Текст книги "Повстречай меня во тьме (ЛП)"
Автор книги: Дж. Хасс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 18 страниц)
«Ответы приходят к тем, кто их ищет.»
– Сидни
Думаю, все это ради меня.
– Что? – Кейс рядом со мной. Я вместе с ним в постели. Могу чувствовать его голую грудь напротив своей спины. Его руки напрягаются вокруг меня, когда он говорит. Я хочу открыть глаза и увидеть, где мы, но не совсем в состоянии сделать это.
– Сидни?
Надеюсь, мы в вороньем гнезде наверху его дома. И это дневной свет, а значит, возможно, я отключилась лишь на несколько часов. Мне правда нравится быть здесь. Приятно находиться так высоко и глядеть на вещи сверху вниз, вместо того, чтобы быть маленькой и под постоянным наблюдением. Это место подобно сторожевой башне. Место, откуда вы можете увидеть, как к вам приближается какая-то хрень, и успеть подготовиться.
– Сид, – говорит он немного нежнее. – Я не хотел накачивать тебя препаратами снова, но ты впала в истерику. Это был единственный способ, которым я мог тебя успокоить. Я не сделаю этого снова, но нужно, чтобы ты помогла мне со всем разобраться. Ладно? Ты сможешь это сделать?
Помогла ему разобраться. Спорю, что так. Я перемещаю голову на мягкую подушку и уговариваю себя не плакать.
– Ты сказал просто стать кем-то другим, да? – хриплю я. Мой рот словно наполнен ватой. Сколько раз меня накачивали наркотиками с тех пор, как он меня забрал? – Но всю жизнь я постоянно играю кого-то другого. Я даже не жила толком в настоящем мире. Не могу представить другие версии самой себя, Кейс. Я пыталась так много раз. Жила в своей голове днями напролет. Я отказалась видеть истину в надежде, что те воспоминания просто исчезнут. Я была хорошей девочкой, плохой девочкой, дерзкой, сексуальной, даже сговорчивой девочкой. И это никуда меня не привело.
Я поворачиваюсь так, чтобы видеть его лицо, когда открываю глаза. Мы в вороньем гнезде, и это вызывает грусть. Потому что как бы не было прекрасно это место, Кейс все еще парень, оставивший меня умирать. И я не знаю, что он делает прямо сейчас. Или почему ведет себя так мило. Или почему я все еще жива.
Но я знаю, что ответ на все эти вопросы не связан с тем, что он видит меня насквозь. Потому что это не так. Он говорит, мне нужно стать кем-то другим. Но это то, что они всегда говорили мне. Стать кем-то другим. Разделили меня пополам, вот, что они сделали. Вот только, возможно, не пополам. Быть может они четвертовали меня, подобно лосю, которого подстрелили, убили, а затем по кускам отнесли в лагерь.
– Я не кролик.
Он проводит пальцем по моей щеке, и я осознаю, что Кейс тем самым вытирает мои слезы. Поднимаю взгляд к его глазам. Сколько раз я хотела оказаться так близко к этим глазам? Они яркие, словно солнце. Не карие, не зеленые, не голубые. Они цвета лесного ореха. С желтыми капельками, дарящими им янтарный отлив, когда парень стоит в тени между тьмой и светом.
Я глубоко вдыхаю и выдыхаю.
– Я не знаю, что это означает, Сидни. В смысле твоя связь с кроликом. Это еще одно спусковое слово? Ты увидела кролика по телевизору и что-то в тебе запустилось?
– Ага, – говорю я тихо, желая просто свернуться калачиком и умереть. Какой смысл и дальше с ним бороться? В чем суть? Кого я хочу тут защитить? Мысленно я пробегаю по списку имен и всплывает только одно.
Но это несправедливо. Так несправедливо, что меня снова кинут, когда все будет кончено. Поэтому я решаю получить ответы, прежде чем сдаться. Возможно, я могу умереть с миром, если получу хоть несколько ответов.
– Ты включил то шоу по ТВ, чтобы запустить во мне ту самую реакцию?
– Нет, – отвечает он. Без малейшего колебания. – Я не знаю, какие у Гаррета были спусковые слова для тебя, Сидни. Если бы знал, то было бы гораздо легче. Я мог бы помочь тебе. Если бы знал. Я мог бы попытаться исправить все это дерьмо. Ты знаешь все эти спусковые крючки, Сид?
– Красная рысь.
– Не думаю, что это оно. – Кейс отпускает меня, убирая руки, и встает. – Я не думаю, что это слово подходит. Если бы красная рысь и дикая кошечка были бы спусковыми и перезагрузочными словами, мы бы продвинулись. Выбрались бы из этой темной дыры. Но мы все еще там. Ты все еще падаешь глубже и глубже, ковгерл.
– Иисус Христос, – бормочу я в подушку. – Куда ж еще глубже мне падать?
Он садится на край освещенной луной половины кровати и облокачивается о колени, а затем прячет лицо за ладонями. Предполагаю у него нет ответов. Как и у меня.
– Больше наркотиков, – говорю я. – Дай мне больше наркотиков. Дай мне столько, чтобы я никогда не проснулась.
Он даже не отвечает мне. Просто берет и уходит. Я слушаю звук каждого шага и скрип ступеней под его ногами. А затем прислушиваюсь к шуму, который для меня, по сути, не имеет значения. Наконец, спустя почти двадцать минут, дверь захлопывается.
Он вышел на улицу.
Собирается ли он уехать? Кейс сказал, что спасет меня, но потом взял и ушел.
Я закрываю глаза и снова пытаюсь уснуть. В этой комнате очень светло. Мне нужна тьма.
Когда я просыпаюсь, на улице сумрак, и он почти так же хорош, как сама темнота, но я не могу снова заставить себя уснуть. Так что сажусь и выглядываю на улицу. Опять идет снег. Но следы от снегохода все еще видны.
Сбрасывая одеяло, я ползу к краю кровати и опускаю ноги на пол. Голова не кружится. Так что что бы он мне там не давал, доза была небольшой. Просто достаточной для того, чтобы меня успокоить.
Я голодна и хочу пить. Так что спускаюсь на второй этаж и останавливаюсь у первой ванной комнаты, которую вижу, вхожу в туалет, а затем пью воду из-под крана.
Выпрямляясь, я вытираю рот и гляжу на себя в зеркало. Мои длинные и темные волосы спадают на грудь растрепанными волнами. Они спутанные, но красивые. И на секунду я улыбаюсь этому. Тому, что могу стоять здесь и какое-то время глядеть на свои волосы. Мое лицо украшено царапинами и синяком, доставшимся мне от множественных ударов кулаком в голову. Мои глаза уставшие, но яркие.
Однако, я бы не сказала, что чувствую себя соответствующе. Но мне точно лучше, чем несколько дней назад. Или недель. В общем, если брать в сравнение период от момента, когда он забрал меня, и до сейчас.
Я трогаю синяк и морщусь. Но ненависть, которую чувствовала к Гаррету, каждый раз, когда он становился причиной подобных отметин на моем теле, не возникает по отношению к Кейсу.
Мне следует его ненавидеть. Но не могу.
Мне следует желать мести. Но не хочу.
И это не связано со Стокгольмским синдромом. Я пыталась любить Гаррета. Пробовала заставить себя заболеть этим самым синдромом по отношению к нему. Думала, мне станет проще, если буду считать избивающего меня мужчину сексуальным и буду хотеть с ним трахаться.
Но это так и не сработало с ним. Так что, думаю, я не восприимчива к этому Стокгольмскому синдрому.
К тому же, я любила Кейса годами у себя в голове. Задолго до этого. Он был моим спасителем. Так что к черту. Мне можно и сейчас его любить. Он даже не представляет, что здесь происходит. Просто пытается изо всех сил разобраться в этом. И если бы я хотела заставить его прекратить причинять мне боль, то могла бы просто все ему рассказать.
Но я не какой-то великодушный благодетель. Нравится вам это или нет, но я такая же безжалостная личность, как и он. И я хочу того, чего хочу.
Я хочу ему нравиться. Хочу, чтобы он сказал "Прости, что оставил тебя в прошлом. Я облажался." Я жажду, чтобы он хотел меня так же, как я хочу его. Мне нужно, чтобы он полюбил меня. Я так сильно хочу быть любимой.
Включаю свет и вижу большую спальню за двойными распахнутыми дверями. Я вхожу в комнату. Знаю, он уехал. И я услышу звук снегохода, если он вернется.
О, боже. А что если он так и не вернется? Что если я спущусь вниз и найду кучу одежды и записку с просьбой отвязаться от него? Что если он решил двигаться дальше? Следует ли и мне это сделать?
Вместо того, чтобы сосредоточиться на этом, я начинаю осматривать комнату. Здесь есть примыкающая ванная. Все его ванные принадлежности стоят на столешнице. Мыльница. Я беру ее и вдыхаю запах сандалового дерева. Качественная щетка для намыливания лица. Я провожу пальцами по мягкой щетине и представляю, как наблюдаю за процессом его бритья.
Нет. Никакой это не Стокгольмский синдром.
Я выключаю свет и возвращаюсь в спальню, садясь на край его кровати. С обеих сторон расположены прикроватные тумбочки из отполированного дерева, такого темного, что оно кажется почти черным. Его дом обставлен именно так, как вы бы ожидали от огромного дорогого сруба. Большинство элементов современные и новые.
Я открываю ящик прикроватной тумбочки и нахожу там пистолет.
Конечно, ты его находишь здесь, Сид. Он же наемный убийца. Я беру его в руку, пробуя на вес и проверяя все ли патроны на месте – да – а затем кладу его обратно в ящик.
Я никогда не хочу использовать оружие снова. Никогда.
В ящике второй прикроватной тумбочки находится закрытый черный кейс и аптечка с препаратами. Не один из них не подходит по свойствам на тот коктейль, что он вводил мне. Все таблетки здесь – это обезболивающие, сердечные, сорбенты и эпинифриносодержащие препараты. Набор на все случаи первой помощи. Чтобы спасти жизнь.
Приятно знать, что мужчина, к которому я испытываю сексуальное притяжение, не связанное со Стокгольмским синдромом, готов к тому, чтобы спасти меня от передозировки, если это потребуется.
Я поднимаю черный кейс и замечаю на нем замок, поэтому ожидаю, что он окажется закрытым.
Но это не так. Должно быть здесь бывает не так уж много людей.
Это вызывает у меня хихиканье. Думаю, я и правда могу сойти с ума. Ну, то есть бесповоротно.
Внутри кейса два пистолета и они... великолепны. Черный матовый FN Five-SeveNs с выполненной на заказ рукоятью и лазерным прицелом. На рукояти есть надпись, так что я поднимаю один пистолет и поворачиваю его боком, чтобы прочитать.
Единственный пистолет, который тебе когда-либо понадобится. С днем рождения, Мэрк – Целую
Не имею ни малейшего представления, кто такой этот Смурфик, так что просто кладу оружие обратно в кейс и гляжу на три обоймы, выложенные в линию, словно указывая на что-то. На них тоже есть надписи, так что я беру одну, чтобы разглядеть слова. С любовью, Саша, – и так три раза.
Предполагаю, она и есть Смурфик. Фигурально. Ей принадлежит сердце Кейса начиная еще с той ночи, когда он бросил меня в хижине. Меня так сильно заставляет злиться то, что у нее есть милое прозвище и концовка сказки, а у меня...
Я не хочу думать о том, что досталось мне. Не хочу вспоминать о плохом. Лучше оставить это все позади.
Кладу обойму обратно и закрываю кейс, а затем ящик. Не хочу стрелять в Кейса. Так что я даже не задумываюсь о том, чтобы забрать один из его пистолетов.
Звук снегохода отвлекает меня от самокопания, я поднимаюсь и направляюсь к лестнице, чтобы встретить его у двери.
Боже, я такая жалкая.
«В конце концов... вам нужно кому-то доверять.»
– Сидни
Я устраиваюсь на диване, решая не встречать его возле двери, чтобы не казалось, будто я его ждала. Или что я счастлива его возвращению.
Диван развернут к окну гостиной, так что я оглядываюсь, когда слышу звук открывающейся двери. Он заходит, топая покрытыми снегом ботинками по коврику у двери, а затем снимает шапку и перчатки.
Кажется, он не замечает меня, пока не расстегивает куртку.
– Ты проснулась. Я не был уверен, как долго ты еще проспишь. Клянусь, я дал тебе немного препарата. – Мне видны его мышцы под термо-футболкой с длинным рукавом, когда мужчина вешает куртку и снимает ботинки. – Мне нужно было кое-куда съездить по делам, – объясняет он. Словно я его жена и хочу знать, где он был.
И я хочу знать, но не потому, что подозреваю его в измене с какой-то цыпочкой. Мы посреди лесной глуши. И Мэррик Кейс не кажется парнем, который трахается со всем, что движется. В том или ином смысле.
Сняв обувь, он проходит в гостиную. От теплой одежды и жара дома на его лбу выступает пот.
– Я просто не знал, что делать. Прости. – Он опускает голову и направляется на кухню, начиная разбирать привезенную еду.
Я хочу что-то ответить, что угодно, лишь бы нарушить тишину или изменить его настроение, потому что, кажется, он обеспокоен чем-то. А я не хочу, чтобы он беспокоился по моей вине.. Я бы хотела, чтобы он спас меня, да. Но не жалел. Лучше я умру.
Но я выросла в глуши и общение не мой конек. Шайенн далек от настоящего города, забудьте, что я сказала о нем пару часов назад. Это маленькое селение, полное мелких людишек. Так что я не знаю, как начать разговор. Я подгибаю ноги и смотрю на них вместо того, чтобы хотя бы попытаться.
– Тебе уже лучше? – спрашивает он, разворачивая завернутое в белую бумагу мясо и бросая его на противень. – Голодна? – Он добавляет туда же немного картофеля, а затем маленькую морковку. Сует все это в духовку и закрывает дверцу. Предполагаю, на ужин у нас жаркое. Кейс открывает холодильник и достает две бутылки пива, открывает их и направляется в гостиную.
Я принимаю одну бутылку у него из рук и затем он плюхается на диван. Очень близко ко мне. Даже слишком близко. Словно мы пара и обычно по вечерам пьем пиво, сидя на диване. А не будто он меня похитил несколько недель назад и обливал ледяной водой из пожарного шланга. Это должно расстраивать, потому что, фактически, его действия по отношению ко мне были охуено болезненными. Но нет. Я не схожу с ума из-за этого и потому гадаю, действуют ли на меня еще принятые наркотики. Успокоительные. Антитревожные препараты. Поддерживает ли что-то меня в спокойном состоянии?
Я поднимаю пиво, и Кейс смотрит на меня.
– Мне стоит это пить? Оно никак не повлияет на принятые препараты?
Он делает глоток из своей бутылки, но на секунду мне кажется, что я замечаю на его лице выражение стыда.
– Думаю, ты в порядке, Сид. Я дал тебе минимальную дозу этим утром. Так что, на данный момент, препарат уже вышел из твоего организма.
Он кажется искренним. Так что нет, наркотики не являются причиной, по которой меня не беспокоят его лишенные морали ранние действия. И поскольку мы выяснили, что это не связано со стокгольмским дерьмом, у меня нет больше идей насчет возможных причин данного отношения.
– Не хочешь рассказать мне о кролике?
Я зажмуриваю глаза, пытаясь не пускать этот образ к себе в голову. Но этот звук. Крик кролика, когда я схватила его. Он выжжен в моей памяти.
Кейс кладет руку на мою ногу и сжимает.
– Ты не обязана, – говорит он. – Думаю, я понимаю.
Я легонько качаю головой.
– Нет, твое представление обо всем этом ошибочно, Кейс. Будь кроликом. – Я поднимаю взгляд и вижу его смущенное выражение лица. – Будь кроликом – вот, что я говорила себе, когда дела шли коту под хвост. И это вселяло в меня надежду, успокаивало. Я должна была убить пойманного Гарретом кролика. И мне известно, как убить кролика, ясно? – Я снова встречаюсь с ним взглядом. – Я знаю, как сделать это правильно. Но то, что просил меня сделать Гаррет, было жестоким. Так что я отпустила кролика.
– И он сбежал? – спрашивает Кейс с надеждой.
Я еще раз легонько качаю головой.
– Нет, собаки его схватили. Разорвали на куски.
Ты когда-то слышала кроличий крик?
– В лесу я видела много вещей. Естественных. – Я снова поднимаю на него глаза. – Знаешь о чем я? Правила природы работают каждый миг семь дней в неделю, и мы с трудом можем это осознать. Но я жила среди всего этого достаточно долго. – Я смотрю на бутылку пива и осознаю, что так и не сделала ни глотка, поэтому поднимаю ее к губам и жадно пью. Пиво прохладное и мягкое, так что я делаю еще несколько глотков. – Гаррет относился к собакам лучше, чем ко мне. По крайней мере они никогда не носили ошейников.
Когда возвращаю взгляд к Кейсу, он хмурится.
– Послушай, – говорит он, почти что шепотом. – Мне жаль, что я не забрал тебя той ночью...
– Перестань, – прошу я. – Просто не надо, ладно? Я спасла себя сама, так что забудь об этом. Когда все становилось слишком плохо, я просто представляла себе, что живу другой жизнью. И это помогло мне все вынести. – Я гляжу в окно, во тьму, скрывающую прекрасный вид. – Это помогло мне все вынести. Я все еще здесь.
Я чувствую, как он кивает, даже не глядя. Потому что просто не могу взглянуть ему в глаза.
Он пьет пиво, поднимается и идет на кухню, а затем выбрасывает бутылку в мусор, которая издает при этом звонкий звук, тем самым сообщая мне, что в мусорном ведре уже были другие бутылки, а значит Кейс пил, пока я была в отключке. Затем он направляется к лестнице.
– Я собираюсь принять душ перед обедом. Чувствуй себя, как дома.
Я наблюдаю за тем, как он поднимается по лестнице. Его шаги неспешны или может я просто так себе говорю, убеждая, что Кейс какой-то мрачный. Хотя обычно плохие новости в добавок к пиву притупляют активность человека. Он исчезает, и через несколько минут я слышу шум душа.
Я заканчиваю свое пиво и беру еще одну бутылку из холодильника. Пиво из местной пивоварни около Джексона. Я продавала его в своем баре. Боже, мой бар. Что с ним сейчас?
И именно в этот момент я замечаю его сотовый телефон на столешнице. Я подхожу и беру его, оглядываюсь на лестницу, проверяя не наблюдает ли он за мной, а затем провожу по экрану пальцем, пытаясь разблокировать.
Здесь даже нет пароля. Я открываю клавиатуру и набираю номер бара, но прежде чем нажать вызов, останавливаюсь.
– Какого черта я им скажу?
Опускаю телефон обратно на столешницу и возвращаюсь к дивану. Это не Стокгольмский синдром. Нет. У меня просто нет достойных причин, чтобы хотеть вернуться домой. Там меня не ждет ничего хорошего. Ничего. Я это знаю. Я люблю бар, правда. Я бы отдала что угодно, чтобы суметь послать все к чертям и вернуться домой. Потому что то место – заполненное пьяными ковбоями, дерьмовым кантри караоке и шотами по девяносто девять центов – было единственным, где я чувствовала себя настоящей.
Ковгерл, как зовет меня иногда Кейс. Я и есть ковгерл. И мне нравится та девушка. Возможно, я могла быть ею вместо того, чтобы быть вот этим?
Но я все же не могу вернуться. Не до того, как выясню, что со мной происходит. Не до того, как все узнаю. А моя единственная надежда на раскрытие истины состоит в том, чтобы позволить Кейсу вникнуть во все.
Я хочу его. Но не доверяю. И эта мысль поглощает меня так сильно, что кажется вот-вот взорвусь, когда слышу доносящуюся с третьего этажа мелодию.
«Моменты не долговечны. Вы не можете вернуть их обратно или изменить. Только создать новые.»
– Кейс
Музыка всегда меня оберегала. А еще она так сильно напоминает мне о Сидни. Эта песня – пальцы наигрывают ее на автомате. Я научился играть много лет назад и, когда эта песня только вышла в свет, Сидни слушала ее по радио каждый день. Я знаю это не потому, что был с ней в машине, а потому, что преследовал девушку восемь долгих лет.
Первые два года я был безжалостен. Я столько раз видел Гаррета за тот период времени. Я мог бы убить его тысячу раз, если бы только решил нанести удар. Но в то время Саша очень сильно нуждалась во мне. Как и мои друзья. С ними вместе я разобрался во всем этом дерьме, а о Сидни я и не думал, пока мы не собрали по кусочкам всю последнюю загадку.
Вот только мы ее так и не разгадали. Да, мы украли деньги и стали богатыми. Но последний кусочек головоломки так и не был открыт. И вот сейчас Сидни здесь, в месте, где я представлял ее миллионы раз, но все идет совсем не в том ключе, как я думал.
В моей голове все было так стремительно. Немного пыток. Несколько вопросов. И ответов. Да, я никогда не исключал вариант психического воздействия, но не думал, что все пойдет именно вот так.
А как? Мне стоит задать себе этот вопрос. Потому что, кажется, я запутываюсь в ее прошлом. Я позволяю ей тронуть меня. Впускаю в себя ее печаль и тем самым иду против собственных планов. И, что важно, я не уверен, что с этим делать.
Тот крик. Теперь я знаю, что она имитировала крик кролика, в этом есть смысл. Но в тот момент кровь застыла в моих жилах. Это было ужасающе. Страшно на таком уровне, которого я ранее не испытывал.
А я убил немало людей. Даже нескольких женщин. Пол в этом деле для меня не имеет значения. Если они заслужили это и деньги заплачены, я заканчиваю свою работу. Но до сегодня я никогда не слышал подобного звука из уст человека. Наркотики показались единственным вариантом. Она впала в истерику. Просто закрылась в себе.
Ступени скрипят, и затем Сидни появляется в тени комнаты. Здесь включена лишь одна лампа. Как раз под стать моему настроению. Мрачно. Вот как я себя чувствую. На дне.
На дне чего-то нехорошего, посреди все еще не завершенной работы. Я не привык к подобному чувству. Есть люди, о которых я забочусь, их немного, но я забочусь о них.
А об этой девушке мне не стоит волноваться.
– Привет, – говорит она, махая своей забинтованной рукой.
– Как рука? – спрашиваю я, продолжая бренчать на гитаре мелодию, которую, кажется, никак не могу выкинуть из головы.
Он смотрит на руку.
– Уже лучше.
– Завтра снимем повязку и посмотрим в каком состоянии волдыри.
Она кивает и садится на кровать. Не далеко от меня, но и не близко. Я сижу на полу, согнув одну ногу в колене, так что мое голое колено проглядывается через дыру джинс, а гитара лежит поверх бедер. На мне нет футболки. Но я не одевал ее не для того, чтобы заставить девушку смотреть на свое тело, хотя она все же смотрит. Скорее, чтобы вынести чертову жару в этой комнате.
– Тебе, должно быть, правда нравится эта песня.
Я слабо улыбаюсь ей.
– Я позаимствовал ее у тебя.
– Я знаю. Так что... – Она скрещивает ноги и смотрит на босые ступни. Наверху левой ступни у нее есть тату. Кролик. Я видел его до этого, но думал, что это просто девчачья штучка. Кролик бежит, его длинные задние лапки перекрещены с передними, а голова оглядывается назад. Словно он прямо сейчас спасает свою жизнь бегством.
– Так что да, – заканчиваю я за нее. – Я наблюдал за тобой очень долго.
– Я думала об этом. – Она заламывает руки и затем смотрит мне в глаза. – Если ты так сильно хочешь убить Гаррета, то почему не сделал это давным-давно?
– Так ты веришь, что он все еще жив? – Я прекращаю играть, позволяя ей понять, что это не обыденный вежливый вопрос. И если она позволит мне продолжить разговор, то он станет крайне важным. Возможно, даже самым важным в ее жизни.
Она пожимает плечами.
– Я правда не знаю, что настоящее, а что нет.
Я отвожу взгляд и начинаю снова играть. Потому что вот таким оказался мой ответ. Она не готова. Даже несмотря на то, что я понимаю, Сидни прекрасно знает, Гаррет жив, и она призналась, что говорила с ним в ночь накануне свадьбы – в ту ночь, когда сбежала, словно кролик – она не станет рассказывать об этом сегодня.
– Знаешь почему мне нравится эта песня? – Она кивает на мою гитару.
Я опускаю взгляд, позволяя своим все еще влажным волосам скрыть мое лицо и слабую улыбку. Эта тема не касается Гаррета, но все же является отличной альтернативой для дальнейшей беседы. Так как она касается ее.
– Почему?
– Потому что в ней содержится послание. Совершенно ничего. Название олицетворяет в себе все то, что я чувствую. И слова, они просто... будто бы повествуют обо мне.
– Думаю, в этом и кроется секрет хорошей песни, верно? Слова, которые автор написал о себе, затрагивают миллионы.
– Я хочу все и ничего.
– Я тоже. – Я начинаю играть немного громче.
– Потому что ты никогда не знаешь, чего хочешь на самом деле. Твои желания меняются каждый день. Ты получаешь что-то, а затем оказывается, что хочешь совсем другое.
Я киваю, заканчивая играть и позволяя музыке звучать все громче и громче, подражая крещендо. В оригинальной версии песни музыка звучит хаотично, словно жизнь заканчивается и ничего не имеет смысла. Но если вы вслушаетесь получше, то все звуки идеально сливаются вместе в финальной коде гитары, уравниваясь и гармонично сочетаясь.
– Такова жизнь, не так ли? – говорю я на последней ноте. – Ты надрываешь зад, чтобы достичь точки, в которой хочешь оказаться, а затем осознаешь, что ожидала совершенно другого.
– Привет разочарование.
– Это вызывает желание прекратить хотеть чего-либо. – Я поднимаю взгляд и улыбаюсь. Она смеется и наклоняет голову. Я видел эту девушку в стольких ситуациях, но никогда она не была уверена в себе. Всегда боялась чего-то. Или стеснялась. Или была беспомощна. Спорю, Сидни никогда не чувствовала себя уверенной.
Я тянусь к ее ноге и сжимаю плоть через ткань джинсов.
– Когда я не думаю о тебе, то обычно невольно начинаю играть вот эту песню. – Я делаю вдох и затем говорю: – Раз, два, три... – и снова начинаю играть. Она испускает тихий смешок. – Так ты знаешь ее? – спрашиваю я.
– Я люблю Shinedown.
– Черт, – говорю я. – Сучка, это Skynyrd. К черту ту дерьмовую кавер версию. – Я поднимаю взгляд, чтобы понять ее реакцию на мою шутку. И девушка мило усмехается, так что я продолжаю играть. Мне никогда доселе не приходилось видеть ее счастливой. А я хотел бы, хоть раз. Так что, возможно, смогу организовать это сегодня вечером?
– А ты "Простой парень", Кейс?(Название песни группы Skynyrd «Простой парень», данная песня была очень известна в исполнении кавер-группы Shinedown)
– Пытаюсь таким быть. – Я немного склоняю голову и играю проигрыш. – Но не уверен, что у меня получается.
– А у тебя была мать, которая давала бы тебе простые советы о том, как поступать в жизни?
Я качаю головой и не открываю глаз, проигрывая музыку у себя в уме.
– Нет. Она умерла в пожаре, когда мне было восемь. – Я смотрю на Сидни. – Так что мы оба не испытали этой стороны жизни.
– Что ты имеешь в виду? – Сидни сползает вниз, плюхаясь задницей на пол рядом со мной и вытягивая ноги. Она так близко ко мне, что наши плечи почти соприкасаются, и я хочу попросить ее сесть напротив, чтобы лучше видеть выражение ее лица.
– Ну, знаешь, та часть, где ты заставляешь мать гордиться тобой. – Я прекращаю играть и глубоко вздыхаю. – Мой старик был мудаком, но по сравнению с пытками, которые устраивают детям Компании, его можно назвать идеальным. То есть он пил и творил всякое дерьмо. Был алкашом. Но после размышлений о нем в течение последних пятнадцати лет, я склоняюсь к выводу, что он просто был убит горем. Он любил ее, Сид. Так что, как я могу винить человека, который не может смириться с тем фактом, что именно по его вине возник пожар, убивший любовь всей его жизни?
– Да, я понимаю.
Я снова начинаю играть. По большему счету, чтобы сменить тему при этом не сказав ни слова.
– Ну, моя мать была со мной немного дольше твоей. Но не думаю, что она хоть что-то бы сказала мне, даже если бы мы дожили до той самой точки жизни, о которой ты говоришь.
– А какой аналог этой точки жизни у тебя?
Сидни молчит. Возможно, размышляя.
– Предполагаю, день моей свадьбы. Настоящей. Не той, на которую я согласилась, лишь чтобы придать смысл своей жалкой жизни.
– Так ты не любишь Бретта?
Она качает головой, и ее волосы закрывают лицо.
Я прекращаю играть и тянусь, чтобы убрать ее локоны за ухо. Она смотрит на меня, испугано, и я мило улыбаюсь, пытаясь успокоить ее.
– Мне нравится смотреть на тебя.
– Почему? Я вся в синяках.
– Ауч, – говорю я. – Это, знаешь ли, немного задевает.
– Ты правда хотел меня убить? – Ее глаза полны слез, и я знаю, что давлю на нее сегодня вечером. Это не к добру, но я, кажись, ничего не могу с собой поделать. Мне никогда не приходилось разговаривать с ней по душам. К тому же, Сидни правда красивая. И в одну из ночей я трахнул ее. Но так неправильно.
– Я не стал бы заниматься с тобой сексом той ночью, если бы знал, что ты девственница. – Это не тот ответ, который она хочет, но он заставляет ее задуматься. Возможно увидеть меня в ином свете. Не у многих людей есть такая возможность, и мне интересно, ухватится ли она за нее.
– Почему?
Таки-да. Это не вызов – по крайней мере она произносит данный вопрос не как вызов – но почему-то я чувствую его именно так. И у меня уже есть отличный ответ, так что я выдаю его без колебаний.
– Потому что каждый важный момент твоей жизни был у тебя украден. А это был единственный, который у тебя все еще оставался. По счастливому случаю, или потому, что так было спланировано, не суть, но он все еще оставался у тебя. А затем появился я и украл его.
Она отклоняет голову назад на край кровати и глядит в потолок.
– В любом случае это не важно. Кого волнует подобное? Это ведь просто момент?
– Но именно из моментов состоит наша жизнь. Одно мгновение за другим. Один миг поверх второго в стопке жизни. Хороший друг объяснил мне это однажды. Сложенные в стопку моменты ведут тебя к чему-то. К чему-то, что ты планируешь. Но иногда они ведут к новым вещам. Вещам, которые ты не планировал. – Я встаю и ставлю гитару на подставку. А затем протягиваю ей руку. И жду.
Ее выражение лица озадаченное. Она смотрит на мою руку, затем на выпуклые мышцы моего пресса, грудь и наконец мне в глаза.
– Возьми меня за руку, – говорю я.
И она берет. Но когда кожа наших тел соприкасается, Сидни напряженно сглатывает.
Я помогаю подняться ей на ноги и обнимаю за талию, притягивая ближе. Вдыхая ее запах. Ощущая тепло. Я наклоняюсь и целую ее шею. Чувствую, как на ее затылке волоски встают дыбом и как озноб пробирает все ее тело, когда шепчу на ухо девушке:
– Ты когда-нибудь трахалась нежно, Сидни?
Еще раз напряженно сглатывая, она приподнимает голову вверх. Ее горло выставлено, словно предложение.
– Я не знаю, – выдыхает она. – Не думаю.
– Ковгерл, если бы ты испытала это, то знала бы. – И затем я скольжу рукой под ее футболку, лаская ребра и одновременно целуя губы. Сперва она замирает, ее рот напрягается напротив моего. – Хочешь, покажу тебе каково это? – спрашиваю я, отстраняясь.
– Зачем? – тихо спрашивает она в ответ. По ее виду кажется, что девушка не собирается отвечать отказом. Она просто ищет причину сказать "да". – Потому что тебе меня жаль?
– Неа, – говорю я, все еще пытаясь заставить ее ответить на мой поцелуй. Я прикусываю ее губу, достаточно сильно, чтобы привлечь внимание к своим действиям. – Потому что то, как я трахнул тебя в прошлый раз, Сид, было не лучшим примером секса. И, думаю, я могу сделать это получше.
– Почему ты хочешь этого? – Она слегка отклоняется назад, сомневаясь в моих намерениях. Черт, я сам не до конца уверен в них.
– Я просто хочу тебя. – Я позволяю ей отстраниться еще немного, но только чтобы мы могли видеть друг друга. Она напугана. До чертиков. Ее глаза расширены, а рот приоткрыт, даже несмотря на то, что я не мог заставить ее приоткрыть его нежными поцелуями и прикосновениями языка всего пару секунд назад. – Секс не всегда грубый, Сидни. Иногда люди трахаются, потому что и правда нравятся друг другу.
