Текст книги "Спокойной ночи, крошка"

Автор книги: Дороти Кумсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 25 страниц)

Глава 40

Он еще может успеть.

Если он вбежит в аэропорт прямо сейчас, бросит багаж женщине на пропускнике и она зарегистрирует его в рекордное время, а потом мы побежим к пятнадцатому терминалу, то мы успеем.

Но он должен приехать сейчас. Прямо сейчас.

Я оглядываюсь, всматриваясь в толпу: отдыхающие, бизнесмены, уборщики, провожающие, встречающие. У всех есть цель. Они все знают, где должны находиться. Они все знают, куда нужно идти.

Они не похожи на меня, брошенную на произвол судьбы мужем, который так и не пришел.

Я нажимаю на кнопку вызова на мобильном, и включается автоответчик. Мэл всегда выключает телефон, когда едет в машине. Или, может быть, он в метро? Значит, он едет сюда. Он должен был приехать на метро. Я приехала на машине после йоги и оставила автомобиль на парковке, чтобы мы могли уехать домой, вернувшись из отпуска. Если вдуматься, то это я должна была взять с собой вещи, но почему-то казалось логичным, что их возьмет Мэл. И теперь нет ни Мэла, ни вещей.

Я вновь нажимаю на кнопку вызова на мобильном. Автоответчик.

– Мэл, я понятия не имею, где ты, но лучше бы у тебя была уважительная причина. Собственно, лучше бы твои оправдания заканчивались словами: «И теперь я в больнице, истекаю кровью». Иначе я найду, что сделать с твоими яйцами.

Зная Мэла… Наверное, ему позвонил кто-то с работы. Видит Бог, его не будет всего пять рабочих дней, да еще выходные, но это уже привело к панике в его офисе. Наверное, Мэл пытался решить какие-то проблемы на работе и поэтому опоздал в аэропорт.

Я еще раз нажимаю на кнопку вызова на мобильном.

Автоответчик.

Мы опоздали.

Терминал 15 закрыт.

Мы не поедем в отпуск.

Это стало бы для нас еще одной попыткой сблизиться. Начать новую жизнь. Это подарило бы мне возможность искупить свою вину.

А теперь самолет взлетает. Взлетает без нас.

– Подонок! – говорю я на автоответчик. – Ты чертов подонок!

Жутко.

Вот как у нас дома.

Жутко.

Мы собирались уезжать, поэтому тут очень чисто. Убрано. Все приборы, кроме холодильника, выключены.

В моей душе расцветает страх. Нашего багажа здесь нет.

И сообщений на автоответчике тоже.

Я набираю номер Мередит, но она вне зоны действия сети. Она никогда не включает мобильный, сколько Мэл ее ни уговаривал. Виктория наверняка ничего не знает.

Я опять звоню Мэлу. Автоответчик.

«Не надо было мне оставлять то сообщение», – думаю я, садясь на крыльцо с мобильным в руках.

Меня трясет. Меня трясет с того самого момента, как я вошла в холодный, пустой дом.

Мне кажется, что я больше никогда не увижу Мэла.

Глава 41

Мэл стоит у кухонного стола. Его рубашка заправлена в черные костюмные брюки, верхняя пуговица расстегнута. Пуговицы на рубашке прикрыты тканью, на запястьях – серебряные квадратные запонки. Это дорогая рубашка. Не знаю, почему я сейчас думаю об этом, но это так.

Тишина взрезает нас, словно нож – нежную плоть, поглощая даже наше дыхание.

Мэл в моем доме. У меня дома.

Я впитываю его присутствие. Мэл изменил ауру этого дома, как изменили ее мама, папа, Корди и тетя Мер, когда приехали сюда. Но иначе. Они приехали помочь. И их помощь влияла на ауру дома.

Корди вернулась домой, потому что Джека срочно вызвали на работу подменить кого-то. Остальные в гостинице.

А Мэл приехал сюда познакомиться с сыном.

Мэл все понял, когда я попросила его не заходить сюда. Но теперь он здесь. И аура дома поменялась. В ней чувствуется налет безумия. Беды. Спешки. Мы оба хотим, чтобы Мэл сделал то, что должен. Мы не уверены в том, что это сработает, но все равно чувствуем, что он должен пойти туда. Быть там.

Ну вот.

Его левая рука ложится мне на щеку, его привычное, но в то же время чуждое мне тепло разливается по моему телу. Мэл приближается, его вторая рука опускается мне на плечо и притягивает меня к нему. Эта рука словно отрицает все те годы, что мы пробыли врозь.

Не раздумывая, я прижимаюсь к нему, закрыв глаза. Так просто. Так просто. Я обнимаю Мэла, прижимаюсь к нему еще крепче, преодолеваю эту пропасть между нами.

Оно все еще существует, то уникальное место в целом мире, место, где мы вместе. Когда мы не думаем обо всем остальном, обо всех остальных, мы вместе, мы настолько близки, что могли бы быть единым существом.

Я отступаю первой. Легонько отталкиваю Мэла и отступаю. Мы так больше не делаем. Может, я и ненавижу его жену, но боль мне причинил Мэл. Потому что он поступил так. Смог поступить так. Я этого никогда не забуду.

– В комнате для гостей все готово. Я принесу тебе чистые полотенца, – говорю я, не глядя ему в глаза.

Правая рука Мэла тянется к затылку, к определенной точке за ухом. Лео так делал. Делает. Чешет в затылке, а потом медленно приглаживает вихры пальцем. Обычно Лео так делает, когда хочет чего-то добиться, – например, поиграть на приставке, когда ему запретили это делать, или забраться к нам с Кейтом в кровать в воскресенье утром, или пойти гулять в парк, хотя идет дождь.

– Мне, пожалуй, нужно позвонить Стефани, – говорит Мэл. – Она, наверное, все еще ждет меня в аэропорту.

Мне не нравится, что ее имя упоминается в моем доме. Конечно, странно расстраиваться по такому поводу, но я все равно расстраиваюсь. Это словно привносит частичку Стефани в мой дом. Привносит ее в мою жизнь.

– Да, конечно. – Слова застревают у меня в горле.

Я уже в дверном проеме, когда Мэл ровным голосом спрашивает:

– Что мне сказать ей? Как долго я здесь останусь?

Я не оборачиваюсь. Он спрашивает меня, сколько осталось Лео. Когда, по моему мнению, наш сын умрет.

– Столько, сколько захочешь, – говорю я.

На самом деле я должна была бы сказать: «Столько, сколько потребуется»

Глава 42

Вся моя хорошая косметика, мои эксклюзивные духи, моя лучшая одежда и самое дорогое белье (ты платишь тем больше, чем меньше ткани) – все это осталось у Мэла.

Он в пятидесяти милях отсюда, в Брайтоне. И он не знает, когда привезет вещи обратно. Мой план «соблазнить» мужа, «стать уникальной, не похожей на других» – я где-то вычитала эти слова, не помню где – с треском провалился.

– Но что же мне надеть? – спрашиваю я, чувствуя отвращение к слезливой нотке в собственном голосе.

– Да хоть занавески из гостиной, мне все равно, – отвечает он.

Я его не виню. Я веду себя как стерва, потому что так легче, чем сказать ему, что я хочу быть там. Что я в ужасе от того, что может случиться с Лео, и я хочу помочь. Ему пришлось бы отказать мне, а я этого не выдержала бы.

– Ты уверен, что не можешь забросить вещи домой, а потом вернуться?

Спросите любого храбреца, намного легче плохо себя вести, чем признать, что ты уязвим и боишься чего-то. Плохо себя вести или трахаться.

– Ты хочешь, чтобы я повесил трубку?

– Нет. – Я вздыхаю. – Значит, ты будешь жить у Новы все время, что пробудешь там?

На самом деле я хочу узнать, как там Нова. Как она справляется. Но это прозвучало бы лицемерно. Мэл не знает, что после того, как Нова исчезла из нашей жизни, я горько раскаивалась в содеянном. Когда Мэл так страдал оттого, что потерял своего лучшего друга, я поняла, кем они были. Да, они когда-то были влюблены друг в друга, но Нова была нужна Мэлу. И я не могла заменить ее.

Нова была фундаментом его личности, лесами, которые выставляют вокруг дома во время ремонта. Она поддерживала его.

Благодаря ей у него была сила оставаться собой со мной.

Я не настолько ревновала к этому, как думала, потому что дело тут было не в любви, как я опасалась. Дело было в привычке. Я поняла это через несколько месяцев после того, как заставила его сделать это. Сейчас, оглядываясь на наше прошлое, я понимаю, почему Нова была так важна для Мэла, когда мы с ним познакомились. Почему он постоянно говорил о ней. Мэлу было нужно, чтобы Нова его слушала. Я поняла, что никто не слушал его так, как она. Я не могла этого сделать. Меня не было рядом с ним, когда он был маленьким. Когда мать Мэла не могла слушать его, когда отец Мэла не мог слушать его, когда сестра Мэла была слишком маленькой, чтобы слушать его, Нова всегда была рядом. Она хвалила его, поздравляла с победами, грустила при поражениях, она спорила с ним, ругала его. Она слушала.

Многие люди не понимают, насколько важно, чтобы тебя слушали.

Я его слышала и слушала, но это не было для него привычным. Без Новы Мэл начал закрываться. Словно цветок, складывающий свои лепестки. Все части его души, которые я знала, начали ускользать от меня. Будто Мэл лишился уверенности в себе. Он не мог и дальше оставаться собой. И дело было не в том, что он сердился на меня, – конечно, сердился. Но главное, что он утратил основу своей индивидуальности, утратил память о том, кем он был. И теперь он затрачивал все усилия для того, чтобы его индивидуальность не развалилась на части.

Вот почему он все время плакал. Вот почему он не прикасался ко мне больше года после того, как Нова ушла из нашей жизни. Он потерял себя, когда потерял ее.

Сейчас он нужен ей, и я хочу, чтобы он был вместе с ней, не думая, что я буду злиться на него за это. Но я не могу сказать ему об этом. Не могу сказать…

– Завтра я найду гостиницу, – резко отвечает Мэл. – Тебя это устроит?

– Я просто спросила.

– Слушай, мне пора. Не знаю, почему ты себя так ведешь, но это сводит меня с ума. Я тебе завтра позвоню. Надеюсь, мы оба будем в лучшем настроении.

– Надеюсь, – эхом отвечаю я. – Я люблю тебя.

– Хм… – отвечает Мэл и отключается.

В доме так пусто. И уже поздно идти в спортзал. Уже поздно звонить кому-то и приглашать сюда гостей. Уже поздно звонить Мэлу и просить у него прощения. Уже поздно говорить ему, что я приеду поддержать его. Я сижу на крыльце, глядя на мой дом, и думаю, что уже поздно сказать ему правду и все исправить.

Глава 43

– Я знал, что найду тебя здесь, – говорит Мэл, перекрикивая шум волн.

Я думала, что он уснул несколько часов назад. После того как я отвела его в комнату, где мы с Корди ночевали пару дней назад, я не смогла уснуть. Не смогла расслабиться.

Мэл был у меня дома, и поэтому казалось, что все неуклонно движется к неизбежной развязке. К ужасному ответу на вопрос о том, проснется ли Лео.

Я лежала на кровати, глядя в потолок, ждала очередного сообщения от Кейта и думала о том, не сотворит ли приезд Мэла чудо. Может быть, Лео услышит его голос и проснется? Или же то, что происходит с Лео, было частью какого-то грандиозного замысла Вселенной? Замысла, по которому мы с Мэлом снова будем вместе.

И, подумав об этом, я, человек, который верит в судьбу и предназначение, поняла, что схожу с ума. Я откинула одеяло и выбралась из постели, решив, что лучше избавиться от подобных мыслей. Я пошла на пляж и уселась на зеленой металлической скамейке, вспоминая, как приходила сюда среди ночи с новорожденным сыном и плакала.

Тут очень красиво ночью. Вокруг царят темнота и тишина, в ночном небе сияют звезды. Это не похоже на ощущения, которые возникают, когда смотришь в окно или на фотографию. Когда стоишь здесь, то словно оказываешься на краю мира и чувствуешь, как мир обволакивает тебя, поддерживает, не дает тебе развалиться. Он разворачивается вокруг тебя, впереди, наверху, сзади, подхватывает тебя, делает тебя частью своего величия. Я пришла сюда, чтобы затеряться в бескрайних просторах Вселенной. Здесь нет места для безумных мыслей.

– Почему ты решил, что найдешь меня здесь? – спрашиваю я, когда Мэл садится на скамейку рядом со мной.

– Я услышал, как хлопнула дверь. Но твоя машина по-прежнему стояла перед домом. Поэтому я догадался, что ты пойдешь на пляж.

– Мне вдруг захотелось увидеть этот знак. – Я указываю на огромную надпись «ЗА БУЙКИ НЕ ЗАПЛЫВАТЬ», установленную над темно-зелеными поручнями. Цвет поручней показывает, на чьей территории вы находитесь, ведь здесь проходит граница между двумя городами. Сине-зеленые поручни в Брайтоне, темно-зеленые в Хоуве. – Он очень точно описывает мою личную жизнь. И мне нужно было напоминание об этом.

Я не смотрю на Мэла, но чувствую, как теплеет его аура. Мэл улыбается.

– Как ты? – мягко спрашивает он.

В ближайшие недели люди часто будут задавать мне этот вопрос. И что мне им отвечать? Полуправду: «Держусь»? От этого им станет легче. Что-то ближе к правде: «Разваливаюсь на части»? Тогда они попытаются подбодрить меня. Или вообще смолчать? Позволить им самим решить, как я, и оставить меня в покое?

– А ты как думаешь?

– Глупый вопрос.

– Да.

Волны с грохотом обрушиваются на гальку на берегу и отступают, их шум прогоняет тишину.

– Мне очень жаль, – говорит Мэл.

Мне очень жаль.

Мне очень жаль.

Мне очень жаль.

Его слова разносятся над волнами, взмывают к небу. «Мне очень жаль».

– Вот как? – Я поворачиваюсь к нему, когда слова растворяются в воздухе. – Правда? И это все? Никакого признания, никакой мольбы о прощении, никаких объяснений? – Я грустно смотрю на него. – Никакого самобичевания, никакого преклонения колен? Разве я не заслуживаю хоть пары слезинок, когда ты произносишь эти слова?

Конечно же, Мэл не отвечает, и я снова поворачиваюсь к морю. На море приятно смотреть. В нем нет ничего сложного.

– Знаешь, я не согласна на что-то меньшее. Честно говоря, это было бы оскорбительно для меня.

– О господи, Нова, если бы ты знала, как мне жаль…

– То что? Я простила бы тебя? Пожалела бы тебя? Просто чтобы ты знал, если еще не знаешь: ты не центр моей Вселенной. Не мои альфа и омега. Особенно сейчас.

И вдруг Мэл обмякает рядом со мной.

– Я только что подумал о том, что сказал. И теперь я понимаю, какой я был сволочью. Какая я сволочь! Я бросил тебя, бросил нашего сына, а теперь думаю, что три слова все изменят. Все исправят.

– Полагаю, это уже что-то, – отвечаю я.

– Нет. Я жалок.

Я закрываю глаза, массируя виски.

– Я говорила о самобичевании, а не о жалости к себе.

Господи, Мэл, неужели мы должны говорить об этом сейчас? Неужели нельзя подождать с этим разговором до какого-то другого момента, когда нам придется говорить о чем-то важном. И тогда выяснилось бы, как тебе жаль. И как я никогда так и не смогла возненавидеть тебя. Как нерушима наша дружба, рожденная в боли и радости, и поэтому я уже простила тебя в глубине своего сердца. Разве мы не могли дождаться подходящего момента в этом сценарии? Зачем говорить об этом сейчас?

Я вижу, что Мэл улыбается.

– Я забыл, что ты психолог и не ведешься на подобные вещи.

– Дело не в том, что я психолог. Я узнаю´ чушь, когда ее слышу. – Я вдыхаю соленый прохладный воздух, и эта прохлада и приятна, и болезненна.

– Я думаю о тебе каждый день, – говорит Мэл. – О тебе и о нем. О Лео.

Я впервые слышу, как Мэл произносит имя своего сына. Оно звучит странно и как-то неестественно в его устах. В конце концов, это видоизмененная часть его имени, Мальволио, а Мэл редко произносит свое имя.

– Иногда мне становится настолько плохо от этого, что хочется сесть в машину прямо посреди рабочего дня, приехать сюда и посмотреть на тебя. Посмотреть на тебя и попросить у тебя прощения.

Мэл говорит мне, что он не жил «долго и счастливо», вычеркнув меня из своей памяти. Мы жили в его мыслях, где-то в глубине его сознания. Такое может серьезно сказаться на чьем-то счастье. На чьей-то жизни.

– Нова, если бы кто-нибудь сказал мне восемь лет назад, что мы с тобой перестанем разговаривать и что у нас будет сын, которого я никогда не увижу, я ответил бы этому человеку, что он сумасшедший. Как мы могли бы…

– Ох, только не говори, что я могла как-то повлиять на ситуацию. Что это не ты принял решение, с которым мне пришлось смириться.

– Ладно, как я мог бы…

– Скажи мне почему! – перебиваю я, поворачиваясь к нему. – Скажи мне, почему ты поступил так! Потому что все эти разговоры о том, что ты думал обо мне каждый день, на самом деле не имеют никакого значения. Скажи мне почему.

– Я уже говорил тебе. Мы передумали.

– Это отговорка, которой ты воспользовался. Я хочу знать причину. Я никогда ее не знала, а мне нужно знать.

В то же мгновение Мэл напрягается, будто принимает защитную стойку: выпрямляется, готовый отразить атаку, в глазах появляется решимость, они сейчас будто карие бриллианты, лицо – маска.

Качая головой, я отворачиваюсь.

– Пока ты не скажешь мне, почему так случилось, не назовешь настоящую причину, Мальволио, нам больше не о чем говорить.

Лицо Мэла загадочно и невозмутимо, как у сфинкса.

Я пришла сюда не для этого. Я хотела избавиться от безумных мыслей, почувствовать себя ничтожной и неважной по сравнению с величием моря. По сравнению с величием Вселенной. Я пришла сюда не для того, чтобы понять Мэла.

– Здесь я впервые поцеловалась с мужем, – говорю я. – Когда мы в последний раз сошлись, мы поцеловались здесь, на этом пляже.

Поручни у лестницы, ведущей на усыпанный галькой пляж, холодят мне руку, когда я иду по неровным бетонным ступеням. Я слышу, что Мэл следует за мной, влажная галька хрустит у него под ногами.

– Эми присматривала за Лео, и так как Кейт сказал, что мы выберемся на ночь в центр, она должна была остаться. Мы перекусили в «Лейнс» – там лучшие гамбургеры в Брайтоне, тебе стоит туда сходить. А потом мы направились к пирсу. – Я улыбаюсь, вспоминая те мгновения. Передо мною яркой цветной кинолентой разворачивается память. Музыкой к этому фильму был смех. – Оказалось, что Кейт решил сводить меня на танцы, но не куда-нибудь, а к танцевальной машине. Он бросил в машину монетку и уговорил меня встать на танцпол. Я люблю танцевать, но мне было так трудно, что я едва поспевала. Нас с Кейтом окружила группка девчонок-подростков – руки скрещены на груди, вес тела перенесен на правую ногу, ну, знаешь, как они делают. Еще и с характерным выражением лица, мол, «как тебе не стыдно, старушка, как ты могла забраться сюда, ты же ста-а-арая»! Я простояла на танцполе, пока оплаченное время не истекло. Тогда я чуть не упала с этой платформы. Я запыхалась и вся взмокла. А девицы забрались на танцпол и показали мне мастер-класс! Как они прыгали, как извивались! Они явно долго тренировались перед этим, у них все движения были отработаны. Когда мы ушли оттуда, Кейт сказал, мол, «все в порядке, у тебя просто свой темп танца, не то чтобы ты танцевала хуже других». – Я щурюсь, как в тот момент. – Я стукнула его по трицепсу, наглеца этакого! Мы шли обратно домой по берегу моря, пока не попали сюда. На это место. Кейт пытался показать мне созвездия Ориона и Кассиопеи. На самом деле он понятия не имел, где они находятся, и почему-то не подумал, что раз меня зовут Нова, то я кое-что смыслю в звездах. Когда я начала исправлять его, он поцеловал меня. Чтобы я замолчала. – Я задумалась, вспоминая, как же хорошо нам тогда было. Как хорошо было поцеловать человека, которого я любила. – Тогда я поняла, что момент настал. Что я готова выйти замуж, как Кейт и хотел. Что мы вместе вырастим Лео. Через полгода мы устроили скромную свадьбу. Мы долго спорили, потому что Кейт хотел надеть на свадебную церемонию армейскую форму. Он продал свой дом в Шорхэме и переехал к нам. Так мы и жили. Наша жизнь была ничем не примечательна, но ничего другого я и не хотела. У нас была нормальная, счастливая жизнь. – Я поворачиваюсь к Мэлу. Он внимательно слушает меня, но я не знаю, о чем он сейчас думает. – А теперь этого нет. Моя жизнь разрушена, и я не понимаю, как такое могло произойти. Я оглядываюсь на свое прошлое, на время до рождения Лео, и не могу понять, когда же все пошло не так. Что я такого сделала, чтобы все это случилось.

– Ты ничего такого не сделала, – уверенно говорит Мэл.

– Тогда почему это происходит? Почему мне нужно все время надеяться на то, что Лео проснется? Почему я знаю, что если не буду тратить все усилия на поддержание в себе этого желания, то…

– То в тот момент, в то самое крошечное мгновение, когда ты не думаешь о том, что все должно быть в порядке, все становится еще хуже. Все, что и без того было ужасным, становится невыносимым. Происходит чудовищная катастрофа.

– Ты говоришь о маме?

Мэл кивает, и я вижу страдание на его лице. Раньше я думала, что Мэл воспринимает то, что происходит с тетей Мер, так же, как и я. Все эти годы, проведенные рядом с ней, все ее горести, ее маниакальные стадии, ее депрессивные стадии… Это заставило меня думать, что я чувствую то же, что и Мэл. Что его боль – это моя боль. Но я разделяла лишь частичку той боли. Я могла отвлечься. Могла уснуть ночью, не думая о тете Мер. А Мэл не мог. Он просто был не способен на это. Мать поглотила его жизнь.

Стефани. Белокурая, голубоглазая, высокая Стефани. Внезапно ее образ всплывает в моем сознании настолько четко и ясно, словно она стоит рядом с Мэлом. Я так сильно ощущаю ее присутствие, что кажется, будто я вдыхаю сладковатый аромат ее духов и слышу звон ее браслетов. Я чувствую шипы ее ауры. Она на пляже вместе с нами. Ветер треплет ее волосы. Ее одежду.

Когда Мэл с ней, Стефани поглощает его жизнь, как раньше его жизнь отнимала тетя Мер. Возможно, я не понимала, как сказалась на ней неспособность родить ребенка. Как это сформировало ее характер. Может быть, мне и не следовало ненавидеть ее. Потому что, может быть, она не просто беспокойная. Она раздавлена. Может быть, ей причинили страшную боль, и теперь за ней нужно присматривать, как за тетей Мер. И, может быть, мне не следует быть такой понимающей. Стефани сделала все, чтобы навредить мне. Я ей никогда не нравилась. Она никогда даже не пыталась полюбить меня. Может быть, времена сомнений прошли. Нет места сомнениям за той чертой, за которой человек намеренно причиняет боль.

– В последнее время она чувствует себя намного лучше, – говорит Мэл, и на мгновение мне кажется, что он имеет в виду свою жену. Но, конечно же, он говорит о тете Мер. – Обострений не было уже много лет, но какая-то часть меня не может освободиться от тревоги. Часть меня верит, что она здорова, потому что я… Как ты сказала? Потому что мне нужно все время надеяться на то, что все будет в порядке, и тратить все усилия на поддержание в себе этого желания. Дело не в лекарствах, не в отсутствии стрессов, не в еженедельных походах к психиатру, дело в том, что каждую секунду я думаю о том, что с ней все должно быть в порядке.

– Я знаю, – отвечаю я. – То есть теперь я знаю это. Вот только я не очень-то хорошо справляюсь, верно? Лео не… – Я не могу произнести это. Я сказала Мэлу все, что было нужно, но теперь не могу повторить это.

Не могу подтвердить это, повторив те слова еще раз. Потому что это значит, что однажды мне придется жить в мире без Лео. «Возможен ли мир без Лео?»

– Да, – отвечает Мэл.

Я не сразу поняла, что говорила вслух.

– Но я не знаю, сможет ли кто-то из нас жить в таком мире.

Уголки моих губ опускаются, ужас разрывает меня на части, режет меня на кусочки, как лазерный луч. Разрезает меня на две половины, и, когда я начинаю разваливаться, Мэл обнимает меня, удерживает от распада. Он кладет ладони на мои щеки, нежно, словно я хрупкая, как стекло, которое разобьется от малейшего сотрясения.

– Но в том-то и дело, – настойчиво говорит он. – Мы выживаем. После каждого удара, каждого потрясения мы вновь встаем. И хотя мы идем по преисподней, идем по преисподней, идем по преисподней, и кажется, что мы всегда будем идти по преисподней, когда-нибудь мы выбираемся из ада. Покрытые шрамами. Сломленные. Но живые. И тогда мы начинаем отстраивать себя заново. Мы не становимся прежними, мы никогда не смогли бы стать прежними, но мы начинаем отстраивать себя заново. Потому что это лишь один из путей изменения. А нам всем нужно меняться.

– Я не хочу меняться. Я не хочу идти по преисподней. Я просто хочу, чтобы все стало как раньше. Я хочу, чтобы Лео донимал меня вопросами. Хочу, чтобы он будил меня утром и уговаривал поиграть с ним на компьютере. Хочу, чтобы он называл меня «мамуль», как персонажи американских мультиков. Хочу, чтобы он говорил мне, что я могла бы быть мамой получше, но и так сойдет. Я просто хочу, чтобы все стало как раньше. Мне не нужны перемены. Мне не нужна преисподняя.

– Я знаю, знаю, – шепчет Мэл.

– Я хочу, чтобы Лео вернулся. Целым и невредимым. Я хочу, чтобы все стало как раньше.

Мэл заглядывает мне в глаза, словно пытается отыскать что-то, что вернет все на свои места. Что-то, что вернет прежнюю жизнь. Жизнь до того, как он приехал сюда.

– Давай займемся любовью, – говорит он.

– Что?! – взвизгиваю я, отталкивая его.

– Давай займемся любовью, – повторяет Мэл. – Позволь мне заняться с тобой сексом.

– Ты что, обкуренный?!

– Нет…

– Я уже бог знает сколько не позволяла мужу притрагиваться ко мне, так с чего бы я хотела заняться с тобой любовью? Именно с тобой? Ты для этого сюда приехал? Для секса? Потому что если так, то тебе лучше сразу уехать в Лондон.

– Это не просто секс, – серьезно говорит Мэл.

– Вот как? Что же это? Неизбежное единение родственных душ, которые были до того в жестокой разлуке? Что-то уникальное и прекрасное?

– Нет-нет. Это способ забыться. Способ справиться с происходящим. Я постоянно так делал, особенно когда был в Австралии. Когда я начинал волноваться о том, что происходит дома, я… Я собой не горжусь, но это хороший способ забыться. На какое-то время ты чувствуешь что-то другое, боль проходит, и, в отличие от пьянства, ты все еще в здравом уме и не одинок. Боль никуда не девается, она ждет тебя на другой стороне ночи, но на время ты забываешь о ней. Я до сих пор так делаю. Я этим не горжусь, но это правда. Иногда только так я могу унять боль. Позволь мне сделать это для тебя.

Я вглядываюсь в его лицо, его глаза, считываю его ауру. И я вижу лишь искренность. Мэл искренен. Он предлагает мне помощь. Он хочет избавить меня от боли, и ему известен только такой способ.

Я колеблюсь какое-то мгновение. Я хочу, чтобы это прекратилось. Эта агония, этот страх, это ожидание. Я хочу, чтобы все это прекратилось! Мне нужна передышка, свобода от того, что стало моей жизнью. Передышка от больницы, от медицинских журналов, от любопытных взглядов. Пара минут обычной жизни. Это заманчивое предложение. Если идешь босиком по битому стеклу, а кто-то предлагает тебе обувь на плотной подошве, ты примешь все, что угодно, чтобы унять боль.

«Ты что, с ума сошла?» – спрашиваю я себя, встряхивая свой рассудок.

– Нет, спасибо, – говорю я. – Нет. Все это ужасно, но такие уж карты достались мне в игре жизни, и я намерена играть ими. Если я пойду на такое, это будет означать, что все пропало. А это не так. Кроме того, мы с Кейтом могли бы сделать это друг для друга.

– Прости, глупо было предлагать, – говорит Мэл. – Но я не мог придумать ничего другого. Думаю, это было эгоистичное предложение, потому что именно это мне сейчас нужно. Это один из моих худших кошмаров. Я потеряю того, кого люблю, хотя и знаю его только со слов мамы. Как я превратился в своего отца, даже не заметив этого? – Он проводит рукой по волосам, и я вижу, что его бьет мелкая дрожь. – Я предложил такое, ведь это нужно нам обоим. Я словно мой отец. Эгоистичный ублюдок.

– Ох, Вакен! – Я легонько толкаю его плечом. – Я с тобой не пересплю, так что и не старайся, ясно? Кроме того, мольбы о сексе не очень-то приятны.

Мэл тихо смеется, но его смех громче шума волн.

Я беру его за руку, и Мэл вздрагивает, но уже через мгновение его пальцы переплетаются с моими. Мне так спокойно, когда я держу его за руку. Тревога отступает, я снова могу дышать.

– Хочешь узнать побольше о Лео? – спрашиваю я.

– Конечно.

Мы стоим, держась за руки, смотрим на звезды и белую пену волн. Я рассказываю ему все, что знаю о своем самом любимом в мире человечке.