Текст книги "Герой Рима (ЛП)"

Автор книги: Дуглас Джексон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 22 страниц)

Теперь когорты выстроились в одну линию, по шестьсот человек в каждой, и когда они шли к мосту, он с облегчением увидел, что они все еще перекрывают плацдарм бриттов, но лишь немного. Где были кавалеристы Белы?

Он поравнялся с крайним легионером из Второй когорты и ободряюще ухмыльнулся. Это был один из молодых солдат гарнизона Лондиниума. Он попытался вспомнить его имя, но не смог, только то, что тот должен был вернуться в казарму и печь хлеб для своей центурии. Парень усмехнулся в ответ, и в то же мгновение его правый глаз взорвался, как перезрелая слива, и он упал на землю, как мешок с речным песком.

– Дерьмо! – Валерий поднял голову, чтобы посмотреть, откуда прилетел снаряд, но вой возвестил, что бритты, уцелевшие на мосту, уже на полпути через открытую местность и вот-вот обрушатся на переднюю шеренгу римской боевой линии. До сих пор потери ветеранов были незначительными.

Теперь им предстояло не только убивать, но и умереть.

Глава XXXIV

Они умерли достойно.

Гладии отбили первый удар атаки бриттов, затем и второй, но за вместо каждого павшего кельта еще десяток устремились вперед, чтобы занять его место. К настоящему времени только груда трупов и узость моста ограничивали количество людей, достигших ближнего берега. Треск, похожий на звук гигантского топора, сигнализировал о том, что боковые поручни конструкции не выдержали, и десятки человек были брошены насмерть в разлившуюся реку. Тем не менее, тысячи уже перешли, а ветераны только лишь сдерживали их. Что-то пронеслось мимо головы Валерия, напомнив ему о судьбе молодого легионера. У бриттов не было формальных отрядов лучников, но множество опытных охотников пополнили ряды этой огромной массы, и теперь они выстроились в кустах на дальнем берегу, выбирая цели из лука или пращи. Непрерывный клич центурионов – Закрыть бреши! – звучал все чаще и чаще по мере того, как ветераны падали. Трое крепких кельтов вытащили Октавиана из строя римлян и разрубили на куски. Дидий получил удар копьем в горло и безропотно отправился к своим богам. На данный момент потери в Первой когорте могли быть заменены людьми из второй линии, но старые солдаты начинали уставать, а давление было настолько велико, что он не мог рисковать отдыхом ни одного человека. Он наступил на тело и посмотрел вниз, чтобы увидеть пекаря из Лондиниума, уставившегося на него своим единственным глазом. Это был первый признак того, что линия движется назад.

Где Бела?

Звук рога дал ему ответ, и он с облегчением вышел из строя и побежал обратно на возвышенность, где построилась кавалерия. Не Бела, а Матикас, солдат с моста, который посоветовал ему увести свою маленькую армию. Этот человек, должно быть, провел в седле более двух дней, и привел только половину всадников, которых ожидал Валерий.

– Ваш командир?

Фракиец поднял голову, и Валерий увидел, что только его дух удерживает его в вертикальном положении. – Мертв.

– А остальные? – Должно быть, в его словах был намек на непреднамеренное обвинение, потому что глаза мужчины на мгновение вспыхнули.

– Тоже мертвы. Никто не бежал, трибун. Все пали. Ты слишком веришь в реку.

Валерий подавил волну отчаяния. Еще одна ошибка. – Сколько пересекли? – спросил он.

Матикас пожал плечами. Сейчас это не имело значения. Ничто не имело значения. Он застонал и выпрямился. – Ваши приказы?

Каждый фракиец истекал кровью по крайней мере из одной раны. Их копья были расщеплены или исчезли, а шкуры их измотанных кавалерийских лошадей были покрыты пеной. Как он мог просить еще что-нибудь от этих людей? – Мне нужно, чтобы ты снял давление с флангов.

Командир отряда нахмурился и посмотрел на бурлящую орду перед мостом, как будто на несколько секунд забыл о битве. В конце концов, он кивнул и отдал приказ на своем родном языке.

Валерий увидел нежелание на лицах мужчин, и декурион выпалил еще один поток слов. Затем он посмотрел на римлянина. – Я сказал им, что сегодня вечером мы поскачем со звездами.

– Я надеюсь, что это правда.

Солдат надел шлем и затянул ремешок на подбородке. – Я тоже надеюсь на это.

Когда они ушли, Валерий воспользовался моментом, чтобы осмотреть битву со своей слегка возвышенной позиции. Он был у северных ворот, мост находился в двухстах шагах справа от него. К этому времени уже невозможно было сосчитать переправившихся бриттов. Несколько тысяч теснили истончающуюся стену легионеров-ветеранов Фалько, и еще тысячи устремились на восток и запад, стремясь быть одними из первых, кто захватит Колонию, а не умрет на острие гладия. Римский строй теперь изгибался, как охотничий лук, и неизбежно приближался к нему с угрожающими внешними крыльями, три, четыре, пять кельтов молотили по каждому римскому щиту. Он наблюдал, как фракийская кавалерия разделилась и пошла широким полукругом, в результате чего лошади двух истощенных эскадронов одновременно врезались во фланги бриттов. На мгновение вспыхнул яркий металл, когда длинные кавалерийские мечи ударили по обнаженным головам бриттов, но это не могло продолжаться долго, и в следующий раз, когда он посмотрел, их уже не было; сотни жизней погасли, как пламя масляной лампы.

Но эти жизни не были потрачены впустую. Мгновенное замешательство в кельтской толпе позволило Фалько восстановить стой и дало Валерию время подбежать к командиру ополчения.

– У нас есть только один шанс, – крикнул он, чтобы его было слышно сквозь лязг железа о железо. – Сейчас их слишком много. Мы должны сформировать «черепаху» и пробиться к храму.

Фалько повернулся к нему, и Валерий увидел, что, хотя он дышит, как переутомленный вол, его правая рука была по локоть крови, а глаза ярко сияли боевым задором, заставляющим человека думать, что он бессмертен. Морщинистое лицо исказила дикая гримаса, и он стряхнул с себя руку Валерия, как будто это была рука незнакомца, и повернулся, чтобы вернуться к строю.

– «Черепаха», – снова закричал Валерий. – Мы должны сформировать «черепаху».

На мгновение на усталых чертах появилось понимание, и Фалько оглядел уменьшающуюся группу своих ветеранов. Валерий понял момент принятия решения. Маленький торговец вином втянул живот под потрепанной кольчугой и вытянулся по стойке смирно.

– Боюсь, что это приказ, которому я не могу подчиниться, трибун, – сказал он. – Мы, старики, прошли сегодня столько, сколько смогли. Мы останемся там, где стоим, и дадим вам столько времени, сколько сможем выиграть ценой наших жизней. Собери своих безбородых детей и отведи их туда, где они могут принести больше пользы.

– Нет, – отчаянно закричал Валерий, когда его друг отвернулся.

Фалько оглянулся через плечо и очень неторопливо сказал: – Выведи их, Валерий. Поторопись. У вас есть только минуты. Я не могу дать вам больше.

Он хотел остаться и умереть вместе с ними, но предстояла еще одна битва, и Лунарису понадобится его помощь. – Подразделения Лондиниума! Ко мне! Построиться «черепахой».

Реакция была автоматической и незамедлительной, панцирь черепахи сомкнулся над ним и вокруг него. Их осталось около ста тридцати, все они тяжело дышали, многие были окровавлены или хромали.

Прежде чем присоединиться к первой шеренге строя, он в последний раз огляделся. Ветераны теперь едва держали свои щиты, а рука любого человека с мечом устала бы после сорока минут тяжелого боя, но ополчение Фалько продолжало сражаться. Бритты оттеснили фланги, и то, что раньше было линией обороны, превратилось в небольшой очаг из рубящих, хрюкающих, пропитанных кровью уцелевших. На южном конце кармана осталось одно отверстие, похожее на горлышко амфоры, но быстро сужающееся. В двадцати футах от него Фалько сформировал небольшой отряд из дюжины раненых и измученных людей у входа в брешь. Валерий услышал, как он крикнул, требуя последнего усилия, и, когда он занял свое место перед черепахой, старый торговец вином поймал его взгляд и, отсалютовав в последний раз, повел своих людей в отчаянную атаку, которая раздвинула брешь на несколько драгоценных футов.

– Сейчас, – крикнул Валерий. – Бегом, к северным воротам. Ни за что останавливаться!

Как один, сто тридцать пар ног начали бить со всей оставшейся силой, и бронированный панцирь прорвался сквозь заслон воинов в сторону Колонии. Оказаться внутри черепахи после непрекращающегося шума битвы означало попасть в мир теней, где бойня за щитами представляла лишь слабый интерес для тех, кто находился внутри. Шум сражений и смертей превратился в приглушенный рев, а атмосфера была похожа на переполненную сауну, в которой сидят окровавленные безумцы с дикими глазами, воняющие страхом и содержимым их грязного белья, кашляющие, блюющие и проклинающие богов и самих себя. Здесь, даже когда ноги спотыкались о лица мертвых друзей, можно было поверить в выживание, что еще несколько минут назад казалось нелепым.

– Они выберутся?

Валерий оглянулся через плечо и увидел, что человек позади него в черепахе был Грацилис, крепкий кампанец. Удар меча сильно помял его шлем, а на одной щеке образовалась рваная рана, вероятно, от острия копья, направленного ему в глаза. Она все еще сильно кровоточила, но Грацилис игнорировал это.

– Нет, – проворчал он, когда что-то ударилось о внешнюю сторону его щита. Он слышал, как Грацилис шепчет что-то вроде молитвы, но у него не было времени на молитвы. Трава под его ногами превратилась в металлическое дорожное покрытие, и он быстро прикинул. – Осталась половина, – крикнул он, и строй изменил направление на сорок пять градусов. – Держите щиты поднятыми, а ноги двигающимися. – Импульс был всем. Они поднимались по пологому склону через ворота в Колонию. Если он был прав и бой не позволил бриттам приблизиться к воротам, они должны были добраться до вершины холма, где находились бы всего в двухстах шагах от храмового комплекса. Но теперь каждый шаг был мучением. Огонь горел в его икрах и бедрах, а нижняя часть спины, казалось, была сломана. На щите, который никогда не был легким, казалось, сидит дюжина мужчин, и он потерял всякую чувствительность в левой руке и плече. Люди вокруг него стонали и кричали, призывая свои тела к усилию, которое должно было выйти за пределы человеческих возможностей. Безжизненно. Он чуть не вскрикнул от облегчения. Дорога была ровной. – Осталось двадцать с половиной шагов. – Голос у него был хриплый, хриплый. – Уже недалеко, мои «мулы». Только одно последнее усилие.

Он рискнул бросить взгляд между щитами вперед, и ужас увиденного чуть не лишил его ног последней силы. Сотни повстанцев устремились от западных ворот к храмовому комплексу. Они оказались в ловушке. Он боролся с паникой, пока его мысли метались в поисках другого выхода, но его не было. Они не могли повернуть назад. Если бы они стояли и сражались, то были бы уничтожены. Был только один ответ. Это было невозможно, но это нужно было попытаться сделать или умереть.

– Они впереди, и, если они остановят нас, нам конец, – кричал он. – Увеличьте темп и убейте любого ублюдка, который встанет у вас на пути. Сейчас!

Бритты на decumanus maximus не были элитными воинами, с которыми ветераны столкнулись на мосту; они были фермерами и колесными мастерами, плотниками, гончарами и кузнецами, составлявшими сердце армии Боудикки. Обычные люди, не бойцы, но готовые сражаться, а не падальщики и предатели, которые придут, когда все будет кончено. Тысячи из них перешли реку и обошли битву на лугу, и теперь они искали мести в Колонии за годы унижений, которые они перенесли от рук римлян. Они уничтожали все, что было способно к разрушению, независимо от его использования или ценности. В ярости они били что-нибудь безобидное, старый диван или брошенную кровать, как будто уничтожая неодушевленный предмет, они убивали создавший его мозг, руки, сотворившие его, и тело, лежавшее на нем. Как ни странно, хотя многие несли факелы и в воздухе стоял сильный едкий запах дыма, горело еще не так много городских зданий. Черепичные крыши и обмазанные известью стены казарм и домов не поддавались никаким случайным попыткам поджечь их. Потребовалось бы нечто большее, чем небрежно брошенный факел, чтобы превратить Колонию в ад.

Но ничто так не привлекало их сильнее, чем храм Клавдия, символ римской власти и римского господства, осквернителя священной земли и узурпатора истинных богов, губителя королей и разрушителя надежд.

Черепаха врезалась в тыл первой рассеянной группы, и мечи переднего ряда рубили любого человека, стоявшего перед ними, или просто поваливали их на землю, где подкованные железными гвоздями калиги врезались в недоверчиво повернутые лица. Ее называли «черепахой», но изумленным наблюдателям из дверей и окон улицы она казалась скорее бронированной галерой, прокладывающей себе путь через человеческое море, оставляющей за собой груду мертвых и умирающих и сопровождаемую неземным грохотом, как будто сотня щитов одновременно ударялась о сотню деревьев. Ближе к ненавистному храму улица становилась более многолюдной и логика подсказывала, что сама масса бриттов должна замедлить черепаху, но сила ног, закаленных тысячами миль марша и движимых ненасытным желанием выжить, каким-то образом поддерживала скорость. За своим щитом в духоте внутри Валерий чувствовал, что его разум опустел, а измученное тело принимает темп боевой линии. Кричащее небритое лицо появилось и исчезло в кровавом месиве. Удар копья был встречен сплошной стеной щитов. Умирающий, извивающийся у него под ногами, был убит быстрым ударом в горло. Мир замедлился, но его собственная реакция ускорилась, и казалось, что боги маршируют на его стороне, потому что теперь он был вне страданий, в месте, где никто не мог причинить ему вреда. Его тело было оружием войны, но в его центре был только мир. Это было самое прекрасное чувство на свете, и оно, казалось, оно продлится вечно, но всего несколько мгновений спустя голос, который он не хотел слышать, прокричал ему в ухо

– Господин, храм.

Невольно его разум вернулся в реальный мир, мир боли, и он понял, что перед ними ничего нет. Слева чудесный мучительный скрип открывающихся ворот звучал как дар жизни. Все еще в строю с поднятыми щитами он повел выживших в битве у моста сквозь стены храма Клавдия.

Глава XXXV

За воротами черепаха превратилась в сгорбленную кучку измученных мужчин. Валерий прислонился спиной к стене с закрытыми глазами. Он слышал возгласы одобрения, но ему было все равно. Он был жив. На данный момент этого было достаточно.

Он снял шлем и провел пальцами по влажным густым волосам, наслаждаясь ощущением прохладного воздуха на голове и шее. Пот ручьем бежал по его спине, и казалось, что он плавал в тунике. Кто-то сунул ему в руку бурдюк с водой, и он вдруг понял, как хочет пить. Когда он в последний раз пил или ел? Его мозг не хотел, чтобы он знал, но, когда он поднес кожу к губам, прохладная, затхлая жидкость, казалось, мгновенно впиталась в его мозг, и бурдюк опустел прежде, чем его пересохший от пыли рот успел извлечь пользу. Он открыл один глаз. Лунарис стоял над ним, очерченный силуэт на фоне солнца, которое все еще было низко и на востоке. Казалось невероятным, что с рассвета прошло меньше двух часов.

– Хлеб? – Рука, похожая на лопату, появилась из яркого света и протянула большой кусок грубого крестьянского хлеба. Он взял его и откусил, не обращая внимания на пшеничные зерна, твердые, как гравий, которые грозили сломать ему зубы.

– Еще воды, – пробормотал он и швырнул бурдюк в нависшую над ним темную массу.

Он знал, что они только оттягивают неизбежное, но все, чего он хотел, это лежать здесь, у этой стены, подставив лицо солнцу. Пусть кто-то другой будет командовать. Лунарис протянул ему еще один бурдюк, и он жадно выпил, на этот раз наслаждаясь ощущением воды во рту и позволяя ей медленно стекать в горло.

Он оглянулся на людей, которых привел с моста. Фалько спас их всех своей самоубийственной атакой. Толстый торговец, который едва помещался в своих доспехах, никогда не переставал быть солдатом. Никто из них не перестал. Что там сказал Фалько: «…ты встанешь на колени и будешь просить у меня прощения в конце» – ну, не сейчас и это еще большая жалость. Он с радостью сделал бы это, лишь бы разделить со стариком еще одну чашу вина. Он снова закрыл глаза, и его голова наполнилась вспышками событий, свидетелем которых он стал, но едва помнил. Бритт с гладием, застрявшим в его кишках, рычал, как собака, и пытался растерзать зубами человека, который его ударил. Безоружный ветеран, чье имя он так и не узнал, который протиснулся в брешь в строю и удерживал ее своим умирающим телом, пока его не изрубили. Матикас, фракиец, ускакавший на смерть, когда мог бы бежать, потому что Рим заплатил ему. Мертвы, все мертвы, но он жил. Почему? Его план никогда не заключался в том, чтобы сдерживать мятежников, а только в том, чтобы причинить им вред, и все же он чувствовал ужасное чувство неудачи. И чувство вины. Вины не было, он это понимал. Паулин и легат приветствовали бы его действия. Он был командиром, который использовал имевшиеся в его распоряжении силы, чтобы нанести максимально возможный урон врагу. Когда пришло время, он был достаточно силен, чтобы бросить их в пропасть. Ему хотелось плакать.

Но у него не было времени на жалость к себе. – Ты собираешься стоять там весь день или будешь отчитываться передо мной? – Он использовал стену, чтобы подняться на ноги. Это стоило усилий. Доспех на его спине, казалось, весил в три раза больше, чем обычно, а его тело чувствовало себя так, будто каждый дюйм плоти был в синяках.

– Думал, вы спите, господин. – Дупликарий усмехнулся, но его облегчение было очевидным. С него было более чем достаточно бремени командования. – Триста пятьдесят бойцов, если считать штатских, ветеранов-инвалидов и воров пайков из арсенала, не считая женщин и детей в храме. – Это удивило Валерия. Он думал, что все ушли с конвоем. Еще одна проблема, в которой он не нуждался. – Еды и воды хватит на неделю, если мы будем действовать осторожно. Оборонительные сооружения построены и укомплектованы в соответствии с приказом, но у нас осталось всего две сотни дротиков. – Число заставило Валерия вздрогнуть, хотя лицо его оставалось неподвижным. Он видел, насколько эффективными были копья на мосту. Они могли быть причиной того сколько они продержатся, несколько часов или дней. Лунарис продолжил. – Я пытался избавиться от убийцы цыплят, управляющего храмом, но он не хотел уходить. Ты мог слышать, как он ныл, когда ребята начали раскидывать припасы по всему его красивому убежищу и рвать занавески на бинты. Можно подумать, он должен быть благодарен за то, что мы здесь, чтобы спасти его от орд варваров, но он почти обвинил меня в измене. Богобоязненные хуже политиков.

Валерий устало улыбнулся. – Ты хорошо справился, Лунарис. – Он считал скудные силы в своем распоряжении. В глубине души он всегда знал, что так будет. У него не было выбора, кроме как защищать то, что он мог, и опасаться того, что он не мог. – Мы поставим здесь двести пятьдесят человек в две шеренги. Он указал на место в дюжине шагов от ворот. – Организуй четыре отряда по десять человек и расположи их так, чтобы они справились с любым прорывом. Они будут моим стратегическим резервом. Я знаю, что это немного, но этого должно хватить. – Он посмотрел туда, где молодой жрец Фабий беспокойно стоял с другими гражданскими лицами рядом с несколькими отдыхающими легионерами, словно овцы среди стаи волков. – Остальных мы оставим в редуте пронаоса, и когда нас, наконец, отбросят назад, они прикроют нас, пока мы не присоединимся к ним в храме. – Он сказал это как ни в чем не бывало, как будто он обсуждал цену на зерно на Форуме, но от этих слов Лунарис похолодел. Не имело значения, как долго защитники будут удерживать их, говорил он, или скольких они убьют; поражение было неизбежным, как следующий рассвет.

Валерий надел шлем, и двое мужчин направились к южной стене комплекса и воротам, которые делили его пополам. Они шли неторопливо, зная, что на них смотрит каждый защитник.

Два легионера устанавливали последний из деревянных брусьев, чтобы заблокировать арочные ворота. Стена по обе стороны от ворот была высотой только до плеч. Валерий посмотрел за него туда, где угрюмой плотной массой ждали кельты, наполовину заполнявшие площадь садов и огородов. Теперь не было ни насмешек, ни вызовов, только задумчивая, наполненная ненавистью тишина, которая, казалось, наполняла воздух вокруг него энергией. Из-за них доносились вопли и крики тех, кто грабил город, и еще тысячи людей, пытавшихся добраться до храма по забитым улицам.

– Когда они впервые появились, мы были уверены, что вас уничтожили, – тихо сказал Лунарис, и Валерий понял, как тяжело приходилось защитникам храма, слушая шум битвы, но не в силах ничего сделать. – Нас было всего несколько сотен, но они попытались атаковать ворота, и нам пришлось использовать половину нашего запаса копий, чтобы отогнать их. С тех пор они стали более осторожными. Может, мы убили их вожака. Теперь они, кажется, довольствуются ожиданием.

– Они не нападут, пока Боудикка не явится сюда, посмотреть – уверенно сказал Валерий. – Она не только захочет увидеть свою месть, она захочет почувствовать ее и попробовать на вкус. У нас еще есть время.

Время ждать. И пока они ждали, легионеры тихо переговаривались между собой и диктовали последние сообщения более грамотным, Валерий смотрел, как умирает Колония. Это не было случайным разрушением. Оно был организовано, направлено и призвано стереть город с лица земли. Мятежники уже обнаружили, что прочный римский дом нелегко сжечь. Факел, брошенный на черепичную крышу, только сгорал, оставляя на охре почерневший ожог. Но они быстро научились. Сначала они очистили дальние склоны холма за рекой от высохших, маслянистых кустов утесника, которые заполнили пространство между фермами и тащили в город огромные тюки. В то время как это было сделано, другие были заняты на крышах, сдирая черепицу с островков, бывших казарм, базилики и вилл в их прекрасных садах, и обнажая покрытое смолой дерево. Теперь факелы могли делать свое дело, а внутри стен горел дрок со всей силой греческого огня. С территории храма он поначалу казался безобидным, лишь несколько струек дыма поднимались над линией крыши. Но за считанные минуты усики превратились в огромные извивающиеся колонны, с ярко-красным и золотым огнем в их сердце, достигающим неба, испещренным миллионами бесконечно малых танцующих искр, которые жили и умирали за секунду. Дом за домом, улица за улицей город был поглощен пламенем мести Боудикки. Гнев Андрасты обрушился на Колонию.

Но Валерий знал, что ей этого будет недостаточно.

Она пришла, когда солнце достигло своего пика, неся длинное копье, но на этот раз без лишнего шума, потому что ни одна колесница не могла проехать по забитой главной улице, которая была одной из немногих, еще не загоревшихся. Валерий наблюдал, как толпа воинов расступилась, позволяя фигуре с огненными волосами выйти из их среды. Впервые она была достаточно близко, чтобы он мог как следует рассмотреть ее. Она выглядела старше, чем он себе представлял, возможно, ей было под тридцать, и черты ее лица были скорее поразительны, чем красивы, что его странно разочаровывало: широкий лоб и нос, которым мог бы гордиться любой римлянин. Клетчатая накидка покрывала ее плечи, скрепленная на груди большой золотой брошью, которую превосходил толстый торк на шее из того же металла. Но именно ее глаза сделали ее такой, какая она есть. сверкающие, как полупрозрачные изумруды, в глубине которых пылает бушующее пламя ее жажды мести. Она вспомнила свое прежнее чувство раздетой догола и снова испытал его, ее ненависть, концентрировалась на том, чтобы ослабить защитников и лишить их мужества. Боудикка стояла, строгая и прямая, в окружении своих советников и знати, которые рисковали всем, чтобы присоединиться к ней. Валерий обнаружил, что его тянет к одному воину с перебинтованной головой, возможно, выжившему в бою на мосту, которого поддерживал худощавый человек в сером плаще, переливающемся на солнце.

Он увидел, как копье поднялось.

– Приготовиться, – крикнул он и побежал обратно к двойной шеренге легионеров.

Они шли волнами глубиной по двадцать, и, если бы у Валерия было больше копий, они бы погибли волнами. Вместо этого только первые двести чемпионов были отброшены назад, когда они карабкались на вершину стены, и наконечники копий пронзили голую плоть, мышцы и кости, а затем снова плоть. Но несмотря на то, какое впечатление произвела бойня на нападавших, легионеры, с тем же успехом, могли бросать лепестки роз.

– Вперед! – Валерий принял щит и встал в центре передней шеренги римлян. Невозможно было руководить этой битвой сзади.

Промокшие от пота легионеры прошли десять шагов тесными рядами, прикрываясь щитами высотой до плеч, и врезались железными выступами в лица первых людей, пересекших стену. Валерий ощутил удар в левое предплечье и ударил гладием через брешь в мимолетном шве бронзовой кожи. По всей линии он слышал знакомое, почти звериное рычание, когда его легионеры вонзали короткие мечи в податливую плоть, и крики, когда острия вонзались в цель. Поначалу воинов не хватало, чтобы прорваться через территорию, чтобы заставить защитников отступить, и солдаты прижимали их к стене, в то же время гарантируя, что тем, кто попытается пройти позади них, негде будет приземлиться, кроме как на своих товарищей. Люди на стене скакали и бушевали, пытаясь найти способ добраться до врага и выкрикивая свою ненависть, но их выходки разоблачили их перед теми немногими лучниками, которых Лунарис сумел разместить на крыше храма, и меткие стрелы одна за другой срывали их с насеста. На данный момент легионеры Валерия более чем держались, но град копий из-за стены приземлился, не различая своих и чужих, и нанес тяжелый урон защитникам. Легионер во второй шеренге вскрикнул и пошатнулся, когда одно из широких лезвий пронзило ему бедро. Почти в то же мгновение человек рядом с Валерием был ослеплен ударом копья одного из пойманных в ловушку воинов и отшатнулся, прижав руки к лицу, а сквозь пальцы у него хлынула кровь. Валерий оказался лицом к лицу с тремя сильно татуированными варварами.

Первый длинный меч, которым владел рычащий седовласый старик, который должен был быть слишком стар, чтобы драться, обрушился на него по дуге, рассчитанной на то, чтобы снести ему голову с плеч. Отчаянным парированием он смог заблокировать удар, направив клинок вверх и оставив обнаженный живот человека открытым для острия меча, мелькнувшего из второй линии римлян. Бритт с недоверчивым воем упал, как раз в тот момент, когда второй воин отбил щит Валерия своим собственным. Любой удар свалил бы римлянина с ног, но из-за кричащих, потных тел, толпящихся со всех сторон, его противник смог нанести только неуклюжий удар сверху, который дал Валерию время, необходимое для того, чтобы вонзить гладий под подбородок бритта в его мозг. Передышки по-прежнему не было. Смертельный удар оставил его открытым для воющей, красноглазой фигуры, которая вырвалась слева от него и рубанула его массивным топором дровосека. Валерий выругался, зная, что не сможет повернуться достаточно быстро. Именно в этот момент его сосед, теперь ослепший выкашливающий свою жизнь среди топчущих ног, должен был прикрыть его. Топор был направлен так, чтобы удар пришелся его по левому плечу, и он знал, что его доспехи не смогут защитить от такого грозного оружия. Огромный клинок рассек бы ключицу, грудь и ребра. Он закричал в отчаянии, как раз в тот момент, когда громоздкая фигура шагнула в брешь рядом с ним, чтобы с хрустом сомкнуть щиты, и через мгновение лезвие топора появилось, пройдя сквозь три слоя дубового щита Лунариса. Здоровяк усмехнулся, резко отдернул щит в сторону и нанес удар своим коротким мечом. Он был вознагражден стоном. Валерий благодарно кивнул и вернулся к задаче остаться в живых

Шум сражения был готов разорвать его уши; крики боли, триумфальные вопли и ужасное ритмичное хрюканье, перемежаемые лязгом железа о дерево и покалывающим позвоночник свистом стрел, летящих в дюймах над головой. Его движения стали автоматическими, и это дало его разуму возможность блуждать по полю боя, какое-то глубоко скрытое чувство вкушало запах и звук и ощущало движение всего вокруг себя.

– Справа. – Он закричал, чтобы его услышали, и Лунарис прохрипел в знак подтверждения, но пожал плечами, когда отразил серию ударов спереди. – Мы должны укрепить правый фланг.

– Ты хочешь, чтобы я сделал это сам? – спросил дупликарий.

– Что насчет резервов? – Валерий пригнулся, когда копье звякнуло о его шлем и соскользнуло в ряд позади. Каждый инстинкт подсказывал ему, что давление на правом фланге нарастало.

– Грацилис за главного. Он знает, что делать.

– Я надеюсь…

Триумфальный вой сзади не мог вырваться ни из какого римского горла, и правый фланг вдруг перестал иметь значение. Потому что бритты сделали то, что они не должны были сделать, и поднялись на восточную стену достаточными силами, чтобы атаковать уменьшающийся отряд легионеров Валерия с тыла.

Он оглянулся через плечо и как раз вовремя увидел, как часть резерва Грацилиса врезалась в массу воинов, мчащихся из северо-восточного угла комплекса.

– Назад, – закричал он. – Отступаем в храм.

Будь у него хоть три фута и передышка, он приказал бы построится черепахой, но там не было и дюйма; каждый человек был щитом к щиту и мечом к мечу с двумя или даже тремя противниками. Единственным шансом было оставаться в строю и шаг за шагом отступать к ступеням храма. Усилия лучников на крыше храма не позволили кризису на правом фланге превратиться в разгром, но он сомневался, что Грацилис удержит атаку с тыла дольше, чем на несколько секунд. Когда он будет побежден, единственными римлянами вне храма останутся мертвецы.

Нога за ногой мучительно Валерий позволял отодвинуть линию назад. Давление на его щит становилось невыносимым, косящие удары варварских мечей угрожали сломать даже прочную конструкцию скутума. Рядом с ним Лунарис рычал и потел, проклиная свою неспособность дать отпор.

С каждым шагом их отступления все больше воинов Боудикки переливались через стену. Солдаты любой другой армии сломались бы. Но это были римляне. Римские легионеры. Они умели сражаться, как никто другой. И они знали, как умереть.

Осталась только одна изодранная шеренга. Те, кто остался позади, мертвые и раненые, были растоптаны ногами кельтов, чье боевое безумие возрастало с каждым шагом к храму, который символизировал все, что они ненавидели долгие годы с тех пор, как Клавдий ступил на их землю.