Текст книги "Чужая мечта (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Бондарь

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 19 страниц)

ЗОНА. Два месяца до событий

Никогда не думал, что болеть может одновременно все: руки, ноги, живот, глаза, зубы, саднит в горле, сводит судорогами пальцы, спина – один сплошной радикулит от первого до последнего позвонка, что-то внутри, под ребрами, ноет беспрестанно. Голова!.. – ощущение, что начали снимать скальп, да так и бросили, недорезав. Сидеть больно, стоять больно, лежать – только на боку. На правом. В любом другом положении того и глади, как бы сознание не потерять.

Тем не менее, сознание не терялось. Несмотря на все мои старания. Только толку от этого было совсем немного: вокруг меня стояла непроглядная темень, звуков, кроме моих стонов и охов, никаких. Запах… Запах был. Устойчивый аромат мочи, блевотины и гниющей крови. Почти такой бывает в полевых отделениях хирургии, но там он сильно разбавлен веселыми нотками медицинской химии. Здесь же все в первозданной чистоте. Тот еще букет.

Воздух вокруг теплый и влажный, и никакого движения.

Говорят, в темноте человек теряет чувство пространства и времени. Свидетельствую: потерял. Очень скоро мне стало казаться, что весь мир как-то незаметно пережил Апокалипсис, а меня об этом предупредить забыли. Или не успели. В силу каких-то чрезвычайных обстоятельств. И теперь мне придется умирать одному, мучительно и долго.

Но положительные моменты есть и здесь: глаза открывать нет никакой необходимости, что открытые, что закрытые, одинаково ничего не видно. А когда я пытался их открыть, разодрав кроваво-грязевую коросту на ресницах, возникло ощущение, что зенки мои вдруг собрались покинуть уютное место под надбровными дугами, и передо мной заплясали разноцветные зайчики. Но это мои зайчики, к окружающей меня действительности они не имеют никакого отношения.

Поэтому – темнота, это очень хорошо, а смотреть мне ни на кого и не надо.

Не имея возможности осмотреть себя, я постарался потщательнее себя ощупать. Перкуссия с аускультацией. После поверхностного осмот…., пардон, ощупывания, выяснилось, что конечности на месте, пальцы тоже, только большой на правой руке вывернут из сустава; череп, несмотря на мои подозрения, скальпа не лишен, а голой спиной я просто лежу на чем-то остро-ребристом. Порезов очень много, глубоких и не очень, некоторые очень болезненны, но все уже закрыты жесткой коркой, самые большие – сшиты грубыми стежками. Зубов нет предположительно трех-четырех, причем два из них – передние верхние. Нога, прокушенная собаками (о! это я помнил!), обмотана тряпками, вторая разута и вдоль неё и к ступне прикручена какая-то железяка. Оружия нет, рюкзака нет, из одежды – лишь обрывки моих некогда модных галифе, выменянных по случаю у бабки Хвистуньи и почерневшая футболка с веревочной противокомариной аппликацией.

То, что я не связан, одновременно и успокаивало: видимо, руки, подхватившие меня на поле боя с собаками, были не вражеские, и настораживало: а, может, враги просто решили, что я настолько беспомощен, что и связывать меня нет смысла?

Так или иначе, это должно было когда-нибудь выясниться. И поэтому не будем пытаться анализировать ситуацию в отсутствии любых сколько-нибудь достоверных исходных данных.

Уснуть не получалось, потому что всё тело болело. И я попытался вспомнить, что же произошло там, на поле, после того как сбежали собаки. Или подохли… но это совсем не важно.

Однако и здесь ничего хорошего не вышло. Память отказывалась предоставлять мне свои регистры, а может, в них ничего не было записано.

Ещё в школе талантливые педагоги советовали мне: не можешь справиться с задачей, успокойся, сосчитай до двадцати, и попробуй снова справиться сам, а если и тогда ничего не выйдет – обратись к людям. Люди, они отзывчивые, всегда помогут. Правда, смотри, кто может прийти на помощь: иногда и медведь на крики «ау» выходит. А учитывая специфику Зоны, может и любопытный снорк объявиться.

Что ж, к тому времени я досчитал уже до восьмисот тридцати шести. Задача не решалась, и уже давно вышли все сроки звать помощников для ее решения, и стало быть, теперь пора это сделать. И даже гипотетического медведя или снорка я уже не боялся. Ну что он сделает, этот медведь? Покусает? Съест? Я согласен. Только пусть придет.

И я заорал. На самом деле, услышавший такой звук снорк должен был наложить в штаны (или что у него там?) и нестись отсюда куда-нибудь подальше, ибо звук, исторгнутый мною, был гениальным миксом стонов беременной самки опоссума, рыком позднего раскаяния аццкого Сотоны и блеяния жертвенного барана. Ничего осмысленного выдавить из себя не удалось, но я был услышан!

Выход оказался вверху. Сначала послышался скрип несмазанных петель, потом по лицу прошла волна воздуха, над головой раздались звуки чьих-то шаркающих ног, а следом за ними лязгнул засов и надо мной открылся створ квадратного люка, сквозь который вниз упал столб тусклого света. Высота помещения оказалась вполне приличной – метров семь-восемь; лежа трудно точно оценить вертикальный размер, но все равно – высоко, не допрыгнуть. Показавшаяся в проеме голова принадлежала странному существу. Судя по рассказам бывалых, так должен выглядеть контролер. Сам я никогда с такой тварью не встречался, но характерные черты – «большая шишковатая голова, белесые глаза на лице дауна, уши с очень длинными мочками, лягушачий рот, почти без губ, отсутствие волосяного покрова» легко угадывались даже с учетом того, что мне пришлось смотреть на него против света. Если это контролер, то будущее мое становилось определенным, но очень коротким.

Кто бы это ни был, он ничего не сказал мне. Приложил длинный узловатый палец, оканчивающийся черным когтем, к тому, что должно было служить ему губами, и подмигнул мне. Сразу двумя глазами, но я почему-то был уверен, что он не моргнул, не прикрыл на время глаза, а именно подмигнул.

На этом общение закончилось. Вновь опустилась крышка люка, и существо, кем бы он ни было, ушло. И лишь по контуру люка падали едва различимые, прерывистые лучи все того же тускло-серого света.

Я снова стал считать про себя. На двухстах сорока трех послышались новые звуки сверху: теперь уже по полу шаркали несколько пар ног.

Люк опять открылся и, помимо уже знакомой мне рожи, в нем показались еще две головы. Насчет их видовой принадлежности сомнений у меня не возникло; уж чего-чего, а бюреров я навидался достаточно, когда в подвале под градирней пытался укрыться от выброса.

Эти двое очень внимательно осмотрели меня сверху, потом оттолкнули моего знакомца от проема и вытянули ко мне свои грязные, будто сведенные судорогами клешни. Чертовы телекинетики! Я примерно представлял себе на что способна пара бюреров, но дальнейшее повергло меня в настоящий шок.

Я почувствовал, как измученное мое тело поднялось над полом и, постепенно разворачиваясь вертикально, поплыло к потолку. Очень странные ощущения, несравнимые ни с чем. Ни на американские горки, ни на то что рассказывали о невесомости бывалые космонавты. Одновременно страшно и забавно: будто некто немощный пытается меня нести, его руки почти не чувствуются, зато с каждым метром перемещения зреет все большая уверенность, что вот сейчас, нет, вот сейчас…. я точно навернусь!

Но – обошлось.

Пара бюреров вынула меня из узилища, и, поставив в стоячее положение, но не позволив ногам коснуться земли, поволокла в неизвестном направлении. Здесь видимость была получше; по стенам вились толстые змеи фидеров, под потолком висели светильники без ламп, редкие источники света создавались росшими в них странными растениями, похожими на кораллы, с мохнатыми лопушистыми листьями, которые, собственно, и светились тусклым фиолетово-голубым светом.

Сзади раздался уже знакомый звук захлопнувшейся крышки люка и шаркающие шаги контролера.

Мои конвоиры свернули в боковой проход, мне пришлось плыть за ними. Этот тоннель ничем не отличался от предыдущего, за исключением немногочисленных металлических дверей. На пятьдесят метров я насчитал их четыре штуки, и в четвертую-то меня как раз и занесли.

Здесь было что-то вроде операционной. С поправкой на то, что роли хирургов, ассистентов, сестер и анестезиологов выполняли еще с полдюжины бюреров. О гигиене и санитарии эти недипломированные специалисты понятия не имели никакого. Вернее, имели, но очень своеобразное. У каждого на морде была повязана тряпка в кроваво-коричневых разводах, руки, вернее будет сказать – верхние конечности, украшены рваными диэлектрическими перчатками, на головах лыжные шапочки, обернутые рваным полиэтиленом. По всему залу расставлены тазы с гниющими в них конечностями и сизой склизкой требухой неизвестного происхождения. Надо всем этим безобразием витал запах, вызвавший у меня стойкую ассоциацию со взрывом в сортире на химзаводе. Даже в придорожной шашлычной, где разделывают бродячих псов, было бы гораздо чище.

Вот со светом здесь все было в порядке: мощный пучок кораллов, подвязанный к штырю в потолке, давал световой поток ватт в восемьсот, освещая стоявший посреди зала верстак с проржавевшими насквозь тисками. В этом свете поднимался мощный ствол пыльного вихря, при моем появлении переместившийся куда-то в неосвещенный угол, где и рассыпался.

Бюрер в лыжной шапочке «Nike», стоявший в центре группы, что-то пробулькал и началась суета: все забегали так быстро, что уследить за ними не было никакой возможности.

Меня положили на верстак и моментально раздели. При этом не один из них не прикоснулся ко мне руками. Одежда, вернее, ее остатки разошлись по швам, завязались в узел и отправились в один из тазов.

С анестезиологом я ошибся – им был не бюрер, а уже знакомый мне контролер. Его шишковатая голова наклонилась надо мной, окруженная нимбом сияющего света, микроскопические черные зрачки увеличились многократно, заполнив сначала его глаза, а потом и всю комнату….

БАР. ПРОВОДНИК (продолжение)

– Эй, вставай, парень! – голос был мне незнаком, – Выдвигаться пора.

Надо мной стоял Джамшуд, а чуть в стороне вполголоса о чем-то договаривались Корень с Холмсом и… Герц. В форменном комбинезоне «Долга»!

Как, однако, неудачненько получилось!

Никак не ожидал его здесь увидеть, ведь, помнится, месяца три-четыре назад он ушел из нашего лагеря, горя желанием пополнить ряды «Свободы». А потом ходили слухи, что попался Герц на коготь излому, едва жив остался и новые друзья переправили его за Периметр. И вот незабвенный Герц стоит рядом и о чем-то мило беседует с Корнеевым!

Вот этой встречи не должно было произойти. Он мог, нет, просто обязан был меня узнать! И тогда весь мой план можно будет хоронить под звуки траурного марша от гражданина Шопена. Однако, провал? И как теперь выкручиваться?

Хорошо, что ночь. Если постараться, то можно остаться неузнанным.

– Эй, Макс! – Корень прямо лучился довольством. – Парни согласились нас провести до базы. Собирайся, идем!

Я с видимым усилием поднялся, повесил рюкзак на спину, и, опустив голову, направился к проходу в заборе.

– Племяш, ты куда?

Я промычал что-то невнятное и махнул рукой вперед.

– Не проснулся еще? Давай, приходи в себя скорее! Нам в другую сторону, вот с этими славными парнями!

Я развернулся на каблуке и пошел мимо Корня в указанном направлении.

– Да он спит еще! – это не Холмс, не Корень… но и не Герц! Хотя я готов был поклясться, что звук пришел от этой троицы. – Не, Петрович, ты либо, бля, буди своего бойца, либо здесь до утра оставайтесь. Нам лунатик, бля, на переходе вообще не в масть.

Говорил Герц, но голос был совсем не похож на густой баритон того Герца, которого я знал. Вообще ничего общего!

– Сейчас, Дон, подожди минуту, – Корень что-то почуял, а я вздохнул с облегчением; все-таки не Герц! Дон! Конечно Дон! Старший брат, о котором иногда рассказывал мой прежний друг. – Макс?

– А? – Я оглянулся, пытаясь изобразить, что понятия не имею, кто и куда меня зовет.

Корень подошел сзади, взял меня за локоть и развернул к себе.

– Ничего не пойму, – пробормотал он, – Зона на него так действует, что ли?

– Петрович, – снова вмешался Дон, – две минуты тебе даю на приведение бойца в чувство, потом мы уходим, у нас график.

Я промаргивался и усиленно тер глаза, Корень притащил стакан с тоником и почти насильно влил его мне в горло.

– Ну, Макс, ты как? Проснулся, ага? Давай быстрее, парням ждать нас некогда. А уйдут, мы здесь до утра зависнем. Просыпайся, Макс, просыпайся.

Пришлось просыпаться.

– Значит так, бля, – Дон начал инструктировать нас с Петровичем на ходу, пока мы еще не слишком удалились от заставы, – Идете в середине цепочки, дистанция три метра, соблюдать тишину, бля, смотреть за впередиидущим и, разумеется, по сторонам. Темп передвижения по головному колонны. Если начнется стрельба, падаете на землю и просто лежите, не мешаетесь. Вопросы, бля? Нет вопросов.

Растянутая колонна из шести человек, мы с Корнем в середине, направилась в сторону Бара.

Шли, а временами и немножко бежали, недолго: минут десять-двенадцать. Посторонних звуков почти не слышали, пару раз какие-то неизвестные твари похрюкали в кустах, которые окаймляли дорогу с двух сторон, но напасть на нас не решились. Корень, идущий следом за мной, старательно сопел, изображал чудовищную одышку – сохранял образ недалекого и неподготовленного охотника.

Дорога выскочила на равнину между холмов, и перед нами открылся вид на тускло освещенную базу «Долга». Мы остановились.

Здесь мне бывать еще не приходилось, и шансы на то, что попадется кто-то знакомый – были малы.

Дон, возглавлявший нашу куцую колонну, прошел вперед к баррикаде из бетонных блоков и мешков с песком – местный КПП, пространство перед которой мгновенно осветилось парой мощных, киловаттных, наверное, ламп.

– Дон, ты? – послышалось от КПП.

– Да!

– Семнадцать.

– Тридцать шесть.

– Кто с тобой?

– Двоих у Холмса прихватили. С вертушки разбившейся. Охотники, бля.

– К коменданту отведешь, потом свободен. Проходите.

Мы вошли на территорию базы.

Дон вел нас по замысловатой дорожке, иногда проходившей сквозь ангары, один раз пришлось взобраться на крышу какой-то – судя по развалившейся трубе и стоявшим рядом емкостям под топливо – котельной, и, в конце концов, путь наш завершился в глубоком подвале. Пока шли, Дон поздоровался с несколькими сталкерами, пару человек своими приветствиями обделил – то ли не знал их, то ли были другие причины.

В подвале со светом все было нормально. Последний раз такую электрическую иллюминацию я видел в Красном Уголке у Корня. Посреди вытянутого помещения – три на семь – стояли два стола, заваленные всяким хламом, вдоль стен располагались длинные ряды шкафчиков для переодевания, пара засыпных сейфов, за столами в дальнем торце комнаты на кровати с панцирной сеткой храпело пухлое тело, одетое в летний камуфляж, с лицом полностью скрытым под вылинявшей панамой. За столом сидел еще один человек – из-за нагромождения вещей я не сразу заметил его голову, лежащую на руках, сложенных на краю стола.

– Перец! – негромко позвал Дон.

– Чего тебе? – спросил дремавший за столом, не поднимая головы.

– Людей тебе привел, отметить надо. Давай быстрее, я тоже спать хочу, бля!

– Утром приводи. Один хер – никуда они с базы не денутся.

– Как хочешь, – пожал плечами Дон и повернулся к нам с Петровичем. – До утра поболтайтесь где-нибудь, можете поспать, если место найдете, можете перекусить в баре, он, бля, круглосуточно работает. Правила поведения на территории «Долга» у входа на стенде. Утром сюда подходите, отметки получите и гуляйте… За территорию базы вас без этих отметок не выпустят. Понятно?

Мы с Корнем переглянулись и согласно кивнули головами, хотя было вовсе ничего не понятно.

Дон вывел нас на поверхность и махнул рукой направо:

– Бар там. Через ангары и корпуса, если внутри нет света, лучше не ходите. Могут быть аномалии. В освещенных можно устроиться на ночлег. Вот еще: перед кабаком наверняка дедок сидит, умничать будет – посылайте его на хер смело! Достал уже, сука, всех. Всё, пока.

С этими словами наш провожатый растворился в темноте.

Бар мы нашли быстро, даже не пришлось ни у кого переспрашивать. Назывался он «Тегусигальпа». По крайней мере, на вывеске над входом, подсвеченной розовым световым шнуром, было написано именно это слово. Здесь, под вывеской, чуть сбоку от арки входа, стояла обычная двухместная школьная парта, за которой восседал седой мужичок с испитым лицом, носом-сливой, но в бронежилете и со стволом в руках.

– Стоять! Фейс-контроль!

Петрович ухмыльнулся.

– И чего ты хочешь, фейс-контроль? Не пущать?

– Вы эта… Пушки здесь оставляйте, амуницию. Порядок такой. Кхе…

– А, может, по репе тебе стукнуть? Чтоб к людям хорошим не цеплялся, ага?

– Чего по репе-то сразу? – обиделся сливоносый. – Не хочешь, не оставляй. Так проходи.

Корень хмыкнул и важно прошел мимо мужичка под вывеску. Я проследовал за ним. Если уж вызвался быть моим дядюшкой, пусть и командует пока. И впереди важно выступает.

У висевшего на стене стенда с «Правилами поведения сторонних лиц на территории ОП „Южный“» Корень знакомился долго, внимательно изучая каждый пункт незамысловатой инструкции. Я, глянув мельком на листок ватмана, увидел знакомое «… бла-бла-бла… ЗАПРЕЩАЕТСЯ! … вести торговлю артефактами и частями мутантов… устраивать стрельбу… ломать строения… препятствовать исполнению обязанностей… бла-бла-бла… МЕРЫ ПРЕСЕЧЕНИЯ: …расстрел, … выдворение за Периметр с передачей виновного властям… повешение за ноги…». Обычная для всех «Долговских» баз лабуда, уже набившая оскомину всему честному люду. Хорошо хоть теперь не требуют этот бред наизусть учить. Сверху над «Правилами» – незамысловатая эмблема «Долга» – три описанных вокруг одного центра красных окружности, рассеченных на сектора белым крестом. Старожилы говорили, что по первости этим знаком «долговцы» украшали свою одежду, пока не поняли, что яркая картинка здорово смахивает на мишень и очень облегчает прицеливание врагам, которых у «Долга» всегда было с избытком.

В «Тегусигальпе» было накурено и скользко: то ли пол заплевали, так что ноги разъезжаются, то ли изначально был он таким гладким, как линза у приличного телескопа, но передвигаться по нему пришлось с опаской. Народу не так чтобы очень много – свободные столы имелись – но прилично. Кто-то пил в одиночку, в дальнем углу собралась компания – человек восемь, что-то шумно отмечали, четверо играли пара-на-пару на бильярдном столе, вокруг которого заботливо были уложены прибитые к полу ковровые дорожки. Еще несколько человек – по двое-трое сидели за отдельными столиками. Один сталкер спал, склонившись столом и пуская в атмосферу пузыри. За металлической барной стойкой потеряно бродил человек невероятной худобы, одетый лишь в кожаную жилетку и камуфляжные штаны, с лицом, обделенным всякой растительностью, похожий на вяленую воблу, и так же как вобла, лишенный ушных раковин. Он что-то протирал, что-то искал, находил, отставлял в сторону и снова брался протирать, и опять бросал, чтобы снова что-то найти. Готов поспорить, что погонялово у него здесь – Череп. Как вариант – Кощей.

– Эй, любезный, – перегнувшись через стойку, Корень поманил ходячего скелета пальцем. – Вас как зовут?

– Что? – очень громко переспросил тощий бармен, не делая ни малейшей попытки подойти ближе. И приложил к отсутствующему уху ладошку.

– Тебя как зовут?!! – багровея, заорал Корень.

Народ в зале не обращал на нас никакого внимания, похоже, завсегдатаи привыкли к особенностям хозяина барной стойки.

– А! Скулл я. – бармен сделал пару неуверенных шагов навстречу Петровичу. Говорил он все также громко, перекрывая многоголосый гомон зала.

В десяточку! Таки Череп, пусть и иностранный.

– Пожрать-выпить есть? – Надрывался Петрович.

– Есть! Если деньги есть.

– Баксы принимаешь? – после слова «баксы» конец фразы Корень уже проорал в полной тишине. Слышно было только, как шары на бильярдном столе лениво бьются друг о друга.

Скулл сделал испуганные глаза, приложил указательный палец к губам, призывая Петровича к тишине, и сипло заорал, пытаясь изобразить шепот:

– Принимаю! Если много, могу выгодно обменять!

Я оглянулся. Не было ни одного рыла в баре, которое бы в этот момент не пялилось на нас. Даже спящий проснулся. Входная дверь приоткрылась, и в проеме показалась физиономия обладателя носа-сливы.

Корень задумался, а я дернул его за рукав, призывая обратить внимание на изменившуюся обстановку.

– Чего тебе, Макс? Не видишь – с человеком разговариваю? – попытался освободиться Корень, но я не отпускал его руку.

Он тоже оглянулся. Молча обозрел клиентуру и четко, почти по слогам, произнес:

– Баксов мало. На всех не хватит, – после чего вернулся к разговору с барменом. – Тогда поесть чего-нибудь на двоих накидай. И выпить по сто пятьдесят на рыло.

Скулл согласно кивнул.

Как будто кто-то включил звук: абсолютная тишина сразу сменилась многоголосым нестройным хором.

Мы сели так, чтоб не оказаться спинами к залу. Рюкзаки бросили на блестящий пол.

– Ну вот, Макс, мы дошли до бара. – Корень достал свои ментоловые сигареты и прикурил. Бросил пачку на стол. – И, знаешь, за последние сутки у меня появились смутные сомнения…

– Какие?

– Понимаешь ли, дорогой мой, я не вчера родился. Я старый, битый жизнью бродяга, и кое-чему эта жизнь меня научила. – Он снова затянулся и выжидающе смотрел на меня, буравя своими черными выпученными глазами мою переносицу.

Я молчал, ожидая продолжения.

– И если все идет ровно там, где ровно ничего быть не может, я начинаю волноваться. Понимаешь, ага?

– Нет. Ты, Петрович, если хочешь о чем-то спросить – спроси. Не надо меня разводить полунамеками. Ты меня уже с кредитом хорошо развел!

– Вот так, да? Ладно, Макс. Объясни мне, как мы прошли полтора десятка километров по самому опасному месту на земле и не вляпались ни в одну неприятность? – Он снова затянулся. – Ни аномалий, ни мутантов приличных, ничего особенного. Они как будто разбегались от нас. Первым всегда шел ты. Вел, можно сказать. Без детекторов, без опыта… Словно не в окрестностях Чернобыля, а так, за грибами в Кудряшовский бор пошел. Как? Как и чем можно объяснить подобное везение?

– Ну и как ты себе это объясняешь? – Вот же глазастый черт!

– Нет, Макс, не я. Ты мне это объяснишь. – Корень усмехнулся. – Хотя, если хочешь выслушать мою версию – изволь. Время есть. Мне кажется, ты здесь бывал. Не в Антарктике, а здесь ты прятался от меня. Да?

– Ты реально параноик, Корень! Затащил меня в эту жопу и еще я же ему и виноват, что в жопе воняет. Ничего плохого с ним не случилось! Собаки тебя сожрать ни разу не пытались? Кровососа не ты грохнул? Аномалии не попались? Лучше было бы, чтоб кто-нибудь из нас сдох? Правдоподобнее было бы? Радоваться нужно! А не в следователя играть!

– Параноик. Параноик… – Корень затянулся последний раз и потушил сигарету о торец стола. – Что ж, может быть, прав ты, а не я. Но я буду посматривать за тобой, Макс. И молиться.

– Давай, Петрович, посматривай. Смотрелки не сломай.

– Угу. – Он отвернулся к барной стойке. – Эй, хозяин, нас тут кормить будут?

Что ответил ему Скулл, я не видел. Напряженно думал о том, как до поры избавить Петровича от подозрений. Потом-то все равно будет, но до точки его довести, если уж так все неожиданно хорошо получилось, я просто обязан! Ладно, чего бы я сейчас не надумал, а прежде всего – нужен проводник, тогда можно будет и дальше ваньку повалять.

Он опять смотрел мне точно в переносицу.

– Петрович, – собравшись с мыслями, сказал я, – может, я пока по столам пройдусь, проводника поищу?

– Нет, Макс, извини, проводника поищу я. Мне спокойнее будет.

– Как хочешь, – я откинулся на спинку скамьи, с независимым видом оглядывая помещение, а Корень поднялся из-за стола и направился к ближайшей паре сталкеров. – Только вот, Петрович…

– Что? – он вернулся к своему месту.

– Я просто подумал, что если Бар на базе «Долга», то бармен обязательно стучит кому-нибудь из них. Поэтому с проводником надо аккуратнее, чтоб легенда про племянника не рассыпалась.

Корень задумчиво пожевал губами, глядя куда-то поверх меня. Потом поднялся и сказал:

– Учту.

Бродил он долго. Подручный Скулла успел поставить на стол поднос с шашлыками (не дай бог, из какого-нибудь снорка!), с красновато-коричневыми хорошо прожаренными боками, истекающие прозрачным желтоватым соком, присыпанные колечками тонко нарезанного лука; глубокую миску с вареной картошкой, политой постным маслом и обсыпанную мелкой крошкой рубленной петрушки и укропа; рыбницу с круглыми дольками маринованных огурцов; непрозрачный стеклянный графин, на матовом стекле которого какой-то умник маркером старательно вывел «Lalique»; две стопки по пятьдесят граммов, вилки, ложки, по паре картонных тарелок с логотипом «Тегусигальпа», солонку и перечницу. Ножи у сталкеров были у всех свои, поэтому в заведении на стол ничего режущего не подавалось.

Сказать, что потекли слюнки, значит слукавить, на самом деле случился настоящий приступ слюноотделения на фоне продолжительной консервно-баночной диеты. И, когда я уже схватил шампур, наплевав на возможное происхождение мяса, ко мне подсел сталкер, недавно одиноко пускавший пузыри за соседним столом.

– Привет, – от него ощутимо пахло псиной и хвоей, – приятного аппетита.

– Шпасибо, – прошамкал я, быстро пережевывая застрявший в зубах кусок.

– Да вы кушайте, кушайте. Не обращайте на меня внимания.

– Вы хотите что-то спросить? Если нет – идите за свой столик; мне для обеда зрители не нужны, я не Людовик Четырнадцатый.

– Я сейчас уйду, – он поднялся со скамейки, но снова сел. – Про баксы вы зря здесь заговорили. Опасно это. Теперь обязательно кому-нибудь захочется точно узнать количество баксов.

– И что?

– Что – «И что»?

– Я уже понял, что про баксы зря заговорили. Вы сейчас меня предостерегаете, хотите помочь, предложить какие-то услуги? К чему этот разговор?

– Я вас видел на Свалке через оптику. – Сталкер прищурил один глаз, показывая, как следует пользоваться прицелом.

Наверное, это он о том случае, когда Петрович симулировал инфаркт.

– Нас многие видели, – мне всё еще было непонятно чего ему нужно.

– С вами мужик пожилой. Это Корнеев? Иван Петрович?

Интересно как! Он тоже вышел на охоту на Петровича?

Шашлык остывал, безумно хотелось есть. Я посмотрел – куда делся Корень? А он уже переместился за стол, за которым что-то праздновала большая группа сталкеров, размахивал чужим стаканом и произносил витиеватый тост, в котором слышалось что-то вроде: «…возле горной реки… сказал аксакал… не будет больше… остался один… большой и сильный орел… убил негодяя острым… выпьем… ни один сталкер…». Дальше я не расслышал, потому что вновь заговорил носитель псино-хвойного запаха:

– Меня зовут Тачкин.

Такое прозвище я слышал. Его упоминал Зайцев, когда я спросил о возможных контактах. Пришлось внимательнее присмотреться к собеседнику: тускло-желтые глаза, соломенные, слегка отдающие зеленым, волосы, трехдневная щетина, растущая клочками, круглые, некогда сверкавшие фальшивой позолотой, а теперь истертые до матовой белизны, очки; на вид лет сорок, может быть, чуть старше. Из особых примет – детский полосатый шарфик с мохнатыми бубенчиками, закрученный вокруг немытой шеи, на правой стороне потертой коричневой кожанки темное пятно, оставшееся от оторванного нагрудного кармана. Рукава куртки замазаны чем-то черно-маслянистым. Машинное масло? Не было бы рядом Корнеева! Можно было бы и поговорить о нем, а щеголять сейчас перед Петровичем своими знакомствами в Зоне не стоит. Какие бы выгоды это не сулило. Ладно, поговорим, может, удастся узнать что-то новенькое, ведь что-то происходило здесь, пока я на Большой земле «отдыхал»? Я со вздохом отчаяния отодвинул от себя поднос с шашлыком, которому не суждено уже было быть съеденным в горячем виде.

– И что угодно от меня господину Тачкину?

Он удивился. Видно было, что удивился.

– Извините, я, кажется, обознался, – недоумение было написано на его невзрачном лице, – еще раз приятного аппетита, – он встал, – извините. Я здесь до завтрашнего вечера буду.

– Подождите, Тачкин.

Степень его удивления выросла еще выше – до открытого рта.

– Присядьте. Вы же, как я понял, старожил здесь?

– Да.

– Людей, которые здесь сейчас, всех знаете?

– Людей? – он осмотрелся вокруг, – Да, всех знаю. Кроме вас с компаньоном.

– Расскажете?

Он потер переносицу, положил очки на стол.

– Это длинно получится, – сказал сталкер, я кивнул, соглашаясь с таким предположением, – а мне на работу нужно.

Понятно, денег хочется. Чего ж ему предложить? Я ведь пуст как Сахара днем.

– Давайте так, господин Тачкин: вы мне рассказываете, а я рассчитываюсь, если найду в ваших рассказах что-то полезное. Вы же все равно хотели мне бесплатно что-то предложить?

– Ну, я же обознался!

– Это я вам об этом сказал. А если б промолчал, вы бы все мне выложили. И, возможно, это стоило бы вам дороже, чем наша невинная беседа.

– Логично, – он достал сигареты «Ватра», овальные! Где ж это такой раритет продают?! Ларек какой-нибудь в Припяти разграбили? – Но глупо как-то. Вы меня обмануть хотите?

– Помилуйте, уважаемый! Какой обман? Мы ж с вами не государственную тайну обсуждаем! Не цену поставок газа «Газпромом»! И не узлы какого-нибудь «Типтроника»? Просто дружеская беседа. Выпить хотите? Не стесняйтесь. – Я поставил перед ним стопку Корня. – Заодно и разговор живее пойдет.

Он налил себе полную рюмку, и, не дожидаясь меня, опрокинул в рот. Вытер губы рукавом и заметил:

– Вы много наливаете. Пить неудобно.

– Пятьдесят грамм – много?

– В стандартном глотке около двадцати граммов, – пояснил сталкер, – когда в посуду налито больше, приходится пить в два глотка. А это, при мерзком качестве здешнего продукта, не всегда приятно.

Надо же, на эстета тонкого нарвался! Теперь я почти точно знал, кто на графине намалевал «Lalique». Я сочувствующе покачал головой:

– Надо же! А мужики и не знают! Ладно, вернемся к нашим… сталкерам.

– С кого начать?

– А с себя и начните.

– С себя? Что ж, какая разница? – Произнес Тачкин, закуривая свою вонючую «Ватру». – Я не очень удачливый сталкер. Далеко не хожу, а близко уже все давным-давно все выгребли. Так по мелочи перебиваюсь: если кого к яйцеголовым сопроводить, мутанта не слишком опасного поймать или застрелить. Раньше далеко ходил. Даже до Припяти пробирался. А теперь словно боюсь чего-то. Знаете, как высотобоязнь бывает? Это не когда голова кружится от высоты, а когда сердце на самом деле останавливается, дышать невозможно, руки-ноги не слушаются и в голове пустота абсолютная? Вот так и у меня с некоторых пор. И главное, понять не могу – почему? Ничего особенного не случалось, а стоит хоть подумать серьезно о Радаре или там Рыжем лесе, и все! Приступ обеспечен.