Текст книги "Тысяча Имен"

Автор книги: Джанго Векслер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 37 (всего у книги 43 страниц)

– Почти наверняка.

В палатке стояла непроглядная темнота, но сон все не шел. Маркус лежал в койке, скомкав и сбив на сторону тонкое одеяло, и неотрывно смотрел в брезентовый потолок. Всякий раз, закрывая глаза, он видел Адрехта. Пока полковник произносил приговор, они не обменялись ни единым словом, но Адрехт ни на миг не сводил с Маркуса глаз.

«Как может он утверждать, что я предал его? Он, а не я поднял этот чертов бунт».

И все же, закрывая глаза, Маркус видел Адрехта – не мрачного однорукого капитана Ростона, а смеющегося азартного юнца, каким он был в академии. Вот он поднимает тост на дружеской пирушке, вот целует хорошенькую блондинку с нежной кожей и подведенными черным глазами… А вот протягивает Маркусу пистолет, и глаза его полны боли. «Если уж решил убить себя, Маркус, так по крайней мере сделай это как мужчина…»

«Ему было не место здесь, при всем его пристрастии к узорчатым тканям и хандарайским красавицам. Это было мое назначение». Маркус отправился в Хандар вслед за изгнанным Адрехтом из солидарности, но оказалось, что это место службы подходит ему куда лучше, чем его другу. Хандар находился далеко от Вордана, от пепелища родного дома и пожара, в котором сгинули все, кто был ему дорог.

Зашуршал полог палатки. Взгляд капитана метнулся в сторону звука и различил на фоне скудных огней лагеря женский силуэт. Маркус расслабился.

Полог упал на место, и палатка вновь погрузилась в темноту. Маркус различил шаги, затем шорох сброшенной одежды. Секунду спустя Джен скользнула в койку и прижалась к нему нагим теплым телом. Маркус просунул под нее руку, повернул голову, чтобы поцеловать девушку, – и уткнулся носом в нечто холодное и твердое.

– Извини, – сказала Джен. – Очки.

Она сняла очки, аккуратно пристроила поодаль, затем вновь подалась к Маркусу и, легонько тронув губами его губы, положила голову ему на плечо.

Долгое время они лежали молча. Маркус вслушивался в дыхание Джен, чувствовал, как оно щекочет волоски на шее, ощущал всем существом податливую мягкость ее тела.

– Тебе плохо? – спросила Джен.

– Мм?

– Адрехт. Он был твоим другом.

– Был. – Маркус сделал долгий выдох. – Да. Мне плохо. Я просто не понимаю.

– Под давлением обстоятельств люди порой ведут себя непостижимо.

– Это профессиональное мнение?

Маркус хотел пошутить, но по тому, как мгновенно напряглась Джен, понял, что шутка вышла неудачной. Он успокаивающе сжал ее плечо, и через минуту женщина расслабилась.

– Извини, – пробормотала она. – Никак не могу забыть…

Маркус молчал. Пальцы Джен, легко касавшиеся его груди, сжались.

– Я не сомневалась, что меня убьют, – шепотом сказала она. – Им ведь ничего другого не оставалось, правда? Тот, кто затеял бунт, не станет оставлять в живых свидетеля, который потом опишет все в докладе. Адрехт, может быть, и стремился не пачкать рук, но Дэвис – иное дело. Я все ждала, когда за мной вернутся и… – Джен не договорила и чуть тесней прижалась к Маркусу.

– Я бы этого не допустил.

– Тогда убили бы и тебя.

– Поэтому ты и велела мне не вмешиваться?

В темноте он почувствовал, как Джен кивнула.

– Будем логичны, – проговорила она, и только острый слух мог бы уловить дрожь в ее голосе. – Если бы меня в любом случае изнасиловали и убили, рисковать еще и твоей жизнью было бессмысленно – ведь это ничего бы не изменило.

– Тебе легко говорить. – Маркус помолчал, задумавшись над собственными словами. – Ну ладно, не легко. И все же если бы то, о чем ты говоришь, случилось, а я так и сидел бы сложа руки… не думаю, что после такого я смог бы жить в мире с собой.

– По крайней мере у тебя осталась бы возможность просто выжить.

И вновь наступила пауза. Маркус осторожно кашлянул:

– Хорошо, что до этого не дошло.

– Хорошо, – согласилась Джен.

Теперь они замолчали надолго. Близость Джен, тепло ее тела действовали умиротворяюще, и у Маркуса наконец–то начали слипаться глаза.

– Я больше так не могу. – Голос Джен звучал настолько тихо, что казался частью подступающего сна. – Не могу. Если и впрямь дойдет до того, что…

Маркус хотел спросить, что она имеет в виду, но заснул прежде, чем успел это сделать.

Казалось, солнце намертво приколотили гвоздями к небу. Сколько Маркус ни поглядывал на него, как ни умолял, оно не двигалось с места, полыхая в зените, словно пламя в исполинской печи.

Будь у Маркуса карманные часы, он бы уже раз сто взглянул на циферблат. Увы, насколько ему известно, единственный во всем Хандаре подобный предмет мирно покоился в нагрудном кармане Януса, а Маркус решительно не хотел выдавать своего беспокойства, интересуясь у полковника, который час.

Впрочем, пытаться скрыть что–то от Януса было делом безнадежным. Мельком взглянув на Маркуса, он ободряюще заметил:

– До полудня еще пара минут, капитан.

– Так точно, сэр, – отозвался Маркус. – К тому же я сомневаюсь, что десолтаи будут настолько пунктуальны.

– Напротив. Я полагаю, что они явятся в намеченное нами место ровно в полдень. Собственно… – Янус прикрыл глаза козырьком ладони. – Да, верно. Думаю, это их авангард.

Маркус вгляделся, но вначале не увидел ровным счетом ничего. Постепенно, однако, сплошная бурая полоса, почти слившаяся с окружающим пейзажем, превратилась в поток всадников в бурых балахонах, которые на конях бурой или рыжей масти ехали среди бурых камней и избороздивших пустыню дюн. Поскольку солнце висело прямо над головой, их не могли выдать даже собственные тени. «Неудивительно, что нам никогда не удается вовремя обнаружить этих ублюдков», – подумал Маркус.

Он повернулся к паре посыльных, которые были отобраны из самых выносливых новобранцев. По его жесту оба откозыряли и поспешили прочь, поскольку заранее заучили сообщение, которое полагается передать Валу и Мору, если все пойдет согласно плану. Удостоверившись, что посыльные бегом пустились вниз с холма, Маркус вновь повернулся к Янусу.

Они укрывались в расселине громадного валуна, за долгие годы почти утонувшего в песке и каменных россыпях. Внутри расселины без труда могли поместиться пять–шесть человек, а каменный выступ, нависавший над ней, надежно укрыл бы их от случайного взгляда. Это был идеальный наблюдательный пункт.

– Теряет осмотрительность, – пробормотал Янус.

– Кто?

– Наш друг Стальной Призрак. Смотрите – кочевники идут сплошной колонной. Ни боковых дозоров, ни разведчиков.

Маркус нахмурился. На десолтаев это было совсем не похоже.

– Думаете, они знают, что мы здесь? Возможно, это ловушка.

– Вряд ли, – сказал Янус. – Подозреваю, они попросту стали чересчур полагаться на свое тайное преимущество. Не забудьте: Стальному Призраку уже известно, куда движется армия расхемов.

На то, чтобы обеспечить Призрака этими сведениями, ушло добрых полночи. По указанию Януса полевые караулы проследили местонахождение и порядок вспышек, мелькавших в темноте вокруг лагеря. Специально отобранный отряд незаметно окружил одно из таких мест и без лишнего шума расправился с тремя десолтайскими разведчиками. Сообщения, переданные затем, были составлены полковником и представляли собой внешне бессмысленную последовательность световых вспышек и пауз; Янус, впрочем, заверил Маркуса, что Стальной Призрак все поймет. Между тем кавалеристы Зададим Жару, отправленные на шумную вылазку, разогнали других сигнальщиков, чтобы никто не смог послать опровержения.

Надо признать, все было проделано весьма гладко, особенно для полка, который за день до того находился на грани бунта. Впрочем, это и естественно. Кошмарный сон всякого солдата – иметь дело с противником, которому невозможно нанести ответный удар. Когда Первому колониальному предоставили такую возможность, полк ухватился за нее не раздумывая, и личный состав заметно воспрял духом. Воодушевились даже солдаты четвертого батальона.

– Они движутся сюда, – сказал Янус. – Теперь все зависит от нашей дисциплины.

Маркус мрачно кивнул. Мысли его сейчас были устремлены к Валу и Мору, ко всем солдатам, которые находились у них в подчинении, – как будто он одним лишь усилием воли мог внушить им, чтобы сохраняли хладнокровие: «Не стрелять… не стрелять… ждите сигнала…»

Десолтаев было очень много. Тут Янус оказался прав, как, впрочем, и во многом другом. Кочевники ехали по пять–шесть человек в ряд, нестройной колонной, которая, извиваясь, точно змея, тянулась меж двух песчаных каньонов. Казалось, длина ее составляет не одну милю. Маркус мысленно произвел приблизительный подсчет и заключил, что в колонне от двух до трех тысяч всадников. Должно быть, это почти все их силы. Интересно, прав ли Янус и действительно ли в колонне едет сам Стальной Призрак. Нигде в рядах всадников не было заметно проблеска металлической маски, а впрочем, под этими бурыми балахонами могло скрываться что угодно.

– Скоро начнется, – заметил Янус с таким спокойствием, словно наблюдал за игрой в теннис. – По крайней мере, капитан Вакерсон проявил выдержку.

– Как обычно, – отозвался капитан. Пастор обладал над своими канонирами властью, которая граничила с всемогуществом пророка.

Взгляд Маркуса был прикован к голубовато–серой скале, которую они определили вехой для начала действий, – одинокой, торчавшей из песка, словно каменный языческий столб. В тот момент, когда всадники во главе колонны уже приближались к скале, уже могли бы, казалось, протянуть руку и коснуться ее, один из кочевников осадил коня. Позади них остановилась, заколыхавшись, вся колонна, растеклась по плоскому дну долины, по песчаным склонам.

– Недостаточно близко, – проговорил Янус. – Придется подавать сигнал отсюда.

– Сейчас? – спросил Маркус.

– Сейчас.

Маркус схватил мушкет, прислоненный к каменному выступу, направил, не целясь, в сторону десолтаев и нажал спусковой крючок. Отдача знакомым увесистым толчком ударила в плечо, и грохот выстрела, разорвав пустынный воздух, эхом заметался между склонами долины.

Поразить какую–либо цель на таком расстоянии невозможно, зато выстрел увидят и услышат издалека. Вал и Мор сейчас во все глаза следят за долиной. Одинокий выстрел с холма был условным сигналом к началу атаки.

Томительно долгое мгновение ничего не происходило. Десолтаи рассыпались, кружились на месте, крича и указывая в сторону выстрела. На долю секунды Маркусу представилось, будто что–то пошло наперекосяк и они с Янусом остались вдвоем, лицом к лицу с двумя тысячами пустынных кочевников и Стальным Призраком.

Затем из–за песчаных склонов с обеих сторон вытянувшейся колонны сверкнули штыки. Ровные ряды запыленных синих мундиров взбежали на гребни каньонов – в три шеренги, что хорошо было видно на таком расстоянии, – резко остановились и по–уставному четко вскинули мушкеты. Кое–кто из десолтаев заметил их, но едва успел развернуть коней, когда зычные голоса сержантов по всей длине цепи выкрикнули: «Пли!»

Слитный хор мушкетного залпа прокатился по долине сокрушительным раскатом грома. Сотни дул окутались беловатыми облачками дыма. Издалека не было слышно зловещего свиста пуль и шлепков, с которыми они вонзались в живую плоть, но Маркус в прошлом так часто слышал эти звуки, что они и сейчас наполнили его слух. На колонну десолтаев обрушилось смятение. Люди падали замертво, кони спотыкались, валились всей тяжестью на всадников либо оседали безжизненной тушей в пыль. Тем кочевникам, что удержались в седле, стоило немалого труда обуздать своих скакунов, потому что нервы животных, даже приученных к шуму боя, не выдержали внезапности атаки.

Маркус шепотом вел отсчет, сверяясь с ударами собственного сердца. Кое–где в колонне виднелись вспышки и пороховые облачка винтовочных выстрелов, но то была разрозненная пальба, а не слаженные залпы. Некоторые кочевники выбрались из–под убитых или умирающих лошадей и пешими бросились в атаку, лихорадочно карабкаясь вверх по склонам. Маркус досчитал до тридцати пяти, когда слева от него третий батальон Мора дал новый залп, не такой слаженный, как первый, но не менее сокрушительный. Десолтаи, бежавшие к ворданайской цепи, полегли разом, словно сметенные рукой великана, и бойня на дне долины ознаменовалась новыми жертвами. Несколько секунд спустя грянули мушкеты второго батальона, внося свою лепту в кровавый хаос.

– Темп недурной, тем более с примкнутыми штыками, – пробормотал Янус, – и все же второму залпу недостает слаженности. Думаю, занятия по боевой подготовке будут отнюдь не лишними.

Маркус не потрудился ответить. Синие мундиры стремительно заволакивала пелена порохового дыма, но десолтаи по–прежнему были видны как на ладони. Второй залп убедительно доказал им, что оставаться на месте не стоит, и большинство кочевников, судя по всему, сочли наиболее безопасным повернуть обратно. Лишь немногие из них, охваченные то ли безумием, то ли фанатическим рвением, ринулись в атаку на ряды синих мундиров. Третий залп скосил их почти подчистую, а горстку тех, кто добрался до вершины, встретила сплошная стена штыков. Маркус видел, как один из десолтаев бросил своего коня в пелену дыма, но перепуганное до смерти животное тут же вывалилось наружу, волоча повисшего в стременах незадачливого героя.

Орда кочевников отступала, подгоняемая мушкетным огнем со склонов, хотя стоило им оторваться – и пули уже не долетали до цели. Бурой рекой текли они по дну долины, устремляясь туда, где их ждало спасение. Вскоре десолтай достигли того места, где долина поворачивала налево, и авангард обуянной паническим страхом орды скрылся из виду.

Маркус стиснул зубы. Он сознавал необходимость этой части плана, однако не мог побороть тревоги: «Если кочевники ринутся в атаку, на пути у них окажутся мои ребята. – Первый батальон, заранее выбежав из укрытия, перекрыл цепью путь отступления, но солдаты Маркуса, в отличие от второго и третьего батальонов, занимали позицию на открытой местности, где кочевники могли без труда разогнаться для атаки. – Что ж, по крайней мере, они не одни».

Гулкий рокот прокатился над низкими холмами, затем еще и еще. Треск мушкетного огня был почти неразличим в оглушительном грохоте пушек, которые вначале обрушили на тесно сбившихся кочевников монолитные снаряды, а когда обезумевшие десолтай приблизились, перешли на картечь. Страшно было даже представить себе последствия этих залпов, и Маркус втайне порадовался, что с их наблюдательного пункта нельзя разглядеть, что творится впереди.

– Урок, который необходимо запомнить, – проговорил Янус. – Используй свои преимущества, но не полагайся на них всецело, поскольку не знаешь и знать не можешь, когда их лишишься.

Маркус не был уверен, что эти слова предназначались ему, тем не менее козырнул:

– Так точно, сэр!

– Сотни две в целом все же унесли ноги, – сообщил Зададим Жару. Коротышка–капитан был так возбужден, что дрожал без преувеличения всем телом. – Прошу прощенья, что так вышло, сэр!

– Вы тут ни при чем, капитан, – ответил Янус. – У вас не хватало людей на то, чтобы устроить погоню по всем правилам. Кочевники проявляли какие бы то ни было попытки перестроиться?

– Никак нет, сэр. Извините за выражение, но они драпали так, словно по пятам за ними гналась вся свора преисподней.

– Прекрасно. Передайте людям мою признательность и скажите, чтобы отправились отдохнуть. Завтра утром вам нужно будет разведывать маршрут.

– Есть, сэр!

Зададим Жару отдал честь и, звеня шпорами, покинул палатку.

– Жаль, что у нас нет под рукой полка гусар, – заметил Янус. – Мы бы довели дело до конца. Впрочем, надо работать с тем, что есть.

– Так точно, сэр. – Маркус помахал клочком бумаги. – Донесения от капитана Солвена и капитана Кааноса. Наши потери составляют менее десятка человек, и из них убито только трое.

– А пленные есть? Мне было бы интересно послушать, что они скажут.

– Немного, сэр, да и те все тяжело ранены. Несколько человек докладывали мне, что кочевники бросались наутек, когда легко могли сдаться, либо ввязывались в рукопашную и вынуждали нас стрелять.

– Понятно. – Судя по голосу Януса, он не был удивлен. – Мне думается, что…

Взволнованный стук по палаточному шесту прервал его на полуслове. Полковник поднял голову:

– Что случилось?

– Сэр, – донесся снаружи голос Фица, – вам надо увидеть это собственными глазами.

– Тогда входите.

Лейтенант вошел в палатку и четко откозырял. Его мундир, всегда безукоризненно чистый, был слегка запылен, кровоподтек на лице по–прежнему выглядел чудовищно, но Фиц и виду не подавал, что чувствует боль. Когда он поймал взгляд Маркуса, на лице юноши блеснула мимолетная улыбка. Фиц командовал первым батальоном, перекрывшим выход из долины, и, согласно его первичному донесению, ни один из врагов не подошел к цепи ближе, чем на пятьдесят ярдов.

– Что вы нам принесли, лейтенант? – осведомился Янус.

– Взгляните, сэр.

Фиц извлек из подсумка увесистый предмет и положил его на письменный стол полковника. Это была гладкая безликая маска с двумя отверстиями для глаз. Сбоку болтался изодранный кожаный ремешок, и в верхней части маски виднелась вмятина, словно по предмету ударили изо всех сил. Маркус наклонился к столу и взвесил маску в руке. Судя по тяжести, она была из чистой стали.

– Любопытно, – заметил полковник. – Сняли с убитого?

– Нет, сэр. Она валялась на земле среди нескольких трупов, но поодаль от всех. – Лейтенант потрогал ремешок. – Он порван, видите? Возможно, маска просто свалилась.

– Думаешь, он мертв? – спросил Маркус.

Фиц пожал плечами:

– Живым ушел один человек из десяти. Если он жив, стало быть, везуч как дьявол.

– Если, – повторил Янус. – Лейтенант, вы кому–нибудь рассказали об этой находке?

– Никак нет, сэр. О ней знают только двое – я и сержант, который нашел маску, но в нем я уверен – он умеет держать язык за зубами.

– Отлично. В таком случае продолжайте хранить молчание. – Наткнувшись на вопросительный взгляд Маркуса, полковник пожал плечами. – Я бы предпочел не вселять в людей преждевременные надежды. Слухи о сверхъестественных способностях Стального Призрака и так зашли уже слишком далеко.

– Полагаете, мы его еще увидим?

Полковник сверкнул мимолетной, как всегда, улыбкой.

– Даже не сомневаюсь в этом, капитан. Завтра мы атакуем оазис.

Глава двадцать четвертая

ВИНТЕР

Винтер просыпалась медленно, вплывая в реальность, подобно трупу утопленника, который поднимается со дна на поверхность глубокого стоячего пруда, оплетенная, точно водорослями, обрывками сновидений. На долю секунды она попыталась уловить, осмыслить эти обрывки – во сне было нечто важное, по–настоящему важное, а Винтер чувствовала, что уже забывает его. Как обычно, ей снилась Джейн, но на сей раз все было иначе. «Она предупреждала меня. Джейн меня о чем–то предупреждала».

С тем же успехом можно было ловить руками клочья дыма. Сон поблек, рассеялся, и Винтер, открыв глаза, увидела над собой знакомую синеву армейского брезента, сквозь которую проникал слабый свет, – это означало, что солнце поднялось уже высоко.

«Что–то здесь не так». Винтер попыталась сообразить, сколько же прошло времени. Когда она спасла полковника и других пленных, была середина ночи, а потом… Память не могла дать внятного ответа. Винтер смутно помнила, как ее привели в палатку и чуть позже заставили выпить несколько глотков воды. Кто–то озабоченно склонялся над ней. Но кто?

– Бобби! – хрипло позвала она.

– Да, сэр? – тут же откликнулся рядом знакомый голос. – Винтер? Ты проснулась?

– Да, наверное. – Винтер моргнула слипшимися веками.

– Как ты себя чувствуешь?

Винтер ответила не сразу. Боль, проснувшаяся вместе с телом, все отчетливей давала о себе знать. Нос распух и стал вдвое больше, а каждый вдох болезненно отзывался в левом боку. Она попыталась шевельнуться – и избитое тело тут же откликнулось новыми приступами боли.

– Паршиво, – сказала она наконец, снова закрывая глаза. – Точно меня перепутали с боксерской грушей.

– Можешь сесть?

Винтер слабо кивнула и, опершись на руки, попыталась приподняться. Тут же нахлынуло тошнотворное головокружение. Руки Бобби легли ей на плечи, поддерживая. Вновь открыв глаза, Винтер обнаружила, что капрал обеспокоенно смотрит на нее.

– Тебя осматривал полковник, – сообщила Бобби. – Нос на самом деле не сломан, но голове изрядно досталось. Полковник сказал, что ты можешь почувствовать дурноту, но это пройдет.

«Полковник. – В памяти тотчас же вспыхнул их последний разговор. – Неужели он и вправду… то есть… он знает, кто я, но никому не скажет?» Это противоречило всему, что Винтер знала об окружающем мире.

– Все будет хорошо, – произнесла она, обращаясь не столько к Бобби, сколько к себе самой. Осторожно потрогала нос и скривилась от боли. – Зверя мне в зад! Он точно сказал, что не сломан?

Бобби кивнула:

– Если сможешь подняться на ноги, надо будет привести тебя в порядок. Графф хотел осмотреть твои ребра, но полковник сказал, что тебя лучше не беспокоить. – Капрал запнулась. – А он… он видел, что?..

– Он все знает. – Винтер издала невеселый смешок, отозвавшийся острой болью в боку. – Обещал никому не рассказывать, так как я спасла ему жизнь и все такое прочее.

– Хорошо, – сказала Бобби. – Это хорошо.

Винтер окинула взглядом свою одежду. На ней был тот же мундир, в котором она дралась с Дэвисом, под мундиром та же разодранная рубашка – все заскорузлое от грязи и крови. На плече осталось большое кровавое пятно. Содрогнувшись от омерзения, Винтер принялась лихорадочно расстегивать мундир. Онемевшие пальцы не слушались ее, и после второй неудачной попытки вмешалась Бобби.

– Позволь мне, – придвигаясь ближе, мягко сказала она. Ловко управившись с пуговицами, распахнула мундир и отвернулась, краснея, когда Винтер стянула и брезгливо отшвырнула его, словно обнаружила там паучье гнездо. Бобби указала на ведро, стоявшее у койки. Рядом с ведром лежал кусок чистого полотна.

– Искупаться как следует вряд ли выйдет, но хотя бы можно смыть кровь. Если ты, конечно, не…

Винтер медленно выдохнула и тут же ощутила, как заныли ребра.

– Я не против, – сказала она.

Больше двух лет миновало с тех пор, как Винтер раздевалась донага в чьем–то присутствии, и сейчас одна мысль об этом изрядно выбила ее из колеи. До Искупления, когда солдаты Первого колониального пользовались неограниченным доступом в Эш–Катарион, Винтер крайне редко наскребала денег на то, чтобы снять номер в одной из частных бань, которые обслуживали состоятельные кварталы. Большой чан с теплой водой, предоставленный в ее единоличное пользование, казался верхом невообразимой роскоши, однако она ни разу не смогла сполна насладиться этой роскошью. Как бы искренне ни заверяли банщики, что ее никто не побеспокоит, как бы далеко ни находилась сама баня от тех мест, где обычно бывали ворданаи, Винтер никак не могла отделаться от мысли, что кто–нибудь воспользуется случаем подглядеть за бледнокожим посетителем. Затем ее тайна каким–либо образом дойдет до Дэвиса, капитана, полковника, и тогда…

Винтер так и не сумела подробно вообразить, что произойдет тогда, но сама эта мысль приводила ее в такой ужас, что она торопливо завершала омовение и вновь натягивала искусно перешитый по ее меркам мундир. Теперь, когда наихудшие опасения стали явью, Винтер уже и не знала, стоит ли так бояться. Тем не менее избавиться от многолетней привычки нелегко, и, даже если полковник был готов благосклонно отнестись к тому, что в его полку служит женщина, Винтер не ожидала того же ни от солдат своей роты, ни от других офицеров.

Разодранная нижняя рубашка так пропиталась кровью Дэвиса, что спереди стояла коробом, точно накрахмаленная. Винтер, передернувшись от отвращения, швырнула ее прочь и, стараясь не глядеть на Бобби, принялась возиться с поясным ремнем. Спустив с ног форменные брюки и подштанники, она пинком отправила их подальше и присела на койку.

Бобби присвистнула сквозь зубы. Винтер оглядела себя и содрогнулась. За прошедшее время кровоподтеки и синяки чуть поблекли, но все же почти сплошь покрывали тело иссиня–черными пятнами – как будто она подхватила некую чудовищную заразу. Левый бок, по которому пришелся пинок Дэвиса, заметно распух и болезненно отзывался на любое прикосновение.

– Вот же сукин сын! – пробормотала Бобби. – Даже жалко, что ты прикончила этого ублюдка. Уж я бы поучила его хорошим манерам.

Винтер слабо усмехнулась:

– Для этого тебе пришлось бы встать в очередь.

– Я должна была быть там, с тобой.

– Ты однажды уже спасла мне жизнь, и тебя при этом едва не разрубили пополам. Ничего страшного, переживу. – Винтер потрогала левый бок и опять скривилась от боли. – Наверное.

– Ссадины на спине надо промыть. – Бобби повелительно указала на койку. – Ложись на живот.

Винтер оперлась подбородком о подушку, чтобы не касаться ее избитым лицом, и замерла. Сухой теплый воздух щекотал обнаженную кожу. От первого прикосновения влажной тряпки она вздрогнула. Бобби остановилась.

– Извини, – проговорила она. – Я буду осторожна.

На самом деле процедура оказалась даже приятной. Правда, синяки ныли всякий раз, когда влажная тряпка задевала их, но Бобби действовала крайне бережно, размачивала присохшую кровь и лишь затем аккуратно протирала. Там, где кожа была содрана, боль обжигала так, что Винтер пришлось закусить губу, чтобы удержаться от крика.

– Долго я спала? – спросила она, пытаясь отвлечься.

– Два дня с лишним, – ответила Бобби.

– Два дня?! – Винтер помимо воли дернулась, и палец Бобби воткнулся в избитые ребра. Винтер вжалась лицом в подушку, заглушая мучительный вскрик.

– Ой, прости! – пискнула Бобби, выронив тряпку. Повернув голову, Винтер взглянула на капрала. И в который раз удивилась, как могла до недавних пор считать Бобби парнем.

– Я сама виновата, – выдавила она сквозь зубы. И со свистом задышала, стараясь расслабиться. – Но неужели вправду два дня?

Капрал кивнула:

– Тебя доставили на повозке. Так приказал полковник.

Этого Винтер не помнила вовсе. Впрочем, учитывая, как безрессорные повозки трясет на каждом камешке, наверное, и к лучшему, что она была без сознания.

– Два дня, – повторила Винтер. – И что же за это время произошло?

И стала слушать, как Бобби, вдвойне осторожнее орудуя тряпкой, рассказывает о засаде, о том, как почти поголовно было уничтожено десолтайское воинство, и о последующем захвате оазиса. Когда пришло время перевернуться на спину, Винтер закрыла глаза, чтобы не глядеть на пунцовое от смущения лицо Бобби.

– Кочевники попытались оказать сопротивление, – говорила Бобби, – но боевого духа у них явно поубавилось. Большинство из них ударилось в бегство при первой же нашей атаке, а потом мы весь день избавлялись от оставшихся. Говорят, Зададим Жару так и рвался в погоню за теми, кто успел сбежать, но полковник приказал не трогаться с места. Мы стоим лагерем на самом краю оазиса. На самом деле это жалкая деревушка – горстка лачуг, не более, – зато тут и в самом деле есть родник и пруд – в точности как сказал полковник.

– А ты? – спросила Винтер.

– То есть?

– Ну, это твое… – Не желая говорить вслух, Винтер выразительно прочертила на себе пальцем косую линию – там, где Бобби рассекла десолтайская сабля. – Понимаешь?

– А, да. Хорошо. Все то же самое. – Бобби едва слышно хихикнула. – С тех пор как… с первого раза… меня донимали разве что заусеницы.

– Это хорошо. – Винтер постаралась не думать о преображенной коже под мундиром Бобби – теплой и податливой на ощупь, но гладкой и блестящей, точно мрамор: «И ее становится все больше…» Винтер вновь стиснула зубы.

Бобби в последний раз провела тряпкой по коже и выпрямилась.

– Готово. Так–то лучше. Может быть, нужно перевязать эти ссадины? Как ты считаешь?

Винтер открыла глаза, села и потыкала пальцем содранную кожу.

– Пожалуй, нет. Они больше не кровоточат, и…

По шесту снаружи постучали. Девушки разом окаменели. Затем Винтер перехватила взгляд Бобби и кивком указала на полог палатки. Капрал кивнула.

– Кто там? – окликнула она.

– Феор.

Винтер облегченно вздохнула.

– Погоди немного, – бросила она по–хандарайски и поднялась за одеждой. Чистая рубашка у нее осталась только одна, а запасных брюк нет вовсе – придется надеть грязные. К мундиру Винтер не притронулась. Его нужно будет выстирать как следует, прежде чем она решится хотя бы подумать о том, чтобы его надеть. Приведя себя в более–менее приличный вид, девушка махнула рукой Бобби, и та подняла полог. В палатку проскользнула Феор.

Хандарайка каким–то образом изменилась. И дело было не только в том, что она наконец сняла с руки шину, которую носила с самой первой перевязки. Тусклое безразличие в глазах Феор сменилось твердой решимостью. Тяготы похода в пустыню отразились и на ней – девушка осунулась и болезненно исхудала.

– Винтер, – проговорила Феор, глядя на нее, – ты оправилась?

– Да, вполне. Как твоя рука?

Феор подняла руку, проверяя, как она двигается.

– Пока еще слаба, – ответила она, – но капрал Графф говорит, что кость срослась как надо. По крайней мере, – добавила она, склонив голову к плечу, – я так полагаю. Я уже лучше знаю ворданайский язык, но капрал все–таки говорит слишком быстро.

Винтер невесело хохотнула:

– Хорошо. Это хорошо.

Наступила неловкая тишина. Винтер искоса глянула на Бобби, но та лишь едва заметно пожала плечами, и этот жест напомнил Винтер, что капрал ни слова не поняла в разговоре, который велся по–хандарайски.

– Я хотела извиниться, – сказала Феор.

Винтер вздрогнула от неожиданности.

– Извиниться?

– За то, как вела себя в ночь десолтайского налета и все время с тех пор, как мы покинули город.'

– Понятно. – «Да уж, давно пора!» Винтер неловко повела плечами и постаралась, чтобы ее голос звучал миролюбиво. Феор явно стоило немалого труда произнести эти слова. – Даже не знаю. Я хочу сказать, что тебе пришлось нелегко и…

– Это не оправдание. – Феор судорожно сглотнула. – И уж вовсе нет оправдания тому, что я попыталась совершить под конец. Думая только о себе, я подвергла тебя и Бобби смертельной опасности.

– Но… – Винтер осеклась, покачала головой. – Ладно. Извинения приняты. Если для тебя это важно, знай: я понимаю, почему ты так себя вела. После Эш–Катариона…

– Но ведь ты с самого начала была права, – серьезно перебила Феор. – Онвидаэр подарил мне жизнь. Растратить сей дар попусту означало бы презреть его душевные муки, равно как и мои.

Если задуматься, Винтер и впрямь говорила нечто подобное, но тогда она несла все, что в голову придет, только бы заставить Феор двигаться. Она пожала плечами.

– Что ж, я рада, что ты это поняла.

– Мне стало ясно, – продолжала Феор, – что по воле богов я встретила вас и совершила то, что совершила. Даже приговор Матери перед этим ничто, и Бобби – веское тому доказательство.

– Доказательство? – эхом отозвалась Винтер. – О чем ты?