ритмично выплескивалась, стекая по животу, кровь. Винтер занесла мушкет в вялой попытке отразить удар меча, отчетливо сознавая, что великан без труда выбьет у нее оружие…

Позади нее грохнул новый выстрел, и на громадном теле ханда– рая – на сей раз высоко на груди – расцвела кровавым цветом еще одна рана. Великан зашатался, как пьяный, царапая землю острием меча, словно хотел опереться на него… и наконец, хвала Небу, рухнул наземь, издав последний рык, который уже больше походил на стон. Казалось, от этого падения содрогнулась земля, и долгое время Винтер не могла отвести взгляд от неподвижного тела, опасаясь, что великан снова поднимется на ноги. Когда она наконец нашла в себе силы оглянуться, то обнаружила, что позади нее стоит Бобби и держит в руках мушкет, вокруг затвора и ствола которого вьется пороховой дымок.

Фолсом застонал, и этот звук словно рассеял чары. Винтер перекатилась и сумела подняться на колени, а Бобби, выронив мушкет, бросился к ней.

– Сержант! – крикнул он. – Сэр, вы целы?

– Вполне, – ответила Винтер, когда наконец смогла отдышаться. – Он до меня и пальцем не дотронулся. Глянь, как там Фолсом.

Впрочем, рослый капрал уже сам поднимался на ноги. Левая половина его лица была покрыта пятнами и измазана кровью из нескольких мелких ран, однако он решительно отмахнулся от помощи Бобби и направился прямиком к Винтер. Вдвоем капралы рывком поставили ее на ноги и помогли удержаться в таком положении, хотя колени у нее все еще дрожали.

– Что это было? – спросил Бобби. – Ради всего святого, что же это такое было?

– Богомерзкое чудище, – пробормотал Фолсом.

– Это был фин–катар, – проговорила Винтер. Собственный голос показался ей бесконечно далеким из–за неумолчного гула крови в ушах.

Капралы разом уставились на нее.

– Фин… что? – переспросил Бобби.

– Фин–катар, – повторила Винтер. – В переводе это означает «божественный щит». Что–то вроде священного ордена. Телохранитель хандарайских священников. Прежних священников, – добавила она, напряженно сдвинув брови. – Не искупителей.

Фолсом нахмурился:

– Почему вы так думаете?

– Поглядите, какой он громадный, – сказала Винтер. – Все финкатары именно так и выглядят. Это дело рук священников.

Рослый капрал очертил над сердцем знак двойного круга.

– Колдовство!

– Да, ходят такие разговоры, – кивнула Винтер. – Колдовство либо какой–то трюк с порошками и зельями. Мне однажды сказали, что фин–катары едят только ядовитые плоды и пьют яд скорпионов. – Кажется, к ней понемногу возвращалась способность к логическому мышлению. – Вот только какого черта он оказался именно здесь?

– Так ведь в этом войске было полным–полно священников, – заметил Бобби.

– Искупители ненавидят прежних священников, – возразила Винтер. – Именно их в первую очередь обвиняют в том, что ханда– раи сбились с пути истинного.

Фолсом покачал головой:

– Неверные!

Винтер не знала, что здоровяк–капрал настолько набожен. Впрочем, она вообще о нем почти ничего не знала. Да и обо всех прочих, если уж на то пошло.

– Ни за что не поверю, что мы слышали его стон, – пробормотал Бобби, разглядывая мертвого великана.

– И правильно сделаешь. – Лихорадочное сердцебиение унялось, и Винтер вновь охватила безмерная усталость. У нее вдруг пропало всякое желание разыскивать и спасать невесть кого. – Но может быть, нам стоит вернуться. Одному Богу известно, кто еще тут мог затаиться.

Фолсом воодушевленно закивал. Скула его уже становилась лиловой, и в скором времени должен был появиться внушительный синяк. Бобби, однако, выглядел не так уверенно.

– По–моему, стонали совсем рядом, – сказал он. – Может быть…

И тут прозвучал другой голос, тоненький и шелестящий, словно шепот призрака:

– Умоляю… я здесь…

Бобби ошеломленно завертел головой, а Фолсом схватился за мушкет. Не сразу Винтер осознала, что эти слова были произнесены по–хандарайски. Оба капрата просто не поняли, что слышат просьбу о помощи. Винтер торопливо замахала на них рукой, веля помалкивать, и вслух спросила на том же языке:

– Где ты? Где?

– Повозка… – Голос был едва различим. – Помогите…

Винтер взглянула на перевернутую повозку – прочно сколоченную, внушительных размеров, явно чересчур большую для одного– единственного коня. Дно повозки было задрано вверх, стенки упирались в землю, образуя изрядный зазор. Выход спереди перекрывали козлы, но заднюю дверцу сорвало напрочь, и этот путь оставался свободен.

– Ты под повозкой? – спросила Винтер все так же по–хандарайски. – Можешь вылезать. Мы тебя не тронем, клянусь.

– Не могу, – прозвучал тихий ответ. Голос был совсем юным и, скорее всего, принадлежал женщине. – Я застряла. – Последовала долгая пауза, а затем – сдавленный мучительный вскрик. Когда голос раздался снова, он срывался от боли: – Не могу…

– Погоди. Потерпи немного.

Винтер направилась к повозке, намереваясь обогнуть ее сзади и заглянуть вниз, однако на полпути разглядела бледную руку, торчавшую из–под повозки ладонью вверх. Очевидно, когда повозка перевернулась, дощатая стенка пригвоздила руку женщины к земле, и несчастная угодила в западню. Неудивительно, что она не могла выбраться оттуда. Рука, придавленная массивной доской к земле, распухла и зловеще побагровела.

– Фолсом! – позвала Винтер. – Сможешь передвинуть эту штуку?

Рослый капрал с задумчивым видом приблизился к повозке, обошел ее сзади, где можно было ухватиться за дно, осторожно налег пробы ради и скривился.

– Вряд ли, – сказал он. – Чтобы перевернуть эту махину, нужна еще, самое меньшее, пара ребят.

– Хотя бы приподнять немного, – попросила Винтер. – Только на минуту.

Капрал уже заметил торчавшую из–под повозки руку и мрачно кивнул. Присев на корточки, он просунул обе руки под дно повозки и с надсадным мычанием выпрямился. Повозка, медленно вращая колесами, поднялась вместе с ним.

Девушка пронзительно закричала. Винтер бросила взгляд на ее руку, неестественно согнутую выше локтя, в том месте, где ее придавила стенка повозки, – и опустилась на колени, решив тащить девушку за ноги. Несколько мгновений она повозилась в полутьме под повозкой, с убийственной ясностью сознавая, какая тяжесть обрушится на нее, если бычья сила Фолсома даст сбой. Потом наконец сумела ухватиться за ноги неизвестной и рывком потянула ее на себя. Девушка легко сдвинулась с места, но это движение потревожило сломанную руку, и несчастная опять закричала, да так, что у Винтер зазвенело в ушах. Едва они выбрались наружу, Бобби схватил ее за плечи и оттащил подальше, а Фолсом наконец отпустил повозку, которая с грохотом рухнула наземь.

– Как ты? – спросила Винтер по–хандарайски и, не услышав ответа, наклонилась ниже. Она увидела, что глаза девушки закатились, а смугло–серое лицо неестественно побледнело.

– Она умерла? – спросил Бобби.

Винтер покачала головой. Грудь девушки поднималась и опускалась, дыхание было неглубоким и частым.

– Думаю, просто потеряла сознание. У нее сломана рука. – Других повреждений, по крайней мере на первый взгляд, не было. – Нам придется ее нести.

– Куда? – спросил Бобби.

– В наш лагерь, конечно, – ответила Винтер. – И…

– К полковому хирургу? – уточнил Бобби.

Винтер осеклась на полуслове. Если уж офицеры закрывают глаза на насилие и убийство гражданских, вряд ли в лазарете захотят возиться со сломанной рукой какой–то серокожей девки.

– Ко мне в палатку, – наконец решила она. И мельком задумалась: интересно, поставили для них палатки или уже занесли в список потерь?

– Ее могут увидеть, – сказал Бобби. – Что вы им скажете?

Наступила долгая пауза. Винтер молчала, покусывая нижнюю губу.

– Заверните ее в одеяло, – предложил Фолсом, отряхивая грязные ладони. – Несем в лагерь раненого – и вся недолга. Никто и не глянет.

Винтер посмотрела на лежавшую без сознания девушку. Округлое личико с маленьким острым подбородком, серая кожа обильно присыпана сажей, длинные темные волосы всклокочены и слиплись от грязи. Всей одежды – простой серый балахон, перехваченный на талии плетеным ремешком. Лет ей, должно быть, даже меньше, чем Бобби.

– Что ж, попробуем так, – согласилась Винтер. – А потом я что– нибудь придумаю.

Доставить девушку в ворданайский лагерь оказалось легче, чем даже смела надеяться Винтер. Первый колониальный полк поставил палатки против ветра, дующего со стороны горящего лагеря искупителей, в удобной близости от небольшого ручья, который вытекал из долины и впадал в море. Городок из синего брезента и по внешнему виду, и по размерам был таким же, как всегда, словно ровным счетом ничего не случилось, и часовые на входе лишь удостоили прибывших кратким взглядом, а потом махнули рукой – проходите, мол.

Палатки седьмой роты и впрямь поставили вместе со всеми прочими. Пробираясь к сержантской палатке, Винтер и капралы, ее сопровождавшие, не встретили ни единой живой души. Уже совсем стемнело, и если все бойцы седьмой роты выбились из сил так же, как сама Винтер, они наверняка уже крепко спали. Потребность рухнуть и забыться сном была почти непреодолима, но Винтер пока что старалась ее сдержать.

Фолсом уложил девушку на постель сержанта. Сейчас глаза ханда– райки были плотно сомкнуты, и Винтер не могла определить, пришла она в себя или нет. Слабый стон сорвался с ее губ, когда сломанная рука опустилась на тюфяк.

– Этим надо бы заняться, – заметил Фолсом.

Винтер, которая наконец–то смогла сесть, в эту минуту всерьез опасалась, что у нее отвалятся ноги. Она ответила Фолсому обессиленным кивком.

– Позовите… – Девушка запнулась, размышляя. Кому–нибудь в роте уж верно доводилось в прошлом иметь дело со сломанными конечностями, но спрашивать об этом в открытую означало бы выдать себя. – Бобби, позови Граффа. Тебе, скорее всего, придется его разбудить.

Графф был ветераном и наверняка обладал опытом в такого рода делах.

– Точно, – отозвался Бобби. Глаза у него от усталости неестественно блестели, но он тем не менее двинулся исполнять приказ.

Фолсом что–то проворчал и тоже вышел из палатки, но пару минут спустя вернулся, неся в одной руке черствую галету и головку хандарайского сыра, а в другой фляжку. Все это он протянул Винтер, которая приняла подношение с благодарностью. Она с самого утра ничего не ела, если не считать горсти сухарного крошева, наскоро проглоченной в ущелье, и сейчас даже черствая галета показалась ей верхом блаженства. Сыр был слегка перезрелый, но Винтер нарезала его ломтиками и с жадностью съела, запивая чуть теплой водой.

В палатку, протирая сонные глаза, втиснулся Графф, за ним по пятам Бобби.

– Сержант, – сказал Графф, – рад, что вы благополучно добрались до лагеря, но я не понимаю… – И осекся, увидев девушку на походной койке. – Это еще кто?

– Мы подобрали ее в хандарайском лагере, – негромко проговорила Винтер. – У нее сломана рука. Ты мог бы ей как–нибудь помочь?

Графф с сомнением посмотрел на Винтер, затем перевел взгляд на Бобби… и пожал плечами.

– Я не костоправ, но могу наложить шину. Кожа цела?

– Видимых повреждений нет, – сказала Винтер.

– Тогда все будет в порядке, – отозвался он. – Впрочем, и так видно, что воспаления нет. Мне понадобятся кусок чистого полотна и какая–нибудь дощечка.

Исполнять эту просьбу снова отправился Бобби, а Графф подошел к койке, чтобы осмотреть девушку. Закончив осмотр, он одобрительно кивнул.

– Перелом, похоже, и вправду неопасный, – объявил он. Затем, покосившись на полог палатки, понизил голос: – Сержант, вы точно знаете, что делаете?

– Нет, – ответила Винтер чистую правду. – Но ты же видел хандарайский лагерь?

Графф неловко переступил с ноги на ногу:

– Это война.

– Мы услышали, как она зовет на помощь, и… – Винтер пожала плечами. – Я просто не мог бросить ее там.

Капрал надолго замолчал.

– Ладно, – произнес он наконец. – Полковник сказал, что мы простоим здесь самое меньшее до послезавтра, чтобы дать оправиться раненым. Надеюсь, к тому времени, когда нам придет пора выступать, девушке полегчает и можно будет ее отпустить.

– Спасибо, Графф.

Заросшее бородой лицо капрала едва заметно порозовело.

– Не капральское это дело – критиковать сержанта.

Винтер рассмеялась, и Графф тоже улыбнулся.

– Кроме того, – добавил он ворчливо, – это мы должны благодарить вас, сержант. Все до единого. Даже если большинство ребят, которые сейчас дрыхнут там, в палатках, этого не понимают. Если б вы их не остановили, мы все закончили бы жизнь на кольях искупителей.

Винтер опешила:

– Да я просто… просто ничего другого не оставалось. Ты и сам это наверняка мог понять не хуже меня.

– Должен был понять, – сказал Графф, – но поняли – и сделали то, что надо, – именно вы.

Винтер неловко кивнула. Разговор прервался – в палатку нырнул Бобби с охапкой дощечек и разодранной на полосы запасной простыней. Графф забрал у него добычу и приступил к делу. Перевернув девушку на спину, он осторожно распрямил ее руку на тюфяке. Ресницы девушки затрепетали, и она вновь застонала.

– Фолсом, придержи ее, – распорядился Графф. – Нельзя, чтобы она дергалась и пыталась вскочить. Сержант, она будет кричать…

Винтер огляделась по сторонам, схватила валявшийся на полу носок, скомкала и, бормоча извинения, затолкала его в приоткрытый рот девушки. Графф кивнул и принялся за работу. Плоть сломанной руки тошнотворно заколыхалась под его пальцами, и Винтер пришлось отвести взгляд. Девушка впилась зубами в импровизированный кляп с такой силой, точно хотела прокусить его насквозь, – однако не издала ни звука. Через пару минут процедура была окончена, и Графф уже обматывал руку девушки полосами полотна.

– Это обеспечит неподвижность, – сказал он. – Если начнется жар, повязку надо будет снять и осмотреть место перелома. Вдруг там все же есть воспаление, и тогда придется отнять руку. – Он перехватил взгляд Винтер. – Вот только меня об этом не просите.

Винтер кивнула:

– Спасибо еще раз.

– Да пустяки. – Он затянул узел на повязке и выпрямился. – А теперь, сержант, с вашего позволения, я отправлюсь досыпать.

– Ступай, – сказала Винтер. – Все ступайте. Поспите хоть немного.

– А как же она? – спросил Бобби. – Кто–то должен за ней присматривать. Что, если она придет в себя?

– Надеюсь, ей хватит ума не шуметь, – ответила Винтер.

– Или перерезать вам глотку, – заметил Графф. – Что ни говори, а она все–таки серокожая.

Винтер устало пожала плечами:

– Что ж, если утром вы обнаружите меня с перерезанной глоткой, сразу поймете, что произошло.

Капралы поворчали еще немного, но в конце концов ушли. Винтер достала из постельной скатки одеяло и подушку, бросила их на твердый земляной пол и легла. Ложе получилось бугристое и неудобное, однако она заснула, едва закрыв глаза.

Джейн сидела рядом с Винтер на длинной скамье, слушая лекцию миссис Уилмор о благотворительности.

Винтер боялась повернуть голову. Вокруг рыскали надзиратели, востроглазые, с безжалостными хлыстами. И все же краем глаза она видела Джейн, ее щеку, мягко очерченную шелковистой завесой рыжих волос. Винтер чуяла ее запах, пробивавшийся даже сквозь тяжелый землистый дух, которым все они пропитались от регулярной работы на огородах «тюрьмы».

Джейн положила руку на колено Винтер и водила большим пальцем, чертя на грубой ткани крохотные кружки. Дюйм за дюймом рука продвигалась все выше, и пытливые пальцы исследовали бедро подруги, как опытный путешественник исследует каждую пядь незнакомой земли. Винтер покрылась гусиной кожей, у нее перехватило дыхание. Она хотела сказать Джейн, чтобы та перестала, каждое мгновение ожидая, что вот–вот над ними свистнет надзирательский хлыст. И в то же время страстно желала схватить Джейн за плечи, тесно прижать к себе и…

– Принесла? – спросила Джейн, и пальцы ее скользнули выше, сминая юбку Винтер.

Девушка рискнула повернуть голову, но Джейн не глядела на нее. Глаза ее были скрыты шелковистой завесой волос.

– Что принесла? – шепотом отозвалась Винтер.

– Нож, – чересчур громко ответила Джейн. – Ты должна принести нож…

Сквозь брезент сочился серо–голубой свет. Винтер не сразу осознала, что она не в далекой «тюрьме», не в ущелье, со всех сторон окруженном хандарайскими всадниками, а в собственной палатке, посреди полкового лагеря.

И не одна. Девушка резко села на импровизированном ложе – и тут же пожалела о своей поспешности. Все тело ныло, точно избитое, а на коже запеклась корка из вчерашнего пота, смешанного с пылью и грязью. Хватаясь за голову, Винтер подалась вперед и нащупала фляжку. Вода была прохладной, но по крайней мере смыла пыль с губ.