Текст книги "Чужая мечта (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Бондарь

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 19 страниц)

Петрович заявил, что с таким запасом ему сам черт не страшен и принялся обвешиваться разноцветными игрушками, со стволов которых капала вода. Я спросил – наше ли дело заниматься освобождением заложников? И Белыч объяснил мне, что в Зоне никаких групп антитеррора не водится, а ждать, когда они прибудут из Москвы – значит подвергать риску жизнь захваченных, потому что боевики, хоть и не выдвигали никаких требований, но все равно обещали убивать по одному заложнику каждые полчаса. Петрович возмутился такой наглостью «уродов» и пообещал нам замочить их всех. В подтверждение своих слов он пару раз прицельно брызнул в мусорный бак.

Как-то очень быстро мы оказались перед воротами психбольницы, я лишь успел заметить промелькнувшие фоном дома характерной застройки, очень распространненой в Советском Союзе в начале шестидесятых годов, когда целые города возводились по единому плану.

Перед железными воротами Белыч кратко проинструктировал нас об особенностях операции, несколько раз повторив, что террористы, чтобы не быть узнанными, могут переодеться в белые халаты врачей и санитаров. Поэтому надо мочить всех!

Я не успел вставить ни слова из своих сомнений относительно того, что врачей вобщем-то мочить незачем, как Петрович могучим пинком снес ворота, преграждавшие путь нашей освободительной бригаде.

И закрутилось! Мы шли и стреляли, стреляли, стреляли. Разноцветными брызгами во все стороны. И невинные врачи и злобные боевики падали, падали, падали перед нами.

Как это часто бывает во сне – вдруг пришло знание, что заложники находятся на чердаке самого высокого корпуса больницы. Пополнив боезапас у ближайшего гидранта, мы двинулись на штурм. Здание почему-то оказалось обернутым серпантином, блестящим, искрящемся в лучах закатного – уже закатного! – солнца. Нам удалось без потерь преодолеть эту мощную преграду, но перед самой парадной дверью на Белыча набросился санитар, выскочивший из-под крыльца. Перед тем как его замочил Петрович, переодетый боевик успел обрызгать нашего антитеррористического вдохновителя из полулитрового шприца! Белыч умер не приходя в сознание, пробитый мутной струей сразу в десяти местах. Петрович, сняв с головы неизвестно где подобранную шапочку для купания, всплакнул над телом товарища и приказал мне двигаться дальше.

Теперь к благородному порыву освобождения несчастных добавилась выжигающая душу месть за смерть боевого товарища! Мы замочили всех! Даже пару серых крыс, подбиравшихся к нам с тыла. Ценой этого невероятного прорыва стали несколько ранений Петровича. Он остался на последнем этаже, облитый с ног до головы, не в силах сделать дальше ни одного шага. Напоследок он велел мне крепиться и не спускать мерзавцам нанесенных обид.

Я добрался до чердака, сопротивление террористов было сломлено, и я видел в окно как их главный – бородатый, увешанный кинжалами боевик, спешно влезает в УАЗ «скорой помощи», и, не закрывая дверь, уносится прочь с территории больницы.

Чердак встретил меня, обессилено бредущего под его покатыми сводами, неестественным спокойствием. Ничего, кроме стоящей в центре одинокой кровати на колесиках, на которой что-то лежало! Я подошел ближе и откинул серую застиранную простыню. Под нею в позе эмбриона лежал Борис Зайцев! Он открыл свои глаза, и прошамкал беззубым ртом: «Ты дошел! Я знал, что ты придешь, чтобы сменить меня!» Я оглянулся вокруг и увидел, как на окна и двери грохоча опускаются стальные решетки, и всюду из воздуха появляются такие же кровати с колесами, на которых лежат и стонут прикрытые простынями люди. Зайцев сел и дьволически расхохотавшись, сказал: «Здесь, на самом верху, остаются только самые больные и опасные для окружающих психи! И все эти безумцы пришли сюда сами! Спасать заложников с помощью водяных пистолетов!»

И тогда я заорал что было сил, упал на пол, забившись в приступе, и выскочившие из стен санитары стали связывать меня детонационными шнурами и обливать холодной водой, отчего сделалось больно всему телу, а рука и бок загорелись!

Как будто от какого-то толчка я проснулся, мокрый от пота, в полной темноте. Рука и в самом деле неприятно ныла – действие обезболивающего закончилось. Я сел.

Петрович, кемаривший на крутящемся стуле, услышав моё шевеление, зажег фонарь, отвел его чуть в сторону, чтобы не слепить меня, и, прикрывая глаза рукой, обеспокоенно встал. Увидев, что я уже сижу на столе, и вроде как чувствую себя значительно лучше, улыбнулся:

– Как оно, Макс?

– Почти.

– Ну и славно! А что с лицом?

– Кошмар приснился, странный. А где Белыч? – оглядевшись вокруг, я заметил отсутствие проводника.

– За аккумуляторами пошёл. Уже бы и вернуться пора. Если у тебя все нормально, я пожалуй, схожу, посмотрю, где он там застрял, ага?

Он не успел собраться, как в дверь требовательно постучали.

– Кто там? – Расовывая пистолеты по петлям, спросил Корень. Более идиотского вопроса в нашей ситуации придумать было нельзя. Кто еще может стучать в подземелье, отрезанном от внешнего мира? Наверное, мутанты на огонек – в гости – заглянули!

– Открывай скорее, брат! – голос Белыча был не на шутку взволнован. – Там опять зомби бродят!

– Иду, – Петрович откинул задвижку и в помещение ввалился наш проводник.

Закрыв за ним дверь, Корень вернулся на свое место.

– Принес?

– Да, всё забрал, всё заряжено под горлышко! Уже назад возвращался, смотрю – возле пожарного выхода пара мертвяков крутится! Я бегом, вроде не видели. Не стал стрелять, чтоб хозяина не злить.

– Это ты правильно сделал, – одобрил Петрович.

Я уже давно заметил, что люди, бывшие на Большой земле круче самых крученых поросячьих хвостиков, попав в Зону, сначала теряются, потом, если выживают, понемногу приходя в себя, начинают с преувеличенным вниманием относиться ко всем мелочам, в которых ровным счетом ничего не понимают. У Петровича, похоже, наступил именно этот период.

– Посмотрим, – неуверенно произнес Белыч и выложил на стол рядом со мной свою добычу.

После того как мы убедились в полной зарядке аккумуляторов, опробовали новые фонари, оказавшиеся гораздо сильнее наших, Петрович предложил заняться прокладкой маршрута. Мы разложили на столе чертежи и стали искать оптимальный путь.

До шестого этажа, судя по нанесенным на ватман меткам, располагались административно-хозяйственные и вспомогательные службы – вроде вычислительного центра, технического этажа, компактной мастерской, бухгалтерия, и прочие околонаучные работники. Начиная с шестого – шли лаборатории. Названия их нам ни о чем не говорили – как правило, короткий цифробуквенный код. С трех сторон от основного строения располагались шахты грузовых лифтов: два под двухтонные механизмы и один – под пятитонный. Запустить их мы не надеялись и даже не стали обсуждать такую возможность. На всякий случай я проверил соответствие наших электронных планов из ПДА с теми бумагами, что сейчас лежали перед нами. Тождество было стопроцентным. Если раньше и оставались какие-то сомнения, что мы могли забрести не в ту сторону, то теперь стало понятно, что мы вышли на верный путь!

Наша, казалось бы, прямая дорожка – в виде пожарной лестницы, обрывалась на этом самом шестом подземном уровне, по неведомой прихоти проектировщиков проходила через два этажа с другой стороны сооружения, и затем начинала петлять как заправский алкоголик, выскакивая из этажей то справа, то слева от основной шахты лаборатории.

Белыч предложил использовать оставшуюся у нас веревку для спуска от шестого до двенадцатого яруса, но на боковом разрезе строения мы обнаружили, что в тех местах, где лестница отсутствовала, никто не удосужился прорубить удобные для спуска колодцы.

Петрович выслушал все наши фантазии и вынес очередное командирское решение:

– Пойдем по пути наименьшего сопротивления – там, где открывается. А сейчас предлагаю плотненько перекусить, Максу прописываю сто граммов коньяка. Поспим и в дорогу. Число сегодня какое?

Белыч достал свой коммуникатор, сверился с его показаниями и, не веря себе, ответил:

– Первое июля. Шесть часов утра. Сбился что ли? Нет, вроде. Мы здесь уже почти трое суток. А кажется, будто только вчера спустились.

Я проверил свой ПДА. Он тоже показывал первое июля, шесть часов, девять минут.

– Я думал сейчас вечер, – Петрович вытряхнул на стол какие-то консервы из той партии, что им удалось найти на втором ярусе. – Белыч, плесни Максу коньяка немного. Для восстановления, ага?

– Блин, я тоже хочу восстановиться, – Белыч нехотя откупорил бутылку и налил на дно кружки жидкости на два пальца.

– Что за человек! – восхитился Корень. – Тебя почему Белычем назвали? Тебе больше Исаакович подходит.

– А-а, – сталкер протянул мне кружку, – это из юности. Я тогда выпить любил.

– Да ты и сейчас в этом деле совсем не дурак, – усмехнулся Корень. – А Белыч-то почему?

– Анекдот такой есть про обкурившуюся ворону, которая не дала медведю курнуть и аргументировала отказ фразой: «А тебе, Белка, хватит!», – Белыч мечтательно улыбался, видимо, вспоминая молодые годы, – Вот и мне друзья так часто говорили. А потом прилипло – «Белка, Белка». А когда постарше стал – переделалось в «Белыч». Вот так как-то.

– Занятно, – Корень вскрыл поочередно три банки и уселся. – Я уж подумал, когда ты про выпивку заговорил, что про белую горячку история будет.

– Чего не было – того не было! Хотя, конечно, близок был. И не раз. Теперь-то вовсе не пью. В последние дни что-то накатило. Наверное, перенервничал с вами.

– Налетай, громадяне! – Корень радушным жестом пригласил всех к столу.

Я выпил коньяк залпом, так, как пьют самогон, выдохнув из себя весь воздух, и опрокинул жидкость из кружки глубоко в глотку, чтоб, не дай бог, коньяку не вздумалось рвануться обратно. Взялся за банку с датской ветчиной трехлетней давности – мне удалось рассмотреть срок её изготовления на слегка почерневшей этикетке. Строка со сроком годности не читалась, но я подумал, что это к лучшему. Запах нормальный, внутри плесени не видно. Наверное, съедобна. Отбросив сомнения, стал жевать.

Белыч, громко и часто чавкавший, вдруг на секунду застыл на месте, положил в банку свою раскладную ложку, а потом, с усилием проглотив кусок, задучиво произнес:

– Про Балдерса вдруг вспомнил. Получается, что Макимот с подельниками за нами шел?

– Ну и что? – Петровича, далекого от местных раскладов, этот вопрос совсем не заботил, а я понял, что насторожило проводника. Только удивительно, что так поздно. С другой стороны – он ведь не читал всей переписки несостоявшихся киллеров.

– А то! От логова Скулла в лес ведут лишь две дорожки. В обход тоже можно, но долго. За сутки никак не обернуться. Так, брат?

– Наверное. И что? – Петрович тоже отставил свою банку.

– По одной прошли мы. И за нами никто не шел. Черт, сложно объяснить, но по времени не получается. Если они шли за нами, то должны были появиться позже. Часа на два. И не с той стороны, откуда они пришли!

– Ну?

– Баранки гну! Значит, они пришли со стороны поста «Монолита»!

– Ясен пень! – Петрович снова взялся за отставленную было банку. – Ну теперь-то все понятно! – иронии в его словах хватило бы на троих, – Нас-то это каким боком касается?

– Вас? Не знаю, – пробормотал Белыч, – пока не знаю. Послушай: есть клан «Монолит», я не знаю, говорит ли тебе это название о чем-нибудь, но здесь они считаются конченными психами. Сектанты, маньяки – это все про них. Клан известен тем, что никогда и ни с кем в Зоне не договаривается! Я слышал, что они вообще уже не люди. Полумутанты – полузомби. Но, тем не менее, это одна из сильнейших, а может быть, и самая сильная группировка от Припяти до Чернобыля. Посылка понятна?

– Ага, продолжай.

– Вопрос: могли ли те три придурка, которых мы успокоили на дороге, захватить пост «Монолита», где мы видели караван и двух киборгов?

Петрович, начиная что-то понимать, прекратил жевать и нахмурился.

– Да никогда! – сам себе ответил сталкер. – А что это значит? А это значит, что Балдерс с «Монолитом» все-таки договорился! И, вероятнее всего, договаривались они не по причине неприязни к двум заезжим жуликам, укравшим гуся. Игра идет по-крупному, раз уж Балдерсу пришлось с сектантами дружить!

– Всё, здаюсь! – Петрович поднял руки вверх. – Ты вывел нас на чистую воду! Это мы застрелили Джона Кеннеди и вынуждены скрываться в этих катакомбах! – Он налил себе в кружку минеральной воды из запасов охраны лаборатории. – Ты это все к чему рассказал, уважаемый?

– Задумался просто, в очередной раз. Во что вы меня втравили, парни?

– Не грузись, – посоветовал Корень. – Забей! Твое дело телячье – куда стадо туда и ты.

Белыч поёжился:

– Что-то не охота мне телком прикидываться, как бы на заклание не попасть! Иметь Балдерса и «Монолит» на хвосте за «просто так» – мне не улыбается.

– Началось, – устало вздохнул Петрович. – Сколько тебе надо добавить, чтоб ты шел вперед и с песней?

– За деньги на смерть не ходят. – Невинно хлопая глазами, сообщил сталкер. – Только за большую идею: любовь к Родине, победу коммунизма, нерушимую дружбу, власть над всем миром, на худой конец – за очень большие деньги. Вот вы за чем идете?

Петрович посмотрел на меня и беззвучно расхохотался. Он смеялся самозабвенно, хлопая себя по ляжкам, тряся головой, и даже пару раз пребольно ткнул меня кулаком в зудящий бок. Белыч растерянно улыбался.

– Белыч, – отсмеявшись, серьёзно сказал Корень, – давай не будем превращать наше приключение в дешевый боевик, ага? Я ведь, честное слово, ответить тебе хотел что-то вроде: – он сделал страшное лицо и прошипел, – «Сталкер, если я тебе скажу об этом, мне придется тебя убить!»

Белыч понятливо хмыкнул, но на всякий случай спросил еще раз:

– Не скажете? А, Макс?

– Перестань! У тебя своих проблем не хватает, чтоб ещё и наши на себя грузить?

– Ладно. На нет и суда нет. Когда меня будут резать на алтаре «Монолита», я буду пошло вспоминать о двух тысячах баксов, которые остались у Скулла.

– Хорошие, кстати, деньги! – Петрович почти успокоился. – Вот что я тебе скажу, сталкер – поверь, я сделаю все от меня зависящее, чтобы ни «Монолит», ни вшивый Балдерс никаких претезий к тебе не имели. А моё слово стоит недешево. Такой вариант тебя устроит?

– Как промежуточный. Я же все равно с вами до конца буду? Наверное, сам все увижу.

– Нет, Белыч, неправильный ты себе позывной выбрал. – Корень скинул разгрузку, освободился от бронежилета, и лег на свободный стол. – Все-таки нужно было Моисеичем назваться. Ладно, други, свет у нас нынче в дефиците, поэтому объявляю отбой. Кому надо до ветру – прогуляйтесь к шоссе. Только не по одному. Нет, давайте все втроем, Макс ещё на полноценного бойца не тянет.

Через двадцать минут, исполнив все рекомендации Петровича, мы улеглись.

Белыч, поворочавшись пару минут, неожиданно заявил:

– Петрович, мне кажется, сейчас твоя очередь рассказать занимательную историю.

– Чего это вдруг? – зевая, поинтересовался Корень.

– Не спится что-то. Опять же обстановка располагает. Давай, не скромничай, я же вижу – человек ты бывалый, наверняка есть чему молодежь поучить.

– На больную мозоль наступаешь? – Корень на секунду задумался. – Ладно, слушай. Было это давным-давно, ещё когда Союз стоял нерушимо, а людей интересовали не только деньги. Как-то летом семьдесят лохматого года, я тогда только-только окончил школу, и раздумывал – чем бы заняться полезным во взрослой жизни? – я получил не совсем стандартное предложение, ага. До осеннего призыва оставалось всего ничего, и нужно было как-то распорядиться тремя свободными месяцами. Знаете, как это в восемнадцать? Денег и профессии нет, но уже кажешься себе самым умным, гормоны играют – хочется всего и сразу. Был у меня дружок – Сашка Стародубцев, вот он-то и предложил на лето завербоваться в партию санитарно-эпидемиологической службы.

– Крыс травить? – Белыч булькнул минералкой.

– Нет, крысами бабы занимались, а у нас работа была мужская: чумных тушканчиков по Узбекистану гонять. Если коротко и официально – выявлять очаги чумных инфекций. Нам с Сашкой мерещились белоснежные космонавтские скафандры, заплечные ранцы с баллонами для огнеметов, которыми мы должны были выжигать скверну. Действительность оказалась куда прозаичнее: рюкзак с консервами, тухлая теплая вода в дюралевых бидонах, и постоянная вонь пустынного растения, мы называли его «дикой капустой» – редкостная гадость. Выдали нам специальные такие мастырки, которые следовало расставлять возле нор грызунов, ага, сухой паек на неделю, посадили в вертушку и выбросили посреди Кызыл-Кумов. Через неделю обещали забрать. До ближайшего жилья – сотня верст, да и тот кишлак жильем можно назвать, если только никогда ничего другого не видел. Глиняная хибара, по самую саксауловую крышу занесенная песком, вместо окон – пустые высохшие переплеты, чуть затянутые полиэтиленом, и двери, скрипящие на ветру, протяжно, мерзко, безысходно. Варан метровый на бархане напротив этого убожества сидит, язык на ветру полощет. И четыре аборигена, для которых – что русский язык, что марсианский – одного порядка загадки.

– Как у нас в Зоне! – отозвался Белыч.

– Может быть, – согласился Корень, – только было это очень давно, когда Стругацкие только-только успели написать «Пикник на обочине», а Тарковский ещё даже не придумал названия своему фильму. В первый же день, убитые жарой, жаждой и песком, мы растеряли всё романтическое настроение. Освоились где-то на третий-четвертый, но здесь свалилась новая напасть – когда долго бродишь по пустыне, не будучи к ней подготовленным, сгоревшая кожа на лице от сухости начинает лопаться, из-под кепки в трещинки заливается пот, разъедает ранку, начинаешь чесаться, через день – морда в кровавых струпьях, умыться нечем. Ощущения не из приятных, а для двух восемнадцатилетних пацанов из Сибири – и вовсе запредельные.

Вместе с нами на точку прилетели ещё четыре человека: трое бывалых и один такой же как мы, только постарше. Я здесь на народ посмотрел – как в юность окунулся! Те же самые лица: авантюристы, люмпены, сумасшедшие. Вот такой же контингент и там с нами по пустыне бродил. Начальником партии был врач, который весь день спал, а ночью сортировал трупы грызунов и уничтожал привезенный с собой запас водки. Остальные пили «Чашму» – дешевый узбекский портвейн.

Работа наша состояла в накоплении тушек тушканчиков, задушившихся в хитроумных мастырках. А потом прилетал вертолёт, забирал нас вместе с дохлыми грызунами, отвозил в Навои или Уч-Кудук на пару дней для отдыха, а потом он же забрасывал на новую точку.

Мы с Сашкой продержались шесть забросок, а на седьмой сломались. В тот раз вертушка не смогла вылететь за нами в положенное время и пару дней мы всей партией пугали друг друга страшными прогнозами. Сухой паек кончился, кто-то предложил жарить тушканчиков, но начальник партии сказал, что в соседнем районе обнаружены очаги чумы и если нам на это наплевать, то он, конечно, препятствовать не будет, но в вертолет никого с собой не возьмет. Короче, взял нас на пушку. Но убедил. Наловили черепах, голодными не остались, ага. А наутро пропали два придурка из местных, которые утащили с собой весь запас воды. Хотели броситься на поиски, но начальник под угрозой имевшегося у него ружья, запретил. Вот так, на пустом месте идиотами создается аварийная ситуация. И вот тогда один из бывалых сказал: «Кто ссыт, тот гибнет». Как в воду глядел. Вертолет прилетел за нами поздним вечером, мы погрузились, и даже пару часов честно кружились над пустыней – наш начальник в деталях расписал, какие неприятности нас ждут по возвращении из-за двух пропавших дебилов. Расследование, протоколы, ставки, подписки. И не важно, что на самом деле это они нас бросили, оставив без воды – виноватых искали бы среди тех кто вернулся. Конечно, он за себя больше боялся, ага. Искали, пока не стало совсем темно. Не нашли.

Естественно, желания гонять по Кызыл-Кумам у нас пропало, да и следователи свою руку приложили. Больше всех начальнику досталось – ему даже срок какой-то дали, но и нам мало не показалось – полтора месяца мурыжили. А тех двух баранов все это время искали.

– Нашли? – Белыч еще раз налил себе минералки.

– Конечно. Через два года. Скелеты рядом с пустой флягой. Я это к чему рассказал? К тому, что ещё потом много раз меня жизнь учила: не всегда прав больше всех пострадавший, и «кто ссыт – тот гибнет». А теперь отбой, всем спать!

Сон после печальной повести Корня не приходил долго, рука и бок беспрестанно ныли, и, проворочавшись полчаса, я заметил, что над тем местом, где лег Корень, засветился красноватый тлеющий огонек. Это должна была быть последняя остававшаяся у него сигарета. Я вспомнил, что когда выносили мумий, в кармане пиджака «толстушки» я нашел полупустую пачку ментолового «Вог`а».

Я встал со своего места, включил ПДА и при тусклом свете его экрана нашел в рюкзаке свою заначку. Я отдал её Корню. С минуту он лежал молча, потом глухо проронил:

– Спасибо, Макс. Это лучше, чем ничего.

Он сел, достал из внутреннего кармана портсигар, стал бережно укладывать сигарету к сигарете.

– Петрович, – уже давно одна мысль не давала мне покоя, и сейчас я решил её озвучить, – тебя в банке не потеряют?

– Нет, Макс, не потеряют. Я их приучил к своим внезапным отлучкам. Неделю все будет нормально. Потом искать начнут. – Он коротко рассмеялся. – А ещё через пару недель, если не найдут, кинутся делить свалившееся наследство.

Эти слова меня немного удивили.

– Ты собираешься торчать здесь больше двух недель?

– Да что ты, Макс! Нет, конечно! Я бы хоть сейчас отсюда рванул!

– А что мешает?

– Ненавижу оставлять за спиной незавершенные дела. И тебе не советую. Потом только труднее разгребать. Если завершение предприятия не грозит тебе смертью – доведи его до конца. И если грозит, то тоже… лучше до конца.

Мы помолчали, слушая мерное посапывание Белыча.

– Только вот чувство у меня такое, Макс, как будто именно сейчас я занимаюсь тем, что разгребаю давным-давно незавершенное дело. Странно. Что-то вертится в памяти, а что – не могу понять. Ты не знаешь?

– Нет, Петрович. Чужая душа – потемки.

– Верно, потемки, – согласился Корень. – Ладно, давай спать.