Текст книги "Месть кованых фламинго"

Автор книги: Донна Эндрюс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 15 страниц)

20

То ли артиллеристы решили подольше поспать, то ли я действительно привыкла к канонаде, только когда знакомый грохот сотряс палатку, я вскочила, вытащила из сумки часы и обнаружила, что уже начало восьмого.

Майкла выстрелы не разбудили, кроме того, он даже не почувствовал, как я толкаю и задеваю его, пытаясь побыстрее натянуть платье в тесной палатке.

Я выскочила наружу, выпрямилась и заморгала от яркого солнца. Еще один не по сезону жаркий день.

– Прошу прощения, госпожа, вы не могли бы показать мне, где здесь удобства?

– Какие удобства? – спросила я, оборачиваясь к растрепанному прохожему, сжимающему облезлый рюкзак.

– Удобства, – повторил он. – Ну, знаете, уборные…

– А-а, понятно!

Удобства – не совсем подходящее название для свезенных к палаточному лагерю переносных туалетов и раковин, которые оказались, напротив, такими неудобными, что ими пользовались лишь в случае крайней необходимости.

– Вон там, за изгородью. Мужчинам налево.

– Благодарю вас, госпожа. – Незнакомец галопом умчался в нужном направлении.

Я подумала, не посетить ли удобства мне самой, и решила, что это не срочно. Если я сейчас поспешу, то через пятнадцать минут дойду до дома родителей, оборудованного запрещенными современными выдумками вроде горячей воды и унитаза. Возможно, даже успею принять душ, если еще не проснулись гостящие в доме многочисленные родственники.

И, что особенно важно, успею поговорить с Робом. Он таинственным образом исчез со вчерашней вечеринки, и я побаивалась, что Монти рано или поздно решит его допросить. А поговорив со мной и высказав мне первые, необдуманные, комментарии по поводу убийства Бенсона, шансы Роба попасть в ряды основных подозреваемых несколько снизятся.

Пройдя через сонную часть лагеря, занятую ремесленниками, я попала в более оживленную – к актерам. Сегодня лагерь выглядел натуральнее. Вчера, когда все только обустраивались и изо всех сил старались вести себя «как в старину», я решила, что мы напоминаем скорее поверхностную телепостановку, чем реальный лагерь времен Войны за независимость. Все казалось слишком новым и чистым, даже запах был какой-то современный. А актеры изо всех сил демонстрировали знание эпохи.

Сегодня утром никто ничего не изображал – народ просыпался и пытался умыться и позавтракать в условиях, приближенных к концу восемнадцатого века. Люди перестали волноваться из-за того, что в их речи иногда проскакивают анахронизмы, а дети и собаки норовят изваляться в грязи, – они начали просто жить.

Выйдя на дорогу, я увидела современных полицейских, которые прочесывали лагерь, разрушая все очарование картины восемнадцатого века. Я почувствовала себя виноватой – боюсь, они разыскивают мою коробку с деньгами.

Парочка актеров, которые к тому времени полностью проснулись, решили использовать вторжение полиции, чтобы порепетировать, и отвели полицейским роль британских солдат, обшаривающих лагерь в поисках раненых мятежников. Один из них вскочил на пушку и произнес пламенную речь о правах колонистов и недопустимости обысков и арестов. Я заметила, как местные полицейские, привыкшие к таким штучкам, успокаивают пришлых, объясняя им, в чем дело.

– Вы имеете в виду, что каждый октябрь весь город вот так вот сходит с ума? – спросил один из чужаков. К сожалению, я не расслышала, что ему ответили.

Я пошла через ярмарочное поле в надежде, что полиция закончила ворошить мой павильон и я смогу хоть немного прибраться к открытию. Но на ярмарке полицейских оказалось еще больше, чем в лагере, они сновали туда-сюда, большинство лиц были мне незнакомы.

– Не входите! – крикнул, увидев меня, Монти.

Он говорил с чернокожим мужчиной. Я было решила с испугу, что это Тед, но, присмотревшись, поняла, что ошиблась – мужчина не носил ни дредов, ни исторического костюма и был по меньшей мере лет на десять старше Теда.

– Что ж, спасибо, – сказал Монти, пожимая собеседнику руку и провожая его к выходу из павильона. – Мы позвоним вам, если будут еще вопросы.

– Непохоже, что вы ему так уж благодарны, – сказала я, когда мужчина ушел.

– Верно. Мне очень нравился ваш приятель, Тед, в качестве подозреваемого. Похоже, вчера он весь день ссорился с убитым, и у него определенно есть мотив. Однако теперь у парня появилось алиби. Предположительно, он сидел вечером в кофейне в компании этого человека.

– Вот и хорошо.

– Я сказал «предположительно», – подчеркнул Монти. – Мы еще проверим его показания. Возможно, они в сговоре. И странно, что сам Тед ничего об этом не сказал, как вы считаете? Вам сюда нельзя. – Монти протянул руки, не давая мне войти.

– Ясно. Когда вы планируете закончить?

– Не могу ничего обещать. У нас тут несколько следователей из Ричмонда, и они все еще обыскивают павильон.

– Придется заглянуть попозже.

– Придется. Где вас найти, если у нас возникнут вопросы?

– Понятия не имею. Вы уже обнаружили мою коробку с деньгами?

– Нет. А когда обнаружим, оставим у себя для экспертизы.

– Ладно. Сейчас я иду к родителям – принять душ. Затем, наверное, в Йорктаун, в банк – мне нужны хоть какие-то наличные для сдачи покупателям, если вы, конечно, пустите меня сюда сегодня и у меня вообще будут покупатели. Стоит мне подходить, когда я оттуда вернусь, вы закончите к тому времени?

– Вряд ли. А где вы будете потом?

– Понятия не имею. Собиралась весь день просидеть в павильоне. Если понадоблюсь, поищите в палатке первой помощи; если меня там не будет, попросите отца передать мне все, что нужно.

– Вашего отца? Это он заведует медицинской палаткой?

– Да.

Монти скривился и потер кончик носа.

– Что папа натворил?

– А как вы предполагаете, что он мог натворить? – огрызнулся Монти.

– Понятия не имею. Это одно из лучших качеств папочки – он порывист и непредсказуем.

– Вы имеете в виду, что он немного… того?

– Нет, конечно. Я имею в виду, что он выдумщик, и никто не может угадать, что он выкинет в следующую секунду.

Хотя, если подумать и учесть, что папа – страшный любитель детективов и всю жизнь мечтал стать участником какого-нибудь запутанного расследования, я, пожалуй, могла бы высказать несколько догадок.

– По-моему, ваш отец пытается подтолкнуть меня к мысли, что именно он совершил преступление, а это совершенно невозможно – у него железное алиби. Поэтому я и предположил, что он один из тех типов, которые спешат признаться в каждом громком убийстве.

– Он признался?

– Нет. Пока нет. Но прибегал сюда уже два раза и старался убедить меня, что в его алиби имеются дыры. Вчера в окрестностях шаталось около двух тысяч людей в карнавальных костюмах, половина из них имела при себе мечи, кинжалы и мушкеты со штыками, а я должен заниматься придурком с дырами в алиби!

– Вы, наверное, сегодня и не спали? – посочувствовала я.

– Нет, – удивленно ответил Монти.

– Так оставьте все следователям и вздремните пару часов, – предложила я. – От вас все равно не будет толку, если вы устали и раздражены.

– Мечты, мечты!.. Но все равно, спасибо за предложение.

Монти смотрел на меня с подозрением – взглядом человека, которому не часто сочувствуют, видимо, потому, что окружающих он отпугивает гораздо раньше, чем им придет в голову это сделать.

– Я поговорю с папой, – пообещала я. – Он не идиот, просто детективов начитался.

– Какая разница? – пробормотал Монти мне в спину.

Я решила пропустить его заявление мимо ушей, отчасти потому, что спешила, отчасти потому, что никак не могла припомнить цитату о том, что детективы – отдых для интеллигента, или как там говорил отец.

Округа все еще нежилась в блаженном сне. Слышны были лишь птичьи голоса да какой-то странный стук – то ли дятел в поисках раннего завтрака, то ли миссис Фенниман прибивала предвыборные плакаты.

В доме родителей тоже царила тишина. Четверо приезжих родственников завтракали на лужайке в заднем дворе и кидали крошки нашим павлинам. Не лучшая идея – количество павлинов уже превысило все разумные пределы и продолжало увеличиваться с каждым днем. Неужели эти люди не смотрели «Птиц» Хичкока?

Папа любил рассказывать всем и каждому, как замечательно размножаются павлины благодаря прекрасному уходу, который он им обеспечивает, однако в последние несколько месяцев мы начали чувствовать, что они размножаются даже слишком замечательно. Мы приобрели их только в прошлом году, при подготовке к очередной свадебной церемонии, а теперь их уже вчетверо больше, и соседи начинают потихоньку звереть. Папа был не в силах избавиться хотя бы от части выводка, поэтому попытки заработать на них, продав несколько птиц на интернет-аукционе, странным образом провалились. Правда, он клятвенно обещал маме после Дня Йорктауна кастрировать или стерилизовать всех птиц.

И хоть даже я отказываюсь от вегетарианства на День благодарения, мы старались не слушать периодические рассуждения миссис Фенниман на тему о том, кого павлины напоминают на вкус – индейку или фазана?

Кроме четверки в саду, я больше никого не встретила. Мне повезло – судя по легкому похрапыванию за дверью комнаты Роба, брат еще дома.

Я постучала, храп не прекратился. Я позвала – никакой реакции. Пришлось войти и хорошенько потрясти братца. Он повернулся на другой бок и накрыл голову подушкой.

– Просыпайся, Роб, надо поговорить! – Я снова его потрясла.

– О-ох! – простонал Роб. – Дай еще хоть чуточку поспать!

– Мне надо рассказать тебе, что случилось вчера вечером.

– Слушай, я не нарочно. Извини.

– Ты не нарочно? – изумилась я и услышала в ответ все тот же храп. – Роб!

– Я потом пойду и признаюсь, – пробормотал брат.

21

– Признаешься? – воскликнула я. – Роб, что, черт возьми, ты имеешь в виду?

– Признаюсь, попрошу прощения, что угодно.

– Роб, немедленно проснись и все объясни!

– Зачем? Она что, уже тут? – Роб подскочил в постели.

– Кто «она»?

– Миссис Уотерстон.

– Миссис Уотерстон? – изумилась я. – Нет, ее здесь нет, а зачем она тебе?

– Может, она еще не знает? – с надеждой предположил Роб. – Может, я еще успею пойти, найти его и привести обратно?

– Роб, объясни, ради Бога, о чем ты?

– Спайк. Я его потерял. – И все?

– Тебе мало? Миссис Уотерстон меня пристукнет.

– У нее другим голова занята. Вчера вечером кто-то убил Роджера Бенсона.

– Ничего себе! Роб окончательно проснулся. – А кто?

– Пока неизвестно. Шериф поручил это дело своему новому помощнику Монтгомери, и тот рыщет по округе в поисках любого, у кого имелись причины недолюбливать покойного.

– Надо же! – покачал головой Роб. – Наверное, это прозвучит эгоистично, но я даже рад, что отделался от этого типа.

– К несчастью, та же мысль пришла в голову Монти. Скажи, пожалуйста, у тебя есть алиби на время с половины десятого до половины одиннадцатого вчерашнего вечера?

– Черт бы побрал этого пса!

– Ты гонялся за Спайком! – догадалась я.

– Точнее, искал его. Трудно назвать это погоней, поскольку я понятия не имел, где он может быть. Четыре часа скакал по окрестностям в поисках мерзкой твари!

– Лучше и быть не может, – вздохнула я, садясь на край кровати.

– Мэг, что, совсем плохо? Меня всерьез подозревают, да?

– Пока не знаю. Наверное, зависит от улик, которые они найдут. Может быть, нам повезло, и убийца оставил на кинжале свои отпечатки пальцев.

– На кинжале? Бенсона убили кинжалом?

– Да. Моим кинжалом с рукояткой в форме сокола.

– Тем, что я крутил вчера в руках?

Я озадаченно заморгала, но, чуть поразмышляв, успокоила Роба:

– Не переживай. Его еще и другие держали, включая, разумеется, меня. Если тебя это утешит, мне кажется, Монти подозревает меня больше, чем тебя.

– Тебя? Почему?

– Потому что кинжал мой. И Бенсона нашли в моем павильоне.

Я решила умолчать о том, что даже Майкл считает Роба в отличие от меня неспособным на убийство. И что я с этим согласилась.

– Вставай, пойдем потолкуем с полицией. Будет лучше, если ты явишься сам, не стоит ждать, пока они тебя найдут.

– Да, наверное. Как ты думаешь, что мне надеть – колониальный костюм или что-нибудь попроще… О черт!

– Что случилось?

– Мой костюм. На нем осталась кровь Бенсона – после того, как Фолк разбил ему нос.

– Фолк и не думал разбивать ему нос…

– Хорошо, после того, как Бенсон разбил нос о кулак Фолка.

Несмотря на тревогу, я не смогла сдержать улыбки.

– Ну ладно, после того, как Фолк случайно разбил Бенсону нос, – согласилась я. – Но ты же не один такой, верно? Кровь брызнула на всех, кто стоял неподалеку.

В основном на моих друзей, которых Монти и так уже подозревает. Дьявольщина!..

– Знаешь, что скажет твой Монтгомери? – мрачно промолвил Роб. – А я знаю: убийца Бенсона рассчитывал, что кровь из его носа замаскирует кровь от удара кинжалом. Он даже может добавить, что преступник решился на смертельный удар именно после драки или вообще драку затеял нарочно.

– Глупости! – отрезала я. – Он не настолько туп.

К несчастью, я ошибалась.

– Да, – сказал Монти, когда Роб предъявил ему заляпанную кровью одежду. – Это бросает серьезное подозрение на всех участников драки.

– Никакой драки не было, – попыталась объяснить я. – Просто… перебранка!

– Перебранка, в ходе которой один из участников получил удар по лицу, вызвавший потерю крови.

– Да нет же, у него только из носа кровь пошла.

– Это и есть потеря крови.

– Нет, потеря – это полное обескровливание, – не соглашалась я. – Как при укусе вампира. А у Бенсона крови оставалось достаточно, чтобы бродить кругом еще шесть-семь часов.

– Точно, – поддержал меня Роб. – Отец заплатил мне целый четвертак за «обескровливание», когда мне было восемь.

– Он имеет в виду, что выучил это слово, – пояснила я, пока Монти не вообразил себе чего-нибудь криминального. – Отец старался расширить наш словарный запас. Послушайте, Бенсон просто-напросто разбил нос, и у него пошла кровь. Вот и все. Если вам интересно мое мнение, это бросает не больше подозрений на присутствовавших, чем на весь остальной мир. Кроме того, к вечеру об этом знал уже весь город, поэтому любой мог совершить убийство в надежде, что подозрение падет на кого-нибудь из забрызганных кровью, если полиция не захочет копнуть поглубже.

– Мы копнем так глубоко, как сочтем нужным, – оскорбился Монти.

– Скажите, Бенсона прямо здесь убили или тело притащили сюда позже?

Помощник шерифа, не моргая, глядел на меня, изогнув губы в улыбке, которую он, видимо, считал вежливой, но загадочной. Будь моя воля, я бы вообще запретила таким типам улыбаться.

– Конечно, если вы это уже выяснили, – деликатно добавила я.

– Мы выяснили все, что нам нужно. А вот вам какое дело?

– Как же! – воскликнула я. – Если Бенсона убили в другом месте, убийца засунул тело в мой павильон по одной простой причине. Обратите внимание, почти каждый продавец имеет в своем павильоне что-то типа склада или подсобки, где он хранит товар, который не хочет пока выставлять на прилавок. Но только в моем павильоне этот отсек такой большой, что в нем можно спрятать труп. А если Бенсона прямо тут и убили, то, выходит, либо он, либо преступник явились сюда с какой-то целью; надо лишь выяснить, что это была за цель, и вы запросто вычислите убийцу.

– Мы и сами уже догадались, мисс Ленгслоу. – Монти смотрел на меня все с тем же странным выражением лица – то ли издевательским, то ли просто насмешливым. – А вам, повторяю, какое дело?

– Это мой павильон. Я тут работаю, вот какое.

Монти все сверлил меня взглядом. Возможно, он прочел где-то, что так можно расколоть заупрямившихся подозреваемых. Что ж, в гляделки лучше играть вдвоем. Я скрестила руки на груди и точно так же, не моргая, уставилась на него. Минуты шли, мы смотрели друг на друга, и я вдруг вспомнила документальный сериал, где ведущий, Марлин Перкинс, объяснял, что это обычное поведение для высших приматов, когда они хотят выяснить, кто вожак в стае – установить иерархию или как там у них это называется.

Гориллой-лидером оказалась я. Помощник шерифа внезапно посмотрел на часы, демонстрируя тем самым поведение обезьяны, которая неудачно притворилась, что ей надо куда-то спешить.

– Простите, – сказал Монти с потускневшей улыбкой. – У меня много дел.

– У меня тоже, – отозвалась я. – И я не могу заняться ими до тех пор, пока вы не освободите мой павильон. Скажите хотя бы примерно – когда?

– Мы дадим вам знать, – чванливо заявил сыщик.

– Разумеется, – пробормотала я и отвернулась, чтобы идти.

– Мисс Ленгслоу!

Я оглянулась.

– Спасибо, что привели ко мне брата. Но очень прошу вас не вмешиваться в расследование.

Я молча проглотила насмешку.

– Ваш отец думает, что мы – кучка пустоголовых неумех, которые беспомощны без ваших исключительных детективных способностей.

– Я вам уже говорила, мой отец обожает книги, в которых тихие библиотекари распутывают невероятные преступления и ловят жестоких убийц.

– А вы?

– Папа – пенсионер, а я день и ночь работаю, у меня нет времени на такие вещи.

– Так вы не будете совать свой нос в это дело?

Я повернулась и угостила его собственной версией взгляда, которым мама одаривала нас с братом, когда мы откалывали совсем уж идиотские шуточки.

– Знаете, я просто зря трачу время, ожидая, когда вы наконец закончите, что вы там пытаетесь делать в моем павильоне, и я начну работать. Мне остается лишь бродить по ярмарке и разговаривать с людьми. И я удивлюсь, если кто-нибудь заговорит со мной о чем-то, кроме убийства. Если это означает в вашем понимании «совать нос» – значит, я буду совать нос. Как только вы пустите меня в павильон, я совать нос перестану.

Монти нахмурился.

– Мы дадим вам знать, когда закончим, – повторил он.

Я нашла Эйлин, попросила ее раздобыть для меня наличность и отправилась кое с кем потолковать.

По дороге я заметила одного из моих племянников, который маршировал по площади вместе с военным оркестром. Оркестр репетировал «Мир перевернут вверх ногами» – мелодию, которую музыканты Корнуоллиса играли во время церемонии сдачи города. Интересно, чья это была шутка – Корнуоллиса или музыкантов? В любом случае название очень подходило к моему настроению, когда я шла к павильону Фолка, чтобы начать совать нос не в свои дела.

Фолк встретил меня злой как черт.

22

– Что с тобой? – воскликнула я при виде распухшей, покрытой синяками физиономии приятеля.

– А ты что, не помнишь? Ты же там была! – ответил Фолк. – Хотя разбитый нос недоброй памяти усопшего мистера Бенсона так потряс окружающих, что неудивительно, почему все забыли, как я грохнулся лицом на железные подставки.

– Ой, вспомнила. Спорю на что хочешь, Монти обратил на это внимание.

– Монти! – прорычал Фолк. – Если этот тип еще не полный кретин, то успешно движется в нужном направлении.

– Пожалуйста, только не говори мне, что у тебя нет алиби на время убийства!

– Я даже не знаю толком, где я был. И уж точно не встретил там ни единого человека, который мог бы подтвердить мою невиновность. Ты в курсе, что там, за деревьями, озеро?

– На самом деле это пруд. И что?

– Я туда упал. Возвращался с вечеринки такой злой, что даже не смотрел, куда иду. Просто шел-шел и вдруг свалился в озеро.

– Пруд.

– Какая разница? Любой водоем, достаточно глубокий для того, чтобы я в нем чуть не утонул, заслуживает названия озера. В общем, когда я вылез оттуда, то сообразил, что не имею ни малейшего понятия, где нахожусь. Я оказался на развилке трех проселочных дорог, выбрал одну и пошел по ней. Часа через полтора я добрался до Семнадцатой автострады, тогда только смог сориентироваться. И еще с час топал до лагеря по шоссе.

– Если ты упал в пруд там, где я думаю, любая из двух других дорог довела бы тебя до лагеря минут за пятнадцать – двадцать.

– Ты не представляешь, как бы я обрадовался. Тед пришел сразу после меня. Сказал, что в одиночку сидел на берегу реки с ноутбуком и играл в «Дум», пока батарейка не села.

– Что ж, это на него похоже, – сказала я, но в животе у меня похолодело. По какой причине Тед может скрывать от Фолка, что у него есть алиби? Только по одной – он не хочет, чтобы Фолк узнал, кто это алиби подтвердил.

– Да, похоже, – согласился Фолк. – Хотя Монти не поверил.

Я пожала плечами, гадая, давно ли Фолк говорил с Монти.

– Тогда из-за чего вы с Тедом ругались?

– Только не говори, что нас слышал весь лагерь! Я изо всех сил старался вести себя потише.

– Мы с Майклом проходили мимо.

Фолк вздохнул:

– Мы обвиняли друг друга, что глупо вели себя с Бенсоном. Что у него теперь будет преимущество, в том случае если дело дойдет до суда. Если б знать тогда, что он уже мертв! Мы бы переживали не из-за суда, а из-за опасности быть арестованными за убийство.

– Будем надеяться, до этого не дойдет.

– Будем. Однако сильно рассчитывать не стоит. Тем более что, даже если нас не задержат, газеты пережуют все подробности так, что мало не покажется.

– А ты-то хотел переждать по-тихому, пока отец привыкнет к твоему образу жизни!

– Это не проблема. Папочка, конечно, откажется от меня, но он и так делает подобные заявления примерно раз в году. Рано или поздно все забудут об этой истории – он и успокоится.

– Хоть бы поскорее. Пока не заметно, чтобы полиция особо продвинулась в расследовании. Шарят в моем павильоне…

– И в остальных. Похоже, в моем павильоне они провели вдвое больше времени, чем в соседних. Плохой знак.

Я не смогла придумать в ответ ничего ободряющего, просто попрощалась и ушла. Может быть, и стоило сказать ему про алиби Теда, но у меня духу не хватило. Хотя не исключено, что я своими догадками все только усложняю. Если Тед ночью был с кем-то еще, это же не значит, что он обманывает Фолка, правда? А может, Фолк уже и сам обо всем знает, просто решил скрыть от меня. С другой стороны, зачем? Чтобы сохранить лицо? О чем на самом деле спорили они с Тедом прошлой ночью в палатке? И верю ли я сама в алиби Теда?

Поскольку в павильон я попасть по-прежнему не могла, я прошлась по ярмарке, пытаясь отследить анахронизмы и заставить владельцев спрятать их до того, как «блюстители старины» наложат очередные драконовские штрафы, насчет которых, кстати, я так и не поговорила с миссис Уотерстон. «Блюстители» начали записывать суммы штрафов на доске возле колодок, для каждого ремесленника отдельно, и, глядя на стремительно растущие суммы, я понимала, почему моральный дух на ярмарке неуклонно ползет вниз.

Вскоре я наткнулась на Майкла – они с шерифом сидели в медицинской палатке отца и наблюдали, как папа демонстрирует чудеса колониальной хирургии супружеской паре туристов с сыном лет десяти. Посетители с ужасом поглядывали на окровавленный кожаный фартук отца.

– Конечно, в те времена люди гораздо чаще умирали от инфекционных заболеваний, особенно дизентерии, чем гибли на поле боя, – вещал отец.

– Что такое дизентерия? – спросил мальчик. К счастью, отец обернулся, чтобы поприветствовать меня, и вопроса не расслышал.

– Доброго вам утра, госпожа Ленгслоу, – низко кланяясь, произнес он. – Что я могу вам предложить? Что-нибудь тонизирующее? А может, слабительное?

– Мой павильон, пожалуйста, – ответила я, шлепаясь на один из соломенных тюков, которые отец приспособил под сиденья. – И желательно до конца ярмарки. Мне уже не до прибыли, хотя бы затраты окупить.

– Может, пустить вам кровь? – предложил отец, вынимая из-под грубо обтесанного стола, на котором размещалась экспозиция медицинских инструментов, банку с пиявками.

– Нет, спасибо, папочка, – ответила я. Он наверняка шутил. Во всяком случае, хотелось надеяться.

– Это кто это? – осведомился мальчуган.

– Пиявки, – ответил отец. – Кровь сосут, – уточнил он, что было совершенно излишним, но пролагало прямой путь к сердцу десятилетнего туриста.

– Настоящие пиявки? – пришел в восторг парнишка.

– Конечно.

– Круто!

– Хочешь подержать?

– Класс! Хочу!

– Джастин, нет! – испугалась мать.

– Они совершенно безопасны, мадам, – уверил отец. – Абсолютно чистые пиявки. Использованных мы держим отдельно.

– Использованных? – эхом откликнулся папа мальчика, его глаза испуганно проследили за жестом отца, показывающим на стоявшую на столе банку с использованными пиявками. Видимо, дела в медицинской палатке шли не очень-то хорошо – в банке плавало от силы штук десять пиявок. Я заподозрила, что и этих-то отец покормил сегодня собой, не сумев уговорить никого из туристов.

– После того как они сняты с пациента, сажать их на следующего негигиенично, – объяснял отец. – Конечно, в старые времена не знали о микробах, но нынешние доктора очень аккуратны при использовании пиявок.

– Нынешние доктора? – воскликнул отец мальчика. – Вы хотите сказать, что в здешних местах до сих пор используют пиявок?

– Разумеется! Для них и сейчас очень много работы! Пиявки очень полезны при замедленной циркуляции крови, в пластической хирургии и косметологии или при пришивании оторванных конечностей.

– Понятно, – кивнул турист, не в силах отвести взгляд от посыпанного песком пола под операционным столом, на котором валялись жуткого вида хирургическая пила и что-то похожее на оторванную руку – так и не сумев пришить, ее, видимо, выбросили.

– Конечно, использованных пиявок сажали отдельно даже в те времена, – продолжал отец. – Если посадить сытую пиявку вместе с голодными, они сожрут ее вместе с выпитой кровью.

– Клево! – восхищался мальчишка, изо всех сил упираясь ногами в пол, чтобы помешать родителям выволочь его на улицу.

– Вот, к примеру, вытащим одну… – Отец взял небольшие щипцы.

– Как занимательно, – произнес Майкл, чуть не протыкая носом банку, из которой отец пытался выудить пиявку. – Я почему-то всегда считал, что они короткие и круглые, а они, оказывается, длинные и тонкие.

– Поедят – потолстеют, – отозвался отец, прихватывая щипцами тощего коричневого червяка и поворачиваясь, чтобы с гордостью продемонстрировать туристам своего питомца. К сожалению, при виде пиявки супруги дружно подхватили сына и вихрем вылетели на улицу. Слышно было, как протестующие вопли мальчика затихают вдали.

– Странно, – пробормотал отец. Он разочарованно посмотрел на извивающуюся в щипцах пиявку, вздохнул и пустил ее обратно. Майкл и шериф тоже расстроились.

Я попыталась представить, как приехавшие домой туристы рассказывают жуткие истории о свихнувшемся докторе из Йорктауна и его кровожадных пиявках… Ну и ладно. Лишь бы никто не настучал миссис Уотерстон. Хотя тоже ничего страшного: пиявки – уж точно не анахронизм.

Майкл присел ко мне на солому.

– Я думал, сейчас у тебя просто отбою не будет от покупателей, – сказал он, обнимая меня за талию. – Сбежала на минутку?

– У всех отбоя нет от покупателей. А у меня – полный павильон полицейских и непроданного товара. Ума не приложу, что они до сих пор там делают. У них вся ночь была для обыска.

– Бедняжка, – посочувствовал Майкл и начал массировать мне плечи. Только тогда я заметила, как сильно, несмотря на ранний час, затекли мои мышцы. До сих пор не знаю, нравится ли мне, что Майкл раньше меня самой замечает, как я себя чувствую.

– Колючки от кактуса еще саднят?

– Тсс! – прошипела я. – Только не при отце. Потом объясню.

– По-дурацки они ведут расследование, – разорялся тем временем отец. – К вам это не относится, – обернулся он к шерифу, который кивнул, показывая, что так и понял. – А вот ваш помощник не заподозрит преступника, даже если тот подойдет и выстрелит ему в голову.

– Нет, Джеймс… – начал шериф.

– Мы все это уже обсудили, – вмешался Майкл. – Как вы можете быть подозреваемым, если ваше алиби подтверждают три человека?

– А папе, может, и не нужно никакое алиби, – вступилась за отца я. – Может, он хочет побыть подозреваемым, чтобы потом, в последний момент, неожиданный свидетель спас его от виселицы.

По оживленному лицу отца было видно, что именно этого он и хочет.

– Виселицы? В Виргинии не существует казни через повешение, – заметил шериф. – Только электрический стул или смертельный укол.

– Я метафорически, – объяснила я. – Кстати, а какое у папы алиби?

– Он простоял в самом центре сада, беседуя с тремя гостями, с того момента, как вы поругались с Бенсоном, до того момента, как ты позвонила в полицию, – сказал Майкл. – У него не было никакой возможности ускользнуть с вечеринки, зарезать Бенсона и вернуться назад так, чтобы эти три свидетеля ничего не заметили.

– А что за свидетели?

– Во-первых, одна из твоих тетушек – Фиби, та, что любит наблюдать за птицами.

– Да какая из нее свидетельница? – возмутился отец. – Она, кроме своих птиц, ничего кругом не замечает. Если бы вы хотели установить алиби какой-нибудь совы…

– Твой дядя Стэнли, судья, – продолжал Майкл.

– Старина Стэнли сильно сдал, – заметил отец. – Память у него уже не та…

– Да, пап, он ведь всего-навсего на пару лет младше тебя, верно? – припомнила я.

– И ваш покорный слуга, – закончил Майкл.

Папа вздохнул. Будучи самым горячим поклонником Майкла, он просто не мог сказать про него ничего плохого. Правда, я почувствовала, что в этот раз Майкл отца разочаровал, испортив ему все веселье.

– Ты уверен, что вы стояли с ним все время? – спросила я. – Не отлучались в туалет или к бару?

– Ты ведь приносил нам напитки! – просиял отец. – Точно, я вспомнил!

– Мы стояли прямо возле бара, – разбил его надежды Майкл, бросая на меня озверелый взгляд. – Я прекрасно помню, что мы не прерывали разговор, даже пока я стоял в очереди.

– Да, но ты мог отвлечься, беседуя с барменом, – указала я.

– Настолько я не отвлекался.

– Что я вам скажу, – подытожила я. – Можно провести следственный эксперимент. Поймать тетю Фиби и дядю Стэнли, разыграть заново весь эпизод и посмотреть, было ли у папы время ускользнуть.

– Отлично! – расцвел отец. – Уверен, когда мы пройдем все заново, вы сами убедитесь, какое хрупкое у меня алиби.

– Посмотрим, – согласился Майкл. Он по-прежнему был убежден в железобетонности отцовского алиби, однако поддался на слово «разыграть», от которого попахивало его любимым актерством.

– Извините, что не в тему, но у меня вопрос, – заявила я, оборачиваясь к шерифу.

– Я не могу разглашать информацию о ходе расследования! – нервно заявил тот.

– Это не имеет отношения к расследованию. Во всяком случае, я надеюсь, что не имеет. Что накопал против вас Уисли Хатчер? Почему он так уверен, что способен повлиять на результат выборов, если опубликует свою информацию?