Текст книги "Спокойной ночи, крошка"

Автор книги: Дороти Кумсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 25 страниц)

– Не дергайся. Ты всегда так ерзаешь?

Я перестала рисовать круги и выпрямилась, задумавшись над этим вопросом. Всегда ли я так ерзаю? Я, конечно, знала, что это плохо, но разве я суетливее других? Я не знала ответа на этот вопрос. И мне казалось, что, если я так и скажу дяде Виктору, он еще больше разозлится.

– Наверное, ты не такая уж и плохая. В конце концов, только ты меня и увидела. – Он вновь смерил меня взглядом. – Ох, какая же ты худая! Тебе нужно больше есть.

Это я могла сделать. Я кивнула. Я могла бы есть побольше, если бы от этого дядя Виктор стал лучше ко мне относиться.

– Сколько тебе лет? Восемь? Девять?

Я кивнула.

– Ну, малышка, так восемь или девять?

– Мне исполнится девять через десять дней. Как и Мальволио. Ну, ему исполнится девять через восемь дней.

– Ага. Да. Это я знаю.

Мне показалось, что дядя Виктор сказал неправду. По-моему, он этого не знал. Он ведь никогда-никогда не дарил Мэлу подарков на день рождения. Даже открытку ни разу не подарил. Никогда. Хотя тетя Мер притворялась, что это подарок от папы, мы знали, что это неправда.

– Ты, конечно, малявка, но, наверное, ты видишь меня неспроста, так что все в порядке. Так вот. Я хочу, чтобы ты кое-что для меня сделала.

Мне показалось странным просить кого-то об услуге, если перед этим вы наговорили этому человеку гадостей о его имени, назвали его слишком худым, да еще и прикрикнули на него, чтобы он не дергался. Но я навострила уши, готовая помочь дяде Виктору. Я знала, что взрослые – странные создания. Они могут говорить одно, а иметь в виду совсем другое и даже не замечать этого.

– Ты должна заботиться о Мальволио, понятно?

Заботиться о Мальволио. Заботиться о Мальволио? Мама всегда заботится о тете Мер, когда та больна. И когда Мэл заболел корью, а мы все подхватили ветрянку, мама заботилась о нас.

– Он болен? – спросила я.

Глаза дяди Виктора расширились на мгновение, потом он покачал головой. Будто подумал, что я как тот испорченный пирог, который нужно выбросить в мусорное ведро, только он уронил блюдо по пути к ведру, поэтому возиться с этим пирогом придется еще больше. И это его расстраивало.

– Нет, малышка. Я хочу, чтобы ты заботилась о нем, пока это будет необходимо. И даже когда он вырастет, я хочу, чтобы ты присматривала за ним. Следила за тем, чтобы с ним все было в порядке. Чтобы он был счастлив.

Наверное, у меня был очень озадаченный вид.

– Когда вырастешь, ты поймешь, что я имею в виду. А пока что просто запомни, что я поручил тебе заботиться о Мальволио. У меня это не очень-то хорошо получалось.

– Это из-за того, что вас никогда не было рядом.

Я хотела подбодрить его. Показать ему, что я уже достаточно взрослая. Я ведь знаю, что если бы он был рядом, то заботился бы о Мэле. И о Виктории. И о тете Мер.

– Да, спасибо, малышка. Я знаю.

По-моему, у меня не получилось его подбодрить. Если на то пошло, то он еще больше разозлился.

– Он хороший малец, и я это знаю, пускай меня и не было рядом. И ему нужен будет кто-то, кто позаботится о нем.

– А как же Виктория? Разве не нужно, чтобы о ней тоже кто-то заботился?

– Она девчонка. За ней всегда кто-нибудь да присмотрит.

Откуда он знал, что кто-нибудь за ней присмотрит? Никто не заботился о тете Мер, пока она не переехала на нашу улицу. Так говорила мама. А тетя Мер ведь тоже когда-то была девчонкой, верно?

Наверное, эти мысли отразились на моем лице, потому что дядя Виктор кивнул.

– Ладно, малышка. Позаботься о них обоих. Ты только себе жизнь усложнишь. Я собирался попросить тебя о том, чтобы ты позаботилась о Мальволио. Теперь же я прошу тебя заботиться и о Мальволио, и о Виктории.

– Ладно. – Я беззаботно пожала плечами.

Обычно я делала все, что говорили мне взрослые. Так было проще.

– Ладно? И это все? Я обращаюсь к тебе с такой важной просьбой, а ты говоришь мне «ладно»?!

«Ох, я что-то не так сделала», – подумала я. Я полагала, что именно такого ответа он и ожидал.

– Ладно, дядя Виктор? – осторожно переспросила я.

– Я ожидал, что у тебя возникнут вопросы по поводу того, как это делать. Или что ты будешь спорить со мной. А ты просто говоришь мне «ладно». Нужно было попросить кого-то постарше. Я так и знал.

– Но я же согласилась, – прошептала я.

Я не понимала, почему он недоволен тем, что я согласилась выполнить его просьбу. Вообще, как мне казалось, взрослые сердятся, если ты не выполняешь их просьбы или начинаешь спорить. А дядя Виктор рассердился из-за того, что я согласилась сделать то, о чем он говорил. У меня начало складываться впечатление, что дядя Виктор – сердитый человек. Может быть, он стал таким сердитым после смерти?

– Ну да. Вроде согласилась. Ну ладно. Я буду наблюдать за тобой.

– Откуда?

– Что значит «откуда»? Отовсюду.

– Одновременно? Вы будете повсюду одновременно?

– Да.

– Вы Бог?

– Ты почему такое говоришь?

– Бог повсюду. И он наблюдает за нами. Вы Бог?

– Не говори глупостей.

– Ой… А вы будете наблюдать за мной, когда я буду в туалете?

– Нет, ни в коем случае!

– А когда я буду принимать ванну?

– Нет, конечно.

– Значит, вы будете наблюдать за мной не все время?

– Выходит, нет, – раздраженно ответил дядя Виктор.

– Но откуда вам знать, что я пошла в туалет или принимаю ванну, если вы будете следить за мной не все время?

– Вот поэтому-то я и не хотел говорить с тобой, – проворчал дядя Виктор. У него был очень недовольный вид. – Ты задаешь слишком много вопросов. Я буду наблюдать за тобой, и все тут. Ты должна помнить об этом.

Мне часто говорили, что я задаю слишком много вопросов. Мама отправляла меня с моими вопросами к папе. А папа советовал мне посмотреть в энциклопедии. Если и там ответа не находилось, он отсылал меня спать.

– Ладно, дядя Виктор.

– Ну, теперь беги. – Он махнул мне костлявой рукой.

– Спасибо, дядя Виктор.

– Спасибо?

– За то, что навестили меня.

– Ну… – Он очень удивился.

Я улыбнулась ему. Хорошо, что я смогла еще раз поговорить с ним. Хорошо, что тогда, в гробу, я видела его не последний раз в жизни.

– Вымой руки, малышка. Ну вот, молодчина.

– Хорошо. – Я подошла к нашему новому зеленому умывальнику и сполоснула ладони водой, не обращая никакого внимания на мыло, лежавшее на уголке ванны.

Когда я повернулась, дяди Виктора уже не было.

Я выскользнула в сад и вернулась к игре. Я никогда никому не говорила о том, что видела дядю Виктора. Я ни минуты не сомневалась в том, что видела его, что он говорил со мной. Но я хорошо знала взрослых и понимала, что им это не понравится. С тех пор, как умер дядя Виктор, тетя Мер все время плакала, и доктору пришлось «дать ей кое-что», чтобы она заснула. Мама и папа не отходили от тети Мер, и им бы не понравилось, если бы я рассказала им о случае в ванной. Я не могла рассказать Мэлу и Виктории – им бы не понравилось, что их папа пришел ко мне, а не к ним. А Корди просто растрепала бы все родителям.

После этого я еще пару раз видела дядю Виктора. Больше он со мной не говорил, но иногда появлялся. Я видела его отражение в кухонном окне, когда мыла посуду. Видела его в углу сада. Однажды видела его на краю ванной, когда зашла в туалет. Правда, тогда он исчез, как только я приоткрыла дверь пошире (после этого я не могла зайти в туалет еще пару часов). Наверное, дядя Виктор хотел напомнить мне о данном ему обещании.

Когда я выросла, я заинтересовалась потусторонним миром. Тем, что находится вне пределов повседневного познания. Тем, что мы не можем увидеть, услышать или ощутить, тем не менее оно существует. Меня интересовало, что происходит в междумирье – там, где заканчивается наша реальность и начинается потусторонний мир, место, куда мы попадаем после смерти. Еще мне хотелось понять, что же скрыто в глубинах наших душ. Что можно найти, если знать, что искать.

Последние несколько дней я думаю о дяде Викторе. Это он был тем человеком во сне, человеком, который пришел за Лео. Не уверена, что это что-то значит. Может быть, я думаю о нем, потому что дядя Виктор был первым – хотя и не последним – призраком, которого я увидела. Я точно знала, что он где-то на другой стороне реальности. И я всегда думала, что отринуть жизнь намного легче, если на другой стороне тебя встретит тот, кто тебя любит. А дядя Виктор полюбил бы Лео. Конечно, полюбил бы. Мне хотелось назвать сына Лео Фрэнк Виктор Кумалиси, но тогда бы все поняли, о ком идет речь. Я показала бы всем, кто такой Лео на самом деле. Может быть, я просто выдумываю все это и этот сон из-за того, во что я верю. Может, я думаю, что если Лео готов уйти, если он хочет этого, то кто-то его встретит. Он не останется в одиночестве.

Внезапно силы покидают мое тело, и мне приходится присесть на пороге, потому что я даже не могу встать и отпереть дверь.

Он должен проснуться.

Лео должен проснуться.

Я не готова отпустить его.

Он должен проснуться.

Должен проснуться.

Глава 10

Мередит сидит в моей гостиной на диване и пьет чай. Я никогда не понимала, почему у женщин возникают такие проблемы с их свекровями. Кэрол, например, избегает мать своего мужа, применяя изощреннейшие уловки. В такие моменты она становится похожа на генерала, разрабатывающего план военной кампании. Она использует своих детей как шпионов, выясняя планы своей свекрови, а потом уходит как раз в то время, когда свекровь собирается навестить ее. Еще она уезжает в гости к своей семье в Шотландию на все праздники – дни рождения, Рождество, Пасху. И все это для того, чтобы не пересечься с матерью мужа.

Дайане приходилось чуть ли не обращаться к психотерапевту всякий раз, как к ней приезжала ее свекровь: та полностью подрывала ее самооценку.

А моя свекровь святая. Она сама воспитывала Мэла всю жизнь, научила его ответственности, дала ему понять, в чем состоит смысл жизни. Если бы не она, Мэл, возможно, и не остался бы со мной. И не принял то самое решение.

И все же у нас с ней сложные отношения. Полагаю, Мередит – что-то вроде предупреждения, ниспосланного мне судьбой. Седовласого предупреждения ростом один метр семьдесят пять сантиметров.

Когда Мередит чем-то занята, я поглядываю на нее, изучаю ее мягкие черты, ее тело и думаю о том, что если я не буду осторожна, если я не удержу Мэла, то превращусь в нее. Превращусь в одинокую женщину, вынужденную полагаться на доброту ближних. Всякий раз, как я вижу Мередит, я ухожу от нее исполненная решимости все исправить. Я не хочу остаться одна и сидеть дома, ожидая, пока придет кто-то, кто вдохнет в меня жизнь.

После того ужина, когда я поняла, что это Мередит рассказывает Мэлу о Нове и… и обо всем остальном, я решила, что поговорю с ней. Я хотела навестить ее, сделать вид, что это лишь визит вежливости. Но для этого пришлось бы ехать по восточной части Лондона, а там я рискую встретить родителей Новы. Конечно, я много раз встречала семью Кумалиси, они были на моей свадьбе и показались мне милейшими людьми. Они, без сомнения, приняли бы меня, но мысль о том, что придется вести с ними светскую беседу сейчас… Ну, может, в этом мире и есть отважные женщины. Я таких не встречала – наверное, все свое время они проводят, голыми руками разрывая крокодилов и свежуя тигров, – но знаю, что я не одна из них. Я не видела родителей Новы уже восемь лет, с тех самых пор, как… Ну, как все это случилось. И я подумала, что лучше пусть так будет и дальше. С Мередит я встречалась у себя или дома у Виктории, в Бирмингеме, и прикладывала все усилия для того, чтобы случайно не столкнуться с Кумалиси.

Наливая себе чай, я внимательно слежу за Мередит, уютно устроившейся у меня на диване. Ее длинные седые локоны собраны в пучок на затылке, карие глаза смотрят спокойно, рот едва приоткрывается, чтобы принять порцию чая или печенья. Кажется, что Мередит хочет слиться со своим окружением, каким бы оно ни было. Она ни в коем случае не хочет выделяться.

Я вздрагиваю. Это же я! Я сижу здесь с копией себя, только старше. Если большинство женщин испытывает влечение к мужчинам, похожим на их отцов, то Мэл женился на копии собственной матери.

Мы с ней похожи. А это значит, что я могу спросить у нее все, что угодно, и она мне ответит. Ответит честно, насколько это вообще возможно.

– У вас нет с собой фотографий Лео? – спрашиваю я.

Мне всегда было любопытно, и хотя я скрывала свои чувства от Мэла (дым, кривые зеркала, пространства отражений, непроглядная завеса), я пыталась найти хоть какую-то информацию о Лео в Интернете, а когда мне это не удалось, мое любопытство начало граничить с одержимостью.

Лицо Мередит на мгновение меняется. Она хмурится. Едва заметно, но хмурится.

«О господи, нельзя было ее спрашивать, – понимаю я. – Она мирилась со мной все эти годы, она даже не упрекнула меня в том, что я натворила, но она меня не простила».

Все еще хмурясь, она осторожно ставит на стол чашку и блюдце из сервиза, который сама подарила нам на свадьбу, и тянется к сумке. Я подарила ей эту сумку на прошлое Рождество – черно-коричневая замшевая сумка с золочеными застежками и змейкой. Я видела, как она натянуто улыбнулась, когда развернула подарок. Я чувствовала ее разочарование, когда она поцеловала меня в щеку, принимая поздравления. Мередит ненавидела эту сумку. Наверное, сегодня она впервые ею воспользовалась. Как и я впервые воспользовалась ее сервизом. Мы такие мошенницы, все время пытаемся обманом добиться расположения друг друга.

Из сумки Мередит достает объемистый бумажник. Я вижу фотографию, сделанную на нашей свадьбе: мы с Мэлом, смеясь, убегаем от танцующего в воздухе конфетти. Еще один снимок – почти такой же, но сделанный на свадьбе Виктории, сестры Мэла. Мередит перебирает банкноты – десять фунтов, два фунта, четыре фунта – и достает еще три фотографии. Она смотрит на снимки – нежно, будто смотрит на самого Лео, а не на его фотографию.

А потом Мередит протягивает снимки мне.

У меня перехватывает дыхание.

«Он такой красивый!»

Мое сердце сжимается от нежности, когда я вижу его в первый раз. Мне на глаза наворачиваются слезы, образ Лео расплывается. Я жмурюсь, но его лицо по-прежнему стоит передо мной, я помню каждую его черту.

«Какой же он красивый!»

Мое сердце словно разрастается, наполняется… наверное, это можно назвать любовью. Внезапной, неудержимой любовью к этому мальчику, которого я никогда не видела.

«Какой же он невероятно красивый!»

Я опускаюсь на колени перед кофейным столиком, смотрю на разложенные передо мной фотографии – они чем-то похожи на карты Таро, они показывают мне, каким могло бы быть мое прошлое, мое настоящее и мое будущее. Я осторожно касаюсь кончиками пальцев первого снимка – Лео в школьной форме. Слезы застилают мне глаза. И вновь мое сердце сжимается. «Мой малыш».

Он унаследовал огромные, поразительные глаза Мэла. Его кожа цвета кофе с молоком – результат смеси генов Мэла и Новы. Его рот – удивительно четко очерченные губы – тоже, должно быть, от нее. Овальное лицо – от Мэла. Его темные волосы курчавятся, как локоны Мэла, только у Мэла они светлые, точно медвяные.

«Мой малыш».

Он должен был стать моим. Моим малышом.

Лео улыбается, галстук в сине-зелено-белую полоску съехал набок, одна кудряшка торчит прямо над ухом. Он смотрит не в объектив, а куда-то в сторону, поэтому снимок кажется немного асимметричным. Мне становится интересно, что же Лео такое увидел. Что-то, что было для него важнее объектива камеры. У Мэла есть такая же фотография – на ней ему тоже около семи лет, галстук съехал, кудряшка торчит над правым ухом, а маленький Мэл всматривается во что-то рядом с объективом.

Я касаюсь второго снимка. Тут на Лео ярко-зеленый костюм супергероя. Костюм ему великоват, рукава свисают до середины ладони, штанины слишком длинные, зато пластмассовая грудь выпирает вперед, подчеркивая рельефные мышцы пластмассового же пресса. Лео как раз пытается застегнуть красный пояс и с изумлением смотрит в камеру, будто удивленный тем, что фотограф занимается какими-то глупостями, вместо того чтобы помочь ему. «Эй, почему ты не помогаешь мне застегнуть ремень? – написано у него на лице. – Как я могу быть супергероем с расстегнутым ремнем?»

На третьей фотографии Лео около четырех лет. Он запрокинул голову и хохочет. Похоже, он только что услышал лучшую шутку в своей жизни и теперь захлебывается от смеха. Точно так же смеется Мэл на нашем свадебном снимке.

Слезы текут по моему лицу, и одна из слезинок капает на край третьей фотографии. Влага тут же пропитывает уголок снимка, разрушает его. Я хватаю с подноса салфетку, смахиваю слезинку, но фотография уже испорчена. Я чувствую резкий химический запах.

– О господи! Простите меня! – Я испуганно вскидываю глаза на Мередит. – Простите меня! Что я наделала… Что я наделала… – Я прикрываю рот рукой.

Посмотрите, что я натворила. Я испортила. Я все испортила.

– Простите меня… Простите…

Ее ладонь осторожно ложится на мое плечо.

– Все в порядке, – мягко говорит Мередит. – Это всего лишь фотография. Ее можно заменить. Я легко могу получить другую.

«Почему она так мила со мной? Я ведь испортила ее снимок и запретила ее сыну общаться с ее внуком, так почему же она так добра со мной?»

Слезы все еще текут по моим щекам, и я откидываюсь назад, чтобы не испортить остальные фотографии. Я закрываю лицо руками и давлю ладонями на глаза, пытаясь остановить поток слез.

«Прекрати, – говорю я себе. – Прекрати. Прекрати. Прекрати. Прекрати». Мне нужно справиться со своими чувствами, иначе у меня начнется истерика. Я разрыдаюсь по-настоящему. Я уже столько лет не плакала, а сейчас не лучшее время для того, чтобы возвращаться к рыданиям. Почему я плачу? Из-за Мередит? Из-за Мэла? Из жалости к себе? Из-за того, что я утратила часть себя, и если бы не это, то та самая часть меня была бы сейчас на этих снимках?

Мы молча сидим пару минут, пока я успокаиваюсь, пока борюсь со своими эмоциями. Пара глубоких вдохов – и я чувствую, как эмоции уходят, покидают мое тело, откатываются в небытие.

Я еще раз вздыхаю, спокойствие возвращается ко мне – по крайней мере, настолько, чтобы можно было убрать руки.

Как неловко. Расплакаться перед Мередит.

– Она все еще ненавидит меня? – тихо спрашиваю я.

Наверное, нечестно говорить об этом с Мередит, впутывать ее во все это, но мне нужно, просто-таки необходимо выяснить, ненавидит ли меня Нова.

– Кто тебя ненавидит?

Я поворачиваюсь к Мередит и вижу изумление на ее лице.

– Нова. Она все еще ненавидит меня?

Мередит, опешив, смотрит на меня.

– Почему Нове тебя ненавидеть?

– Потому что… – Я указываю на снимки.

Мередит удивленно приподнимает брови.

– О боже, из-за Лео? Я скорее предположила бы, что все должно быть как раз наоборот.

– Что? – переспрашиваю я.

– Может, я и не обладаю блестящими математическими способностями, дорогая, но я знаю, что вы женаты уже десять лет, а Лео еще нет восьми.

– Она вам ничего не сказала, верно? – вдруг понимаю я. – Нова не рассказала вам о том, что случилось?

Я вижу, как лицо Мередит каменеет.

– Мы с Мальволио очень близки, – резко говорит она, – но его личная жизнь – это его личная жизнь, и я ни за что не стала бы обсуждать это с ним. Или с Новой.

Я едва слышу ее слова, мое сознание еще перерабатывает то, что я только что узнала. Как же это типично для Новы! Много лет назад, когда мы с Мэлом объявили о нашей помолвке, Нова тут же пришла ко мне и сказала, что не хочет быть свидетельницей на свадьбе. Она якобы хотела стать подружкой невесты только раз в жизни, на свадьбе сестры, поэтому не сможет быть моей свидетельницей. Я подумала, что немного нахально с ее стороны предполагать такое, потому что я даже не собиралась делать ее подружкой невесты. Потом я решила, что Нова не хочет быть свидетельницей потому, что для нее слишком болезненно будет видеть, как Мэл клянется в верности другой. Я, в сущности, позабыла об этом инциденте, а потом случайно узнала истинную причину ее визита. Мэл был уверен в том, что Нова станет подружкой невесты. Конечно же, главной подружкой. Он был абсолютно уверен в этом. Нова знала, что подумает Мэл, она знала, что я не захочу, чтобы она участвовала в подготовке моей свадьбы, и потому решила помочь мне выкрутиться из этой ситуации. Я могла сказать Мэлу, что Нова отказалась быть подружкой невесты. Это предотвратило бы неизбежный конфликт с Мэлом, ссору, во время которой мне пришлось бы признаться в противоречивости моих чувств к Нове. Не знаю, ради кого она это сделала, но это существенно облегчило мне жизнь.

А теперь она вновь помогла мне. И эта услуга была несравнимо большей. Нова могла бы сказать всем, каким чудовищем я оказалась. Чудовищем, которое разрушило ее жизнь и лишило ее лучшего друга. Даже краткого – без подробностей – описания того, что случилось, было бы достаточно, чтобы настроить всех против меня. Но Нова этого не сделала. Она никому не сказала. Теперь я уверена в этом. Если об этом не знает Мередит, то не знают и родители Новы – они с Мередит слишком близки, чтобы такое могло остаться тайной. Наверное, они все догадываются, что Мэл – отец Лео, одного взгляда на этого ребенка достаточно, чтобы понять это. Наверное, они осуждают Нову, полагая, что она соблазнила женатого мужчину. Нова приняла позор, которого не заслужила.

Вот почему Мередит так на меня посмотрела, когда я спросила ее о фотографиях Лео. Теперь понятно, почему она так мила со мной, почему так со мной нянчится. Она думает, что меня предали. Что мне изменили. Наверное, ей стыдно оттого, что она общается со своим внуком. Ей стыдно оттого, что она рассказывает Мэлу о Лео.

– У Новы и Мэла не было романа, – говорю я Мередит.

Я хочу обелить имя Новы. Помочь ей. Наверное, втайне все считали ее лживой похотливой интриганкой, даже те люди, которые любят ее. Наверное, им было немножко жаль ее, они задумывались, почему у Новы настолько низкая самооценка, что она связалась с женатым мужчиной, который к тому же не настолько любил ее, чтобы уйти от жены. А потом она забеременела. И люди, наверное, думали, сделала ли она это намеренно, чтобы разрушить его брак, или беременность была случайной и теперь Нове приходилось расплачиваться за свои грехи. Они все любили Лео, обожали его, но всегда испытывали… нет, не стыд, но тень стыда… при мысли о том, как он появился на свет.

Если я восстановлю ее репутацию, может быть, она не будет так меня ненавидеть. Может, тогда хватка вины, сжимающей мое сердце, станет слабее. Может быть… Я смотрю на снимки. Может быть…

– Они даже не… – Я поднимаю брови и легонько морщусь. Я ни за что не произнесу слово «секс» при свекрови, это уж точно. Она должна сама понять, что я имею в виду. – Я… Я не могу… иметь детей, понимаете? Не могу. Нова согласилась помочь нам. – Я не свожу взгляда с улыбчивой мордашки мальчика на снимке. «Мой милый, прекрасный малыш». – Она собиралась родить нам ребенка.

Я не могу взглянуть на Мередит, но я знаю, что она шокирована. Я чувствую, как этот шок распускается над нами, словно гриб ядерного взрыва. С каждым моим словом, с каждым выданным секретом шок растет, наполняя собой комнату.

– Нова была суррогатной матерью, Лео должен был стать моим сыном.