Текст книги "Чёрные сердца (ЛП)"
Автор книги: Дж. С. Андрижески
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 32 страниц)
Подумав об этом, он пожал плечами, затем поправился.
– Ну, возможно, я думал, что Кико чувствовала себя немножко виноватой, целуясь с тобой прямо у меня на глазах… но я также посчитал, что она сделала это нарочно, отнюдь-не-деликатно объясняя, что она говорила серьёзно, когда заявила, что видит во мне лишь друга.
Когда он поднял взгляд в этот раз, Даледжем кивнул.
Вопреки отсутствующему выражению на лице видящего, Наоко поймал себя на мысли, что что-то из его слов обеспокоило другого мужчину.
А может, не совсем обеспокоило, но…
– Ты осознаешь, что говорил совсем как ты прежний, – сказал Даледжем. – Вот только что, ты говорил совсем как Ник, мужчина, которого я знал прежде. Ты же осознаешь это, да?
Наоко моргнул, нахмурившись.
– Я не он… – сердито начал он.
Проигнорировав его, Джем заглушил его слова.
– Я задаюсь вопросом, как ты миришься с этим, – произнёс Даледжем чуть громче. – С тем, как ты обошёлся с Кико, когда видел её в последний раз. Я задаюсь вопросом, что ты думаешь об этом теперь, учитывая то, что сейчас ты, похоже, наконец-то ясно вспомнил Кико как личность… а не просто как очередной символ, который ты разрушил, чтобы насолить Блэку.
Воцарилось молчание.
В это время Наоко уставился на видящего.
Его разум ощущался совершенно тёмным… пустым.
Вся его сущность как будто опустела.
Умолкла.
…словно какую-то его часть стёрли.
Дело не в том, что он пытался подобрать слова. Он не искал решения, не пытался решить какую-то проблему в уме. Он не испытывал сложностей. Он не пытался понять. Он не играл в игры. Он даже не врал себе, не пытался избежать какой-то неприятной правды.
Он никогда не испытывал этого. Это новое.
Всё в нём просто… исчезло.
Через несколько секунд он не мог видеть.
Всё вокруг него померкло…
Должно быть, он отключился.
Должно быть, он по-настоящему отключился… но в какой-то момент опять пришёл в сознание.
Он осознавал пустоту.
Не так он обычно думал о пустоте.
Обычно он воспринимал пустоты как отсутствие чего-либо, как места, лишённые света, лишённые присутствия, лишённые чувства, но это другое. Вместо онемения его грудь взорвалась резкой, сокрушающей болью…
Боль ощущалась странно отдалённой. Как будто она происходила в другой вселенной, в другом измерении. Такое чувство, будто какая-то его часть естественным образом ломалась.
Он не мог пошевелиться.
Бл*дь, он не мог пошевелиться… или видеть.
Всё, что осталось – это боль, чёрный и кроваво-красный уголь в его груди. Он видел себя издалека, видел себя, окутанного этой болью.
Теперь боль стала ближе.
Его сердце болело. Его сердце и грудь болели.
Они болели так сильно, что он не мог говорить, не мог пошевелиться. Ему не нужно дышать, но что-то в его грудной клетке сжалось так сильно, что он чувствовал, будто всё равно может задохнуться. Будто его грудь может смяться и сокрушить все за его рёбрами, все, что оставалось за его грудиной.
До него дошло, что он мёртв.
Это чувство вызвало некий резонанс.
Как минимум, оно казалось истинным, более реальным, чем всё, что было до сих пор. Он умер в какой-то момент того бардака в Сан-Франциско.
Может, он умер ранее, на острове Мангаан.
Эта мысль сдавила его грудь.
Она причиняла такую боль, от которой его разум снова опустел, и ушло то внезапное беглое осознание смерти. Но осознание постепенно вернулось.
Мог ли он на самом деле быть мёртв всё это время?
Вампир, Ник…
… всё это какая-то фикция, созданная его разумом в минуты или часы после смерти?
Он читал про клинические смерти.
Очевидно, многие из тех, кто пережил подобное, описывали свои галлюцинации (или что это было) как нечто крайне яркое. Они также говорили, что эти переживания длились намного дольше времени, в течение которого человек действительно был мёртв.
Всё это – лишь его попытки избежать суровой реальности его собственной смерти?
В таком сценарии превращение в вампира будет его собственноручно созданным адом, его предсмертным кошмаром, пока он переваривал тот факт, что его жизнь закончилась. Это всё какое-то искажённое видение его собственных сожалений, что он не сделал до смерти многое из того, что хотел?
Если так, то он выбрал весьма извращённый способ сдохнуть.
Он воображал себя в каком-то мстительном, жестоком, морально развращённом и наполненном гневом аду, как будто он одержим демоном, который цеплялся лишь за темнейшие желания в самых бессознательных уголках разума Наоко.
Вместо того чтобы полностью угаснуть или идти к свету, как говорили другие…
Он вынужден смотреть, как кто-то другой завладел его телом.
Он вынужден смотреть, как этот кто-то действовал через него; чувствовать его желание сделать определённые вещи; чувствовать, как он реализовывает эти вещи, когда никто его не остановил…
Он ахнул, закрыв глаза, но это не помогло.
Он пытался подавить образы, которые хотели нахлынуть.
В этот раз не сработало.
Лицо Кико встало перед его глазами.
Он видел её бледное лицо, круги под глазами от долгих часов работы, улыбку, когда она смеялась над чем-то, что он ей сказал. Это было до острова Мангаан. Они устроили спарринг в главном спортзале на Калифорния-стрит. Её идея. Они кружили друг вокруг друга на ринге. Он помнил тот день и их спарринг. Он позвал её на свидание, а она свела всё к шутке. Она сказала, что он напоминал ей её брата, и это заставило его содрогнуться.
Кико также пошутила, что на самом деле Ник заинтересован не в ней.
Мири. Она имела в виду Мири.
В то время это разозлило его и пристыдило.
Он был так уверен, что она ошибается. Он не знал, как возразить ей, не угодив в ещё более нелепое положение, так что ничего не сказал.
Это задело его чувства.
Он помнил блеск в её глазах и то, как она шутила об этом…
Образ её обнажённого, окровавленного тела, покрытого укусами…
Он закричал.
Уставился на её бледную плоть, в комнате, заляпанной кровью.
Извращённое удовлетворение согрело его живот, и ярость, казалось, ненадолго насытилась.
Ярость, которая на самом деле нацелена не на неё, не на Кико. Как и говорил Даледжем, она была пустышкой. Она была бл*дской пустышкой… его друг. Та, кого он любил, даже если и не был в неё влюблён. Он едва воспринимал её как живого человека, организуя эту сцену. Он стёр её как личность из своего сознания. Он стёр их всех.
Всё, что имело значение – это Блэк.
Всё, что было важно – послать сообщение этому куску дерьма, дать ему знать, что он придёт по его душу…
Ник снова закричал.
Как только он начал, он уже не мог остановиться.
Он понятия не имел, слышал ли этот крик кто-нибудь, кроме его самого. Он кричал, пока не заболело горло, лёгкие, глаза. Его грудь полыхнула болью, разрываясь на куски, пока он смотрел в эту пустоту.
Боже, он хотел умереть.
Он так сильно хотел умереть.
Он хотел прямо сейчас пойти к свету.
Он даже добровольно пошёл бы во тьму, если там ему самое место.
Всё лучше, чем находиться здесь.
Всё лучше, чем перспектива жить вот так… возможно, вечно.
Быть мёртвым – это единственный оставшийся вариант, который имел смысл. Он не мог сделать эти вещи. Бл*дь, он не мог сделать эти вещи.
Он не мог…
Крохотный луч надежды пролился на него.
Может, он действительно мёртв.
Может, он этого не делал.
Как пробуждение от ужасного сна, в котором ты сделал нечто ужасное, и нет пути назад – может, всё это было лишь в его голове. Может, на самом деле он мёртв неделями, месяцами, со времени того самого пожара на острове Мангаан. С тех пор он проводил время в каком-то чистилище виртуальной реальности, разбираясь со своими чувствами к Блэку, к Мири, к тому, как сильно он облажался в тех немногих сферах жизни, которые действительно имели для него значение…
«Нет», – сказал голос.
Ник застыл.
Его разум застыл. Всё в нём застыло.
Его разум начал носиться по кругу, как только эхо того голоса стихло.
…он был мёртв. Он был мёртв всё это время.
Теперь, когда он готовился отпустить свою жизнь и по-настоящему двинуться дальше, его отослали в эту хижину, вместе с призраком Даледжема, дублёром его души, тем, что осталось от чего человеческой совести. Может, Даледжем тоже мёртв.
Может, он даже был ангелом…
«Нет», – повторил голос.
В этот раз Ника это разозлило.
Даледжем.
Видящий действительно был мёртв вместе с ним?
Если он не мёртв, то почему Ник его видел? Почему он сделал Даледжема своим духовным наставником, стражем, или кем он там был, бл*дь? При жизни Ник не знал этого видящего. Почему его совесть решила прийти к нему в облике Даледжема, с которым он едва обменялся парой слов, и который при жизни вызывал у него лишь негодование?
Может, это тоже часть послания.
Может, всё дело в его негодовании в адрес тех, у кого всё складывалось лучше, у кого были все те вещи, которые Ник хотел…
«НЕТ».
Голос перебил мысленный монолог Ника, раскроив его надвое.
Это лишило его дара речи.
Хуже того, это заставило его осознать боль.
Хуже того, молчание опять вернуло образы, воспоминания.
Всплыло лицо Кико, и он содрогнулся где-то в этой темноте, отворачиваясь.
Лицо Мири…
С его губ сорвался крик.
Крик причинял боль, всё за ним причиняло боль, но не такую, как промелькнувшее лицо его лучшей подруги. Его горло, лёгкие, грудь горели, и из него вырвался звук. Он кричал и не мог остановиться, уверенный, что его горло кровоточило от крика, уверенный, что его тело раздиралось на куски…
– ЭЙ!
Глаза Ника распахнулись.
Грубые ладони удерживали его за плечи.
Тёплые, сильные как металл, даже на его твёрдой плоти, они надёжно удерживали его и как будто помогали обрести опору в своей стабильности. Ладони не трясли его, но он всё равно чувствовал себя так, будто пережил встряску. Серьёзно, он чувствовал себя так, будто из него выдрали гравитацию. Он чувствовал, что ладони удерживают его на Земле, каким-то образом оставляют его здесь, не дают улететь к солнцу.
Он хватал ртом воздух.
Он не мог видеть.
Он смотрел вверх, стараясь что-нибудь увидеть, ощущая тошноту от боли.
Слезы навернулись на его глаза. Он совершенно ослеп.
Он не знал, как долго он сидел там, ничего не говоря.
Он постепенно осознал, что смотрел на размытые очертания смуглых рук, хватал ртом воздух, моргал. Боль в его груди была столь интенсивной, что он не мог пошевелиться. Он каждой унцией себя сосредоточился на том, чтобы повелеть этой боли уйти. Ладони разминали его мышцы, но он едва ощущал это сквозь боль. Те ладони всё ещё удерживали его на Земле, или в аду, или где там он находился… это всё, что имело значение.
– Эй, – тише повторил голос. – Ты можешь говорить? Можешь сказать мне что-нибудь?
Ник постарался думать.
Он старался думать, сформировать слова.
В конце концов, он смог лишь покачать головой.
Ладони продолжили массировать его плечи, а теперь и его спину.
– Ладно, – произнёс голос. – Ладно. Всё хорошо.
Ник оказался в объятиях этих рук, которые были ещё сильнее ладоней. Ладони продолжали массировать его руки, его ладони, его плечи, его ноги, его грудь…
Он постарался расслабиться под этими пальцами и ладонями.
Он постарался расслабиться, прислоняясь к груди, которая каким-то образом появилась позади него. Он закрыл глаза, положил голову на то плечо, посмотрел на потолок с узором из отсветов пламени, и хватал ртом воздух. Каждый вдох ощущался как выжигающее клеймо в его горле.
Всё в этой сцене было знакомым.
Это происходило ранее?
Сколько раз?
Сколько лиц застыло в его сознании?
Мысли вновь пробудили боль, вновь ослепили его, делая всё только хуже.
Но его вопрос лишь повторялся… когда он осознал, что его челюсти опять разъединены тем же странным металлом, который сковывал его запястья и лодыжки.
Сколько раз?
Сколько раз это происходило до сих пор?
Сколько он пробыл в этой хижине?
Сколько раз?
Глава 16
Другая тюрьма
Я ходила туда-сюда по пустой, холодной камере с каменными полами.
Я чувствовала себя животным, запертым в клетке.
Я и была животным, запертым в клетке.
Я считала шаги от одного края квадратного пола до другого, хоть уже сосчитала их несколько сотен раз. Семь шагов от койки до противоположной стены. Девять шагов от задней части камеры до двери. Четыре шага от койки до туалета. Семь с половиной шагов от туалета до противоположной стены.
Впервые очнувшись здесь, я попыталась отодрать металлический корпус кровати от цементного пола. Я не могла сдвинуть его, даже используя обломок камня, чтобы попытаться сдвинуть зажимные гайки, которыми койка крепилась к металлическим пластинам. Я сдёрнула тонкий, по большей части бесполезный матрас.
Я положила матрас на место, попыталась поспать.
Я проверила одно-единственное окно, зарешёченную дверь.
Я кричала.
Я кричала очень громко, и через окно, и через дверь в мою камеру.
Я прислушивалась к тому, что находилось снаружи. Я слышала птиц, лающих вдалеке собак, людей, говоривших на других языках… не на английском.
Русский? Украинский? Польский?
Я по-прежнему понятия не имела, как я здесь очутилась.
Я пыталась задавать вопросы всякий раз, когда кто-то приближался к моей камере. Я пыталась использовать свой свет, чтобы надавить на них и заставить отпереть дверь. Я кричала на них, когда не могла заставить свой свет работать, когда срабатывал ошейник на моей шее и бил меня током до такой степени, что я падала на колени, стискивая металлический ободок. Я снова кричала – скорее от ярости, нежели от боли.
Я по-прежнему не могла пробиться через эту чёртову штуку.
Я опробовала всё, что только могла придумать, все известные мне трюки, и я не могла пробиться. Я даже не могла обойти ошейник настолько, чтобы увидеть, где я нахожусь. Я определённо не могла пробиться настолько, чтобы дотянуться до Блэка или прочесть одного из моих похитителей хоть на малейшую долю секунды.
Я понятия не имела, кто меня похитил.
Я понятия не имела, почему они меня похитили.
Я понятия не имела, где Блэк.
Я понятия не имела, заперли ли они его тоже где-нибудь здесь.
Я кричала на них всякий раз, когда они подходили к моей камере, чтобы проверить меня или покормить.
Я кричала на них, когда они уходили.
Я пыталась звать Блэка, кричала ему, пока ошейник не вырубал меня.
Первые несколько дней, что я здесь провела, боль меня практически не отпугивала.
Я кричала и звала его при каждой возможности.
Я звала его в этом пространстве. Я пыталась достучаться до Мики, Ярли, Джакса, Холо… практически каждого видящего в нашей команде, которого я могла вспомнить или знала достаточно хорошо, чтобы представить его/её лицо. Я не могла дозваться ни одного из них. Я ни хера не ощущала. Всё было настолько плохо, пусто, бесцветно, что я гадала – меня изолировал только ошейник, или что-то в комнате изолировало меня ещё сильнее. Я гадала, не накачивали ли они меня наркотиками, подмешивая что-то в еду, которую они оставляли на металлических подносах и пропихивали под дверь.
Даже зная, что я не могла пробиться, я всё равно искала Блэка.
По большей части я кричала и звала Блэка.
Я пыталась дотянуться до него всеми возможными способами.
Он ни разу не ответил.
Я знала, что дело в ошейнике, и проблема с моей стороны, не с его… но я не могла контролировать тот ужас, который накатывал от того, что я не могла до него дотянуться. Какая-то часть моего света и разума была убеждена, что с ним что-то не так, что он мёртв или как-то пострадал.
Эта реакция была чистой воды иррациональным инстинктом.
Я это знала. Я практикующий врач, и временами даже помнила, как надо мыслить.
К сожалению, ничего из этого не было достаточно, чтобы убедить меня, что с ним всё в порядке.
Всё вокруг меня казалось омертвевшим.
Я ни черта не слышала.
Я ни черта не видела.
Не думаю, что когда-нибудь в своей жизни чувствовала себя настолько абсолютно одинокой.
Боль становилась все хуже.
Она становилась настолько сильной, что я понимала – я не могу мыслить связно.
Я знала, что становлюсь всё более и более нестабильной.
Я видела это логически, своим мозгом врача, но это тоже не помогало.
Я никогда прежде не испытывала такой боли. Я знала, что это. Блэк называл это «болью разделения», которая возникает из-за отрезанности от света других видящих… в частности его света.
Его света в первую очередь.
Я была отрезана от него.
Они отрезали меня от него, и всё сильнее и сильнее казалось, что это убьёт меня, если будет продолжаться в таком же духе.
Я ходила туда-сюда.
Я считала.
Я стискивала зубы, подавляя ярость, пылавшую в моей груди.
Я пыталась решить, есть ли у меня варианты, шанс выбраться отсюда.
Они просовывали подносы еды под дверь.
Я ни с кем не говорила. Никто не заговаривал со мной в ответ.
Они приносили еду, просовывали её под дверь, уходили. Иногда я видела глаза через прорези выше в двери – они смотрели на меня. Вначале они время от времени проверяли меня тщательнее, открывая дверь и заглядывая внутрь, когда я кричала – думали, что со мной что-то не так, что я могла заболеть, испытывать боль, умирать.
Теперь они просто меня игнорировали.
Они открывали нижнюю прорезь, просовывали поднос, закрывали прорезь.
Я пыталась определить свои варианты, возможные стратегии, планы… но если таковые и существовали, я недостаточно умна, чтобы их найти. Пока что у меня ничего не было. Я ни черта не нашла. У меня не было выхода, рычагов давления, влияния, и убеждать тоже некого.
У меня ничего не было.
Так что я ждала.
***
Замок открылся с протяжным металлическим скрипом.
Я вскочила на ноги.
Я оказалась в движении прежде, чем мой разум поспел за моими ушами.
Я лежала на койке, глядя в потолок – как минимум, моими глазами. На самом деле, я искала лазейки в свете, пытаясь найти выход через свой свет видящей, поскольку фактически оставила надежду выбраться из физических границ своей клетки.
Конечно, периодически я терпела удары током.
Меня не раз вырубало полностью, но я продолжала пытаться.
Я также более методично перебирала всё в этой сфере. Я перепробовала каждый фокус и технику, которым меня научили за годы – мой отец, Блэк, дядя Чарльз, Даледжем, Мика, Ярли, даже некоторые новые видящие в команде разведчиков Блэка – и теперь я пыталась выйти за эти границы, попробовать вещи, которым меня никто не учил.
Некоторые из них активировали ошейник.
Другие – нет.
Я попыталась использовать те структуры, которые могли прыгать между измерениями.
Это вызвало такой сильный удар током, что меня вырубило как минимум на час. Конечно же, у меня не было часов или возможности посмотреть на солнце, так что я опиралась на свои ощущения и на то, как сильно раскалывалась моя голова, когда я наконец-то пришла в себя.
Я пыталась логически определить, кто меня похитил.
Это не мой дядя Чарльз.
Клетка из металла и цемента – не в стиле моего дяди.
Если бы Чарльз меня похитил, я бы проснулась в вашингтонском пентхаусе, окружённая человеческими слугами, а он бы рассыпался в извинениях из-за высокотехнологичного ошейника на моей шее. Ошейник был бы меньше массивной громоздкой штуки, которая надета на мне сейчас, и, наверное, он не причинял бы столько боли, но в то же время наверняка был бы замысловатее.
Он бы клялся всем на свете, что ошейник – для моей защиты.
Он умасливал бы меня разговорами о том, как он по мне соскучился.
Как минимум, в самом крайнем случае он уже пришёл бы повидаться со мной.
Подозреваю, что он приходил бы сюда ежедневно, пытаясь убедить меня, что он лишь желает того, что лучше для меня. Он бы обещал, что я увижусь с Блэком сразу же, как прислушаюсь к голосу рассудка.
И самое главное, он выпытывал бы у меня про межпространственные прыжки.
Я его знала. Он захотел бы знать всё.
Чёрт, да он, наверное, захотел бы понаблюдать за тем, как я пытаюсь сделать это – может, применив другой блокирующий механизм.
Он определённо попытался бы заключить сделку.
Он бы тонко и различными путями угрожал Блэку, намекая, что держит его где-то в другой комнате, намекая, что он навредит ему, если я не буду сотрудничать.
Но здесь не было никакого заключения сделок.
Не было никакого умасливания, оправданий, пентхаусов, подобострастных людей.
Нет… это не мой дядя.
Проблема в том, что все на моей стороне, включая Блэка, скорее всего, подумают, что это сделал мой дядя. Они отправятся к моему дяде, пытаясь найти меня и предполагая, что это Чарльз удерживает меня в плену.
Они будут искать не в том месте.
Мой муж в этот самый момент, скорее всего, делает что-то невообразимо рискованное и глупое, пытаясь меня вернуть. Тут он не станет прислушиваться к голосу рассудка. Он не станет слушать Ковбоя, Энджел или даже Мэнни. Он придёт за мной, забив на всякую осторожность и логику… и неважно, какими дерьмовыми будут шансы на успех.
Я знала это потому, что сама сделала бы то же самое, чёрт подери, если бы ситуация была обратной.
Значит, Блэк, скорее всего, в Вашингтоне.
Наверное, он отправился туда с группой оперативников (возможно, с несколькими вампирами), готовясь совершить настоящее нападение на столицу Соединённых Штатов, которую мой дядя теперь почти полностью контролировал. А значит, Блэк, скорее всего, где-то в своей тюремной камере, в другой части света… а то и в секретной тюрьме ЦРУ.
Вот о чём я думала, пытаясь обойти ошейник сдерживания видящих, когда металлический замок заскрипел, и дверь распахнулась.
Я встала так быстро, что перед глазами всё почернело.
До меня впервые дошло, как сильно я похудела, как ослабела, не получая достаточно сна, еды, физических упражнений.
Эта часть – не совсем вина моих похитителей.
Они приносили мне предостаточно еды… и воды.
Я не съедала большую часть того, что они мне приносили, по той же причине, по которой я мало спала и часами таращилась в потолок, пытаясь пробиться через ошейник и дотянуться до моего мужа. Я не хотела еды. Я хотела своего мужа, бл*дь. Я хотела отговорить его от бессмысленного поступка, из-за которого его пристрелят на улицах Вашингтона или, может, запрут в какой-нибудь подземной лаборатории под Пентагоном.
Я стояла в углу камеры – единственном свободном углу, где я не была зажата туалетом, раковиной или прикрученной койкой. Я наблюдала, как четыре мужчины входят в комнату, следила за каждым из них глазами, пока они пересекали цементный пол.
Они были крупными.
Все четверо были чертовски крупными.
И всё же, хоть они и были мускулистыми, это не были мышцы заядлого посетителя спортзала или бойца.
Они больше напоминали мне вышибал, которых я видела сидящих на стульях возле выкрашенных чёрной краской дверей, когда мы с Блэком обходили клубы Нью-Йорка.
Это было в те времена, когда Блэк жил светской жизнью и таскал меня с собой, изображал кичливого богатого засранца, мелькал в заголовках и играл рок-звезду Уолл-стрит в СМИ и таблоидах Нью-Йорка. Конечно, он делал это не просто так (пытался выманить Брика из тени), но он был пугающе хорош в этом.
Вот эти парни были такими же крупными.
Они были массивными, внушительно массивными, но не всё это мышцы.
Они определённо не были мускулистыми в той же манере, что и Блэк, и большинство его видящих – той «ни-грамма-лишнего-жира» манере, которая ценилась видящими-разведчиками.
Всё это к тому, что в теории я могла пробиться сквозь них.
Ну, при нормальных обстоятельствах могла бы.
Здесь, без моих способностей видящей, в таком тесном помещении, и учитывая, что я ослабела… босая… я была уже не так уверена. С другой стороны, я охренеть как отчаялась, так что кое-какие шансы у меня имелись.
Сама их массивность заставила меня пересчитать шансы в тесном пространстве.
Плечом к плечу они практически занимали всю ширину камеры из цементных блоков.
И всё же, готовясь к драке, я видела, как это тоже можно использовать.
Я шагнула назад одной босой ногой, опираясь на неё и смещая свой центр тяжести. Я сделала это незаметно, но приняла частичную бойцовскую стойку, подняв руки, но держа ладони раскрытыми, чтобы поза больше напоминала желание защитить себя, но при этом давала преимущество легче и быстрее нанести удар.
Я видела, что парень впереди это заметил.
Он был самым крупным из группы.
Заметив, что он приближается ко мне с настоящей насторожённостью, я присмотрелась к нему в особенности – коротко стриженые каштановые волосы, бородка, пронизывающие светло-льдистые голубые глаза. Его взгляд больше всего бросился мне в глаза. Умный, но в то же время хищный. С его шеи свисала цепочка с золотым медальоном, а одет он был в кожаный жилет, чёрную облегающую футболку и чёрные джинсы.
Он выглядел европейцем, не американцем.
Одежда послужила мне подсказкой.
Когда я посмотрела на троих других, это мнение лишь укрепилось.
Я осознала, что тот, что стоял впереди, также сильнее походил на бойца, чем другие. Он был таким же массивным, с широкой талией, но что-то в его манере держаться говорило мне, что раньше он мог быть боксёром, может, даже профессиональным.
Как и моё, его тело выдавало сознательный перенос центра тяжести, почти что бойцовскую стойку, но он тоже явно пытался это скрыть.
Я решила, что он определённо походит на боксёра.
Хуже того, он выглядел опасным.
Я посмотрела ему в глаза, оценивая увиденный там холодный интеллект, пока он оценивал положение моего тела, ног, ладоней и ступней – оценивал меня точно так же, как я только что оценивала его.
Обычно мужчины меня недооценивали.
Мужчины вроде него, которые выглядели так, будто привыкли подавлять всех грубой силой, обычно недооценивали меня сильнее всего.
Я уже понимала, что с этим парнем у меня не будет такого преимущества.
С ним мне мало поможет тот факт, что я была женщиной, пусть даже босой и явно измотанной женщиной. Я не видела там ни единого признака джентльменства, учитывая, как он сейчас на меня смотрел. Я также предполагала, что он без угрызений совести причинит боль тому, кто весит в три раза меньше его.
Парня с медальоном я определённо должна вырубить первым.
Я окинула взглядом остальных, убеждаясь, что ничего там не упустила.
Я всё ещё оценивала их приблизительное умение драться, когда динамик над головой затрещал, заставив меня подпрыгнуть… а потом напрячься.
Я не отводила взгляда от четырёх мужчин передо мной.
Я видела, что парень с медальоном это тоже заметил.
– Миссис Блэк…
Через древний громкоговоритель, встроенный в стену, донёсся громогласный голос.
Сильный акцент. Славянский.
Возможно, русский.
После того, как он заговорил, громкоговоритель снова затрещал, разнося эхо отзвуков. Эта штука была такой древней, что я искренне поражалась, как она всё ещё работала.
– Миссис Блэк… – повторил мужчина в динамике. – Я приношу свои извинения за задержку с визитом к вам. Я извиняюсь, что мы представляемся только сейчас. Мы намереваться поговорить с вами ранее, но обстоятельства вынуждать нас ждать. Мы должны убедиться, что ошейник работает, да? Мы должны убедиться, что мы не рискуем нашей безопасностью…
Подумав о том, что сейчас, наверное, происходило в голове Блэка, я издала невесёлый смешок.
Когда голос умолк от моего смешка, я заговорила.
– Я это понимаю, – произнесла я, обращаясь как будто к воздуху.
Я не опустила руки и не отводила взгляда от четырёх мужчин передо мной, но невольно слегка улыбнулась тому, что стоял впереди.
– …Вы не хотели, чтобы я знала, кто меня похитил, пока вы не убедились, что ошейник работает, – добавила я, продолжая наблюдать за парнем с медальоном. – Вы не хотели, чтобы я сумела сказать моему мужу, кого убить, если бы выяснилось, что ошейник не работает…
– Верно, миссис Блэк, – сказал голос.
– И вы думаете, что если вы продолжите удерживать меня здесь, где мой муж не может почувствовать меня… на протяжении долгого, а не короткого периода времени… то вам будет безопаснее?
Я издала очередной лающий смешок.
– Ладно, – сказала я. – Удачи вам с этим.
Произнося эти слова холодным тоном, я уставилась на парня с медальоном.
Мужчина с льдисто-голубыми глазами удивил меня, улыбнувшись. Его взгляд пробежался по моему телу, и в этот раз его выражение оказалось легче прочесть.
Я на мгновение остро осознала, во что я одета – и во что я не одета. Найдя и вырезав оба РЧИД-чипа из внутренней стороны моего бедра и плеча, они вдобавок сняли с меня всю боевую экипировку – предположительно из опасений, что там спрятаны дополнительные GPS-трекеры.
Когда я впервые очнулась здесь, я была одета в ту же одежду, что и сейчас.
Маечка цвета хаки, которая льнула к моему торсу. Свободные штаны на кулиске, тоже цвета хаки, которые свисали с моих бёдер. Если бы не цвет, то они походили бы на те свободные мешковатые штаны, которые носят доктора в больницах.
Никакого нижнего белья, конечно.
У меня уже складывалось впечатление, что меня похитила преимущественно «мужская» организация. Это впечатление лишь укрепилось, когда парень с медальоном продолжил пялиться на меня, и его взгляд задерживался на моих грудях, ногах и стопах.
Всё ещё следя за направлением его взгляда, я рявкнула, обращаясь к голосу в динамике.
– Если вы думаете, что послав сюда отряд клоунов, которые пялятся на меня, как кучка неандертальцев-насильников, вы добьётесь моего расположения или расположения моего мужа… возможно, вам стоит пересмотреть свой подход, – произнесла я громче.
В этот раз я тоже не отводила взгляда от парня с медальоном.
Он вновь удивил меня, расхохотавшись в голос.
Хотя бы теперь я знала, что он понимает по-английски.
Мужчина в динамике пролаял несколько слов, вызванных весельем его приспешника. Видимо, он обращался к тому же мужчине, а может, ко всем четверым.
«Определённо русский», – подумала я.
К слову говоря, я не понимала по-русски, так что это мне ни капли не помогало.
Когда поток резких звуков, доносившихся из ржавого динамика, закончился, здоровяк с льдисто-голубыми глазами пожал плечами. Однако он сделал шаг назад и вежливо вернул взгляд к моему лицу. Я наблюдала, как он складывает огромные мясистые ладони перед животом, а трое других, взглянув на него, более-менее повторили его позу.
От этого мне захотелось рассмеяться.
Бл*дские идиоты.
– Миссис Блэк, – сказал мужчина в динамике, заглушая очередной треск древнего оборудования. – Мы действительно не желаем чинить с вами проблемы. Мы не планировали похищать вас. Мы наблюдаем за ситуацией в Соединённых Штатах. Мы беспокоимся. Мы узнать, получить хорошую информацию, что ваш муж и вы – мишени в большой катастрофе, которая там происходить. Не от нас. Мы не угрожать это. Это сделал Чарльз. Чарльз отдал приказы своей армии забрать вас. Забрать вашего мужа, Квентина Блэка. Мы помешать этим приказам.
Голос помедлил.
Я нахмурилась, пытаясь разобрать их дерьмовый английский, да ещё и с акцентом.
– Мы знать, что это ваш дядя, да? Чарльз? – сказал голос в динамике. – Для нас он Счастливчик. Счастливчик Люцифер или мистер Люцифер. Вот так он называть себя для нас.
