Текст книги "Erratum (Ошибка) - 2 (СИ)"

Автор книги: Дылда Доминга

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 18 страниц)

– Нет, – Грерия вздернула подбородок – она не собиралась позволять падшему унижать себя, – но я делаю, что могу.

– Тогда кто, по-твоему, возглавит чертовых рептилий, а? – Самаэль метал искры.

– Его дети, – выпалила Грерия, и лишь потом подумала, а стоило ли заикаться на эту тему с падшим.

– Чьи? – тупо переспросил ангел.

– Абы, – отступать было уже поздно. Что же в этом проклятом парне так ее задевало, ведь она уже давно была не девочка, хоть и выглядела внешне таковой.

– Дети? – Он все еще ничего не понимал.

– Потомки. Небирос и Саргатанас. Они всегда были обделены: его вниманием, его властью, его признанием, в конце концов. Я думаю, что они…

Самаэль рассмеялся:

– Ты думаешь… Ты понятия не имеешь, что такое семья. Разногласия могут быть какие угодно, но они не выйдут за пределы семьи. Вы, ведьмы, совершенно поведенные, и вам этого не понять. Хотя, чему я удивляюсь, вы же одиночки, готовые передушить друг друга в драке за власть. И победив на очередной краткий миг, пляшете на костях своей предшественницы, не задумываясь о том, что вас ждет та же участь.

– Ты ошибаешься, если считаешь, что я не думаю. Я уже побывала в обеих ролях. – Отрезала Грерия, и в ее взгляде светилась теперь чистая злость.

– Ну да, ну да, старушка Грерия, – усмехнулся он. – Так расскажи мне, как тебе удалось охмурить Ника во второй раз, будучи безобразной каргой? Или ему так осточертели красотки, что для разнообразия он не побрезговал и тобою?

Грерия сверкнула глазами, но отвечать не стала. Она и так слишком много ему сказала. Падшему вовсе незачем было знать, что не она нашла Ника, а он сам ее отыскал и предложил то, на что она не смела надеяться даже в самых смелых своих фантазиях.

– Значит, не побрезговал, – заключил Самаэль, и отвернулся от нее, словно после такого признания на нее даже смотреть было отвратительно.

– Все не так, – зачем-то произнесла Грерия, и увидела направленный на себя иронический взгляд.

– Он вернул тебе молодость до того как? Рыжие снова не в моде? Да здравствуют блондинки? – Казалось, поток его слов не прекратится никогда.

– Самаэль, – воскликнула Грерия, и уже секунду спустя не понимала, что подвигло ее произнести эти слова, – с ним что-то не так. – Возможно, то, что она на самом деле переживала за Ника. Не как за любовника, потому что слишком много воды утекло с тех пор, и теперь они не были близки в том самом смысле, но как за близкого человека?

– Грерия, ты точно не помутилась рассудком? Что это, сочувствие? Переживание? Ты же ведьма.

– Я оценила твой сарказм в полной мере, Самаэль. Но с ним действительно что-то не так. Он отдал мне все дела, – Грерия взмахнула рукой, указывая на стол. – Я думала, оттого, что они запущены. Но он будто передает эстафету.

Самаэль помрачнел. На этот раз, похоже, она достучалась до падшего. Он прошелся вдоль стены к окну, а затем обратно. Мысли отражались на его лице, но ни одна не задерживалась там надолго, чтобы ведьма могла ее распознать.

– Вы ведь не вместе, верно? – спросил он.

– Я официально сменила Сиби, если ты об этом, – начала Грерия.

– Нет, не об этом, – резко прервал ее Самаэль. – Мне плевать на официоз.

– Нет, не вместе. – Созналась Грерия.

– Он сам нашел тебя, – Самаэль словно шел по невидимым следам.

– Да, – согласилась ведьма.

– Он сходит с ума, – прошептал Самаэль.

– Нет, у него нет признаков безумия…

– Тебе не понять, – снова оборвал ее Самаэль, его плечи напряглись, а крылья показались за спиной. – Это безумие совсем иного рода, когда такие, как мы, не выдерживают груза своего падения.

– Ты ведь не имеешь в виду… – начала Грерия и в ужасе осеклась. – Но почему? Разве он не сильнейший из вас? – И снова умолкла.

Самаэль невесело захохотал.

– Не смущайся, ведьма, продолжай. Разве не я должен был тронуться первым? Это ты хотела спросить?

Грерия молчала, лишь смотрела на его смуглый профиль.

– Такие вещи невозможно предсказать. Я также не взялся бы говорить о том, обратимо это или нет в его случае. Но как бы там ни было, ничего хорошего в этом нет.

– Где он? – Самаэль оказался рядом с Грерией, и ее колени невольно дрогнули.

– Не знаю, – пожала она плечами, и золотые локоны рассыпались по ее плечам.

– Он говорил тебе что-то?

– Что-то о гибели и о том, что все так, как должно быть, – ответила Грерия.

– Плохо. – Самаэль произнес лишь одно это слово. Но он больше не улыбался и не насмехался, и это означало, что все действительно паршиво.

8

– Ты испытываешь ко мне неприязнь, почему? – Прямо спросил Рамуэль, а Лили так надеялась, что он не заметит ее отношения.

– Это не так, – она лишь покачала головой. Лили действительно не испытывала неприязни к этому Рамуэлю, но как ему было объяснить, да и зачем, что его продолжение в другой жизни наделало слишком много ошибок, приняло слишком много неверных решений и причинило ей ту боль, которую простить было слишком сложно.

– Я ощущаю эмоции, как люди ощущают тепло и холод, – произнес Рамуэль, явно не удовлетворившись ее ответом.

– Я не испытываю неприязни к тебе, Рамуэль, – отозвалась Лили, аккуратно подбирая слова, – но был один человек, похожий на тебя, который поступил не очень хорошо.

– Значит, я напоминаю тебе какого-то мерзавца, – горько усмехнулся он, отодвигаясь от Лили, и освобождая ей больше пространства. Она почти вздохнула с облегчением, порадовавшись тому, насколько удачное нашла объяснение, когда он продолжил: – Не того ли, который вручил тебе мой меч?

Дыхание Лили сбилось, запнувшись на вдохе, и она ошарашено взглянула на ангела.

– Ты думала, я забуду? Остальные забыли, потрясенные произошедшим, кто-то вообще ничего не заметил. Но только не я, и не Уриэль. Он никогда не подымал этой темы, но я уверен, что он не забыл. – Его тяжелый взгляд остановился на Лили, и она поняла, что без ответа он не уйдет.

– Не думала, – покачала она головой. – Но разве светлейшие делятся с вами всем?

– Вот как, светлейшие, – с досадой протянул он. – Как я сразу не догадался…

Как ни старалась Лили не думать о Рамуэле плохо, у нее не получалось. Достаточно было проскочить в его голосе одной такой интонации, чтобы всплывали тонны других нелицеприятных сцен с его участием. Это невозможно было исправить. Она не могла искренне сказать ему добрые слова, укоризненно потрепать по плечу и остаться друзьями. Из-за него погибли Небирос и Саргатанас, эти глаза смотрели, как они умирают, холодно и безучастно, его разум помогал строить гнусные планы ведьмам. Лили не могла забыть этого, вычеркнуть из своей памяти.

– Извини, – она поднялась и пошла прочь, ни разу даже не обернувшись, потому что ей было все равно, что думает Рамуэль.

– Петра, – Лили едва не столкнулась с ним, погруженная в свои невеселые мысли.

– Лили, – он вежливо ей поклонился, а глаза с интересом изучали ее лицо. – Ты не похожа на своих светлейших братьев.

– Вы сговорились с Марком? – бросила Лили, не слишком беспокоясь о вежливости после беседы с Рамуэлем.

– С Марком? – Он приподнял брови. – А, монах-гробокопатель, – усмехнулся Петра. – Да, он странная личность.

– В том, что ты не похожа на остальных, нет ничего осудительного. Они – нерожденные, а ты… даже не знаю, что с тобой случилось в коконе. – Петра вопросительно посмотрел на Лили.

– Я, правда, не помню, – ответила она. И те картины, которые проплывали в ее сознании, едва ли можно было назвать осмысленными воспоминаниями. Пребывание в коконе было настоящим таинством, возродившим ее к жизни и давшим ей чистый лист судьбы, к которому она сумела недавно подшить свою старую истрепанную тетрадку жизни, исчерканную и с растекшимися чернилами.

– Почему они отправили тебя к нам? Ты недостаточно светла для них?

– Нет, они полагают, что мне надо отдохнуть после того, как я послужила посланником на встрече с Падшим.

– На встрече с кем?! – Петра буквально подскочил на месте, выронив из рук ножны. – Ради всего святого, зачем им это понадобилось? Почему они отправили тебя?

– Синглаф сказал, что других это убьет, – Лили безразлично смотрела, как ветер колышет травы на холме.

– Тебе не плохо? Ты цела? – Петра оглядывал ее с головы до ног с новым вниманием.

– Со мной все в порядке, Петра, – Лили перевела взгляд на него, и ее губы тронула грустная улыбка.

– Светлейшие так не улыбаются, – покачал он головой. – Так улыбаются вышедшие из ада.

– Петра, – ее рука потянулась к ангелу, запрещая ему говорить дальше, и он замолчал. Только взгляд выдавал все его невысказанные вопросы и тревогу.

– Ты послушаешь меня, если я скажу тебе одну вещь? – спросила Лили.

– Возможно, – ответил он. – Какую?

– Сильвия, – Лили тяжело вздохнула, заметив, как распахнулись глаза Петры, но все же он промолчал. – Она не любит тебя так, как любишь ее ты.

Петра попытался что-то сказать, но Лили вновь его остановила.

– Я знаю, – ее глаза, не мигая, смотрели на Петру, и на какой-то момент она перестала скрывать боль и отчаяние, которые в них поселились с недавних пор.

– Господи, – прошептал Петра, отводя от нее взгляд. – Господи…

Между ними воцарилась тишина, и только ветер шелестел травами, и где-то в стороне слышен был звон мечей – кто-то из ангелов тренировался.

9

Сбежать было глупой идеей. Но Лили больше не могла. Наверное, Икатан осталась бы вместе с ангелами и вдохновляла их своим присутствием, светом и излучаемым счастьем. Но Лили не могла, внутри ее существа росла пропасть, в которую сваливались солнечные дни и детская наивность, как человеческие домики в пасть земной коры во время катастрофы. Что она могла противопоставить своему отчаянию, зная все то, что теперь глодало ее душу? Она ощущала себя неприкаянной, не находящей нигде ни покоя, ни места. Она просыпалась по ночам, слава Богу, лишь с шепотом, а не криком, всегда с одним и тем же именем на устах. Синглаф предлагал ей свою помощь, но как она могла ею воспользоваться, не сказав ему того, после чего он сам не пожелал бы ее больше видеть. И Лили сбежала. Туда, куда ей запретил Марк, где не хотел, чтобы она была, Синглаф. На землю.

Это был ее любимый вечный город, с мощными деревьями, полощущими кроны в небе, и площадями, колоннами и фонтанами, а еще милыми маленькими улочками, с домами, склоняющимися друг к другу, словно дряхлые старики, не способные больше самостоятельно держаться на ногах. И с вечно бурлящей жизнью, криками женщин, перебранкой из соседних окон, людными рынками и лесенками, увенчивающими узкие улочки, проходы от площадей, и морем на горизонте.

Она сидела за столиком кафе, на улице, когда начался дождь, и первые капли стали падать на большой красно-белый зонт, раскрытый над парой металлических столиков со стульями. Было безлюдно, время после полудня, когда еще слишком рано для вечеринок, но уже слишком поздно для обеда. И капли, как и всегда, заставили ее улыбнуться. Ей нравилось все, что падало с неба; хотя бы эта маленькая радость осталась ей в подарок на память о небесах. Лили наблюдала, как полосы исчерчивают небо, и как ускоряются и переходят на бег редкие прохожие, и лишь потом, краешком глаза заметила, как хозяин кафе зазывает ее внутрь, придерживая дверь и крича ей на мелодичном языке, чтобы она поторапливалась. Но Лили лишь улыбнулась ему, поднялась со своего места и направилась к площади с фонтаном и скульптурами, чтобы посмотреть, как изменит цвет изумрудная вода в мраморном бассейне, и как от каждой капли будут расходиться круги, пересекаясь с другими, и как со временем вся поверхность воды оживет, изменится и запрыгает, а пузырьки устремятся по ней в разные стороны, лопаясь и рождаясь вновь.

Наступив на лестнице на острый камушек, Лили охнула, и, склонившись, схватилась за палец босой ноги. Маскировка больше не работала, и она оказалась в городе в том, в чем была среди холмов у ангелов. Парусиновые штаны и белая рубашка – хорошо хоть, этот наряд не сильно отличался от современной одежды. Опустив ногу и дернувшись, чтобы бежать дальше, Лили угодила головой прямо во что-то плотное и удивленно подняла глаза.

Нет, это было не строгое пальто, как она представляла себе в мечтах. Черный пиджак и сияющая белизной рубашка. И самые удивительные в мире разноцветные глаза, от которых могла закружиться голова, если всматриваться в них слишком долго.

– Ник, – капля упала прямо на ее нос, и бесшумно скатилась вниз.

Он улыбнулся, и дождь словно бы стал теплее, окрасившись всеми цветами, и переливаясь каждой своей струйкой.

– Ник, – она уткнулась головой в его грудь и закрыла глаза, втягивая знакомый и почти забытый запах. Но нет, не забытый – она лукавила: аромат тут же всплыл в ее памяти, услужливо волоча следом самые дорогие воспоминания. Она помнила его, конечно же, помнила, и упивалась им, утопала, наслаждаясь. Прикосновение его рук, его близость были такими правильными, словно на свете не могло существовать ничего важнее, ничего реальнее.

Он молчал, будто не смея ее коснуться, просто стоя рядом, а дождь стекал по их застывшим фигурам.

– Откуда ты знал, где меня… – мысли путались в ее голове, сбиваясь и переплетаясь одна с другой. – Ну да, конечно же, – бормотала она, вновь втягивая ноздрями его запах и с трудом отрываясь от него.

– Я найду тебя, где угодно, – ответил он.

Два изваяния, такие же, как те, что были в фонтане. Мокрая ткань прилипла к их телам, делая похожими на мраморные статуи, а реки воды, бегущие по улицам, превращали город в огромный фонтан, с перепадами и каскадами, струящимися по лестницам.

Они не могли быть вместе. Потому он и прогнал ее. Глаза Лили блестели совсем рядом, пальцы намертво вцепились в ткань его белой рубашки. Если бы их разлучили в ту же секунду, ей на память осталась бы его частичка. В страхе разлуки Лили закрыла глаза, пытаясь скрыть за ресницами слезы.

Ник смотрел на нее сверху и понимал, что не смог бы ее отпустить, даже если бы хотел. Когда все воспоминания слились с его памятью, он отчетливо увидел, что потерял. После этого он потерял самого себя. Что могло быть хуже того, чтобы забрать ее туда, где он никогда не сможет до нее дотянуться? Это они и сделали. Любить свет, которого не можешь коснуться, увидеть, почувствовать. Он никогда не горевал по утраченному, пока они не отняли у него Лили.

– Я не хочу наверх, – прошептала она.

– Они уже идут за тобой, – в его взгляде была и тоска, и неумолимость, и крупица безысходности, которой она никогда не видела раньше. – Синглаф очень зол. Он знает, что я здесь.

И, несмотря на всю храбрость, сердце Лили сжалось от последних его слов:

– Тебе пора.

Она вдруг ясно поняла, что теряет его, снова, обретя лишь на мгновение, которое у них осталось. К ним бегут, стремятся со всех сторон силы, которые не могут сосуществовать рядом, и они разнимут их, растащат по своим укрытиям, пряча друг от друга. Все, что у них осталось – лишь десятки капель дождя, которые, покинув небо, коснутся земли. И когда на землю упадет одиннадцатая, их разлучат. Слезы смешивались с дождем и сбегали по щекам. Но сквозь изломанные линзы воды Ник казался ей еще прекрасней.

Еще несколько капель коснулись земли, и слезы исчезли, осталась только печаль, поднимавшаяся хрустальным дворцом до самого неба – она изливалась снизу вверх, наполняя мир водой, словно возвращая дар свыше. Волосы струились по его лицу, превратившись в темные змейки. Капли украшали высокий лоб, очерчивали скулы. А в пальцах, которыми они прикасались друг к другу, бились сердца, спустившись, чтобы быть ближе: удар за ударом, капля за каплей.

Безмолвие города и шелест дождя. Ничего лишнего, как и в чувстве, что давно родилось между ними и теперь воскресло вопреки всему. Капли и пустота, словно они стояли в очередном мире Лили, воссозданном в одном из индивидуальных слоев.

– Я бы не променяла этот дождь, – тихо произнесла она, улыбнувшись, – даже на море и небо, расшитое звездами.

– Они были чересчур бутафорскими, – улыбнулся он в ответ, – кто делает звезды из фольги?

Лили пожала плечами, стараясь не расплакаться.

– Но флейта была замечательная, – произнес он, и вслед за его словами ей почудилась знакомая мелодия. Лили подняла на него взгляд – и ей показалось, что в его разноцветных глазах светится отчаянное настоящее чувство.

Последняя капля коснулась земли, и бушующий вихрь воздуха сбил Лили с ног, вырвал из его объятий, и все вокруг завертелось со страшной скоростью, превратив мир в единую белую пустоту, которая мягко и неодолимо поглотила девушку.

10

– Зачем? – в голосе Синглафа звенела боль и разочарование. – Почему ты так поступила?

Лили валялась в его ногах, брошенная небесными стражами. Если дело дошло до них, это означало, что ее проступок вызвал наверху серьезное недовольство. Только чувства вины не было. Лили ощущала себя оглушенной и опустошенной, и в этой пустоте голос светлейшего звенел, эхом отражаясь от стен и не находя цели.

– Как ты могла так поступить? – Его лицо возникло прямо перед ее глазами. – Ведь я доверял тебе. Ты могла позвать меня, когда только захотела бы, и я бы пришел. Ты могла поговорить со мной. Со мной, а не с ним!

Сияние Синглафа стало таким ярким, что глаза начало резать.

– Почему? – Он схватил ее за плечи и слегка встряхнул, заставляя взглянуть на себя.

– Глаза, – устало прошептала Лили, и он приглушил сияние. Его светлые локоны разметались в беспорядке, лоб был чуть нахмурен, а глаза казались совершенно необыкновенными. Лили рассматривала его с сожалением, осознавая, что теряет. Но все же испытывала не досаду, а любовь. Когда она глядела на своего наставника, ее вновь переполняло замечательное светлое чувство, единственное, которое она знала до недавнего времени.

– Почему? – вновь спросил он, но на этот раз вопрос прозвучал надломлено и печально.

– Синглаф, – лицо, обращенное к нему, светилось неподдельной любовью. Но она не знала, как ему объяснить, поэтому ничего не добавила к его имени, словно оно само могло служить объяснением.

– Ты разрываешь мне сердце, Икатан, – произнес он.

– Прости меня, – ее руки замерли на полпути, так и не осмелившись коснуться его.

Синглаф взял ее хрупкие ладони в свои руки и закончил их путь. Пальцы, недавно касавшиеся Ника, дотронулись до светлейшего, и он не дрогнул, и не отпрянул прочь в ужасе.

– Ты темна, как сумерки, Икатан, – с сожалением проговорил он. Лили инстинктивно одернула руки, чтобы не замарать его, но он удержал их на месте. – Ты не причинишь мне вреда.

– Зачем… – слова будто причиняли ему неимоверную боль, – зачем ты встречалась с ним?

Наверное, иные пали бы сейчас перед Синглафом ниц и вымаливали прощение, сквозь рыдания выкрикивая что-то о “яде” Падшего и “отравлении”, о своем бессилии перед силами тьмы и ее владыкой. А Лили будто замерзла, и ее окоченевшие вмиг губы не слушались и не желали двигаться, сердце не хотело лгать и ранить его правдой одновременно.

– Я вынужден отказаться от тебя, – проговорил он, и от его слов словно тучи затянули голубые небеса. – Ты отправишься на вторые небеса.

– Не отдавай меня, пожалуйста, – как шелест ветра прозвучали ее слова.

Синглаф удивленно вскинул голову.

– Ты все-таки разговариваешь со мной?

– Я знаю, что больше не имею права просить тебя, – произнесла Лили. – Я отправлюсь туда, куда ты скажешь, но не отказывайся от меня, пожалуйста.

– Ради чего? – спросил он.

– Ты – мой наставник, – Лили склонила перед ним голову.

– Больше нет, – ответил он, и два его коротких слова прозвучали, как приговор. – Марк проводит тебя. – Вот и палач был готов для приведения приговора в исполнение.

Светлейший развернулся, чтобы уйти.

– Синглаф, – он остановился на полпути и повернул к ней голову. – Спасибо, – прошептала Лили.

Он знал, что она благодарила его не за последнее решение, а за то, что он был с ней рядом.

– Пожалуйста, – отозвался он, опуская глаза и растворяясь.

Синглаф уже несколько дней не желал никого видеть, и даже обычно приближенных к нему братьев не допускали. Он не понимал, как могло произойти то, что случилось. И временами укорял себя за это, а временами погружался в состояние, близкое ко сну с открытыми глазами, но это были лишь его глубокие размышления и растворение в высшей воле.

– К нему нельзя, – донесся голос привратника, но вслед за этим двери распахнулись и голоса переместились в его комнату.

– Кто посмел? – пророкотал Синглаф, вырванный из раздумий. Но махнул привратнику рукой, когда увидел высокую фигуру в запыленном плаще. – Уриэль? Чем обязан?

– Нельзя отгородиться от жизни в своих светлых хоромах, – предводитель “света божия” был не на шутку рассержен.

– Разве не так поступают монахи? – возразил Синглаф, рассматривая гостя и решая, стоит ли его изгнать немедленно за бесцеремонность.

– Таково их служение миру, – отозвался Уриэль, – и они не отступают от избранного пути и не отворачиваются от тех, кто им поручен.

– Не тебе об этом говорить, – едва не зарычал Синглаф, – ты хоть знаешь, сколько сил и света я в нее вложил? Она пришла ко мне, словно дитя, и я научил ее всему, что она знает. Но хватило всего лишь одной встречи со скверной, чтобы она обо всем позабыла и отвернулась от… света. – Уриэль ощутил, как светлейший едва не сказал “меня”. – И ты говоришь после этого, что отворачиваюсь я? А что мне делать, Уриэль? Принять ее и Падшего с распростертыми объятиями? Может, последовать за ними со всеми своими ангелами и пополнить поредевшие ряды, а? – Синглаф выговаривал свою боль, и Уриэль не мешал ему, стоя молча и отведя взгляд в сторону. “Свету божьему”, как никому другому, известны были колебания и сомнения, сколько раз они сами были на грани между добром и злом, и порой эта грань расшатывалась, и ангелы на доли секунды оказывались то за, то перед ней. Но последнее, что сделал бы Уриэль по отношению к оступившемуся – это оттолкнул его, чтобы тот упал наверняка. Нет – он протягивал руку, давая еще один шанс.

– Как вы не поймете на своих сияющих небесах, – глухо проговорил Уриэль, – что все совершают ошибки, и никто не идеален.

Синглаф встрепенулся, услышав крамольные мысли, чуть ли не те самые, с которыми откололся когда-то Падший.

– Как ты сме…

– Дослушай, – поднял руку Уриэль. – По крайней мере, ни мы, ни люди уж точно не идеальны. Ты знаешь, кто она? Она – человек.

– Среди нас есть люди, – холодно возразил Синглаф. – И Марк никогда не допускал ошибок.

– Да, здесь не допускал, – кивнул Уриэль.

– О чем ты?

– О том, что, будучи человеком, он не сразу пришел в монастырь. Он не родился в нем, он не был безгрешен.

– Но стал! – воскликнул Синглаф. – В этом и есть милость Его. Никто не отвергнут. Но единожды пришедший не отворачивается. Такова истина.

– Истина, – казалось, вздох Уриэля прозвучал устало. – В последней инстанции. – У него ничего не выходило. Ангел нисколько не смягчил Синглафа, тот по-прежнему оставался непреклонным. Где ему было понять их полутона.

– Тогда оставь ее с нами, – произнес Уриэль. – Все наши ей будут рады.

– Она уже была с вами, – сухо ответил Синглаф. – И чем это закончилось?

– Так что же тогда? Упрячешь ее в светлую тюрьму? Вновь посадишь в кокон?

– Нет, – Синглаф покачал головой. – Марк проводит ее на вторые небеса.

– Вторые небеса, – эхом отозвался Уриэль. – Конечно.

– Что ты понимаешь? – вскипел Синглаф. – Кто-то из твоих ангелов вонзал тебе меч в спину?

– Нет, – ответил Уриэль, – но и тебе она не вонзала. Я видел, как она проткнула свою грудь, чтобы спасти нас от невозможного выбора. – С горечью закончил он.

– Ты видел это? – не сдержался Синглаф, и в глазах его сверкнуло что-то невысказанное.

– Да, видел, – Уриэль опустил голову, словно разом постарев на несколько лет.

– Как это было?

– Как жертва. Тебе должен быть известен смысл этого слова лучше, чем мне. – Глухо проговорил он и развернулся на выход.

– Того человека больше нет, – произнес ему вслед Синглаф. – Ей дали новую жизнь. Все, что случилось с ней теперь, не имеет отношения к прошлому.

– Это ты так думаешь, – после этих слов двери за Уриэлем затворились.

11

– Они все счастливы? – Лили наблюдала за прогуливающимися и беседующими людьми в легких одеждах, и они ей казались одинаково безликими и совершенными.

– Это рай, – улыбнулась Леония. – Ты привыкнешь.

– Я понимаю, как тебе, – заговорщически подмигнув, продолжила она. – Я видела того мрачного человека, что тебя привел. Но у нас здесь все намного лучше, – она сделала ударение на слове “намного” и радушно улыбнулась Лили.

Леония была милой девушкой, но Лили ощущала себя чужой. Вторые небеса оказались пристанищем чистых душ, и прекрасные сады с благоухающими кустами дополняли непонятную Лили картину. Ни крылатых братьев с их трудами и монастырским укладом жизни, ни мечей и вечных сражений, как у света божия, и что самое страшное – огромная непреодолимая стена, отделяющая вторые небеса от остального мира. И все эти смеющиеся счастливые люди ликовали приходу каждого вновь прибывшего. Его или ее едва не носили на руках, поздравляли и умилялись, словно попасть за эти стены было величайшей победой.

А Лили хотела вниз. Прочь от этих стен, от сияния и райских кущей, во мрак боли и неразделенной тоски, чтобы подарить немного света, успокоить тревогу, утешить. В мир, где любая улыбка стоила тысяч здешних, любой проблеск – целого дня сверкающих облаков.

– Ты снова грустишь, – всплеснула руками Леония. – Смотри, а то придется тебя выселить за стены, – пошутила она, весело рассмеявшись. Только Лили шутка не показалась смешной – она наоборот едва не ухватилась за нее, как за надежду.

– А как попадают в город? – спросила она у Леонии. – Покажи мне врата.

– Не-ет, – протянула Леония. – Марк сказал, что ты не в себе, так что тебе нельзя к вратам.

– Но как попадают все эти люди? – Лили на самом деле не понимала, глядя на прогуливающихся и слыша тихий шелест их голосов.

– Через врата, все верно, – кивнула Леония. – Но их пропускают апостолы. Они сами были людьми и вправе решать, кто достоин, а кто – нет.

– И что же с теми, кто не достоин?

– Отправляются на первые небеса, – улыбнулась Леония, – размышлять и расти над собой.

– А те, кто совсем недостоин?

Глаза Леонии округлились, а затем она, наконец, поняла.

– О, – неловко вымолвила она. – Эти к нам не попадают вовсе. Они сразу отправляются вниз.

– Значит, те, кто в первом – не так уж плохи?

– Нет, они просто пока не достойны.

Лили ничего не могла с собой поделать, но ее лицо едва не дрогнуло от приторной слащавости рассуждений Леонии. И тем более она не могла понять, как кто-либо, будь он даже избранным, в праве решать, кто достоин, а кто нет. В ней пробуждался дух бунтаря. И все эти розовые кусты не внушали ей ни малейшей доли умиротворения, а взывали к буре.

– Какова моя роль? – без обиняков спросила она Леонию.

– О, вы так прямолинейны на седьмых, – улыбнулась девушка. – Создавать благость вокруг прибывших душ.

– Благость? – Лили встала на дорожке, как вкопанная. – Но ведь они и так все счастливы, – обвела она рукой шествующие группки людей.

– Вновь прибывших какое-то время еще отягощают воспоминания и отголоски прошлого, – пояснила Леония.

Но Лили ее уже не слушала. Где-то там, в одном из ее любимых мест, на земле, в переходе стоит высохшая старушка с протянутой рукой, и в один из дней, если всевышний не будет к ней милостив, и ей не подадут достаточно, ей не хватит на пропитание и на лекарства. Мать, едущая в метро с похорон своего ребенка, девушка с разбитым сердцем, прижимающая пылающий лоб к холодному окну автобуса, десятки детских глаз, мечтающих о том, чтобы вон та тетя оказалась их мамой, мужчина в расцвете лет, не вставший после операции и осознающий, что всю оставшуюся жизнь вынужден будет провести сидя… Вот кому нужна была благость, свет, утешение. А не блуждающим среди клумб радостным существам. Лили хотелось кричать: громко, безудержно, яростно. Кричать, пока они не выкинут ее за свои прекрасные стены. Прекрасные? Такие ли уж прекрасные? Лили тяжело посмотрела на Леонию.

– Познакомь меня с апостолами. – Ее слова прозвучали скорее как приказ, чем как просьба.

Леония окинула ее взглядом и поняла, что Лили не отступит.

– Там сейчас один. – Сдавшись, ответила она и кивнула, указывая направо по усыпанной белыми камушками дорожке.

Из зарослей винограда проглядывала белая мраморная резьба. Кое-где из стен выступали колонны, полуутопленные в сами стены, и через большие промежутки располагались башни. Самым темным оттенком всего представшего глазам Лили великолепия был оттенок слоновой кости. Врата подымались вверх, теряясь в голубизне неба, их массивные створки были плотно закрыты, и лишь внизу у самого основания, виднелась крохотная дверка.

Леония улыбнулась, наблюдая за тем, как Лили заворожено рассматривает их гордость.

– Нравятся? – спросила она, заранее зная ответ.

Все это действительно впечатляло. Загадкой оставалось лишь то, почему вокруг так светло, но нет источника этого света, словно он равномерно льется со всех сторон. Словно все вокруг излучало тонкие частички сияния. И потому ни колонны, ни башни, ни сами врата не отбрасывали ни одной тени, и облепивший стены виноград, освещай его солнце, а в особенности закатные лучи, выглядел бы совсем иначе, рельефней. Лили вспомнила, какие длинные тени вечером отбрасывали деревья на ее любимой земле, как менялись цвета домов в угасающем свете, как небо наполнялось лиловыми, синими и пурпурными оттенками, а затем превращалось в темную ткань. Здесь никогда так не будет. Врата всегда останутся такими, какими она их увидела, и виноград не питала сочная влажная почва сквозь узловатые корни, а только лишь свет.

– Проходи в калитку, – шепнула ей Леония. Глаза девушки горели – она, несомненно, гордилась их миром. Лили охотно скользнула в дверь, слегка пригнув голову.

– Входя в город Божий, кланяйся, – усмехнулся молодой белозубый парень, стоящий по ту сторону калитки, облокотившись на врата. – Выходя – тоже.

У него были красивые голубые глаза и открытое лицо, излучавшее искреннюю радость и чистоту. Лили даже не удержалась и вдохнула полной грудью, словно сам воздух возле него был лучше. Он чем-то напоминал ее светлых братьев с седьмых небес, только в нем было больше человечности.

– Паоло, – окликнула Леония, – это наша новая сестра.

– Лили, – произнесла Лили, не давая Леонии назвать ее другим именем.

– Тебя нет в списке имен, – Паоло отодвинулся от стены, и его брови чуть заметно сошлись к переносице.

– Она – сверху, – пояснила Леония, забавно указывая своим тонким пальчиком вверх.

– О, снова гости из светлейших, – улыбнулся Паоло. – Пришли понаблюдать за нашей работой?

Леония переминалась с ноги на ногу, явно испытывая неловкость.

– Икатан передали к нам на попечение, – наконец, произнесла она.