Текст книги "Спокойной ночи, крошка"

Автор книги: Дороти Кумсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 25 страниц)

– Ты помнишь, что я спросил у тебя? – повторил Мэл.

Я кивнула. Конечно, я помнила. Конечно.

Мэл подошел ближе, взял меня за подбородок, поднял мою голову и заглянул мне в глаза.

– Помнишь, что я спросил у тебя?

– «Ты действительно хочешь встречаться с ним, Нова?» – ответила я.

– И что ты сказала?

Я не хотела повторять те слова. Не хотела повторять слова, которые все испортили.

– Что ты сказала? – настаивал Мэл.

Я вздохнула.

– «Я вышла бы за него замуж хоть завтра, сделай он мне предложение», – прошептала я.

Я не это имела в виду. Мы с Кейтом вновь сошлись, мной владела страсть. Но если бы Мэл позвал меня замуж, я бросила бы его. Я произнесла те слова, только чтобы Мэл принял Кейта. Я хотела, чтобы Мэл был счастлив. И я полагала, что он будет счастлив, если будет думать, что счастлива я.

– Я был глупцом. Я думал, что ты дождешься меня. Но когда ты сказала это… Я понял, что все кончено. Что я больше не нужен тебе.

– Я не это имела в виду. Я думала, что тебе не нравится Кейт. Я думала, если ты поверишь, что у нас серьезные отношения, то будешь рад за меня. Я ду… Мы все испортили. Все испортили. О-о-о-о-о… – выдохнула я.

Его ладонь лежала на моем подбородке, я осторожно коснулась его щеки кончиками пальцев, мы сблизились… и замерли. Если бы кто-то из нас хоть немного подался бы вперед, мы бы поцеловались. И это был бы не поцелуй по случаю встречи или прощания, это был бы не розыгрыш, устроенный для нашей семьи. Это был бы настоящий поцелуй. Поцелуй по любви.

Я никогда еще не хотела настолько сильно, чтобы меня поцеловали. Я никогда еще не боялась настолько сильно, что меня поцелуют.

Мэл закрыл глаза, прижался ко мне лбом.

Это невозможно. Невозможно. Мы сделали свой выбор. Мы допустили это. И теперь… невозможно…

– О господи, Нова… – прошептал Мэл. – О господи…

Мы стояли и не могли отпустить друг друга. Мы были заложниками собственной лжи.

Глава 24

– Где ты был? – шепотом спросила я.

Я слышала, как открылась входная дверь, и думала, что Мэл сейчас уляжется спать. Было уже поздно. Но я ждала, ждала, ждала, и ничего не происходило. Ни шагов на лестнице, ни даже звука включившегося телевизора (иногда Мэл усаживался внизу на диване и смотрел футбольные репортажи – это было верным признаком того, что он пьян). Я же не слышала ничего.

Я даже испугалась, на мгновение подумав, что это грабитель. Но потом отмела эту возможность. Я точно слышала, как ключ провернулся в замке.

Я нашла Мэла в темной кухне. Он прислонился к стойке, глядя на доску для нарезания овощей, будто та читала ему увлекательнейшую лекцию о теории эволюции.

– У Новы, – тоже шепотом ответил он.

– В такое время? – удивилась я. – Разве она не должна была лечь спать несколько часов назад?

Мэл повернулся ко мне.

– А который сейчас час?

– Три часа.

– Ночи? – нахмурился Мэл.

Я обеспокоенно кивнула. Мэл явно был удивлен. Он не только потерял счет времени, но и словно вообще ничего не понимал: кто он, где он, что происходит.

– Я не заметил, что уже так поздно. – Мэл вновь повернулся к доске.

Я смотрела на мужа, на его склоненную, будто в молитве, голову и пыталась понять, что же изменилось. На нем был тот же костюм, что и утром. Его рубашка была заправлена в брюки, верхняя пуговица расстегнута – галстук Мэл не носил. Волосы не растрепаны.

Но что-то стало иначе. Что-то изменилось.

Его запах. Вот что изменилось. Его запах.

От Мэла пахло… пахло ею. Новой. Не сексом, ничего такого, но он был весь пропитан ее запахом, словно Нова проникла в каждую частицу его тела. Он пах ею. Это Нова постоянно разглагольствовала об аурах и энергетических полях, о том, как общение с человеком может изменить твой энергетический баланс, а значит, и настроение. Вот почему мы так остро реагируем на некоторых людей – в хорошем или плохом смысле. Вот почему ты будто светишься изнутри, когда впервые влюбляешься. Нова пыталась научить меня считывать ауры людей, смотреть на них, не пользуясь зрением, проникать в их чувства, понимать, что они делают на самом деле и как это влияет на тебя. Мне такое никогда не удавалось – в сущности, все это была полнейшая чушь, но, конечно же, Нове я об этом не сказала.

А теперь я ее поняла. В полумраке кухни мне пригодился каждый урок, который она мне преподала. От Мэла пахло Новой. Она будто окружала его. Она была в нем. Нова. Нова. Нова. Женщина, которая вынашивает его ребенка. Женщина, способная на то, на что не способна я.

– Ты же знаешь, что я люблю тебя, верно? – вдруг повернулся ко мне Мэл.

Будто острый невидимый нож проткнул мое сердце. Мэл не сказал: «Я люблю тебя». Он задал вопрос. Вопрос, который не стоило задавать. Конечно же, я знала это. Мы не были бы вместе, если бы я не знала. А сейчас этот вопрос был похож на преамбулу к разрыву. Мэл скажет мне, что бросает меня: «Ты же знаешь, что я люблю тебя, верно? Но она вынашивает моего ребенка. Я всегда хотел именно ее». Вот что он скажет.

– Что случилось? – Мой голос дрожал.

Мэл протянул руку, заключил меня в объятия, прижал к себе – так крепко, что я почувствовала, как пуговицы его пиджака царапают мне кожу сквозь ночнушку. Через пару секунд я поняла, что Мэл расстегивает ремень и змейку на джинсах.

Он повалил меня на пол.

Мы не делали такого уже целую вечность. Да и зачем, если у нас есть три прекрасные спальни наверху? И удобное кресло в соседней комнате. У нас даже есть толстый пушистый ковер в коридоре, на котором было бы удобнее. Когда мы только купили этот дом, нам нравилось заниматься сексом повсюду. Теперь же это казалось глупым. В особенности, учитывая, что я лежала на холодном линолеуме, и никто не потрудился возбудить меня настолько, чтобы мне было все равно, где мы. Он одарил меня нежным поцелуем… и нам стало уже не до того, чтобы куда-то перебираться…

Я закрыла глаза, изогнулась, стараясь расслабиться. Насладиться тем, чем это было. Моментом страсти. Такое случается у людей, которые только начали встречаться, а супружеские пары жалуются на то, что уже не способны на подобное. И когда появится ребенок, у нас уже не будет шансов заниматься таким.

Но в этот раз Мэл был иным. Я чувствовала это. Мысленно он был где-то в другом месте. Не со мной.

Я открыла глаза и поняла, что Мэл смотрит сквозь меня. Он не видел меня. Он был не со мной. Он был… Я знала, где он был. С кем он был.

– Ты же знаешь, что я люблю тебя, верно? – повторил он.

Мы лежали на линолеуме, глядя в потолок и ожидая, когда же наше дыхание успокоится.

Я ничего не сказала. Я чувствовала, как невидимый нож проворачивается в моем сердце.

Мэл повернулся на бок. Его рубашка помялась, джинсы все еще были расстегнуты.

– Верно? – повторил он, убирая прядку волос с моего лба.

Я могла бы сказать ему, что я обо всем знаю.

Что я видела выражение его лица.

Что я чувствовала на нем ее запах.

Что я знала, что он вновь влюбился в нее.

Но я ничего не сказала.

Я повернулась и заглянула ему в глаза.

– Конечно. Конечно, знаю.

Глава 25

Я устала, но не могла закрыть глаза и уснуть.

Я прокручивала в голове, что мы сказали, что узнал Мэл, что узнала я. И как мы, столь близкие друг другу люди, могли упустить то, что было очевидно для всех остальных?

Мэл ушел – ошеломленный, раздавленный. А я забралась в постель, не раздеваясь. Я так устала, что не могла переодеться. Теперь же я пыталась уснуть.

«ПИИП-ПИИП. ПИИП-ПИИП», – пропищал мобильный на прикроватном столике.

Не включая свет, я потянулась за телефоном и открыла сообщение, уже зная, от кого оно.

«Доброй ночи, радость моя».

Теперь все закончилось.

Мы больше никогда не заговорим об этом. Я рожу ребенка, уеду в кругосветное путешествие, а Мэл и Стефани будут растить малыша. И мы с Мэлом больше никогда не заговорим об этом. Мы похороним эти слова.

Я захлопнула телефон, сунула его под подушку и сжала в кулаке, будто драгоценное сокровище, которое нашла, но должна была вернуть законному владельцу. Утром я удалю это сообщение. Утром, когда будет светло, я верну сокровище законному владельцу. Но сейчас я буду хвататься за мысль о том, что Мэл впервые в жизни назвал меня «радость моя».

Глава 26

Намного сложнее искать доказательства измены, если эта измена не телесная.

Тут нет ни предательских следов от губной помады на воротнике, ни запаха ее духов, ни необъяснимого отсутствия, ни внезапного желания казаться привлекательнее. Если ты изменяешь сердцем и рассудком, это намного легче скрыть. И намного сложнее увидеть.

Я начала следить за Мэлом, выбирать моменты, когда он погружается в раздумья. Тогда я спрашивала его о Нове и ребенке и смотрела, не покраснеет ли он. Не промелькнет ли на его лице выражение вины.

Иногда такое случалось, и я понимала, о чем он думал. Бывало и такое, что Мэл не выглядел виноватым. Значит, он не был в тот момент в мыслях с Новой.

Занимаясь любовью, я не закрывала глаза, выжидая момент, когда взгляд Мэла стекленел. Когда Мэл думал о другой женщине. Он возвращался ко мне, он кончал, думая обо мне, но я замечала, когда Мэл отвлекался, думая о Нове.

От нее я узнала, что что-то случилось. Это было написано на ее лице, когда она открыла мне дверь. Это произошло через два дня после того случая в кухне. Нова улыбнулась мне, сказала, что рада меня видеть, – все было как всегда. Но теперь я научилась видеть души людей, видеть, не используя зрение. И я почувствовала, что ее аура изменилась. От Новы не пахло Мэлом, но она была пропитана чувством вины.

– С тобой все в порядке? – спросила я, когда Нову уже в третий раз за час вырвало.

– Да. – Нова заправила волосы за уши и опустилась на диван напротив меня.

Судя по виду, с ней явно не все было в порядке. Она осунулась, побледнела.

– Помнишь, я говорила, что это не утренняя тошнота, а когда-бы-ей-ни-заблагорассудится-тошнота?

Я кивнула.

– Ну вот. Меня все время выворачивает. И чем больше я устаю, тем больше меня тошнит. Не очень-то хорошо, если менеджер в ресторане каждые пять минут бегает в туалет из-за позывов к рвоте. Это не вселяет оптимизма в клиентов. Я думала, что к этому сроку беременности токсикоз уже должен пройти, ан нет. Даже хуже стало.

– Я отдала бы все, что угодно, чтобы почувствовать это, – сказала я.

Я знала, что это жестоко. Но мне нужно было узнать. Нужно было увидеть, как она отреагирует на эту манипуляцию. Раньше я никогда не говорила об этом. Не пользовалась этим приемом. Теперь же он казался мне чем-то вроде детектора лжи.

Я увидела, как ее вновь затошнило. Увидела, как посветлела ее аура. Посветлела от вины. Чистой, концентрированной вины. Я все знала о чувстве вины. И я его в каждом узнáю.

Нова зажала рот рукой и бросилась к туалету.

Я встала, вышла в кухню, забросила в тостер два кусочка хлеба, включила чайник, взяла из шкафа чашку, чтобы заварить Нове чай с имбирем и лимоном.

Я стояла в кухне, ждала, пока приготовятся тосты и закипит чайник, и думала о том, сколько раз Нова уже целовала моего мужа. Сколько раз она обнималась с ним. Когда она собирается заняться с ним любовью. Как она говорила ему, что любит его. Сколько раз слышала, как он отвечает ей тем же.

Бросив пакетик чая в кипяток и положив тосты на тарелку, я подумала о том, как заставлю ее поплатиться за это.

Я ненавидела себя за это, но это было необходимо. Нужно было проверять его вещи.

Его карманы. Его машину. Его стол. Я стала приходить к Нове без предупреждения, когда знала, что он будет там. Когда знала, что его там быть не должно.

И ничего. За три недели – ничего.

Когда я приходила к ней после того, как Мэл говорил мне, что пойдет туда, они не выглядели напуганными. Не выглядели так, будто только что поспешно натянули одежду. Не выглядели так, словно собирались ее снимать. Нова всегда клала мою руку себе на живот, как и его.

Если я приходила туда, когда Мэл говорил, что задержится на работе, его там не было. Он действительно работал допоздна.

Но я знала, что что-то происходит. Мэл все еще думал о ней, о ее объятиях, когда занимался любовью со мной. На Нове все еще лежала печать вины, когда она оставалась со мной наедине.

У них был роман. Или – эта мысль крепла во мне день ото дня – они собирались оставить ребенка себе.

Они не хотели торопиться. Они ждали, когда родится ребенок, чтобы потом сбежать вместе. Или переехать в мой дом. Он, она, мой ребенок. В мой дом.

На двадцать шестой день после той ночи в кухне Мэл забыл дома мобильный. После той ночи, когда я поняла, что они что-то замышляют.

Мэл позвонил мне с работы и попросил поискать мобильный дома. Мол, если его там нет, то придется заблокировать карточку и купить новый. Его телефон лежал на прикроватном столике, такой черный, блестящий. Там содержались все его секреты. Я села на кровать, сжимая телефон в руке, и позвонила Мэлу, чтобы сказать, что все в порядке.

– Слава Богу! – выдохнул он.

– Нет, слава скорее мне, – усмехнулась я. – Это же я его нашла.

– Слава Богу и слава тебе, Стефани, свет моей жизни, королева моего сердца.

– Так-то лучше. – Я думала о том, как часто он говорил такое Нове. Как часто он называл ее так.

Я положила телефон на столик и отправилась чистить зубы. Я всегда так поступала в стрессовых ситуациях. И теперь, переминаясь с ноги на ногу, я чистила зубы, старательно не глядя на себя в зеркало.

Когда я проверяла другие его вещи, у меня всегда были, казалось, и добрые намерения. Нужно постирать белье, нужно привести в порядок его одежду и сдать ее в химчистку, нужно прибрать в его машине. Но если я проверю его телефон… Телефон, который Мэл всегда носит с собой? Сделав это, я перейду черту. Я признáю, что подозреваю его в измене. Я подозревала его, я была уверена, что он неверен мне… Но если я просмотрю его телефон и найду что-то… Это будет означать, что я искала. Мэл узнает, что я не доверяю ему.

«Может, оставить все как есть?» – подумала я.

«Ты останешься одна, если Мэл влюбится в нее снова», – подумала я.

«Доверься ему», – подумала я.

Я вспомнила его лицо в ту ночь, когда он занялся со мной любовью в кухне. Его пустые глаза. Его душа была в тот момент с другой женщиной. Мэл воспользовался мной. Воспользовался мной, чтобы заняться сексом с ней.

Телефон был в моей руке. Я нажала на кнопки.

У Мэла были пропущенные звонки – почти все от меня. То же самое с принятыми звонками. Я открыла папку, помеченную конвертиком. Что-то вроде электронного письма, только на мобильном.

Сама я никогда не пользовалась мобильными. У меня и телефона-то такого не было. Я не хотела, чтобы это связывало мне руки. А что, если никто не позвонит? А что, если кто-то позвонит, а я не захочу говорить с этим человеком? Слишком много стресса.

В папке «входящие» не было ничего необычного. Никаких сообщений от Новы, лишь парочка от ребят, с которыми он снимал дом до того, как познакомился со мной.

Ничего. Тут ничего не было. Я опустила телефон.

Сердце выскакивало у меня из груди, ладони вспотели, я тяжело дышала. Я будто готова была столкнуться с чудовищнейшим кошмаром своей жизни.

Но все было в порядке. Тут не было никаких доказательств того, что Мэл был с Новой. Что они любят друг друга и собираются жить без меня.

Не знаю, что натолкнуло меня на эту мысль. Если она ему ничего не писала…

Медленно, осторожно я снова взяла телефон, вернулась в папку сообщений и открыла исходящие. Там было семь сообщений. Одно было адресовано Нове. Мэл написал его в ту ночь.

Чувствуя, как колотится сердце, я открыла сообщение. И прочитала его.

«Доброй ночи, радость моя».

Глава 27

После ухода Мередит я сажусь на крыльцо и выкуриваю три сигареты подряд – тушу одну и поджигаю следующую.

Мэл сегодня работает допоздна, у него новый проект, а значит, дом в моем распоряжении.

Я так ошибалась в Мередит. Она вовсе не слабая, хрупкая женщина, которой я втайне сочувствовала. Она сильная, спокойная, справедливая. Думаю, я полагала (как и все остальные), что если тебя признали психически больным, то ты неполноценный человек. Человек, которого нужно жалеть. Я всегда боялась этого, потому-то и не хотела, чтобы кто-то знал. Не хотела, чтобы меня кем-то признали.

Я закуриваю четвертую сигарету и протираю глаза.

Я ожидала, что последует какая-то реакция Мередит на мои слова, но не такая. Я закрываю глаза, вспоминая…

Мередит помолчала немного, когда я закончила свой рассказ – вернее, свою исповедь. А потом она опустила руку мне на плечо и сказала: «Наверное, это было так трудно для тебя». Я рассказала Мередит все, даже то, о чем не знал Мэл. Я рассказала ей, что я сделала, что сказала. Как Мэл больше не мог видеться со своим сыном – из-за меня. Но Мередит подумала в первую очередь обо мне.

Я не верила, что мне может быть еще хуже, чем за все эти годы, но сейчас мне хуже. Если бы люди вокруг не были такими хорошими, такими милыми, такими простодушными – может, мне и не было бы так плохо. Может, я не испытывала бы этот постоянный груз вины.

Затягиваясь сигаретным дымом, я задерживала его в легких, задерживала дыхание, будто погружаясь с головой в теплую воду в ванной. Мне часто приходилось делать такое. В особенности, когда я была моложе.

Помню, мама отправила меня к своей сестре, чтобы сделать то, что должно быть сделано, да так, чтобы папа ничего не узнал. Мэри, конечно, посчитала, что это «ужасно несправедливо» – меня отправляли в гости «на каникулы», в то время как я ничем этого не заслужила. Я навлекла боль, и позор, и сплетни на нашу семью. Даже когда мама объяснила ей, что я больна, Мэри все равно злилась на меня.

Когда я вернулась от тети, единственным местом, где я могла оставаться в одиночестве, была ванная. Я напускала воды в ванну, запирала дверь и погружалась в воду. Я чувствовала себя словно в невесомости. Будто я плаваю в космосе, и там нет звуков, нет чувств, нет огромной дыры во мне, дыры, оставшейся после того, как из меня вырвали то, что было там. Вырвали против моей воли. Наверное, я приняла бы то же решение, если бы у меня был выбор, но никто – даже доктор, который был так мил со мной, – никто меня не спрашивал. Они просто делали то, что дóлжно. Они заставили меня.

Я очень хорошо научилась задерживать дыхание. Чувствовать невесомость. Чувствовать небытие.

Так продолжалось до тех пор, пока мой отец не выбил дверь в ванную – я слишком тихо сидела там уже долгое время.

И меня вырвали из невесомости, из небытия, вокруг слышались крики, вода была алой… И я впервые очутилась в одном из таких мест.

После этого мне не разрешали запирать дверь в ванную. Я начала жизнь заключенного. Они словно держали меня в заложниках. И все двери были открыты.

Когда я поступила в университет, то не сразу поверила, что могу запирать дверь в свою комнату и дверь в душ.

Я тушу окурок в тяжелой пепельнице.

«Она позволит мне увидеть его? Увидеть его собственными глазами? Нова позволит мне повидаться с ним?»

Я вновь тянусь за сигаретой. Всякий раз, как я закрываю глаза, я вижу его улыбку, блеск его умных глазенок. Я чувствую радость, которую он дарит всем вокруг.

Я так хотела бы повидаться с ним! Может, она разрешит мне? Такой уж Нова человек. Справедливый. Теперь-то я это знаю. Я знаю, что она никогда бы…

Может, не мне? Может, Нова позволит Мэлу повидаться с ним? И если Мэл его увидит, он мне все расскажет. Я познакомлюсь с ним через Мэла.

Я останавливаюсь, уже достав очередную сигарету, прячу ее обратно в пачку, выбрасываю окурки в ведро для мусора, а потом осторожно прячу пепельницу под вечнозеленым кустом, за фигуркой садового гномика. Эту фигурку нам подарила на новоселье сестра Новы. Мэл расхохотался, увидев гномика. Он все смеялся и смеялся, а я никак не могла понять, в чем тут шутка.

«Это не шутка, – пояснил наконец Мэл. – Просто этот гном – самая уродливая вещица, которую мне когда-либо приходилось видеть. А Корди знает, что я никогда не выброшу эту фигурку, потому что это подарок».

Теперь этот гномик помогает скрывать мою тайну. Одну из моих тайн.

Иногда я думаю, похожа ли я на других людей. Есть ли у них столько тайн, что они не всегда уверены в том, кто они на самом деле?

– Я… э-э-э… Я не думаю, что смогу справиться с этим, – сказала я.

– С чем справиться? – Мэл перестал шнуровать кроссовки и поднял голову. По моему голосу он понял, что речь идет не о походе в горы.

– Я о ребенке. Мне кажется, я не справлюсь. Я не понимала, как трудно мне будет видеть, как кто-то делает для тебя то, на что я не способна. Мне кажется, я не справлюсь.

– Нова делает это не для меня, она делает это для нас.

– По-моему, нас больше не будет, Мэл. Не будет, если появится этот ребенок. Я думаю, тебе стоит бросить меня и жениться на Нове. И жить с ее ребенком.

Мэл, хмурясь, выпрямился, так и не завязав шнурки.

– Это наш ребенок. Нова вынашивает его для нас. И я хочу быть с тобой.

Я покачала головой. Удивительно, как мне удавалось оставаться такой спокойной, учитывая, что я делала.

– Не хочешь. Ты любишь ее. Ты хочешь провести жизнь с ней. А не со мной.

Мэл ошарашенно смотрел на меня. Мои слова будто сразили его, ударили, обездвижили. Я словно метнула в него что-то тяжелое, большое. Что-то страшное.

– Я люблю тебя. Тебя. И я хочу завести с тобой ребенка.

– В том-то и дело. Я не могу родить тебе ребенка. А она может.

– Прекрати говорить глупости, Стефани. Хорошо? Просто прекрати.

Он снова нагнулся к кроссовкам, но я видела, как дрожат его руки. Мои слова сработали. Я его задела.

– А что, если я причиню вред ребенку?

– Ты не причинишь ему вреда.

– Но что, если причиню? Это не мой ребенок. Родители постоянно причиняют детям боль. Откуда ты знаешь, что я не причиню боль созданию, с которым не связана генетически? Это будет твой ребенок. Твой ребенок, рожденный другой женщиной. Что, если… Что, если я зайду слишком далеко? Что, если я серьезно наврежу ему?

– Этого не произойдет. – Мэл уже завязал шнурок на левой кроссовке, но так и не выпрямился, чтобы не смотреть мне в глаза.

– Ты этого не знаешь. Ты не знаешь, на что я способна. Ты никогда не знал, на что я способна.

Мэл выпрямился, его взгляд жег меня, словно лазерные лучи.

– Что на самом деле происходит? – осведомился он.

– На самом деле?

Мэл кивнул.

– Я знаю, что дело не в том, что ты боишься навредить ребенку. Ты бы так никогда не поступила. Так в чем же дело?

– Я не хочу воспитывать ребенка посторонней женщины. Поправочка… Я не хочу воспитывать ее ребенка. – Ну вот я и сказала это.

– Это будет наш ребенок. Нова рожает его для нас. Она забеременела только потому, что мы попросили ее. Это будет наш малыш… Наш сыночек или доченька. Твой сыночек или доченька.

– Но я не могу притвориться, что он мой. Все будут знать, что он не мой. И они подумают, что ты оттрахал какую-то бабу, а я настолько бесхребетная, что спустила это тебе с рук. Или мне придется лгать. Сказать, что у меня в роду были негры. Но, глядя на меня, все поймут, что на самом деле это не мой ребенок.

– Какое тебе дело до того, что подумают другие люди? – раздраженно спросил Мэл.

– Не знаю, но мне есть дело. Не знаю почему, но для меня важно, что подумают люди. Как они будут смотреть на нас на улице, особенно когда мы будем идти втроем. И я представляю, что скажут мои родные. Я не хочу проходить через все это.

– Это глупая причина для того, чтобы отказываться от ребенка.

– Я так и знала, что ты подумаешь, будто я глупая. Потому и не хотела говорить тебе.

– Я не думаю, что ты глупая. И не говорил, что ты глупая. Я лишь сказал, что это глупая причина для того, чтобы отказываться от ребенка. Я не вижу с этим проблем.

– Не видишь. Конечно, не видишь. Это же твой ребенок. Ты можешь иметь детей. А я нет. – Я почувствовала, как слезы наворачиваются на глаза, и моргнула.

– Стеф, я не понимаю. Мы столько раз обсуждали это. Даже до того, как попросить Нову…

– И ты меня уговорил. Сказал, что все будет в порядке. Но теперь мне не кажется, что все будет в порядке, Мэл. Мне кажется, я не справлюсь. Я чувствую свою привязанность к этому ребенку, но в то же время я чувствую пустоту. Я чувствую, что ты в любой момент можешь уйти к ней. И я всегда буду жить на краю, думая о том, когда она захочет забрать своего ребенка.

– НО ЭТО НАШ РЕБЕНОК! – заорал Мэл.

Это слово эхом разнеслось по холмам: «Ребенок-бенок-нок…»

– НЕТ, НЕ НАШ! – заорала я в ответ.

«Наш-наш-наш…»

– Это твой ребенок. Ее ребенок. А не наш.

Мэл смотрел мне под ноги, его глаза остекленели – точно так же, как в ту ночь, когда я поняла, что Мэл мне изменил.

– У меня нет никаких законных прав на этого ребенка. Несмотря на контракт, который мы подписали, если Нова передумает, она сможет избавиться от меня вот так! – Я щелкнула пальцами. – У меня нет никакой связи с этим ребенком. А что до эмоций… Эмоционально я никогда не смогу смириться с тем, что это не мой ребенок. Это твой ребенок, но он никогда не будет моим.

– Ты принимаешь таблетки? – спросил Мэл.

Удар ниже пояса. Это было неожиданно. Мэл никогда так не поступал, никогда не использовал это против меня.

– Принимаю я их или нет, это не изменит того факта, что я никогда не смогу полюбить этого ребенка, как своего собственного.

– Я не могу в это поверить.

– Это правда, Мэл. Я так чувствую. Вот почему я думаю, что для всех будет лучше, если ты уйдешь к Нове и своему ребенку. Я знаю, что ты очень хочешь этого ребенка. И я не хочу, чтобы ты упустил свой шанс остаться с Новой.

– Я всегда говорил тебе, что для меня дети не имеют значения.

– Все в порядке. Я знаю, что ты говорил не всерьез.

– Я говорил это совершенно серьезно. И ты относилась к ребенку серьезно. Когда ходила к Нове, чтобы проведать малыша. Когда говорила ему, что любишь его. Ты покупала книги. И я знаю, что ты покупала детскую одежду и прятала ее. Я видел, как ты радовалась. Вот почему я тебе не верю. Я думаю, что сейчас ты просто сомневаешься. Такое бывает. Вскоре ты изменишь свое мнение. – Мэл кивнул, будто уговаривая сам себя. – Нам сейчас обоим нелегко, и я уверен, что все родители испытывают такое перед рождением ребенка. Они боятся того, что могут почувствовать. Боятся того, что не справятся. Нам еще сложнее, ведь через пару недель нам придется рассказать о ситуации нашим семьям. В этом все дело. А когда тревога уляжется, ты вспомнишь этот день и поймешь, как это было глупо. Мы оба поймем. Потому что сейчас я ни в чем не уверен. Тогда я пойму, как это было глупо. То, что я поверил тебе. И накричал на тебя.

Я выразительно посмотрела на него. Такой взгляд я использовала с клиентами в юридической фирме, которые осмеливались предположить, что моя работа менеджера делает меня человеком второго сорта, а значит, со мной не нужно оставаться вежливой.

– Ты меня не понял, – ровным голосом произнесла я. – Этого ребенка не будет в моей жизни. Не будет в моем доме. Если ты все еще стоишь на своем, то все в порядке. Это твой выбор. Он будет означать, что у меня не будет и тебя.

– Ты заставляешь меня выбирать между ребенком и тобой?

– Нет, Мэл, выбор уже сделан. Мне не нужен этот ребенок. И ты не нужен.

– Я тебе больше не нужен? – ужаснулся он.

Сейчас Мэл был похож на маленького мальчика, испуганного, одинокого. Этот мальчик страшился того, что только что услышал. И он боялся чудовища, стоявшего перед ним.

– Пока существует твой ребенок, ты мне не нужен, – кивнула я.

Мэл попытался взять себя в руки. Ему нужно было успокоиться.

– Я люблю тебя, – решила я утешить его. – Люблю больше жизни. Я не хочу, чтобы ты упустил свой шанс. Я смирилась с тем, что у меня не может быть детей. Но у тебя-то они могут быть! И у тебя будет ребенок. А я никогда не стану частью этого. Не полностью. Ты будешь разрываться между нами. Поэтому если сейчас мы расстанемся, то тебе не придется разрываться. Тебе не придется принимать это решение через пару лет.

«О господи, я сейчас расплачусь!» – поняла я. Это оказалось сложнее, чем я думала. Я репетировала эту речь миллион раз за последнюю неделю, но впервые мне захотелось расплакаться.

Нас с Мэлом сблизили не его слова «Я люблю тебя». Не прекрасный секс. Не праздники, проведенные вместе. Не долгие вечерние разговоры. Не ночи, когда я лежала рядом с ним, слушая, как он дышит, и зная, что утром он все еще будет здесь. Нас сблизил его рассказ о матери. О ее болезни. Это позволило мне полностью отдаться ему. Настолько сблизиться с ним, насколько это только возможно для меня. Настолько, насколько я вообще могла сблизиться с другим человеком.

– Я обещал, что никогда не брошу тебя, – сказал Мэл.

– Все в порядке. Я не пропаду без тебя. Со мной все будет хорошо.

Мэл закрыл глаза. Сейчас он был похож на игрушечного солдатика, который вдруг остановился, потому что у него села батарейка. В нем не осталось сил, все, что двигало им, исчезло, и теперь Мэл мог только стоять.

Молча. Беспомощно.

– Я скажу Нове, что мы больше не хотим этого ребенка, – сказал он, когда десять минут прошли в тишине.

Все это время Мэл стоял, не двигаясь, словно один из холмов, на которые он собирался забраться.

– Но…

– Когда мы вернемся домой, я скажу ей, – перебил меня Мэл. – Скажу, что мы передумали. Что мы не можем взять на себя такую ответственность. Я скажу ей.

– Тебе не нужно так поступать, Мэл. Я же говорю, что ты можешь сойтись с ней. Завести с ней ребенка. Получить ее.

– Я сказал, что никогда тебя не оставлю. Нова поймет.

Она не поймет. Конечно, не поймет. Как кто-то может понять такое? Даже Нова, самая мудрая женщина из всех, кого я встречала, не поймет этого.

– Но что ей делать? Что она будет делать? Ты знаешь ее лучше всех на свете. Как ты думаешь, что она будет делать?

Он пожал плечами.

– Я не знаю.

– Ты полагаешь, она сделает аборт?

Мне показалось, что нож провернулся у Мэла в сердце, когда он услышал это. Вот почему мне потребовалась целая неделя на то, чтобы отрепетировать эту речь. Мне нужно было время, чтобы привыкнуть к этой мысли. Чтобы принять такую возможность. Чтобы взять на себя такую ответственность.

– Мэл, не делай этого. Не делай этого ради меня. Иди к ней. Воспитывай своего ребенка.

– Она может… – Мэл будто не слышал меня. – Или, возможно, она оставит его.

– Если она оставит ребенка, то… – Я вдруг испугалась. Мне было страшно произносить эти слова. – То тебе все же придется выбирать. Поэтому-то я и не хочу, чтобы ты делал это, Мэл.

– О чем ты? – устало спросил он.

– Если… Если она сохранит ребенка, то… Если мы с тобой останемся вместе, то тебе нельзя будет видеться с ней. И если она сохранит ребенка, то ты не должен будешь общаться ни с ней, ни с малышом.

Я смотрела на Мэла, но не глазами. Я считывала его ауру.

И не могла этого сделать. Я не видела Мэла иначе, чем глазами.

– Она часть моей семьи.

– Вот поэтому-то я и не хочу, чтобы ты оставался со мной. Потому что это ужасный выбор. Если Нова оставит ребенка и ты будешь знать, что этот мальчик или девочка где-то есть, но не сможешь общаться с ним или ней… Я не уверена, что ты выдержишь это, Мэл. Потому что ты не такой. Я не хочу, чтобы ты менялся. Не хочу, чтобы ты менялся ради меня.